Покорность. Римма Ефимкина

Покорность

Римма Ефимкина

У слова покорность много " родственников". Слова укор, кара, укоризна, покорить, покарать имеют ту же общеславянскую основу коръ (" кара" ). Покорность образовано от прилагательного покорный, а оно от глагола покорить – «подвергнуть наказанию». Таким образом, покорность в буквальном смысле – согласие подвергнуться наказанию. А в привычном нам значении – повиновение; податливость внешнему влиянию, воздействию со стороны кого-либо, чего-либо; послушание; смирение; уступчивость.

ЛЕГЧЕ ВЕРБЛЮДУ ВОЙТИ В ИГОЛЬНОЕ УШКО

Я выбрала из романа Льва Толстого " Война и мир" два эпизода, иллюстрирующие покорность. Первый содержит повествование о том, как Пьер, подчинившись руководству Анны Михайловны Друбецкой, становится самым богатым человеком России. Толстой подробно описывает многоходовку Анны Михайловны, преследующей свою цель (получить денег с умирающего отца Пьера) и использующей в своей игре Пьера. Она, прикрываясь Пьером, пробирается в дом Безухова, чтобы помешать уничтожить завещание, а ничего не понимающий Пьер только повторяет про себя каждый раз: " Стало быть, это так нужно" и покорно следует за Анною Михайловной.

" Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех бывших в комнате больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала со своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой-то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что все это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им".

Лев Толстой использует сравнение живого Пьера с неживой статуей, лишний раз намекая этим сравнением на то, что покорностью человек не определяет своего выбора. Итогом усилий Анны Михайловны Пьер внезапно становится обладателем самого большого состояния в России и носителем графского титула, тем самым взвалив на себя непосильное для неокрепшей души бремя.

С житейской точки зрения, Пьер должен быть благодарен и счастлив. Однако писатель проявляет свое отношение к событию через взгляд Марьи Болконской: " Слова нашего божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в игольное ухо, чем богатому войти в Царствие Божие, – эти слова страшно справедливы! (... ) Столь молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! " . Дальнейшие события в романе только подтверждают этот печальный тезис.

" ОН ПОЙМЕТ, ЧТО ОН ДОЛЖЕН СДЕЛАТЬ"

Второй эпизод касается женитьбы Пьера на Элен Курагиной. На этот раз он становится жертвой интриг князя Василия, пожелавшего прибрать к рукам состояние Пьера, женив его на своей дочери. Противостоять такому человеку, как князь Василий, – нелегкая задача, и Пьеру она не по зубам. " Князь Василий не обдумывал своих планов, он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. (... ) Он не говорил себе, например: (... ) «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне сорок тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было".

Покорность Пьера приводит к тому, что князь Василий ставит Пьера в положение, что тот скомпрометировал его дочь, и вынуждает Пьера жениться. Толстой пишет об этом с жестокой иронией, так что невольно проникаешься сочувствием к молодому человеку.

" Князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, то есть у князя Василья, у которого он жил, (... ) но все еще не делал предложения.

«Все это прекрасно, но всему должен быть конец», – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним! ) не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость... легкомыслие... ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту, – надо, надо положить конец. Послезавтра Лелины именины, я позову кое-кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец! »".

После вечеринки, на которой Пьера посадили рядом с Элен, пару оставили в уединении, чтобы Пьер сам догадался сделать предложение. Не дождавшись этого, князь Василий сделал вид, что слова произнесены, зашел и благословил пару. Остается только снять шляпу перед ловкостью манипулятора и еще раз посочувствовать Пьеру.

" – Алина, – сказал он жене, – посмотри, что они делают.

Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным, равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и разговаривали.

– Все то же, – отвечала она мужу.

Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно-торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.

– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне все сказала! – Он обнял одною рукой Пьера, другою – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца... и она будет тебе хорошая жена... Бог да благословит вас!..
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его своим старческим ртом. Слезы действительно омочили его щеки.

– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.

Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних".

После этой сцены Пьеру, поставленному в крайне неловкое положение, ничего не оставалось, как признаться в любви к Элен и покорно (но при этом с чувством вины и стыда) предложить ей руку и сердце.

" МОЮ БЕССМЕРТНУЮ ДУШУ"

Видимо, не случайно именно Пьера Безухова Лев Толстой отправляет в плен к французам, чтобы довести его покорность до абсурда. Только в плену, перед лицом смерти, Пьеру открывается идея истинной, а не ложной человеческой покорности. Покорность в христианском смысле обозначает согласие с всеблагой Божественной волей, ведущей человека ко спасению, и добровольное подчинение ей. Здесь главное не перепутать Божью волю и людскую власть. Только первое ведет к свободе духа, и это открывается Пьеру.

Это любимое мое место в романе, и я часто цитирую его своим студентам-психологам как иллюстрацию внутреннего взрыва в сознании человека.

" Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.

Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.

– Xa, xa, xa! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня? Меня – мою бессмертную душу! Xa, xa, xa!.. Xa, xa, xa!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.

Какой-то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.

Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками! » Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам".

ЗАТЕМ, ЧТО ЕСТЬ БОГ

После этого взрыва в сознании Пьер перестал бояться чего бы то ни было и стал собой. Это отразилось на его отношениях с людьми – теперь его любили: " Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии".

Изменился Пьер и в практических делах. Теперь в ответ на манипуляции людей он с легкостью говорил " нет": " Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным".

Этот внутренний управляющий центр теперь был не чужая людская, а Божья воля. " Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть Бог, тот Бог, без воли которого не спадет волос с головы человека".

⇐ Предыдущая 38 39 40 41 424344 45 46 47 Следующая ⇒