ПРЕДИСЛОВИЕ 8 страница

Такое представление определяется тем поистине колоссальным значением, которое имели животные на ранней стадии развития человечества. Тогда люди ещё не отделяли их (животных) в своем сознании принципиально от человеческого стада — ни в его актуальном (стада) состоянии, ни в плане идей о происхождения данного стада (от животного предка), ни в плане представлений о животных как об особой ипостаси человека (и наоборот).

Да и фактически, первобытные люди мало отличались от животных. Термины «обезьяночеловек», «первобытное стадо» не случайны. Дело в том, что человека в наибольшей мере отличают от животных развитые потребности идеальной группы (т. е. такие, как потребности в смысле жизни, духовных ценностях, в красоте, добре, справедливости и т. п. ). Но на заре человеческого существования именно эта группа потребностей пребывала в зачаточном состоянии.

Более того, животная сущность живет в людях по сей день. Когда на свет появляется человеческий детеныш, его поведение долгое время определяется природными (животными) инстинктами, а не разумом и не социальными чувствами. Последовательно, день заднем, год за год социальная среда путем воспитания «загоняет животность» в социально приемлемые рамки. Но «первобытный зверь» в человеке не исчезает, он всего лишь приручается. В «острых ситуациях» эта звериная природа нередко заявляет о себе в полный голос. Например, взрослый человек, оказавшись неспособным решить проблему выживания с помощью разума, нередко начинает повиноваться заложенным в нем природой «звериным» инстинктам. Хорошо известный пример — каннибализм (людоедство).

По мнению знаменитого немецко-американского мыслителя Эриха Фромма (1900-1980), люди одновременно принадлежат и к миру животных (существование которых определяется инстинктами и гармонией с природой) и к миру социума (общества). Стало быть, в их психике борются (соперничают) два демона — инстинкт и разум. Периодически берет верх то один, то другой. Далеко не случайно время от времени появляются философско-публицистические сочине^{ния с} красноречивыми заголовками типа «Голая обезьяна», «Люди ли мы? », «Обезьяна и сущность», и т. п.

С. Ю Неклюдов, характеризуя причины отождествления древними людьми человека с животным, отмечает:

«Причины отождествления человека с животным... обычно видятся в первобытном невыделении человека из природы; в наиболее глубокой архаике эта граница, отгораживающая людей от природного мира, по всей видимости либо неотчетлива, либо пролегает не там, где мы склонны ее видеть, либо просто отсутствует. Тем же объясняется и специфическая «двуприрод- ность» центральных персонажей архаического мифа, выступающих то в человеческой, то в звериной... ипостаси». [312]

Животные очень долгое время служили неким наглядным примером, своего рода упрощенной моделью жизни человеческого общества. В этом смысле использование образов животных в эпосе и в аллегориях басен, притч, анекдотов продолжает архаическую традицию.

Ветхий Завет обычно сравнивает людей со стадом овец, а царя с их пастырем (Числа 27: 16 — 17). Люди именуются овцами Господа: «Познайте, что господь есть Бог, что он сотворил нас, и мы — Его народ и овцы паствы Его» (Псалтырь 99: 3); «вы — овцы Мои, овцы паствы Моей» (Иезекииль 34: 30 — 31). В древнерусской церковной книжной традиции, под воздействием библейских притч, тоже были широко распространены метафорические сравнения деятелей церкви с пастырями, верующих православных христиан — с овцами, а противников православной церкви — с хищными волками.

Но по традиционным представлениям славян картина выглядит иначе. Она резко отличается от канонической христианской традиции, возникшей и сформировавшейся далеко за пределами славянского мира. В свое время (1929 г. ) профессор Николай Устрялов (1890—1937) в автореферате «Проблема Пан-Европы» заметил об этом различии:

«Тип культуры создается исторически. Большое значение имеет климат. Чем труднее борьба с природой, тем героичнее мораль... Борьба и труд — вот нравственные ценности Севера. Их источник — не законы и пророки, а сама природа. В тропиках вечное лето, вечная жизнь, а не борьба, смерть и возрождение. Год на юге течет эпически, на севере драматически. На Юге нравственный идеал — не сила, а гармония; безволие, а не воля; непротивление, а не борьба; неделание, а не труд; девственность, а не плодоносность; небытие, а не жизнь...

Нравственный идеал Севера — Герой. Борец с драконами и титанами, львами и людьми. Геракл, Зигфрид, Ахилл. Символические звери прарелигии Севера: лев и орел, хищники (не случайно противоположны им христианские символы: агнец и голубь, невинность и кротость). Мораль Юга, тропическая — созерцательна, отрицательна и пассивна, а не героична, положительна и активна. Ее идеал — не воинствующий герой, а умиренный святой, монах».

Ни славянский крестьянин, ни, тем более воин, не мог себя отождествлять с овцой или голубем. Народ прекрасно знал по своим ежедневным наблюдениям, что и овца, и голубь — существа глупые, к тому же неспособные постоять за себя. Для славян характерно отождествление человека, тем более воина, с сильным животным. Так, могущество князя Романа Галицкого (рубежXII—XIII вв. ) летопись описывает в образах хищных животных:

«Устремил бо ся бяше на поганыя яко и лев, сердит же бысть яко и рысь, и губяше яко и коркодил, и прехожаше землю их яко и орел, храбор бо бе яко и тур» (Ипатьевская лет., под 1201 г. )». [255, с. 54. ]

Еще более наглядно о таком же подходе свидетельствуют славянские заговоры и заклинания. А. Л. Топорков, проанализировав русские заговоры XV — XIX вв., отметил:

«В русских заговорах, записанных в XV — XIX вв., в формуле сравнения обычно выступает лев и волк (иногда и лев, и волк вместе). Протагонист сравнивает себя чаще всего со львом («лютый лев», «лютый зверь лев», «левь зверь люты», «яко лева лута и свирепа», «яко льва люта и скимна страшна») и несколько реже с волком («серый волк», «лютый серый волк», «лютый зверь волк»). Антагонисты же почти всегда сравниваются с овцами, в единых случаях — с «юнцами», «агнцами», «малыми ягнятками», «зверями дубравными». Эпитет «юный» («юные овца») или существительное «юнец» встречаются иногда в заговорах XVII — XVIII вв., однако относятся к противнику имярека, а не к нему самому».

/Вот северный русский/ заговор «На подход ко властям»: «И буди у меня, раба Божия, сердце мое — лютаго зверя льва, гортань моя, челюсть — зверя волка порыскучаго. Буди у супостата, моего властелина (имярек), сердце заячье, уши его тетерьи, очи его — мертвого мертвеца; и не могли бы отворятися уста и ясныя его очи возмущатися, ни ретиво сердце бранитися, ни белыя его руки подниматися на меня, раба Божия (имярек)...

Вси цари и царицы, князи и княгини, бояра и бояриньі, ц вси приказные люди, и мои супостаты (имярек) — вси овцу мои; я, раб, волк; своим ясным оком взгляну и поймаю, и в ру. ки возьму, и на зуб брошу, раскушу и всем на полу плюну, и ногой заступлю и растопчу». [449, с. 87—88. ]

В украинском заговоре «Від лайки» («От ругани») содержится формула отождествления со зверем:

«Я перед тобою, як вовк, а ти перед мною, як шовк». [449, с. 95. ] В одном из заговоров, наряду с волками и львами, появляются медведи:

«Иду, pan Божий имрак, и товарищев 42 человека, буди вы пред нами, аки овцы; а мы, аки волки пред овцами или яко лю- тыя звери медведи или львы рыкающе на них, прогоняюще их...

Как святы Даниил пророк в Вавилоне граде от лвов избавлен и невредим, так и нас избави, святы Даниил пророк от супостатов наших. Иду на нас аки лвы рыкающе, сокруши, Господи, луки их, и стрелы, и ядры их, и пищали их». [449. С. 90. ]

В Архангельской губернии человек, подойдя к дверям, брался за скобу и говорил:

«Вставайте, волки и медведи, и все мелкие звери, лев-зверь сам к вам идет».

К. А. Авдеева в 1842 году сообщала, что, войдя в дом, «вдруг надлежало взглянуть и думать или говорить: «Я волк, ты овца; съем я тебя, проглочу я тебя — бойся меня».

В Шуйском уезде Владимирской губернии новобрачная трижды говорила, входя в дом мужа: «Я вам волк, вы мои овцы, бойтесь и любите меня». В Приозерном районе Архангельской области молодая в аналогичной ситуации шептала: «Вы мои овцы — я ваш волк. Сейчас вас съем». В селе Турча- сове Онежского уезда если молодой после венца переходил жить в избу невесты, он говорил: «Я иду зверь лапист и горд горластый, волк зубастый; я есть волк, а вы есть овцы мои». [449, с. 92-93. ]

***

Во многих случаях обряд посвящения в колдуны включал в себя поглощение и извержение неким мифическим зооморфным существом. Н. А. Криничная отметила:

^Независимо от того, какой облик имеет появившееся в са- ^ ІпаПЬНОМ локусе /существо/, его назначение неизменно — про- *фгить неофита, посвящаемого в колдуны»...

/Кульминация обряда посвящения — приказ распорядителя: Полезай в пасть собаки-то! » — «Да боязно! » — «Полезай, полезай! »- [224, с. 405, 406. ]

В Водлозере сохранилось много рассказов о местном колдуне Тимофее Пименове, по прозвищу Колец, до середины 1950-х годов жившего в деревне Пелгостров. Он искал себе преемника среди водлозерцов, но никто не осмеливался. По данным К. К. Логинова, его родственник Андрей Пименов ходил с Тимофеем перенимать знания на росстань, но не выдержал испытания и прибежал домой в страшной панике, «приказал домашним закрыть и запереть на засовы все окна и двери в доме. Говорил, что на росстани в лесу земля переворачивалась с грохотом». Тому же Андрею Пименову Колец предлагал принять колдовство в бане:

«Колец-то, колдун, был дядя моего отца. Шли они в деревню. Колец немного лишнего выпил и говорит отцу: «Если хочешь, чтобы я передал тебе колдовство, в баню зайдем, там ля- гуха откроет рот с двери. Зайдешь, выйдешь с обратной стороны и станешь колдуном». Отец не согласилсе».

Предлагал Колец свои знания и силу также отцу А. П. Белой из деревни Пелгостров. Ему тоже надо было для этого пройти сквозь мифическое животное:

«Вот зайдешь в баню, там будет наподобие жабы сидеть. Нужно в эту жабу зайти... зайдёшь и выйдешь. И... все колдовство примешь». Ну, папа боялся. Не согласился. А говорит, взял всё Аким, тети Маши Р., который в Пудоже-то живет, всё колдовство это принял». [484]

Выродившуюся форму традиции поглощения неофита мифическим животным зафиксировал в Украине П. В. Иванов. Он пишет о случае, когда женщина, желавшая стать °ДДУньей, пробила труп околевшего животного, влезла ту- ^да> а через некоторое время вылезла:

«По словам одной старухи, ведьмой делаются таким обра-, М- Околела, например, лошадь или корова, выволокли ее на выгон. Женщина, желающая стать ведьмой, узнав об этом, вы. ходит в темную ночь на то место, где брошено околевшее животное, становится перед трупом и смотрит на него пристально, в каком-то забытье. Простояв в таком состоянии несколько минут, быстро бросается к трупу животного, пробивает в боку его дыру и влазит внутрь его. Полежит там несколько времени и вылазит оттуда, но уже в другую сторону, через другой бок. Выходит из трупа настоящая ученая ведьма, вполне усвоившая науку превращений, получившая способность принимать желаемый вид, то есть способность превращаться в собаку, кошку, копну, клубок и т. п. ». [459, с. 444. ]

Заметим, что практика эта весьма древняя, она зафиксирована у многих примитивных народов. Например, среди папуасов Новой Гвинеи в обряд инициации подростков обязательно входит ритуальное поглощение неофита мифическим животным-предком. Например, в племени каи перед домом возводили платформу, на нее поднимался мужчина, при входе каждого участника инициации он делал жест, означавший проглатывание. При этом «участники попадали под платформу и должны были думать, что они в чреве чудовища». [375, с. 349. ]

Одним из способов приобретения «звериной» силы была «воинская гастрономия», где «сильные звери» занимали главенствующее место. Считалось, что съеденное мясо животного определенным образом должно повлиять на качества и способности съевшего. Джеймс Фрэзер об этом пишет:

«Крики, чироки и родственные им племена индейцев Северной Америки, к примеру, «верят, что природа обладает способностью передавать людям и животным свойства пищи, которую они едят, а также свойства чувственно воспринимаемых предметов вообще. Согласно их воззрениям на природу, человек, который питается олениной, отличается большей быстротой и смекалкой, чем человек, питающийся мясом неуклюжего медведя, беспомощных домашних кур, лениво передвигающегося скота или грузно переваливающейся свиньи...

Индейцы-канза, отправляясь на войну, устраивали в хижине вождя пир, на котором главным блюдом была собачатина.

^читалось, что столь самоотверженное животное, как собака, Щлцвотное, которое дает разорвать себя на куски, защищая хозя- ина, ^не^{можст нс} сделать доблестными людей, отведавших _еГо мясо. Жители островов Буру и Ару в Ост-Индии также едят собачатину, чтобы стать храбрыми и проворными на воине. Молодые папуасы, живущие в Новой Гвинее в округах Мореби и Моту-Моту, едят мясо свиньи, кенгуру-валлаби, а также крупную рыбу, чтобы обрести силу этих животных и рыб. Некоторые аборигены Северной Австралии воображают, что, отведав мяса кенгуру и эму, они научатся быстрее бегать и прыгать.

Народность мири, живущая в Ассаме, превозносит мясо тигра как пищу, придающую мужчинам силу и мужество. Но «оно не годится для женщин; отведав его, они стали бы слишком решительными». В Корее кости тигров, как средство внушить доблесть, ценятся выше костей леопарда. Чтобы набраться храбрости и свирепости, некий китаец, живущий в Сеуле, купил и съел целого тигра. Герой скандинавского предания Ингиальд, сын короля Аунунда, в юности отличался робостью, но, съев волчье сердце, стал отменным храбрецом. А герой Хиальто приобрел силу и мужество, съев сердце медведя и напившись его крови». [472, с. 463—465]

То же самое практиковали когда-то и славяне. Обретение магических способностей в славянской традиции тоже связывается с поеданием тотемного, позже священного, животного, в результате чего свойства, ему присущие, передаются тому, кто отведал мяса данного животного. Заметим, что обрядовое поедание такого животного (например, змеи, волка и т. д. ) отнюдь не противоречит запрету, имеющему силу в обыденной жизни, наоборот, и то и другое вытекает из одного и того же верования:

«Некий барин ходил в лес, собирал там змей, что с короной на голове, а дома приказывал слуге готовить себе из них пищу. Змеи имели то свойство, что, поевши их, человек начинал понимать разговор огня с огнем, травы с травой». [224, с. 409. ]

Аналоги этой северной русской бывальщины зафиксированы практически во всех славянских традициях. Согласно южнославянским поверьям, тот, кто съест белую змею, будет понимать все, о чем говорят травы; съевшему же сердце °Решковой змеи каждая трава на лугу скажет, какой целеб-

ной силой она обладает. Ведь змея, по народным представлениям, понимает язык трав, знает их лечебные и животворящие свойства.

В Украине говорили, что откушавший блюдо из сваренного по особому рецепту мяса змеи, приобретал «змеиную» му, дрость. К тому же змеиное мясо якобы давало понимание языка животных и птиц. Сербы верили, что если положить в рот мясо змеи, жившей под лещиной, то начнешь понимать язык животных. Поляки считали, что съевший кусочек змеи будет понимать три языка. Один украинский знахарь говорил, что после того, как отведал змеиного мяса, у него открылся дар ясновидения[15].

Известно, что кулачные бойцы кормили петушиным мясом своих детей-малолеток. Тем самым они стремились передать мальчуганам бойцовские качества петуха. В Тверской губернии имел место «обычай кормления мальчиков вареными в супе петушиными сердцами и гребешками «чтоб смелым был»... [29]

Запорожские казаки приписывали магические свойства щуке. Согласно некоторым легендам, плавневые казаки считали ее своим далеким предком. В знак уважения, голову щуки, вынутую из ухи, казаки отдавали атаману. У казаков она была символ мудрости и в то же время агрессивности, несокрушимости, силы, т. е. качеств, необходимых каждому воину. Кроме того, приготовленная по магическим рецептам щука якобы позволяла казаку чувствовать себя в воде столь же уверенно, как на земле. В народе существовало поверье, что казацкие характерники водили дружбу с рыбами и особенно со щукой, что позволяло им долгое время пребывать под водой. В легендах о запорожских характерниках рассказывается, как они неожиданно исчезали под водой чуть ли не целый день. Любопытные ныряли за ними и обнаружива- ^{1, 3} что их товарищи похрапывали себе спокойно под пузы- ^лИ’ _в холодке возле коряги, так как на поверхности было очень жарко:

«Был у нас один такой, что как пообедаем, пойдем на Днепр купаться, то он как нырнет и нет его часа два... Раз только он нырнул, а я за ним. Смотрю, а там вода над ним, как пузырь стоит и такой там добрый холодок, что лучшего и не надо... Смотрю я, большущая щука приплыла, стала над пузырем и зевает... ». [179, с. 167-168]

Прямое отношение к воинским культам имеет употребление в пищу мяса волка. В древние времена ритуал поедания волчьего мяса являлся одной из форм приобщения к воинскому тотему. Изредка его употребляли колдуны, чтобы иметь «волчье чутье».

По данным А. Пастернака, запорожские казаки ели мясо волка и в других целях:

«Казаки считали: кто ест волчатину регулярно, а зимой особенно, — жить будет долго, сохраняя острый слух и зрение. А свежее волчье мясо, приложенное к ране, заживит ее быстро, «как на собаке». А это немаловажно для тех, кому приходится жить по- меж рек, болот, озер, кому лихоманки /лихорадки/ как кость в горле стали...

Волчей шкурой (хут- ром), распаренной над кипящим казаном, растирали больное место, когда «поперек узяло». И спали, шкурой обмотавшись. И часто вставали с утра уже здоровыми... Известны и рецепты травяных отваров на «вовчій воді» /«волчьей воде»/. Что это было? Густой бульон или разведен- Казак Макар Симак. ный? С мяса или костей? Этюд. Худ. И. Е. Репин

Сейчас сказать трудно: ответ таится в тьме веков». [343. _с 20-21. ]

Именно в связи с верой, что через употребление мяса животного можно приобрести его качества, в рационе многих племен определенные животные являлись запретными. Об этом пишет Дж. Фрэзер:

«Некоторые ныне живущие старики ссылаются на опыт величайших вождей прошлого, которые, за редким исключением, отличались завидным постоянством в выборе своего меню: они редко ели мясо тупых и неповоротливых животных, опасаясь, как бы их тупость и вялость не перешли в их тело и не лишили их возможности относиться к своим военным, гражданским и религиозным обязанностям с должным рвением».

Индейцы племени сайаро из Эквадора без особой необходимости, как правило, не употребляют в пищу жирное мясо тапира и дикой свиньи, а питаются мясом птиц, обезьян, олениной, рыбой и т. д., потому что им кажется, что жирное мясо делает их такими же тяжеловесными, медлительными и непригодными для охоты, как съедаемые животные. Некоторые племена индейцев Бразилии также не употребляют в пищу те виды животных, птиц пли рыб, которые медленно бегают, летают и плавают, чтобы не стать неповоротливыми, неспособными скрыться от врагов. Карибы воздерживались от употребления в пищу свинины, чтобы у них не было маленьких свинячих глазок, а мясо черепах они отказывались есть, чтобы не заразиться от этого животного медлительностью и глупостью. Из тех же соображений в племени фанти (Западная Африка) мужчины в расцвете сил не едят мясо черепах; им кажется, что это лишило бы их силы и быстроты в ногах. Зато старикам есть мясо черепах не возбраняется: ведь они и так уже утратили способность быстро бегать, и мясо этих медлительных созданий не может поэтому причинить им никакого вреда». [472, с. 463— 464. ]

Однако единства во взглядах первобытных мыслителей на эту проблему не было. Известны противоположные подходы к употреблению мяса животного, способного отрицательно влиять на воинские и охотничьи качества человека. Например, у африканских бушменов:

■ ■ «Что же касается южноафриканских бушменов, то они, на- против, намеренно едят мясо таких животных. Причина, кото- ® вѴ Ю бушмены приводят в объяснение своего поведения, отражает необычайную утонченность первобытной философии. 5уцімены воображали, что пища, находящаяся в теле охотника, окаЖ^ет^на преследуемую дичь симпатическое воздействие, так что стоит ему поесть мяса быстроногих животных, как дичь также станет быстроногой и убежит от него. Зато если охотник съел мясо медлительного животного, это качество передастся дичи, что даст человеку возможность настичь и убить ее. По этой причине охотники на горную антилопу строго воздерживались от употребления в пищу мяса проворной и быстроногой газели-антидорки; они не решались даже прикасаться к нему руками. Дело в том, что газель считалась у бушменов весьма быстрым и чутким животным, не смыкающим глаз даже ночью. Стоит нам съесть ее мясо, рассуждали они, как и антилопа не захочет спать по ночам. Как же тогда мы сможем ее настичь? » [472, с. 464. ]

***

Отметим, что для обретения магической силы и (или) качеств какого-либо животного, не обязательно требовалось его поедать. Иногда было достаточно иметь при себе какую- нибудь часть его тела. Например, в народе сохранилось множество рассказов о так называемой «кошачьей» или «разрывной кости», обладатель которой мог творить некоторые чудеса, исполнять свои желания, становиться невидимым.

Приобретал такую кость особым образом: варили кошку, а затем отделяли косточку за косточкой, пока не находили нужную:

«Согласно севернорусскому поверью, в ночь под Пасху или в Святки в бане варят совершенно черную, без единого белого волоска, кошку, чтобы добыть из нее «разрывную кость», или же кость, которая делает человека невидимым. Кошку варят до тех пор, пока мясо не отстанет от костей». [224, с. 33. ]

Особенности кошки определяла местная традиция. Так, в Украине кошка требовалась непременно черная. У русских, поданным собирателя фольклора Ивана Петровича Сахаро- ⁸³ (1807—1863), приведенным в его знаменитом труде «Рус-

ское народное чернокнижие», особая кость тоже таится в черной кошке или коте:

«По рассказу знахарей, заключается в черной кошке. Искатели сего тайного открытия крадут кошек в соседних деревнях и избирают из них такую, в которой бы не было ни одного белого волоска: вся шерсть должна быть черная. В этом поселяне наши очень затрудняются. Другому во всю жизнь не придется отыскать одношерстной кошки, а если придется, то знахарь уже найдет худые приметы. В таком случае он берет к себе кошку, обещает выщипать белую шерсть и держать до тех пор, пока вырастает новая». [405, с. 102. ]

После того как все кости были разобраны, определяли заветную в разных местах по-разному. Например, согласно одному из «рецептов» (Сокирянский район Черновицкой области), с этими костями надо в полночь в полнолуние отправиться к тому месту, где ручей выходит из земли и бросить кости в воду. В этом случае единственная волшебная косточка не потонет и не поплывет по течению, а пойдет против течения!

На русском Севере, согласно исследованиям Н. А. Кри- ничной, разобрав все кости, жаждущие «усаживаются ночью перед зеркалом и перебирают их одну за другой. Как только, посмотрев в зеркало, себя не увидишь, — значит, кость-«невидимка» (или «разрывная кость») в твоих руках». [224, с. 33. ]

Свой секрет приготовления колдовской кости имели бе- ларусы-полешуки:

«Черный кот без даже маленького пятнышка другого цвета, самец, должен быть задушен и сварен до такой степени, чтобы его мясо без труда отделялось от скелета. Затем в самую темную ночь нужно по очереди вытирать каждую косточку черным сукном, и которая засветится, та и является нужным амулетом. Разбойник, который владеет такой костью, может без ключа открыть любой замок, оставаясь при этом невидимым». [377, с. 493-494. ]

Иные сведения, полученные от русских колдунов, приводит И. П. Сахаров:

^К. ошкэ, признанная знахарем за одношерстную, варится в іяѵ гѵ нном котле, по полуночам, до тех пор, пока истают все ко- д кроме одной. Оставшаяся кость есть невидимка. Но как ваяние продолжается многие ночи, то искатели теряют терпение, а особливо если знахарь вздумает представить из себя нечистую силу. Между тем есть и такие, которые с большим терпением просиживают ночей по двадцати, но кости-невидимки не остается. В таком случае остается виновным искатель; он или бранил в это время нечистую силу, или опоздал прийти одною минутою, или не досидел сколько-нибудь, или вздремнул, или вспомнил о семье своей, или не так прочитал наговоры, или вздумал утаить что-нибудь от знахаря, или, торгуясь со знахарем, пожалел барана, овцу, гуся. За все это нечистая сила крадет у искателя, как недостойного, кость-невидимку. В другой раз невозможно вырвать из одношерстной кошки такой кости. Кому на роду написано достать, тот и с первого разу достанет; а кому нет, тот хоть сто кошек вывари, все не будет ничего, говорят знахари». [405, с. 102—103. ]

Отметим, что вера в особую кошачью кость появилась не на пустом месте. Тому способствовало общее отношение людей к этому домашнему животному. В некоторых древних культурах, например, египетской, кошка изначально считалась божеством тотемного характера. Рудименты таких представлений сохранились у славян. Вспомним народные сказки, где кот часто играет роль чудесного помощника, зооморфного покровителя, воспользовавшись советами которого, герой справляется с трудными задачами.

По народным поверьям, кошка — «пограничное» животное, одновременно присутствующее в двух мирах — «земном» и «потустороннем». Именно в облике кошки, согласно воззрениям славян, очень часто предстают души умерших, в частности искупающих свои грехи или умерших не собственной смертью. По польским и западноукраинским поверьям в виде кошки смерть приходит к умирающим маленьким детям. У русских от отношения человека к кошке зави- сит удача:

: «Еще и в наши дни говорят на Руси, что кто убьет чьего-ни- ' будь любимого кота, тому семь лет ни в чем удачи не будет. Кто любит-бережет кошек, того этот хитрый зверь охраняет от вся- 1 кой «напрасной беды». [212, с. 452. ]

Особое место в славянской демонологии занимает чер- 1 ная кОшка:

«В стародавние годы знающие всю подноготную люди гова-1 ривали, что на черную кошку можно выменять у нечистой си- Я лы шапку-невидимку и неразменный червонец. Нужда-де в ] ней, окаянной, черная кошка, чтобы прятаться в нее на свят 1 Ильин-день, когда грозный для всякой нежити-нечисти про- 1 рок сыплет с небес своими огненными стрелами». [212, с. 452. ]

В Беларуси на Витебщине еще в 40-е годы XX века сохра- | нялись представления о существовании кошачьего короля — I Варгина (бел. Варгін). Представляли его в облике огромного 1 черного кота. [40, с. 254. ] Именно черный кот чаще всего соотносится с нечистой силой. Интересный материал был I записан в Лепельском районе Беларуси:

«Как колдунью везли хоронить, за гробом вслед шло много сельских котов, даже в могилу за ней лезли». [40, с. 254]

По мифологическим представлениям беларусов, черт мог ] превращаться в черного кота, когда спасался от Перуна. От- s сюда обычай во время грозы выгонять кота (кошку) из дома, чтобы Бог (или Св. Илья) не сжег дом, метнув в кота (т. е. ^! черта) молнию. Превращение в котов или кошек приписывалось также колдунам и ведьмам.

Обладая черной кошкой или какой-либо частью ее тела, человек тем самым приобщался к той силе, к которой по j своей природе имела отношение кошка. Подтверждением 1 тому является тот факт, что аналогичные действия с черным котом предписывалось совершать для приобретения себе в услужение черта-домового:

«Нужно варить его живьем и в полночь на перекрестке нако- I лоть его костью себе палец и подписаться кровью (украинцы); в полночь в лесу на росстанях испечь его, съесть мясо, а кости I бросить за спину, призывая к себе демона (мазуры). У нижних j лужичан с той же целью следовало в полночь отнести в мешке черную кошку к церкви и трижды постучать в церковную дверь, j

I - гд₃ якобы явится черт, заберет мешок и заплатит за него монетой». [415, с. 639. ]

***

I пдрочем, что там мясо или кости. «Магическую силу» наши предки порой усматривали в изображениях животных! У германских, славянских и тюркских народов звериная символика обильно представлена на ножах, мечах, боевых и ритуальных топорах. В качестве примера упомянем железные топорики, найденные в древних погребениях в Силезии и Моравии. На их боковых плоскостях имеются изображения козлов, выполненные медной проволокой, наложенной на серебряную основу.

В 1995 году в поселке Люблино (бывший Варген) Зеленоградского района Калининградской области в руинах кирхи XIV века местный житель обнаружил инвентарь средневекового погребального комплекса, в том числе топор и железный наконечник дротика. На одной сторона топора имеется изображение рогатого животного — козла либо оленя. На другой его стороне изображен волк.

Многие фольклорные герои получают магические предметы от змей, или их с помощью. Прежде всего, к чудодейственным атрибутам змеи относятся камень, золотое яблоко, перстень, гребень на голове и т. д. Жители Карпат верили, что перед зимовьем змеи выдували особый камень. Обладание таким камнем дает человеку удачу на войне, делает чело-

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒