ОТ АВТОРА 6 страница

Музей, вероятно, купил картину на средства из частных фондов. В данном случае симпатии сотрудников «Кристи» будут целиком на его стороне. Ведь это означает, что они, как и весь остальной мир, получат возможность видеть картину в любое время и не беспокоиться за ее судьбу. Конечно, в частной коллекции ей тоже уделят достаточно внимания, но всегда существует вероятность, что владелец не захочет выставлять ее и она на многие годы исчезнет из поля зрения.

Дом «Кристи» стремится продать свои лоты за максимальную цену, и поэтому они слишком часто попадают к не особенно образованным частным коллекционерам. Покупка картины музеем – это настоящий подарок судьбы. Тем более что на аукционе присутствовала весьма известная дама.

Это была Элизабет ван дер Меер, директор новой Национальной галереи современного искусства в Лондоне. «Весьма любопытно, – подумала Делакло. – Директор музея участвует в торгах сама. На чьи деньги, интересно? » Сквозь частокол голов она старалась рассмотреть элегантную женщину в бледно‑ розовом костюме.

Делакло попыталась разложить все по полочкам. «Белое на белом» – одна из лучших картин Малевича. Ее приобретение – целое событие для музея. Они, несомненно, в самое ближайшее время устроят специальную выставку, чтобы привлечь к картине внимание публики. Это только частные коллекционеры не стремятся к огласке, ограничиваясь узким кругом друзей. Музеи же, наоборот, стараются как можно шире разрекламировать свои приобретения.

Ход ее мыслей нарушило появление одной из сотрудниц «Кристи», с которой она была знакома. Чуть улыбнувшись, Делакло завела ничего не значащий разговор. Кажется, ее звали Дженни. Или Джеки? Из какого она отдела? Надо воспользоваться случаем и кое‑ что выяснить.

– Скажи, почему все так уверены в подлинности этого Малевича из тридцать девятого лота?

Взглянув на Делакло, ее бывшая коллега с улыбкой прошептала:

– Потому что никому не нужно, чтобы картина оказалась фальшивкой или имела сомнительное авторство. Но, по правде говоря, она выглядит вполне подлинной. У нас у всех такое ощущение. И потом, у нее безупречное происхождение.

– Тебе не кажется это странным?

– Кажется. Но никто не заинтересован в разоблачениях. В этом вся причина. Она действительно выглядит подлинной. Наши эксперты полагаются на свою интуицию, это надежнее всяких научных методов. Ты узнаешь подлинник, точно так же как узнаешь своих друзей. Когда повидаешь достаточно картин, художники и их произведения становятся тебе роднее собственной семьи. От людей ведь устаешь.

– И никто не усомнился в ее происхождении?

– У них и без того дел по горло. А что?

– Да так, ничего.

– Если интуиция подсказывает, что это подлинник, и к списку прежних владельцев не подкопаешься, мы благодарим Всевышнего и переходим к следующей картине. Сама знаешь, как это делается, Женевьева.

– Думаешь, музей проведет собственное исследование?

– Только в том случае, если появится достаточно серьезная причина. Представляешь, как они будут выглядеть в глазах публики, если преподнесут ей рождественский подарок ценой в шесть миллионов фунтов, а потом окажется что красная цена ему тысяч пятьдесят. «Кристи» доставит им картину в течение недели. Они быстренько приведут ее в порядок – может быть, почистят или сменят раму, – потом устроят пресс‑ конференцию, объявят о выставке, где будет показано их новое сокровище, и повесят его на стену. На все про все уйдет около месяца. По крайней мере я бы поступила именно так. На выставке они получат свою порцию рекламы – телевидение, статьи в газетах и журналах. Как на премьере спектакля в Вест‑ Энде. В музей валом повалят посетители. А потом они изобразят «Белое на белом» на зонтиках и ковриках для компьютерных мышек. И все будут счастливы. Но только если картина подлинная.

– Ты хочешь сказать, что даже музей не будет ничего проверять? После всех моих звонков и предупреждений…

– Но они же не знают о твоих звонках и подозрениях, Женевьева. Если только ты сама им не скажешь.

– Ну хорошо, – произнесла Делакло, оглядывая зал. – А о чем думает продавец? Я, правда, не знаю кто…

– Не могу тебе ничего сказать. Видишь ли, есть продавцы, которые любят, когда о них говорят, о других я могу лишь намекнуть. Но некоторые из наших клиентов требуют строгого соблюдения анонимности. И этот как раз такой. О нем знают лишь несколько наших сотрудников.

Делакло досадливо отвернулась. Джеки или Дженни потрепала ее по плечу и исчезла в толпе.

– Лот семьдесят семь…

Коэн надел очки ночного видения, и коридор из черного превратился в пронзительно‑ зеленый. Ну что ж, вперед.

Охранник двинулся по коридору, но вскоре споткнулся, зацепившись ногой об ногу. Он уже давно не тренировался и несколько расплылся в талии. И все же ему нравилось ходить в темноте. Это приятно щекотало нервы.

«Держись на ногах, идиот, – мысленно обругал он себя. – Готов поспорить, с Деннисом Эйхерном такие штуки никогда не случаются».

Голос, внезапно зазвучавший в наушниках, заставил его подпрыгнуть от неожиданности.

– Вас вызывает центр управления. Вы меня слышите?

– Черт, вы меня до инфаркта доведете, Эйвери. Да, я вас слышу. Помогите мне выйти отсюда.

– Вам придется спуститься по лестнице. На лифте вас сразу заметят.

– Вы хотите погнать меня вниз пешком?

– Мне кажется, так будет лучше, сэр.

– Вероятно, вы правы. Какой я вам, к черту, сэр? Называйте меня по имени.

– Хорошо, сэр.

Коэн пошел по коридору к лестнице и стал осторожно спускаться вниз.

– Движение в щитовой прекратилось сорок секунд назад, сэр. Но дверь по‑ прежнему открыта.

– Эйвери, как по‑ вашему, насколько они повредили систему? Как получилось, что мы можем регистрировать движение, но ничего не видим и не слышим?

– Они отключили внешнюю охрану, но внутренние сигналы тревоги и замки имеют отдельное управление и эта система пока не тронута. Значит, они ничего не смогут снять со стен, если только…

– …если не вырубят электричество…

– …в щитовой.

Коэн наконец спустился в подвал и подошел к металлической двери, казавшейся в его очках зеленой. За ней находились подсобные и складские помещения музея.

Коэн потянул за ручку.

– Она заперта, Эйвери.

– Они, наверное, проникли через другой вход. Сейчас я ее отопру.

Послышался щелчок замка. Войдя внутрь, Коэн осторожно прикрыл за собой дверь.

– Щитовая находится за углом. Дверь в нее должна быть открыта, а не просто отперта.

– Понял.

Коэн с опаской ступал по линолеуму, видя перед собой лишь зеленую мглу и море теней. Он прерывисто дышал, держа наготове карабин.

– Я ничего не слышу, – прошептал он в микрофон.

Ответа не последовало.

До поперечного коридора оставалось несколько шагов. Прислонившись спиной к стене, Коэн стал медленно приближаться к повороту.

Потом, не опуская карабин, быстро повернул за угол.

Никого. Только тишина и переливчатая зелень темноты. В конце коридора он увидел приоткрытую дверь.

– Я вижу ее.

Коэн быстро пошел к двери, ничего не слыша, кроме своего отрывистого дыхания. Тело под пуленепробиваемым жилетом покрылось испариной. Карабин приятно оттягивал руки.

Дверь приближалась, вырастая в размерах. За ней мерцала темнота комнаты. До нее оставалось всего несколько шагов.

– Кто‑ то находится в зале номер девять! Отключен датчик движения, нарушена лазерная защита картин. Они наверху!

Коэн чертыхнулся. Они здесь уже побывали. Щитовая – всего лишь отвлекающий маневр!

Он повернулся и бросился обратно к лестнице. Больше никаких уловок. Они пошли за картиной. Коэн побежал вверх по служебной лестнице.

– В зале девять по‑ прежнему какое‑ то движение.

– Я уже рядом. Опустите решетки с обеих сторон от зала. Скорее!

Не успел Коэн проскочить на этаж, как впереди опустились тяжелые стальные решетки.

– Зал перекрыт, сэр. Движение прекратилось.

– Свет! Включите свет!

В залах зажегся свет, и Коэн сбросил очки.

Он пробежал через залы семь и восемь. Вход в зал девять перекрывала стальная решетка. Подняв карабин, он приблизился к ней.

– Это охрана! – проревел Коэн. – Поднимите руки! Сопротивление бесполезно. Не делайте резких движений.

Подойдя вплотную к решетке, он заглянул внутрь.

Зал был пуст.

– Сэр! – произнес кто‑ то позади него.

Коэн обернулся.

К нему приближались четверо охранников с карабинами.

– Где вы были, черт побери? Что здесь у вас творится?

ГЛАВА 12

Официант принес фирменное блюдо ресторана «Свиная ножка», когда появился раскрасневшийся и запыхавшийся Жан‑ Жак Бизо. Жан‑ Поль Легорже даже не поднял глаз от тарелки. Он с хирургической точностью резал поджаристую свиную ножку, отделяя сочную мякоть от узловатых костей.

– Et bien? [26]

Бизо не ответил, поскольку был слишком занят, пробираясь между зеркальной колонной и густо населенным столиком, за которым сидели хорошо воспитанные дети и их несносные тетушки. Легорже скосил на него глаза и, усмехнувшись, возобновил еду.

– Я тебе тоже заказал, потому что кухня уже закрывается, – сообщил он.

Бизо опять не ответил, ибо в этот момент загружался в кресло, пытаясь преодолеть препятствие в виде подлокотников.

– Жан, ты похож на раненого броненосца. Ешь свою поросятину.

В конце концов Бизо удалось опуститься в кресло, втиснувшись между ручками. Заткнув за ворот салфетку, конец которой высоко задрался на животе, он взял нож с вилкой и пробормотал, весь взмокший от пота:

– Бонжур.

– И тебе бонжур, – ответил Легорже, обсасывая косточку. – Мы так поздно ужинаем, потому что у тебя дел по горло. Уже неделя, как идет расследование, а ты только сейчас соизволил обо мне вспомнить. Et alors? [27]

– Одну минуточку, Жан. Je mange, done je suis. [28] Желудок прежде всего, – заявил Бизо, набрасываясь на еду.

– Да будет так. И ныне, и присно, и во веки веков… аминь, – торжественно произнес Легорже, жестом показывая официанту, что надо принести еще вина.

Через несколько минут от золотистой свиной ножки остались лишь мелкие серые косточки, поблескивающие на белой тарелке как пушечная бронза. Закончив есть, Бизо изящным жестом, весьма неожиданным при такой комплекции, вытер углы рта краешком салфетки.

– Ты собираешься говорить или…

– Собираюсь, – пробурчал Бизо, сдергивая салфетку и откидываясь на спинку стула. – Что ты хочешь знать?

– Не прикидывайся дурачком, толстяк. Ты же упоминал по телефону о расследовании в «Обществе Малевича». И еще сказал, что там какая‑ то головоломка, о которой расскажешь при личной встрече, поскольку так будет забавнее. Ну вот мы и встретились. И ты уже сыт…

– Все правильно, – улыбнулся Бизо в усы. – Си‑ эн‑ три‑ четыре‑ семь.

– Quoi?

– Си. Эн. Три. Четыре. Семь, – повторил Бизо.

– И вся головоломка? – разочарованно протянул Легорже.

– Это было написано на стене за той выдвижной штуковиной, на которой висел украденный Малевич.

Пошарив в кармане брюк, Бизо вытащил оттуда измочаленную пачку сигарет, одну из которых извлек на свет божий. Она была со сломанным концом и прилипшим к нему обрывком фольги. Легорже усмехнулся. Оторвав конец, Бизо зажег сигарету картонной спичкой из книжечки, на которой розовым курсивом было выведено «Безумная лошадь».

– Alors, qu'est‑ ce que tu en penses? [29]

– Пока не знаю, – ответил Легорже, открывая серебряный портсигар. Там лежало десять тонких сигарет с золотым ободком, пахнувших гвоздикой. Развернув черную папиросную бумагу, Легорже вытащил одну из них и стал размахивать ею в подтверждение своих слов.

– Не слишком много для начала, но мне кажется, это какое‑ то послание. Во всяком случае, это первое, что приходит на ум.

Бизо поднял взгляд от своей увечной сигареты.

– Я тоже так подумал.

Легорже наконец сунул сигарету в рот и зажег ее спичкой из своей именной книжки.

– Воры хотели кое‑ что сообщить «Обществу Малевича»…

– Что сообщить?

– Именно это я и пытаюсь разгадать. Просто рассуждаю вслух. Silence et ргé раге‑ toi! [30] – скомандовал Легорже, глубоко затягиваясь сигаретой. С конца ее упал пепел. Легорже выпустил облако белого дыма. – Воры уведомили «Общество Малевича», что успешно стащили картину из хранилища, и оставили свой автограф.

Бизо некоторое время смотрел на дым от сигареты Легорже.

– Ты идиот, Легорже, но только наполовину, – заявил он. – В половине твоих рассуждений есть здравый смысл, но что касается остального… Я согласен, что это преступление – своего рода вызов, демонстрация силы и выдающихся способностей, а не простое похищение с целью наживы. Будь это не послание, зачем тогда оставлять нам любые зацепки? Если они хотели навсегда исчезнуть в ночи, к чему вручать визитную карточку? Ты прав. Это послание. Но эс‑ эн‑ три‑ четыре‑ семь больше похоже на название средства для мытья посуды, чем на имя злоумышленника.

– Возможно, это палиндром?

– Что – семь‑ четыре‑ три‑ эн‑ эс?

– Нет, не палиндром… qu'est‑ ce que je veux dire…[31] акроним.

Держа сигарету между большим и указательным пальцами, Бизо воткнул ее обратно в рот.

– Я был не прав, Жан. Ты полный идиот.

– Это не ответ на вопрос об акрониме.

– Конечно, нет. Это просто мое мнение. Трудно представить, чтобы так называлась какая‑ нибудь организация или террористическая группа.

– А как насчет номера рейса? – спросил Легорже, безуспешно пытаясь выпускать дым кольцами.

– Гвоздичный дым слишком слабый, – заметил Бизо. – Я тебе уже говорил.

– Жаль, что о твоем дыме этого не скажешь, – парировал Легорже. – Я тебе об этом тоже говорил.

– Ха‑ ха. Неплохая идея. Хотя зачем им понадобилось писать номер рейса на стене, с которой они украли картину?

– Возможно, воры боялись забыть номер рейса, на котором собирались улизнуть, – предположил Легорже, склоняясь над меню. – Ты будешь десерт?

– Я проверю, есть ли такой рейс. Может, и найдется какая‑ нибудь связь, но это вряд ли. Как насчет шоколадного мусса?

– Хм… Deux tartes Tatin, s'il vous plait, [32] – обратился к официанту Легорже.

Тот поплелся выполнять заказ.

– Ты ведь любишь «Татэн». А какие еще есть варианты?

– Еще есть крем‑ карамель и…

– Да нет, – прервал его Легорже. – Я об этой надписи.

– Я понял. Здесь еще есть шоколадный кекс и… Salaud! Je vais te frapper! [33] – пригрозил Бизо в ответ на вялые попытки Легорже ткнуть его вилкой в бок.

Лицо его покраснело, борода затряслась от смеха, а верхняя часть тела заходила ходуном в отличие от нижней, плотно зажатой между ручками кресла.

– Успокойся, Легорже, – сказал Бизо, отсмеявшись. – Мы это обмозгуем, но на полный желудок думается лучше.

– Куда уж полнее?

– Но мы же еще не ели десерт.

ГЛАВА 13

Аукцион подходил к концу, и Элизабет ван дер Меер собралась уходить. Служащие «Кристи» почтительно стояли в стороне, всегда готовые прийти на помощь. Она удалилась, сопровождаемая двумя сотрудниками своего музея, во время торгов слонявшимися по периметру зала.

Обстановка на аукционах всегда напоминала Делакло фильмы о Джеймсе Бонде. Зал, полный хорошо упакованных прожигателей жизни с их немереными миллионами. Дикие, невообразимые цены, которые для них ничего не значат. Они с легкостью тратят сотни тысяч фунтов, чтобы удовлетворить свои прихоти и украсить стену куском холста… А она здесь зачем? Но Делакло любила искусство и все с ним связанное. Она любила этот мир, не разделяя его на составляющие.

Ван дер Меер уже вышла из здания, когда седоватый джентльмен, купивший эту ужасную супрематическую картину, тоже покинул зал. Выждав пару минут, Делакло последовала за ним. Публика стала расходиться, и хотя большинство кресел были заняты, зал почти опустел. Картины, украшавшие стены зала, снесли вниз, чтобы сдать на хранение, упаковать или вручить покупателям.

Седоватый джентльмен подошел к кассиру.

– Добрый день, сэр. Можно посмотреть номер вашей карточки?

– Конечно.

Джентльмен протянул свою карточку элегантной молодой женщине в жемчугах. Открыв папку, она вынула оттуда анкету.

– Мистер Роберт Грейсон?

– Совершенно верно, – ответил он с легким американским акцентом.

– Лот тридцать четыре, супрематическая композиция неизвестного художника?

– Именно так.

– Как вы будете расплачиваться, сэр?

– Наличными, если это возможно.

– Конечно, сэр.

Женщина начала заполнять форму, время от времени вскидывая глаза на Грейсона.

– Тысяча пятьсот аукционная цена плюс семнадцать с половиной процентов комиссионных за покупки стоимостью до пятидесяти тысяч. Всего тысяча семьсот шестьдесят два фунта и двадцать пять пенсов. Это очень хорошая картина, сэр.

– Благодарю вас, дорогая. Довольно оригинальная штучка, поэтому я ее и купил. Она прекрасно подойдет к моим шторам.

– Да, вероятно, – улыбнулась женщина на случай, если это шутка.

– Когда вы мне доставите картину?

– В любое удобное для вас время, сэр.

– В четверг, то есть завтра, я буду дома с девяти до полудня.

– Хорошо, сэр. Заполните, пожалуйста, эту форму.

Завершив сделку, Грейсон подмигнул кассирше и стал спускаться по лестнице. Вестибюль был заполнен беседующими и читающими людьми. Повсюду слышались восхищенные возгласы и поздравления. Слева от лестницы располагалась стойка с каталогами будущих торгов, прикрепленными к ней тонкими золотыми цепочками. Все происходящее на аукционе можно было увидеть на телевизионном экране. В углу продавались книги. За стойкой регистрации сидела еще одна изящная дама с туго стянутыми назад волосами. Среди служащих «Кристи» это место считалось «ловушкой для женихов». Занимавшие его женщины имели все шансы познакомиться с богатыми и зачастую холостыми джентльменами, о социальном положении, образовании и вкусах которых говорил сам факт присутствия на аукционе. Но Грейсон ничего об этом не знал.

Его внимание привлек каталог предстоящего аукциона «Декоративное искусство девятнадцатого века». Грейсон хотел подойти к стойке, но ему преградили путь.

– Мистер Грейсон?

– Да. Мы разве знакомы?

Перед ним стояли три джентльмена в одинаковых темных костюмах.

– Нет, сэр. Но мы такие же, как вы, коллекционеры и любители искусства. И мы вас здесь уже встречали.

– Неужели? Нашли что‑ нибудь интересное сегодня?

– Нашли. И даже кое‑ что купили. Вообще‑ то у нас к вам разговор.

– Правда?

– Поздравляем с приобретением лота тридцать четыре. Отличная картина.

– Ну… спасибо. Довольно оригинальная штучка, поэтому я…

– Дело в том, то мы сами хотели ее купить, но нас как раз не оказалось в зале, когда ее выставили на продажу.

– Не повезло. Вам позвонили?

– Видите ли, сэр, мы представляем интересы человека, который очень бы хотел иметь купленную вами картину. Он готов заплатить вам за нее гораздо больше.

– Да что вы! – удивился Грейсон, оглядывая вестибюль.

– Точно так.

Последовала пауза.

– Мистер Грейсон, скажу вам прямо. За эту картину мы готовы заплатить вам десять тысяч фунтов.

– Десять тысяч фунтов? – улыбнулся Грейсон. – Вы с ума сошли. Знаете, сколько я за нее отдал? Полторы тысячи. Это в… Я не силен в математике, но это в несколько раз меньше.

– Мы знаем. Но она нам нужна, а деньги – дело десятое. Ну как, договорились?

– Благодарю вас, джентльмены. Я глубоко тронут. Но для меня деньги тоже не главное, а моей жене эта картина наверняка понравится. Всего хорошего, джентльмены.

С этими словами Грейсон отошел от странной троицы и слился с шумящей толпой. Мужчины оторопело смотрели, как тот выходит из здания. Когда они наконец добрались до выхода, он уже исчез.

Делакло внимательно наблюдала эту сцену. Она стояла в вестибюле, вглядываясь в толпу в надежде увидеть Джеффри, того самого эксперта, с которым разговаривала по телефону. Ей хотелось спросить, почему «Белое на белом», выставленное под номером тридцать девять, отличалось от фотографии в каталоге. Он наверняка находился в вестибюле. Но она его не видела. Возможно, он от нее просто прятался.

Среди костюмов в тонкую полоску и отложных манжет она заметила двух своих бывших любовников. Один из них был так себе, другой просто ужасен. Два примера из ее недолгого опыта общения с английскими любовниками. Увы, осторожные и сдержанные англосаксы не слишком пылкие партнеры в постели. Перед ее мысленным взором прошла вереница лиц. Родриго Гарсия и Марко дель Бассо были вне конкуренции. Она улыбнулась, вспомнив их объятия. Эти двое вполне могли бы стать профессионалами. Вот что значит средиземноморская кровь.

Эксперты «Кристи» смеялись и болтали со своими клиентами, многих из которых знали уже несколько лет, поддерживая с ними не только деловые отношения. Здесь было достаточно много коллекционеров со схожими художественными вкусами. Самыми лучшими клиентами считались те, кто покупал регулярно, а само по себе искусство не могло достаточно прочно привязать клиентов. Коллекционеры хотели покупать у своих друзей, и поэтому служащие «Кристи» должны были поддерживать дружеские отношения с клиентами. Для одних это было в тягость, другие же извлекали выгоду, приобщаясь к миру богатых и знаменитых. С одним из клиентов эксперт проводил время на вилле в Тоскане, с другим – обедал в дорогом ресторане, с третьим – путешествовал на частной яхте по Греческому архипелагу и получал в подарок дорогие вина. Это доставляло массу удовольствия, особенно тем, кто не был обременен семьей или не слишком ценил семейные радости. Такая работа походила на прекрасный сон, от которого не хотелось пробуждаться.

Делакло знала почти всех работавших в «Кристи» в отделах искусства двадцатого века. Она встречалась с ними на торгах, выставках и в академических кругах. И в этом замкнутом мирке нередки были случаи кровосмешения, как буквального, так и интеллектуального. Трудно представить что‑ либо более оторванное от действительности, чем научные сборища историков искусства. Одна выдающаяся личность – это еще терпимо, но зал, где шестьдесят человек страстно обсуждают какую‑ либо проблему, зрелище не для слабонервных.

Делакло повидала достаточно таких сцен. Удивительно, что у нее никогда не было романов с сотрудниками «Кристи». Если только ей не изменяет память. Поэтому она несколько удивилась, что к ней никто не подходит. Она стояла в центре вестибюля, слушала гул голосов и размышляла, к чему бы это.

Грейсон сел в такси и поехал в Сент‑ Джон‑ вуд, где у него была квартира. За ним до самого дома следовал черный «лендровер», но он его не заметил.

ГЛАВА 14

– А теперь расскажите все с самого начала.

На следующее утро после своего триумфального участия в торгах Элизабет ван дер Меер, директор Национальной галереи современного искусства, сидела на краю своего стола, сложив на груди руки. Выражение лица у нее было весьма неприветливое. Светлые крашеные волосы стягивала простая черная лента, а красная губная помада смотрелась не столь аккуратно, как обычно. Она сверлила глазами бригаду ночной охраны, сидевшую в ее кабинете. Четыре охранника, диспетчер и их начальник.

– Вчера вечером, в двадцать один двадцать две, мы зарегистрировали потерю связи с охраной, – начал Коэн, проведя рукой по редеющим волосам. – Мы попытались связаться с ними по радио, но они не отвечали. На экранах их тоже не было видно. Все залы и коридоры казались пустыми. Мы перемотали назад пленку и обнаружили, что за двадцать девять минут до этого охрана на экранах присутствовала, но потом неожиданно исчезла. Позже мы обнаружили, что кто‑ то проник в наш компьютер и замкнул телесеть, так что все экраны продолжали показывать помещения на тот момент, когда там еще никого не было.

В это же самое время охрана приняла по радио сообщение, что на третьем этаже какое‑ то движение. Каждая пара охранников получила отдельные инструкции, согласно которым они направились в противоположные концы третьего этажа. С ними говорила женщина таким же голосом, как у мисс Эйвери. Мы потеряли связь, но датчики движения продолжали действовать и зафиксировали вторжение в щитовую. Я стал звонить в полицию, но телефон не работал. Тогда я решил идти сам, как я вам уже говорил.

Ван дер Меер постучала указательным пальцем по руке и прикусила изнутри левую щеку.

– В этой истории мне многое не нравится… – заговорила она. – Не знаю, с чего начать. Кто‑ то проник в наш компьютер. Это уже плохо. Но потом еще выясняется, что в здание никто не входил. Довольно странно, не правда ли? Тогда что за движение было в щитовой и в зале номер девять?

– Мы попытались это выяснить, но, к сожалению, безрезультатно, – вздохнул Коэн. – Похоже, они управляли нашей компьютерной системой извне. Хакер заставил сработать датчики в обоих помещениях. Мы не обнаружили никаких следов вторжения.

– Мне не нравится, что этому вторжению нет разумного объяснения. А я не сомневаюсь, что это именно вторжение.

– Иногда хакеры взламывают компьютеры просто так, чтобы показать, на что способны, – осторожно предположила Эйвери.

– Не пойдет, дорогая моя. Закодированная охранная система – это не гора Эверест, на которую может взобраться каждый, кому заблагорассудится. Они намеренно разделили охранников и заманили Тоби в подвал, перед тем как в залах сработала сигнализация. Но больше всего меня бесит, что прошлой ночью воры могли вынести кучу картин. Тот, кто за этим стоит, продемонстрировал нам свои неограниченные возможности.

Ван дер Меер стала раздраженно прохаживаться перед своим столом.

– Но компьютер не может снять со стен картины и вынести их из музея. Для этого нужен живой человек. И если хакер взломал нашу охранную систему, он с таким же успехом мог запустить в здание грабителя. Однако этого не произошло.

Она остановилась.

– Нужно проверить все сетевые заслоны и коды, чтобы полностью исключить взлом нашей компьютерной системы. Будем надеяться, что это всего лишь игра мускулами, а не злонамеренное нападение. Но впредь такого быть не должно. Я никого из вас не виню, все действовали по ситуации… Но хочу предупредить: никто не должен знать об этом случае, даже полиция. Ведь ничего не украли и никто не пострадал. На этот раз пронесло. Мы не можем допустить, чтобы об уязвимости нашей охранной системы стало известно, особенно в криминальных кругах. Наш музей только что приобрел очень ценную картину. Как раз вчера вечером, когда случилась эта история. Сегодня мы объявим о своем приобретении на пресс‑ конференции. Картина привлечет большое внимание к нашему музею, и мне бы не хотелось испортить впечатление. Поэтому ни слова о вчерашних событиях. Благодарю за внимание.

Супрематическая композиция неизвестного художника была доставлена Роберту Грейсону в Сент‑ Джон‑ вуд и стояла нераспакованной в коридоре большой квартиры с тремя спальнями, где он жил один в окружении роскошных машин и увешанных драгоценностями соседских жен.

Грейсон слушал диск Спрингстина.

В квартире имелось лишь одно живописное произведение, которое можно было отнести к разряду «стоящих»: гравюра Джаспера Джонса, изображавшая американский флаг, в огромной раме из сплавных стволов, по мнению Грейсона, придававшей ей суровый морской вид. Владелец галереи уверял его, что это самая продаваемая гравюра в истории. Кроме нее, на стенах висели лишь немногочисленные репродукции и фотографии в рамках: черно‑ белое фото Теда Уильямса, на котором он наносит свой знаменитый удар, повергающий в трепет принимающего и судью; репродукция картины Джексона Поллока «Сиреневый туман» с надписью М‑ О‑ М‑ А внизу полотна; длинная горизонтальная фотография в серебристой металлической рамке с видом ночного Бостона; изречение, написанное белым курсивом по черному фону, гласившее: «Время – деньги. Подумай об этом».

Грейсон был в зеленой рубашке с изображением игрока в поло на груди и брюках защитного цвета. Держа в одной руке сигару, а в другой – стеклянный стакан, он пританцовывал в такт музыке.

Зазвонил мобильный телефон.

– Алло! О, привет, Чарли. Да‑ да, конечно. Никаких проблем. Так чем ты меня порадуешь? Я прилетаю сегодня в одиннадцать вечера по нью‑ йоркскому времени. Пусть он встречает меня в аэропорту Кеннеди. В десять у меня переговоры в центре города, а в половине второго я обедаю с Гарри Хэнкоком в кафе на Юнион‑ сквер. Ну конечно, я закажу гамбургер с тунцом. С тобой мы встретимся за ужином. Я прилетаю только на один день и сразу же обратно. Это, конечно, сумасшествие, но у меня дел выше крыши, и потом, «Манчестер юнайтед» играет с «Ливерпулем», так что я должен быть здесь. Ты, естественно, скажешь, что это не футбол, но я от него тащусь. А своих сорокадевятников можешь засунуть себе в… Что? Нет, это подходит. Никаких проблем. В восемь в таверне «Грамерси». И у меня еще останется время провернуть одно дельце с Барри Гринграссом, перед тем как Сол повезет меня в аэропорт. Я собираюсь провезти контрабандой дымчатого соболя. Это моя единственная слабость. И еще сигары. Да, и виски. Так что у меня всего три слабости. Ты, конечно, наберешь больше, но об этом лучше умолчим. Ну все, Чарли. Увидимся завтра вечером. Я выезжаю часа через два. Пока.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒