Алекпер Алиев 11 страница

- Погоди, - решительно сказал Али, - я что, совсем слёг, чтобы брат Сафарали остался голодным и бездомным?! С этого дня ты начинаешь работать в моей лавке. Не беспокойся, лужение – не такое сложное дело, как может показаться. Научишься.

И в самом деле, Махмуд с легкостью освоил новое ремесло. Вскоре он уже выполнял большую часть заказов, хорошо зарабатывал, а Али не было нужды самому сидеть в лавке. А после смерти Исмет он и вовсе перестал там появляться, проводя все дни на могиле дочери и дома, с семьей. Когда же через два месяца после трагедии, найдя в себе силы, все же зашел в лавку, то ощутил огромную гордость за Махмуда. Мало того, что парень ловко управлялся с делами, так с его помощью у них еще и новые клиенты появились, и прибыль возросла вдвое.

***

В августе 1941 года Германия планировала устроить погромы в разных иранских городах. Держать Иран под контролем нацистам с каждым днем становилось все труднее, и все отчетливее была слышна тяжелая поступь СССР и Британии. А потому Германия взяла под прицел советское посольство в Тегеране, а заодно – и всех советских граждан, проживающих в этой стране.

Но планы немцев провалились – СССР оказался проворнее, и в том же 41-м году советские войска вошли в Иран, который не мог сопротивляться такой мощи. Военачальники дали дёру, и Красная армия, напав со стороны Азербайджанской ССР, за короткий срок заняла Тебриз, Гилян, Мазандаран и Хорасан. А после того, как с юга заявились еще и английские войска, правительству Али Мансура не оставалось больше ничего, кроме как подать в отставку. Еще недавно чувствовавший себя в полной безопасности Реза Шах теперь вынужден был сесть за стол переговоров, подписать с Британией и СССР договор о сотрудничестве и уступить свой престол сыну, Мохаммеду Реза Пехлеви.

Не успевших сбежать немцев и их подручных ловили и казнили без суда и следствия. Лишь немногим из них удалось сохранить свою жизнь, но и они были отправлены в ссылку. Охваченные паникой немецкие агенты при каждом удобном случае устраивали провокации, поджигали магазины и нападали на советских и английских военных. А те, в свою очередь, расстреливали их на месте, делая это отчасти даже демонстративно – чтобы другим неповадно было.

В течение двух лет на территории Ирана была проведена столь тщательная работа по обеспечению безопасности, что, когда в 1943-м Черчилль, Сталин и Рузвельт встретились в Тегеране, немцам при всем желании не удалось саботировать эту историческую встречу.

Выйдя на свободу, иранские оппозиционеры основали партию «Тудэ». Хотя состояла она, преимущественно, из персов и азербайджанцев, было в ней также и немало курдов. Но, вне зависимости от политического устройства, власти Ирана всегда категорически отвергали идею предоставления азербайджанской области автономии. Так получилось и на сей раз.

В декабре 1945 года иранские азербайджанцы, создав собственный парламент, сформировали автономное правительство. Одновременно с этим национал-демократические движения начались и в Иранском Курдистане. Во главе их стоял губернатор Мехабада Кази Мухаммед. И хотя азербайджанцы и курды желали не полной независимости, а всего лишь автономии, режим Пехлеви был намерен силой заставить их отказаться от этих требований.

Царившая в стране напряженная общественно-политическая ситуация заставила встрепенуться и молодых людей наподобие Рустама. В иранском Азербайджане стремительно распространялись коммунистические идеи. Рустам, чье детство прошло в социалистическом Азербайджане, и другие выходцы из переселенных семей, объединившись с местными единомышленниками, составили молодежное крыло «Тудэ». Улицы Тебриза украсили лозунги «Равенство», «Братство народов», и «Власть рабочего класса». Семнадцатилетний Рустам, проштудировавший «Капитал» Карла Маркса и работы Ленина, уже выступал с пламенными речами перед школьниками.

Источником вдохновения для Рустама была фраза Карла Маркса о том, что «Судьбу народов обеспечит социализм, а для этого люди должны сперва прийти к этим идеям сами, а затем привести к ним свои семьи, окружение и, наконец – народы». Но в собственной семье воплощать эту доктрину в жизнь ему все никак не удавалось. Что бы ни говорил Рустам, мать его молча со всем соглашалась. Не имея ни малейшего понятия об устройстве мира и даже об исламе, к которому она формально принадлежала, Марьям не вникала в то, что говорит сын, а лишь отделывалась от него фразой «пусть будет по-твоему». А набожность отца Рустам считал самой большой преградой на пути воздействия на семью. Он каждую ночь спорил с Али, приводил цитаты из Маркса и не мог понять, почему отец все еще упрямится и не хочет сдавать своих позиций. Али говорил, что коммунизм несовместим с исламом, потому что он отрицает Бога, но при этом ему очень нравилась идея равенства. А еще больше ему нравилось находить аналоги коммунистического равенства в самом исламе. Он говорил, что, дескать, об этом же самом написано и в Коране: перед Аллахом все равны, и в Судный день исчезнут любые иерархические различия между людьми. Рустам саркастически смеялся и заявлял, что у религиозного равенства нет ничего общего с равенством реальным. Но Али пропускал это мимо ушей и был непреклонен, а после каждого критического высказывания сына в адрес Аллаха, громко восклицал «Прости господи, раба твоего грешного! » и качал головой.

Не сумев затащить отца в лоно коммунизма, Рустам ежедневно вел политические беседы с пятнадцатилетним Нураддином, часто брал его с собой на собрания и вообще всеми силами старался воспитывать брата в коммунистическом духе. И хотя тот быстро попал под влияние, но не горел особым желанием ходить после уроков на такого рода сборища, а предпочитал оставаться в медресе и заниматься. Да и учителя не раз предупреждали его, чтоб он не связывался с компанией брата, иначе не миновать беды. И Нурраддин, прислушиваясь к этим словам, хоть и ходил иногда к коммунистам, но и об учебе не забывал, и продолжал получать хорошие оценки.

В общем, хоть Рустам и привел сам себя к нужным идеям, но на окружение свое повлиять пока не смог, а значит, «задание» Маркса оставалось не выполненным. Он был недоволен собой из-за этого и больше всего мечтал о том, чтобы стать таким же блестящим оратором, как лидер юных леворадикалов Аббас.

Аббас сочетал в себе редчайшее красноречие и весьма привлекательную внешность – был он высоким и стройным голубоглазым блондином с тонкими губами. За светлый «окрас» его прозвали «русским», и это очень ему льстило. Этот юноша, выделяющийся своей специфической красотой среди прочих иранцев, покорил сердца многих девушек, и они толпой приходили послушать его выступления. Таким образом, благодаря привлекательности Аббаса, даже девушки из консервативных семей Тебриза начали тянуться к коммунизму.

Рустам часто встречался с Аббасом, обрушивал на него шквал вопросов, а потом повторял услышанное у себя дома, в квартале или на базаре. Правда, Рустам считал неправильным отождествлять коммунизм и русский народ, возвеличивать одну национальность и принижать себя, Аббас же был с ним не согласен. Однажды он даже поднял этот «русский вопрос» на собрании. Копируя Ленина, он взобрался на стул и, размахивая руками, громко заговорил:

- Братья, сестры, дорогие товарищи! Испокон веков мы страдали по вине правительства. И по сей день продолжаем страдать от нынешних властей, так же как отцы наши страдали от прежних. Времена меняются, мы движемся в будущее, но власть продолжает угнетать народ. И если б мучителем нашим было бы только правительство – это еще полбеды! Но нас мучили еще и иностранцы, враждебно настроенные по отношению к коммунизму! И, если мы оглянемся назад, то поймем, что только русские всегда были нам друзьями, братьями, опорой и подмогой. А почему? Потому что идеи социализма, зародившиеся в Германии, спустя годы расцвели именно в России, благодаря Ленину. Если мы говорим о равенстве народов, то равняться нам надо только на русских. Потому что они нам родные! Да, мы живем в разных странах, но все же в одном общем мире. Дабы победить мировой деспотизм, нам нужно объединяться не под общим флагом, а под общим сознанием и открыть объятия русским братьям. Иначе внешние силы разрушат все наши планы и намерения! Знаете, почему СССР удается одерживать победу над фашистами? Этой победой они обязаны не оружию, не военной мощи и не сильной армии, нет! Это победа коммунизма, победа мышления! Это победа идеи, которая напоминает нам, кто мы есть, и помогает выжить в самые трудные минуты. Если б не русские, мы бы до сих пор жили в нищете и беспросветности! Товарищи! Братья! Сестры! Мы, иранцы, очень хорошо знаем и англичан, и немцев, и американцев. Они никогда не смогут стать для нас такими же родными, как русские! И потому, давайте скажем все вместе – тут Аббас, скинув вверх левую руку, заорал – Да здравствует, революция! Да здравствует советская страна! Да здравствуют наши русские братья!

Аудитория взорвалась аплодисментами. Все хором и наперебой повторяли слова Аббаса, а он, насквозь потный, спрыгнул со стула и смешался с аудиторией. Впечатленный его речью Рустам уже и сам считал русских братьями.

Вслед за выступлением Аббаса, длинноволосая брюнетка с игривыми черными глазами начала раздавать фотопортреты Ленина. Когда очередь дошла до Рустама, он застыл, вперив взгляд в эту девушку, которую впервые видел на собрании.

- Товарищ, ты брать будешь? – спросила она нежным голосом.

Рустам продолжал стоять, как столб, не в силах ответить.

- Товарищ?

- А..? Да, давай – Рустам, наконец, пришел в себя. Когда он протянул руку, чтобы взять фотографию, то случайно прикоснулся к пальцам девушки, и сердце его чуть не остановилось. От никогда прежде не испытываемых физических ощущений закружилась голова.

В тот день он едва не заблудился по дороге домой, чудом не угодил под фаэтон, и сам едва не сбил с ног несколько людей. Прислонившись к росшему недалеко от дома большому дубу, он перевел дыхание. Попытался взять себя в руки, но не смог. До сих пор ему нравилось несколько девушек и бывало даже, что он самоудовлетворялся, представляя их. И хотя сексуального опыта у него пока не имелось, он понимал, что пережитые сегодня чувства лежат за гранью простого сексуального влечения. Такое случилось с ним впервые, внезапно, и он совершенно не знал, что с этим делать. С отцом их разделяла определенная дистанция, принятая в патриархальных семьях, да еще и идеологические разногласия давали о себе знать, поэтому Рустам не хотел рассказывать ему об этом. Он подумал об Аббасе, но затем оказался и от этой мысли. Аббас знал его как здравомыслящего, трезвого леворадикала, а испытываемые им любовные чувства могли выставить его в глазах лидера в смешном свете. Нет, он не станет ни с кем делиться, а справится с этим в одиночку.

Придя домой, он впервые не стал проводить левацкую пропаганду, а, кое-как поужинав, сразу же лег в постель. Сворачивая папиросу, Али долго смотрел вслед сыну, а потом, переглянувшись с Марьям, пожал плечами. Та, улыбнувшись, тихонько сказала: «Рано или поздно это должно было случиться». Родители все прекрасно поняли.

А Рустам никак не мог уснуть, перед глазами у него стоял образ девушки, раздающей фотографии. Дабы отогнать его от себя, он пытался думать о чем-то другом и вдруг вспомнил Збудского. Если бы сейчас у Рустама была бы камера их бывшего соседа, он бы сфотографировал ту девушку и часами любовался ею...

Проснувшись рано утром, он повесил фото Ленина на самое видное место. Али был, мягко говоря, не в восторге: наличие в доме портрета такого человека, во-первых, коробило его как мусульманина, а, во-вторых, могло оказаться опасным. Но он промолчал, не желая обижать сына. После смерти Исмет, он особенно опасался, что раненный душой Рустам, повинуясь духу юношеского максимализма, может уйти из дома – ведь именно так поступало большинство молодых людей, связавшиеся с коммунистами. Хотя при этом знал он и то, что Рустам очень привязан к своей семье. После смерти Исмет, парень стал особенно предан отцу и матери, и даже частенько говорил о роли труда в социализме, привязывая к этому свое желание работать и приносить в дом деньги. И хотя в последнее время его одолевала бессонница, но даже это не отбило охоты помогать отцу и матери. И вот, настал день, когда он нашел долгожданную первую работу.

Как-то раз, после конференции Пишевари на тему «Коммунизм – единственный путь для Ирана», друг по имени Гюндуз позвал Рустама к себе в гости, чтобы показать прибывшие из Баку новые книги. Именно у Гюндуза Рустам чаще всего брал коммунистическую литературу, и на сей раз охотно принял приглашение.

В тот вечер в дом к Гюндузу пришла также и его сестра с мужем Гуламрзой – самодовольным типом, который, вальяжно развалившись в кресле, грыз орехи и слушал мугам по радио. Гуламрза владел мебельной мастерской, за что Гюндуз его недолюбливал и называл «грязным капиталистом». Рустам же, хотя и слышал о нем не раз, никогда прежде не видел этого человека, и вот теперь с любопытством его рассматривал, находя весьма странным.

Увидев шурина с Рустамом, Гуламрза поморщился. Выключив радио, он сразу же заговорил повелительным тоном, стал ругать молодых людей и даже высмеивать коммунизм. Его слова заставили Гюндуза покраснеть от злости, но Рустама они почему-то ничуть не задевали. Гуламрза говорил, что молодежь, посещающая коммунистические собрания – бездельники, умеющие лишь трепаться языком. Мол, разглагольствуя о правах рабочих, сами они вообще не знают, что такое работа. А вот он, Гуламрза, вкалывает с утра до ночи и содержит семью, в отличие от этих юнцов, которые, живя на иждивении отцов-тружеников, заняты лишь пустой болтовней. И кто же теперь приносит больше пользы этой стране: молодые оболтусы-леворадикалы или не участвующие в коммунистическом движении честные трудяги, такие как Гуламрза, Али, или отец Гюндуза, плотник Наби?

Рустам впервые слышал такое. Отец никогда не выдвигал против его пропаганды подобные аргументы.

- Я не знаю, Гюндуз ли втянул тебя во все это или, наоборот, ты его. Но если вместо того, чтобы шляться по этим собраниям, вы станете помогать мне в мастерской, это будет гораздо полезнее и для вас самих, и для ваших семей.

- Я готов. Когда можно приступить? – внезапный вопрос Рустама взволновал всех присутствующих в комнате. Даже сам Гуламрза смешался, замялся и несколько раз кашлянул, чтобы выиграть время.

- Готов, значит, - сказал он наконец, понимая, что уж коли он сам завел весь этот разговор, отступать уже нельзя, - Хорошо, пусть будет так. Разбираешься в мебели? - Последний вопрос он задал с явной надеждой, что Рустам ответит «нет».

- Я только что закончил медресе, у меня нет никакого опыта, как я могу разбираться в мебели? Но ты же сам сказал: «приходите, помогайте мне». Начну работать и постепенно освою ремесло.

Гюндуз переводил тревожный взгляд с друга на Гуламрзу. Сестра его тоже с интересом ожидала, как выкрутится из этой ситуации ее благоверный. А плотник Наби испытывал явное удовлетворение, видя, как семнадцатилетний юноша загнал в угол его надменного зятька.

Вдруг Гуламрза громко расхохотался и, сквозь смех, тряся пальцем, произнес:

- Ну, ты и шельмец… Ладно, с завтрашнего дня выходи на работу. Ну, то есть, как «на работу» - зарплату получишь только после того, как чему-то научишься. А пока будешь просто мне помогать. Мебель – это тебе не игрушки, учти.

Назавтра Рустам встал ни свет, ни заря, и стал готовиться к первому рабочему дню. Али, хоть и гордился желанием сына зарабатывать деньги, но его несколько смущало, что прощелыга Гуламрза вдруг взял к себе в мастерскую совершенно неопытного парня. Он знал этого мебельщика, и ему было известно, что тот задерживает зарплату работникам и, вообще слыл человеком, не обременённым совестью. Но, дабы не отбивать у сына охоту, не стал ему всего этого говорить, а, наоборот, благословил перед тем, как самому уйти в лавку.

Первый рабочий день прошел еще спокойнее, чем Рустам предполагал. До самого вечера он отмерял и резал доски, и сколачивал их гвоздями, предварительно закрепив концы клеем. Гуламрза ни на минуту не сводил с него глаз. Ему не верилось, что Рустам никогда прежде этим не занимался – настолько его поражала умелость парня. Было очевидно, что он искренне хочет освоить это ремесло и, если так пойдет дальше, то вскоре станет настоящим мастером. Это открытие сильно огорчило Гуламрзу. Он-то планировал поручать Рустаму всякую черную работу, и не посвящать его ни в какие тонкости. Мебельщиков в Тебризе было не много, и Гуламрза отнюдь не желал собственноручно вырастить себе конкурента. Потому в последующие дни он заставлял Рустама подметать мастерскую, мыть полы или, в лучшем случае, покрывать готовые столы лаком, стараясь, таким образом, держать его подальше от самого процесса производства.

Как-то раз, тщательно убравшись, Рустам ждал новых заданий Гуламрзы. Но прошло два часа, а вредный мебельщик, казалось, и не замечал, сидящего без дела юношу. Наконец, он не выдержал и, взглянув в спокойное лицо Рустама, вышел из себя. Он никак не мог переварить подобное хладнокровие, в котором ему чудилась уверенность в себе и пренебрежение к «начальству».

Гуламрза указал на модный по тем временам столик для радио, уже много дней валявшийся в углу.

- Видишь, этот столик? Укрепи ножки, почини ящики и хорошенько все отполируй. Время у тебя – до вечера. Сегодня же все должно быть готово.

Отдав это, фактически, невыполнимое распоряжение, Гуламрза довольно ухмыльнулся и пошел обедать. А Рустам, оставшись один, встал с места, задумчиво посмотрел на столик и, подтащив к нему ящик с инструментами, засучил рукава.

***

Он больше нигде не встречал ту девушку, вручившую ему портрет Ленина. И хотя с того дня еще дважды участвовал в собраниях, но постеснялся разузнать о ней у Гюндуза или Аббаса.

В тот вечер у них ожидалась очередная встреча с товарищем Пишевари, и Гюндуз заранее предупредил Рустама, что явка обязательна, потому что у оргкомитета будет к молодежи кое-какое поручение.

Переступив порог зала, Рустам сразу же увидел ее. Стоя чуть поодаль, она вместе с подругами готовила плакат. Остановившись, Рустам пристально смотрел на девушку, не решаясь подойти. Но вот настал черед вставить плакат в раму, и это юным коммунисткам оказалось не под силу. Более удобного момента нельзя было и представить.

Приблизившись, Рустам забрал у них из рук холст, тщательно все измерил и прибил его к раме. Все это заняло у него не более пары минут.

- Вот, пожалуйста.

Две девушки официальным тоном сказали ему «спасибо, товарищ» и, забрав плакат, ушли.

- Какое это, все-таки, сухое обращение, да? - произнес Рустам, оставшись наедине со своей таинственной незнакомкой.

- Правда? – она вскинула брови, - А как же еще обращаться?

- По имени. Мне так больше нравится.

- Хмм, хорошо. Но тогда ты должен назвать свое имя.

- Рустам, - он протянул девушке руку и покраснел, невольно задержав ее прохладную ладонь в своей чуть дольше, чем требовалось.

- А меня зовут Азада.

- Азада...

- Да, Азада, - глаза ее смеялись, волнение Рустама забавляло ее, – Это имя кажется тебе странным?

- Нет, наоборот… Оно очень подходит тебе и твоим убеждениям(4).

Но глаза Азады смотрели на парня совсем не как на единомышленника – Рустам и сам это понимал. Юноша он был видный и привлекательный, чем-то похожий на русских поэтов – густые растрепанные волосы, длинные бакенбарды, страстный взгляд зеленовато-серых глаз, длинные ресницы, приятные черты лица… А низкий мелодичный голос обладал особым тембром, легко покорявшим девушек.

- Что у тебя с руками? Ты художник? – Азада указала на его потемневшие пальцы.

- Да нет, какой там художник… Мебельщик я.

- Да, заметно, что ты умеешь обращаться с молотком.

- В самом деле? Вообще-то, я пока не мастер, и, кажется, никогда им не стану. Потому что начальник меня ненавидит.

Азада звонко рассмеялась.

- Почему? Разве можно ненавидеть такого парня, как ты? – сказала она и тут же смутилась, устыдившись своих слов.

- Значит, можно. Сегодня он поручил мне одну очень сложную работу. Думал, я с ней не справлюсь. Но пока он вернулся с обеда, я так отремонтировал сломанный столик для радио, что он дар речи потерял от удивления. И вместе того, чтоб поблагодарить, начал нести какую-то чушь. Грязный капиталист. Можно пригласить тебя на свидание? – последнее было сказано внезапно, безо всякой связи с жалобами на Гуламрзу.

Азада сперва опешила от этого неожиданного и довольно-таки неуместного вопроса, а потом вновь рассмеялась все тем же звонким смехом:

- По-моему, свидание уже состоялось, разве нет?

Оба были влюблены, но никто не решался сделать первый шаг и раскрыть чувства. Уже около месяца они встречались периодически, говорили о социализме, Марксе, Ленине, Сталине, но только не на главную волнующую их тему. Рустам каждый день обещал себе, что в следующий раз обязательно скажет Азаде, что любит ее, но всякий раз откладывал этот момент – переполнявшее его волнение отражалось на желудке. То же самое творилось и с Азадой – то, что она была смелой революционеркой и коммунисткой, не отменяло девичьей стыдливости. Она тоже не могла переступить эту грань. Каждый день она ждала, что Рустам, наконец, произнесет заветные слова, но этого все никак не происходило, и терпение Азады было на исходе.

Первым человеком, с которым Рустам поделился своими чувствами к Азаде, стал Гюндуз. Услышав откровения друга, он лишь улыбнулся, сказав, что и так все знает. А единственным, кого тревожила эта «необъявленная» любовь, был Аббас. Ему тоже нравилась Азада, он безумно ревновал ее к Рустаму, но и сам не отваживался открыться девушке и мучился от того, что все больше от нее отдаляется. Когда подворачивалась возможность, он влезал между ними и заводил идеологические разговоры, стараясь завоевать симпатию Азады. Та, ни о чем не подозревая, как и Рустам, видела в нем интеллектуального лидера молодежи и списывала его странное и порой бестактное поведение на революционный пыл. Аббас же мечтал о совсем ином статусе в ее глазах. Он мечтал видеть в них проблески любовных чувств.

***

Гуламрза решительно не хотел посвящать Рустама в секреты изготовления мебели. Он всеми силами старался, чтобы парень освоил это ремесло как можно позднее, а не сделался полноценным мастером так быстро. Зарплаты, которую он платил, не хватало не то чтобы на помощь семье, но даже на карманные расходы. Но парень не падал духом и в свободное время просматривал немецкие мебельные каталоги и собирал из подручных материалов увиденные там модели. Комод, изготовленный им из непригодных досок, оказался настолько хорош, что заставил Глуамрзу съежившись от бессильной злобы, запретить ему впредь прикасаться к инструментам, а чудесный комод сломал и выбросил. Этот дурацкий и низкий поступок окончательно переполнил чашу терпения Рустама, и тем же вечером он навсегда распрощался с Гуламрзой.

Услышав обо всем этом, Али с уважением отнесся к решению Рустама.

- Не переживай, сын. Ты правильно сделал, что ушел. Зачем тебе вкалывать, ради такого гнилого человека? Ты знаешь, что я давно уже откладывал понемногу деньги на случай, если однажды они тебе пригодятся. И вот, кажется, момент настал. Набралась уже приличная сумма – ее хватит, чтобы открыть тебе небольшую мастерскую. Нет, даже не пытайся возражать! Завтра же идем искать помещение. Скажи лучше, ты справишься в одиночку?

- Конечно, - без сомнений ответил Рустам. Он был на седьмом небе от радости и, если б не поздний час, немедленно побежал бы к Азаде, чтобы сообщить ей первой эту замечательную весть. Всю ночь он почти не спал, то и дело открывая глаза и проверяя – не рассвело ли.

Они нашли помещение площадью в пятьдесят квадратных метров, находившееся в куда более выгодном месте, нежели мастерская Гуламрзы. После того, как была внесена арендная плата за два месяца вперед, у них еще оставалось достаточно денег на покупку инструментов и материалов. Рустам с воодушевлением принялся за работу. А через пару дней в мастерскую к нему пришла Азада, неся в руках кактус в горшочке. Поставив его на подоконник, Рустам назвал кактус «Гуламрзой».

За месяц он изготовил несколько моделей и открыл двери для покупателей. Вся мебель была сделана по образцам из немецкого каталога и продавалась по очень доступным ценам. Неудивительно, что в первый же день половина уже была раскуплена. Придя вечером домой, Рустам показал отцу стопку банкнот. Али пыхнул папиросой и, закрыв глаза, раскатисто захохотал.

- Да ты за один день заработал столько же, сколько я – за неделю!

Довольные покупатели толпой наведовались в магазин. А учитывая, что Рустам был один и не успевал угнаться за такими темпами, скоро в наличии не осталось бы ни единого стула. Изготовление новой партии товара заняло бы время, а это, в свою очередь, вызвало бы недовольство клиентов. Поэтому Рустам направился к Гюндузу и, вызвав его на улицу, спросил, не хочет ли тот работать. Работать Гюндуз хотел, но «только не на подлых капиталистов! ». На это Рустам ответил, что его честный заработок далёк от «происков капталистов», а значит с завтрашнего дня Гюндуз может начать работать в его мастерской.

- Не бойся. Я же быстро всему научился, в мастерской у твоего придурка-зятя. Вот и ты научишься. Никто не рождается мебельщиком, - подбодрил он ошарашенного друга.

Так и получилось. За три месяца они превратили свою лавку в один из самых престижных мебельных магазинов Тебриза. Сюда приходили все, кто хотел купить «немецкую мебель» по низкой цене. По словам Гюндуза, Гуламрза больше не появлялся в их доме и жене своей не позволял видеться с родителями. Зависть, окончательно лишила его покоя и сна. Бедняжка заболел диабетом и теперь повсюду сетовал на Рустама-мебельщика: «Неблагодарная шпана. Я ему, бездельнику, дал работу, обучил мебельному искусству, а этот жлоб вон как поступил со своим учителем! ».

Вскоре Рустам уже прославился как самый богатый среди своих ровесников. Дневной оклад восемнадцатилетнего «мебельного магната» был равен месячному заработку его отца. А когда он получил заказ на гостиный гарнитур из орехового дерева, разница между доходами отца и сына возросла еще в несколько раз. По настоянию Рустама, они продали дом бабушки Наили и купили на той же улице другой – двухэтажный, с пятью комнатами, фруктовыми деревьями, колодцем и огородом. Забрав Нураддина из медресе, они отдали его в дорогой частный лицей. Тот давно уже говорил, что хочет стать врачом, и Рустам пообещал, что поможет ему исполнить эту мечту и возьмет на себя все расходы брата, пока тот не получит врачебный диплом. Он ни на миг не забывал Исмет, винил в ее смерти бедность и плохую систему здравоохранения, и не хотел, чтобы умирали другие дети. Отчасти еще и поэтому теперь, когда семья жила в достатке, все его усилия были направлены на то, чтобы Нураддин получил медицинское образование. Для Рустама это было столь же важной целью, как и установление в Иране социализма.

В прежней лавке уже чувствовалась теснота, и они стали использовать ее только как мастерскую, открыв для продаж другой магазин, покрупнее. Теперь у него было уже семь работников и все – из среды левонастроенной молодежи. Само слово «мебель» уже ассоциировалось в Тебризе, в первую очередь, с именем Рустама. А у Аббаса появился еще один повод ненавидеть его, помимо отношений с Азадой. Те, кому не по душе были успехи этого парня, называли его «Рустам-капиталист». Когда тот узнал, кто стоит за этой травлей, то, не теряя самообладания, пошел встретиться с Аббасом. Войдя в конференц-зал в штабе движения, он поздоровался с находившимися там ребятами и, достав из кармана массивный сверток, положил его перед Аббасом:

- Здесь пять тысяч реалов. Потратьте их на пропаганду. И дайте знать, если потребуется еще.

Как хорошо, что в его жизни была Азада, одна мысль о которой, делала его счастливым и помогала преодолеть любые трудности. Он верил, что все у них будет хорошо, что впереди их ждут счастливые дни, и все только начинается. Но признания в любви так и не прозвучало, и больше нельзя было опрадывать это промедление «естественным ходом вещей». Хотя, в принципе, все и так было ясно, как божий день – они любили друг друга, пусть даже не говорили этого вслух. Но, все же, ритуал есть ритуал, и оба нуждались в этих трех волшебных словах. Нужен был толчок для признания. Таковым послужила поэзия.

Поэт Али Тудэ был одним из тех интеллектуалов, которые после депортации из Баку, оказались сосланными в Хузистан, и много лет спустя сумели вернуться из этого ада в Тебриз. Будучи активным членом демократического лагеря Ирана, он за это время успел прославиться и как поэт, и как общественный деятель. Он входил в состав народного правительства, занимал ряд важных государственных постов, был награжден медалью «21 Азер» и выпустил сборник своих стихов.

Являясь коммунистом, Рустам, тем не менее, обожал стихи Али Тудэ, написанные в националистическом духе. Он верил, что хотя стихи эти и не имеют прямой связи с социализмом, но сам поэт самоотверженно делает все, что может, на благо народа. Тем более что и сам Али Тудэ не ставил никаких различий между националистами и левыми, общался и с теми, и с другими и в обоих кругах пользовался любовью и уважением.

В очередной раз он вновь собрал у себя дома левую и националистическую молодежь. Среди гостей были также Гюндуз, Рустам и Азада. Сложно было поверить, что столь яро враждующие стороны вместе пили вино в маленьком садике поэта. Зрелище походило на уникальное и странное рождество 1914 года, когда солдаты Антанты побросали оружия, повылезали из окопов и принялись обмениваться поздравлениями с немцами. Аббас отказался от приглашения, сославшись на нежелание сидеть за одним столом с националистами. Но, скорее всего, он просто не хотел видеть Азаду с Рустамом.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8 9 101112 Следующая ⇒