Макс Барри 12 страница

На выходе меня ожидали три собачки. Им не было ни страшно, ни любопытно. Они просто сидели.

– Брысь! – Я притворился, будто замахиваюсь.

Одна встала, посмотрела на двух других и снова села, словно в легком смущении. Они общались телепатически. По отдельности они были тупые, но вместе образовывали единый интеллект. Сознание стаи. И оно что‑ то замышляло. Оно собирало данные для последующего использования. Пока я катил к своей комнате, мне обжигало спину множество глаз Большого Пса.

Во время работы я разговаривал с моими деталями. Брал, например, зеркальную пластину и спрашивал: «Что с тобой стряслось? » Или, рассматривая радиационный экран: «Тебе нужен дуговой сварочный аппарат. Вот что тебе нужно». Они не отвечали. Я не сошел с ума. Просто так было проще сосредоточиться. Но иногда я слышал шаги за дверью и понимал, что это может быть очевидно не всем.

Я сожалел о том, что сказал Лоле. Я сообщил об этом Контурам. «Она пыталась успокоиться». Дело было глубокой ночью, после нескольких часов бесполезного ковыряния в транзисторах. «Она не желала вам смерти». Затем я обхватил себя руками и заплакал, потому что очень устал.

На следующий день я решил извиниться. Я все исправлю. Я больше не хотел там ползать – немытым, вонючим, скорбным, волочащимся существом. Я не хотел огорчать Лолу. И вот я сел, и детали Контуров рассыпались. Я спал с ними, чтобы избавиться от фантомных болей. Не спрашивайте, почему это помогало. Помогало, и все. Я подумал: «Исправлю что‑ то одно». Если мне это удастся и я продвинусь на шаг к восстановлению функции, Контуры уже не будут мертвыми. Они станут лишь временно нетрудоспособными.

Итак, я сполз с кровати и начал искать восстановимый фрагмент. Но так и не смог найти. Недели шли.

Мне явилось Откровение. Я лежал на животе, пытаясь дотянуться до мелких титановых деталей, каким‑ то образом закатившихся под кровать, и вдруг подумал: «Это всего лишь железяки». Не такое уж великое открытие, правда? А вот и неправда – великое. Я смотрел на эти детали, когда‑ то образовывавшие костяк моих пальцев, и они не казались частями меня.

Я сел. Я никогда не соберу Контуры вновь, теперь я это знал. Раньше эта мысль вызывала парализующий страх, теперь же я больше испытывал облегчение. Часть меня еще стремилась все починить, попробовать снова, но то была малая, исчезающая часть. Я глянул вниз и подумал: «Я редкостное дерьмо».

Я сделал Лоле больно. Возможно, она ушла. Кто‑ то приносил мне еду и подслушивал за дверью, но это могла быть доктор Анжелика.

Я распахнул дверь. Свежий воздух хлестнул меня, как пощечина. На полу в коридоре лежал клочок бумаги: вырезка из каталога инструментов. Реклама сварочного аппарата. На ней почерком Лолы было написано: «Ждет тебя в гараже».

Я оставался там, когда она появилась в конце коридора.

– Ох, – вымолвила она. – Ты… в общем, я слышала, что он тебе нужен. Мне пришлось немного поискать. – Она переступила с ноги на ногу. – Надеюсь, этот подойдет.

– Прости, – каркнул я. Тихий, жалкий звук.

– Все в порядке, – сказала Лола. – Все хорошо, Чарли.

Когда я очутился в ванне, с меня потекла сальная гадость, образовавшая вихревые фракталы Мандельброта. [26] Я был ядром галактики из пота и растворявшейся грязи. Я не осознавал, насколько сильно воняю. Привыкнуть можно к чему угодно. Мозг жалуется лишь на изменение.

Лола принялась меня мыть. Я не мог поверить, что она не собирается мстить. Я знал о любви, что заслужить ее невозможно. Я думал, что существует набор критериев, вроде хорошего чувства юмора, внешности и богатства. Что недостаток в одной области можно сгладить избытком в другой – отсюда состоятельные уроды с красивыми женами. Но в этом действовал алгоритм. Вот почему мне казалось, что я нелюбим: я набирал мало баллов. Я сделал несколько попыток увеличить счет и в то же время говорил себе, что мне все равно, поскольку женщинам хотелось, – ложного и преходящего, и, стало быть, лучше мне остаться одному. А иногда я просто ленился и предпочитал программирование. Но вот я в ванне, полной моей грязи, а Лола скребет мне спину, и какой же здесь алгоритм? Задача не имела точки остановки. [27]

Лола вышла и вернулась с ногами‑ протезами вроде тех, что показывала при нашей первой встрече. Она прислонила их к стене:

– Конечно, в них нет ничего особенного… – Костыли с пластмассовыми ведрами. Такие выдают ветеранам, о которых забыло правительство. – Все, что смогла забрать Анжелика, не вызывая подозрений.

– Оу, – произнес я.

– Я знаю, они примитивные. Не такие, как… действительно примитивные. Но хоть что‑ то.

– Спасибо.

Она улыбнулась:

– Примеришь?

Ремни истерлись и потрескались, пошли темными полосами. В них попотело немало обрубленных бедер. Гнезда были слишком свободными в одних местах и тесными – в других. Когда пластик охватил мои бедра, плоть взвыла. Я привык к наноиглам, но не к тупому сжатию. Я как будто надел перчатку на глазное яблоко. Я затянул ремни вокруг бедер, обхватил Лолу за шею, и она помогла мне встать. Я не мог сидеть в гнездах, как сидел в Контурах: мне приходилось переставлять их, как ходули. Они и были ходулями. Я сделал шаг, отставая от Лолы, и задел резиновым набалдашником стену, оставив черную метку.

– Все нормально, – сказала Лола. – Давай дальше.

Я был уверен, что гнезда уже полны крови.

На четвертом шаге я заметил, что телу нравится. Бедрам не нравилось. Бедра меня ненавидели. Но мозг, довольный движением, кормил меня эндорфинами. «Вот что ты должен делать». Мой мозг не был интеллектуалом. Он находил удовольствие в простых вещах – долгих прогулках и тяжелом труде. Возможно, он был прав. Наверное, дело было в эндорфинах, но я вдруг ощутил, что смогу с этим жить. Быть может, мы с Лолой осядем инкогнито в каком‑ нибудь заснеженном канадском городке. Лола будет печь пироги. Я – выращивать овощи. Я стану «мужиком без ног и с покалеченной рукой, который когда‑ то был ученым». Горожане сочтут меня нелюдимым, но проникнутся уважением. Они будут звать меня Доком.

Лола опустила меня на стульчак.

– Молодчина, Чарли. Просто бесподобно для первой попытки. – Она потянулась к пряжке.

– Еще.

Ее брови взметнулись.

– Ты уверен? – Она захлопала в ладоши. – Так держать, Чарли! Так держать!

Наступила ночь. Я не стану расписывать всю эту муку, полную стонов и пота. Я только скажу, что это стало одним из ужаснейших испытаний за всю мою жизнь. Я заявляю это как человек, потерявшей ноги в промышленных тисках. Беда была в том, что я улегся в постель без протезов и деталей. Только я и Лола, свернувшаяся у меня под мышкой, и при свете это казалось осуществимым, но, едва воцарилась тишина, ошибка стала очевидной. Я лежал и таращился в потолок. Я ощущал мурашки. Безобидные. Но они никуда не девались.

Я пытался отвлечься. Я думал о посторонних вещах – например, разыщет ли меня Карл и что он сделает, если найдет. Мурашки переросли в острые боли. Я дернулся, и Лола подняла голову. Ее глаза блеснули в темноте.

– Все в порядке, – сказал я, но мне хотелось, чтобы она раскусила мою ложь.

– Хочешь надеть ноги?

Я помотал головой. Я закусил губу. В полночь мы включили свет и обули меня в ветеранские протезы. Мне сразу полегчало. Трясущимися пальцами я массировал полые трубки и чувствовал, как расслабляются невидимые мышцы. Лола притулилась ко мне. Я закрыл глаза.

Я проснулся от собственного крика. Мои ноги вытягивались и раздувались. Бедра горели огнем. Ничего похожего я прежде не знал. Лола вскочила, чтобы включить свет. Я схватился за ходули, дабы мой мозг убедился – вот они. Но дело оказалось в другом. Я понял это мгновенно. Беда не в том, что я был без ног. Беда заключалась в том, что я был без Контуров. Моя матрица изменилась. Я нуждался в настоящих искусственных ногах.

– Я принесу нервный интерфейс, – сказала Лола.

– Нет, – простонал я. – Не сейчас.

Утром стало лучше. Лола, одетая в чужую футболку с надписью «ДИНОГРЫЗ», пошлепала в душ. Я нацепил ветеранские протезы и пробовал ходить самостоятельно. Я ковылял по коридору, как малый ребенок, делая огромные неуклюжие шаги и мотаясь от стены к стене. Собак не было. Мне следовало обратить на это внимание.

– Нет, другой, – донесся голос Лолы. Она зачем‑ то пошла в гостиную. – Ты сама увидишь.

– Ты купила ему чертов сварочный аппарат. Ты вооружаешь его! – Доктор Анжелика, конечно. – Богом клянусь, Лола! Кончится тем, что тебя разберут на части.

– Он старается. Ты увидишь.

– Старается попасть в гараж, держу пари.

– Он носит эти дебильные ноги. Он изменился.

– Нет. Такие никогда не меняются.

Я придумал изящный ход. Я проковыляю к ним на ходулях. Доктор Анжелика удивится. А Лола посмотрит на нее, типа «Видишь? ». А я весь такой начну озираться, как будто ничего не понимаю.

Я поставил одну ходулину перед другой. Добравшись до конца коридора, я восстановил равновесие и вошел в гостиную – взаправду вошел, хотя и держал колом спину и пучил глаза, как зомби. Лола и доктор Анжелика повернулись. Идеальная работа. Дальше я наступил на собачку.

– Бигглз!

Я в жизни не слыхал большего визга, а ведь работал в металлопрокате. Скрючив пальцы, доктор Анжелика бросилась на меня. Я посмотрел вниз и увидел, что под резиновым копытцем застряла собачонка – Бигглз, по всей вероятности. Точнее, голубая одежка Бигглза, но он издавал столько шума, что немножко Бигглза там тоже, наверное, было. Я попытался поднять ногу, но зацепился за его курточку. Затем я потерял равновесие и мог лишь вертеться юлой. Крик Анжелики достиг нового градуса ярости. Со стороны, наверное, казалось, что я пляшу на собаке. Анжелика врезалась в меня плечом, и я рухнул на пол вместе с перепутавшимися ходулями. Когда я приподнялся, доктор Анжелика баюкала Бигглза на руках. Тот лизал ей лицо и скулил.

Я понял, что они все спланировали. Большой Пес, коллективный разум, послал Бигглза под мои ходули. Бигглз стал террористом‑ смертником. Я огляделся в поиске мохнатых морд, уверенный, что они подсматривают из укромного места.

– Это подстава. – Теперь мне ясно, что следовало держать свою теорию при себе. – Бигглз сделал это нарочно.

Доктор Анжелика ударила меня. Возможно, вы думаете, что хирурги не склонны использовать руки в качестве тупого орудия. Но я свое получил. Ее ногти разодрали мне щеку. Со всех сторон несся вой и лай. Собаки материализовались из стен. Бигглз укусил меня за палец.

– Пошел вон! – орала доктор Анжелика. – Проваливай, жопа такая, живо вали отсюда!

– Прекрати его бить! – вмешалась Лола.

Собачьи завывания мешались с ожесточенными воплями Анжелики и криками Лолы – и вот я перестал их различать. Однажды в «Лучшем будущем» я посетил презентацию звукового несмертельного оружия, и те пистолеты звучали не столь ужасно. Я обхватил голову руками. Почку разорвала острая боль. Я вскинул глаза. Доктор Анжелика меня пнула. Она глядела сверху вниз, и в тот момент я обрадовался, что у нее нет скальпеля. Лола схватила ее за волосы. Доктор Анжелика завизжала и замахнулась на Лолу, а та увернулась, и они замерли, разделенные несколькими футами и шокированные не то друг дружкой, не то собой. Доктор Анжелика сгребла Бигглза и выбежала из комнаты. За ней потрусила вереница собачек. Прежде чем скрыться, одна обернулась на меня, и я уловил злорадство. Хлопнула дверь спальни.

– О боже, – сказала Лола. Она посмотрела на меня, затем притворила дверь. – О господи.

Я стал подниматься:

– Это было нечаянно.

Лола моргнула:

– Конечно. – Она подошла и помогла мне взобраться на диван. – У тебя кровь. Покажи палец.

– Бигглз не особенно пострадал, раз так кусается.

– Шшш.

Я притих. В тишине было слышно, как доктор Анжелика воркует со своими собаками.

– Она нас выставит?

– Не знаю.

Голос доктора Анжелики стал громче. Он казался резким. На моей памяти она никогда так не разговаривала с собаками.

– Как ей только в голову пришло, что ты нарочно наступил на Бигглза? – (Я молчал. ) – Никто тебя не понимает, – сказала Лола.

Доктор Анжелика произносила что‑ то отрывисто и невнятно.

– Она разговаривает по телефону?

Мы прислушались. Теперь воцарилась тишина. Но я знал, что сделала доктор Анжелика. Я почти слышал его: белый фургон с логотипом «Лучшего будущего».

Я кое‑ как встал на ноги. На ходули. Я принял вертикальное положение.

– Где Анжелика держит ключи от машины?

– Что?

– Ключи от машины. – Я сделал шаг, потом другой, направляясь к кухонной двери.

– Зачем тебе ключи от ее машины?

На этот вопрос было трудно ответить, не участив сердцебиения Лолы. Учащенное сердцебиение кончится плохо. Оно может вызвать электромагнитный импульс, который убьет машину, и путей к отступлению не останется. Мне предстояло совершить самый хладнокровный побег на свете.

– Я просто… – Вот они, на столешнице. Я прихватил их. – Пошли в гараж.

– Зачем?

– Хочу покататься.

Лола уставилась на меня:

– Тебе нужен сварочный аппарат.

– Что? Да нет же!

– Анжелика была права. – Она приложила ладони ко лбу. – Какая же я дура. – Ее глаза снова выкатились. – Ты любишь меня? Я имею в виду – хоть чуть‑ чуть?

– Что?

– Ты этого ни разу не сказал.

Я удивился. Но она была права. Мне это казалось само собой разумеющимся.

– Я тебя умоляю.

– Что «я тебя умоляю»?

– Я хочу сказать, что люблю тебя. – Даже по моим меркам вышло неважно. – Ты же знаешь.

– Откуда я могу это знать?

– Из наблюдений! – Я хотел развести руками, но держал костыли. – Я чуть не погиб, пытаясь вывести тебя из того здания! Покажи мне гипотезу, которая объяснит этот факт лучше. Шизофрения? – Я прикусил губу, потому что звучало правдоподобно.

Лола не сводила с меня глаз.

– Мы пройдем мимо аппарата и сядем в машину. Идем, и увидишь сама.

– Тогда зачем…

– Просто пойдем. Пожалуйста. Сейчас же.

Машина оказалась гибридом вроде меня. Лола забралась на водительское сиденье и поправила зеркало.

– Не знаю, правильно ли мы поступаем.

Мои ходули каким‑ то образом зацепились за дверцу в салон. Они были чертовски нескладными. Все приходилось делать самому. Я раздраженно сорвал ремни и начал стягивать гнезда. Они сопротивлялись, пластик присосался к коже, потом они с хлюпающим звуком отлипли. Я зашвырнул их на заднее сиденье.

– Я даже не знаю, куда мы едем.

– Куда угодно.

Я захлопнул дверцу. В окно я увидел его – дуговой сварочный аппарат. У меня перехватило дыхание. Серый холодильник на колесах. Должно быть, в двести ампер.

– Я оставлю записку. – Она потянулась к ручке.

– Нет! Стой!

– Чарли, какого черта? Ты устраиваешь…

– Тихо.

– Что?

– Тсс.

– Что?

– Замолчи.

– Нет, это ты замолчи! Козел!

Я принялся шарить между сиденьями, пока не нашел пульт управления. Дверь гаража с лязгом поехала вверх.

– Тебе нужно отключить голову.

– Ты хочешь сделать из меня механизм! – Лицо ее пылало. Это было плохо. Все было плохо. – Ты хочешь включать меня и выключать, когда тебе вздумается!

– Лола, не забывай об электромагнитном оружие в твоей груди. – Дверь втянулась в потолок. За ней расстилался обсаженный клумбами бетонный подъездной путь, а дальше – заманчиво пустынная дорога. – О том, что активируется частым сердцебиением.

– Я помню, Чарли.

– Короче, важно, чтобы ты не нервничала. Понимаешь? Ты должна абстрагироваться от стресса.

– У нас неприятности?

– Нет. Но, пожалуйста, поезжай.

Какое‑ то время Лола смотрела на меня. Затем она подалась вперед и нажала кнопку. Машина завелась почти бесшумно.

– Спасибо.

Я начал расслабляться. Она выжала сцепление. Она казалась сосредоточенной. Она была механизмом. Тут на бордюр с визгом вылетел белый фургон «Лучшего будущего» и развернулся, перегородив нам дорогу.

Распахнулись задние дверцы. Карл был внутри. Я не видел его. Но я знал. Мы попытаемся проскользнуть мимо, а Карл высунет механическую руку и схватит нас за бампер. Колеса нашего маленького гибрида задымятся, мотор завоет, а я обернусь и увижу мстительный огонь в его глазах.

– Поезжай!

Я сгруппировался, готовясь к неизбежному ускорению. Но его не было. Я взглянул на Лолу. Глаза ее были закрыты.

– Ноль, один, один, два, три. Пять. Восемь. Тринадцать.

– Что это? Числа Фибоначчи? [28]

– Двадцать один. Тридцать четыре. Пятьдесят пять. – Из фургона посыпались охранники, вооруженные и с угрюмыми лицами. – Восемьдесят девять. Сто тридцать четыре.

– Сто сорок четыре!

– Заткнись! – Она открыла глаза, узрела охранников и вновь зажмурилась. – Господи боже!

– Я просто говорю, что если это Фибоначчи… – Я одернул себя. – Ладно. Ты называешь произвольные числа.

Пятеро охранников. Но все еще без Карла. Мне предстояло сообразить, как управлять автомобилем, когда один слеп, а второй не достает до педалей.

– Tibialis anterior. Extensor hallucis longus. Extensor digitorum longus. Fibularis tertius.

Она перечисляла мышцы, которых у меня не было. Но это натолкнуло меня на мысль. Не стоило думать о нас как о двух людях. Мы были совокупностью органов. Мы располагали парой глаз, двумя ногами, тремя руками, двумя мозгами – всем, что было нужно. Все дело было в распределении ресурсов.

Я взялся за руль:

– Я поведу. Не открывай глаза и жми на педали, когда скажу.

– Triceps surae.

– Выжми газ до упора.

Охранники наступали.

– Plantaris, – произнесла Лола и нажала на газ.

Машина рванулась вперед. Я направил ее на охранника слева от фургона: немолодого усатого мужчину. Он грамотно отступил. Он не выказал испуга, что было немного обидно. Хотя судить наверняка было трудно. Слишком пышные усы. Когда мы проехали мимо, он разрядил пистолет нам в колеса. Машина сотрясалась от глухих ударов, как будто нас атаковала уличная банда с бейсбольными битами. Пожалуй, лучше бы она – мне следовало впарить это Лоле. Мы с грохотом вылетели на дорогу. Я цеплялся за руль, что было нелегким делом при одной руке и с пассажирского сиденья.

– Сбавь! – скомандовал я, но недостаточно быстро, и мы врезались в припаркованный универсал.

Меня швырнуло на Лолу. Она ударилась головой в боковое окно. Она произнесла что‑ то вроде «гук», но, может быть, я ослышался. Я снова схватился за руль:

– Жми!

Мы не двигались с места. Я посмотрел на Лолу: ее глаза были расширены и таращились на меня. Она была бледная.

– Ты… в порядке.

– Со мной все хорошо. – Я взглянул в заднее окно. Охранники уже бежали за нами. А Карла все нет! Я не понимал, куда он делся. Но мы стояли, и это было важнее. – Поехали.

– Наверное, это была ошибка. Закрыть глаза.

Приборная панель была темная. В воздухе резко пахло паленым.

Лола склонилась и уткнулась лбом в руль.

– Ты… – Я не мог подобрать слово. – Разрядилась?

– Я думала… что мы во что‑ то врезались. Я решила, ты ранен.

– Руки на приборную панель! Быстро!

Охранники «Лучшего будущего» окружили машину и держали нас на мушке.

– Покажи руки! – орал один.

– Живо! Сейчас же! – вторил ему другой на случай, если мы не поняли.

Казалось, они нервничали больше, чем когда я пытался их протаранить. Один открыл дверцу с моей стороны и отпрянул, как будто я кусался.

– Он двигается!

– Ног нет! – объявил пожилой охранник с усами. – Он не надел ноги!

– Подтверждаю! Объект без ног!

Они зачехлили оружие.

– Тащите их в фургон! – скомандовали Усы. – Бегом марш!

Ко мне потянулись руки.

– Проваливайте, – сказал я, но без толку: двое малых подхватили меня под мышки и вынули из машины. – Ноги хотя бы возьмите!

Я извернулся и успел заметить, как охранники тащат Лолу с водительского сиденья. Еще один вглядывался в салон через боковое окно:

– Здесь… нет, это не ноги! Обычные костыли!

– Где Контуры? – спросил охранник, несший меня. Он говорил без всяких усилий.

Перед нами затормозил черный лимузин. Все его дверцы распахнулись одновременно. Из задней вышла Кассандра Котри. Смерив меня взглядом, она воззрилась на Усы. Кассандра Котри казалась ужасающе спокойной, лицо ее ничего не выражало. Я начал нервничать, так как понятия не имел, что у нее на уме.

– Ноги?

– Мы не…

– Найдите их.

– Да, мэм.

– И положите его в машину. Времени, думаю, нам хватит.

– Да, мэм.

Меня отнесли к лимузину. Затем раздался шум, какой‑ то далекий треск, и все застыли. Завыла сирена: сработала сигнализация в машине или в доме.

– Черт! – выругалась Кассандра Котри. – Он идет.

Она оглянулась на охранников и прищелкнула пальцами. Меня запихнули на заднее сиденье лимузина и захлопнули дверцу. Я заметил, что она не заперта, и распахнул ее вновь. Охранник поглядел на меня сверху вниз и закрыл снова. Так повторилось еще дважды.

– Прекратите, – бросил водитель.

Замок сработал. Я заметил глаза в зеркале заднего вида: снисходительный взгляд человека, державшего ногу на педали газа машины мощностью в двести лошадиных сил.

Распахнулась дверца с другой стороны. Задница Кассандры Котри, упакованная в серую юбку, утвердилась на кожаном сиденье.

– Едем! – приказала она водителю.

Когда автомобиль снялся с места, Кассандра Котри повернулась глянуть в заднее окно.

– Где Лола?

Мне не ответили, так что пришлось изловчиться и посмотреть самому. Охранники закрыли дверцы белого фургона, и машина последовала за нами. Оставшиеся люди в серой форме поспешили к открытому гаражу Анжелики.

– Кто идет?

Кассандра Котри взглянула на мои бедра. За все это время лицо ее так и не дрогнуло.

– Похоже, она поджарила ваши Контуры.

– Да.

– Это хорошо. – Кассандра Котри снова оглянулась. – Жнаете, во что превратилашь моя жижнь за пошледние недели?

Я уставился на нее, услышав это «жижнь».

– А, хотите вжглянуть? Шмотрите внимательно. – Она придвинулась ко мне и оттянула нижнюю губу.

Меж ослепительно‑ белых зубов зияла дыра. Не такая, как раньше. Ущелье. Она отпустила губу, и та села на место с хлопком.

– Они шкажали, что ишправят. Они шточили жуб до ошнования – и жнаете, что дальше? Они ошиблись. Я не чувштвую половину лица. Не чувштвую лицо! – Она ткнула пальцем в лоб. – Как каменный. – Она заметила, что охранник наблюдает за нами в зеркало. – Что уштавился? – (Он приковался взглядом к дороге. ) – Наука – херня, Чарли. Херня. Хочешь шуперноги и лаборантов ш глажами‑ фарами – ижволь, это можно, не шомневайша, техника ш лошадиной мордой жапрошто можно превратить в шупермодель. Но когда дело доходит до ерунды вроде диаштемы, у ваш паралижует лицо. Я жамужем. Вы жнали? Он адвокат. И он ждет мимики. Он рашчитывает на реакции. Что будет, когда он увидит? – Она пристально смотрела на меня. – Я хочу ражбомбить ваш отдел. Мне наплевать на прибыли. Наплевать на штратегичешкое мышление. Они, – она указала пальцем на потолок салона, – не врубаютша, что дерьмо рашполжаетша. Уничтожает органижацию. Ваш отдел – дерьмо, шождающее новое дерьмо, которое, ей‑ богу, пожрет компанию. Никто этого не понимает. Шкажешь хоть шлово – пожалеешь. – Это адресовалось водителю, который снова зыркнул в зеркало. – У наш новый Менеджер. Вы должны оценить. Нельжа убить менеджера. Деталь жаменяют и шнова жапушкают машину. Они даже внешне похожи. Вы‑ то его никогда не увидите. – Она ткнула в меня пальцем. – Вы больше никогда не войдете в тот кабинет в качештве штатного шотрудника компании. Но ваш хотят ишпольжовать. Окупить вложения. Но я, Чарли, шмерть как хочу покончить ш этим. Мне нужен повод. Одно неверное движение – и я опушкаю жанавеш над всей этой мрачной жатеей. Понятно? – Не дав мне ответить, она махнула на меня рукой. – Не отвечайте. Нет никакой ражницы, что вы думаете.

Она отвернулась и уставилась вдаль, выставив локоть в окно, а ладонь приложив ко лбу. Пальцы ощупывали его. Это напомнило мне, как я массировал Контуры.

– Кто идет?

– Мм?

– Вы сказали…

– Карл идет. – Она обернулась назад. – О том и речь. Ражве я выштупала жа рашширенное тештирование? Нет. Я выштупала жа вооружение Лолы Шенкш? Нет. Но мы – компания‑ ражработчик. Я говорю: «Давайте оштановимша и выждем, прежде чем набрашыватьша на новые продукты». Все начинают прыгать и блеять о процешшах. Но вот человек хочет удалить швои конечношти, и это прекрашно. Никто не видит в этом проблемы. Таким, как вы, мир кажетша голой наукой или фокушом‑ покушом. Важны только цифры. Ну а нам нужны пшихологи. Но нам их не дают, так как у наш полно инженеров, а инженеры шчитают пшихологов шаманами.

Я промолчал. Психологи действительно шаманы.

– И вот Карл пошел под нож. Мы дали ему те шамые ручонки, поупражнятьша. Потом вы его увидели, рашшвирепели и попрошили меня ижбавитьша от него…

– Я имел в виду – уволить.

– Давайте не будем вдаватьша в подробношти, Чарли, потому что теперь уже шовершенно не важно. Я не шмогла так поштупить ш Карлом. Могли вожникнуть такие юридичешкие шложношти… я шпрятала его подальше от ваш. Но нам, конечно, пришлошь жабрать его руки, и ему это не понравилошь. Очень не понравилошь. Мы пошпешили шделать новые – ваша команда шделала, – но, как я шкажала, пшихологов у наш нет. Мы не жаметили подводных камней. Теперь они очевидны. Вжгляните на жапиши. Он ражговаривал шо швоими руками, как ш живыми. Как ш ражумными. Потом он шбежал. Прихватил кое‑ што. Шейчаш он ищет ваш. Ему нужны ваши органы. – Пейзаж за окном приобрел промышленные черты: мы приближались к «Лучшему будущему». – Я думаю, какие‑ то мштительные фантажии.

– Ему нужны мои органы? Вы думаете, он хочет меня убить?

– Я понятия не имею, что у него в голове. Но единштвенный выход иж этой шитуации, Чарли, – шделать так, чтобы карлов больше не было. Никаких шерьежных ижменений в людях, которым ш этим не шправитьша. Ишпытываем лишь на тех, кто докажал швою шпошобношть абштрагироватьша от шобштвенного тела. – Она посмотрела на меня. – То ешть на ваш, ешли не поняли.

Я не был готов оставить тему Карла, собравшегося меня убить, но эти слова привлекли мое внимание.

– Вы дадите мне органы?

– Ноги же ш вами не ражговаривали?

– Гм, – отозвался я. – Нет.

– В таком шлучае, да. Вше, что пожелаете. Карт‑ бланш. Правда, похоже на шон? Вы получите вше, что хотите, потому что я жа вами бегаю и подчищаю. Я шмирилашь. Как было бы мило, ешли бы кто‑ то вдруг удошужился мне шкажать: «Эй, Кашшандра, прошто для информации – беж ваш нам не шправитьша». Я шлишком шпошобная. Любой другой шошел бы ш ума от штрешша. Жнаете, школько мне лет? Тридцать четыре. Мне вшего тридцать четыре.

Я облизнул губы. Когда Кассандра сказала «вам дадут органы», во мне что‑ то зажглось. Оно стало пульсировать. Органы. Органы.

– Я в самом деле получу органы?

– Угу.

Перед нами вырос комплекс «Лучшего будущего». Они установили на крыше прожекторы, горевшие в полутьме.

– Ждание отремонтировали, ешли вам интерешно. Проверили целое крыло, ишкали штруктурные повреждения. Люди неделями работали беж кафетерия. Это был кошмар. – Она повернулась, чтобы взглянуть в заднее окно. – Карл прешледует наш. Когда он шюда доберетша, мы… – она посмотрела на меня, – предоштавим медициншкую помощь и уход в положенном объеме.

Барабаны в моей голове молотили болезненный ритм. Органы. Органы. Я попытался абстрагироваться от них, потому что хотел кое‑ что выяснить.

– Вы уверены, что я получу любые органы, какие захочу?

– Да.

– В личное пользование.

– Больше ш ними никто не шправляетша.

– Я смогу придумывать и собирать свои органы сам.

– Абшолютно – в промежутках между ишпытаниями Лучших Продуктов военного нажначения. Чарли, верьте мне. Нет никакого подвоха.

Хотел бы я лучше читать по лицу. Кто бы ни убеждал меня, серьезно глядя в глаза, – я верю. У меня никогда не было брата или сестры.

Автомобиль съехал по пандусу в подземный гараж. В окнах плыли желтые огни. Я ощутил запах машинного масла. Я вспомнил о недолгой фантазии в доме доктора Анжелики, когда я мечтал бежать в заснеженный город и жить там отшельником, в отрыве от технологии. О чем я думал? Это была редкая глупость.

– Добро пожаловать домой, – сказала Кассандра Котри.

Я не взглянул на нее, так как не хотел, чтобы она заметила, насколько я взволнован.

Я умею сосредоточиться. Когда что‑ то завладевает моим вниманием, я забываю обо всем остальном – с кем, например, говорю или куда направляюсь. Когда мне исполнилось шесть, меня отвлекла от дня рождения новая стиральная машина, и я сидел в прачечной, наблюдая за сменой циклов, пока не явился отец и не спросил, какого черта я там делаю, – все расходятся. Школьником я переходил улицу, заметил красивую девочку и не осознавал, что стою с разинутым ртом, пока та не обернулась взглянуть, кому сигналят. Она так на меня посмотрела, что уши горят до сих пор.

Это полезная черта. Не знаю, чего бы я добился в науке без нее. Но она не всегда уместна. Иногда она мне не мешает, поскольку та же стиральная машина была намного интереснее дня рождения, но в других случаях я задним числом предпочитаю держать ставни открытыми. Мне лучше было оставаться начеку, когда я как идиот стоял посреди дороги. Мне лучше было бы, когда лимузин остановился на парковке у лифта, чтобы в мозгу моем осталось место и для других мыслей, помимо: «Дадут ли мне органы прямо сейчас? » и «Как теперь выглядят ноги? » Потому что открылась дверь, я увидел охранника с креслом‑ каталкой и ни разу не вспомнил о Лоле.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒