Австрийцы 5 страница

Итак, сражение было выиграно, но без всяких трофеев, без уничтожения неприятельских сил и даже почти без всякого морального результата. Австрийцы взяли одно единственное орудие и при этом потеряли два. Потери убитыми, ранеными и пленными с обеих сторон были почти равны, их следует исчислять приблизительно в 4—5 тыс. чел.

26 марта французский правый фланг до полудня, а центр до вечера продолжали оставаться в тех же самых пунктах, где они находились 25-го вечером, и эрцгерцог не имел мужества предпринять что-нибудь против них. Сен-Сир и Вандам утром 26 марта произвели даже несколько демонстративных атак против австрийской конницы в районе Вальвиза с целью облегчить себе этим дальнейший отход. Можно вполне сказать: это была чиста абстрактная, бестелесная победа. Французский главнокомандующий сам даже претендовал на честь победы, и известны многие случаи и до него и после него, когда полководцы заявляли претензии на победу, имея на это гораздо меньше прав.

Французская армия отступила за Рейн, и это отступление не следует рассматривать как непосредственное и совершенно неизбежное следствие сражения при Штокахе; здесь были общие причины, вытекавшие из опасения того, что может случиться в дальнейшем, и битва при Штокахе явилась лишь добавлением к этому опасению.

Оценку характера этого сражения мы отложим до рассмотрения общего положения в целом, которое мы намерены дать в заключение этого отдела.

Отступление Журдана и Бернадотта за Рейн

26 марта Журдан оставил район поля сражения при Штокахе и начал свой отход к Шварцвальду. Он намеревался, если его к этому принудят обстоятельства, двигаться тремя колоннами через (долины) Гёлленталь, Кинцигталь и Ренхталь. Отступление за Рейн между Базелем и Боденским озером было для него более невозможно, так как дивизия Сен-Сира из-за этого подверглась бы опасности полной гибели.

Генералы Сен-Сир и Вандам полагали, что они не смогут более со своих позиций между Мескирхом и Штокахом безопасно отступить к тем пунктам на Дунае, из которых они пришли, т. е. к Тутлингену, Мюльгейму и Фридингену; поэтому они решили идти на Зигмаринген, овладеть там мостами, слабо обороняемыми австрийцами, и переправиться через Дунай. Им следовало пройти около 3 миль, и они совершили этот марш в течение 26 марта без всяких препятствий.

Сульт и д'Опу 26 марта оставались у Липтингена и Эммингена.

Суан отошел на Аах, Ферино — на Зинген и выслал оттуда бригаду Руби к Шафгаузену и Штейну.

27 марта Сен-Сир был в пути на Ротвейль. Д'Опу направился за Дунай к Тутлингену, Сульт и Суан — на Гайзинген на Дунае, Ферино — на Блумберг. 28 марта Журдан занял позицию перед Шварцвальдом, имея правый фланг у Лёффингена на дороге к Нейштадту, а левый — у Ротвейля на дороге к Фрейденштадту, протяжением на 6 миль. На этой позиции он оставался три дня, т. е. до 31 марта.

Австрийский авангард следовал за французами только 27 марта до Зингена, Энгена и Тутлингена.

Эрцгерцог с главными силами армии оставался на месте, так как имел намерение направиться в Швейцарию, но, узнав, что французы вместо того, чтобы продолжать свой марш через Шварцвальд, остановились на указанной выше позиции, он решил выступить к Дунаю с целью совершенно оттеснить Журдана за Рейн. Поэтому, послав 5½ батальонов и 18 эскадронов к Рейну и усилив свой авангард, он сосредоточил свою армию 29 марта у Липтингена в Эммингена. Впрочем, эрцгерцог еще не выступал в поход, ожидая подхода генерала Старрая, который был вызван им к себе, и 27 марта прошел только через Ульм. Лишь 3 апреля эрцгерцог, как мы видим, вступил в Донауэшинген.

Когда австрийские передовые части стали приближаться к французскому расположению, Журдан стал опасаться, что они смогут овладеть одним или несколькими проходами у него в тылу. Поэтому 31 марта он отступил в Шварцвальд. Ферино занял выходы Гёлленталя, центр — Кинцигталя и левый фланг — Ренхталя.

На этой позиции Журдан оставался четыре дня; когда австрийские передовые части начали прорывать линию французского расположения то в одном, то в другом пункте и больной Журдан покинул армию, временно командовавший армией генерал Эрнуф решил отойти за Рейн. Дивизия Ферино перешла Рейн у Альт-Брейзаха 5 апреля, остальные части — у Келя 6 апреля. Эрцгерцог 3 апреля остановился в Донауэшингене, но, узнав, что французская армия перешла Рейн, он приказал генералу Старрай остаться для наблюдения с 18 батальонами и 64 эскадронами, всего с 30 000 чел., имея намерение с главными силами армии направиться в Швейцарию.

Следует отметить, что генерал Старрай с этими войсками не имел задачи идти в долину Рейна; он должен был с 8 батальонами, 36 эскадронами занять проходы Шварцвальда, с резервом из 10 батальонов и 28 эскадронов оставаться в области Виллинген. Первые совместно с вооруженными жителями Шварцвальда вели непрерывную малую войну с французскими партизанскими отрядами, действовавшими на правом берегу Рейна и доходившими де Шварцвальда.

Этим актом эрцгерцог, по-видимому, в последний момент отказывался от своих прав победителя. Если эрцгерцог вполне основательно не придавал важного значения упорной обороне Рейна, то вполне заслуживает одобрения то, что он предоставил свободу действий противнику и удалился со всей своей армией, оставив только в Шварцвальде наблюдательный корпус в несколько тысяч человек. Однако, никоим образом нельзя извинить того, что 30 000 чел., находившихся там, могли допустить действия французских партизанских отрядов по эту сторону Рейна. Это было большим ущербом для воинской чести и поэтому являлось стратегической ошибкой.

В результате отступления Дунайской армии за Рейн генерал Бернадотт снял осаду Филиппсбурга и отступил за Рейн, так что у французов на правом берегу Рейна остались гарнизоны только в двух пунктах — в Мангейме и Гейдельберге.

Выводы

Результаты событий, изложенных в первой части этого труда, были следующие.

Французы овладели Граубюнденом, взяли 40 орудий, захватили в плен от 12 до 13 тыс. чел., тем самым нанеся моральным силам австрийских войск, именно Тирольской армии, такой удар, значение которого трудно даже учесть.

С другой стороны, их Дунайская армия была оттеснена за Рейн. Этим был причинен такой ущерб моральным силам французов, которому следует придавать большее значение, чем размерам захваченных трофеев, так как дело касалось главной армии и главнокомандующего. В общественном мнении Парижа и Вены блестящие успехи французского оружия в Граубюндене вполне справедливо уравновешивались номинальной австрийской победой. Лекурб, правда, уничтожил один австрийский корпус, Дессоль — другой, но эрцгерцог Карл разбил Журдана, и это звучало полнее и громче, хотя на самом деле не могло идти в сравнение с успехами французов.

И этот блестящий успех был достигнут французами, в то время как их боевые силы в количестве 73 000 чел., а именно: армия Журдана — 38 000 чел., Массена — 30 000 чел. и бригада Дессоля — 5 000 чел., — столкнулись с австрийскими силами, которые насчитывали 148 000 чел., а именно: около 76 000 чел. армия эрцгерцога, корпус Готце в 24 000 чел. и армия Бельгарда в 50 000 чел.; кроме того, французам приходилось действовать под влиянием совершенно ошибочного плана своего правительства, в то время как австрийский план, по крайней мере, не создавал никаких препятствий для деятельности армии с точки зрения здравого смысла.

Одно противоречие существует в ходе событий, и нам предстоит его исследовать.

События этого первого периода на обоих противоположных флангах театра войны следует рассматривать как две гири на чашах весов, которые стремятся уравновесить друг друга. Мы направим наш взгляд сначала на эти гири, а потом на коромысло весов и его точку опоры.

Рассмотрим сначала события в Граубюндене.

То, что австрийцы в 1798 г. заняли эту страну по просьбе самого населения, — этого никто не поставит им в вину, если не относиться равнодушно к чести правительства.

Если же австрийцы заняли эту страну, то, естественно, они должны были и защищать ее в случае, если это занятие оказалось бы недостаточной политической мерой, чтобы удержать французов от вторжения в нее. Но необходимость этой защиты повлекла за собой дальнейшие последствия, лишь постольку, поскольку речь могла идти о частичном вторжении в эту маленькую страну сравнительно незначительной части французской армии. Австрийцы располагали здесь 6 — 8 тыс. чел.; перед открытием общих военных действий французы угрожали вступлением в эту страну 20 000 чел., если австрийцы не выведут из нее этих 6 — 8 тыс. чел. В таком случае австрийскому правительству не оставалось ничего другого, как послать 20 000 чел. для поддержки этих 8 000 чел., и никто не мог думать, что австрийское правительство в ответ на эту угрозу согласится вывести свои войска и очистить страну. Ясно, какие невыгоды возникали из этого для австрийцев, вынужденных послать в Граубюнден такие значительные силы, когда французы решили направить сюда свои войска. Все это было так, пока речь шла только о частичной борьбе за Граубюнден без объявления общей войны. Естественно, можно было ожидать, что дело не ограничится частичной борьбой. Взгляды австрийцев исходили из того, что они не могут оставить Граубюнден на произвол судьбы и что простой политический расчет, вытекавший из понятия об авторитете и чувстве чести, вынуждает их к обороне этой страны, лежавшей совсем в стороне от линии их расположения.

Мы можем сказать: всякого рода обязательства чести для Франции и Австрии распространялись только на состояние мира. Только во время мира честь одной державы запрещает ей терпеть успех другой, на войне же вопрос ставится лишь о полезности, а не о том, оскорбляют ли успехи противника чувство чести. Итак, в случае войны вопрос о том, обязаны ли были австрийцы защищать Граубюнден, является в высшей степени неразумным. Австрийцы должны были сказать жителям Граубюндена так: до тех пор, пока сохраняется мир, мы будем защищать вас против вторжения французов; когда же начнется война, от вас самих будет зависеть, оставаться или нет нашими союзниками; мы же ни в коем случае не можем брать на себя особых обязательств защищать вашу страну, но должны будем предоставить это общему ходу военных событий; пока мы не одержим решительной победы в Германии или в Швейцарии и пока линия нашего расположения будет проходить до Лиммата, мы не можем вести упорную оборону Граубюндена. Если бы после этого объяснения жители Граубюндена нашли для себя затруднительным выставить местные вооруженные силы, то следовало предоставить их собственной судьбе, и в этом не было бы очень большого ущерба.

Вообще австрийское правительство в течение всей войны в Тироле придерживалось совершенно ошибочного взгляда, что страна, имеющая собственные вооруженные силы для своей защиты, должна во всяком случае обороняться также армией, чтобы не бояться неприятельского завоевания. Если местные вооруженные силы приводят к этому результату, то правительствам лучше всего было бы категорически запрещать защиту этих стран, ибо на войне подобное обязательство редко не приводит к несчастным результатам.

Однако, этот результат никоим образом сам по себе не связан с местными вооруженными силами. Вопрос об этом возникает в связи с неясностью понятий. Если страна желает вооружиться, это приводит к двум существенно различным мероприятиям. Одним из них является настоящее вооружение народа, другим — создание отрядов добровольцев. Первое заключается в том, что все мужественные и воинственные жители вооружаются в такой степени, что могут в случае вторжения неприятеля в страну оказывать ему сопротивление там, где он не выступает с главными силами; там же, где неприятель оказывается слишком сильным, они могут или отступить в другие районы или, временно припрятав оружие, спокойно вернуться по домам.

При такой народной обороне население иногда приносит жертвы и подвергается опасностям, как это мы видели, например, в Испании, но, конечно, вопрос не в этом, и народ, решившийся на оборону, должен быть готов к принесению этих жертв. Другое мероприятие — образование добровольческих отрядов — имеет в виду оказать помощь войскам или вообще, без ограничения ее местными целями, или же только для обороны своей страны.

В первом случае они присоединяются к армии и следуют за нею в направлении ее движения как при наступлении, так и при отходе. В последнем случае они могут при продвижении армии вперед оставаться в стране, могут пристроиться к тому пункту страны, который входит в общую линию обороны, но в случае, если общая обстановка требует отступления, они должны отделиться от армии, если не хотят вступить в противоречие сами с собой. Оставаясь в стране, они могут быть разоружены и взяты в плен неприятелем. То, что они остаются в стране и им придаются части войск для стратегической обороны этой страны, как это часто имело место в Тироле, нужно рассматривать только с точки зрения общей стратегической обстановки, не никоим образом нельзя смотреть на это как на необходимое следствие организации местных вооруженных сил и проводить эту меру вопреки сложившейся обстановке и за счет общего успеха.

Этим отступлением от общего плана нашего труда в данном месте, как и во многих других, мы хотим выяснить некоторые недостаточно ясные понятия, возникающие при описании большой войны; мы не стесняемся отходить иногда от основного предмета нашего изложения, рискуя даже тем, что некоторые читатели подумают, что наше собственное изложение становится довольно туманным и запутывается в бесконечных подробностях.

Итак возвратимся к Граубюндену и будем держаться того взгляда, что австрийцы в случае открытия военных действий никоим образом не должны были допускать с помощью местных вооруженных сил упорной обороны этой страны, если эта оборона не согласовалась с их общим стратегическим положением.

Так как с момента вступления австрийцев в Граубюнден французы не угрожали более этой стране, то у австрийцев не было никаких поводов выставлять для ее защиты более крупные части войск, и при данных обстоятельствах, естественно, генерал Ауффенберг должен был получить приказ отступить перед превосходными силами, так как этот генерал имел только 5 батальонов, т. е. около 5 000 чел. Если измерить всю линию, на которой он мог встретить противника, то общее расстояние от Люциенштейга через Диссентис, Бернгардин и Шплюген до Септимера будет не менее 25 миль. При таком огромном протяжении линии постов и при опасном положении главных сил в Рейнской долине от генерала Ауффенберга, естественно, нельзя было требовать упорного сопротивления при всех обстоятельствах. Он мог его оказать только в случае столкновения с не слишком большими силами.

Так как он удерживал пост у Диссентиса, у него не было никаких оснований, чтобы не выступить сначала против Массены. Когда пост у Рейхенау был потерян, можно было еще продолжать сопротивление у Майснфельда, только генерал Ауффенберг должен был отказаться от мысли отойти за Кур, так как он не мог знать, держится ли пост у Эмса, находившийся между Куром и Рейхенау, занятый одним только батальоном; кроме того, из Рейхенау легко было достигнуть Кура по другой дороге — через Гейд; наконец, дорога на Кур через Шальфикталь пересекается двумя высокими горными хребтами и ведет в Верхний Энгадин, так что повсюду можно было натолкнуться на колонны французских войск, выступивших из Италии. Таким образом, генерал Ауффенберг должен был с главными силами отступать через Преттигау, и только одному батальону, стоявшему у Эмса, он приказал отступать через Кур и Давос.

После того как вечером 6 марта был взят самый сильный пост в Рейнской долине — у Люциенштейга, и Массена соединил свои силы, — дальнейшее сопротивление казалось совершенно бессмысленным. Если бы генерал Ауффенберг совершил свой отход через Преттигау ночью, то после того как он в течение целого дня оказывал сопротивление и потерял у Диссентиса и Люциенштейга около 1 000 чел. пленными, он мог бы остаться невредимым. Но он избрал путь отступления на Кур, и неудивительно, что энергично преследуемый на протяжении двух миль вчетверо более сильным противником, он попал в самое худшее положение; при любой попытке задержаться путь отступления для него был бы вовсе отрезан, ибо что может быть легче, как отрезать путь отступления противнику, имея над ним четверное численное превосходство, по одной единственной дороге, которая к тому же делает поворот под углом в 90 градусов.

Если здесь, как мы видим, был уничтожен целый корпус в 6 000 чел., то это случилось не потому, что, благодаря каким-нибудь стратегическим комбинациям противника, он попал в тяжелые условия, потеряв путь отступления, но потому, что он слишком долго сопротивлялся превосходным силам противника и, кроме того, неправильно выбрал путь отступления.

В событиях в Энгадине удивительно то (это, как мы увидим, повторяется в дальнейшем), что австрийские генералы не использовали для обороны всех войск, имевшихся под рукой. 10 марта генерал Лаудон двинулся на Цернец с 4 батальонами, между тем как у Наудерса и Тауферса было сосредоточено, по крайней мере, 8, если не целых 12 батальонов. 15-го он напал на генерала Лекурба с флангов и с тыла с 7—8 тыс. местных вооруженных сил и только с 6 ротами своего корпуса. Уже эрцгерцогу показалось странным, что он не использовал больших сил. Эта неразумная экономия сил была бы еще понятна, если бы остальные войска были размещены на оборонительных постах, но они стояли в долинах в качестве резервов, чтобы быть использованными для наступления или обороны. Когда вообще хотят вести оборону при помощи наступления на противника, как это имел намерение сделать генерал Лаудон 10 и 15 марта, то нужно иметь решимость временно обнажить пункты, не подвергающиеся непосредственной угрозе, с тем, чтобы нанести решительный удар на том пункте, где грозит ближайшая опасность. Если бы генерал Лаудон 15 марта выступил для поддержки генералов, командующих у Мартинсбрюка, не с 6 ротами, а с 6 батальонами и местными вооруженными силами, то у него были бы прекрасные шансы уничтожить генерала Лекурба или, по крайней мере, принудить его к отступлению. Вместо этого, благодаря слишком позднему вызову батальонов, выдвинутых к истокам Инна, и принятым 10 и 15 марта полумерам, в руках французов оказались трофеи в несколько тысяч пленных.

Как могло случиться то, что были отрезаны 2 батальона, это совершенно непонятно, так как генерал Лекурб вступил в долину Инна, когда уже повсюду была тревога и все было на ногах; к чему послужили тогда все местные вооруженные силы, если через них не могли даже узнать о походе этого генерала?

Бой у Тауферса или, лучше сказать, блестящий успех его со стратегической точки зрения не представляет собою ничего замечательного. То, что 6—7 тыс. чел. были атакованы 4—5 тыс. чел. — это явление вполне обыкновенное; если же они были взяты в плен, то причину этого нужно искать в тактических ошибках, к которым стратегия не имеет никакого отношения.

В стратегическом же отношении важно отметить тот факт, что генерал Бельгард в течение 8 дней — от 17 до 25 марта — не поддержал, с одной стороны, наиболее угрожаемого поста Мартинсбрюка войсками с постов Финстермюнца и Наудерса, а с другой стороны, Тауферса — резервами, стоявшими на таком близком расстоянии, что они могли подойти за время нормальной продолжительности боя, т. е. за какие-нибудь несколько часов. За первым из этих постов у Ландека, следовательно, в 4 милях от Мартинсбрюка и Наудерса, находилось 9 батальонов резервов. Впрочем, позиция Фельдкирха не была потеряна, и в Монтафуре стояли 6 батальонов, поэтому Ландекский пункт не имел значения, эти 9 батальонов могли стоять у Финстермюнца, а затем их можно было использовать против Лекурба; это не привело бы ни к каким невыгодным последствиям.. Далее, для войск, стоявших в долине Эча, один только пост Тауферса находился в угрожаемом положении, на другие пункты французы не нападали, и это тем более являлось основанием для того, чтобы поддержать его резервами.

Таким образом, мы видим, что Бельгард повторил в большом масштабе ошибку Лаудона: из его 47 000 чел. в течение трех недель после начала военных действий на обоих атакованных пунктах сражалось не более 6—7 тыс. чел., в то время как остальные войска стояли на других, не подвергавшихся угрозе пунктах или держались в качестве резервов. Впрочем, не эта стратегическая ошибка Бельгарда привела к блестящим успехам Дессоля и Лекурба, так как для этих успехов не было никаких стратегических оснований, но она помогла им остаться безнаказанными.

Если блестящие успехи французов, с одной стороны, нужно приписать неумелому образу действий австрийцев, то, с другой стороны, причиной их в значительной степени являлись энергия французских генералов и храбрость их войск. Только там, где подобная жажда успеха и решительность увлекают вперед, полностью обнаруживается моральная слабость противника и только благодаря этому воодушевлению становится возможным успех, которого иначе можно ждать только при условии большого превосходства сил и охватывающих форм наступления.

Таким образом, причины успеха французов на южном фланге нужно искать в самом ходе событий, т. е. в проведении, а не в плане. Обратимся теперь к северному флангу.

Здесь мы видим, что армия в 40 000 чел. в трех колоннах, отстоящих друг от друга на несколько миль, выступает против 92 000 чел. Предводитель последних посылает 16 000 чел. против врага, который еще не появился на поле сражения, а с остальными 76 000 чел. идет на своего разбросанного противника так, чтобы все эти силы могли принять участие в сражении, и его намерение — дать это сражение. На этом соотношении сил, по-видимому, основываются надежды на решительный и блестящий успех; но и здесь также стратегическое наступление было отражено и не привело ни к каким положительным результатам. Нам нет надобности давать дальнейшие объяснения этого. Во всяком случае, эрцгерцог мог в любой момент разгромить своего противника, но он этого не сделал, и причины этого нужно искать только в нем самом, именно в двух следующих обстоятельствах.

Первое заключается в том, что ему недоставало духа предприимчивости и жажды победы.

Во-вторых, как мы уже отмечали, он, высказывая в общем верные суждения, имел совершенно ошибочный стратегический взгляд: средство он принимал за цель, а цель за средство. Уничтожение живой силы противника, которое должно быть главной целью в военных операциях, в его представлении не являлось существенно важным; оно имело для него значение лишь постольку, поскольку могло быть средством для того, чтобы оттеснить противника с того или другого пункта; весь успех он видел единственно в выигрыше известных линий и районов, что должно было быть не чем иным, как средством для одержания победы, т. е. для уничтожения физических и моральных сил противника.

Как далеко вело эрцгерцога это ложное направление его взглядов, мы можем видеть из того, что ни в одном из его победоносных сражений — при Амберге, Вюрцбурге, Штокахе, Кальдиеро — неприятель не имел значительных потерь пленными и орудиями, так что эти победы не давали почти никаких трофеев; еще больше усматриваем мы это в том, что эрцгерцог, рассказывая о потерях, которые вообще понес в этих сражениях противник, вовсе даже не упоминает об этом.

В результате этого ложного направления эрцгерцог не только оставляет без внимания настоящие удары, но, беспрерывно занятый комбинациями с пространством и временем, направлением дорог, рек, горных хребтов, он придает цену мельчайшим подробностям и забывает при этом, что малые препятствия этого рода легко преодолеваются и малые невыгоды легко уравновешиваются. Напомним в качестве примера, что в сражении при Штокахе он, по его собственным словам, слишком усилил свой левый фланг, и процитируем его слова, в которых он себе самому бросает упрек:

" Основанная на правильном расчете вероятность того, что Журдан направит свое отступление в Швейцарию, и решение последовать за ним в этом направлении, не ожидая атаки на оборонительной позиции (в случае, если Журдан вместо отступления начнет наступление), побудили эрцгерцога пренебречь правым флангом и несоразмерно усилить левый фланг, с которого должно было вестись дальнейшее наступление. Итак, он совершил явную ошибку, чтобы облегчить себе проведение сомнительной операции, что, впрочем, зависело не от его воли, а от направления противника; хотя для войск было бы некоторым облегчением избавиться, по крайней мере, от двухчасового марша для передвижения с правого фланга на левый".

Как можно принципу направления придавать такое неподходящее значение? Несоразмерное усиление своего левого фланга на занятой позиции только с той целью, чтобы нанести общий удар в левом направлении — это приблизительно то же самое, как если бы кто-нибудь, чтобы обогнуть угол слева, считал бы необходимым выйти из дому сначала с левой ноги, рискуя при этом свалиться с лестницы.

Этим примером мы хотим показать, какое большое влияние могут иметь на операции подобного рода взгляды, мы сказали бы даже дурные привычки, которые до известной степени могут мешать проявлению здравого смысла.

Такие взгляды австрийского главнокомандующего в достаточной степени объясняют то, что произошло между обеими армиями.

Движение Журдана на фронте шириной в несколько дневных переходов основывалось на модном в ту эпоху воззрении, что всякое наступление должно вестись в охватывающей форме.

То, что говорит против этого эрцгерцог, вполне справедливо, но, когда он при этом предоставляет генералу Журдану возможность, благодаря выбору операционной линии и позиций при сосредоточенных силах, успешно противостоять себе, то в этом снова обнаруживается, какое малое значение придает эрцгерцог удару. Если полководец вступает в решительное сражение, имея более чем двойное превосходство над противником, то выбор операционного направления и позиций в очень редких случаях может иметь достаточный вес, чтобы помешать решительным результатам и, когда уже началось решительное сражение, оказать достаточной влияние, чтобы уравновесить больший перевес сил. Впрочем, то, что эрцгерцог здесь считает правильно выбранным операционным направлением, в конце концов в большинстве случаев не что инее, как прямой и, следовательно, кратчайший путь к врагу, путь, которым лучше всего обеспечивается отступление.

Слабость Журдана до некоторой степени возмещалась наличием у него двойной базы.

Так как он мог с таким же успехом отступить на Эльзас до Страсбурга, как на Швейцарию до Штейна или до Констанца, он не слишком опасался обхода с одной стороны, и это ставило его в такое положение, что он мог двигаться с сосредоточенными силами по середине — по дороге от Штокаха, имея на Дунае и на Боденском озере только незначительные наблюдательные отряды. Если бы противнику пришло в голову обойти его с обеих сторон, то, имея численное превосходство над каждой из обходных колонн, Журдан мог бы успешно атаковать одну из них.

Но французский главнокомандующий был далек от этой мысли. Он думал, что чем слабее он был, тем более должен опасаться за свои фланги. В этом он был бы прав, если бы хотел уклониться от решительного сражения, так как при незначительной ширине стратегического фронта противник, имеющий превосходные силы, при известных обстоятельствах может принудить нас принять решительное сражение.

Но так как генерал Журдан, несмотря на свою слабость, сам искал сражения, у него не было никакого другого пути, как оставаться сосредоточенным и совершенно не обращать внимания на один из флангов своего отступления, на другом же фланге в случае необходимости открыть себе путь смелым наступлением. Чтобы иметь преимущество сосредоточения и этим приобрести возможность успеха, естественно, нужно было чем-нибудь заплатить за это, так как из ничего не получается ничего.

Большое сосредоточение сил, с которыми выступает эрцгерцог, в высокой степени достойно одобрения, и оно вполне очевидно вытекало из уроков, вынесенных им из кампании 1796 г., в которой он сильно упрекает себя за разбрасывание сил.

Он позволил себе только одно выделение отряда генерала Старрай для наблюдения за Бернадоттом и сам осуждает себя за это, правда, вполне справедливо; этот генерал мог бы на Дунае прикрыть правый фланг театра войны против возможного наступления Бернадотта и вместе с тем принять участие в решительном сражении с Журданом.

Сражение при Штокахе дает мало удовлетворения в отношении обоюдных распоряжений. Оно имеет ту особенность, что полководец, который имел гораздо более слабые силы, мог добиться чего-нибудь только при наивысшем сосредоточении своих сил, наносит удар в охватывающей форме колоннами, далеко отстоящими друг от друга, а полководец, который имел большое численное превосходство и при помощи охватывающей формы мог бы уничтожить своего противника, ведет наступление по трем эксцентрическим радиусам, т. е. в форме, не допускающей никакого большого успеха. В результате должно было получиться то, что выигрыш сражения для последнего был бы сомнительным, а успех был бы ничтожным. Так, в самом деле, и нужно рассматривать исход сражения. Если он действительно на один момент кажется сомнительным, и можно даже думать, что без ухода Сен-Сира Журдан мог бы явиться победителем, то это нужно приписать бегству колонны, как можно назвать отступление Мэрфельда. Продолжавшееся на протяжении 1½ миль бегство 12 000 чел. перед 12 000, завершившееся полным разложением — это среди европейских войск факт настолько же необыкновенный, как и взятие в плен шестью тысячами корпуса в 7 000 чел. (Тауферс), и его вообще нельзя принимать во внимание при разрешении вопроса о значении известных форм операции.

Мы скажем так: если даже подобный факт не мог вырвать из рук эрцгерцога победы, то она должна была быть в высокой степени обеспеченной.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒