Нравы. Первые.. Вторые.. Последние

Нравы

Разве не зависит все на свете от нашей интерпретации царящего вокруг нас молчания? (с)

Л. Даррелл

Первые.

Принесли в течение пары минут. Доливалось густо и пену нужно было выдерживать сверху так, чтобы равномерно оседала по краям бокала. Потом пить черный и густой, как сироп от кашля с ароматом бочек. Посмотрел на сидящих вокруг: слева надменный патлатый подросток напыщенно повествовал о своем корпусе соплеменникам по столу. Справа престарелые и приблудившие заблуды мира, обсуждали тех, с кем работали в молодости.

Она вернулась за стол и поставила новое пиво на дощечку. Переглянулись, зачем-то улыбнулись и постарались отпить одновременно, чтобы поставить стакан как можно позже.

– Не думала, что ещё ходишь. Да я сама не ходила, тем более сюда, к деревянным доскам.

– Такая прозаичная стала, – он улыбнулся и это было искренне.

– А ты не прозаичный стал? – она тоже улыбалась, но оба знали зачем.

– Куда уж мне, тебя не думал увидеть. Я вообще не думаю увидеть здесь тех, чьи сети минуту назад выдавали фотографии из другого города.

– Да уж неделю.

– Проклятый город, на трех квадратах пересечься невыносимо. Я тебя заметил только потому, что ты в пальто своем. Это кремовый или белый?

– Белый.

– В белом, да. Выглядит он как кремовый, я и смотрю, что в белом, тьфу, кремовом. Ещё и сигареты там покупала, – откинулся на спинку сидения и улыбнулся стене, – кто знал, что опять будем сигареты покупать в этой стеклянной подсобке.

– Предполагала, – взгляд отводила на патлатых, но они ей не ответили – и только подумала, что отец раньше муштровал, а вчера курю на балконе, курю в комнате, он подошел, сел - он ко мне приезжал, - сам закурил и улыбается. Ей богу. Я ещё как дура сидела и неприятно так, я всегда кидала в нашу с тобой форточку, а теперь курю с ним. Вид с балкона вспоминала, сейчас смотрю на эти дома и смеюсь.

–И не херово тебе на контрастах впитывать умирающий союз?

– Абсолютно нет. Знаешь же, что я, например, ненавижу Москоу-Сити и прочее. Я больше по Питеру, но, оказалось, что не так он любит искусство и безымянные картины.

– Ты долго пробовала?

– Всего около трех. Трех месяцев. Денег уходила такая туча, и нужно было либо дальше вола тянуть, либо сразу брать билеты и выставиться там, куда до этого предложили. Я ещё такая дура, мне мать сразу сказала, что только Москва, я плевалась сидела - не хочу, да и куда теперь Москву? Хотя, просто хотела отсюда уехать, – поняла, что говорила быстро, но править времени уже не было.

– Тоже хотел, – смотрел в сторону, чтобы не смотреть на неё.

– Тут тебе веселее, – больно улыбалась.

– Разительно. Заразительно. Я весел молод и красив, только вот не особо понимаю, к чему это все.

Она поставила свой стакан, наклонила плечи вперед и оперлась на локти. Прикусывала нижнюю губу и смотрела на патлатых, которые мирно и нажористо нажирались запасами местного погреба. Все ещё смотрел на неё и не знал, надо ли ему, чтобы она повернулась, или он хочет, смотреть на скулы. Он перестал смотреть, потому что не мог понять.

– Нет, не то чтобы здесь так все приелось, но все мои проекты тут уж больно локальные. Ты это сразу поняла, поэтому уехала, я ещё думал немного, уезжал. Ты уже не могла знать. Уезжал, потом возвращался и пытался расширять, сидя здесь. Но ты понимаешь, как можно раздвигать границы в нашей халупе.

– Уехала, как только поняла.

– И я так пробовал. Не всем суждено уехать, если нет амбиций, которые будут и тебе и близким молоть кости.

– Обязательно будут ломать?

– Да, иначе не получится ничего.

– У кого-то удается.

– В большинстве случаев люди меняют приоритеты за 2-3 дня и бегут вперед, думая, что «пришло время заниматься важным и взрослым».

– Но они и правы.

– О, как скажешь, мне они всегда казались слишком скучными.

Тишина продлилась чуть дольше запланированной и начала оседать на краях стаканов.

– Хорошо, что мы оба не такие, – она не улыбалась, но пыталась, – не думала, что будем ещё вот так легко говорить.

– Давай это опустим, правда, не надо. Двадцать минут назад курили и так не думала.

– Могу заявить, что я ахуела, – откинулась, едва не скинув свое кремовое со стула, – иначе сложно назвать, если понять, что уже три года в живую не видела ни разу.

– Ты два из них кочевала слишком быстро.

– Кочевала. А ты правда по пальто узнал?

– Конечно.

– А мы его не с тобой покупали?

– Со мной. Мы ещё волочились потом на остановку, ждали такси, потому, что холод был лютый, а «110» уже не ходил и вмерз в депо. Я заказывал тогда трижды и оно все не ехало, свое мнение по поводу пальто ещё выразил.

Пыталась засмеяться, но выпила ещё, чтобы не срывать его и не говорить.

– Убить была готова, – пыталась смеяться, –как ты меня тогда злил.

– Больше в... – сам остановился, чтобы хрустнуть пальцами и отвернуться, - …возможности не имею, к сожалению.

Легкие подергивания резали уголки рта обоим, пока равномерно не поставили стаканы на дощечки так ровно, как это вообще возможно. Оба с ярым интересом заинтересовались интересующими их стенами, на которых сверкали интересные узоры, собранные из брендовых пивных пробок.

– Закажем ещё? – спросил он.

– Никит, надо?

– Как скажешь, я просто предложил. Ты извини если без смысла, но раз уж сидим. Раз уж сидим, то почему ещё не взять, я то один сюда шел посидеть. Думал, что лучше я сегодня выступлю солистом. Но вот и пью вторую.

– Именно сегодня?

– Давно. Порядком. Очень давно, но пить решил сегодня. Правда не думал, что такие приятные сигареты увижу опять.

Теперь самой было сложно скрывать улыбку.

– Хорошо, закажи, только возьми мне другое, это приторное. Я всегда пила такое?

Протягивала с легкостью, но смущение было сильнее, и он понял это слишком рано. Она заметила. За соседним столом понимали куда больше и предпочли говорить громче.

Дошел до стойки и заказывал так долго, как мог. Он хорошо знал все сорта, бармен смотрел на него и ждал. Он решил выбрать эль, потом стаут, потом смотрел на трещину между позициями 4 и 6 на доске меню.

Перебирала в руках две подставки из пробки, на которых был криво отпечатан маленький герб питерской пивоварни. На экране высветились имена, но смотрела на последнее. Возникал и исчезал несколько раз. Затем ещё раз сняла блокировку, а потом положила в сумку и ногтем указательного пальца сместила «качельку», обнажив оранжевую полосу на куске алюминия.

– Я заплачу, если не против? – уже успел вернуться.

– Угостишь меня?

– Конечно. Никто же не обидится?

– Меня знают, не будет никаких обид. Да и не нужна никому эта информация, сидим и сидим.

– Сидим и сидим.

– А я никого не обижу?

– Нам это важно?

– Нет.

– И я об этом. Давай выпьем, расскажешь мне, – карман завибрировал, он был рад, что свой оранжевый алюминий обнажил ещё при входе в бар, – …расскажешь мне, как у вас дела?

– Ну зачем?

– Как хочешь, я не знаю. Совершенно. Волнует от части, если бы не увидел, то и не подумал бы.

– У меня слишком давно нет каких-то обязательств.

– Нашла, что хотела?

– Можно и так. А что ты? – если бы могла, то выкинула свою вибрирующую сумку прямо сейчас.

– Я собирался сегодня выпить, наверно, в этом месяце, нет, не в этом…

когда вернулись, да, точно, вот когда вернулись и захотел выпить один.

– Ты бы рассказал мне?

– Да, расскажу. Могу рассказать, если нужно. Я же не просто так пью. Только если тебе интересно.

– Расскажи, только если у тебя есть время. Если не торопишься. Я тоже не хочу торопиться. Ты ведь не торопишься?

Бармен стирал надписи на доске, а патлатые собирались курить и шумно двигали стулья.

Вторые.

– Поставим её обратно?

– Да. Убери, выглядит глупо, кто её снимал раньше? И такое дерьмо оставили, правда же глупо?

Она встала на стул и в третий раз сняла картину, которую хозяйка столь великодушно оставила в прихожей. Две охотничьи собаки рвут зубами раненного фазана.

– Глупые твари, – сказал он, глядя на картину, – понимают же, что не получат и грамма от мяса, а все равно рвут её. Вот и вся суть нашей природы, все равно рвут. Как это можно было в коридор повесить?

– И не говори, – она сняла прекрасное полотно и неаккуратно бросила к куче мусора, которую они оба выгребли ещё с раннего утра, – надо было звать наших.

– Не надо, – улыбнулся и быстро взял её за талию.

– Ещё в пыли давай.

–Опылить?

– Заткнись, – смеялась, так глупо, что пугала саму себя, – давай заканчивать и делать, что угодно на этих кроватях. Давай тольковыкинем это. И ещё я в душ, тебе понравится после четырех часов уборки?

Не отпускал, но и не особо держал.

– Мне так даже больше. Ты же знаешь, как активируют естественные запахи?

– Не знаю и не хочу, – вырывалась и уже смеялась, смущаясь, – все, дай я выйду. А потом помоюсь.

Ушла в соседнюю комнату, к которой они ещё не приступали, но уже всерьез думали о том, как обмывать потоками пролитого на пол алкоголя свое новоселье. Выбирали специально две комнаты для необходимости поддерживать свое стабильное свободное пространство, но так и видели возможность игнорировать это пространство по ночам. Спать конечно будут у него, на белой и большой, а писать она будет утром, запершись и не впуская его. Все равно будет на работе или спать после особо долго дня. Ей хватит времени побыть одной и начать скучать. Она редко скучала, но её личное пространство это позволяло, время тоже это позволяло.

Слышал, как её руки синхронно перебирают вещи. Балкон они уже вычистили, решил, что именно сейчас нужно покурить снова, и спустя пять минут уже стоял на потрескавшемся. Ему больше не хотелось. Крепко зажал балконную ручку до предела и ему больше не хотелось. С балкона все выглядело низким и чужим. Прикурил и закрыл глаза, чтобы не смотреть. Вид остался таким же чужим. Торопил этот день, как мог, разгребая все долги и заливая все, заливающееся в глотку по субботам, параллельно взъебывая себя подсознательными мыслями о консенсусе тел в четырех стенах.

Потом открыл глаза и был куда счастливее, думая о списках подсознательных, а также всем положительном, что и стало причиной арендовать именно в начале июня. Не докуривал, чтобы не упустить момент и ещё долго смотрел на потолок, примеряясь и прикидывая, как лучше его зашпаклевать.

– Идешь? – крикнула из комнаты.

– Ты все?

– Да, так ты идешь в душ?

– Давай без меня, я потом.

Раздеваясь, прошла мимо него и улыбнулась так, будто познакомились сегодня утром. Улыбнулся так же, а потом долго смотрел за тем, как её маленький задик исчезает за белыми дверьми ванной.

Вторая сигарета шла хуже. Он вышел с балкона и решил, что один черт сегодня проветривать всю комнату после запаха старых владельцев и стал курить прямо в зале. Здесь она будет спать и работать, потому что свет падает на холст именно так, как ей нужно. Она любит, чтобы холст лежал под четким углом, и уж здесь-то этот сучий свет будет падать так ровно, как только сможет, это он ей обещает. И все что здесь есть, будет для нее. Она заслужила это. Ну, вы его поняли, чтобы свет падал как нужно, и его было много, чтобы свет падал именно на холст и, чтобы он был всегда, а уходил только по ночам, чтобы они успевали. А днем он должен был светить всегда, он ей все тут засветит, это он ей устроит. Она в свете особенно хороша.

Потушил сигарету в банке с пивом и пошел смотреть на кухню, которой она занималась все утро. Вылизано до блеска за гроши, которые придется отдавать в месяц. Ему сразу понравилась квартира и то, как она стала придумывать на ходу, чем украсить стены или какие привезти шторы или как должна стоять плита. Поймите, она это делала не так, как это представляют 20-летние захиревшие хозяйки в ожидании первенца – с холодным расчетом материнства между ягодиц рассчитывать каждый метр, где усядется хозяин и его пульт управления, где начнет бегать низшая форма хозяина, и где она же назойливо начнет испражняться на ковры. Она смотрела по-другому, - все казалось ей слишком простым. Даже ретро - футуристические постеры, которые он так долго ждал, она полюбила ещё до того, как они появились на стене. А его сумасшедшие книги на полках? Сам их не слишком любил, но она считала, что такой как он должен всегда возить их с собой. Ей казалось, что они дополняют пустоту от переезда. На самом деле она очень много поняла в этой жизни заранее.

Не слышал, как вышла, помнил только, что долго звала, пока молча смотрел из окна на чужие дворы, в которых он никогда не был.

Последние

Трое приехали по обмену - их не видели месяцами, остальные все старики, старые как чернь, те, с кем начиналось слишком много. Пили ещё не так сильно, но успел заметить, как поворачивала голову и как смеялась, и как смешно прикуривала. Сигарету оставляла точно по центру рта и выпячивала губы вперед, потом широко раскрывала глаза и подкуривала.

Подкурил ей пару раз за вечер, на зрачки внимания не обращал, потому что глубоко плевал на все это ещё тогда. Так долго курила, что приходилось ждать и не тушить первым, чтобы не уйти с веранды. К концу вечера накинула свою рваную толстовку и ушла туда одна, чтобы увидеть, как первые утренние лодки с рыбаками отплывали от каменного мола. Они швартовались в двухстах метрах, но с веранды был хорошо виден весь залив, все моторные лодки и белые сланцевые скалы, которые опадали слишком бесшумно и каждую поездку выглядели такими новыми.

Он смотрел из зала, пока его друг готовил порцию фирменной выпивки.

– Она тебе рассказала, да? Вот и представь, с такими людьми мы жили, как лучшие… или как кто угодно. Всегда все по-разному относились друг к другу. Маялись пару месяцев. А когда-то дружны были. Я тебе не назову, сколько мы вместе просидели. Я там каждого знал, каждого, лично, а ты предстать теперь, где мы, где они. Нет, нах.. нахуй все, нахуй их, давай пить ещё?

– Давай, только покурю сначала.

– Только же курили?

– Я ещё, весь день сидел, держался, а теперь мне надоело.

– Оставлю тебе.

Повернулся и принялся доставать из-под комода новые бутылки.

Открыл дверь на веранду очень тихо, но она выбросила окурок и, не глядя на него, пошла в студию. Толстовка была слишком большая, рваная и залита старой краской. Это была не её толстовка.

Решил, что сначала хорошо бы покурить, ведь спешить было некуда. Она была в соседней комнате, а он стоял и понимал, что успеет. Ещё подумал несколько раз, что надо выпить и потом все закончится. Все всегда заканчивалось в нужное время, и никто не мог этому помешать, Он стоял, и пока думал обо всем этом, услышал глухие удары и брызги, которые доносились из зала, который он разрешил ей назвать студией.

Здесь уже поздно было думать, дверь открылась сама, и он стоял в проходе и смотрел, как она замазывает белой краской старое потрескавшееся полотно. За другими она ухаживала, держала при нужной температуре, но это было самое старое, и она била по нему широкой кистью, а сухая корка со звоном падала на пол.

Как только увидела его, бросила все на пол ивзяла пачку со стола в левую руку.

– Прости, просто уходи, прости меня, я не слышала.

– Хватит, все хорошо?

– Да, замечательно, уходи, пожалуйста, подумаешь, что я совсем двинутая, давай ты лучше уйдешь, серьезно.

Закурил снова и попытался улыбнуться. Прищурил глаза и смотрел, как новые камни отрываются от сланцевого хребта и падают мелкой пылью в залив.

– Зачем ты стоишь, я очень выпила, тебе бы уйти, я это серьезно, я знаю, лучше тебе отойти сейчас.

– А потом?

–Все хорошо будет потом, ладно, ты меня прости, я заболталась, – села на свой стул широко расставив ноги и приятно сгорбила худенькую спину, – мы немного повздорили, у нас бывает. У вас же тоже постоянно бывает?

– В последнее время частенько – он оглянул комнату, – они все твои?

– Чт..? – едва повернулась в его сторону, но с широкими глазами оглядывала подоконник, - а, да, конечно, мои конечно, все. Это первая с выставки. Мне жаль, что ты на нас смотришь, серьезно, мне так хотелось с тобой посидеть, мне рассказывали про тебя.

– А мне про тебя. Можно я куплю одну?

– Прекрати.

– Я серьезно.

– Не надо, правда, это лишнее, мы просто повздорили, я веду себя как… Как угодно, хочешь, купи одну.

Ему нравилось, как она улыбается - как будто всегда борется со своим лицом и не хочет улыбнуться слишком сильно.

– Продашь эту? – указал на порванный холст.

– Сам её заберешь, хочешь сама отдам её.

– Нет, я хочу заплатить.

– За неё не стоит, лучше не плати ничего, давай я просто посижу здесь?

Но он стоял и по-прежнему смотрел в окно.

– У тебя все в порядке?

Подошла к нему быстрее, чем спросил, потом положил руку на её плечи и прижал сильнее, если вдруг захочет отойти. Она не хотела класть голову на его плечо и была спокойна.

– Зря ты это увидел. Все слишком хорошо начиналось, мы сидели и было слишком тихо. Вечно все у нас хорошо начинается, лучше бы сейчас напиться и лечь спать.

– Почему поругались?

– Мы не поругались, мы повздорили, немного, ничего страшного.

Они оказались на веранде ближе к семи утра, когда все заядлые ушли спать туда, где чисто и свело. Рыбаки давно вернулись к берегу, а мол стал прогреваться и блестеть от высыхающей пены волн. Они скинули свои вещи и легли на деревянные лежаки покрытые ещё мокрыми с ночи полотенцами.