ОТ АВТОРА 7 страница

Положив телефон, Грейсон подошел к деревянному ящику, стоявшему у двери. Присев рядом, он нежно провел рукой по шероховатой фанере.

– Разрешите приветствовать представителей прессы и общественности, собравшихся в этом зале, – начала Элизабет ван дер Меер, стоя за кафедрой в конференц‑ зале Национальной галереи современного искусства. Строгий черный костюм подчеркивал все достоинства ее стройной фигуры. – Мы рады сообщить вам о приобретении знаменитой супрематической композиции выдающегося художника Казимира Малевича, первой и самой большой в его серии картин «Белое на белом». Она займет почетное место в постоянной экспозиции музея, но прежде будет показана на нашей предстоящей выставке «Красота и выразительность минимализма». Публика увидит картину в день открытия. Сейчас она находится в отделе консервации, где ей меняют раму, после чего станет главным экспонатом упомянутой выставки. До этого…

– Она что, вся белая? – шепотом спросил один из представителей прессы у своего коллеги.

– Думаю, да, – ответил тот.

– Тогда из‑ за чего весь сыр‑ бор?

– Не знаю, старик. А вот птичка за кафедрой очень даже ничего. Я бы не отказался.

– Я тоже. О чем это она там талдычит?

– А черт ее знает. Давай снимай, и пойдем пропустим пивка.

Человек, стоявший в глубине зала, слегка усмехнулся, услышав этот разговор. На нем был прекрасно сшитый костюм, из‑ под которого виднелись тщательно отглаженные манжеты с запонками.

Элизабет ван дер Меер по‑ хозяйски окинула взглядом море голов, камер и блокнотов. Все шло как нельзя лучше. Здесь собрались все нужные люди. Значит, сообщения о картине появятся во всех журналах, газетах и новостях. Самой главной изюминкой станет ее интервью журналу «Тайм аут», назначенное на следующую неделю. Его прочитают миллионы людей, привыкших обращать внимание только на знаменитостей или импрессионистов. Публика валом валит на выставки типа «Вермеер», «Париж в картинах Мане» или «Импрессионисты в Аржентейле», а русским авангардом пренебрегает. Нельзя сказать, что его забыли, поскольку это означало бы, будто было такое время, когда его знали. Теперь же есть шанс познакомить с ним публику.

Она не видела Делакло, которая сидела в глубине зала и ждала.

Спустя несколько часов Роберт Грейсон потягивал виски в салоне бизнес‑ класса на высоте нескольких тысяч футов над Атлантикой. За стеклом иллюминатора чернело небо, затянутое непроницаемой пеленой облаков. Впереди был горящий огнями Нью‑ Йорк, позади остался спящий Лондон.

Национальная галерея современного искусства напоминала большого белого мотылька, прильнувшего к земле на южном берегу Темзы. Громада из стали, бетона и стекла была окутана дымкой дождя. Тусклые желтые фонари бросали на стены зыбкие тени. За темными окнами мирно спали картины. На газоне перед входом в музей чуть слышно жужжал световой знак.

Потом свет погас.

ГЛАВА 15

– Вы что, издеваетесь, черт вас побери?! – завопил Тоби Коэн, пока Эйвери безуспешно нажимала клавиши, бросая взгляды в сторону темных экранов, практически неразличимых в абсолютной темноте лишенного окон помещения. – Что, черт возьми, происходит в этом проклятом месте?

– Сэр, отключены все источники энергии, включая аварийные генераторы.

– Я и сам это вижу, будь я проклят. Где вы там?

– Одну минуточку, сэр.

Эйвери покопалась в темноте, и комнату вдруг осветил яркий белый луч.

– Вот, возьмите, сэр, – сказала она, протягивая Коэну фонарик.

Второй раз на этой неделе Коэну пришлось лезть в черный стальной шкаф за оружием. «Староват я стал для таких приключений», – подумал он.

– И это после того как мы перетряхнули всю нашу компьютерную систему. Эта хреновая защита ни к черту не годится…

– Дело не в том, сэр. Компьютеры здесь ни при чем, это не хакерство. Наша новая охранная система практически неуязвима. Кроме одной мелочи: ей нужно питание.

– Они вырубили электричество во всем здании?

– Да, только так можно отключить компьютеры. Они не забыли даже про аварийные генераторы. Насколько я понимаю, музей обесточен.

– Они убедились, что через парадный вход не пройти, и решили проникнуть с черного.

– Своего рода гордиев узел, сэр.

– Мне наплевать, что это такое, но пока я дежурю, ни одна сволочь и близко не подойдет к картинам.

– А вы уверены, что они хотят что‑ то украсть? Возможно, это опять игра мускулами.

– Зачем? Какого дьявола они нас достают? Вызовите охрану по радио.

– Связь поддерживается через компьютер, сэр. Но у нас есть автономные переносные рации.

Пошарив по комнате фонариком, Эйвери отыскала рацию и, нажав на кнопку, стала вызывать охрану.

– Центр управления вызывает вторую и третью охранные бригады. Вы нас слышите?

Последовала продолжительная пауза. Коэн остановился и затаив дыхание ждал ответа.

– Третья бригада на связи. Мы вас слышим.

Коэн и Эйвери с облегчением вздохнули.

– Вторая бригада на связи. Мы вас слышим.

Коэн забрал у Эйвери рацию.

– Это Тоби. Что там у вас происходит?

– Третья бригада на связи. Мы обходили третий этаж, когда внезапно погас свет. Здесь ни хрена не видно.

– Следите за своими выражениями, Стаммерс, черт бы вас подрал. Надо разобраться, что произошло. Вторая бригада, где вы?

– Мы на первом этаже. Перед тем как погас свет, раздался взрыв. Правда, довольно приглушенный, так что мы не поняли, где он произошел. Но похоже, рвануло здорово.

– Что значит «здорово»?

– Даже пол тряхнуло.

– Ничего себе.

– Какие будут распоряжения?

– Вторая бригада остается на первом этаже. Третья прочесывает третий. Мы с Эйвери проверим второй этаж. Я надену очки ночного видения, но у нас здесь только две пары, так что вам придется использовать фонарики. Стойте тихо и слушайте. Мы ни черта не видим, но слышать пока можем.

Коэн пристегнул рацию к поясу и протянул Эйвери пистолет.

– Но, сэр, я не умею…

– Замолчите. Мы должны связаться с полицией.

– Но, сэр…

– Эйвери, у нас воры. Надо что‑ то делать.

– Я понимаю, но…

– Никаких «но».

– Кнопка тревоги работает от электросети, радио и телефон – тоже. Наши мобильные в раздевалке на первом этаже. Мы не сможем связаться с полицией. Мы здесь в западне.

– Тогда будем прорываться.

Третья бригада блуждала по темным безмолвным коридорам. Небо за окном затянули тучи. Ничто не нарушало непроницаемую черноту ночи – ни мерцание луны, ни свет фонарей. Лишь тонкие лучики фонариков осторожно скользили по стенам, к которым жались картины, беспомощные и беззащитные, как новорожденные ягнята. В музее имелись камеры слежения, внешняя и внутренняя сигнализация, замки на дверях и опускающиеся железные решетки, блокировавшие входы на этажи. Но все это работало на электричестве. А без него единственной защитой картин являлись замки на входных дверях и рамы, прикрученные болтами к стенам. Не слишком надежный бастион. В музее как‑ то не рассчитывали на подобные нападения, поэтому там имелось всего шесть ночных охранников. После вчерашнего инцидента успели усилить лишь сетевой компьютерный заслон. И вот теперь охрана лишилась возможности что‑ либо видеть.

Охранники Стаммерс и Фокс шли по залам, освещая фонариками картины, которые не могли защитить. Они были похожи на пастухов, попавших в снежный буран, когда овцы разбегаются, рискуя попасть в зубы подстерегающих их волков.

Вдруг раздался какой‑ то звук.

– Ты слышал? – спросил Фокс, останавливаясь.

– Ага.

Они подняли пистолеты. Снова тот же звук. Как будто играют в футбол. Охранники обернулись и застыли.

– Я ясно слышал, – сказал Стаммерс, направляясь в ту сторону, откуда раздался шум.

Похоже, звук доносился из соседнего зала. Фокс последовал за напарником.

– Опять девятый зал?

– Ну да.

– Прямо как в прошлый раз.

– Точно.

Они медленно продвигались вперед, освещая фонариками пол.

– Только теперь мы не сможем опустить решетки.

– Да уж.

Они остановились. Было темно как на дне моря. Перед ними зиял вход в зал.

Там промелькнула какая‑ то фигура. Повернувшись ей в след, они услышали голос:

– Не стреляйте, это мы!

Из девятого зала вышел Тоби Коэн и направил луч фонарика себе в лицо, осветив поднятые на лоб очки ночного видения.

– Фу ты Господи! – произнес он. Рядом с ним стояла Эйвери, тоже в очках ночного видения. – Эйвери идет вызывать полицию. Здесь явно что‑ то происходит. Я не хочу рисковать. Давайте проводим ее до выхода.

Они двинулись темными пещерами залов и вышли к застекленной входной двери, сквозь которую пробивался слабый свет. Эйвери отперла ее ключом.

– Дойдите до ближайшего телефона, а потом ждите у входа, чтобы впустить полицейских. Мы внутри можем их не услышать. И, ради Бога, скажите им, чтобы привезли какой‑ нибудь свет.

Коэн открыл дверь, выпустил Эйвери на улицу и снова запер замок.

– Посидим взаперти, ребята. Надеюсь, ничего страшного за это время не произойдет.

Квартира Роберта Грейсона в Сент‑ Джон‑ вуд находилась на другом берегу Темзы, всего в нескольких милях от музея. В подвале его дома раздался звук, похожий на глухой удар по футбольному мячу. Потом звук повторился.

По коридору бесшумно прошли ноги в обернутых войлоком ботинках и осторожно толкнули металлическую дверь. Длинный тонкий стержень скользнул по стене и глубоко вошел в замочное отверстие висевшего там металлического ящика. Через минуту замок отскочил и дверь открылась. Рука в тонкой перчатке стала перебирать предохранители, пока не нашла нужный.

Потолочное окно в спальне Грейсона с треском разлетелось на куски, засыпав осколками весь пол. За ними последовала темная фигура, по‑ кошачьи приземлившаяся на ковер. Сигнализация молчала.

Человек прошел в гостиную, где у стены стоял ящик с супрематической композицией неизвестного художника.

В темноте блеснула отвертка, и через минуту массивная крышка была снята. В деревянном ящике в футляре из полистирола лежала на редкость безобразная картина, лот тридцать четыре.

Достав длинный тонкий скальпель, человек вонзил его в холст. Лезвие побежало по краю картины рядом с гвоздями, которыми она крепилась к подрамнику. Вырезанный холст аккуратно свернули и поместили в черный пластиковый тубус, который был потом крепко привязан к спине.

Поднявшись по веревке, свисавшей из разбитого окна, человек исчез в темноте.

ГЛАВА 16

Охранники блуждали по музею, практически не видя друг друга. Густой мрак, царивший вокруг, разрезали лишь тонкие лучики их фонариков.

Коэн кожей ощущал присутствие картин – живописное нагромождение холста, дерева и красок. Его совсем не привлекали все эти разноцветные пятна и черные квадраты, но он всю душу вкладывал в их охрану. И никогда не задавал себе вопрос почему. Возможно, боялся, что не сможет на него ответить и дело всей его жизни обратится в прах. «Будь проще». Этот лозунг часто приходил ему на ум. Рабочему человеку незачем слишком много рассуждать. Достаточно любить свою работу и хорошо ее выполнять. Его ценят люди, гораздо более умные, и он этим гордится. Зачем мудрствовать и обрекать себя на несчастье? Разве телохранители должны любить и понимать премьер‑ министра? Нет, просто обязаны делать дело, защищая своего подопечного. Все эти философские штучки не для них.

Темнота вокруг была такой непроницаемой, что он не видел даже стен. Кто бы ни были эти злоумышленники, но ночь они выбрали на редкость удачную. Пасмурную и безлунную. Одинокая душа Коэна скиталась в море тьмы, по которому проплывали корабли. Он чувствовал их присутствие, но не мог видеть. Море дразнило его своим безмолвием. Он прислушивался, но ни единый звук не подтверждал его догадку. Вторжение с целью ограбления – теперь он в этом не сомневался. Тогда почему варвары, осадившие замок, вдруг ушли, не взяв никаких трофеев? Еще одна демонстрация силы? Вторая за неделю. Коэн надел очки ночного видения, и все вокруг осветилось зеленым светом.

Ван дер Меер распорядилась установить на компьютеры дополнительную защиту. Теперь для доступа требовалось ввести специальные коды. Но без питания компьютеры бессильны подобно непобедимым армиям, мгновенно потерявшим все свое могущество, если в воздухе вдруг иссякнет кислород.

Как легко вывести из строя любую технику. Коэну стало стыдно, что он так на нее надеялся. А если очки его тоже подведут? Тогда он будет бродить во тьме с факелом в руках, словно прорубая путь через джунгли перочинным ножом, не в силах выполнить свой долг и защитить окружающие его сокровища.

Коэн где‑ то читал, что у слепых чрезвычайно обостряется слух, позволяя им ориентироваться в пространстве. Именно поэтому он велел охранникам выключить рации и передвигаться как можно тише. Трудно сказать, что он надеялся услышать. Лучше бы вообще ничего. Тогда все можно будет списать на ложную тревогу. Нет, с ним такие штучки не пройдут. Но какие звуки могут до него донестись? Треск холста, вырезаемого из рамы? Приглушенные шаги в другом конце галереи? Музей был обезоружен просто и элегантно. Вероятно, ограбление станет не менее изящным.

Дойдя до центра галереи, Коэн остановился, снял очки и огляделся. Вокруг была глухая тьма. Его взгляд пытался проникнуть сквозь непроницаемую завесу черноты, эту бездну, в которой он парил, теряя опору под ногами. Везде царило задумчивое спокойствие. Сейчас музей напоминал ему могилу. Он был заживо погребен, хотя продолжал дышать. Но сознание оставалось ясным. Коэн глубоко вдохнул. Он не мог сказать, что пропало. Он просто ничего не видел.

ГЛАВА 17

Из открытого рта спящего Легорже вырывался раскатистый храп. В узкой полоске света, падавшего с улицы сквозь неплотно задернутые шторы спальни, поблескивали золотые коронки. Телефон, стоявший на тумбочке, звонил уже несколько минут.

После третьей серии звонков Жан‑ Поль приоткрыл один глаз и с негодованием уставился на надоедливый телефон. Не открывая второго глаза, чтобы не спугнуть сон, он пошарил рукой в поисках белого аппарата. Перетащив его на соседнюю подушку, он снял трубку и поднес ее к уху, слегка запутавшись в переплетениях простыни и наволочки.

– Я слушаю.

Голос на другом конце провода был бодр и энергичен.

– Эс‑ эн – это сокращенный Паралипоменон. [34]

Это был Бизо.

– Кто это? – промычал Легорже.

C'est moi, Bizot! Tu sais bien que c'est moi, putain! [35]

Легорже перевернулся на спину.

– Ну конечно, это ты, Жан. Кто еще может позвонить… о Господи… в четыре утра. Говори, какого черта тебе нужно, пока я снова не заснул. Мне снилось, что…

– Эс‑ эн – это сокращенный Паралипоменон.

Легорже промолчал.

– Это такая книга в Библии, – пояснил Бизо.

– Неужели правда?

– Я не шучу, Легорже. Мне кажется, это ссылка на какую‑ то цитату из Библии.

– Как ты до этого допер? Мы же решили, что это палиндром…

– Я разговаривал с Женевьевой Делакло.

– С кем?

– Ну, с той, у которой шикарная грудь. Из «Общества Малевича»…

– Ах да, ты уже о ней говорил, – зевнул Легорже.

– Я тебе все расскажу при встрече. У тебя есть Библия?

– Какой же ты католик, Бизо, если у тебя нет Библии? Стыд и срам. Ты что, среди волков вырос?

– Так я могу к тебе приехать и посмотреть?

– Но у меня тоже нет этой книги. Придется тебе стащить ее в каком‑ нибудь отеле. Там в тумбочке всегда есть Библия…

– Я не собираюсь заселяться в отель в четыре часа ночи, чтобы спереть там Библию. У тебя есть Интернет?

– Тебя, видно, здорово припекло, раз ты собираешься провести ночь в постели с врагом.

– Я не собираюсь к нему прикасаться, так что мне ничто не грозит. Это ты будешь с ним валандаться.

– От одной этой мысли мне становится тошно, ну да черт с тобой. Давай приезжай. Как скоро ты появишься?

– Через три секунды. Я стою у дверей твоей квартиры и говорю с тобой по мобильнику.

Полиция приехала, когда начало светать. Через полчаса после ухода Эйвери примчалось шесть полицейских машин, и музей был окружен. Полицейские, вооруженные мощными галогенными фонарями, стали прочесывать залы, в которые уже просачивался утренний свет. Лучи фонарей плясали по стенам, освещая нетронутые картины. С помощью охранников были осмотрены все помещения, где располагалась экспозиция.

Все оказалось на месте. Коэн почувствовал себя неловко и почти обрадовался, когда в подвале обнаружили разбитое окно.

Помешивая горячее молоко, Легорже растворил там несколько темно‑ коричневых шоколадных таблеток, придавших ему густой цвет грецкого ореха, после чего подвинул кружку Бизо, сидевшему на высоком стуле. Все это происходило в четыре часа утра на ультрасовременной кухне квартиры Легорже в Шестнадцатом округе Парижа.

– Ну так вот: я стал расспрашивать эту Делакло о происшедшем, – начал Бизо, – и высказал предположение, что надпись на стене – своего рода послание…

– Это было мое предположение.

– Нет, мое! – отрезал Бизо. – Она пришла в восторг и назвала это блестящей идеей. И тогда я ее спросил, что может означать кража именно этой картины. Она мне кое‑ что о ней рассказала. Ты видел это полотно, Жан?

– Да нет. Вообще‑ то я не слишком интересуюсь Малевичем.

– Comme c'est bon, [36] – заметил Бизо, потягивая какао. – Ну ладно, я тебя просвещу. Эта картина вся белая, поскольку является своего рода отрицанием иконы. Малевич считал, будто она несет особый духовный заряд, выражая идею Бога гораздо лучше, чем любой материальный образ. Он был уверен, что никакое формальное изображение не может передать божественную суть. Поэтому предпочел выразить ее абстрактно, без всякой иконографии, понятной далеко не всякому. А абстракция доступна всем. Малевич повесил картину в левом верхнем углу зала, где она выставлялась. В русских домах там обычно вешают иконы. Получается, что вместо Богородицы с Младенцем ты видишь чисто белое полотно. Ты понял?

– Дать тебе печенье?

Внимание Легорже было приковано к пакету с надписью «Мадлен», который он пытался открыть. Разорвав бумагу, он вытащил сухое миндальное печенье и окунул его в какао.

– Так вкуснее. Совсем как у Пруста.

– Жан, ты слышал, что я сейчас сказал?

– Конечно. Белая картина, идея Бога и так далее. Попробуй, тебе понравится.

– Здесь определенно что‑ то есть, только надо пораскинуть мозгами, – заявил Бизо, макая печенье в молоко.

– Вообще‑ то я не очень понял, куда ты клонишь.

Легорже, сидевший на кухне в небесно‑ голубой измятой пижаме, пригладил остатки волос.

– Если ограбление – это своего рода послание, то оно должно быть направлено либо в защиту, либо против чего‑ либо. Раз эта картина является отрицанием иконы, то послание может быть направлено против церковного учения. Возможно…

– Я понял. Значит, эс‑ эн‑ три‑ четыре‑ семь может обозначать стих из Библии, то есть из…

– …книги Паралипоменон. Бизо, а как ты догадался, что это книга из Библии? Такие блестящие познания как‑ то не вяжутся с твоей персоной.

– Вообще‑ то здесь мне немного подсказали. Я бы сам не допер, это Делакло предположила…

– Ты что, позвонил ей ночью?

– Нет, мы разговаривали по телефону еще вечером. Она только что вернулась с какого‑ то мероприятия. Я хотел тебе сразу позвонить, но неожиданно уснул. А потом мне захотелось есть и я взял люля‑ кебаб за собором Святого Михаила.

– На лотке рядом с кинотеатром?

– Да. Там здорово готовят, но только всегда недосаливают.

Они долго молчали.

Наконец Легорже спросил:

– Ну так мы будем искать Библию в Интернете?

– Никуда не денешься. Но мы ведь с тобой безбожники?

– Ты действительно считаешь, что Бог имеет какое‑ то отношение к Библии? Компьютер в соседней комнате.

Легорже сел за компьютер и стал неуверенно водить по столу мышью. Бизо встал на безопасном расстоянии, сложив руки на груди.

– Не люблю я эти новшества, – проворчал он.

– Знаю. Но это никакое не новшество. Компьютеры изобрели еще до твоего рождения.

– Какая разница. Я их просто не люблю. Мне не нравится, когда кто‑ то умнее меня.

– Но меня‑ то ты любишь.

– Ладно, Легорже, давай жми на клавиши.

Экран освещал комнату зловещим синеватым светом, делая друзей похожими на привидения. Бизо лениво скользил взглядом по книжным полкам. На всех горизонтальных поверхностях лежал толстый слой пыли.

– А нормальные книги у тебя есть? – спросил Бизо.

– Конечно.

– Здесь одни самоучители и руководства. «Жизнь – это прямая линия» Макарены Плазы, «Как сделать жизнь интересной» Алена Болда, «Как получать от жизни удовольствие» его же… Господи… «Сексуальные техники валлийцев» Дэвита Нельсона…

– Это не самоучители. Я покупал их в философском отделе, – отозвался Легорже, не отрываясь от экрана.

Бизо снял с полки книгу.

– «Эй, не робей! А живи, как живут канадцы» Эндрю Хэммонда…

– Может, ты прекратишь валять дурака? Я подключился к Интернету. Что будем искать?

– Нам нужна Библия и еще… как это называется, когда все друг с другом связано, так что можно посмотреть слово и найти все примеры…

– Словарь? – озадаченно спросил Легорже.

– Нет, не словарь. Ну, там, где все употребления…

– Тезаурус?

– Нет! Разве есть тезаурус Библии? Нам нужен словарь, в котором мы можем посмотреть, где и как употребляется слово… А, вспомнил! Конкорданс.

– Да, действительно.

На столе рядом с компьютером стояла черно‑ белая фотография, на которой Легорже, еще не потерявший волосы, обнимал какую‑ то женщину. На рамке пыли не было.

Легорже нажимал на клавиши неестественно вытянутым указательным пальцем.

– А теперь что делать? – спросил Бизо. – Мы можем просто напечатать название книги и цифры? Этого достаточно, чтобы найти текст?

– Достаточно. Что я должен ввести?

– Делакло предположила, что эс‑ эн означает книгу Паралипоменон. Но три‑ четыре‑ семь слишком большое число для главы или стиха. Поэтому надо перебрать все возможные комбинации и посмотреть, какой текст нам подойдет. Попробуй «Паралипоменон, глава третья, стих четвертый».

Легорже постучал по клавишам, и на экране появился текст:

И притвор, который пред домом, длиною по ширине дома, в двадцать локтей, а вышиною во сто двадцать. И обложил его внутри чистым золотом.

– Это что‑ то не то, – сказал Легорже. – Нам нужен ключ к разгадке, а не руководство по строительству какой‑ то хибары.

Бизо подпер подбородок кулаком.

– Здесь нет никакого смысла. Давай попробуем другую комбинацию: «Паралипоменон, глава третья, стих седьмой».

Легорже снова постучал по клавишам и прочитал:

– «И покрыл дом, бревна, пороги и стены его и двери его золотом, и вырезал на стенах херувимов».

– Это похоже на статью из журнала по дизайну интерьера, – недовольно произнес Бизо.

– А может, это указывает на какое‑ нибудь место? – предположил Легорже, закуривая черную ароматную сигарету. – Где мы можем найти… Гм… а что мы, собственно, собираемся там найти?

– Вряд ли они оставили нам адрес, по которому нужно искать украденную картину. Мне кажется, здесь вот в чем дело, – перешел на шепот Бизо. – Если это какая‑ то политическая акция или демонстрация силы, то сама картина вряд ли им нужна. Возможно, они просто хотят нас проучить. Как в Англии, когда из манчестерского Музея искусств украли картины, а потом их обнаружили в соседнем общественном туалете свернутыми в трубку и совершенно нетронутыми. Воры просто хотели продемонстрировать, какая там паршивая охрана. И показать, что им наплевать на искусство, с которым все так носятся. И когда в первый раз похитили «Крик» Мунка, воры оставили записку: «Спасибо за плохую охрану». Если мы имеем дело с чем‑ то подобным и нас хотят проучить, грабители вполне могли дать нам намек и оставить указание места. Но по этой цитате вряд ли сообразишь, о чем идет речь. Внутри дома все покрыто золотом, а на стенах вырезаны херувимы? Не знаю такого места. Посмотри главу четыре, стих семь.

Не выпуская сигарету из зубов, Легорже прочитал:

– «И сделал десять золотых светильников, как им быть надлежало, и поставил в храме, пять по правую сторону и пять по левую».

Это может быть указание направления, как в поисках сокровищ, – предположил Легорже, стряхивая пепел в пустую бутылку без этикетки. – Знаешь, пять шагов в правую сторону, потом пять в левую…

– И еще бросить щепотку соли и довести до кипения, – кивнул Бизо. – Если эти цифры указывают направление, нам нужна отправная точка. Как мы можем отмерять шаги вправо и влево, не зная, откуда начинать? Возможно, числа «десять», «пять» и «пять» имеют какое‑ то скрытое значение. А может, от этих цитат нет толку потому, что они вообще не имеют к этому делу никакого отношения. Ведь явной связи здесь не прослеживается. А при желании можно притянуть за уши все, что угодно. Возьмем, к примеру, состав сухих завтраков. Если очень постараться, можно и его связать с этой надписью. Так что держи ухо востро, Легорже. Мы еще не все перепробовали. Набери‑ ка главу три, стих сорок семь.

– Такого стиха нет.

– Тогда вычеркиваем его из списка подозреваемых, – пробурчал Бизо, закуривая четвертую сигарету. – Что там у нас осталось? А глава тридцать четыре, стих семь есть?

Легорже вбил новый вариант.

– Вот, слушай: «Он разрушил жертвенники и посвященные дерева, и кумиры разбил в прах, и…» Черт, вот оно.

– Что‑ что? Прочитай‑ ка все.

– «Он разрушил жертвенники и посвященные дерева, и кумиры разбил в прах, и все статуи сокрушил по всей земле Израильской; и возвратился в Иерусалим».

Это то, что надо, Бизо. Помнишь, ты говорил, что «Белое на белом» – это антиикона, отрицание образа Богоматери и Иисуса? Получается, эта картина – кумир, языческий идол. В стихе говорится о разрушении языческих идолов. Это ограбление не политическая акция и не игра мускулами, а религиозный крестовый поход против Казимира Малевича – одного из неверных.

ГЛАВА 18

Элизабет ван дер Меер прибыла в музей, когда солнце уже взошло. Она была в состоянии элегантной паники, как охарактеризовал ее вид Коэн. Директриса всеми силами сдерживала гнев, еще не зная, на кого его обрушить. Нужна была жертва. Два вторжения за два дня. «Слава Богу, ко мне не из‑ за чего придраться», – подумал Коэн, покачав головой.

Разбитое окно, взрыв в подвале, вырубленное электричество, отсутствие освещения. Вооружившись прожекторами, полицейские осматривали наполненный дымом подвал. Разбитое окно было достаточно большим, чтобы в него мог влезть взрослый человек. Однако следов ног не обнаружилось.

Щитовая представляла особый интерес. Когда Коэн и Меер вошли в сопровождении полицейского в серое от поднявшейся пыли помещение, они увидели причину отключения электричества. Щит, на котором находились предохранители от всех электрических систем музея, включая резервный генератор, был разрушен. Но самое интересное заключалось в том, что взорвали его внутри запертого стального ящика.

– Мистер Коэн, потрудитесь объяснить, как все это произошло, черт побери?

Терпения госпожи Меер хватило ненадолго. Но не успел Коэн ответить, как у полицейского заработала рация.

– Левеллин вызывает Джоунса.

– Что случилось, Левеллин?

– Мисс Меер должна срочно подойти сюда.

– Но мы в подвале. Когда все осмотрим, поднимемся наверх.

– Нет, она должна прийти немедленно.

– А в чем дело?

– Я нахожусь в отделе консервации…

Госпожа Меер пошатнулась и прислонилась к стене.

– О Боже, – прошептала она.

Инспектор полиции Гарри Уикенден обладал внешностью, способной понравиться разве что его матери. Он вошел в Национальную галерею современного искусства с огромной пластмассовой чашкой в руках, крышку которой периодически снимал, чтобы отхлебнуть какой‑ то напиток. Под черными глазами темнели большие набрякшие мешки. Рот скрывали обвислые усы, придававшие лицу унылое выражение. Инспектор был мал ростом, носил ортопедические ботинки, длинное непромокаемое пальто защитного цвета и напоминал грустного бассета. Но в глазах его поблескивал огонек.

Не успел инспектор переступить порог, как к нему сразу же подскочил офицер полиции.

– Доброе утро, сэр.

– Утро, начинающееся до десяти, не может быть добрым. У преступников просто нет совести. Могли хотя бы дать людям позавтракать.

– Да, сэр. Я провожу вас в кабинет директора, мисс Элизабет ван дер Меер. Но должен предупредить, что она не в духе.

– Я тоже. Но ради вас скрою приятную мину. Ведите меня к ней.

Уикенден с полицейским пошли через залы, залитые тусклым утренним светом.

– Придется идти наверх пешком, потому что электричество…

– Я уже заметил, что света нет. Не стоит говорить об очевидном.

Они стали подниматься по мраморной лестнице.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒