ОТ АВТОРА 12 страница

Легорже опустил кусок мяса в кипящее масло.

– Может, это был почтальон?

– Нет, это был не почтальон. В том‑ то все и дело. За последние четыре дня к галерее подходили только почтальон и этот тип в синем. И он кое‑ что там оставил.

– Подожди‑ ка, – остановил его Легорже, проглотив обжаренный кусок. – А в то утро шел дождь?

– Нет, – ответил Бизо, шуруя вилкой в масле.

– Тогда почему у него был раскрыт зонт?

– Зачем задавать дурацкие… А впрочем, хороший вопрос. Возможно, это была мера предосторожности.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Ты же знаешь, как это бывает: если берешь с собой зонтик, дождя точно не будет. А если оставишь его дома, обязательно пойдет дождь, – объяснил Бизо, не переставая есть.

Легорже засмеялся.

– На меня это не распространяется.

– Значит, ты извращенец. В мире искусства к зонтикам относятся как к людям. Или ты любишь его и всегда носишь с собой, или не любишь и всегда оставляешь дома.

Бизо выудил из котелка еще один кусок мяса.

– Чушь какая‑ то, – проворчал Легорже. – Где ты это вычитал? Вечно ты перевираешь цитаты.

– Вообще‑ то зонтик здесь совершенно ни при чем. Мне наплевать, почему он шел с открытым зонтиком в сухую погоду. И ты про это забудешь, когда узнаешь, что он там оставил.

– Et alors? [54]

– Ага, заинтересовался…

– Можешь не говорить, если не хочешь.

– Очень даже хочу. Когда этот тип в синем завернул за угол, Моринье подошел к двери. Сначала он ничего не заметил и уже повернулся, чтобы уйти, и тут увидел это.

– Так что же он увидел?

Спустя два часа двери зала заседаний распахнулись, и члены попечительского совета стали расходиться. На их усталых лицах было написано облегчение, несколько омраченное сознанием невольного соучастия в преступлении. Выходя, они пожимали руку лорду Малькольму Хакнессу и трепали его по плечу. В ответ тот лишь холодно кивал.

Уикенден прошел в кабинет директрисы. Ван дер Меер села за свой стол, повернувшись спиной к двери.

– Что я теперь должна делать? Ждать, пока он позвонит, или…

– Вполне понятно, что вы расстроены, мисс ван дер Меер, – вежливо, но твердо произнес Уикенден. – Но вам же обещали дать денег. Теперь нужно устроить все так, чтобы картина благополучно вернулась в музей. Мы здесь для того, чтобы помочь вам в этом. В вашем кабинете будет выставлена охрана. А я тем временем продолжу расследование. Их можно накрыть и после возвращения картины. А сейчас расскажите мне, пожалуйста, о лорде Хакнессе.

Ван дер Меер повернулась вместе со стулом.

– Малькольм стал членом совета как раз перед моим назначением. Он из очень почтенной семьи. Старинный английский род, фамильный замок и все такое прочее. Его отец, лорд Гилгуд Хакнесс, тоже был членом попечительского совета, очень известным и уважаемым меценатом. У них есть собственная коллекция произведений искусства, два из которых находятся в нашей постоянной экспозиции. Их семейная Библия, редкий печатный экземпляр шестнадцатого века с росписью и миниатюрами, была главным экспонатом выставки в Британской библиотеке. Коллекция у них довольно эклектичная, но они охотно предоставляют ее музеям для выставок. Потомственные покровители искусства. И Малькольм не исключение.

– Он способен выкинуть на ветер такие деньги? А они у него есть?

– Понятия не имею. Но он не стал бы предлагать свою помощь, если бы их у него не было. В прошлом их семья делала очень щедрые пожертвования. Малькольм был рядовым членом совета, но никогда не скупился, когда речь шла о деньгах. Мне кажется, дело тут вот в чем. Вероятно, Малькольм хочет утвердиться как меценат и поддержать репутацию семьи. Достойно продолжить дело отца. Члены совета обязательно обсудят случившееся со своими друзьями, а это люди, мнением которых Малькольм весьма дорожит. Предлагая уплатить выкуп из собственного кармана, он укрепляет свое положение в обществе, создает определенный плацдарм для движения вперед. Покупает себе репутацию покровителя искусств. Конечно, с такой фамилией все это необязательно… но мотивы у него самые благородные. Он делает доброе дело, о котором не напишут газеты. Поэтому поступок этот продиктован скорее велением сердца, чем голосом разума. А как он им заплатит? Выпишет чек?

Уикенден сосредоточенно рассматривал шнурки на своих ботинках.

– Вымогатели уже, несомненно, разработали план получения денег. Время мешков с купюрами давно прошло. Смею предположить, что они потребуют перевести деньги на номерной банковский счет и возвратят картину, получив подтверждение из банка.

– Понятно. Если только возвратят.

– Вопрос в том, мисс ван дер Меер, хотите ли вы устроить засаду или просто заплатить выкуп? Решать вам. Мы можем последовать за вами в машинах без номеров, можем снабдить вас микрофонами. Это иногда срабатывает. Как представитель закона я обязан рекомендовать вам именно такой вариант. Но в этом случае есть серьезный риск, что дело не выгорит и вы лишитесь не только картины, но и, вполне вероятно, денег тоже.

– Мне понятно ваше беспокойство, инспектор. Но если Малькольм Хакнесс собирается выложить шесть миллионов триста тысяч фунтов из собственного кармана, чтобы вернуть эту картину, я ни в коем случае не собираюсь рисковать. И можете мне поверить: когда она окажется в наших руках, ее больше не сможет украсть даже целая армия террористов.

Ван дер Меер немного помолчала.

– Должна сказать вам, инспектор, что по совету мистера Коффина я обратилась еще к одному специалисту. В такого рода ситуациях я всецело полагаюсь на мнения людей, разбирающихся во всем этом лучше меня. Ее зовут Женевьева Делакло, она занимается творчеством Малевича и работает экспертом в обществе его имени в Париже. Она подтвердит подлинность картины, когда нам ее вернут. И кроме того, Делакло прекрасно знает всех коллекционеров и криминальную публику, интересующуюся Малевичем. Мы, или, скорее, я не имею права пренебрегать любой помощью, которую мне могут предложить.

Гарри ничего не ответил.

Уходя вечером домой, Элизабет ван дер Меер оставила в кабинете свет. Во мраке холодной сырой ночи ее окно горело словно сверкающий огнями корабль на темной глади моря.

– Так вот, рядом с дверью он увидел мезузу, – сказал Бизо, склоняясь над столом, так что его борода оказалась в опасной близости от горячего масла.

– Что?

– Это такая еврейская штука.

– Что еще за еврейская штука?

– Ну, евреи вешают ее на косяк двери. Расписная трубочка, в которой находится кусок пергамента с молитвой. Отпугивает злых духов или что‑ то в этом роде. Я смотрел в энциклопедии.

– Жан, Люк Салленав уж точно не еврей. Могу тебе гарантировать…

– Я знаю. И Куртель не еврей, и остальные тоже. В этом вся штука. Моринье это знал и поэтому решил посмотреть, что там внутри.

– Он открыл мезузу? – спросил Легорже.

Взгляд его выдавал крайнюю заинтересованность.

– Да. Когда мы осматривали дом, никто ее не заметил, потому что мы не подходили близко к двери. Когда Моринье взял мезузу, то оказалось, что крышка наполовину откручена.

– Потрясающе. – Легорже покачал головой и, подняв руку, окликнул официанта: – Эй, можно вас попросить еще вина?

– Моринье открутил крышку до конца и увидел внутри свернутый листок бумаги. Не старый и пожелтевший, а совершенно новенький. Он его вынул и сфотографировал, а потом положил на место. Так что наше вмешательство прошло незамеченным. Мезузу использовали как почтовый ящик. Неплохо придумано.

Достав из нагрудного кармана фотографию, Бизо пустил ее по столу к Легорже.

– Вот что было внутри. Тебе это о чем‑ нибудь говорит?

Легорже посмотрел на снимок.

– Похоже на страницу из Библии.

– Tu as raison. [55] Это она и есть. Взгляни повнимательней.

Легорже склонился над текстом. Это был отрывок из книги пророка Исайи. Он начал читать вслух:

– «Делающие идолов все ничтожны, и вожделеннейшие их не приносят никакой пользы, и они сами себе свидетели в том. Они не видят и не разумеют, и потому будут посрамлены. Кто сделал бога и вылил идола, не приносящего никакой пользы? Все участвующие в этом будут постыжены: ибо и художники сами из людей же; пусть все они соберутся и станут; они устрашатся, и все будут постыжены…»

– Давай читай дальше, – подбодрил его Бизо.

– «Кузнец делает из железа топор, и работает на угольях, молотами обделывает его, и трудится над ним сильною рукою своею до того, что становится голоден и бессилен, не пьет воды и изнемогает». А эта часть обведена. «Плотник, выбрав дерево, протягивает по нему линию, остроконечным орудием делает на нем очертание, потом обделывает его резцом, и округляет его, и выделывает из него образ человека красивого вида, чтобы поставить его в доме»… Что все это значит?

– Не знаю. Но это ключ к разгадке.

– Я понимаю, что это ключ, но…

– Я сам ее разгадать не могу. Поэтому и обратился к тебе, – с улыбкой сказал Бизо, потягивая вино.

– Не можешь? Ничего удивительного.

– Послушай, – произнес Бизо, – это явно какое‑ то послание, но непонятно, от кого и о чем. Сплошная конспирация, как в шпионском фильме. Значит, эта писулька очень важна и для получателя, и для отправителя. Надо бы пошерстить галерею. Может, тогда что‑ нибудь прояснится.

– А у тебя есть ордер на обыск? – поинтересовался Легорже.

– Получил сегодня утром. Весь день об этом думаю. В чем смысл этой цитаты? Я имею в виду тот отрывок, где говорится о художниках, которые должны устыдиться того, что сотворяют ложных идолов. Знакомый мотив. А почему обведен стих сорок четыре – тринадцать? «Плотник, выбрав дерево, протягивает по нему линию, остроконечным орудием делает на нем очертание, потом обделывает его резцом, и округляет его, и выделывает из него образ человека красивого вида, чтобы поставить его в доме». Здесь говорится о мастерстве плотника…

– Между прочим, Христос тоже был плотником, – заметил Легорже, гордясь своей сообразительностью.

– Плотником был его отец по имени Иосиф. Я, кажется, тебе уже говорил, что Люк Салленав пожертвовал большую сумму организации, которая называется…

– Братство Иосифа, – торжествующе закончил Легорже.

– И находится она по тому же адресу, что и галерея Салленава. Ничего себе совпадение.

– Да, – эхом отозвался Легорже. – Мне даже расхотелось есть десерт.

– Да брось ты.

– Ладно, посмотрим, что имеется в меню. Значит, ты думаешь, что мы найдем похищенную картину в галерее Салленава?

– Или в квартире над ней.

– Ты в этом уверен?

– Ягоды в сметане, – сказал Бизо, изучая меню. – Давай подумаем. «Плотник, выбрав дерево, протягивает по нему линию…» Плотник измеряет и размечает дерево, из которого собирается что‑ то вырезать. Может, это означает гравюру на дереве? Вполне возможно, если это игра слов. Какая там следующая строка? «…остроконечным орудием делает на нем очертание, потом обделывает его резцом, и округляет его…» Если понимать буквально, то имеется в виду некий деревянный предмет, в котором находится картина Малевича. Возможно, она спрятана в сарае или за фальшивой стеной. Что касается слов «округляет его», то это может означать, что деревянный предмет имеет круглую форму.

– Возможно, это дворовая уборная.

– Дальше идет «…и выделывает из него образ человека красивого вида, чтобы поставить его в доме». Значит, эта деревянная конструкция имеет форму человеческого тела и находится внутри дома.

– А что значит «красивого вида»?

– Этого я понять не могу. И мне не совсем ясно, что может быть вырезано из дерева в виде человеческой фигуры. Я подумал о саркофаге, но это уже чересчур.

– А зачем вообще писалось это послание? – спросил Легорже. – Может, вор спрятал где‑ то картину и сообщает своему заказчику о ее местонахождении?

– Так далеко я не заходил, Жан. Мозги у меня не бог весть какие, и я не могу одновременно решать несколько головоломок. Но решение одной обязательно дает ключ к следующей. В своей практике я всегда придерживался принципа домино. Нет смысла рассуждать о вещах, о которых тебе ничего не известно. Только напрасно мозги напрягать, а я этого не люблю.

– Мускулы напрягать ты тоже не любишь.

– Короче говоря, я решаю проблемы по мере их возникновения. Надеюсь, ты записываешь.

– А разве следователи не должны думать на несколько ходов вперед, чтобы перехитрить преступника? Как это делали Шерлок Холмс и мисс Марпл?

– Разве я похож на Шерлока Холмса?

Легорже смерил приятеля взглядом.

– Ты больше похож на мисс Марпл.

– Ха‑ ха.

– Если бы ты носил кепку с ушами…

– А если бы ты заткнулся, – проворчал Бизо.

Тут он заметил, что рядом стоит официант, ожидающий, когда они закажут десерт. Судя по блеску в глазах, их разговор вызывал у него живейший интерес.

– Не знаю, что мы там найдем, но уверен – искать надо именно там, – заключил Бизо.

Легорже посмотрел на официанта.

– Мне профитроли, пожалуйста. Ты думаешь, его спрятали? Я имею в виду Малевича.

– Нет никакого сомнения! – отрезал Бизо. – Мне тоже профитроли.

– Хотелось бы надеяться.

– Для тебя это только шуточки, Легорже. А для меня работа.

– Да брось придуриваться. Ты ведь получаешь от нее удовольствие.

Бизо сложил на груди руки.

– Ты прав. Если остается время для десерта, никакая работа не в тягость.

Легорже откинулся на спинку стула и ухмыльнулся, показав лошадиные зубы.

– Для десерта время всегда найдется.

ГЛАВА 25

На следующее утро в кабинете ван дер Меер было полно народу. Гарри Уикенден направил туда четырех офицеров полиции, которые поколдовали над телефонным аппаратом, надеясь таким образом засечь вымогателя. Правда, многолетний опыт подсказывал Уикендену, что надеяться особенно не на что, разве что вымогатель сделает какой‑ нибудь промах. Любой мало‑ мальски опытный преступник всегда опасается прослушивания. Такая рыба вряд ли попадется на крючок. Но людям свойственно ошибаться, и поэтому надежда умирает последней.

– Как вы думаете, они скоро позвонят? – спросила ван дер Меер.

Ей не нравилась вся эта возня у нее в кабинете.

– Не беспокойтесь, мадам. Мы будем ждать сколько потребуется, – ответил офицер, сидевший перед ноутбуком.

«Этого я и боюсь», – подумала она.

Прошло полтора часа. Все это время ван дер Меер пыталась чем‑ нибудь заняться, однако в присутствии двух полицейских сосредоточиться было довольно сложно. Да и ситуация к этому никак не располагала. Однако ей по‑ прежнему приходилось руководить музеем да еще всячески скрывать от публики произошедшее. На столе лежала пачка писем с просьбами об экспозиции картин. Нью‑ йоркский музей современного искусства просил Пикассо; галерея Тейт устраивала ретроспективу, и ей требовались эскизы Барбары Хепуорт; Музей Вигелана в Осло хотел получить глиняную модель одной из монументальных скульптур Вигелана, находящуюся в коллекции Музея современного искусства. Надо было планировать выставки на три года вперед, писать письма, делать запросы в другие музеи, заниматься кураторством. Ван дер Меер послала несколько писем по электронной почте, поговорила с куратором отдела современного рисунка, повозилась с бумагами. К телефону она не притрагивалась, но все время посматривала на него. Наконец раздался звонок.

Директриса бросила вопросительный взгляд на полицейских. Один из них прошептал что‑ то в рацию, другой сел перед ноутбуком и надел наушники. После третьего звонка в комнату вошел Уикенден с двумя другими полицейскими. Все они тоже надели наушники, после чего Уикенден кивнул ван дер Меер, и она сняла трубку.

– Алло!

Полицейские застыли в ожидании, обмениваясь взглядами и поглядывая на свою аппаратуру. Ван дер Меер слушала, приложив трубку к уху.

– О Господи! Нет, я не пойду обедать! – выпалила она, бросая трубку.

На шее у нее выступила испарина. Уикенден и полицейские впились в нее взглядом.

– Кто это был?

– Наш директор по маркетингу. Она не знает о…

– Понимаю.

– Извините, но я…

– Ничего страшного. Вы ведете себя гораздо выдержаннее, чем большинство из тех, с кем мне приходилось иметь дело, – сказал Уикенден, садясь на стул. – Если она и не знала о краже, то теперь, вероятно, что‑ то заподозрит.

Ван дер Меер тяжело опустилась в кресло. Едва ее пятая точка соприкоснулась с кожаным сиденьем, как что‑ то тихо звякнуло.

– Вы только подумайте!.. – воскликнула она, глядя на свой стол. – Чертова электронная почта. Господи Иисусе!

Она чуть улыбнулась, но Уикендену было не до смеха.

Полицейские столпились за спиной у директрисы, глядя на экран монитора, стоявшего на ее огромном столе из стали и стекла. Нажав на мышь, она открыла пришедшее письмо.

– Как они узнали адрес электронной почты на нашем домене?

– Должно быть, выяснили его заранее, когда влезли в ваш компьютер, – услужливо подсказал один из полицейских.

– У них неплохое чувство юмора, – заметил Уикенден.

Кому: Элизабет ван дер Меер < elisabeth. vandermier@ngma. org>

От кого: Казимир Малевич < malevich. white@ngma. org>

Весьма признательны вам за то, что вы не приняли наше предложение о выкупе. Вам следует перевести 6, 3 млн фунтов на номерной банковский счет в соответствии со следующими требованиями. В воскресенье в 10 часов утра представитель музея придет на место, которое мы укажем при нашем следующем контакте. Там мы сообщим ему, где находится картина, и вы сможете ее забрать. Не советуем приводить с собой полицию. А тех полицейских, которые читают сейчас это послание, вам следует предупредить, что мы не потерпим никакого вмешательства с их стороны. Повторных ограблений не будет. Мы всегда держим слово, если нас не пытаются обмануть. Кор. 13: 7.

Если в пятницу к концу рабочего дня вы не перечислите деньги на указанный счет, наше предложение будет считаться недействительным и картина будет уничтожена.

В этом случае мы украдем еще одну.

Благодарим вас за сотрудничество.

Желаем приятного дня.

– Наглые твари, – прошептала ван дер Меер. – Но какие вежливые! Вы заметили, что в первом предложении они немного ошиблись? Написали «не приняли» вместо «приняли».

Уикенден внимательно изучал выражение ее лица. На нем было написано то, что обычно называется «смех сквозь слезы». Усы Уикендена приподнялись в едва заметной улыбке.

– Как будто студент просит о стажировке, – пробормотала директриса.

– Гарри, что вы об этом думаете? – спросил один из полицейских, протягивая ему распечатку письма.

Взяв листок, Уикенден стал ходить с ним по комнате.

– Все говорит о том, что это скорее любители, чем профессионалы. Очень неглупые и искусные любители. Похоже, это опытные воры, впервые занявшиеся кражей произведений искусства. Они тщательно спланировали процедуру получения выкупа, но вот требуемая сумма, ошибка в написании и тон послания…

– Возможно, это простая вежливость, – заметила ван дер Меер, обретая прежнюю уверенность в себе. – Кто сказал, что вымогатели непременно должны быть грубыми и прозаичными?

– Не забывайте об их угрозах уничтожить картину и украсть следующую.

– Да, я помню об этом, инспектор. Эта фраза заставила меня сжать кулаки. Но должна сказать вам, что не могу не восхищаться этими людьми. Это было просто мастерское ограбление, – сказала ван дер Меер, задумчиво глядя на небо через эркерное окно.

– Меня удивляет эта частица «не». Почему они сделали ошибку? Что это? Простая небрежность? Но это уже слишком.

– Может, отвлекающий маневр? – предположил один из полицейских.

– Вы так считаете?

– Возможно, таким образом они хотят нас запутать.

– Вряд ли, – отозвался другой полицейский. – Они так здорово все обтяпали, что дальше петлять нет никакого смысла.

– Что‑ то вы больно им сочувствуете, – предостерегающе заметил Уикенден. – Совсем размякли. Наша задача – поймать этих жуликов. Мне не нравится их тон. Не надо воспринимать их как добродушных вежливых преступников, решивших немного подзаработать. На мой взгляд, это письмо – сплошная издевка.

Инспектор еще раз внимательно посмотрел на листок.

– Там написано «Кор. тринадцать‑ семь». Что это значит, черт побери?

Подойдя к нему, ван дер Меер взглянула на текст.

– Кор. тринадцать‑ семь… Похоже, это глава из Библии и номер стиха, – предположила директриса, обведя взглядом недоумевающие лица присутствующих. – Неужели никто из вас не ходит в церковь? О Господи!

Уикенден посмотрел на полицейских.

– Кто‑ нибудь может принести Библию?

Через несколько минут один из полицейских вернулся с Библией в руках.

– Что‑ то вы долго ходили. Где вы ее нашли? – спросил его Уикенден.

– Позаимствовал в гостинице напротив.

– Отлично.

Полицейский вручил книгу ван дер Меер, которая раскрыла ее на оглавлении и стала водить пальцем по тонкой странице.

– Ее там оставили «Гедеоновы братья». Вряд ли они ее хватятся, – улыбнулась ван дер Меер. – Ну конечно же, это Послание к коринфянам. Какой стих? Тринадцать‑ семь?

– Тринадцать‑ семь, – глянул Уикенден в листок.

Ван дер Меер стала быстро листать тонкие страницы.

– Глава тринадцать, стих седьмой… ну и наглецы…

– Что там? – спросил Уикенден, заглядывая ей через плечо.

– «Молим Бога, чтобы вы не делали никакого зла, не для того, чтобы нам показаться, чем должны быть; но чтобы вы делали добро, хотя бы мы казались и не тем, чем должны быть».

– Похоже на религиозных фанатиков.

– Думаете, это какая‑ то правая религиозная секта? – спросила ван дер Меер. – Ведь «Белое на белом» считается антииконой. Оно было написано как ее отрицание. На первой экспозиции ее повесили высоко в углу против двери, там, где в русских домах обычно находятся иконы Богоматери и Христа. Их замена на совершенно белое полотно является актом богоборчества. Возможно, воры протестуют именно против него.

– Возможно, – согласился Уикенден. – Но к этому они еще требуют денег. И немало. Тем не менее это вносит кое‑ какие изменения в их портрет.

– Если вы не возражаете, инспектор, я попрошу Женевьеву Делакло из «Общества Малевича» осмотреть картину, когда ее вернут. А сейчас я позвоню лорду Хакнессу, чтобы ввести его в курс событий.

Ван дер Меер подняла трубку, приведя в действие все подслушивающие устройства, и неторопливо набрала номер.

ГЛАВА 26

К десяти часам воскресного дня на рынках Портобелло‑ роуд было уже полно народу. Бесконечные ряды прилавков с товарами, покупатели, зеваки, туристы, всякой твари по паре, толкотня, веселая неразбериха, рай для любителей дешевых распродаж, островки сокровищ, затерянные среди бескрайнего моря барахла. На Портобелло‑ роуд можно было купить абсолютно все.

Для туристов в майках, с глупыми ухмылками глазеющих по сторонам, это было всего лишь увлекательное зрелище. Их, в свою очередь, ели глазами продавцы, надеясь всучить свой сомнительный товар.

Истинные сокровища скрываются вдали от торных дорог. Портобелло‑ роуд была забита прилавками, на которых торговали всякой дрянью. На рынке процветало мошенничество, но в довольно деликатной форме. Продавцы предпочитали умалчивать истинную ценность своих товаров, избегая злонамеренного обмана. Если покупатель напрямую задавал вопрос, ему честно отвечали, что карта Англии восемнадцатого века, столь его восхитившая, на самом деле является фотокопией оригинала, который стоит в несколько раз больше, чем запрашиваемые двадцать пять фунтов. Но многие покупатели, и прежде всего туристы, не удосуживались задавать вопросы, поэтому продавцы и не трудились объяснять.

Когда ван дер Меер первый раз приехала с родителями в Лондон, они повели ее на Портобелло‑ роуд. Она была потрясена обилием необычных предметов. Особенно ей запомнилась лампа в виде забавного чернокожего музыканта с подставкой из оленьего рога. Портобелло‑ роуд всегда была для нее волшебным миром, немного страшным, потому что ребенок легко мог там потеряться, но в то же время необъяснимо притягательным. Какая‑ то неземная сущность, вызывающая благоговейный восторг. Она хорошо помнила его неповторимый аромат, где смешивались запахи сырости и плесени, нафталина и старых книг, человеческих тел и средств для чистки металлов, пива, кофе и пожелтевших кружев. Совсем в духе Пруста, которого она изучала в университете на занятиях у профессора Маккэти.

В детстве она даже сочинила рассказ, так и не опубликованный. Будто бы где‑ то в самом дальнем уголке Портобелло‑ роуд, среди бесконечной сутолоки и заваленных товарами ларьков, стоит прилавок – простой стол с одним‑ единственным предметом. Любой, кто к нему подходит, видит именно то, что искал. За прилавком стоит человек с рыжей бородой и лукавым блеском в глазах. Цена предмета всегда немного превышает наличность, имеющуюся у покупателя. Продавец и рад бы продать, но…

Ван дер Меер была на Портобелло‑ роуд всего несколько раз. Ее отец‑ голландец, известный адвокат, работавший в Международном трибунале по военным преступлениям, разрывался между Лондоном и Гаагой. Элизабет и ее брат в детстве жили с матерью‑ англичанкой в Кенте, выбираясь в Голландию лишь летом. Она довольно рано уехала в Америку, где училась в закрытой школе, а потом в университете. Десять лет назад она вернулась на родину, чтобы занять довольно выгодное место куратора музея, и с тех пор жила в Англии.

Сейчас ван дер Меер шла между нескончаемыми прилавками, заваленными никому не нужными вещами, которые тем не менее охотно раскупались.

Наметанным глазом она легко отличала зерна от плевел. Здесь вряд ли можно было найти что‑ то действительно ценное, как надеялись неопытные покупатели. Продавцы отлично знали истинную цену своего товара, что не мешало им запрашивать втридорога и отчаянно торговаться. Ван дер Меер скользила взглядом по фотокопиям, начищенным до блеска стальным подделкам, доморощенному антиквариату и изъеденным червями книгам, моментально выхватывая взглядом подлинные гравюры, серебряные предметы и чуть похрустывающие сухие фолианты. Настоящие произведения искусства имеют ауру, которую может различить только опытный глаз.

Директриса взглянула на часы: 10. 30. Ее мобильный давно включен. Почему же они до сих пор не позвонили?

Она пробиралась через толпу, щурясь от солнечных лучей, играющих на крышах автомобилей и серебряной утвари. Гул голосов походил на шум крыльев пролетающих птиц. Наконец зазвонил телефон.

– Я слушаю!

Это был Уикенден.

– Нам только что пришло сообщение по электронной почте. Они получили деньги. Картина находится в угловой галерее за зеленой дверью. В письме написано, что она висит в подвале напротив медведя.

– Медведя? Какого медведя? Это что, шутка?

– Не знаю. А что, по‑ вашему, это может означать?

Последовала пауза. В трубке послышались другие голоса.

– Сейчас мы ничего не можем сказать. Оставайтесь на связи.

– Хорошо, можете не беспокоиться.

– Как вам это нравится? Они написали в конце письма «С наилучшими пожеланиями».

– Наглые ублюдки. И что вы думаете обо всем этом политесе?

– Думаю, мы имеем дело с шайкой идиотов.

Ван дер Меер прошла уже два квартала. Толпа становилась все гуще. Прилавки по обеим сторонам улицы существенно сужали проход. Она почувствовала легкое головокружение.

– Вы знаете, какую галерею они имели в виду? Где там зеленая дверь? – продолжал Уикенден.

– Знаю. Это неподалеку. А при чем здесь медведь? Может быть, они опять ошиблись?

– Не представляю… какая‑ то бессмыслица… черт бы их побрал.

– Прекрасно понимаю, что вы чувствуете.

– Извините, мисс ван дер Меер. Если преступник действует логично, то вы можете предвидеть его поступки и действовать соответственно. Но если в его поведении нет никакой логики…

– Тогда он смешивает все карты. Согласна с вами. Это просто геморрой какой‑ то.

Ван дер Меер остановилась перед светло‑ зеленой резной дверью, распахнутой словно огромный зевающий рот. Она узнала это место. Серьезные сделки обычно совершались в закрытых павильонах, вдали от туристских троп. Здесь было легко потеряться и бесконечно кружить на одном месте. В глазах рябило от часов, портсигаров, металлических кружек и ламп в виде забавных чернокожих музыкантов с подставками из оленьего рога. Директриса улыбнулась, вспомнив детство.

– А как я войду?

– В письме говорится о подвале. Там что, не один вход?

– Насколько я помню, их здесь несколько. Похоже на улей. Я просто войду и поищу лестницу, ведущую в подвал.

Не отнимая телефон от уха, ван дер Меер вошла в павильон.

Никаких признаков лестницы. Все помещение заставлено прилавками с книгами и безделушками, мимо которых ходили смеющиеся и болтающие люди. Обилие товаров и бесконечный поток покупателей сбивали с толку. У ван дер Меер закружилась голова. Выбрав направление, она решительно зашагала вперед. Через несколько метров повернула налево и увидела три коридора. Она оглянулась, но двери, через которую вошла сюда, уже не увидела.

– Наверное, мне нужно было захватить клубок или навигатор… Алло! Алло!

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒