Пятый абзац

- Мир не делится на до и после, лишь на сейчас и потом, которые являются абстрактными единицами. Мир протекает сквозь пальцы песками времени, которые обычный человек не может уловить. Каждое мимолетное движение, каждый короткий жест и взгляд, всё это единично и случайно. И это прекрасно. До тех пор, пока искренний и чистый порыв не превращается в черный густой дым, застилающий твой пустой взгляд.

Я откинулся на спинке стула, откинув распечатку на центр стола. Ненавижу, когда он так мутит, но какая-то мораль определенно прослеживается. Я пригубил кофе, задумчиво глядя на вчитывающихся в распечатку друзей.

- Ну и что думаете? – наконец отодвинулся от бумаги Андреев.

- Как минимум, Гордеев явно говорил, что мы живем в одном мгновении, - потерла висок Ира, - как-то резко усложнились мысли.

- Не стоит забывать, что это писал Николай Константиновича. И он не думал о собственной смерти, - вставила Саня.

- Но он пытался, - резонно добавил я, ни на что не намекая.

- Не знаю, как вы, - начала Настя, - но мне кажется, что тут явно выражается мысль, что Гриша лишь делал вид, что он беззаботный, когда пишет «пустой взгляд». И его застлал «черный густой дым», то есть отчаяние.

- А ещё он был реалистом, раз считал жизнь в мгновениях, - вздохнул я, подбирая свою распечатку, - я так понимаю, из этой записки мы пока что мало узнаем. Нам нужно больше идейных вдохновителей.

- Например? – вопросительно склонила голову набок Шилова.

- Ну, не знаю… - задумался я на миг, прикрыв глаза.

Если рассуждать логически, то близкое окружение явно видело в Гордееве именно того, кем его видели мы. Значит нам нужны независимые свидетели его жизни. Думай, Гнат, думай…

- Так, - наконец произнес я, открывая глаза, - Андреев, в твоем клубе Гордеев с кем-то дружил?

- Не-а... Он вообще держался в стороне от случайных знакомств, - покачал головой Женя.

- Бинго. Ты опрашиваешь клубовцев, - щелкнул я пальцами, и перевел взгляд на Курзанову, - ты опроси членов студенческого совета. Если быть точнее, президента, он же ведёт у нас учет.

- Так, ты, - я указал пальцем на Иру, - ты попытаешься узнать что-то от Ирины Сергеевны. Но крайне нейтрально, понимаешь?

- Ты сам был удивлен моим притворством. Без проблем, - хмыкнула Шилова, скрестив руки на груди.

- А мы? – невзначай поинтересовался Ваня, покосившись на Сашу, та активно закивала.

- А мы, ребятушки, - выдохнул я, поднимаясь на ноги, - будем рисковать.

- Мне это уже нравится, - ухмыльнулся Гусаров.

Саша вопросительно переводила взгляд с меня на Ваню и обратно.

На следующий день, когда мы начали «рисковать», первой её фразой было:

- Не думала, что просмотр архивов — это риск…

Откинувшись на спинке треножника, я листал толстую папку, подписанную, как «Гордеев Григорий Леонидович». Когда я достал её с полка, она была перевязана красной бечевкой. По словам Марии Васильевны, дело Гриши должно было быть утилизировано, но экспертиза попросила сохранить его на всякий случай. Так что мне невероятно повезло. В основном тут были характеристики, доклады и практические работы, досье и прочая документальная чертовщина, которой я до этого не особо интересовался.

- Слушай, Гнат, разбирать генеалогическое древо - это не то, что риск, это реальная угроза умереть от скуки, - недовольно проворчал Гусаров, вместе с которым Саша по моей просьбе собирала всех родственников Гордеева, которые учились в этом вузе.

Тут не было ничего полезного. И это раздражало. Ну же, думай, Игнат, где в чертовом архиве может быть зацепка? Я оглянулся по сторонам и сжал записку в кармане джинсов.

- Мне нужна твоя помощь… - прошептал я в пустоту как можно тише. Из-за угла вышел Коля, уставившись на меня, не моргая.

- Рациональности захотелось? Не утруждай себя вопросом, - покачал он головой, когда я открыл рот, - попроси документацию по наблюдению за проблемными студентами. Поскольку я был единственным на этой должности, то там документы только по Гордееву, возможно, записи разговоров.

Я вскочил на ноги, как ошпаренный. Боже, мои мысли в голове, вы гении! Я пробежал мимо расположившихся на полу Саши и Вани, устремившись к Марии Васильевне. Едва отдышавшись, я отчаянно зажестикулировал:

- Мария Васильевна, мне срочно нужны документы, связанные с наблюдением вуза за проблемными студентами. У вас их нет?

- Спокойнее, спокойнее, Игнат, - улыбнулась Мария Васильевна, направившись вдоль полок к самому затененному стеллажу в углу помещения. Она взяла со второй полки тонкую бумажную папку, обмотанную желтой веревочкой, и протянула её мне.

- Спасибо большое! – я тут же развязал её и устремился обратно к друзьям. Упав на колени, я плюхнул папку между нами, раскрывая на первой страничке, - смотрите, это документы, которые относятся к наблюдению за проблемными студентами. Вот приказ об учреждении данной должности в вузе, вот заявка Коли, а вот зачисление Гордеева на наблюдение. Всё остальное, - я выгреб почти что десять листочков А4, - всё остальное это записи их сеансов. С датами, временем и подписью Коли. Чертов пунктуал, он всегда делал это!

- Такое чувство, будто ты этому рад, - хмыкнул Гусаров, ткнув меня в плечо кулаком.

- Рада видеть, что ты улыбаешься, - хихикнула Саша в кулак, отчего я тут же покраснел и поспешил уткнуть взгляд в бумаги.

- В-в общем, - черт, даже заикаться стал? – вечером надо собраться и обсудить всё, что я сейчас узнаю. Тут достаточно много сеансов. Около пяти.

- Ты думаешь, в них есть что-то интересное? – задумчиво пробормотал Ваня, заглянув в один из листов. Я вздохнул.

- Я на это надеюсь, по крайней мере.

И вычитал я достаточно много интересного. Вечером мы все собрались у меня на квартире. Как интересно выходит, только нас было всего четверо, бац – уже шестеро. Нашим штабом стала гостиная, пока все сидели на диване, Саня устроилась на диване, а я расположился с подушкой на полу с тонной документации о сеансах Коли.

- Всего тут пять сеансов с промежутками в неделю. То есть, первый сеанс был проведен ещё до того, как его назначили на должность наблюдателя.

- Праздный интерес? – задумчиво пробормотал вслух Гусаров.

- Я бы сказал, самоотверженность, - неожиданно возразил Андреев флегматично.

- Так вот, если вы разрешите, - откашлялся я и, устроившись на полу поудобнее, как бы глупо это ни звучало, начал читать вслух.

«Я знаю, что в мои обязанности не входит надзор над ментальным состоянием учащихся, но как человек высокой морали, отец и любящий муж, да и просто воспитанный мужчина, я не мог игнорировать факт подавленного состояния Гордеева Григория Леонидовича, студента третьего курса, куратором факультета которого я являюсь. Я, Николай Константинович Венецкий, беру на себя ответственность за все совершенные мной действия, несогласованные с начальством. Тем не менее.

Перехватив Гришу в коридоре перед парой, я деликатно предложил ему попить со мной чай на кафедре после пар, когда все преподаватели разойдутся, поговорить об его успеваемости. Это был грязный трюк, знаю, но как вынужденная мера он сработал идеально. Ровно в половину четвертого вечера в дверь кафедры постучались как раз в тот момент, когда я снимал вскипевший чайник с подставки. Я предложил Грише расположиться на моем месте, а сам сидел на диван после того, как разлил по кружкам чай. Таким образом я хотел дать Грише чувство преимущества надо мной, чтобы он не стеснялся мне что-либо рассказать.

Запись разговора продиктована на кассету диктофона, приложенную к документу.

Во время разговора на телефон Грише пришла СМС, после которой он, извинившись, поспешно покинул кафедру. Я обратил внимание на его чашку – он оставил её поспешно, явно чувствуя себя комфортно. Полагаю, моя тактика получилась на славу.

Вследствие диалога не удалось узнать что-либо полезного. Я лишь прощупывал почву.

Руководитель третьего курса,

Венецкий Николай Константинович»

- Вроде всё невинно? – задал в тишину вопрос Ваня, оглянувшись на остальных. Те пожали плечами.

- Он писал про аудиозаписи. У тебя они есть? – поинтересовалась следом Саша. Я утвердительно кивнул и вытащил из кармана толстовки диктофон, поменяв пленку на ту, что была вложена в кармашек папки.

- Тут аудио столько же, сколько и записей – пять. Плюс одно дополнительное, подписанное как «Итоги». Я пока не слушал ни одно из них, оставлял для вас. Вместе наши мысли будут нейтральными, - с этими словами я щелкнул по боковой кнопке. Из динамиков пару секунд лился механический шум, а затем раздалось покашливание, какой-то шорох и свист чайника.

- Я слышал, что ты преуспеваешь в иностранном, - раздался сиплый голос брата и слегка насмешливый, - Сергей Иванович очень доволен тобой.

- С-спасибо, - робко отозвался в ответ Гордеев. Ира как-то странно дернулась, поежившись, - Николай Константинович, вы позвали меня из-за моей семьи, верно?

- Нет, Гриша. Понимаешь, я очень обеспокоен твоим состоянием. Ты очень нервничаешь без причины. Мне было интересно, не как преподавателю, но как человеку.

Последовало тихое сопение.

- Понимаете, Николай Константинович, я очень нервничаю просто потому что такой я человек. Хрупкий и уязвимый.

- Ты не умеешь давать сдачи? Ни разу не пытался оспорить или опровергнуть что-либо?

- Нет… Я находил блаженство в том, чтобы оставаться на нейтральной стороне, даже если все отвернуться от тебя. Так ты никогда не будешь ожидать слишком много или бояться самого страшного, потому что знаешь, что ты всегда между этим.

- Бесспорно разумная мысль, как для твоего возраста. Но ты не считаешь, что иногда можно позволять себе чуть больше, чем кажется?

- Человек - хрупкая ваза, которая слепила сама себя. И из маленькой вазы не сделать широкий кувшин. Я скорее буду трепетно хранить в себе прекрасные цветы, чем обилие пустых водянистых слов.

Тишина заполнила кассету на пару минут.

- Гриша, напомни, ты же у нас бюджетник? Но ты взят льготником, да? По какой причине?

Снова тишина.

- Давайте не будем об этом.

- Конечно, как скажешь. Как тебе чай?

- Больше предпочитаю холодные напитки… Когда пьешь что-то горячее чувствуется какая-то внутренняя слабость, будто температура ослабляет мышцы. Не очень приятно.

- Никогда не замечал. Но мысль интересная.

Почему Коля всегда так немногословен?! Мне казалось, образ в моей голове и то выразительнее разговаривает! Когда я уже было расстроился, Гордеев вдруг выдал совершенно неожиданный монолог.

- Интерес вырастает из общих факторов баснословства. Чем больше и красивее я буду говорить, тем интереснее это будет звучать для ваших ушей, Николай Константинович. Но правда в том, что мои речи могут быть пустышкой, которую услышат все, но смысла в ней будет не больше, чем в пустом мычании. Разве не по такому же принципу работают все педагоги? Нынешнее поколение привыкло слушать пустые слова, которые лишь воодушевляют их быть такими же пустыми. Другой вопрос – кому это выгодно?

Тишина.

- Не нужно отвечать, - я на миг услышал вздох Коли перед тем, как Гордеев оборвал его, - это лишнее, мы всё знаем и без слов, но не говорим. Мы всё слышим, но не воспринимаем. Нам так удобно – когда мы ничего не знаем. И чем больше у нас удобств, тем меньше нам хочется говорить.

Все ребята молчали, как и я. Впрочем, Коля судя по записи тоже не спешил продолжать диалог. Какое-то время слышался лишь шорох и тихое покашливание.

- Ты заболел? – неожиданно раздался удивленный голос Коли.

- Просто простуда, - поспешно отозвался Гриша, но его прервал звук нового сообщения. Минутная пауза, - простите, Николай Константинович, но мне пора! Это очень срочно! – стук, шуршание.

- Конечно, до встречи завтра, Гриша! – поспешно крикнул Коля, а в следующую секунду раздался стук двери, и запись оборвалась.

- Стоит это как-то комментировать? – задал я вопрос в тишину, длившуюся уже пару минут.

- Думаю, нет… - вздохнул Андреев, потирая плечо.

- Неожиданно глубокие мысли и достаточно длинные речи, как для Гордеева, - потерянно огляделась по сторонам Шилова, - есть у кого какие мысли?

- Единственные мысли после этого – какого черта, - выдохнул я, усаживаясь поудобнее и перелистывая документ на следующую страничку.

- Давайте размышлять логически. Смысл этой записи в том, что Гоша на льготных условиях в бюджетниках ходил. При этом он скрывают эту причину. Ирка, он тебе что-то об этом говорил? – оглянулась на девушку Саня. Шилова ошарашено покачала головой.

- Даже его мама. Она ничего об этом не рассказывала.

- Может, это просто какая-то, я не знаю, психическая болезнь? Хроническая депрессия там? – поинтересовался я у самого себя, - ладно, отложим это в коробку «Многочисленные вопросы без ответов». У нас её четыре документа, давайте не отвлекаться, а то мы до утра будем сидеть.

- А я не против, устроим ночную вечеринку! – воодушевился в миг Гусаров. Андреев с осуждением покосился на Ваню, но на удивление ответил:

- Мне тоже спешить не надо. Я предупредил Машу, что буду с вами.

- Ясно… - обреченно вздохнул я, устраиваясь поудобнее. Меня ожидает веселая ночка, да?

Я быстренько пробежался взглядом по краткому пересказу Коли. Это же запись первого сеанса, верно?

«Было наивно полагать, что наш разговор не повлияет на наши взаимоотношения во время первой беседы после того, как я взял его под наблюдение позавчера. Ректор был всеми конечностями за, лишь бы кто-то получил эту должность и от него отстали с напоминаниями. Я преследовал вовсе не эти цели, я действительно обеспокоен состоянием мальчика – он замкнут и не может нормально адаптироваться уже второй год.

Он пришел ко мне в то же время, в половину четвертого часа дня. Он был удивлен, что я принял его на консультации, считал, что никому нет дела. Стараясь вести себя дружелюбно, я предложил ему присесть на диване, рядом со мной. Он, покачав головой, с извиняющейся улыбкой сел на мое место, как и в прошлый раз. Видимо, моя методика возымела эффект, что же, я не против, если ему так комфортно.

Мы обсуждали меру справедливости и ценность жизни. В один момент он замер, уставившись в точку перед собой, а его губа дрогнула. Когда я спросил об этом, Гриша поспешно пришел в себя и, как ни в чем не бывало, продолжил. Проконсультировался с медсестрой – у Гордеева рассеянное внимание, он теряется в собственных мыслях, если их слишком много.

После того, как я попытался обсудить инцидент с его сестрой, он резко вскочил на ноги и, накричав на меня, выскочил из кафедры, я не успел даже окрикнуть его. В его глазах читалась паника и ненависть, но ни капли злобы в жестах, один лишь испуг.

Попытаюсь повторить через неделю.

Руководитель третьего курса,

Венецкий Николай Константинович»

- Ира? – я отложил папку и поднял взгляд на Шилову, тут же замерев. На лице Иры отразилась вселенская боль, - Саня, воду, быстро!

Я отдал принесенную Сашей кружку с водой Ире, которая, сделав пару глотков, глубоко вдохнула воздух. Потерев запястья, она благодарно кивнула мне и заговорила.

- Я могу догадаться, когда происходил этот диалог. Неделю до этого погибла его сестра, я столкнулась с Гришей в коридоре, он чуть не сбил меня, даже не заметив и не узнав меня. Казался очень напуганным.

- Значит это Коля его испугал?

- Мы все ещё не послушали диалог, - вздохнул Андреев, кивнув на лежащий на полу диктофон, - окажешь услугу, Гнат?

- Конечно, - я поспешно схватил устройство и прожал кнопку проигрывания.

- Здравствуйте, Николай Константинович, - раздался веселый голос Гордеева, шорох ткани, видимо, он скинул сумку на пол, - я слышал, что вы взяли на себя наблюдение за мной. Почему?

- Сначала, привет. Присядешь? – спокойно отозвался Коля.

- Нет, спасибо. Можно, пожалуйста, на вашем стуле, как неделю назад? – робко поинтересовался Гордеев.

- Конечно, - сквозь смешок ответил брат, - какие ещё гениальные мысли тебя посетили за эту неделю, друг мой незаметный?

- С каких пор мы друзья? – тихо хихикнул Гриша, - я рассуждал об искусстве. И мне показалось несколько несправедливым, как обходятся с начинающими художниками.

- В каком смысле?

- Ну… Профи дают советы, соблюдение которых ведет лишь к критике от зрителей, которые увидели знакомые стили, обвиняя в воровстве. А это было лишь обучение, по словам мастеров. Или вот, платные курсы по обучению – почему кто-то должен зарабатывать на том, что учит других людей не мастерству, а лишь познанию искусству, что можно сделать в одиночку спокойно, - флегматично, но тихо пробормотал Гордеев, - а вы как думаете, Николай Константинович?

- Звучит разумно. Я удивлен, что в таком возрасте ты так четко видишь алчность подобных людей. Но почему? У тебя есть желание узнать всё или ты как-то пережил подобное?

Диктофон пару минут выдавал лишь сопение, затем неуверенно заговорил Гриша.

- Моего отца ложно обвинили те, кто развел его на деньги. Я отлично вижу схему коррупции с тех пор. А такие вещи, как получение денег за обучение общедоступных принципов – легко.

- Поражающе, но твоя история достаточно трагична. Поэтому ты такой молчаливый – у тебя травма детства?

- Знаете, я в это не верю. Звучит абсурдно, будто чайник в очках.

Я прыснул в кулак. Мне это напомнило, как я на Хэллоуин в восьмом классе с Саней наряжал чайники в бутафорские очки. Они выглядели, как маленькие пингвины. Ой, у меня, по ходу, тоже рассеянное внимание.

- Ты так думаешь? Знаешь, по секрету расскажу – у меня младший брат в восьмом классе со своей одноклассницей чайники во всей школе нарядил в очки.

Меня передернуло. Все вокруг тут же перевели взгляд на меня. Спасибо, Коля.

- Вы про Игната, что ли? А одноклассница… Александра?

- Ага, они самые. Я иногда думаю, что их надо поженить, они идеально подходят друг другу.

Заткнись. Ты и так уже много лишнего незнакомцу наговорил. Хотя, есть же такой синдром – незнакомым людям, которым твои секреты не нужны, и они ничего для них не значат, выговориться намного проще, чем близким, которых ты боишься ранить своими чувствами. Звучит правдоподобно. Но в случае с Гордеевым это пока не работает. Поэтому Коля, видимо, решил показать ему, что они на одной волне, чтобы он расслабился и поплыл по течению. Брат, ты слишком наивен.

- Ну… Не знаю. Они милая парочка, конечно, но, по-моему, Александра не вытерпит темперамент Игната и недели.

Ах ты сволочь…

Коля заливисто рассмеялся, как и Саша рядом со мной. От этого стало ещё более неловко. И вообще, почему меня это так волнует?!

- Гриша?.. – длинную паузу, во время которой я, задумавшись, стыдился этого диалога, прервал обеспокоенный голос Коли.

- Началось, - шепотом шикнула Настя.

- А, да, извините, - рассеяно ответил Гордеев, его голос был каким-то чересчур тихим и слабым, - со мной такое иногда бывает – задумываюсь.

- Такое с каждым бывает, - хмыкнул Коля, - кстати, я хотел наконец обсудить то, зачем тебя позвал…

- Да?..

- Это насчет твоей сестры, понима…

- Нет! – раздался резкий крик, стук упавшего стула, что-то с треском разбилось, - пожалуйста, нет! Не об этом!

- Погоди, Гриша! – крикнул Коля, но я уловил поспешный громкий топот и оглушительный треск двери, - блин, кружка… Что это с ним?..

Запись оборвалась.

- Так… - выдохнул Гусаров, - значит у него случился панический приступ. Второй раз за две записи.

- Он был очень хрупким психически, - вздохнула Ира, обеспокоено глядя на записи Коли, - никогда не думала, что до такой степени…

- Значит, мы сейчас открываем для себя его новую сторону, - саркастично вздохнул я, - давайте не отвлекаться. У нас ещё три документа. Дальше – веселее, так же это звучит?

- Читай давай, - вздохнула Саня, пнув меня в плечо.

III

«Всю эту неделю я пытался наладить контакт с Гордеевым. Тот держался закрытым в себе, уходил от тем и постоянно избегал меня. Я не старался надавить на него, лишь был настойчивым в своих действиях. Такие методы, как по мне, должны были развязать ему язык, потому что он ко мне привыкнет за эту неделю. Не знаю, смог ли я достичь желаемого результата, но я пытался всеми силами.

Сегодня он пришел раньше обычного. На тот момент, когда я только ставил чайник, часы показывали лишь три часа дня, тогда в дверь коротко постучали. Он вошел после моего оклика, опасливо оглядываясь по сторонам. Я предложил ему чай, но он отказался, садясь на диван. Удивленный, я сел на свое место, мы неспешно начали диалог.

Он обсуждал погоду, фильмы, даже не вспоминая мой прокол с прошлой недели, под конец беседы, правда, он вдруг нахмурился, отведя взгляд в сторону. Неожиданно для меня он рассказал, что думает о случае с его сестрой. Для подробностей слушайте запись. После этого мы распрощались, наконец, спустя отведенный час, и он ушел, правда, напоследок оставил у меня бумажный самолетик, подписанный маркером «Лодка». Не знаю, к чему это, но работа ювелирная - гладкие края, до идеального состояния ровные стороны, бумага белоснежная, будто именно в таком виде её и распечатали изначально.

Мне показалось, что состояние Гриши с каждым днём только ухудшается. Постараюсь поскорее выведать источник, чтобы устранить его.

Руководитель третьего курса,

Венецкий Николай Константинович»

- Значит, после разговора о его сестре, ему стало хуже? – заговорил первым Гусаров, - и при этом он рассказал о том, что знает об этом преподавателю, но не своему психиатру? Что-то странно, не находите?

- Незнакомым легче рассказать о своих проблемах, есть такой синдром в психологии, - буркнул я, мотая вперёд пленку диктофона, - полагаю, Гриша не хотел, чтобы близкие люди беспокоились о нём.

- А в итоге свел себя к суициду, - проворчал Ира, - тоже не очень правдоподобно.

- Как раз даже очень, - вмешался Андреев, - такие люди, как Гриша, всегда думают и ценят в первую очередь других, а не себя. У них на уме лишь мысль о том, какие они жалкие, зато какие его близкие замечательные люди.

- А ты откуда знаешь? – удивленно приподнял я бровь. Женя пожал плечами.

- Я лишь делаю выводы, основываясь на базах психологии и собственных наблюдениях. Это не так сложно.

- Мы можем быть уверены, что в этом нет какой-то… таинственности? – оглянулась по сторонам Саша, - в смысле, то, как резко меняется настроение Гриши, звучит очень странно.

- Или сумбурно, я бы сказала, - закивала Настя, - насколько у него рассеянное внимание, что его настроение скачет, как на скакалке?..

- Тише! – цыкнул я, подняв ладонь вверх и отжав кнопку ускорения. Из динамиков полился скрип двери.

- Николай Константинович?

- Да, Гриша, проходи! Почему ты так рано сегодня?

- Не сидится в коридоре, - вздохнул Гордеев и, кинув сумку, судя по звуку, плюхнулся на скрипнувший под ним диван.

- Так, о чем ты хочешь сегодня поболтать? – дружелюбно, будто пропел, произнес Коля, вздыхая, видимо, сел на свой стул.

- Так, это нам не интересно, - кивнул я, снова нажав на кнопку. Выждал пару минуток и отжал.

- Поэтому ты считаешь, что зеленый цвет придает спокойствия всему? Из-за ассоциации у человеческих инстинктов зеленого с цветом природы? А природа, мол, родная среда? Интересная мысль. Наверное, как-то так это и происходит в реальности, - хмыкнул Коля. Гордеев неловко захихикал в ответ.

- Полагаю, вам интересно, что случилось с моей сестрой? – вдруг резко посерьезнел его голос, - это предсказуемо, учитывая, что вы спрашивали на той неделе.

- Да… - пробормотал Коля, - я хочу узнать.

- Даже если вы спросите меня, глупо узнавать у того, кто сам ничего не знает. Если в общих деталях, то она позвонила мне, попросила забрать её, а потом, не дав ничего сказать, бросила трубку. Я названивал ей, но… Она не поднимала… Когда я добрался до квартиры отца, дверь была открыта, его самого внутри и след простыл, а она… у себя в комнате, закрывшись изнутри, на кровати.

- Это, наверное, тяжелое зрелище… - прошептал Коля. Гриша в ответ что-то невнятно промычал.

- Не тяжелее, чем жизнь без сестры в принципе. Меня пугала не сама мысль, что её нет, а мысль о том, что её не будет. Знаете, тяжелое чувство, когда ты одинок на психологическом уровне. Ты говоришь, кричишь, но никто тебя не слышит или слышит, но не понимает. Мы живем в тот век, когда чувства в меру роста нашей интеллектуальности и морального устройства лишь усложняются, и нам трудно сдерживать их в своих мыслях. И тогда начинает болеть в районе сердца. Не потому, что сердце может чувствовать. А потому что та боль, что мы причиняем себе, могла бы убить нас, будь она физической, поэтому сердце и бьется – оно думает, что скоро мы умрем, кровоток ускоряется, пропускает через себя всё большие обороты и скорости. Наша кровь - это гоночные пути, по которым несется адреналин, заставляющий нас думать, что от внутренней боли мы готовы умереть.

- Твою мать, - выдохнул Ваня, отстранившись назад. И я могу его понять. Я поднял взгляд на Шилову, в чьих глазах читался лишь шок.

- Достаточно… Глубокие мысли для твоего возраста… - спустя пару минут выдохнул Коля, в его голосе читалось удивление и усталость, видимо, подобный ход идей заставил его напрячься сильнее прежнего.

- Я не прошу вас понимать, - будто прочитав мои мысли, пробормотал Гордеев, - мне просто надо выговориться. Когда не молчишь, на душе легче. Тем не менее, наше время уже вышло, Николай Константинович, - вздохнул Гриша, судя по шуршанью, поднимаясь с дивана, - до встречи на завтрашней лекции.

Пару минут после хлопка двери на записи стояла тишина. Затем вдруг тихим голосом Коля пробормотал.

- Он оставил самолетик?..

- Ребят, ну это полный отстой, - выдохнул Андреев, схватившись за виски, - я даже не думал, что Гордееву было настолько плохо! Он вовсе не показывал свою внутреннюю боль!

- Я считала, что он просто стеснительный, но у него было так много мыслей обо всем на свете, - прошептала, будто в трансе, Ира, уставившись в точку перед собой.

- Отведите Шилову в другую комнату. Ей надо прийти в себя, иначе она не выдержит самые трудные записи, - вздохнул я, потирая лоб. Благодаря врожденному скепсису, доставшемуся от отца, мне было не так трудно, как остальным, но то, каким тоном излагал Гриша свои мысли, заставило по спине пробежать мурашкам.

Когда Ира покинула гостиную с помощью Насти, которая тоже решила перевести тему, мы остались вчетвером, сидя на диване, вокруг диктофона. Никто не решался произнести фразу «Давай уже, не томи». И я их отлично понимал, меня самого изнутри грызло что-то… Вина? Вина за то, что я был слеп к такой очевидной проблеме? И правда, читать людей я так и не научился.

Наконец Андреев, шумно вздохнув носом воздух, на одном дыхании выпалил:

- Продолжай. Осталось совсем немного.

«Новая неделя – новые проблемы, это уже стало моим гимном.

Гордеев пришел, как и обещал, в положенное время, ни минутой позже, ни минутой раньше, не опоздал и не пришел раньше. Как только стрелки на наручных часах соединились, дверь раскрылась, и он вошел. На нём была марлевая повязка, а во время разговора он слабо хрипел. Простыл, бедняжка. Он снова сел на диван, так что мы продолжили диалог на том, на чем остановились в прошлый раз – что терзает его изнутри. Я был уверен, что за странным его поведением скрывалось что-то, но что было для меня загадкой.

Он начал говорить про семью. Не только про свою, про устройство семьи в целом. Я понимал, что с каждым новым диалогом наши мысли совпадают всё четче и четче. Даже дополняют друг друга, наверное, поэтому Гриша больше не стеснялся разговаривать со мной, его голос окреп и чуть поднял тональность от шепота, до не совсем внятного, но бормотания. После обсуждения семьи, он резко соскочил на тему смерти. И тут я мог лишь удивляться, как в таком молодом человеке скопилось столько ненависти к себе, что он так спокойно рассуждает о собственной кончине.

Так или иначе, Гриша, закончив свой рассказ, спокойно собрался и ушел, в его глазах не читалось никакой эмоции, однако я был уверен, что за маской, судя по тому, как искривилась его щека, скрывалась тоскливая улыбка.

Руководитель третьего курса,

Венецкий Николай Константинович»

- Как интересно все выходит, - мы уже не могли сидеть, поэтому бродили по комнате, - значит Гордеев начал рассуждать о смерти задолго до своего суицида. Версия с ним становится всё более и более правдивой, ибо доказательств тому, что его кто-то ненавидел, не было в принципе.

- Полностью с тобой согласен, - промычал Гусаров в кулак, - выходит, что, разговаривая с Николаем Константиновичем, Гордеев мог разделить свои чувства с тем, с кем они совпадали. И это объясняет причину самоубийства Гриши – после смерти Николая Константиновича, он вновь остался одинок.

- И поэтому он скопировал его записку, - продолжила за него Саша, - потому что у них совпадали жизненные ценности. По крайней мере, его и лирического героя работы Коли.

- Это вполне логично, что он скопировал записку, так? – растерянно поинтересовался у нас Андреев. Я лишь пожал плечами. Мне становилось страшно, что последняя запись была написана за пару дней до смерти Коли. Я просто боялся брать её в руки. Но пока впереди была запись диктофона, который я сжимал до боли в костяшках.

- Тогда, нам остается лишь узнать, что конкретно он говорил, так? – вздохнул я. Саня мягко взяла мою ладонь в свою, улыбнувшись. И я был чертовски ей благодарен за это. Сглотнув подступивший к горлу ком, я вдавил палец в кнопку «Play».

- В чем проблема нашего века, так это в том, что мы в потоке собственных важных дел забываем о том, что для нас ценнее всего в мире – наша жизнь. Да, вроде мы пока не собираемся с ней расставаться, но как же иронично выглядит, как миллиарды самоуверенных подростков жалуются на свою жизнь, не замечая собственных хороших сторон.

- А у тебя они есть?

- А вы видите, чтобы я жаловался? – саркастично парировал Гриша, - не вижу смысла, чтобы жаловаться на то, что не имеет смысла. Я был рожден, но я никчемен, у меня нет талантов, и я ничего не достиг. Нет смысла жаловаться на то, что ничего нет, верно?

- Но…

- Не надо втирать чепуху, что каждый человек может измениться, - выдохнул Гордеев, оборвав Колю, - мы оба отлично знаем, что это невозможно. Мы не Избранные и не герои фантастической новеллы. У нас развитие персонажа не происходит по мановению хотения автора. Это не так работает. Поэтому я могу лишь жаловаться на то, какие вокруг замечательные, но не любящие себя.

- А сестра… любила тебя? – вдруг тихо пробормотал Коля. Пару мгновений раздавалась тишина, а затем Гордеев заговорил.

- Любовь она абстрактная. Конечно, она меня любила, потому что она была родственницей, у родственников кровная связь, которая заставляет любить друг друга, от этого невозможно избавиться, каким бы чудилой не был твой родственник. Вопрос в том, знал ли я об этом? Да. Я провожал её домой, отводил на курсы, проводил с ней время на выходных, и я видел, что со мной в её глазах зажигается неизвестная искра, азарт. Но, когда я взглянул в её мертвые глаза, мне оставалось лишь осознать, как легко лишить человека эмоций – эти глаза были обычным стеклом. Я не видел в них часть её тела, будто инородный объект, попавший в глаз. Он был темнее, чем обычно, зрачки статично застыли в одном положении и уставились в одну точку. Сами глаза мало что значили без эмоций. Но, когда я перевел взгляд на её губы, я увидел слабую усмешку. Её позабавила собственная смерть. Может, ей было приятно осознавать, что чему-то пришел конец. Я жалею, что не интересовался её жизнью с отцом, да. Я не был в этом заинтересован, потому что наивно полагал, что отец не может навредить дочери. Но она жила среди хлама, на узкой раскладушке в маленькой комнате в самом конце квартиры, а отец шиковал, похоже, в гостиной. Они не были бедными, просто отец игнорировал родную кровь, живущую совсем рядом. И ведь проверка не докопается, всё было идеально. Я был так слеп к очевидным вещам. И осознал всё, лишь когда погас свет моих софит.

- У мира два лица, - сделав короткую передышку, во время которой раздавалось лишь судорожное дыхание Гордеева, - одно жестокое и алчное. А другое светлое и с оптимистичной улыбкой. И знаете в чем разница? Первое лицо из крепчайшей стали, а другое – из хрупкого китайского фарфора. Разница, казалось бы, небольшая, но дело не во внешности этих лиц. А в их прочности.

- Я понимаю, к чему ты клонишь, - вздохнул Коля, - несправедливость вещь суровая. Скажи… А как ты относишься к собственной смерти?

- К собственной? – удивленно переспросил Гордеев, - ну, как сказать. Знаете, с одной стороны, это трагичное событие, бесспорно. Но не понимаю, изменило бы оно что-нибудь, живя мы в другой эпохе. Живя в совершенно другом окружении. Может, дело не в том, что я бесполезен, а в том, что мне так предначертано. Кто знает, кто знает. Отвечая на ваш вопрос, скорее я нейтрален. Я пока не собираюсь умирать, но и жить дальше не имеет смысла. Может, я его и найду, но, опять же. Кто знает.

Я вдруг вздрогнул от помех, которые закрыли последнюю фразу Коли. Я судорожно отмотал назад, но помехи были на том же месте, полностью заглушая фразу Коли. Когда я попытался послушать дальше, меня остановил щелчок.

Пленка закончилась.

- Что это значит? – ошарашено уставился на меня Гусаров. Я, готовясь к худшему исходу, взял в руки последний документ из папки, который, как я считал, был последней записью Коли.

Но на деле это был приказ о понижении в должности наблюдателя, в связи со смертью в ДТП.

- Отлично, замечательно, прекрасно! – яростно сжимал я кулаки, расхаживая из стороны в сторону. Последняя запись от брата была посвящена гребанным помехам, которые скрыли его слова!

- Успокойся, Гнат, - осторожно проговаривая эти слова вновь и вновь, Саня ходила за мной попятам, отставая буквально на пару шагов, чтобы не наступать мне на пятки, - мы просто зашли в тупик. Но у нас есть определенные наметки на будущее.

- Вы о чем? – удивленно склонила голову набок Настя.

- Инвалидность Гордеева, - хмурясь, просипел Ваня, - блин, просквозил горло…

- Он поступил на бюджетную основу из-за инвалидности, непонятно по какой причине полученной, - напомнил ей Андреев, - и если мы узнаем, откуда у него инвалидность и какая, то получим ключ к разгадке причины самоубийства Гриши. Вы же слышали, он не планировал это, пока его жизнь окончательно не потеряет смысл, - обернулся он ко мне, - значит что-то в этом должно быть?

- Скорее всего, - кивнул я, остановившись. Ниточки снова предстали мной так ярко, будто были реальными. Они перепутались, но сейчас, приведя мысли в порядок, я плавно стал замечать сходства, ведущие к одной точке. Нужно узнать причину самоубийства Гордеева и как можно раньше – у нас оставалось не так много времени до каникул.

Я протянул руку вперед, сжав в кулак центр, куда стекались нитки. Они тут же рассеялись, а передо мной предстала суровая реальность. Если я хочу чего-то достичь, мне надо быть быстрее. А значит настырнее.

- Женя, - перевел я взгляд на Андреева, - твоя задача узнать, как можно больше о Гордееве из его школьных годов. Не знаю, поговори с учителями, школьным психологом в конце концов!

- Будет сделано, - кивнул Женя, хмурясь.

- Ваня, - я подошел к нему, положив руку на плечо, - постарайся узнать, как можно больше от Сергея Ивановича и Дианы.

- Постараюсь, - покашливая, согласился друг.

- Вы, девочки, - обернулся я к Сане и Насте, - завтра мы с вами будем интересоваться медкабинетом.

- Ты же не собираешься в него вломиться? – Саша с осуждением посмотрела на меня. Мои губы искривила косая ухмылка.

- Понимаешь, подруга, - хмыкнул я, приобняв друга детства за талию, отчего та зарделась, - чтобы найти ответ на нужный нам вопрос, мы должны играть нечестно. У нас всего полторы недели, мы не можем медлить. Ты меня понимаешь? – шепнул я на ушко старосте. Та уже горела адским румянцем, поэтому бездумно кивнула, - вот и молодец, - отпустив подругу, я вернулся в центр комнаты, довольно ухмыляясь тому, как легко её переубедить.

- А что делать мне?.. – робко приподняла руку Шилова, привлекая к себе мое внимание.

- А ты, Ира, будешь играть со мной в детектива, - хмыкнул я, собирая все документы обратно в папку, - будешь ходить со мной и помогать складывать детали. Я уже понял, что ты намного легче оцениваешь стрессовые ситуации, чем я.

- Принято, - кивнула Шилова, сжав кулак на кофте в районе груди.

- Час поздний, - взглянув на настенные часы, констатировал я, - вы останетесь на ночевку?

- Почему бы и нет, - вздохнул Андреев, - чай и крутые фильмы есть?

- Чур, я за мюзикл «Be More Chill»! – радостно воскликнул Гусаров, кидаясь к полке с кассетами, зная, что этот мюзикл там есть. Он его ярый фанат.

- Эй, дай и другим выбрать! – недовольно нахмурилась Саша, тоже подбегая к полке. Я лишь слабо ухмыльнулся, присаживаясь на пол у дивана. Впереди меня ждал веселая ночка кино, я полагаю?

Пятый абзац

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 Следующая ⇒