ОТ АВТОРА 13 страница

Телефон не работал. Она взглянула на монитор. Нет связи. Подняв глаза к потолку, директриса подумала, что надо сменить оператора.

Выбрав средний проход, она пошла по нему, но вокруг были все те же бесконечные прилавки. Встретившись глазами с женщиной, стоявшей за стеклянной витриной с бижутерией, она решила обратиться к ней за помощью.

– Вы не знаете, как пройти в подвал?

– Понятия не имею, милая.

– А вы, случайно, не знаете, здесь где‑ нибудь продают медведей?

– Торговцы меняются каждую неделю, мне до них дела нет. Но охота на медведей запрещена, так что будьте осторожней.

– Хорошо. Спасибо.

– Не за что, дорогуша.

Ван дер Меер пошла по другому коридору мимо бесчисленных мелких лавчонок и снова посмотрела на экран телефона. По‑ прежнему нет связи. Вокруг было полно людей, но ни подвала, ни медведей в пределах видимости не наблюдалось. Элизабет почувствовала жажду. Взглянув налево, она увидела небольшую статуэтку святого из кремового фарфора и решила идти туда.

В прежние времена Портобелло‑ роуд не казался ей таким запутанным лабиринтом. Возможно, потому, что она не искала там ничего конкретного. Здесь хорошо бродить без всякой цели. Тогда уж точно не потеряешься. А когда хочешь найти что‑ то особенное, тебя всегда подстерегает разочарование.

Ван дер Меер остановилась у одного из прилавков и спросила про подвал.

– Лестница вон там. Идите до конца прохода, потом поверните налево, пройдите немного вперед, сверните направо, еще немного пройдите, там с потолка осыпается краска, и слева как раз будет лестница. Вы ее сразу заметите.

– Спасибо.

Ван дер Меер двинулась в указанном направлении, стараясь как можно точнее следовать полученной инструкции. Конец прохода. Поворот налево. Несколько шагов вперед. Перед ней открылся еще один проход, но она по нему не пошла и свернула направо. Через несколько метров она заметила на полу странный мусор, похожий на кусочки белой бумаги, и, взглянув на потолок, увидела, что сверху, подобно дамокловым мечам, свисают длинные хлопья краски. Элизабет посмотрела налево и обнаружила лестницу, ведущую вниз.

Освещение отсутствовало, и ван дер Меер показалось, будто она стоит на краю пропасти. Далеко внизу виднелся тусклый свет, но никакого движения не наблюдалось. Она еще раз проверила телефон. Тот по‑ прежнему не подавал никаких признаков жизни. Элизабет начала осторожно спускаться.

По мере продвижения вниз на лестницу стал просачиваться свет, призрачным туманом растекаясь по ступеням. Похоже, подвал освещался единственной люминесцентной лампой, которая зловеще мигала, вызывая ощущение нереальности. Деревянные ступени громко скрипели под ногами.

Когда до конца лестницы оставалось уже немного, ван дер Меер поскользнулась и едва не покатилась вниз. И тут в неверном свете гудящей лампы увидела огромного рычащего медведя. Он стоял, расставив когтистые лапы и широко открыв пасть со сверкающими клыками. Конечно, это было чучело. Ван дер Меер нервно рассмеялась.

«А вот и медведь», – подумала она. Когда глаза привыкли к сумрачному свету, перед ней открылся настоящий паноптикум.

Лавка у лестницы походила на какой‑ то чудовищный музей естественной истории викторианских времен. Она была заполнена чучелами самых разнообразных существ в ужасных, неестественных позах – чучело леопарда, скелет бабуина, несколько сморщенных обезьяньих голов, тощая птица, сидящая на жердочке в клетке, человеческий череп, шкура крокодила, огромные зубы акулы, длинная змеиная кожа и коробка с наколотыми на булавки бабочками.

«Какая гадость, – подумала Элизабет и заметила, что на каждом экспонате имеется ценник. – Неужели кто‑ нибудь покупает этих чудищ? Но медведя я все‑ таки нашла».

– Осторожно, не упадите, милочка.

От неожиданности Элизабет чуть не слетела с лестницы. Обернувшись, она увидела беззубую седую старуху в синем дырявом свитере, сидящую на ящике для молочных бутылок. Юбка с заплатками едва прикрывала острые колени.

«Господи, да она сама как чучело», – подумала ван дер Меер.

Сверху послышался голос, прозвучавший с резким американским акцентом:

– Эй, дорогая, здесь тоже лавки! Иди посмотри. Bay!

Вскоре на лестнице показались бледные мужские ноги в шортах, болтающаяся майка, перетянутая ремнем с красной поясной сумкой, и ядовито‑ зеленая бейсбольная кепка с сеточкой, лихо сдвинутая на затылок. На шее висели темные очки на желтом шнурке. Лицо сияло радостной улыбкой.

– Ну и темнотища тут у вас. Почему света‑ то нет? Ой, блин!.. – испуганно воскликнул человек, увидев оскалившегося медведя. – Так и окочуриться можно. Джинни, иди посмотри, какой здесь мишка!

– Что там такое, Тед? – раздался тонкий щебечущий голосок, принадлежавший тетке в цветастой блузке, готовой вот‑ вот разойтись по швам на ее необъятной фигуре. – Ой, теперь вижу, – пискнула она, чуть не свалившись с последних ступенек. – Вот это да!

Тетка стала разглядывать медведя, который, казалось, тоже был поражен столь внушительными габаритами.

– Посмотри‑ ка, Джинни. Тут и картины есть. Вот эта мне нравится.

Они подошли к старухе, сидевшей на ящике. Та приветливо заулыбалась:

– Прошу прощения, что так темно. Свет весь день мигает, а лампу поменяют только в понедельник. Сегодня я здесь одна торгую. Гляжу, вам понравился наш Герберт. Вот это медведь так медведь. Его хозяин Джим Бойлан, но сегодня его нет. Герберт уже год тут стоит. Все никак не найдется покупатель.

– Мы бы взяли его, мадам, да только он в мой чемодан не влезет, – сказал Тед, и они с теткой громко заржали. – Эй, Джинни, взгляни‑ ка на это…

С трудом оторвавшись от чудовищного зверинца, ван дер Меер пошла осматривать другие лавчонки. Их было всего четыре. При распределении мест их владельцы, очевидно, вытянули короткую спичку. В подвале царили темнота и сырость, как в подводной лодке. Элизабет стала рассматривать выставленный товар. Здесь были только картины. Коллекция монстров у лестницы явилась единственным исключением. Ван дер Меер все время тянуло оглянуться и увидеть их снова. Передернув плечами, она занялась картинами.

По стенам была развешана невообразимая мазня в пышных безвкусных рамах. Неужели Малевича спрятали в одной из этих лавок? Скатали в трубку и засунули в угол? О Господи, лишь бы они не свернули полотно слишком туго. Убить их будет мало, если оно потрескается. Осмотрев все три лавки, ван дер Меер не нашла ничего обещающего и решила возвратиться к прилавку старухи, у которого по‑ прежнему толклись американцы.

Когда Элизабет обернулась, ей показалось, что старуха смотрит на нее, но, подойдя поближе, она увидела, что это беззубое костлявое существо сидит к ней спиной, наблюдая за болтающей парочкой.

– Мне нравится вот эта, Тед. Она здорово будет смотреться на нашей кухне.

– Нет, слишком большая и какая‑ то бесцветная. Я такую и сам тебе нарисую.

– Но она подходит к нашим стенам. Я читала, что картины должны сочетаться с цветом стен или что‑ то в этом роде.

– Да я тебе десяток таких намалюю, когда мы домой вернемся.

– Заметано.

Они вразвалку пошли к лестнице и стали подниматься по ступенькам, жалобно стонавшим под весом Джинни.

Когда они ушли, в подвале установилась блаженная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием лампы и прерывистым дыханием старухи. И тут Элизабет поняла, о чем говорили американцы.

Вокруг старухи висело множество картин в золотых рамах. Среди них выделялось белое полотно в подрамнике.

Ван дер Меер сняла его с крючка. Взглянув на края холста, она заметила, что тот прикреплен к подрамнику новенькими блестящими скрепками. Ткань была натянута неровно, в нижнем левом углу виднелась небольшая складка. Похоже, ее натягивали на подрамник в спешке и совсем недавно. Потом она посмотрела на саму картину.

– Нравится, милочка? – спросила старуха, глядя на ван дер Меер косыми глазами.

– Мадам, меня зовут Элизабет ван дер Меер. Я директор Национальной галереи современного искусства в Лондоне. Эта картина принадлежала нашему музею и была из него похищена. Я пришла, чтобы возвратить ее на место. Вы можете сказать, откуда она у вас?

Старуха подозрительно уставилась на нее.

– Не знаю. Вообще‑ то всеми делами занимается мой муж. Наверное, он принес ее на этой неделе. Она у нас совсем недавно. Вам нравится?

– Да, но… а ваш муж… ладно, не важно. Спасибо.

Не выпуская картину, Элизабет повернулась, чтобы уйти.

– Извините, мисс. Она стоит десять фунтов.

– Что?

– Эта картина, которую вы уносите, стоит десять фунтов. Наличными.

– Вы меня не поняли. Это собственность Национальной галереи…

– Послушайте, милочка. Мне начхать, откуда она. Хоть из гробницы Тутанхамона. Там на боку есть ценник. На нем написано «десять фунтов». Это значит, что мой Родди назначил такую цену. Хотите купить, пожалуйста…

Старуха протянула руку ладонью вверх. Она больше не улыбалась.

– Вы, наверное, шутите… – пробормотала ван дер Меер.

Она посмотрела на картину, потом на старуху, вспомнила о ступеньках и, чертыхаясь про себя, вытащила кошелек.

Открыв кошелек от «Боттега Венета», директриса покопалась в его содержимом. Черт побери, как назло. Потом беспомощно посмотрела на старуху.

– Послушайте, к сожалению, у меня при себе только пять фунтов. Вы бы не могли…

– Не просите, милочка. Я вижу, вы умеете торговаться. Ладно, уступлю вам за девять.

– Девять? Но я же вам сказала: у меня с собой только пятерка.

– Знаю я ваши штучки. Бросьте, девять фунтов – отличная цена. За такую‑ то картинищу. Хорошо еще, что Родди не слышит.

Элизабет снова потрясла кошелек, проверяя отделение для мелочи и кармашек для кредиток. Ничего.

Она пошарила в карманах джинсов и в левом заднем нащупала бумажку. Вытащив ее, она прочитала: «В 2. 30 забрать вещи из химчистки». Бросив записку на пол, Элизабет снова полезла в карман. Там было что‑ то еще. Она разжала пальцы.

На ладони лежало пять фунтов.

Ван дер Меер возвела глаза к небесам, безмолвно поблагодарив Господа, и с ненавистью посмотрела на старуху, сидящую на ящике.

– Вот, возьмите! – резко бросила она, сунув в морщинистую руку две пятифунтовые бумажки, и подхватила картину, собираясь уходить.

– А фунт сдачи не хотите взять?

– Оставьте себе ваш проклятый фунт!

– Ну, спасибо. Всего вам наилучшего.

Подходя к лестнице, ван дер Меер обернулась. Старуха аккуратно сворачивала деньги, что‑ то бормоча себе под нос. «Чтоб тебе провалиться», – подумала Элизабет.

Выйдя из павильона, ван дер Меер вытащила мобильный телефон. Связь наконец восстановилась. За это время ей пришло три послания. Она догадалась, от кого, и, набрав номер, сказала:

– Инспектор, это я. Да, знаю. Внутри павильона не было связи. Вы не поверите… Да, она у меня. Кажется, цела и невредима. Ее свернули, а потом снова натянули на подрамник. Думаю, с ней все в порядке. Позвоните в отдел консервации и узнайте, пришла ли та женщина из «Общества Малевича». Женевьева Делакло. Я скоро буду.

ГЛАВА 27

Элизабет ван дер Меер, Гарри Уикенден, Женевьева Делакло и главный реставратор музея стояли в отделе консервации Национальной галереи современного искусства, стараясь не вспоминать о злоключениях находящейся перед ними картины. Снаружи были выставлены два охранника, призванных не допускать подобных приключений в будущем.

Картину установили на огромном мольберте. Уикендену она казалась чопорной и самодовольной. По мнению Делакло, картина выглядела так, словно испытывала чувство облегчения, хотя скорее всего его испытывала сама Делакло. Реставратору Барни не терпелось поскорее добраться до полотна, столь неожиданно уплывшего из его рук несколько дней назад. Элизабет выглядела озабоченной, но старалась не выдать своего беспокойства.

– Думаю, мы можем приступить, – заявила директриса, не зная, куда девать руки.

Потом обратилась к Женевьеве:

– Спасибо, что пришли, мисс Делакло. Особенно при создавшихся обстоятельствах. Мы пока не привлекаем наш персонал, опасаясь, что кто‑ нибудь из сотрудников может быть замешан в этой истории. Поэтому нам необходима консультация специалиста. Ваша помощь для нас просто неоценима. Нам рекомендовали обратиться именно к вам.

– Буду рада помочь, если смогу, – ответила та.

– У меня просто руки чешутся, – произнес Барни, подходя к холсту. – Кажется, она не пострадала.

– Как вы думаете, на подрамнике могли остаться отпечатки пальцев? – спросила Элизабет.

– Мы, конечно, проверим, но вряд ли эти парни их оставили. Они явно не дураки.

– Согласна. А вот та старая карга наверняка его захватала.

– А эта женщина знает, где ее муж взял картину? – спросила Делакло.

– Боюсь, что нет.

– Не может быть…

– На грабительницу она явно не похожа. Вы бы ее видели. В чем только душа держится. Кости да кожа… Вы в порядке, мисс Делакло?

– Что‑ то в ней не так.

– Что вы имеете в виду? – обеспокоенно спросила директриса.

– Что вы имеете в виду? – эхом повторил не менее обеспокоенный Уикенден.

– А? – переспросил Барни, который был слишком увлечен картиной и ничего не слышал.

– Я хочу сказать… она выглядит отлично, но… какая‑ то не такая.

– А поточнее можно? – спросила Элизабет, мгновенно покрывшись испариной.

– У меня какое‑ то смутное чувство, – продолжала Делакло. – Она, конечно, похожа на оригинал, но…

– Конечно, похожа. Она же белая, – пробурчал Уикенден.

Барни отошел от картины.

– Вот для этого мы и накупили все наши дорогие игрушки. Сейчас самое время поиграть в них.

Он исчез за дверью с табличкой «Технические средства», из‑ за которой вскоре послышалась какая‑ то возня.

– Картина, выставленная на торгах, выглядела подлинной, но отличалась от фотографии в каталоге. Странно, что раньше я ее не встречала, хотя видела все существующие картины Малевича. Значит, на аукционе был либо неизвестный ранее вариант «Белого на белом», либо блестящая подделка.

Мысли Элизабет унеслись куда‑ то далеко. Уикендену было любопытно, о чем она сейчас думает. Сомнение в подлинности картины дало толчок ее воображению, которое завело ее туда, где ей вовсе не хотелось оказаться. Почему она была столь уверена, что картина подлинная? Ведь ее украли так быстро, что Барни со своей командой не успел ничего проверить.

Сама ван дер Меер никогда бы не отличила подлинник от подделки. Во всяком случае, у Малевича. В университете она специализировалась на американской живописи двадцатого века. Вот если бы речь шла о Поллоке, Клоузе или Фише, интуиция ее бы не подвела.

Некоторые люди обладают какой‑ то сверхъестественной способностью отличать подлинники от подделок. Блестящее знание индивидуального стиля художника и канонов живописи, дающее право называться знатоком, в наше время стало большой редкостью. И поэтому вызывает благоговейный трепет. Глубокие знания, которыми обладают истинные ученые, дилетанты принимают за интуицию. И почтительно называют волшебниками тех, кто с первого взгляда может распознать подлинник.

Однако Элизабет не верила в мистику. Институт Куртолда, где она писала диссертацию, был тем последним бастионом, где еще встречались знатоки. Существовавшие там методы обучения заставляли вспомнить одну старую легенду.

В Древнем Китае некоего юношу отдали в учение ювелиру, делавшему нефритовые украшения. Он считался величайшим мастером, и его изделия пользовались большим спросом. Ученик был счастлив, попав к такому искуснику, и с нетерпением ожидал, когда тот начнет передавать ему свое мастерство.

В первый день мастер велел ученику протянуть руку. Юноша повиновался, и мастер положил ему на ладонь маленький кусочек нефрита – красивый, гладкий и зеленый, как коралл под толщей воды.

– А теперь ты должен тщательно изучить его, – сказал мастер. – Это настоящий нефрит, и тебе необходимо ощутить его всеми органами чувств. В конце дня я приду и проверю, как это удалось.

Юноша был несколько разочарован таким заданием, но отнесся к нему очень серьезно. Он ощупывал нефрит, перекатывал в ладонях, рассматривал со всех сторон, царапал ногтем, слушая, какой получается звук, нюхал его и пробовал на вкус.

В конце дня пришел мастер. Он увидел, что ученик был прилежен, и похвалил его.

На следующее утро юноша с нетерпением ожидал нового задания. Но мастер вручил ему еще один кусок нефрита.

– Я хочу, чтобы ты внимательно изучил его. В конце дня приду и проверю.

Юноша собрался возразить, но был остановлен строгим взглядом учителя.

– Если хочешь учиться у меня, сынок, беспрекословно выполняй все мои распоряжения, – жестко сказал мастер. – Делай, как я говорю, и станешь великим ювелиром.

Юноша молча повиновался.

Целый год мастер давал ему по утрам кусок нефрита и оставлял на весь день наедине с камнем. Стараясь не выдавать своего разочарования, юноша усердно продолжал учиться. Он не протестовал и, следуя указаниям мастера, прилежно изучал каждый новый камень.

Однажды утром мастер, как всегда, положил камень в протянутую руку ученика. Когда он собрался уходить, юноша вдруг произнес:

– Простите, мастер, но это не настоящий нефрит.

– Ну что ж. Теперь ты готов к обучению, – ответил ему тот.

Элизабет услышала эту историю при зачислении в Институт Куртолда и запомнила. Она символизировала культ специальных знаний. Истинные знатоки обладают массой сведений об узкоспециальных предметах. Это вымирающая порода людей.

Повозившись несколько минут с холстом, Барни повернулся к публике.

– Вы правы. Здесь что‑ то не то. Слишком свежая краска.

– Вы хотите сказать, что она написана не в тысяча девятьсот восемнадцатом году? – воскликнула Элизабет, выходя из задумчивости.

– Точнее, несколько дней назад.

– Вы что, смеетесь?! – возмущенно завопил Уикенден.

В отличие от Делакло и ван дер Меер он ничего не подозревал.

– Это даже не совсем масляная краска. Туда что‑ то добавлено. Мне понадобится сделать анализы, чтобы определить точно…

– Вы что, шутите? – растерянно спросила Элизабет.

– …но прежде всего требуется рентгенография. Это займет некоторое время, но у нас здесь есть все необходимое…

– Ну так сделайте ее, Барни. Прямо сейчас.

Элизабет ван дер Меер как‑ то сразу сникла. Уикенден не спускал с нее глаз, пытаясь прочесть ее мысли. Догадывалась ли она с самого начала? Легко быть пророком задним числом. Такого удара ей не перенести. Если это действительно фальшивка, значит, она пустила на ветер не только средства музея, но и ту кучу денег, которую лорд Хакнесс столь любезно выложил из своего кармана. И все это ради ничего не стоящего куска холста. Однако оставался вопрос: была ли эта фальшивка куплена на торгах или ее подсунули грабители, оставив подлинник себе?

– Мисс Делакло, вы говорили, что присутствовали на аукционе, – начала Элизабет, стряхивая оцепенение. – Та картина, которую я купила, была подлинной?

– Точно не знаю. Но похоже, что да. У меня тогда возникло чувство, будто что‑ то не так. Картина, выставленная на торги, выглядела вполне подлинной, но отличалась от той, что была в каталоге. На вид она казалась настоящей. Просто еще один вариант из известной серии Малевича. А вот потом… возможно, ее подменили после торгов. Но в это трудно поверить… «Кристи» слишком солидная фирма.

– Хорошо. Давайте сядем и обсудим все за чашкой чаю. Барни, позовите нас, когда закончите, – распорядилась Элизабет, провожая Делакло к выходу.

Уикенден все еще не оправился от потрясения. У него даже расстроился желудок.

– Вы хотите сказать, что это даже не Малевич?

– Больше похоже на «Бенджамина Мура».

– Это такой художник?

– Нет, это малярная компания.

– Не смешно! – отрезал Уикенден, устремляясь к двери.

Барни пожал плечами. «Слава Богу, что это не мои шесть миллионов», – подумал он, приступая к работе.

В кабинете ван дер Меер только что заварили чай. Делакло и Уикенден сидели в углу комнаты на барселонских стульях работы Миеса ван дер Роэ. Элизабет разливала чай, не спрашивая присутствующих о количестве молока, и передавала им чашки.

– А мы могли повести себя иначе, инспектор? – спросила она.

Уикенден чуть замешкался с ответом.

– Нет. Они просто взяли нас за яйца.

– Я вас не виню. Ситуация была непростая.

– Но разруливать такие ситуации – моя работа. Они действительно молодцы. Провернули все на высшем уровне. Мы их не видели и не имели с ними прямых контактов. Подобраться к ним не было никакой возможности.

– Да, они взяли нас за яйца и таскали сколько хотели, – согласилась Элизабет. – Но мне все‑ таки кажется, что следовало получше подстраховаться, чтобы заставить их вернуть подлинник.

– Если только он у вас был с самого начала, – вступила в разговор Делакло. – На аукционе происходило что‑ то странное…

– Я бы не стала так уж убиваться из‑ за этого ограбления, если бы мы в итоге получили картину назад, – сказала Элизабет, потягивая чай. – И даже аплодировала бы столь искусным похитителям. Истинное мастерство всегда вызывает уважение, в чем бы оно ни заключалось. Но они испортили нам все удовольствие…

– Какое же тут удовольствие? – удивился Уикенден.

– Мне кажется, я понимаю, что она хочет сказать, – задумчиво произнесла Делакло.

Уикенден заметил, что они с Элизабет обменялись взглядами.

– Но издеваться над побежденным, после того как он признал превосходство противника… Это жестоко и непорядочно. Я могу понять профессиональных воров, если это способ заработать на жизнь, пусть даже и неблаговидный. Но удерживать украденную картину, когда за нее заплачен выкуп, – это все равно что застрелить человека, отдавшего вам кошелек и умоляющего о пощаде.

– А вы не слишком драматизируете ситуацию? Ведь в данном случае никого не убили, – сказал Уикенден. – Я расстроен, потому что меня провели, но ведь речь идет всего лишь о куске холста, закрашенного белой краской. Там даже ничего не нарисовано!

– Вы просто старый усатый дилетант! – резко бросила Делакло.

– При чем здесь мои усы?

– При том. Ваше замечание столь же неуместно. Не стоит отрицать того, чего не понимаете, просто потому, что вам это не дано.

– Минуточку, – прервала их Элизабет, вставая. – Я все больше склоняюсь к мысли, что наши грабители не принадлежат к миру искусства.

– Но они же не вернули картину, – возразил Уикенден, подкрепляя свои слова энергичным жестом. – Что, по‑ вашему, они намерены с ней сделать? Засунуть на чердак и пересыпать нафталином?

– Что‑ нибудь в этом роде, – ответила Элизабет, вышагивая по комнате. – Не забудьте про цитату из Библии. Думаю, вся эта затея скорее демарш, чем попытка обогатиться. А возможно, и то и другое. Вы только представьте себе. Мы покупаем картину за шесть миллионов с лишком – все это происходит с большой помпой, – но даже не успеваем ее повесить. Ее сразу же крадут. Грабители требуют ровно столько, сколько мы заплатили на аукционе, а потом возвращают фальшивку, которая для них равнозначна оригиналу. Они просто не понимают истинной ценности этой картины и пытаются навязать нам свое мнение. Хотят, чтобы мы поверили, будто деньгам, потраченным на кусок холста, покрытого белой краской, можно найти лучшее применение, как только что со всей прямотой высказался инспектор Уикенден.

– Возможно, вы и правы, – тихо сказала Делакло, не глядя на собеседников. – Или они хотели поиздеваться над иконоборчеством Малевича, давая понять, что пора возвращаться к идолам. Это свидетельствует о том, что они хорошо разбираются в искусстве, хотя сумма выкупа говорит об обратном. Возможно, мы имеем дело с группой религиозных фанатиков и террористов. Меня возмущает воинственное невежество, особенно когда оно имеет религиозную окраску. И почему люди так любят навязывать другим свое мнение?

– Я просто… – забормотал Уикенден, глядя в свою чашку. – Просто я… Извините, но я пока ничего не могу сказать. Дело в том…

– Не переживайте, – подбодрила инспектора Элизабет, кладя ему на плечо руку, которую он тут же стряхнул. – Никто не мог предвидеть такого поворота событий.

– Просто я…

Уикенден хотел сказать: «Просто я терпеть не могу, когда меня дурачат, и раньше со мной такого не случалось», но почему‑ то не сказал.

– Спасибо, что пришли помочь нам, мисс Делакло, – произнесла Элизабет, садясь за свой стол. – Жаль, что мы встретились при таких печальных обстоятельствах. Передайте привет нашему общему другу и поблагодарите от моего имени за столь блестящую рекомендацию. И что я теперь скажу лорду Хакнессу? Иногда я просто ненавижу свою работу.

Зазвонил телефон. Элизабет подняла трубку.

– Алло! Это вы, Барни? Мы сейчас идем.

ГЛАВА 28

Бизо, Легорже и два полицейских сидели в сером фургоне, стоявшем на рю Иерусалим напротив галереи Салленава. Глядя в зеркало заднего вида, они наблюдали за входом в здание. Сзади хлопнула дверь машины. В зеркале промелькнули трое мужчин и сразу же исчезли в проходе между зданиями. Бросив взгляд на улицу, Бизо прошептал:

– On у va. [56]

Четверо вышли из фургона и пересекли улицу.

Галерея Салленава располагалась в четырехэтажном здании, построенном в стиле неоклассицизма и тщательно отремонтированном с учетом требований времени. Фасад украшали перемежающиеся остроконечные и полукруглые фронтоны и ионический карниз с завитками под свесом синевато‑ серой крыши. Новенькая кленовая дверь, окантованная сталью, и камеры наблюдения были уже данью современности.

Бизо повел свою бригаду к служебному входу, находившемуся с обратной стороны здания. Последним шел Легорже, облаченный в длинный плащ цвета хаки, купленный специально для этого случая. Он поднял воротник и спрятал глаза за солнечными очками, хотя небо было затянуто тучами.

Вдоль заасфальтированной дорожки стояла шеренга урн для мусора.

– Жан, а где же наш десант? – спросил Легорже, слегка толкнув Бизо локтем.

Тот приложил палец к губам.

– Tu vas voir. [57]

Один из полицейских толкнул дверь служебного входа. Внутри уже закрывал свои чемоданчики технический десант. Слева был виден лифт, справа – вход в галерею.

– Они вскрыли замок, отключили сигнализацию и замкнули видеокамеры, так что нас не увидят, – прошептал Бизо.

– Быстро они управились. Как же им это удалось?

– Не задавай глупых вопросов.

– Ладно.

– И ничего не трогай.

– А я что‑ нибудь трогал?

– Ну вот и не трогай.

– Разве я похож на человека, который хватается за все подряд?

– Тсс, – прошипел Бизо, включая фонарик и устремляясь ко входу в галерею.

Полицейские рассыпались по первому этажу.

Внутри было пусто и темно. Небольшие уютные залы украшали орнаменты на стенах, лепные карнизы и мраморные камины. На светлых деревянных панелях висели гравюры в простых черных рамах с выключенной подсветкой. Темноту разгоняли лишь фонарики в руках полицейских. Сквозь закрытые жалюзи пробивался тусклый дневной свет, в узких лучах которого кружились пылинки.

Легорже заметил, что все гравюры были под стеклом, в котором ничего не отражалось. Защита от ультрафиолетовых лучей. Такое же стекло защищало его собственные гравюры и картину Пикассо в Арманьяке.

Рядом с каждой гравюрой висела маленькая табличка с указанием автора. Некоторые имена были Легорже знакомы, однако его познания в области истории искусства, полученные в результате самообразования, являлись довольно отрывочными. Голциус, Марколини, Рембрандт, Дюрер, Виерикс, Пиранези, Ван Веен… Рембрандта, Дюрера и Пиранези он, во всяком случае, знал. Но не настолько, чтобы самостоятельно определять их произведения. Остальные вызывали у него смутные воспоминания, слишком неотчетливые, чтобы принять какую‑ то осязаемую форму.

Посмотрев на цены, Легорже почувствовал уважение. Это было своего рода преклонение перед тем, чем сам он не обладал, – громкое имя, тонкий аристократический вкус и деньги, облагороженные голубой кровью. Своим благополучием Легорже был обязан отцу, сумевшему сколотить состояние и купить замок с виноградниками. И хотя Легорже был богаче иных аристократов, у тех имелось то, чего нельзя купить ни за какие деньги.

Поэтому он постоянно работал над собой, стараясь наверстать упущения простого происхождения. Однако ему по‑ прежнему с трудом давалось то, что они делали естественно и легко, не прикладывая никаких усилий. В одной из комнат Легорже столкнулся с Бизо.

– Ну как, нашел что‑ нибудь интересное? – спросил он приятеля.

– Pas encore. [58]

– Я тоже. Там есть гравюры с Христом, но Иосифа не видно. Так же как плотницких мастерских, саркофагов и дворовых уборных.

– Courage, mon ami, [59] – произнес Бизо, не переставая шарить взглядом по стенам. – Когда нам попадется что‑ нибудь по теме, мы сразу догадаемся. Что бы это ни было.

Обойдя первый этаж, Бизо с Легорже пошли наверх. На втором этаже был один большой зал, в углу которого стоял стеклянный письменный стол, а на стенах висело множество гобеленов, также предназначенных на продажу.

Бизо подошел к столу. На нем царил безукоризненный порядок. Все принадлежности лежали строго под прямым углом друг к другу и были выдержаны в черно‑ серой гамме. Бизо одобрительно кивнул. Взяв кожаную телефонную книгу, он, не снимая перчаток, перелистал ее страницы. Альперс, Бонавита, Четкути, Данкс, Эстерхази, Фрай, Грейсон, Хэнкок, Инзаджи, Жано, Кузнецов, Лалани, Марле, Николова, Ойейеми, Перетти…

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒