Внимание! 3 страница

Во времена Генриха IV они вернулись к простой пище поскольку он называл себя королем Гонесса где выпекали лучший хлеб во Франции.

Правда у французов бывали идеи которые можно считать американскими или восточными, жареная утка с апельсинами и фаршированная индейка с малиной, во времена Людовика XIV они ели цыплят индюшки и салат с орехами и яблоками.

Поваренные книги все XVII столетие были бестселлерами во Франции, и в предисловии к Дарам Комуса [11] сказано что «современная кухня это своего рода химия», так что ясно что поварское искусство всегда было логикой и модой и традицией, и это по-французски.

Мороженое которое пришло из Италии было фруктовым сделанным на воде и мягким но они французы на этой основе сделали твердое мороженое которое потом сами назвали неополитанским, то есть переиначили на свой лад.

Логика французского поварского искусства состоит в том что они привыкли всю провизию готовить так сложно как они были обучены и это было еще облагорожено иностранными влияниями которые вошли в моду и держались до смерти Людовика XIV но во времена Регентства сразу появилась куча вдохновенно-французских абсолютно французских поваров и блюд, у самого регента был набор серебряных кастрюль и он готовил вместе с придворными и как говорили серебряные кастрюли стоили не дороже того что он в них клал. Больше половины нынешних прославленных блюд были придуманы двором, мужчинами и женщинами, великие любовницы той поры были либо очень благочестивы либо отлично готовили а иногда и то и другое, все важные лица при дворе интересовались приготовлением пищи.

Созданные ими блюда были названы в их честь, можно не сомневаться чаще всего придумывали эти блюда их повара но честь доставалась придворному и моду на них вводил он.

Людовик XV сам варил себе кофе, он никогда никому не доверял свой кофе.

Особым отличием всех блюд тех времен были соусы, блюда почти всегда славились благодаря своим соусам, приготовление было важно но соус венчал дело. Продуктов из которых стали делать фарш для этих блюд стало тогда гораздо больше.

Другим открытием того времени было употребление яичных белков чтобы можно было загустить соус ими а не хлебными крошками, легко понять что это революционизировало приготовление блюд и соусов. То было чисто французское изобретение.

Революция конечно задушила поварское искусство как это было и при Наполеоне который не сознавал что он ест, он редко выражал предпочтения но просил своего повара подавать ему мясной хлеб, и его испытывавший отвращение повар готовил сложное блюдо из мелко нарубленных ингредиентов, а Наполеон ел не понимая что это не то.

А когда Антонин Карем[12] чтобы спасти французское поварское искусство начал готовить, это он создал нынешнюю французскую кухню но конечно уже очень упрощенную потому что с тех пор ни продукты ни работа не имеют никакого значения.

Он положил в основу своих соусов сок говядины телятины и пяти индюшек и в результате должно было получаться не больше кварты соуса.

Опять же вполне традиционно он вернулся к известным сложным блюдам чуть ли не средневековой Франции и Ренессанса но их вкус был облагорожен и усложнен всеми теми пищевыми продуктами которые появились в стране за это время.

При Луи-Наполеоне писатели и поэты стали ценителями и критиками поварского искусства как и финансисты и двор, так Дюма написал поваренную книгу, и это продолжалось до осады Парижа немцами тогда в подвалах готовили так же старательно поскольку знали как припрятать удивительные вещи которые им во Франции полагалось есть.

Когда в середине XVII столетия в моду вошли рестораны все кому хватало денег ходили туда и благодаря этому узнали как полагается есть, в ресторанах работали великие повара и на самом деле через рестораны хорошая кухня и мода на нее всегда расходилась по Франции.

Рестораны продолжали традицию популяризируя сложное и утонченное приготовление пищи которую нельзя было приготовить на примитивной домашней кухне и так все и шло пока не была установлена республика после осады Парижа когда более-менее одновременно все даже самые скромные люди среднего класса осознали великолепие блюд французской кухни пусть и приготовленных небезупречно. Но во многих местах и сейчас готовят прекрасно и готовят прославленные блюда и это возвращает меня в Париж который я впервые узнала когда еще существовало Caf& #233; Anglais.

Caf& #233; Anglais выражало свою гордость французской кухней через совершенное приготовление простых блюд, седло барашка было так идеально и ровно подрумянено что оно само по себе становилось интригующим и умиротворяющим, в Voisin жареный цыпленок отличался таким же совершенством, соусы в этих местах были не сложные а простые зато совершенные, то было начало XX столетия.

Тогда же когда работали эти рестораны которые превратили невероятную сложность в невероятную простоту появились рестораны для среднего класса где простоту стала вытеснять тяжеловесность, была также кухня для низших классов, где простота делалась отчасти примитивной и потому понятно все по-прежнему говорили о приготовлении пищи.

Будь то французская столовая или французский ресторан там всегда повисает тишина когда подают новое блюдо независимо от того простое оно роскошное или сложное, тишина повисает всегда но Париж немножко разочаровывает провинциалов когда они приезжают туда впервые.

Я помню мне рассказывала одна француженка что еще помнит как в детстве когда они жили в провинции какое это было чудо какой восторг когда приезжали парижане и привозили с собой парижскую еду. Теперь сказала она парижане у нас покупают все что можно вроде сладких пирогов или блюд которые можно взять с собой в Париж. Провинция сохранила более высокие требования к кухне чем Париж.

В общем в период перед войной кухня несомненно переживала упадок, об этом всё еще говорят, тишина при виде нового блюда никуда не делась, в провинции еще есть хорошая еда, но парижская еда больше не удивляет изысканностью и совершенством. А потом была война.

После войны началась американизация Франции, появились автомобили которые не давали сидеть дома, коктейли, огорчение от того, что приходится тратить деньги а не беречь, потому что траты всегда огорчение для французов, если они могут сберечь жить интересно, если они тратятся жить скучно, затем появились электрические печи и необходимость стряпать побыстрее, словом французское поварское искусство закатилось и осталось совсем мало домов практически в Париже их нет где кухня считается искусством.

Но потом оно понемногу стало появляться снова. Люди поговаривали о каком-то отдаленном городке где какая-то женщина готовит, по-настоящему готовит и все стали выбираться туда не считаясь с тем что это далеко, был образован Клуб ста чтобы поощрять поварское искусство, вслед за Клубом ста образовался Клуб четырехсот.

Жила одна женщина в маленьком захолустном городке в Центральной Франции. Она и ее муж которые были слугами в одном из семейств Франции где все еще придавали значение кухне унаследовали маленькое кафе в этом городке который находился далеко от всего даже от железной дороги. И она стала готовить, посетителей не было кроме нескольких рыбаков и местных торговцев и каждый день она готовила для них самый лучший обед и как-то раз после двух лет такой жизни случайно зашел человек из Лиона, адвокат, и ему очень понравился обед и он спросил возьмется ли она приготовить на дюжину человек которые собирались отпраздновать орден Почетного легиона одного из них и она сказала да, и с тех пор место это приобрело известность и она всегда уставала потому что готовила с таким же совершенством.

Еда была простой казалось XX столетие хотело чтоб она была простой но она стала и менее утонченной и чуть более жирной чем в великих парижских ресторанах.

Парижской кухни больше не было, была провинциальная и Парижу пришлось учиться у провинции вместо того чтобы провинция училась у Парижа.

В 1938 году в последнем сентябре когда война еще не началась один из наших друзей тут в деревне, замечательный повар и замечательный гурман был мобилизован в чине капитана резерва и ему предстояло отвечать за целый гарнизон. И у меня есть его прелестная фотография, его щелкнул случайный гость, польский журналист, на ней он свирепо глядит на солдата и между ними идет такой разговор. Вы нам сварите, спрашивает капитан д’Эгю, хорошее ризотто, не могу, мой капитан, говорит солдат который работал поваром в одном из больших парижских ресторанов, потому что у меня нет основы для соуса. Основы для соуса, сказал капитан который побелел от ярости, у вас есть продукты из которых его готовят, есть все что хотите и вы не можете сделать соус вам нужна основа, что вы имеете в виду под основой. С вашего позволения, сказал дрожа солдат, в Париже у нас всегда есть основа для соуса мы используем ее чтобы смешать соус. Да, сказал капитан д’Эгю и у него такой-то вкус. Дайте-ка я покажу вам как готовят по-французски. У вас есть продукты и вы делаете соус.

Ну а теперь в 1939-м война снова началась и солдаты все поголовно говорят о том как их кормят, и возможно когда они вернутся произойдет новый французский кулинарный взрыв, тот тоже не сразу готовился, после войны 1914-го иностранные влияния выветрились и теперь все снова сидят по домам и естественно задумываются о еде.

Что вы в самом деле прежде всего узнаёте о французах одну из первых вещей озадачивающих вас так это то как они настаивают на своей латинскости. Итальянцев и испанцев они латинянами не считают а они французы латиняне, настаивают на том что они галлы но все равно латиняне. Я в конце концов поняла они имеют в виду что латинский дух ими галло-римлянами сохранялся в большей чистоте чем в Италии которая утратила свою латинскость когда ее одолели варвары и так не восстановила ее, они могли воспринять формы и символы Рима но по существу латинская культура ушла из Италии а в Испании ее никогда не было поэтому истинным ее домом была Франция. В этом немалая доля правды. Сначала я не понимала о чем это они говорят но постепенно стала ощущать что они хотят сказать своей латинскостью.

Они конечно имели в виду логику, единственными людьми которых интересовала логика были римляне, логика потому что логичные люди никогда не бывают брутальными, не бывают сентиментальными, не бывают небрежными, не бывают интимно-фамильярными, короче говоря они спокойные и интригующие, это и значит, что они французы. Французы разбираются в войне потому что они логичны, они не любят идти на войну потому что они логичны, быть логичным значит быть латинянином. Вот что я постепенно поняла. У меня ушло много времени чтобы понять это по-настоящему.

Быть латинянином значит быть цивилизованным быть логичным и быть модным и французы такие и есть и знают это. Они объясняли это столькими способами что на то чтобы понять их ушло очень много времени, и пожалуй лучше всего я поняла это из объяснения их системы образования.

Отношение французов к Наполеону пожалуй самая любопытная их черта, потому что Наполеон был латинянином только пока был солдатом, он не был цивилизованным он не был логичным он не был модным. Это в самом деле единственный случай за всю их историю когда они не были до конца французами, но это было вполне естественно революция сделала их сентиментальными и как ни странно пока не началось движение романтизма они не стали снова французами. Из-за того что он не был французом Наполеон обладал для них шиком и кроме того то был единственный случай за всю их историю когда восторжествовали идеи пропаганды и попытки заставить других думать как думали они сами. Пропаганда это не по-французски не цивилизованно хотеть чтобы другие верили в то во что верите вы потому что суть цивилизованности в том чтобы оставаться собой каков ты есть, а если ты остаешься собой каков ты есть ты конечно не можешь оставаться кем-то еще, не твое это дело. Именно из-за этого понимания цивилизованности Париж всегда был домом для всех иностранных художников, они французы дружелюбны, они окружают вас атмосферой цивилизованности но изнутри вы целиком предоставлены сами себе. Их логика также не позволяет им быть пропагандистами. Если и существует на свете одна-единственная вещь в которой нет логики это пропаганда, это также одна-единственная вещь которая не имеет никакого отношения к моде. Между и модой и пропагандой очень интересная разница.

Я люблю слушать как французы рассказывают о своем образовании. Естественно все во Франции рассказывают о своем образовании потому что в конце концов образование неизбежно связано с цивилизацией. Вам говорят, я помню, как Рене Кревель рассказывал о своем образовании, о влиянии лицея, оно не создает особый тип личности и особые манеры как подобные школы северных народов но просто оказывает влияние на ум. Франсуа д’Эгю говорит лицей, потому что они были основаны Наполеоном и чеканили ваш ум, coll& #232; ge или boite[13] католической школы формируют ваш характер но не ум. Ну тот что вам достался. Споры об этом бесконечны и образование всегда наводит на вопрос о латинскости. В то же время вы испытываете гордость от того что принадлежите к крестьянскому племени и гордость от того что в юности вы всегда были готовы к революции. Помню как Лоло которого мы очень любили всегда говорил что он крестьянин, ну возможно он мог быть крестьянином но был ли. Он был крестьянином, так он говорил, он был молод и был революционером, так он говорил, и то чем он восхищался он оглашал красивым раскатистым голосом, прямо королевским. Он многое объяснил нам о революциях.

Он сказал, что все французы должны быть революционерами, то есть они должны быть бунтарями не важно по какому поводу но они должны быть бунтарями, не ради известности а ради цивилизации. Как можно стать цивилизованными если вы не пережили период бунта, потом вы должны вернуться в свое до-бунтарское состояние и тогда уж вы станете цивилизованным.

Все французы-мужчины знают что нужно стать цивилизованным между восемнадцатью и двадцатью тремя и что цивилизация приходит к вам через отношения с женщинами постарше, через революцию, через военную дисциплину, через побег откуда-нибудь или через подчинение кому-нибудь, после чего вы стали цивилизованным и жизнь идет как надо на латинский лад, жизнь умиротворяющая и интригующая, вот теперь жизнь цивилизованна, логична и модна короче говоря жизнь как жизнь.

Одна из трудностей которую переживает послевоенное поколение состоит в том что называется нашим временем. Об этом мне сказал один француз, он сказал война не цивилизованна и молодежь которой от восемнадцати до двадцати трех и которая воюет упускает время чтобы цивилизоваться. Война не может цивилизовать молодых, чтобы цивилизоваться нужна частная жизнь, известность производит такое же действие как война которая конечно не дает цивилизоваться.

Как раз в этом и состояла беда компании сюрреалистов, они упустили время чтобы цивилизоваться, они использовали свой бунт не как нечто частное а как прославляющее они хотели известности а не цивилизованности, и на самом деле они так и не преуспели не стали умиротворенными и интригующими, они так и не преуспели в том, чтобы почувствовать себя по-настоящему модными и безусловно не преуспели в том, чтобы стать логичными. Это возвращает меня к Парижу между 1900-м и 1939-м.

Кто-то кто хорошо знал Дебюсси рассказал мне на днях что Дебюсси гордился тем что он крестьянин которым он конечно не был но так себя сознавал и что он французский музыкант. Он говорил что немецкая музыка кончилась вместе с империей и потому французская музыка музыка цивилизации, логики и моды может и в самом деле появиться. Вряд ли он говорил в точности этими словами но подразумевал именно это.

Он также говорил что империя явно не пошла на пользу Германии потому что в музыке ничего не происходит она Исчезла вместе со Штраусом. Он также сказал как-то раз сказал что у Эрика Сати замечательное дарование но он не умеет трудиться. А вот он крестьянин и верит в труд. Как всякий крестьянин.

Во французской жизни есть и странные особенности. Во Франции к молодой девушке относятся как к молодой девушке, она молодая девушка пока не становится замужней женщиной когда она больше не молодая девушка, но и, это удивительно, молодая девушка двадцати одного или двадцати двух становится школьной учительницей а во Франции в деревне школьная учительница должна жить одна в школьном здании. Молодая девушка должна добраться до горной деревни или до деревни на равнине или в любом другом месте а школьное здание обычно стоит не в самой деревне а на заметном расстоянии от нее совершенно отдельно и там же находится жилье для учительницы, и там она живет одна, она может быть совсем молоденькая но живет одна в пустом школьном здании, делает свою работу, питается и живет одна.

Когда я по-настоящему осознала это я удивилась и сказала разве это не противоречит отношению к молодым девушкам и необходимости их защищать, нет сказали мне, это понятно, и если понятно что не случится ничего такого чего не должно, оно и не случится и в самом деле ничего и не случается. Даже одиночество кажется не мучает на самом деле даже если школьное здание находится в горной деревушке подолгу занесенной снегом.

Это удивляло нас но не удивляло французов.

И снова вернемся к двадцатому столетию.

Типичной чертой двадцатого столетия была идея серийного производства, одна вещь должна быть точно такой как другая, все должно быть сделано одинаково и в больших количествах.

Как я говорила у импрессионистов была идея что нужно писать по картине в день а лучше по две в день, утром и вечером. То было девятнадцатое столетие, а потом двадцатое столетие поверило что живопись должна быть совершенно субъективной а не объективной, что нарисованы должны быть мысли а не увиденные вещи. И потому написать можно было даже больше чем одну картину в день или две или даже четыре потому что законченные мысли приходят постоянно, и все они думали что придумали мысль и если эту мысль написать картина завершена.

Двадцатое столетие не интересовалось впечатлениями, оно не интересовалось эмоциями оно интересовалось концепциями и такова была живопись двадцатого столетия.

Концепции всегда были связаны с тем что Земля круглая и что все всё про это знают и что есть безграничное пространство и все всё про это знают и если все знают что Земля круглая и все всё знают о безграничности пространства первое что они делают это изображают свои концепции этих вещей и живопись двадцатого столетия так и поступала.

Но, и это очень важно французский реальный мир никогда не отделял себя от земли, Земля круглая и все всё об этом знают, но если и так, земля все равно есть, она все равно тут рядом.

Они французы были единственными кто в самом деле знал что она тут рядом, и это несмотря на то что именно во Франции создавались искусство двадцатого столетия и его литература.

Мне было очень приятно как-то раз когда жена местного доктора, и он и она любят немного повозиться в земле а здесь когда вы возитесь в земле, вы не просто выращиваете растения, вы ведете себя-по-римски, по галло-римски, а можно отследить даже и более далекие вещи. Да, как-то раз мы поехали в автомобиле и она сказала как-то раз когда рабочие начали прокладывать эту дорогу здесь на этом уступе лежали предки, кучи их костей. Здесь всегда так жизнь и смерть смерть и жизнь и земля здесь ничего не нужно помнить и даже говорить об этом, по этой причине французы не сочиняют лирическую поэзию. Они не удаляются на достаточное расстояние от земли чтобы увидеть ее, они изображают ее, но не поэтизируют ее.

Как всегда искусство это пульс страны. Я недавно думала о хорошем названии для книги по искусству. От Бисмарка до Гитлера всем видно что с 1870-го до 1939-го в Германии не было искусства. Когда страна находится в таком состоянии что люди которые любят покупать вещи не могут ничего найти и купить что-то идет не так.

Когда-то я пересекала американский континент, это было много-много лет тому назад и мы застряли в прериях и не было паровоза чтобы доставить нас куда-нибудь, появился газетчик который продавал в поезде разное появился и предложил нам купить десять бананов за десять центов и тут же прибавил, когда газетчик предлагает вам десять бананов за десять центов вы знаете что что-то идет не так.

Значит в стране когда в ней нет искусства которое естественно для нее что-то идет не так. С тех самых пор как Германия стала империей там не было ничего что кто-нибудь хотел купить а купив захотел отдать в музеи, ни музыку ни керамику ни поэзию, и значит там что-то идет не так. Состояние империи это не здоровое состояние.

Кстати об одной очень интересной вещи.

Естественно Францию никогда не интересовала английская живопись и лишь совсем недавно там демонстрировалась выставка Блейка и Тернера. Французы были удивлены, они почувствовали что так или иначе здесь есть что-то нужное более позднему двадцатому столетию. Подобным же образом многих из нас поразила живопись молодого англичанина Фрэнсиса Роуза[14], в конце концов если вы знаете что Земля круглая и пространство безгранично, что ж ладно о чем еще говорить. Факты это факты. Это факт, узнаем о нем но помнить его незачем. Все важные факты нужно знать а не помнить как французы о земле, и поэтому впервые за долгое время явления природы, гром и бури и горы и птицы стали средой где надо жить. Англичане которые живут в этой среде естественным образом недоумевают оттого, что двадцатое столетие утратило жизненную силу для воссоздания этих вещей они англичане вновь отыскали новое в старом, в том что было для них естественно и поэтому на эту войну в 1939-м они идут как на свою, идеи не важны, важны свет и очарование.

Французы с их чутьем на моду знают что англичане нашли себя снова и говорят, cette fois nous avons un alli& #233;, les Anglais [15].

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Люблю односложные слова они очень к месту во французском приказе о всеобщей мобилизации. В печатном тексте перечисляются все подробности и речь идет о войсках de terre, de mer et de l'air [16]. Производит сильное впечатление когда это висит в каждой деревне.

Казалось бы, загадка почему интеллектуалы всех стран всегда хотят иметь такое правительство которое неизбежно будет обращаться с ними плохо, так сказать будет подвергать их политической чистке в первую очередь. Так было всегда начиная с Французской революции и до сегодняшнего дня. Это было бы загадкой если бы не знать что Земля круглая а пространство безгранично. Думаю именно это заставляет интеллектуала так страстно жаждать всеуравнивающего правительства которое сами они переносят так плохо.

И вот начинается война и у нее есть свои преимущества, она на самом деле повышает изоляцию, в военное время появляется намного больше людей, животных, домашней птицы и детей чем в мирное время, но война на самом деле усиливает изоляцию и это интересно.

Давняя французская приятельница, мадам Пьерло, как-то сказала мне что ей сейчас восемьдесят восемь и она сказала что ей сейчас гораздо чаще говорят комплименты чем когда она была очаровательной молодой женщиной. Фицджеральд как-то сказал мне как легко очаровывать пожилых. Но это не вся правда старым тоже очаровывать легко.

Возможно эта война вновь придаст вес возрасту, последняя война совершенно уничтожила возраст, но я нахожу что жизнь неминуемо делается спокойнее когда возраст учитывается.

Что вновь делает эту войну реальной. В военной форме говорят французы все выглядят моложе и потом когда военную форму снимают все сразу так стареют. В последнюю войну все так долго носили военную форму что перестали ее замечать но теперь форму то вводят то отменяют мобилизации и демобилизации то объявляют то отменяют как Бернард Фэй[17] недавно написал я вернулся в Париж и так много моих друзей были демобилизованны они из-за этого чувствуют себя потерянными.

И поэтому возраст снова учитывается.

Но опять же случилась ошибка с Кики Венсан.

Мне это рассказала мадам Шабу. Та самая которая в этих местах лучше всех готовила зайца в горшочках, это она рассказала как она и ее муж и двое друзей пришли пообедать в кафе где они ввели в моду свое особое фирменное блюдо зайца в горшочках и когда им принесли это самое блюдо и повисла тишина та самая тишина которой французы всегда встречают особое блюдо, их друг чуть не плача сказал нам ничего не оставили ни одного мягкого кусочка, не осталось ничего кроме лопаток и ног и голов, ни одного кусочка которые так прекрасно вырезают из средней части тушки. Так что теперь мы не можем смотреть на зайца в горшочках не вспомнив о мягких кусочках отсутствие которых доставляет такое великое огорчение.

Мы встретили мадам Шабу когда она выходила из гарнизонной казармы и спросили что вы там делали, ах сказала она я ходила к капитану узнать о Кики, Кики Венсан.

И мы тут же захотели чтобы она рассказала нам.

Женщина на рынке которая продает масло и сыр привыкла перед войной 1939-го приезжать в фургоне запряженном белой лошадью. А теперь началась война, и лошадей реквизировали и она приехала в старом автомобиле. Мадам Шабу купила масла и сыру и спросила все ли здоровы дома, и у торговки маслом слезы закапали прямо на сыр. Здоровы все кроме Кики. Но у вас же не забрали Кики, спросила мадам Шабу, о забрали последовал ответ, ему уже двадцать лет славному нашему Кики но он выглядит моложе, он всегда казался моложе своих лет так что когда забирали лошадей мы не могли доказать что ему двадцать но ему двадцать и он всегда высовывал голову из стойла конюшни это как раз напротив моей кухни и мы привыкли все вместе разговаривать и мой муж говорит это ничего но он страдает и дети когда мы выходим из дому спрашивают где Кики Венсан, он вернется и конечно хотя он не выглядел на свой возраст ему уже двадцать и он конечно не вернется. Мадам Шабу сказала что если знать его номер можно пойти поискать его скорее всего он не так далеко, поэтому она пошла к капитану с номером 73726 а внизу написано Кики на листочке бумаги, двух лошадей еще не отправили но у них не тот номер у нее их номера записаны тоже 72943 и 74056 но это не Кики. Капитан сказал что если бы он знал раньше он бы мог спасти Кики но теперь Кики пропал.

У меня два листочка бумаги с номерами но Кики обречен, в армии жизнь у лошадей тяжелая так что Кики Венсан обречен.

Французы любят называть животных на новый лад, человеческие имена меняются мало, но называя животных они любят следовать моде.

Мне всегда нравилось что французских мальчиков часто зовут Жан-Мари, можно использовать женское имя вместе с мужским, это освящает мужское имя когда к нему добавляют женское, и это цивилизованно, логично а может быть и модно, и так было всегда.

Но имена животных это другое дело, это привычные имена но бывает иначе. Помню какое удовольствие я испытала когда фермер позвал одного из своих быков: Ландрю, это в самом деле его имя спросила я, ну да сказал он, это не потому что он убийца[18], о нет, сказал он, просто мне так нравится. Конечно большинство сук зовут Диана, это неизбежно, но у всех терьеров английские клички, их зовут Джимми или Том, а одного назвали Ники Бой де Белле.

Нашу собаку зовут Баскет и французам этом нравится, хорошо звучит для французского уха и прекрасно сочетается с месье, все зовут его месье Баске& #769; т чтобы рифмовать с casquette [19].

То был наш первый Баскет.

То был наш первый Баскет и он был пострижен как настоящий пудель и он умел служить и здороваться и ему исполнилось десять лет и прошлой осенью после нашего возвращения в Париж он издох. Мы плакали и плакали и в конце концов все нам сказали заведите другую собаку и заведите поскорее.

Анри Даниель-Ропс сказал нам возьмите такую чтобы была как можно больше похожа на Баскета и дайте ей такое же имя и мало-помалу все перепутается и вы сами не будет знать какой это Баскет. Сами они так поступали дважды с их маленькой беленькой болонкой по кличке Клодин.

А потом я повидала Пикассо, и он сказал нет, никогда не берите собаку той же породы никогда, он сказал я как-то попробовал и это было ужасно, новая напоминала мне о старой и чем больше она была похож тем мне становилось хуже. Положим, сказал он, я бы умер, и вы бы пошли в город и поздно или рано встретили какого-то Пабло, но не меня а похожего. Нет никогда не берите собаку той же породы, заведите афганскую борзую, у него была такая, и Жан Гюго[20] сказал что я могу завести борзую, но они такие грустные, сказала я, они подходят испанцу, а я не люблю когда собаки грустные, заводите какую хотите но не такую же самую, и пока я уходила он твердил не такую же самую не такую же самую.

Мы пробовали подобрать такую же и совсем другую и нам предложили большого белого пуделя похожего на теленка и в белых пятнах и других очень противных щенят с маленькими розовыми глазками и потом мы наконец нашли еще одного Баскета, и мы его взяли и он очень веселый и не могу сказать что мы уже путаем старого и нового но конечно le roi est mort vive le roi [21], это нормальное душевное состояние так смотреть на вещи нормально.

Я немного волновалась что скажет Пикассо когда увидит нового Баскета который был так похож на старого Баскета но к счастью новый Баскет стоял на задних лапах в какой-то странной позе немного напоминавшей как стоят афганские борзые хотя Баскет новый Баскет чистокровный пудель, и я обратила на это внимание Пикассо когда мы гуляли с нашими собаками и встретили его на улице и это примирило его с Баскетом.

Довольно забавно что французы говорят заведите такую же собаку а испанец говорит заведите только не такую же. Француз сознает что le roi est mort vive le roi и это неизбежно а испанец не сознает неизбежность сходства и продолжения. Просто не сознает этого а француз просто сознает.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 Следующая ⇒