ПЕРЕГРУЗКА 5 страница

Остается сказать еще о навигации. Вся астронавтика как наука складывается, в сущности, из двух крупных разделов, один из которых изучает взлет и посадку, другой – собственно полет в пустоте. Но не так-то просто ни то, ни другое. Если бы, включив старт, я передвинул вот этот рычаг до конца, то двигатель заработал бы в полную силу, то есть он развил бы мощность в три миллиона семьсот тысяч лошадиных сил. Однако делать этого нельзя… ибо все находящиеся в ракете тотчас погибли бы.

– Почему?

– Ракета, сразу набрав такую скорость, развила бы ускорение почти в три тысячи девятьсот раз больше земного. Земля притягивает всякое тело, находящееся на ее поверхности, с силой, равной земному ускорению. Человек, подвергнутый двойному ускорению, весит как бы вдвое больше нормального, тройному – втрое больше, и так далее. Взгляните на этот большой циферблат. Его деления выражены в единицах «g», то есть земного ускорения. Он показывает, с каким ускорением движется ракета. Шкала, как вы видите, кончается на 50 «g». Возле 6 «g» нанесена красная черточка, а возле 9 «g» – две. Это потому, что человек может довольно долго выдерживать ускорение около 4 «g», а 7 «g» – только полчаса. Ускорение в 20 «g» можно выдержать всего несколько секунд. А 3900 «g» раздавили бы всех в ракете, как мощный пресс. Так вот, ракета при взлете не должна развивать ускорение свыше 6-7 «g», и потому на шкале в этом месте имеется красный значок. Правда, вот этот предохранитель все равно не позволил бы развить большое ускорение. Однако в некоторых случаях предохранитель может быть выключен.

– А зачем?

– Потому что корабль можно отправить вообще без команды. В первых пробных полетах мы так и делали. Тогда ограничений нет, и двигатель может работать на полную мощность. Все, что я сказал, относится и к торможению: тогда тоже получается ускорение, но с обратным знаком. Представить себе это легко; вспомните, что происходит, когда вы сидите в поезде, который вдруг трогается: вас отбрасывает внезапно назад; а когда поезд начинает тормозить, вы ощущаете толчок в другую сторону. Скорость в момент старта не должна превышать известного предела и по другой причине. Разогреваясь от трения об атмосферу, корабль может вспыхнуть и сгореть, несмотря на прочность материалов, из которых он сделан. Вы помните, что ракета, летящая с обычной скоростью, легко может обогнать пушечный снаряд. При сверхзвуковых скоростях, каких она достигает сейчас, сопротивление воздуха становится необычайно сильным. Для уменьшения его применяются различные способы. У «Космократора» вокруг носа имеются отверстия, из которых во время прохождения сквозь атмосферу вырывается под давлением водород. Между стенкой корабля и воздухом образуется тонкий слой газа, движущийся с половинной скоростью ракеты. Это так называемая фаза с промежуточной скоростью. Температура оболочки при этом не превышает тысячи градусов, и она допустима благодаря нашей системе охлаждения. Однако если по какой-нибудь причине температура продолжает подниматься, то другой автомат снижает скорость вылетающих газов, замедляя полет. Таким образом, мы преодолели основные трудности старта. А теперь посмотрим, что произошло бы, попади сюда человек несведущий.

Инженер быстро включил рычажки разгона; тотчас же фиолетовая черта, лениво извивавшаяся на экране осциллографа, начала двигаться и трепетать все быстрее. Стрелки на циферблатах поползли вправо. Стояла мертвая тишина. Ребята, сгрудившись тесно, голова к голове, затаили дыхание. А стрелки все ползли вправо. Зажигались и гасли все новые сигналы. Инженер нажал другой рычаг, и три экрана в черной «голове насекомого» засветились голубоватым светом.

– Как видите, процесс образования коммуния ускоряется. Мы можем сейчас улететь!

Инженер вдруг схватил за руку младшего из ребят, который стоял рядом с ним, и нажал его пальцем на красный включатель под надписью «Старт».

Мальчик вскрикнул и рванулся с места, но ему преградила путь плотная стена товарищей, которые, расширив глаза и затаив дыхание, ждали катастрофы. Но ничего не случилось. На одном из экранов на какую-то долю секунды появилась трепещущая эллиптическая линия, потом загорелись три красные лампочки, и все лампы на пульте погасли. Зато из-за стены завыла прерывистым голосом сирена.

Инженер засмеялся.

– Вы думали, что я в самом деле хочу отправить вас в небо? Ну, ну, не бойтесь! Ничего не случилось и не могло случиться. Просто сейчас включился в работу «Предиктор».

Ребята не поняли, что произошло, но никому из них не хотелось расспрашивать. Они очень смутились, но больше всего их расстроило то, что инженер видел, как они испугались.

– Ну, ну, не сердитесь…

И, сделавшись снова серьезным, инженер продолжал:

– Человек не в состоянии управлять работой всех моторов и инструментов одновременно. Кроме того, его реакции при такой скорости, какую развивает «Космократор», – уже в первые десять минут почти три километра в секунду, – оказываются слишком медленными. Если бы в пяти километрах от ракеты вынырнул из-за туч самолет, то столкновение произошло бы прежде, чем пилот успел что-нибудь предпринять. Проходит 0, 4 секунды, пока вид приближающегося с такого расстояния самолета достигает мозга. Ракета за это время пролетает почти полтора километра. Но пилот в это время еще не успел рассмотреть изображения, он его только воспринял. На это понадобится еще почти секунда, а ракета тем временем пройдет еще четыре с половиной километра, и вот вам столкновение.

Кроме того, во время старта человек не в полной мере координирует свои физические усилия. Ускорение в это время составляет шесть-семь «g». Такое ускорение испытывает пилот реактивного самолета при эволюциях. Вы видели, может быть, как выглядит сиденье в таком самолете? Это, собственно говоря, «лежанка», а не сиденье, так как пилот лежит там ничком, опираясь подбородком на резиновую подушку. Дело в том, что рост ускорения действует прежде всего на кровообращение. Кровь становится как бы слишком «тяжелой», и сердцу не хватает силы, чтобы перекачивать ее в отдаленные части тела, а одной из таких частей является и мозг. Поэтому при виражах и петлях у пилотов очень часто темнеет в глазах. Это значит, что кровь не доходит до затылочной части мозга, где помещается зрительный центр. Так вот, как вы понимаете, человек не может без риска для жизни управлять ракетой в момент взлета. Его заменяет прибор, который вы видите перед собою. – Инженер положил руку на гладкий, блестящий кожух «головы насекомого». – Он называется «Предиктор». При навигации в пространстве необходимо удерживать корабль на нужном курсе. Можно было бы направлять его всю дорогу при помощи двигателей, но это была бы излишняя трата энергии. Достаточно увести его на определенное расстояние от Земли и выключить двигатели. Корабль тогда летит под влиянием притяжения Солнца, как планета. Это так называемые «естественные орбиты». Есть и другие орбиты, так называемые вынужденные, когда корабль прибегает к помощи двигателей и летит, словно «наперерез» или «против течения» силы солнечного притяжения, чтобы сократить себе путь. То, что на обычном корабле выполняют капитан и штурман: расчет курса, его сохранение, уклонение от препятствий, даже наблюдение за всеми приборами, – все это у нас делает «Предиктор». Корабль, как вам известно, вращается в пространстве вокруг продольной оси, чтобы создать искусственное поле притяжения. Поэтому в носовой части есть радиопередатчик, антенна которого вращается в обратную сторону с такой скоростью, чтобы оставаться неподвижной по отношению к звездам. Благодаря этому «Предиктор» в любой момент ориентируется в том, каковы направление и скорость полета. Радар можно назвать «чувством зрения» «Предиктора». Кроме того, что он дает сведения о положении корабля, у него есть еще одна чрезвычайно важная обязанность, а именно: в пространстве всегда может возникнуть опасность столкнуться с метеоритами. Для первых астронавтов встречи эти были очень страшными, но «Предиктор» с помощью вращающегося радароскопа позволяет избежать их. Кроме «чувства зрения», у него есть еще «обоняние», чувствительное к составу воздуха внутри ракеты, который он автоматически очищает и заменяет. Но самым важным его чувством является, пожалуй, чувство равновесия, без которого посадка была бы вообще невозможна. Вблизи крупных небесных тел есть так называемые запретные зоны, в которых приливные напряжения, вызываемые притяжением, могли бы разорвать ракету. «Предиктор» умеет обходить эти невидимые рифы благодаря гравиметрическому устройству. А при посадке, когда корабль, открыв тормозные сопла, приближается к планете, он берет на себя роль лоцмана и, отмечая изменения скорости корабля за доли секунды, угол сближения с землей, сопротивление воздуха и устойчивость, регулирует работу двигателей.

– А как он все это делает? – спросил кто-то из ребят.

– Этого я вам рассказывать не стану, потому что тогда вам пришлось бы ходить сюда на лекции дважды в день в течение целого года. Достаточно сказать, что «Предиктор», если дать ему определенное задание, – например рассчитать курс на Венеру, – выполнит это за несколько минут; а потом нужно только настроить его на «старт» и лечь в кресло. Но того, что «Предиктору» не поручено, он делать не может – больше того, даже не допустит этого. Именно поэтому, молодой человек, когда ты храбро нажал на кнопку, – обратился инженер к покрасневшему, как пион, мальчику, – вместо двигателя загудела тревожная сирена.

– А для чего те экраны? – спросил один из мальчиков, указывая на три «глаза» «Предиктора», быть может, не столько из любопытства, сколько для того, чтобы отвлечь внимание от своего товарища, который готов был провалиться сквозь землю.

– На этих экранах появляются орбиты пути. На одном видна заданная орбита, на другом описываемая, а третий служит для расчетов положения.

– Что значит «видна орбита»? Какая орбита?

– Орбитой, или траекторией полета, мы называем кривую, описываемую кораблем в пространстве. При выключенных двигателях она может быть отрезком гиперболы, параболы или эллипса.

– А это? – мальчик указал на экраны со светящимся изображением зала.

– Обыкновенные телевизионные устройства. Мы пользуемся ими вместо окон в стенах, так как никакой прозрачный материал не выдержал бы такой огромной разницы температур и давлений. Эти телевизоры чувствительны к определенным лучам, но отказываются работать ночью, в тучах и тумане. Однако мы и тогда не остаемся слепыми и переключаемся на радар, то есть на ультракороткие волны.

Инженер перевел небольшой рычажок на пульте. Цветное изображение зала погасло, и на его месте появилось другое, несколько странного вида, окрашенное в зеленовато-коричневые тона. Присмотревшись, ребята увидели то же, что и раньше, – внутренность зала, людей, машины, – но это изображение было темнее и лишено обычных красок.

– Вот такой мы видим поверхность планеты, приближаясь к ней ночью или сквозь облака. Но это нас не удовлетворяет. На неизвестной планете, очевидно, нет посадочных площадок, а подробно рассмотреть рельеф местности, когда корабль делает около тысячи семисот километров в час, – это наименьшая скорость вступления в атмосферу планеты, – вещь очень сложная, даже с помощью «Предиктора».

Инженер подошел к освещенной схеме ракеты.

– Вот здесь, в носовой части, у нас помещается разведочный самолет. А вы и не знали, что мы берем с собой самолет? – добавил он, видя их изумление. – А как же! Даже целый воздушный флот! В грузовых отсеках есть ангар еще для одной машины: вертолета. Он служит для других целей. А вот этот самолет, в носовой части, – одноместный, реактивный. Приблизившись к поверхности планеты на несколько десятков километров, мы откроем клапаны и выпустим самолетик. Дальше его уже поведет наш пилот, тщательно исследуя поверхность планеты и сообщая нам о своих наблюдениях по радио. Если возникнет какое-нибудь сомнение: например, достаточно ли прочен грунт, – ведь это трудно определить с летящего корабля, – самолет снизится, и пилот произведет нужные исследования, а затем либо вызовет нас по радио, либо полетит дальше в поисках другой площадки. Обнаружив место, подходящее для посадки, ракета начинает снижаться, – сначала используя сопротивление воздуха, а затем, когда скорость уменьшится до каких-нибудь четырехсот километров в час, «Предиктор» включил тормозные сопла. Вы обратили внимание на кружок, который я нарисовал в самом центре корабля?

Инженер вынул блокнот и показал ребятам чертеж поперечного разреза «Космократора».

– Это длинная трубка, которая идет от камеры сгорания до кончика носа корабля. Через нее можно выбрасывать часть газов, чтобы затормозить движение корабля.

– А что может случиться, если «Предиктор» испортится? – спросил младший из ребят, уже оправившийся от смущения.

– У «Предиктора» есть предохранители, – начал было инженер, но мальчик не сдавался.

– А если предохранители тоже испортятся?

– Это совершенно невероятно.

– Ну, а все-таки? Что нужно делать, если они испортятся? – настойчиво допытывался мальчик.

Инженер сначала нахмурился, словно говоря «не приставай», но потом улыбнулся.

– Хочешь знать? – спросил он. – Ну что ж, идемте за мной.

Они вышли из Централи и очутились снова в треугольном коридоре. Затем быстро дошли до узкой лесенки и поднялись в станцию обслуживания шлюзов. Однако вместо того чтобы пойти направо, в сторону коридора, ведущего наружу, инженер открыл металлическую дверь в стене. По крутой лесенке они поднялись на верхний этаж. Люк, в который они вошли, находился посредине узкого прохода между двумя отвесными стенками. Эта металлическая улица тянулась далеко, насколько хватало глаз: на равных расстояниях ее пересекали распорки. Все это несколько походило на внутренность большого промышленного склада.

– Мы в грузовом помещении, – сказал инженер и направился к кормовой части корабля. Кто-то из ребят, посмотрев вверх, вскрикнул от изумления: над ними на высоте пяти метров бежал мостик, подвешенный «вверх ногами», с поручнями, направленными вниз, словно отражение того, по которому они шли.

Инженер остановился и объяснил:

– Во время полета, когда ракета вращается, мы пользуемся этим мостиком. Помните, я рисовал вам?

– И вы ходите вверх ногами? А голова у вас не кружится?

– Почему же? Это вращательное движение вообще не ощущается. Чувствуется под ногами обыкновенный пол, вот и все.

– А если бы кто-нибудь стоял вот здесь, где мы, в момент взлета, что случилось бы тогда?

– Как только ракета отдаляется от Земли на три тысячи километров, ей придается вращательное движение, и тогда стоящий тут человек мог бы просто полететь головой вниз на этот мостик; но так как вращение происходит сначала медленно, то с ним ничего не случится. Это был бы скорее постепенный спуск, чем падение.

– Значит, «верх» и «низ» меняются местами?

– Разумеется.

Они пошли дальше. Некоторые отсеки были уже полностью загружены, в других копошились люди, прикрепляя все предметы специальными ремнями к крюкам и лапкам. Инженер, не задерживаясь, давал, когда они проходили мимо отсеков, отрывистые пояснения.

Миновали склады провизии. В полумраке виднелись бочки и груды ящиков, тюки с консервами, мешки с мукой и зерном. В следующем отсеке находились лекарства, различные химикалии и аппараты. В холодильниках лежали запасы мороженого мяса, фруктов, овощей. Казалось, земной шар собрал в ракете, как в каком-то удивительном ковчеге, все, что только можно было найти на Земле. Здесь были палатки и спальные мешки, спектроскопы, подзорные трубки и сейсмографы, тюки материалов, целая химическая лаборатория, барографы и теодолиты, витамины, семена различных растений, банки с синтетическими белками и жиром, сверлильные и токарные станки, компрессоры, взрывчатые вещества, баллоны со сжатыми газами, аварийные генераторы, запасы металла в виде листов и проволоки, кабели и всякие инструменты, легкие сплавы, стеклянная и фарфоровая посуда, стальные тросы, части двигателей, запасные радиолампы, радарные антенны и переносные метеорологические станции.

Ребята уже совершенно равнодушно проходили мимо загруженных отсеков, не прислушиваясь к объяснениям, но оживились, когда инженер, указывая на раздвинутые двери одного из отсеков, сказал:

– Вот тут у нас полярное и альпийское снаряжение.

Один из мальчиков заглянул внутрь.

– Как! – удивился он. – Лыжи? Но ведь на Венере жарко! И потом там нет воды, значит – и снегу не может быть!

Инженер, усмехнувшись, остановился.

– Видите ли, – сказал он, – все снаряжение мы взяли, зная, что оно нам необходимо. А лыжи… лыжи мы берем из предусмотрительности.

В одном из последних отсеков стоял вертолет, укрытый парусиной и прикрепленный к потолку канатами мощных лебедок. Ребята заинтересовались машиной, но инженер поспешил дальше.

В полу темнело большое отверстие, в которое виден был наклонный помост, спускавшийся на много метров вниз, к самому полу зала.

Над въезжающими сюда маленькими электрокарами двигались клещи грейферного крана. Миновав отверстие, огражденное низким барьерчиком, ребята дошли до конца коридора. Внизу в стене виднелась круглая дверка.

Инженер повернул большое металлическое колесо, и дверка открылась. За нею оказался темный колодец, из которого пахнуло душным воздухом.

– Приближаемся к атомному котлу, – сказал инженер и, наклонившись, чтобы не удариться головой о край отверстия, добавил: – Кто смел, за мной! – и исчез в темноте.

Он нырнул туда, и там сразу стало светло. А ребята, стоявшие у дверки, увидели, как на стене зажглись три красные лампочки.

Теперь они увидели по другую сторону дверки отвесную лестницу. Спустившись по ней, ребята очутились внутри огромного цилиндра метров десяти в диаметре; здесь корпус ракеты не был разделен на два яруса, и они могли легко убедиться, что «Космократор» имеет круглое сечение. В этом не очень ярко освещенном пространстве, окруженном со всех сторон металлическими стенами, стояла довольно высокая температура.

– Позади нас, – сказал инженер, – находится жилая часть ракеты, впереди – атомный котел, а дальше – двигатель.

Стало тихо. Все напрягали слух, стараясь уловить, не донесется ли до них хотя бы слабый отзвук из-за стены, отделяющей их от котла, который, по словам инженера, никогда не прекращал работу. Разыгравшееся воображение усиливало каждый, даже самый слабый, шорох и стук чуть ли не до размеров атомного взрыва. Но не было слышно ничего, кроме учащенного дыхания ребят. Массивная, слегка вогнутая стена была гладка и неподвижна. Только в нижней части ее, как раз перед ребятами, находился круглый люк, закрытый крышкой и тремя железными полосами, из которых каждая была прижата глубоко вделанным в нее болтом, затянутым с помощью маховичка. Над люком шли провода в металлических трубках, исчезавшие в противоположной стене.

– Эти кабели идут к Централи, – показал инженер. – В случае порчи двигателей, если излучение начнет проникать сюда, «Предиктор» тотчас же узнает об этом.

– Значит, излучение может проникать сюда?

– Конечно. Оно и сейчас понемногу просачивается.

Инженер достал из кармана маленький приборчик, снял с него защитную крышку и показал крохотный циферблат. Светящаяся зеленоватая точка была слегка отклонена от нуля.

Ребята переглянулись, потом посмотрели на лестницу, которая была единственным путем отступления, но никто не тронулся с места. Инженер, пряча приборчик, объяснил:

– Теоретически магнитное поле отклоняет все атомные обломки к соплам, а в действительности всегда находится небольшое количество «бунтующих» атомов, которые летят во все стороны, в том числе и сюда, где мы стоим. Но это количество так ничтожно, что не может оказать никакого вредного действия, тем более, что до жилых помещений довольно далеко, а здесь обычно никого не бывает. Однако если бы вследствие каких-нибудь повреждений – например, перебоев в подаче тока – магнитное поле исчезло, то поток частиц начал бы бомбардировать поглощающий экран все сильнее, проникая вглубь корабля.

Повернувшись к противоположной стене, инженер поднял руку вверх.

– Видите эти блестящие «жерла»? Это счетчики Гейгера-Мюллера и другие приборы, отмечающие наличие излучений. В случае малейших неполадок они тотчас извещают об этом «Предиктор».

На высоте четырех метров по стене шла продольная канавка, из которой торчал ряд блестящих приборов, нацеленных на дверь атомного котла.

– «Предиктор» шлет распоряжение затормозить реакцию распада путем автоматического введения кадмиевых стержней внутрь котла. Но если бы… – Инженер поднял на мальчиков спокойный, сосредоточенный взгляд. – Если бы «Предиктор» испортился, то…

Он подошел к люку.

– Вот этот люк, через него можно войти в котел.

– Как в котел? Но это невозможно!

Ребята думали, что Солтык шутит, но инженер покачал головой.

– Нет, может случиться… Маловероятно, но все же может случиться, что все дистанционные приборы испортятся. И тогда, если станет угрожать взрыв котла, кто-то должен войти туда через этот люк и ввести в графит кадмиевые замедлители.

– А кто это должен сделать?

– За безопасность корабля отвечает первый инженер-навигатор. Он мог бы приказать кому-нибудь, но он этого не сделает.

– Откуда вы знаете?

– Потому что инженер-навигатор – это я.

Ребята устремили на Солтыка широко раскрытые глаза. Только теперь они поняли, что он вовсе не относился к ним пренебрежительно, а просто очень устал. Глядя на его худое, неподвижное лицо, они уже твердо знали, кто войдет в котел, если это понадобится.

– Значит, туда нужно войти… – заговорил один из ребят. – Но, может быть, в каком-нибудь комбинезоне… в защитном скафандре?

Инженер покачал головой.

– Нет. Там, – он указал рукой, – там такое напряжение излучения, что никакой скафандр не поможет. За одну минуту человек вберет в себя смертельную дозу излучения.

Младший из ребят, забыв свою обиду на инженера, прошептал:

– Это значит, что вы… – Он умолк, потом договорил: – Значит, если… значит, вы должны будете умереть?

– Да, – ответил инженер. – Чтобы другие остались живы.

Профессор Чандрасекар

Обратно инженер повел ребят по нижнему ярусу. Они сошли по узкой лесенке в треугольный коридор, прошли мимо трех или четырех дверей. Потрясенные обилием впечатлений, все молчали. В коридоре, выложенном темно-зеленой губчатой массой и освещенном лампами, было пусто и тихо: ни один звук не долетал сюда снаружи. Шагов через пятнадцать инженер остановился и указал на одну из дверей.

– Здесь помещается «Маракс», – сказал он и нажал обеими руками на дверные ручки, расположенные одна над другой. Они вошли в круглую, залитую светом кабину. Стены, как на автоматической телефонной станции, были усеяны тысячами выключателей и штепселей, покрывавших все пространство от потолка до пола; их фарфоровые головки, расположенные в шахматном порядке, блестели длинными рядами. В нескольких местах щиты были приоткрыты, как двери, и в глубине, в рубиновом блеске горящих лампочек, темнело переплетение проводов.

В центре кабины стоял кольцеобразный пульт, внутри которого свободно могли бы поместиться два человека. В одном месте он прерывался узким проходом. Пульт был покрыт стекловидным лаком темно-янтарного цвета, с зеленоватым отблеском от круглой лампы, висевшей под потолком. Вокруг пульта были укреплены девять черных трубок с обращенными к нему белыми экранами на конусообразных верхушках. Здесь стояла тишина, но не такая, как в коридоре, – ей сопутствовал тихий шорох токов.

– То, что вы до сих пор видели, – сказал инженер, – все контрольные аппараты, машины и приборы, — предназначено помогать нам в тех случаях, которые мы могли предусмотреть. Но может встретиться и такое, чего мы предвидеть не могли. А от того, как быстро мы с этим справимся, зависит судьба всей экспедиции. Вот для этого и построен «Маракс». Это название сокращенное, оно означает «Machina Ratiocinatrix» («Мыслящая машина»). То, что вы видите вокруг, – это релейные устройства. А этот пульт посредине – центр настройки, откуда «Мараксу» даются задания. Решения появляются на экранах.

Ребята стояли у самой двери, сбившись в кучку, и по их лицам было видно, что они плохо представляют себе, каким образом эта чудовищно сложная электрическая сеть сможет защитить экспедицию от неведомых опасностей.

– Я бы охотно рассказал вам побольше о «Мараксе», – продолжал инженер, – но у меня, к сожалению, нет времени.

– А скажите, пожалуйста, что он, собственно, делает?

– Трудно объяснить в нескольких словах. «Маракс» – это, ну, проще всего его можно назвать вычислительной машиной, обладающей очень большими возможностями.

На лицах у мальчиков выразилось удивление. Некоторые переглянулись, но никто ничего не сказал.

– Ну, пойдемте, – произнес инженер. – Может быть, в другой раз вам удастся узнать побольше.

Они направились было к двери, как вдруг послышался чей-то голос:

– Инженер… на минутку!

Они обернулись. В проходе между двумя раздвинутыми панелями, словно в какой-то удивительной двери, сверху донизу покрытой мозаикой кабелей, появился человек.

– Профессор, вы здесь? – удивился Солтык. – Я не знал. Я бы не стал мешать вам…

– Ну, что вы! Я очень рад. У вас, кажется, заседание комиссии? Я охотно выручу вас и побеседую с нашими гостями о «Мараксе».

Послышался радостный шепот. Инженер сделал шаг вперед.

– Я был бы вам очень благодарен, но… Ребята, – обратился он к мальчикам, – вам необыкновенно повезло, ведь профессор Чандрасекар – один из создателей «Маракса». Прошу вас, только не делайте попыток спрятаться, чтобы полететь с нами. Мы провели уже десятка полтора школьных экскурсий, и нам не раз приходилось обыскивать корабль, чтобы обнаружить любителей проехаться зайцем…

Инженер посмотрел на ребят, пытаясь напустить на себя строгость, потом улыбнулся, покачал головой и вышел. Когда дверь за ним закрылась, сделалось совсем тихо. Ребята, оробев, не двигались с места. Профессор, известный математик, был одним из членов экспедиции. Почти все они видели его на экране кино, в телевизоре или на фотографиях и теперь с любопытством разглядывали живого профессора.

Это был человек лет сорока, с сухим, очень смуглым лицом. Орлиный нос с тонкими ноздрями придавал ему твердое, суровое выражение, которого не могли смягчить даже вьющиеся, уже поседевшие на висках волосы. Но стоило посмотреть ему в глаза, почти всегда слегка прищуренные, впечатление это сразу исчезало. Трудно описать, что выражали они. В них была и детская живость, тронутая суровым раздумьем, и спокойствие, какое бывает после преодоления усталости, и уверенность в себе, и улыбка, такая выразительная, что ее невольно хотелось искать на губах, – но он улыбался только глазами. Однако удивительнее всего было то, что тем, на кого он смотрел, глаза его казались светлыми, даже очень светлыми, и только потом люди замечали, что они темного цвета.

Подойдя к ребятам, Чандрасекар заговорил:

– Инженер разочаровал вас, правда? Вы надеялись увидеть здесь еще один атомный котел, какую-нибудь необыкновенную катапульту для частиц, а оказалось, что главный наш оплот – попросту счетная машина? «Что это за ненужный балласт? – думаете вы. – Разве не больше пользы принес бы какой-нибудь излучатель, разносящий всякое препятствие на атомы? » Дети мои, мир чуждой планеты полон загадок. И разве правильным было бы решение уничтожать все, что мы встретим на пути? Нас это не удовлетворяет, мы хотим большего: мы хотим увидеть и понять. Потому что понять тайну природы – это значит овладеть ею. А в этом-то нам и поможет математика. Чему вы удивляетесь? Подумайте. Движения планет, звезд, атомов, полет птиц, кровообращение, рост цветов – все, что нас окружает, вся Вселенная подчиняется законам математики. Математика помогает инженеру строить мосты и ракеты, геологу – находить под землей минералы, физику – высвобождать атомную энергию. Мы берем с собою не только механические руки, мускулы и глаза, но и механический мозг. Я называю так эту машину потому, что способы ее работы мы наблюдаем в нашем собственном мозгу.

Чтобы вы лучше поняли меня, я несколько поясню мою мысль. Когда люди учились строить все более совершенные паровые машины, турбины, двигатели, станки, им казалось, что все на свете можно свести к какой-то механической модели и что даже мозг – это механизм вроде часового, только более сложный. Они считали, например, что запоминание – это образование в мозгу каких-то «снимков», или «оттисков». Однако такое объяснение неприемлемо, ибо в мозгу попросту не хватит места, чтобы таким способом хранить все огромное множество воспоминаний и знаний, какими обладает человек.

Ошибка заключалась в том, что мозг считали огромным складом, или «картотекой», а память о вещи – понимаете? – тоже вещью. Но ведь в действительности это не вещь, а процесс. Это значит нечто текучее, подвижное. Не буду долго на этом останавливаться, но хочу, чтобы вы уяснили одно: материя находится в вечном движении, а мысль – это словно «движение, возведенное в степень»… Вы, может быть, помните девиз, начертанный в подводной лодке капитана Немо? «Mobilis in mobili» – «Подвижный в подвижном». Именно это и есть девиз и тайна мозга. Тайна огромной, миллиардной тучи движущихся токов. И по такому именно принципу работает «Маракс». Там, где есть токи, должны быть их источники и пути. Элементарным кирпичиком мозга является нейрон, то есть нервная клетка с отростками, соединяющими ее с другими клетками. А элементарная частица «Маракса» – это катодная лампа.

В нашем «Мараксе» около девятисот тысяч ламп. Конечно, они очень маленькие, но вы видите, какое большое помещение они занимают. А мозг человека состоит примерно из двенадцати миллиардов клеток, то есть как бы из двенадцати миллиардов ламп, и все они вполне умещаются у нас в голове. Конструктор сказал бы, что техническое решение у мозга гораздо совершеннее. Количество клеток, имеющееся в мозгу, позволяет получить столько соединений между ними, что число их превышает десять в десятитысячной степени. Число это мало вам говорит, но, представьте себе, оно больше, чем количество атомов во всех планетах, звездах и туманностях, видимых в сильнейшие телескопы в самых дальних частях неба. Вот каковы возможности нашего мозга. Возможности «Маракса» значительно скромнее, но он имеет перед мозгом одно преимущество: он работает быстрее. Сигнал от ощущения пробегает по нервному волокну пятнадцать-двадцать метров в секунду, а ток в проводе «Маракса» – триста миллионов метров. Вы видите, какая получается экономия во времени.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒