ОТ АВТОРА 10 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 11 из 19Следующая ⇒

Она с улыбкой толкнула его на спину, взобралась наверх и спросила, сжимая ногами:

– Ты так хорошо помнишь, какие они были раньше?

– Я просто поражен.

– А у тебя вырос животик.

– Куда… возможно.

– Но ты мне все равно нравишься.

– Я рад. Что ты хочешь на завтрак?

Коффин опрокинул Даниэлу на спину, и ее черные кудри рассыпались по подушке.

Она рассмеялась.

– Испугался, что я надеру тебе зад?

На сковородке шипела яичница с беконом. Коффин в халате на голое тело орудовал лопаткой.

– Здесь все дело в ловкости рук, – объяснил он.

– То, что англичане едят на завтрак, просто отвратительно.

– А что бы ты хотела? Спагетти?

– Не дури, Габриэль. Хотя я бы не отказалась.

– Потверже или помягче?

– А ты как думаешь?

– Нет, я имею в виду яичницу.

– Не важно. Как хочешь. Ты всегда делаешь то, что нужно.

– Я тоже так думаю.

Даниэла взяла с кухонного стола газету и посмотрела в окно.

– Ведь только что было солнце! Ну что за страна такая!

Вдалеке послышались раскаты грома.

– Скажи, Дэни, ты там играла в шахматы?

– Нет. Я знала, что ты захочешь сыграть со мной, когда выйду, и не хотела, чтобы ты проиграл! – Даниэла с улыбкой погрозила Коффину вилкой.

– Что правда, то правда. Я немного заржавел без практики. Перестал играть, когда победил в той компьютерной игре, которую ты мне подарила. Там, где дерутся какие‑ то существа.

– Твои родители могут тобой гордиться.

Коффин посмотрел на свою тарелку, с которой Даниэла утащила кусочек бекона. Стрельнув на него глазами, она уткнулась в газету.

– В заголовке написано: «Количество убийств в этом году снизилось на тридцать процентов», – а ниже – мелкими буквами, – «огнестрельное оружие стало применяться чаше». Ты понимаешь, что это значит?

– И что же?

– А то, что преступников не стало меньше, просто они чаще промахиваются.

Сдвинув в сторону пустые тарелки, они склонились над чашками с кофе.

– Vuoi ancora del caffe? [47]

– No, grazie. Abbiamo qualcosa da fare, no? [48]

– Si. [49] Я должен сделать несколько звонков, а потом мы решим, чем заняться до вечера.

– Надеюсь, все скоро уладится? Ведь мы на правильном пути?

– Обещаю.

Налив себе еще кофе, Габриэль положил ноги на стоящий рядом стул.

Даниэла встала.

– Пойду приму душ.

– Только не одевайся потом, – улыбнулся Коффин.

По окнам квартиры Уикендена хлестали потоки дождя. Мимо пробегали люди, подняв воротники пальто в попытке защититься от безжалостных струй, но дождь был неумолим. Многие поворачивали головы, чтобы заглянуть в освещенное окно на первом этаже, и видели там Гарри Уикендена, который сидел на кухне в рваном голубом халате и ел подгорелый тост с апельсиновым мармеладом.

Гарри не нравилось жить на первом этаже, в «этом аквариуме», как называл он свою квартиру, в окна которой постоянно таращились прохожие. Он даже подумывал поменять стекла на односторонние, но эта мера казалась ему слишком радикальной и не избавляла от необходимости принять более логичное решение в виде переезда. Но Гарри, а в особенности Ирма были столь инертны по натуре, что единственным событием, способным подвигнуть их к переезду, являлся пожар. Для Ирмы инерция носила не столько психологический, сколько физический характер, поскольку она просто представить себе не могла, что после похода в магазин будет еще взбираться по лестнице. По этой причине Уикендены уже двадцать семь лет жили по адресу: Феррабай‑ роуз, дом 82, квартира 1А. Мысль о шторах никогда не приходила Уикендену в голову, хотя вполне могла его посетить, если бы он хоть раз задумался над этим вопросом.

Гарри посмотрел на свой тост и перевел взгляд на окно. На него смотрел тощий мокрый мальчишка лет десяти, в красном свитере, натянутом на голову. «Надо бы затемнить окна», – подумал Гарри, отлично зная, что этого не сделает.

Ирма трудилась над второй тарелкой омлета с беконом и помидорами. Ее маленькие глазки поблескивали из‑ под старомодной седой челки, преломляя свет люминесцентной лампы, отражающийся от серебряных приборов. Гарри мрачно наблюдал, как жена скребет ножом по тарелке. Эта процедура неизменно приводила его в раздражение, все тридцать два года совместной жизни проявлявшееся лишь во вращении глаз, которого Ирма никогда не замечала.

– Почему бы тебе не попробовать это лекарство? – спросила Ирма, не поднимая глаз от тарелки.

Ответа не последовало.

– Доктор Уайльд считает, что оно тебе поможет.

Молчание.

– Во всяком случае, вреда не принесет.

– Принесет.

– Ну…

– Мне не нужно никаких…

– Конечно, но…

– Я не хочу никаких…

– Я понимаю, любовь моя.

Следующие семь с половиной минут Гарри наблюдал, как его жена возит ножом по тарелке.

Потом зазвонил телефон.

Уикенден, как обычно, поднял трубку после третьего звонка.

– Да. Это я. Вы шутите? Черт побери! Я сейчас приеду.

Уикенден поднимался по главной лестнице Национальной галереи современного искусства. Непривычно яркое солнце заливало светом белые мраморные ступеньки. Наверху инспектора ждала Элизабет ван дер Меер.

– Можете себе представить это свинство?

Уикенден поднял глаза. Ван дер Меер была окружена сиянием, похожим на нимб.

– Могу, – ответил Уикенден.

Они вошли в музей.

– Моя бабушка называла это беспардонностью.

– Совершенно с ней согласен, – ответил Гарри, пытаясь не отстать от длинноногой директрисы. – Я не исключал такого поворота событий. Стало быть, ограбление не заказное, и это значительно усложняет мою работу.

– Потому что тогда…

– …отсутствует мотив ограбления. О вашем приобретении мог знать кто угодно, к тому же на пресс‑ конференции вы любезно сообщили, что этот Малимич находится в отделе консервации.

– Не ругайте меня, инспектор. Я…

– Таким образом, шансы распознать преступника значительно уменьшаются.

Они прошагали по залитому солнцем вестибюлю и вошли в лифт.

– Итак, сколько они просят?

– Шесть миллионов триста тысяч.

– Это не простое совпадение.

– Согласна.

– Плохо дело.

– Куда уж хуже! – бросила ван дер Меер, притопнув ногой от возмущения.

Лифт работал и везде горел свет. Значит, электричество уже включили.

– Это означает, что заказчик отсутствует, а ограбление совершено хоть и профессионалами, но не теми, кто специализируется на произведениях искусства, – начал рассуждать Уикенден. – Возможно, членами крупной преступной группировки. Если подумать, такая сумма – худший из возможных вариантов. Значит, они… нет, не так. Можно предположить, что они не имеют представления о реальной стоимости картины и поэтому запрашивают именно столько, сколько вы за нее заплатили. А сумму можно было узнать из газет.

– Вряд ли это любители. Здесь чувствуется рука профессионал, инспектор.

Лифт остановился, и они вошли в кабинет ван дер Меер.

– Верно, – согласился Уикенден, опускаясь в кресло. – Но опытные воры‑ искусствоведы никогда не воруют ради выкупа. Это опасно и неразумно. Где гарантия, что им заплатят? А если они не сумеют получить выкуп, значит, риск был напрасен и картина становится обузой. Любой идиот знает, что известные произведения просто так на черном рынке не толкнешь. Нет, это явно профессиональные воры, но без связей в мире искусства. Им, вероятно, заказали эту картину, но потом сделка сорвалась. Сейчас это наиболее правдоподобный сценарий. Они крали не ради выкупа. Но их план А провалился. Теперь они реализуют план Б, хотя выкуп лишает преступление ореола романтики.

– Честно говоря, мне на это наплевать. Меня гораздо больше волнует, что я скажу попечителям. И как реагировать на подобные требования? Надо ли на них вообще отвечать?

Ван дер Меер села за стол, чтобы придать себе начальственный вид, несколько поблекший в связи с последними событиями.

– Мы можем вызвать полицию. Но сейчас важнее определиться, собираетесь ли вы платить.

– Разумеется, нет.

– Даже в сложившейся ситуации?

– Это не мои деньги. Все решает попечительский совет. Я могу устроить внеочередное собрание, если вы считаете, что мы должны рассмотреть…

– …все возможные варианты, мисс ван дер Пфафф. Если вы проигнорируете их требование, картина останется у воров, которые попытаются от нее избавиться. Уничтожать ее они, конечно, не будут, несмотря на все их угрозы. Это никому не выгодно. Украденное произведение искусства не может сообщить о себе, как это бывает в случае похищения человека. Воры хотят поскорее сбыть его с рук. Поэтому оно либо вернется к вам, либо исчезнет навсегда. Если вы согласитесь на их предложение, то, вероятно, получите картину обратно. Мое начальство не похвалит меня за подобную откровенность, но я стараюсь быть с вами честным. По возможности…

– По возможности?

– Представьте, что у воров нет другого способа избавиться от картины, кроме как потребовать у вас выкуп или повесить ее в собственной гостиной. Как я уже сказал, они хотят поскорее сбыть ее с рук. Ограбление было тщательно подготовлено, но выкуп не входил в их планы. Воры явно не принадлежат к миру искусства, иначе у них не возникло бы проблем. Или же сделка сорвалась. Только заказные ограбления приносят выгоду.

Уикенден сделал паузу.

– Вы сможете собрать деньги?

– Не знаю. Музею это не по средствам, особенно сейчас, после такой дорогостоящей покупки. Нас могут спасти только частные фонды. Попечительский совет, вероятно, захочет сохранить лицо. Буду вам признательна, если вы не сделаете это достоянием общественности.

– Приложим все свои силы. Хотя воду в дырявом ведре не удержишь.

– Да, конечно…

– Можно попросить у вас что‑ нибудь выпить?

Ван дер Меер удивленно взглянула на инспектора.

– Да‑ да, конечно. Что бы вы хотели?

– У вас есть зеленый чай?

– Простите?

– Зеленый чай. Хорошо действует на кровь. Стимулирует мозговую деятельность. Потому что зеленый.

– Хорошо, – проговорила директриса, нажимая кнопку внутреннего телефона. – Сара, принесите, пожалуйста, зеленый чай для инспектора Уикендена. Спасибо.

Они помолчали.

– А как это звучало?

– Простите?

– Требование выкупа. Как оно звучало?

– Мне позвонили утром, когда я пришла в кабинет. Здесь у меня нет определителя номера. Сара соединила меня со звонившим. Голос был мужской, но какой‑ то очень низкий.

– Он, вероятно, изменил голос.

Ван дер Меер вдруг побледнела.

– Неужели все это наяву? Похоже на дурной сон. И все же это реальность. Словно происходит в кино.

– Боюсь, именно так. Так что же он сказал?

– Если я хочу, чтобы картину вернули, то должна оставить на ночь свет в кабинете, и тогда он со мной свяжется. Это все, что он сказал. Разговор занял меньше минуты.

– Вы уверены, что это был грабитель?

– Думаете, звонил какой‑ нибудь придурок? О пропаже известно не многим. Во всяком случае, я на это надеюсь.

– Если вы захотите потянуть время, чтобы собрать деньги, мы можем попросить его представить доказательства, – предложил Уикенден.

– А как я войду с ним в контакт?

– Скажу вам прямо, мадам. Я неплохой сыщик, но с вымогателями общаться не умею. Пару раз я этим занимался, но, к счастью, мы нашли более компетентного человека.

Ван дер Меер прошлась по кабинету.

– Вы не внушаете доверия, инспектор.

– Просто не хочу морочить вам голову.

– Не знаю, на ком остановиться, – сказала ван дер Меер, перебирая папки, разбросанные на ее ультрасовременном столе из стекла и стали.

Она взглянула на Уикендена, который что‑ то теребил в кармане, глядя в пол.

– Вы знаете директора Йельского музея британского искусства, инспектор? Нет? Она моя школьная подруга, и мы до сих пор поддерживаем близкие отношения. Несколько лет назад у них тоже украли картину…

– Никогда об этом не слышал, – вскинулся Уикенден.

– Ничего удивительного, инспектор. Они не хотели, чтобы об этом узнали даже правоохранительные органы. Некто попытался потребовать выкуп за картину Джошуа Рейнолдса. Она была застрахована, и следователь страховой компании сумел вернуть ее в музей. Никто ничего не узнал, репутация музея была спасена, все остались довольны. Может, нам стоит обратиться к этому парню…

– Скотленд‑ Ярд сделает все возможное…

– Здесь нет ничего личного, инспектор. Простое желание не оказаться по шею в дерьме, простите за выражение. Вы были достаточно откровенны и не скрывали своих слабых сторон. Сильный человек не боится прибегнуть к чужой помощи. Вот, посмотрите…

Ван дер Меер протянула Уикендену визитную карточку цвета слоновой кости. Взяв ее так, словно это была драгоценность, инспектор прочитал написанное на ней имя. Директрисе показалось, что усы его при этом чуть дрогнули. Но возможно, это была лишь случайность.

– Послушайте, инспектор, я готова принять любой ваш план, но эта история не должна получить огласку. Мы будем вам очень признательны, если вы сохраните все в тайне. Публичность только усугубляет трагедию.

Уикенден не отрываясь смотрел на карточку.

Габриэль Коффин и Даниэла Валломброзо заканчивали есть пудинг в ресторане «Рулз», когда брюки Коффина вдруг завибрировали.

– Даниэла… – укоризненно произнес он, толкнув ее ногой под столом.

– В чем дело?

– Ой, извини.

Коффин вытащил из кармана телефон.

– Алло? Га… Гарри! Сколько лет сколько зим!

Даниэла обвела глазами зал. В нем не было ни единого свободного места. Желтые стены пестрели картинами, акварелями, чучелами животных, иллюстрациями к «Ярмарке тщеславия», растениями, цитатами и другими предметами пышной Викторианской эпохи. Официанты в белых рубашках и черных жилетах скользили по залу с подносами в руках. За порядком следил метрдотель, незаметно исправляя любую оплошность обслуживающего персонала. Упавшая вилка, пустой стакан, новый заказ, вопрос о местонахождении туалета – ничто не оставалось без внимания. Эта суета зачаровывала, вы как бы оказывались внутри мягкого кокона, откуда с комфортом могли наблюдать за происходящим. И хотя вокруг было множество других посетителей, создавалось впечатление, будто вы здесь самый главный гость. Немногие заведения могли похвастать таким вниманием к клиентам, как старейший лондонский ресторан «Рулз».

– …нет, я не слышал. Вообще‑ то я только что приехал в Лондон. Это просто невероятно. Еще удивительней, что все это пока не вылезло наружу. Огласка здесь, естественно, ни к чему, но попробуй скрой что‑ нибудь от газетчиков. Нет, я уже не занимаюсь розыском. Старею, наверное. Нет, вам сам Бог велел. Я приехал в Лондон, чтобы прочесть лекцию. Да, сегодня вечером. В Институте Куртолда. Это спасает меня от нищеты. И потом, у меня что‑ то вроде отпуска – и вот решил наведаться в родные места. Сейчас я в «Рулзе». Вы когда‑ нибудь здесь были? Обязательно сходите. Правда? Ну, я думаю… да, конечно. Почему бы нам… Вот что, давайте встретимся после лекции. Пойдем куда‑ нибудь и там поговорим. Хорошо. С пяти до шести. О, это будет замечательно. Пока, до встречи.

Коффин захлопнул телефон и какое‑ то время молча смотрел на голову антилопы‑ дикдик, висевшую на стене.

– Эй, – окликнула его Даниэла.

– Слушай, это совершенно невероятный звонок…

ГЛАВА 23

– В конце концов я дозвонился Салленаву, но порадовать мне тебя нечем. Ты уже ел грушевое?

Легорже и Бизо сидели на берегу Сены, греясь в ласковых лучах солнца. Длинные ноги Легорже почти касались грязновато‑ зеленой воды, в то время как толстые ноги его приятеля были вытянуты почти горизонтально. Оба увлеченно поглощали мороженое в рожках.

– Ммм, – нечленораздельно промычал Бизо в испачканную шоколадом бороду.

– Попробуй, тебе понравится. Похоже на настоящую грушу.

– М‑ м‑ м.

Некоторое время царило сосредоточенное молчание.

– Итак, новости у меня плохие, – наконец продолжил Легорже. – Люк серьезно болен. Лежит в постели и не выходит из дома. К нему в замок приехал Кристиан Куртель. Я разговаривал с секретарем Люка, но тот был немногословен. Ничего странного, он же наполовину австриец.

– О Господи.

– Согласен, но мы с ним всегда ладили. Правда, это было давно. Последний раз я был у Люка в замке шесть или семь лет назад. Хотел договориться насчет экспорта своего арманьяка за границу, но он слишком много запросил. От секретаря я так ничего и не добился. Не знаю, насколько серьезно Люк болен, но в его возрасте… Должно быть, дело совсем плохо, если к нему примчался Куртель. Возможно, речь идет о завещании…

– Похоже. Значит, Куртеля нет в городе и галерея Салленава скорее всего закрыта, – произнес Бизо, отправляя в рот остатки рожка. – Надо туда наведаться. У нас достаточно нарыто, чтобы получить ордер на обыск.

Легорже выглядел расстроенным.

– Так ты пойдешь со мной? – спросил Бизо, выдержав паузу.

– …Это еще одна опасность, подстерегающая нас на рынке художественных произведений. Лучшие подделки делают люди, принадлежащие к миру искусства. Хранители музеев первыми попадают в круг подозреваемых, потому что им не только известны все существующие способы подделки, но и методы их распознавания. Устанавливать подлинность произведений искусства и отсеивать фальшивки – их прямая обязанность. Владея самыми современными методиками, они прекрасно знают слабые места своей отрасли и вполне могут этим воспользоваться.

Лекционный зал Института Куртолда на пятом этаже лондонского Сомерсет‑ хауса был заполнен слушателями, большинство из которых составляли геи и дамы в жемчужных украшениях. Одни сидели и слушали, другие что‑ то записывали или рисовали.

– Логика – гораздо более эффективный инструмент следствия, чем знание истории искусства. Научное знание может играть лишь вспомогательную роль, ускоряя процесс расследования, поскольку в наши дни не составляет большого труда получить любую информацию или консультацию специалиста. Теперь давайте посмотрим, как обычно действует фальсификатор и на чем мы можем его поймать.

Гарри Уикенден стоял в дальнем углу зала. До этого он видел Габриэля Коффина дважды и один раз с ним встречался. Его удивило, что Коффин так легко его вспомнил. Возможно, здесь сыграла роль его профессиональная репутация. Или Коффин просто проявил вежливость.

– Возьмем, к примеру, картины. Почему их подделывают? Ведь есть более легкие объекты. Рисунок гораздо меньше, и для его подделки нужны лишь бумага и карандаш. На подделке рисунков мы остановимся чуть позже, а сейчас поговорим о картинах. Главной проблемой здесь является то, что картины знаменитых художников давно взяты на учет и их местонахождение хорошо известно. Фальсификатору остается либо написать новую картину, либо хорошенько изучить список утерянных. Оба способа неплохо себя зарекомендовали, но второй более предпочтителен. Догадайтесь почему.

Первый раз Уикенден увидел Коффина лет десять назад на такой же лекции, которую тот читал в Музее Виктории и Альберта в южном Кенсингтоне. Тогда Коффин только получил звание профессора, а Уикендену было слегка за сорок. В то время он посещал подобные лекции с интересом и энтузиазмом, которого, впрочем, хватило ненадолго. Со временем его пыл угас и разгорался лишь во время следствия, а всякого рода сверхурочные мероприятия стали тяготить.

– При продаже любого произведения искусства большую роль играет его происхождение или история владения. Если произведение имеет солидную документированную историю, его подлинность не подвергается сомнению. Самым надежным подтверждением подлинности считается договор с художником о продаже картины предкам ее теперешнего владельца с указанием цены и подписями обеих сторон. Если бы я сейчас покупал у художника картину, то обязательно заключил бы с ним контракт, который впоследствии стал бы свидетельством ее подлинности. По прошествии веков таких свидетельств сохранилось не так уж много, но тем не менее их число впечатляет. Произведения искусства всегда ценились очень высоко, и поэтому документы, сопровождавшие их продажу, бережно сохранялись. Сейчас, когда компьютеры пришли на смену материальным документам, столь необходимым для исторического исследования, существует реальная опасность утери сведений: соответствующую документацию легко уничтожить или потерять в недрах компьютера.

Впрочем, я отвлекся. Если фальсификатору удается найти документы, в которых упоминается потерянное произведение – например письмо, где говорится о рисунке Микеланджело, утерянном в настоящее время, – тогда он подгоняет собственное творение под уже существующее происхождение. Это разжигает аппетит ученых, которые настолько рады всякому новому открытию, что подчас не обращают внимания на детали и слишком ревностно ищут подтверждение гипотезы. В этом случае они легко попадаются на крючок фальсификатора и невольно становятся соучастниками преступления.

Лекция, которую Коффин читал в Музее Виктории и Альберта, тоже была посвящена преступлениям в сфере искусства. Похоже, парень специализируется на этой теме. До Гарри периодически доходили слухи о Коффине, к тому же их пути не раз пересекались на профессиональной почве. Коффин пресек попытки получить выкуп за картину Эдварда Мунка «Крик», когда ее первый раз похитили из Национальной галереи в Осло прямо перед камерами слежения. Все подробности ограбления были записаны на видеопленку. Двое мужчин прислонили лестницу к стене музея, забрались в окно, а потом спокойно вышли с картиной под мышкой. И все это под работающими камерами. Охрана просто не удосужилась посмотреть на экран. Абсолютно непрофессиональная работа в духе постсоветской мафии, которая ни черта не смыслит в искусстве. Их, конечно, поймали, как только они заикнулись о выкупе.

– Самая лучшая подделка та, у которой безупречное происхождение. Я говорю «самая лучшая» в том смысле, что она имеет максимальные шансы на успех. Чем убедительней история владения, тем меньше будут исследовать картину, перед тем как признать ее подлинной. Но фальсификатор не может существовать только за счет происхождения и голодных историков искусства. Возьмем, к примеру, небольшую средневековую итальянскую картину неизвестного художника. Подделка картин сродни поварскому искусству. Перед тем как начать готовить, вы должны знать, из чего состоит ваше блюдо. А какой состав может быть у упомянутой картины?

Прежде всего – какова ее основа? Мы варим толстые или тонкие макароны? Картина может быть написана на холсте или деревянной доске. В то время писали исключительно на тополевых досках. Но дерево должно быть старым, то есть относиться к тому периоду, когда была написана картина, которую вы собираетесь подделать. Это первая трудность.

Вопрос второй: какой соус? Песто или болоньезе? Извините за столь приземленные аналогии, но, уверяю вас, здесь они вполне уместны. После этой лекции вы не станете мучиться вопросом, на тополе или на груше писались средневековые религиозные картины. Вы почувствуете необъяснимую тягу к спагетти и, поглощая очередную порцию, обязательно вспомните, что я говорил о подделках. Так какие брать краски? На этот вопрос ответить довольно легко. Конечно, темперу. А теперь угадайте, почему картины эпохи Возрождения и Нового времени подделывать сложнее, чем современные?

Уикенден попытался определить, с каким акцентом говорит Коффин. Он был какой‑ то странный: смесь американского и безупречного английского выговора, которому обучают дикторов и иностранных актеров, играющих роли англичан. Обычно Уикенден многое мог сказать о человеке по его акценту, но данный случай поставил его в тупик.

– Готовые краски появились лишь в девятнадцатом веке. До этого художники делали их сами в своих мастерских, а это означало, что у каждого был свой рецепт приготовления. Чтобы успешно подделать картину того времени, надо знать состав красок, которыми писал конкретный художник. И состав этот следует определить по соскобу с какой‑ нибудь из его картин. Все составляющие доступны и в наше время. Связующим элементом темперных красок являются сырые яйца. Их смешивают с пигментами, такими как ляпис‑ лазурь или сепия, которую делают из темной жидкости каракатицы, получая соответственно синюю или коричневую краску. Из органических веществ используется уголь, который должен соответствовать тому времени, когда была написана картина.

Вторая их встреча произошла уже по долгу службы. Коффин одно время сотрудничал с итальянской полицией. Когда преступление выходит за пределы государственной границы, итальянские полицейские охотно прибегают к помощи своих коллег из других стран. Гарри восхищала такая открытость. Скотленд‑ Ярд обычно действовал изолированно, что, по‑ видимому, было проявлением островного менталитета.

– Знание химии очень важно для следователя. Интеллект, подкрепленный специальными знаниями, позволяет значительно сузить круг подозреваемых. Проще говоря, дураков больше, чем умных, и это дает преимущество представителям закона. Подделать картину совсем не просто. Удивительно, что преступники вообще этим занимаются, причем довольно успешно. Для этого требуется готовность и соучастие, хотя и непреднамеренное, со стороны жертвы. Тщательное исследование неизбежно выявит изъяны в стряпне фальсификатора. По моему мнению, если его работа совершенна, он вполне заслуживает того, чтобы воспользоваться плодами своего труда. Но я никогда не встречал совершенных подделок. Обманутые неизбежно удивляются, как они могли клюнуть на то, что при свете дня оказалось откровенной фальшивкой.

Чтобы успешно воспроизводить шедевры, помимо ингредиентов нужно художественное мастерство. Произведение надо убедительно «состарить». Потом придумать, как оно было «найдено». Это напрямую связано с происхождением. Затем весь этот набор – поделку, происхождение и легенду – следует всучить покупателю. Это долгий и извилистый путь.

Вы думаете, что другие художественные формы подделывать проще? Конечно, там может быть меньше компонентов, но это не всегда облегчает вашу задачу. Ведь надо помнить и о цене. Какой смысл подделывать гравюры Пиранези? Тем не менее такие попытки предпринимались, но на этом можно заработать не больше нескольких тысяч фунтов, что отнюдь не оправдывает затраченных усилий. Надо подобрать краску, найти бумагу того периода. Это, конечно, не слишком сложно, но и вознаграждение соответствующее. Серьезные фальсификаторы занимаются только дорогостоящими произведениями.

Отдел Скотленд‑ Ярда, где работал Уикенден, как‑ то вел поиски индейских фигурок доколумбовой эпохи, похищенных из дома пожилого коллекционера. Они были такими маленькими, что шесть штук свободно уместились в несессере. Подозреваемый, житель Милана, по всей видимости, улетел в Рим, и поэтому Скотленд‑ Ярд обратился к итальянцам. Все контакты осуществлялись через Габриэля Коффина, британского подданного, работавшего в итальянской полиции. Тогда они часто перезванивались с Уикенденом, но встретились всего один раз, непосредственно перед арестом похитителя. После довольно раннего ухода из полиции Габриэль стал работать консультантом. «Сейчас ему не больше сорока», – подумал Уикенден. Он бы предпочел неформальное общение с этим парнем. И хотя терпеть не мог, когда ему указывали, что делать, предложение ван дер Меер показалось ему вполне разумным.

– Надо ли говорить, что настоящих мастеров своего дела в этой среде ничтожно мало. Лучшие из них создают себе имя и часто, но не всегда, попадаются. Причем обычно не по своей вине. Единственное, что их губит, так это непомерное самомнение.

В заключение хочу преподнести вам подлинную историю, где фигурируют некий подпольный художник, старейший лондонский антикварный салон и Музей Гетти. Это рассказ о том, к каким неожиданным результатам может привести жажда мести.

Итак, один человек купил на блошином рынке рисунок в надежде, что тот окажется дороже, чем за него запросили. Покупатель не знал, кому он принадлежит, но решил попытать счастья. И принес его в галерею «Колнаги», на Олд‑ Бонд‑ стрит. Тамошний эксперт сказал ему, что рисунок действительно стоит дороже заплаченной суммы, и предложил за него двести фунтов. Это сулило немалую выгоду, и человек с радостью согласился.

Через неделю он снова пришел на Олд‑ Бонд‑ стрит и остановился перед витриной «Колнаги». Там висел его рисунок, продававшийся за шестьдесят тысяч фунтов. Возмущенный клиент решил изысканно отомстить и при этом неплохо заработать. Он научился подделывать рисунки, хотя раньше никогда этим не занимался. Человек он был смышленый, с несомненными художественными способностями, и искусством подделки овладевал по книгам. В качестве материала для своих рисунков он использовал недорогие книги шестнадцатого века. Изучил стилистику итальянских художников того периода. Растворил краску, которой были напечатаны купленные им книги, и нарисовал свою первую фальшивку. Его друг, взявшийся исполнить роль продавца, позвонил в «Колнаги». Там ответили, что будут рады посмотреть рисунок. Друг принес подделку в салон, сказав, что та долгое время принадлежала его семье, но о художнике им ничего не известно. Эксперты салона заявили, что это работа известного итальянского художника шестнадцатого века, и предложили за нее сто тысяч фунтов. Так началась карьера талантливого фальсификатора.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒