Корали. Каллан. Фрайдей.. Корали. Предельная Скорость.

Корали

Мне снится, что я тону. Когда просыпаюсь, хватаю ртом воздух, цепляясь за тяжелые одеяла, которые лежат на мне, а Каллан сидит в старом кресле-качалке своей матери рядом с кроватью, наблюдая за мной. На его лице суровое выражение, а на коленях бейсбольная бита. Он перекатывает ее туда-сюда, вверх-вниз по бедрам.

— Раньше ты спала крепко, — шепчет он. — Все было очень хреново, но ты крепко спала.

Пустой кофейник стоит на ночном столике рядом с моей головой. Мое сердце начинает выпрыгивать из груди, когда я вижу кружку рядом с ним, стоящую на потрепанном экземпляре «Уловка-22». Хорошо помню эту кружку. Я купила ее для Каллана, когда нам было по шестнадцать, сразу после того, как его матери поставили диагноз лимфома Ходжкина. Я даже смотреть не могу на нее.

— Знаешь, я тоже имею полное право злиться на тебя, — мягко говорит Каллан.

Он выглядит усталым. Темно-красная рубашка, которую он надел на ужин в доме Фрайдей — кажется, целую вечность назад, — расстегнута, и под ней виднеется простая белая футболка. Под глазами — темные круги, а щетина стала гуще, чем была за обедом. Я хочу выползти из кровати прямо в его объятия.

Вместо этого шепчу:

— Что? — Мой голос хриплый ото сна.

— Ты, — говорит он. — Я сидел здесь, смотрел на тебя, и это было чертовски напряженно, Корали. — Он качает головой, отводя взгляд. У меня такое чувство, что Кэл впервые отвел его с тех пор, как нашел меня здесь, в своем доме, в своей постели. — Уже очень долгое время я думал о том, чтобы сказать тебе, чтобы ты меня простила. Обдумывал все аргументы, которые мог бы использовать, чтобы убедить тебя, что не заслуживаю того, что ты бросила меня.

Не чувствую себя готовой встать, но должна это сделать. Я сейчас в невыгодном положении, лежа, поэтому сажусь, морщась, когда в голове начинает стучать.

— И? Что ты придумал? — спрашиваю его.

Он пожимает плечами.

— Мой план всегда сводился к обильным извинениям. Думал, что просто буду извиняться, пока ты действительно не почувствуешь это, действительно не поверишь, что имею это в виду. Я бы предложил пройти по раскаленным углям. Сделать все, чтобы загладить ту боль, которую тебе причинил.

— Но? — Здесь определенно есть «но». Я слышу это в его голосе.

Каллан берет свою кружку и выпивает остатки кофе. И судя по его кислому лицу, догадываюсь, что напиток уже давно остыл.

— Но потом, — говорит он, — я сидел здесь и смотрел, как ты ворочаешься во сне, и кое-что понял. Я понял, что тоже имею полное право злиться на тебя. Ты солгала мне, Корали.

Жар заливает мое лицо. Я чувствую себя дерьмово из-за выпитого накануне. Но не похмелье является причиной спазмов в желудке и головной боли. Это паника, страх и стыд.

— Что ты имеешь в виду?

Каллан наклоняется вперед, подперев рукой подбородок.

— Ты солгала мне. В течение двух лет ты лгала и говорила, что получала травмы случайно, занимаясь чертовым спортом. Я был твоим парнем, Корали. Ты сказала, что любишь меня. Поклялась, что ничто и никогда не встанет между нами. Сказала, что ты моя. Ты ведь понимаешь, что это значит?

Я, бл*дь, не могу с этим смириться. Когда он здесь, смотрит на меня так пристально, разговаривает со мной таким образом, говорит такие слова, это возвращает слишком много воспоминаний. Это причиняет мне такую боль, какой я уже давно не испытывала.

— Понимаю, — говорю я ему. — Это значит, что мы были глупыми детьми. У нас никогда бы ничего не получилось, Каллан. В какой-то момент мы бы все равно расстались.

— Чушь собачья, — говорит он так спокойно, небрежно, как будто просит передать соль или что-то в этом роде. — У нас бы все получилось. Мы никогда не были просто глупыми детьми, Корали. Когда Шекспир писал «Ромео и Джульетту», он даже близко не описал то, что было между нами. Ты же знаешь, что я прав, — он тяжело вздыхает. — Нет, это значит, что ты была моей ответственностью. Я был твоим парнем. Парнем, который должен был присматривать за тобой и заботиться о тебе, а ты не дала мне ни единого гребаного шанса. Ты лгала, говорила, что все в порядке. Говорила, что твой отец хорошо обращался с тобой, чрезмерно опекая, конечно, но не делая ничего плохого. Когда все это время он манипулировал тобой и причинял боль в тех местах, где никто... — Он давится словами. — Никто никогда не увидит. Я должен был убить его за то, что он сделал с тобой. Должен был, бл*дь, разорвать его на куски и защитить тебя, но ты отняла у меня эту возможность.

Огонь пронзает меня, дикий и неудержимый. Мне хочется вскочить с кровати и влепить ему пощечину. Как он посмел наседать на меня за то, что случилось со мной? Это я пострадала. Я та, кто страдал в тишине. Единственная, кто жил со страхом, паникой и кошмарами.

— Я спасла тебя от этого, — шиплю в ответ. — Не сказала тебе, чтобы ты не волновался. Не хотела...

Резко останавливаюсь, когда вижу, что по лицу Каллана катится слеза. Я совершенно ошеломлена. Каллан сердито вытирает слезу со щеки тыльной стороной ладони и хмурится.

— Ты не имела права. Ты заставила меня почувствовать себя никчемным. Меня не нужно было спасать от правды, Корали. Мне нужно было знать, что с тобой все в порядке, а это было не так. В сущности, это моя вина. — Он встает, потирая лицо руками. — Как бы то ни было, мне очень жаль. Прости, что продал твою фотографию. Прости, что не видел правды, когда она была прямо перед моим носом. Я был так поглощен заботой о маме, что, возможно, не видел все так ясно тогда. Но никогда не притворяйся, что то, что было между нами было не по-настоящему, Корали. Никогда не притворяйся, что то, что мы чувствовали, не было долголетнем, всепоглощающем, мощным чувством, потому что знаю, что ты все еще чувствуешь это, черт возьми.

— Каким образом? Как, черт возьми, ты можешь знать это обо мне, Каллан? — Я едва могу говорить.

Мне хочется кричать на него, колотить кулаками по его груди, но у меня нет сил. Меня охватывает боль, и на глаза наворачиваются слезы. Я ругаю их, не хочу казаться слабой, но этот момент уже давно наступил. С таким же успехом могла бы попытаться повернуть вспять пески времени.

— Потому что! — Каллан хватает коробку со стола и бросает ее на кровать. Крышка соскальзывает, и внутри стопки фотографии, где мы вместе, держимся за руки, целуемся, где я сплю, смеюсь, высовываю язык... так много фотографий. — Иногда я просыпаюсь и не могу дышать, Корали. Так же, как и ты. Иду по улице и вижу тебя повсюду. Так же, как ты видишь меня. Занимаюсь сексом с какой-то женщиной, с которой только что познакомился, и это твой рот чувствую на своем, твои руки чувствую на своем теле, твой голос слышу, выкрикивающий мое гребаное имя. Ты не можешь сказать мне, что не представляешь меня внутри себя каждый раз, когда занимаешься сексом с кем-то другим, Корали. Ты просто не можешь, потому что я знаю, что это неправда. — Он расхаживает взад и вперед, приглаживая руками волосы, не моргая, уставившись в пол перед собой.

Если я скажу, что он прав, это будет все равно что признаться самой себе в чем-то окончательном и ужасном. Признаться, что никогда не забуду его, где бы ни была и с кем бы ни была. Он всегда будет мне нужен. Я не готова к этому.

— Это не... неправда, Каллан. Мне жаль.

Каллан перестает расхаживать по комнате и поворачивается ко мне. Похоже он расстроен.

— Опять же, — говорит он. — Это чушь собачья.

— Мы уже не в старшей школе, Кэл.

— Я полностью отдаю себе в этом отчет.

— Тогда ты не можешь просто назвать это чушью.

— Могу. Если ты не любишь меня, Корали, какого хрена ты здесь делаешь? Зачем ты пришла в мой дом и забралась в мою гребаную постель, зная, что я найду тебя здесь?

Откидываю одеяло и вскакиваю, чтобы встать с ним лицом к лицу.

— Я пришла сюда, чтобы попросить тебя уехать, ясно? Не хочу, чтобы ты был здесь. Ты мне здесь не нужен. Ты…

Он подходит ближе, так что его грудь прижимается вплотную к моей.

— Я что? — рычит он.

— Ты все усложняешь. Это тяжелее, чем должно быть!

Каллан вздыхает и слегка наклоняет голову. Он намного выше меня. Так было всегда. Но сейчас он кажется больше, каким-то более внушительным. Я чувствую, что Кэл мог бы без труда поглотить меня, если бы действительно захотел.

— Ты делаешь это сама, Корали Тейлор, — шепчет он. — Бороться всегда тяжело. И злиться очень тяжело. Ненавидеть себя и меня тоже тяжело. И знаешь что? Лгать самой себе тоже трудно, потому что ты знаешь правду так же хорошо, как и я. Отказ признаться в этом самой себе, должно быть, самая трудная вещь из всех.

— Пошел ты, Каллан. — Я хлопаю ладонями по его груди, пытаясь оттолкнуть, но он хватает меня за запястья. — Отпусти меня.

Он медленно качает головой из стороны в сторону.

— Я уже однажды совершил эту ошибку, Синяя птица. Больше нет.

— И что, ты собираешься делать? Похитить меня? Приковать к своей чертовой кровати и заставить любить тебя? — Снова пытаюсь вырваться, но он крепко держит меня. Если бы кто-то другой удерживал меня вот так, я бы сейчас превратилась в кричащую фурию. Пинала бы его коленями по яйцам и искала что-нибудь острое, чтобы ударить.

— Прекрати, — рявкает Каллан. — Хватит. Если бы ты действительно не хотела быть здесь, ты бы вообще не пришла. И ты знала еще до того, как переступила порог дома, что я никуда не уйду. Ты же не могла всерьез подумать, что я уйду. Значит, ты просто хотела меня.

— Ты бредишь! О боже, ты действительно сошел с ума. Я не хочу тебя. — Не могу поверить, что он вообще так думает. Должно быть, он пристрастился к наркотикам в Нью-Йорке и сейчас находится под кайфом, чтобы даже подумать об этом.

Каллан смотрит на меня сверху вниз, его глаза сверкают яростью и чем-то еще более пугающим.

— Тогда почему все твое тело дрожит прямо сейчас? Почему чувствую, как твое сердце колотится в груди? И не говори мне, что это потому, что ты злишься. Хватит врать!

Я смотрю на себя и вижу, что он прав. Каллан все еще держит меня за запястья, но уже почти не давит. Мои руки дрожат, как сумасшедшие, вместе с ними и ноги, и все остальное тоже. Я чувствую, что не могу перевести дыхание.

— Скажи мне, что ты чувствуешь. Прямо сейчас. Что ты чувствуешь, Корали?

— Я… я просто... — Даже не могу нормально думать. Это действительно несправедливо с его стороны-так поступать со мной. — Я не хочу…

— Знаю, что ты не хочешь этого делать. Я не идиот. Но мне надоело чувствовать себя дерьмом, ясно? И мне надоело гадать, где бы мы оба оказались, если бы просто сдались и стали уязвимыми всего на пять гребаных секунд. Так что признай это. Просто скажи мне, что ты чувствуешь.

Я обдумываю идею пнуть его коленом по яйцам. Представляю, как приятно будет ощутить быстрое движение вверх, когда Каллан камнем рухнет на пол своей спальни. Только когда представляю себе это, то совсем не чувствую удовлетворения. Это кажется неоправданным и безрассудным, не говоря уже о бессмысленности. С тех пор как покинула Порт-Ройал, мое сердце ожесточилось, я стала сильной, справляясь со всем, что происходило здесь, и это было моей единственной целью. У меня не было времени ни на что другое. Прямо сейчас я теряю контроль. Каллан толкает шаровой таран к высокой кирпичной стене, которую так долго возводила, и кажется, что она вот-вот рухнет.

— Я чувствую себя... потерянной, — шепчу я. — Мне больно. Мне очень больно.

Смотрю в лицо человеку, который уже давно украл мое сердце, и знаю без тени сомнения, что все еще безгранично люблю его. Это ужасное осознание, которое я так долго отрицала. Выражение лица Каллана одновременно свирепое, покровительственное и собственническое. Как он может чувствовать себя так после стольких лет? Как он может все еще хотеть любить меня? Или даже быть рядом со мной после всего, через что мы оба прошли?

— Мне тоже больно, — тихо говорит он. — Но у тебя есть способность остановить эту боль, Синяя птица. Так же, как я могу забрать твою боль. Всю до последней капли. И не успокоюсь, пока прошлое не умрет и не будет похоронено, и ты не будешь счастлива, если позволишь мне. Пожалуйста... пожалуйста, просто позволь мне.

Будь я сейчас хоть немного в здравом уме, то бы сказала «нет» и выскочила из дома, прежде чем он успел бы меня остановить. Это было бы самым безопасным и разумным решением для меня. И все же не хочу этого делать. Мне так надоело стараться изо всех сил. И так устала бороться против всех своих желаний и стремлений. Мне так надоело притворяться, что не теряю голову от этого человека, и мне так чертовски надоело быть без него. Медленно, наполненная ужасом и облегчением, позволяю своему телу упасть на него. Уткнувшись лбом в его широкую грудь, испускаю глубокий вздох, который, казалось, исходит из самых глубин моей души.

— Я не знаю, как это сделать, — шепчу я. — Уже нет.

И снова почти закрываюсь в себе, когда Каллан отпускает мои запястья. Он медленно обхватывает мое лицо ладонями, но не заставляет меня смотреть на него. Лишь позволяет мне прильнуть к нему, и тепло его рук успокаивает меня, возвращая во многие другие места и времена, где он делал то же самое. Я почти чувствую, как любовь изливается из него в мое тело, и мне кажется, что не заслуживаю этой передышки.

— Это просто. — Кожа на моем виске горит там, где Каллан прижимается губами. Он касается меня, когда говорит тихо и нежно: — Просто отпусти. Перестань бороться. Перестань так усердно стараться ненавидеть меня. Ненавидеть меня — это безопасно, я знаю, но любить меня было бы намного лучше. Как может что-то ужасное исходить от чего-то столь прекрасного? То, как я люблю тебя, кажется мне прекрасным, Синяя птица. Это не пугает меня, не злит меня и не заставляет чувствовать себя обманутым. Любовь к тебе — это лишь часть того, что делает меня тем, кто я есть. Я понял это в тот момент, когда встретил тебя, и ты тоже.

Закрываю глаза. Он говорит это так легко, как будто быть с ним было бы так же просто, как дышать, но как это может быть? Мне нужно сказать ему, что должна уйти. Мне нужно сказать, что действительно хочу, чтобы он покинул Порт-Ройал, ради меня. Но как это сделать? Впервые за много лет чувствую себя дома. Крошечные электрические искры паники кусают меня, когда просто думаю о том, что он меня отпускает.

— Я скоро поцелую тебя, Синяя птица, — шепчет Каллан мне в волосы. — И если ты не остановишь меня, то прикоснусь к тебе. Я собираюсь снять с тебя одежду и поцеловать каждый дюйм твоего тела. Хочу чувствовать, как ты таешь для меня. Хочу почувствовать, как твое тело поет для меня. Я не собираюсь тебя тр*хать. Даже оставлю всю свою одежду, если тебе от этого станет легче. Мне просто нужно обнять тебя и почувствовать твою кожу под моими руками.

— Не думаю, что…

— А сейчас я тебя поцелую.

Каллан медленно наклоняется, поднимая мое лицо к своему, давая мне время вывернуться и отодвинуться, но я в ловушке, приклеенная к одному месту, неспособная управлять своим телом, неспособная сделать что-либо, кроме как стоять очень тихо, когда он опускает свой рот к моему. Чувствую себя ошеломленной. Бездыханной. Опьяненной. Чувствую так много эмоций одновременно, все они бурлят во мне, требуя внимания. Но все превращается в фоновый шум, когда он слегка касается губами моих. Каллан вырос и стал настоящим мужчиной. Он выше, шире в плечах, мускулистее, чем был раньше, и все же вкус у него тот же. Каллан целует меня все с той же яростной интенсивностью, которая заставляла мои пальцы поджиматься.

Хочется плакать.

Мне так долго этого не хватало. Когда он двигает своим ртом над моим, его полные губы оказывают самое восхитительное давление, и я подавляю рыдание, пытаясь не развалиться на части. Каллан мягко фыркает, обнимая меня и прижимая к себе.

Это так странно. Я перестала хотеть этого. Думала, что это никогда не повторится. Это нереально, что он обнимает меня прямо сейчас, целует меня, заставляет чувствовать себя так, когда думала, что никогда больше его не увижу. Каллан сдерживает свое слово и медленно начинает снимать с меня одежду. Моя рубашка идет первой. Помогая ему раздеть меня, кажется, подбадриваю его, но опять же едва ли могу попытаться остановить его, когда ткань скользит через мою голову.

Каллан издает глубокий гортанный стон, откидывается назад, впиваясь взглядом в мое тело. Еще ни один мужчина не смотрел на меня так. Были времена, когда я чувствовала себя невидимой, особенно с Беном. Кажется, он вообще меня не видел. Прямо сейчас взгляд Каллана пожирает меня, как будто я самый экзотический деликатес, известный человеку, и он не может насытиться.

— Черт, Корали. Ты мне нужна голой. Прямо, бл*дь, сейчас.

Он хватает меня, его руки работают быстро, когда расстегивает мои джинсы и тянет их вниз по моим ногам, почти поднимая меня, чтобы можно было стащить материал с моего тела. Я уже в нижнем белье, стою неподвижно, как только могу, и гадаю, что же, черт возьми, он собирается делать дальше. Неужели он на самом деле собирается сорвать с меня лифчик и трусики так же, как и всю остальную одежду? Тот Каллан, которого я знала раньше, так бы и сделал, но он бы немного стеснялся этого. Этот Каллан для меня в новинку, полная загадка. Он мужчина. Он не выглядит неуверенным или испуганным. Каллан неистовый и опьяняющий, сводящий меня с ума, даже не прикасаясь ко мне должным образом. Достаточно того, как он смотрит на меня сверху вниз. Господи, этот взгляд в его глазах равносилен преступлению. Ни одна женщина не смогла бы устоять перед ним. Он — чистый, грубый секс. Я нахожусь в очень невыгодном положении. Я все еще так зла на него, что чувствую, как злость кипит внутри меня, где-то на заднем плане, но черт возьми, это едва заметно за оглушительным ревом моей потребности.

Каллан зацепляет пальцами бретельки моего лифчика, наблюдая за мной немигающим взглядом темных бездонных глаз. Он проводит руками по моим плечам, под лямками, по лопаткам, пока не добирается до защелки сзади. Я перестаю дышать. Он часами расстегивал застежку на моем лифчике, считая это забавным, особенно если мы были в школе. Теперь он уже не теребит ее. Она открывается при первом же прикосновении, едва сопротивляясь ему. Моя грудь высвобождается, лифчик соскальзывает, и Каллан снимает его с моего тела.

— Черт возьми, Корали. Ты еще красивее, чем я помню. — Его голос звучит напряженно, чуть громче шепота, но я слышу его желание, хриплое и тяжелое.

— Я все такая же, — говорю ему. — Не изменилась.

Покачав головой, Каллан осторожно дотрагивается до моих сосков. Он мягко сжимает их, отчего у меня перехватывает дыхание.

— И ты, и я — мы оба изменились. Уже не те люди, какими были раньше, Синяя птица.

Не знаю, прав он или нет. Не знаю, к лучшему это или к худшему. Все, что я знаю прямо сейчас, это то, что мое тело все еще помнит его, все еще узнает и хочет его так, как никого другого. Он наклоняется и берет мой сосок в рот, поглаживая языком напряженную плоть, и у меня кружится голова.

— Черт, Каллан. Я... — Не знаю, что и сказать. Нет. Это ложь. Я хочу его. Хочу его так чертовски сильно, но не знаю, как попросить его об этом. Он сказал, что не собирается меня тр*хать. Сказал, что оставит свою одежду, а все, что хочу прямо сейчас, это почувствовать его кожу на своей, почувствовать, как он скользит в меня, когда он держит меня в своих объятиях и говорит, что любит меня.

— Что, Синяя птица? Скажи мне, чего ты хочешь. Скажите мне. — Каллан проводит руками по моему телу и обхватывает мою задницу, сжимая. Он рывком притягивает меня к себе, и я чувствую, как его эрекция прижимается ко мне, зажатая между нашими телами. Он стонет, глубоко дыша через нос, и я испускаю свой собственный стон из глубины горла.

— Я не хочу... я ничего не хочу. Я просто…

— Твой рот говорит одно, а тело — совсем другое, Корали. И я планирую слушать тело.

Каллан разворачивает меня и хватает за бедра, приподнимая. Я задыхаюсь, когда он хватает мои трусики и стягивает их вниз, с силой поднимая мои ноги, чтобы избавиться от них раз и навсегда. Теперь я обнажена, беззащитна. Каллан проводит руками по моей спине, бедрам и ягодицам. Чувствую себя такой уязвимой. Разрываюсь между двумя полярными крайностями: дать ему пощечину, схватить свою одежду и убежать отсюда, или запрыгнуть на него, тр*хать до потери сознания, позволить делать со мной все, что захочет.

Обдумываю, какой из этих вариантов действий мне следует выбрать, когда Каллан принимает решение за меня. Я мокрая, возбужденная и взволнованная, а Каллан делает все в сто раз хуже, когда осторожно, медленно вводит в меня палец. Я теряю всякую способность мыслить здраво. На самом деле, мой мозг вообще перестает работать.

— Скажи мне, что ты не хочешь, чтобы это был мой член, Корали. Скажи мне, и я буду знать, что ты лжешь. Чувствую, как ты возбуждена. Чувствую, как сильно ты этого хочешь. — Он просовывает еще один палец в мою киску, и больше ничего не могу с собой поделать. Мое тело действует само по себе, я раскачиваюсь, трусь о его руку.

— Так я и думал. — Каллан внезапно замолкает, прекращая всякое общение. Только что он был так близко, как только мог, касался меня, был внутри меня. А в следующую секунду он просто... исчез. Я всхлипываю, моя спина выгибается, кожа покрывается мурашками. — Все, что тебе нужно сделать, сказать это, Синяя птица. Все, что нужно сделать, попросить об этом. Я дам тебе свой член. Дам тебе все, что нужно, и даже больше. Знаю, как о тебе позаботиться. Ты мне доверяешь?

Странный вопрос: доверяю ли я ему? Мы так долго не виделись. Я его почти не знаю. И все же, знаю его. Я знаю его на уровне, который превосходит дружбу или даже семью. Он часть меня, и поэтому, конечно, доверяю. Хотя не должна, это небезопасно.

— Корали. Скажи мне. Я ни хрена не играю. Скажи.

— Ладно. Отлично! Я хочу тебя. Я чертовски сильно хочу тебя, ясно? — Не могу поверить, что он заставил меня признаться в этом. Чувствую себя слабой и сильной одновременно.

Каллан рычит, как дикий зверь, когда хватает меня. Его грубые руки тянут меня назад. На мгновение отпускает меня, и я оборачиваюсь. Он стягивает рубашку через голову, и меня внезапно переполняет адреналин. Я действительно делаю это. Это действительно должно произойти. Каллан Кросс собирается тр*хнуть меня. Он сбрасывает джинсы и боксеры, одновременно стягивая их вниз, а потом оказывается голым. Каллан обнажен и стоит передо мной, сжимая ладонью свой член, рыча себе под нос. Он великолепен.

— Ложись на спину и раздвинь ноги, Синяя птица, — приказывает он. Я чувствую себя совершенно не в своей тарелке, но все равно делаю это. Каллан стоит надо мной, изучая каждый дюйм моего тела, с самым напряженным выражением на лице. Он качает головой, уголок его рта приподнимается в ухмылке. — Ты сейчас кончишь так сильно, — говорит он мне. — Ты даже не представляешь.

И он мне это доказывает. Каллан больше не трогает мою киску, а нависает надо мной, все еще качая головой, а потом вонзается в меня. Он чувствуется таким огромным, таким твердым и жестким. У меня такое чувство, будто из меня вышибло дух. Каллан обнажает зубы, стискивая их вместе, и медленно начинает входить и выходить из меня. Я чувствую, как сжимаюсь вокруг него, когда он ускоряется, тр*хая меня сильнее. Ни один из нас долго не протянет, это точно.

Каллан шипит и ругается, когда впиваюсь ногтями ему в спину. Вскоре я задыхаюсь, едва держа себя в руках, а Каллан дрожит. Он облизывает и кусает мою шею, сильно посасывая, сжимая мою грудь, пока вколачивается в меня. Наши тела идеально подходят друг к другу. Мне кажется, что мой клитор горит, когда Каллан трется своим тазом о мой, вызывая потрясающее трение…

— Черт, Каллан. Я собираюсь кончить. Я сейчас… — Речь становится невозможной.

Выгибаю спину над матрасом, и Каллан чертыхается. Он прижимается своим лбом к моему, его взгляд впивается в мои, челюсти сжаты, когда он тр*хает меня еще сильнее. Я распадаюсь на части, мое зрение затуманивается, когда мой оргазм проносится сквозь меня. Задыхаюсь, кричу его имя и умоляю не отпускать меня.

— Никогда не отпущу тебя, Синяя птица, — шепчет он мне в волосы. — Не волнуйся. Я никуда не уйду.

Глава 12

Каллан

Фрайдей.

Настоящее

Когда просыпаюсь, ее уже нет рядом, и я ненавижу это. Отвратительная мелодия моего мобильного телефона взрывается на полную громкость. Лицо Рей приветствует меня на экране, когда проверяю номер звонящего. Бог знает, когда она прикрепила эту фотографию к своему номеру в моих контактах, но у нее то же самое блаженное лицо, которое бывает всегда, когда я тр*хаю ее. Ее голова наклонена набок, губы слегка приоткрыты, волосы веером рассыпаны вокруг ее головы на подушке. Я бы не удивился, если бы она тр*хала себя вибратором, когда делала снимок.

Отвечаю на звонок, потому что знаю Рей. Если не отвечу сейчас, она будет взрывать мой телефон каждые пять минут до конца дня, пока я не сделаю этого.

— Что случилось? — спрашиваю в трубку, поглаживая свой член.

Я не тверд, но мой член пульсирует, как ублюдок. Прошлая ночь была сумасшедшей. Я уже очень, очень давно никого не тр*хал с такой интенсивностью. И вполне ожидаю, что Корали будет испытывать трудности с ходьбой, где бы она ни была.

— Привет, красавчик. Просто решила проверить, когда ты вернешься домой. По-моему, я оставила свои трусики у тебя на днях.

— Ты всегда оставляешь свое нижнее белье у меня дома.

— Знаю. Но эти мои любимые, я хочу их вернуть.

Стону, протирая глаза. Часы на прикроватном столике показывают час дня. Солнце уже всходило, когда мы с Корали закончили наше увлекательное занятие. Я определенно не чувствую, что достаточно выспался.

— Рей... я не знаю, что тебе сказать. Ты можешь попросить швейцара впустить тебя, если действительно хочешь их вернуть. В противном случае, буду дома через неделю или около того. — Практически слышу, как она дуется на другом конце провода.

— Но что хорошего в том, что меня впустят? Если швейцар впустит меня, тебя там не будет, чтобы меня тр*хнуть.

— Пусть швейцар тебя тр*хнет. Уверен, что он будет более чем счастлив сделать это.

— Хм. — Рей делает паузу, как будто рассматривает это как вариант. Скорее всего, так оно и есть. — Тогда ладно, Кросс. Увидимся, когда вернешься домой.

Она вешает трубку, и на линии воцаряется тишина. Я на секунду задумываюсь, не перезвонить ли ей и не сказать, чтобы она хотя бы не тр*халась со швейцаром в моей постели, но потом решаю не делать этого и встаю.

Спускаюсь вниз в одних трусах, и мое сердце чуть не выпрыгивает из груди, когда вижу фигуру, сидящую за обеденным столом. Сначала думаю, что это Корали. Но это не так. За столом сидит Фрайдей и ест хлопья из миски, которую я не узнаю. Должно быть, она принесла ее из дома.

— Господи Иисусе, Фрайдей. Ты меня до смерти напугала. Принесла сюда свои хлопья?

Старуха не поднимает головы, чтобы посмотреть на меня. Она кладет в рот очередную гору хлопьев и, нахмурившись, смотрит прямо перед собой в окно на другой стороне комнаты.

— Над тобой и этой девочкой нависло множество призраков, Каллан Кросс. Ты это знаешь?

Фрайдей всегда была немного не в себе. Даже когда мы были детьми, она говорила очень странные вещи о духах и о том, что она называла «призраками». Если кто-то пил слишком много, или бил своих животных, или проваливал тест, это было потому, что он был жертвой призрака. В детстве мне было забавно слушать такие вещи, но теперь я понимаю, что это был просто способ простить кому-то его недостатки. Возможно, в некоторых случаях ошибочно.

— О чем ты говоришь, Фрайдей? — Я шаркаю мимо нее к окну, где шторы частично задернуты, позволяя только узкому столбу золотистого света прорезать тусклую комнату. — Я не верю в призраков. Они не настоящие.

— Конечно, настоящие, дитя, — говорит Фрайдей в свою еду. — Они такие же настоящие, как ты и я. Только меньше... — Она перестает жевать и смотрит в потолок, ее тело неподвижно, как будто она прислушивается к чему-то. Через пару секунд она пожимает плечами и продолжает есть. — Не могу вспомнить, что я сейчас говорила. Не бери в голову.

Я стою, уперев руки в бока, и смотрю, как она кладет себе в рот очередную порцию еды.

— Не то чтобы не люблю гостей, Фрайдей, но могу ли я тебе чем-нибудь помочь?

Она выгибает бровь, оглядывая меня с головы до ног.

— Можешь. Для начала надень какие-нибудь штаны. Есть одна мысль.

Забавно, что она думает, что впускать себя в дом — это нормально. Бог знает, почему вообще беспокоюсь о том, чтобы запереть эту чертову дверь, кажется, все знают, где запасной ключ. Но тот факт, что она хочет, чтобы я надел штаны, почти невыносим.

— Фрайдей…

— Ты что-нибудь слышишь? — спрашивает она, поднимая руку. Она делает то же самое отсутствующее лицо, что и минуту назад. — Похоже, наверху кто-то смеется, дитя. Женщина. У тебя есть кто-то там наверху?

Я довольно хорошо осмотрел верхний этаж, перед тем, как спуститься, просто чтобы убедиться, что Корали нет в комнате моей матери или еще где-нибудь, но ее там не было, и даже если бы и была где-то там, очень сомневаюсь, что она бы сейчас смеялась.

— Клянусь тебе, что я здесь один. Или, по крайней мере, так думал, пока не спустился и не нашел тебя здесь. И для протокола, я ничего не слышу.

Фрайдей поджимает губы.

— Говорят, что люди перестают слышать, когда становятся старше. Мне кажется, что я слышу все больше и больше. — Она с ворчанием кладет в рот очередную порцию хлопьев. — Зашла узнать, не уговорил ли ты ее зайти в тот дом, — бормочет она.

— В соседней? Нет. Да и как я мог? Как могу заставить ее что-нибудь сделать? Ты видела ее вчера вечером. Она не хочет иметь со мной ничего общего.

Фрайдей указывает на меня ложкой, выгибая одну бровь.

— Не будь таким грубым со мной, мальчик. Я видела, как она спешила отсюда сегодня утром, еще до восхода солнца. И знаю, что ты виделся с ней после того, как вы спорили, как дети, у меня дома.

— И все же ты подумала, что у меня наверху есть другая женщина?

Она слегка качает головой.

— Не мое дело, что люди вытворяют. А в наши дни вы, жители Нью-Йорка... Бог знает, что творится в большом городе. То, что неприемлемо здесь, может быть просто прекрасно там.

Спорить о морали двадцать первого века с женщиной, обладающей мышлением восемнадцатого века — бессмысленная и утомительная задача. Я прислоняюсь к спинке стула напротив Фрайдей и сурово смотрю на нее.

— Зачем мне уговаривать Корали пойти в соседний дом, Фрайдей? У нее нет причин это делать. Нет причин заставлять ее чувствовать себя хуже, чем она уже чувствует, просто вернувшись сюда.

— Это важно, — отвечает она. — Она должна смириться с тем, что там произошло, дитя, иначе это будет висеть над ее головой, как меч, до конца ее дней. Она никогда не продвинется вперед.

— Тогда, может, тебе стоит поговорить с ней? Пойти с ней. Я очень сомневаюсь, что она захочет взять меня с собой.

Фрайдей бросает на меня взгляд, который подразумевает, что мой IQ ниже некуда.

— Будь умнее, мальчик. Какой от меня будет толк, если я столкнусь с ее демонами вместе с ней? Он не был моим отцом. Это были не мои отношения. — Она делает паузу. Похоже, взвешивает свои слова, пытаясь решить, что сказать дальше. В конце концов, она говорит. — И это был не мой ребенок, не так ли?

Меня никогда раньше не били током, но думаю, что это было бы очень похоже на это. Каждое мое нервное окончание, даже то, о существовании которого и не подозревал, мгновенно разрывается и выстреливает самым болезненным образом. Я буквально задыхаюсь от ее слов.

— Я... я не думал, что кто-то знает об этом. Не думал, что она рассказала, — шепчу я.

Фрайдей отодвигает миску и встает из-за стола. Она медленно идет ко мне, слегка морщась, как будто это движение причиняет ей боль. Учитывая ее увеличивающийся размер и возраст, вероятно, так и есть. Она останавливается передо мной и кладет свои обветренные руки мне на голые плечи.

— Корали никогда ничего от меня не скрывала, Каллан. Ни разу за все те годы, что я помогала ее растить. Но она никогда не говорила мне об этом.

— Тогда как…

— В этой жизни есть так много вещей, которые могут так глубоко ранить человека, мальчик. Я видела, как эта девушка потеряла свою мать. Видела, как она страдала от рук своего отца. Но когда она покинула Порт-Ройал, казалось, что ее душу начисто вырвали из тела. Для Корали это было самой страшной болью. И только потеря ребенка может сделать это.

Глава 13

Корали

Жизнь.

Прошлое

— Джо знает, что я здесь?

За те шесть месяцев, что тайком пробираюсь в дом Кроссов после наступления темноты, мне ни разу не приходило в голову, что мать Каллана может об этом не знать.

— Ммм, — говорит Каллан, прижимаясь губами к моим волосам. — Твой режим невидимости впечатляет. Но да. Она знает. Я сказал ей. Надеюсь, ты не против.

В то время как большинство мальчиков-подростков делают все, что в их силах, чтобы скрыть что-то от своих родителей, Каллан и его мать имеют уникальные отношения. Наблюдать за ними вместе — это нечто особенное. Их динамика больше похожа на близких друзей, чем на отношения между матерью и сыном. Когда впервые встретила Джо, мне было страшно. Я жутко нервничала. Но когда вошла в их кухню, сцепив руки перед собой, впиваясь ногтями в собственную кожу, она обхватила мое лицо ладонями и сказала: «Такая красивая девочка, ты очень похожа на свою мать. Какой дар! » И я знала, что буду любить ее почти так же сильно, как своего парня.

Она никогда не спрашивала о моем отце.

— Нет. Я не против. И что она думает об этом? — Было бы ужасно, если бы Джо решила, что ей не нравится, когда я на цыпочках пробираюсь в спальню ее семнадцатилетнего сына далеко за полночь. Спать с ним в одной постели, когда он обнимает меня, когда я проваливаюсь в сон, — это единственное, что иногда помогает мне оставаться в здравом уме. Трудно не сказать Каллану правду. Но если бы он узнал, что мой отец причиняет мне боль, он бы сошел с ума. Он не сможет этого вынести, а я не смогу вынести, когда мой отец разорвет его на куски, когда парень придет в дом, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.

Конечно, скрыть синяки трудно. Но Каллан был терпелив и ни разу не подталкивал меня. Мне становится все труднее и труднее сдерживаться, когда мы целуемся. Я люблю его больше всего на свете. Когда его руки на мне, под моей одеждой, на моей груди, его пальцы дразнят меня под трусиками, хочу гораздо большего. Хочу отдаться ему целиком. Хочу его больше, чем когда-либо думала, что могу хотеть чего-либо, и все же каждый раз мне удается отстраниться. Я знаю, если бы это зависело от него, мы с Калланом переспали бы еще несколько месяцев назад. Но, как я уже сказала, он терпелив, добр... и, в свою очередь, никогда не видел черных и фиолетовых отпечатков пальцев на моем животе, на моей спине, на моих руках и бедрах.

Мне кажется, что я живу двумя жизнями: жизнью, в которой я беззаботна и легка с Калланом, в школе и после наступления темноты, когда отец уже давно отключился в пьяном угаре, и жизнью, в которой меня бьют и манипулируют, толкают и запугивают, постоянно находясь в ловушке страха, что однажды случится что-то гораздо худшее.

Вздрагиваю от своих мыслей, пробегая пальцами вверх и вниз по груди Каллана, когда лежу, положив голову на него сверху. Он издает довольный, слегка разочарованный звук, но не двигается, чтобы прикоснуться ко мне.

— Я тут подумал, — говорит он.

— Насчет чего?

— О нашем маленьком фотовызове. Не думаю, что мы должны продолжать.

— Видишь. Я же говорила, что мои будут ужасными.

Я съеживаюсь, вспоминая тот факт, что большинство моих изображений были либо полностью черными, либо полностью белыми, либо смазанными в начале. Со временем Каллан помог мне разобраться с освещением, и в первый раз, когда мы проявили одну из моих фотографий, и она вышла четкой, он так громко закричал, что Джо забарабанила в дверь его спальни, беспокоясь, что случилось что-то ужасное.

— Твои фотографии потрясающие, Синяя птица, — шепчет он. — Просто у меня появилась идея получше. А что, если мы не будем проявлять их годами? Мы должны сохранить их до нашей десятой годовщины или что-то в этом роде.

— Вау, — смеюсь я. — А почему ты думаешь, что смогу терпеть тебя десять лет?

Каллан игриво отталкивает меня от себя, приподнимаясь так, что он склоняется надо мной с возмущенным выражением на лице.

— О, я хочу больше десяти лет. Хочу еще много чего. Я растолстею и состарюсь, и у меня будет нелепая прическа, как у мистера Харрисона из биологии, и все еще буду ожидать, что ты будешь фотографировать для меня.

Каллан щекочет меня, и я сворачиваюсь в клубок, пытаясь отбиться от него, не обмочиться и в то же время не стянуть рубашку. Каким-то чудом справляюсь со всеми тремя пунктами.

— Я никогда не смогу быть с парнем, у которого такая прическа, — выдыхаю я.

— Ну, тогда, думаю, мне просто придется купить парик, — усмехается Каллан, когда опускается вниз, его тело нависает надо мной.

Он целует меня, медленно и глубоко, отчего у меня кружится голова. У него всегда такой вкус, будто он только что почистил зубы. Между моих ног, где расположился Каллан, чувствую, как сильно он хочет меня. В первый раз, когда почувствовала его твердый член, я немного испугалась. Мы встречались всего две недели, и целоваться наедине было все еще ново и сногсшибательно. Я отстранилась, и Каллан покраснел так, что это было почти смешно. Думала, что он был парализован смущением, пока не взял мою руку и не положил ее на себя через штаны.

— Вот что ты делаешь со мной, Синяя птица, — прошептал он мне на ухо. — Ты сводишь меня с ума.

И с тех пор он много раз сводил меня с ума. Я подавляю стон, когда Каллан прижимается ко мне, тяжело дыша мне в рот.

— В один прекрасный день... — говорит он мне напряженным голосом. — Когда-нибудь... — Но не спрашивает, когда именно. Он не хочет знать, когда наступит этот день. Что-то внутри него знает, что я не готова. Все его существо каким-то образом настроено на меня, что иногда пугает меня до чертиков, потому что чувствую то же самое с ним. Я чувствую его. Кажется, какая-то часть меня осознает все, что он когда-либо чувствовал и будет чувствовать. Мы зеркала друг друга. Находимся на дороге, немощеной дороге с ямами и выбоинами, и мы продолжаем натыкаться на развилку за развилкой, где нужно принять решение, и либо удачей, судьбой, либо чистой силой воли продолжаем принимать решения, которые означают, что останемся вместе. Решения, которые означают, что должны оставаться зеркалом друг друга.

Страшно чувствовать себя таким молодым. По крайней мере, так говорит мне Фрайдей, во всяком случае, должна быть уверена в своих решениях. Однако никак не могу собраться с силами, чтобы поднять панику до должного уровня. Я испытываю огромное облегчение, зная, что Каллан Кросс — это вторая половина моей души, и мне повезло родиться рядом с ним.

Он нежно прикусывает мою губу, слегка рыча.

— Ну, и что ты думаешь? — спрашивает он. — Мы продолжаем фотографировать. Через десять лет проявим их все сразу? — Он проводит зубами по моей шее, хихикая, когда я задыхаюсь.

— Но мне нравится сидеть с тобой взаперти в темной комнате часами напролет, — задыхаясь, говорю я.

— Не волнуйся. Мы все еще можем это сделать.

— Тогда хорошо. По-моему, это звучит забавно.

Мы целуемся еще немного, но Каллан наконец отстраняется от меня, разворачивает и притягивает к себе так, что держит меня сзади в своих объятиях.

— Ты понимаешь, что я мастурбирую больше, чем любой другой семнадцатилетний парень на этой планете, — сонно говорит он.

Мы засыпаем со смехом.

***

Утром, когда я пытаюсь бесшумно выскользнуть из дома, меня окликает Джо. Еще рано, даже шести нет. Обычно в это время она крепко спит, измученная работой в такие длинные смены, но не сегодня. Джо сидит на кухне, обхватив руками кружку с кофе.

— Корали? Корали, милая, ты не могла бы зайти сюда на секунду?

Я чуть не выпрыгиваю из собственной кожи.

— Господи, боже. Джо, извините, я… я вас не заметила.

— Прости, не хотела тебя напугать, малышка.

Я пытаюсь понять выражение ее лица, когда осторожно вхожу в кухню, стараясь не волноваться раньше времени. Мне не следовало упоминать, что Джо знала о моем ночном пребывании. Если бы я этого не сделала, Вселенная, несомненно, не смущала бы меня так прямо сейчас.

— Знаю, что тебе нужно собираться в школу, — говорит Джо, — но сначала хочу кое о чем с тобой поговорить.

У нее темные круги под глазами, а волосы немного растрепаны и выбиваются из свободного пучка, завязанного на затылке. В последнее время она выглядит все более и более уставшей. Я ничего не говорила Каллану, не хотела показаться грубой, но сегодня утром она выглядит так, будто пробежала марафон, а потом целую неделю отказывалась спать.

— Хорошо. Конечно. Если речь о том, что я остаюсь…

— Нет, нет, дело не в этом. — Джо качает головой, глядя на дно своей кофейной чашки. Содержимое внутри собралось наверху молочной пленкой, очень сомневаюсь, что жидкость все еще теплая. Она жестом приглашает меня сесть рядом с ней, что я и делаю, с каждой секундой все больше и больше нервничая. — Речь о другом, — говорит она. — Мне определенно не следует говорить с тобой об этом до Каллана, но я просто… не знаю, что еще мне делать.

В ее глазах стоят слезы, в тех же темно-карих, теплых, добрых глазах, точно таких же, как и у ее сына, и тяжелая, темная тяжесть давит на меня изнутри. Знаю, что она собирается сказать. Понятия не имею, как, но внезапно понимаю, что это совсем не хорошо.

Джо делает глубокий вдох.

— Я больна, — выпаливает она. — Действительно очень больна. Я знала уже некоторое время, но я... я хотела подождать. Мой врач надеялся, что химиотерапия все исправит. К сожалению... к сожалению, это не так.

Я сижу неподвижно, ошеломленная, не в силах ничего сказать, моргнуть, сглотнуть, даже смутно понять, что она мне говорит.

— Подумала, что лучше подождать, пока точно не узнаю, сколько времени у меня осталось, прежде чем рассказать вам обоим. А теперь, ну, теперь я знаю. Мои врачи считают, что мне осталось около восьми месяцев. Может быть, год, если продолжу лечение. Не знаю, смогу ли я…

Я разрыдалась, не в силах удержаться. Из моего рта не выходит ни звука, но на меня обрушивается мощная волна печали. Лицо Джо морщится в маску боли и страдания. Она берет мои руки в свои, проводит по ним пальцами вверх и вниз.

— О, милая девочка. Милая девочка, иди сюда.

Джо обнимает меня, и я рыдаю в ее рубашку. От нее пахнет дезинфицирующим средством и стиральным порошком. Медленно поглаживая мои волосы, она шепчет мне что-то успокаивающее, и удивляюсь, как я никогда не замечала, что кожа ее рук такая бледная, почти прозрачная, тонкая, как крыло бабочки, и что кажется, что вот-вот упадет в обморок от усталости.

— Мне очень жаль, Корали. Действительно не могу выразить, как мне жаль. Я надеялась быть на вашей свадьбе. Увидеть, как ты выходишь замуж за моего сына. Я хотела помочь тебе, когда родится первый ребенок. Я хотела… — слова застревают в горле, и на секунду она замолкает. — Я хотела увидеть... замечательную жизнь, которую вы двое строите вместе. Но у меня такое чувство, что... я как-нибудь увижу это. О, боже, мне очень жаль. Ш-ш-ш, ну же.

Джо сжимает меня в объятиях, и меня переполняет это ужасное чувство несправедливости.

С тех пор как умерла моя мама, я ни разу не испытывала к ней неприязни. Не в реальном или значимом смысле. Мне было бесконечно грустно, что ее не было рядом, но я никогда не ненавидела ее за то, что она решила сделать. Она больше не могла этого выносить, и я всегда это понимала. Но сейчас так зла на нее.

Мама съехала с моста, решила отказаться от своей жизни и попрощаться со всеми. Она отдала дарованную ей жизнь. А теперь Джо, женщина, которая, по сути, относилась ко мне, как к своей дочери с тех пор, как я ее встретила, говорит мне, что она умирает и ей больно, потому что не сможет присутствовать на всех монументальных событиях в моей жизни. Это реально больно. Это так чертовски больно, что я не знаю, как смогу это пережить.

— Но почему? — спрашиваю я. — Что случилось? Почему они ничего не могут сделать?

Тот факт, что Джо — врач, делает ситуацию в десять миллионов раз хуже. Кажется, что специалисты в больнице должны что-то сделать для одного из своих коллег. Знаю, что мысль, что практикующие врачи воздерживаются от действительно хороших методов лечения для людей, которые им нравятся, нелепая, но она все же приходит в мою голову.

— Лимфома Ходжкина, — тихо говорит Джо. — Это трудно обнаружить на начальных стадиях. Рак распространяется повсюду, прежде чем кто-либо узнает об этом. Никто не виноват, Корали. Никто не виноват. Это просто... жизнь. Умирать — часть жизни, верно? Просто я отправляюсь в это путешествие немного раньше, чем планировала.

Чувствую, как сдавленный всхлип пытается вырваться из моего горла. Мне приходится перестать дышать, чтобы не завыть и не разбудить Каллана.

— Когда вы собираетесь ему сказать?

— После того, как ты уйдешь, — говорит Джо. — Надеюсь, ты простишь меня за то, что я взвалила это на твои плечи раньше, чем на его, но теперь ты ему понадобишься, Корали. Сильный и храбрый, мой прекрасный, замечательный сын, но он не сможет справиться с этим самостоятельно. Ты... ты ведь сможешь быть рядом с ним, когда... он будет нуждаться в тебе? — Она едва может говорить.

Я почти ничего не вижу сквозь слезы. Вместе мы полная неразбериха. Киваю, пытаясь подавить боль и страх, которые чувствую, когда Джо прижимает меня к себе.

— Ты хорошая девочка, Корали. У тебя добрая душа. Мне очень не хочется с тобой прощаться.

Я больше не могу этого выносить. Вырываюсь из ее объятий и выбегаю из дома, пока окончательно не потеряла самообладание. Снаружи пошел мелкий дождь, пятнами покрывая тротуар и дорожку, ведущую к моему дому. Странный, зловещий свет окутал все вокруг, пурпурный и синий, злой, как будто рассвет тоскует по Джо, и по мне и скоро по Каллану.

Я взбираюсь по водосточной трубе, опоясывающей мою спальню, влезаю в открытое окно и бросаюсь в постель, стараясь не издавать ни звука, когда плачу. Два часа спустя я крадучись выхожу из дома в школу, надеясь не разбудить отца.

Каллан не ждет меня в двух кварталах, как обычно.

Он не приходит в школу следующие три дня.

Глава 14

Корали

Как Будто Ты Тоже Меня Любишь.

Прошлое

Каждый год отец уезжает на встречу со своими старыми военными приятелями. Целых две недели в доме тишина, и я не вздрагиваю от каждого скрипа и напряжения, которые издает старый дом. Вечером приходит Фрайдей и приносит мне ужин. Заверяю, что в этом нет необходимости, ведь я все равно готовлю каждый день, но она говорит, что это делает ее счастливой. Она приводит Элджи, и он рыщет по нижнему этажу дома, его ногти издают постукивание по полированным половицам.

Отец очень любит путешествовать. Недели, предшествовавшие его отъезду, на самом деле прошли нормально. Он ни разу не прикоснулся ко мне, и поэтому впервые за очень долгое время на моем теле нет ни единой отметины. Каллан приходит и забирает меня утром перед школой, входя в дом, и это как-то освобождает, как будто всего на секунду я нормальная девочка-подросток, и моему парню разрешено тусоваться со мной, не боясь, что ему отрубят яйца ржавой ложкой.

После отъезда отца прошло три дня, мы возвращаемся домой из школы, когда Каллан обнимает меня и прижимает к себе, целуя прямо на улице. Мой вдох, словно вода, медленно наполняет меня, поднимаясь от живота до самой макушки головы. Кожа покрывается мурашками, и Каллан, должно быть, чувствует перемену во мне, потому что смеется, проводя по моим рукам вверх и вниз.

— Странное ощущение, правда? Не беспокоиться из-за твоего старика, — говорит он.

Мы не часто говорим об этом, но отец всегда бросает на нас огромную тень. Каллан принимал мои резкие, твердые отказы всякий раз, когда предлагал подойти и представиться Малькольму. Возможно, я не так хорошо маскирую свой ужас, когда он поднимает эту тему, но Каллан никогда не давит. Он сразу же бросает эту тему, и через две секунды мы уже как будто никогда и не говорили о моей домашней жизни.

— Все кажется правильным, да? Хорошо, что не надо прятаться, — говорит Каллан мне в волосы. Он покусывает мочку моего уха, собирая мои волосы обеими руками и убирая их за спину, чтобы иметь лучший доступ к шее.

— Мы все еще на публике, — говорю я, слегка задыхаясь. — И по-прежнему должны соблюдать законы приличия. — Хотя, я не хочу, чтобы Каллан прекращал то, что он делает. Его рот на моей коже чувствуется так хорошо, что с трудом соображаю.

— Соблюдать законы приличия? Ты говоришь, как пятидесятилетняя, — смеется Каллан. Вряд ли он знает, что эта фраза исходит прямо из уст моего отца, которому уже под пятьдесят. Он говорит это все время, когда видит людей, держащихся за руки на улице. — Мы молоды. Мы должны целоваться на улице, заставляя стариков чувствовать себя неловко. Впрочем, они тоже так делали, Синяя птица. Гарантирую, что миссис Лоуэркрофт, часто тр*хали пальцами, когда она была подростком.

Миссис Лоуэркрофт, женщина, о которой он говорит, идет по другой стороне улицы с сумками в обоих руках. Сейчас ей должно быть чуть больше шестидесяти, седые волосы величественно уложены в завитушки настоящей южной красавицы. Проходя мимо, она бросает на нас довольно едкий взгляд искоса, высокие каблуки издают громкий стук по тротуару.

— Она ни за чтобы не позволила бы мальчику дотронуться до своей вагины, — говорю я. — Эта женщина слишком порядочна. Ее муж, вероятно, все еще девственник.

Каллан издает один жесткий смешок.

— У них был сын. Но он умер много лет назад.

— Неужели? Я этого не знала.

— Да. У него был рак. Ему было всего двадцать три года. Мама рассказывала мне, что когда-то была по уши влюблена в него. Она долго плакала, после того как он умер.

Я могу себе представить, как Джо это делает. Она такой чуткий человек. Ее собственная боль, должно быть, захватывает дух.

— Бедная Джо. Давай принесем ей цветы.

Мы огибаем коптильню и перепрыгиваем через забор в поле, хихикая, как идиоты, пока миссис Лоуэркрофт стоит на углу и смотрит на нас так, словно мы сошли с ума. Я бы беспокоилась, что она может рассказать моему отцу о моем поведении, но она всегда ненавидела его. Что бы я ни делала, она скорее будет сплетничать со своими подружками, чем прямо поговорить с моим отцом о заблудшем ребенке, которого он вырастил.

Мы с Калланом бежим, и высокая трава хлещет нас по ногам. Поля тянутся бесконечно, вплоть до водоема, в котором мама водила меня купаться, когда я была совсем маленькой. Солнце палит, заставляя пот каплями стекать по моей спине, пока мы собираем стебли желтой космеи, петуний, лимонной мяты и лилейника. Я достаю одноразовый фотоаппарат, который Каллан подарил мне на прошлой неделе — это, должно быть, уже седьмая наша камера, — и отстраняюсь, чтобы сфотографировать его, идущего впереди меня, с цветами в руках, свободной рукой, скользящей по верхушкам дикой пшеницы и травы. Я пьяна от солнца и так счастлива, что готова лопнуть, когда мы добираемся до воды. Свет отражается от плоской поверхности водоема, широкого, глубокого водоема, такого спокойного и неподвижного, что он похож на зеркало.

Каллан бросает сумку с книгами на землю и аккуратно кладет на нее собранный букет цветов. Когда он выпрямляется, то озорно смотрит на меня.

— И? — говорит он.

— Что и?

— Искупаемся? Здесь жарче, чем в аду, и я знаю, что ты просто умираешь от желания снять с меня одежду. — Он шевелит бровями.

— Тебе не может так повезти, Каллан Кросс.

Шлепаю его, но мои щеки вспыхивают ярким румянцем. Мне стыдно. Я действительно хочу снять с него одежду, но не знаю, как это сделать. У меня нет опыта, и понятия не имею, как соблазнить парня. Когда мы целовались и касались друг друга в доме Каллана, это казалось таинственно, как будто на самом деле этого не происходит, потому что все происходило в темноте. Когда Каллан заставил меня кончить своими пальцами, мы цеплялись друг за друга, как будто тонули, пытаясь удержаться на плаву, и чудо, которое произошло между нами, было священным, чем-то, о чем не следует говорить.

Когда я заставила Каллана кончить в первый раз, была так ошеломлена, что перевернулась на другой бок и притворилась спящей. Что было просто смешно. Каллан тихо рассмеялся себе под нос и встал, чтобы принести рулон туалетной бумаги. Он нежно вытер сперму с моего живота и бедер, обвился вокруг меня сзади, а затем поцеловал мое плечо и гладил мои волосы, пока я действительно не заснула.

— Фрайдей рассердится, если я приду домой мокрая, Каллан.

Бросаю свою сумку на землю рядом с его, ожидая, что меня уговорят. И Каллан видит меня насквозь.

— Ты не будешь мокрой. К тому времени, как мы вернемся, ты уже высохнешь. Обещаю.

— Не думаю, что мне следует это делать…

Каллан делает шаг и накрывает мой рот своим, его руки тяжело ложатся одна на другую у основания моего позвоночника. Он целует меня глубоко, более страстно, чем тогда, когда дразнил меня своими губами на улице. Если бы миссис Лоуэркрофт была свидетелем этого, она, вероятно, вызвала бы полицию. Его язык проникает в мой рот, мягко поглаживая мой собственный язык. Каллан медленно выдыхает, но дыхание у него прерывистое. Он старается быть спокойным и собранным, хотя его усилия, похоже, не приносят результата.

Руками пробирается под мою рубашку, пальцы легко скользят по спине, поднимаясь вверх между плеч. У меня голый живот. Нагретый металл пряжки ремня Каллана прижимается к моему животунему, и у меня возникает странная реакция на этот контакт. Я дрожу, ощущение начинается с шеи, распространяется вниз по груди и в то же время поднимается по щекам. Каллан протягивает руку через вырез моей рубашки и держит основание моего черепа, его большой палец снова слегка трется о мочку моего уха.

— Ты можешь остановить меня, — говорит он. — Если ты не хочешь этого, можешь остановить. Ты же знаешь, что все будет хорошо, правда?

Смотрю на него и понимаю, что он говорит правду. Я слышу разговоры в школе. Многие парни в нашем классе настолько полны решимости заняться сексом, что заставляют своих подруг заниматься сексом. Это никак нельзя назвать изнасилованием, но в то же время это вряд ли взаимное решение. Не могу себе представить, чтобы Каллан пытался меня к чему-то принудить. Он сильный, уверенный в себе, и у него дерзкий рот, но он никогда не попросит меня сделать что-то, что мне неудобно.

— Я в порядке, — тихо говорю я ему. — Все в порядке.

— Это хорошо.

Он улыбается, сверкнув зубами, и мое сердце подпрыгивает. У него голливудская улыбка. Дело не в том, что у него идеально белые и идеально ровные зубы, потому что это не так. Все дело в том, как его полные губы раздвигаются, а затем сжимаются вместе, и на его щеке образуется невероятная ямочка. От этого у меня болит во рту, как будто я только что съела что-то слишком сладкое. Когда Каллан улыбается мне вот так, могу сказать, что он думает о гнусных вещах — выглядит так, как будто хочет поглотить меня самым сексуальным образом.

— А теперь сниму свою одежду. Всю до единого. Если тебя пугает мое адонисоподобное тело, то я определенно могу одеться снова. Но действительно хотел бы искупаться с тобой нагишом, Синяя птица. И думаю, что ты тоже этого хочешь. Или я ошибаюсь?

Я такая трусиха. Мне требуется целых двадцать секунд, прежде чем кивнуть, прикусив губу.

— Ладно, хорошо. Купание нагишом. Я могу это сделать.

Каллан ухмыляется. Его руки выскальзывают из моей рубашки, и он начинает раздеваться сам, начиная с пряжки ремня на талии. Сбрасывает ботинки и одновременно стягивает через голову футболку. Каллан спит в футболке и шортах, когда я рядом, хотя знаю, что он ненавидит это. Это буквально первый раз, когда вижу его без рубашки и потрясена тем, как это заставляет меня чувствовать себя: головокружение, стеснение, возбуждение и страх одновременно. Каллан аккуратно складывает рубашку рядом с сумкой, а затем расстегивает джинсы, сбрасывая их ногой. Носки следующие в очереди. Он стоит, засунув пальцы за пояс боксеров, и снова одаривает меня своей губительной улыбкой.

— Готова?

Пожимаю плечами, как будто в этом нет ничего особенного. Но это не так. Конечно, я прикасалась к нему. Чувствовала, как он твердеет в моих руках, удивлялась ощущению и гладкости его тела, но никогда не видела его обнаженным при ярком свете дня.

— Да, конечно, — беззаботно отвечаю я. Однако мой голос дрожит, разрушая мои надежды на то, что буду выглядеть невозмутимой.

Каллан сдерживает смех. Он стягивает с себя нижнее белье и выходит из него, смущенно улыбаясь. У него стояк. Его эрекция огромна и стоит по стойке смирно, почти касаясь пупка.

— Извини, — говорит он. — Ну, знаешь... парень-подросток. Красивая девушка. Поцелуи и прикосновения. Это должно было случиться.

— Конечно. Все нормально. — Я стараюсь не пялиться на его член в изумлении. Есть очень хороший шанс, что оно будет выглядеть, как ужас, а я не хочу, чтобы он думал, что я боюсь. Иначе он снова оденется, и все будет кончено. — Должна ли я... — замолкаю. — Полагаю, я тоже должна снять свою одежду, — говорю, исправляя себя. Спрашивать его, что мне делать, не сексуально. Тина достоверно сообщила мне, что парни любят уверенных в себе женщин, так что именно такой и должна быть сейчас. Единственная проблема в том, что понятия не имею, как создать уверенную, сексуальную женщину, учитывая, что у меня не было опыта.

Скрывая тот факт, что мои руки дрожат, быстро снимая рубашку и джинсовые шорты. Колеблюсь секунду, пока вожусь с застежкой лифчика.

— Эй. — Каллан подходит ближе и касается моей руки. — Эй, Синяя птица. Не волнуйся. Посмотри на меня. — Я смотрю на него. Каллан расслаблен, улыбается, его кожа купается в солнечных лучах, его темные волосы становятся почти карамельными от теплого света. — Успокойся. Ничего не будет, если, конечно, ты сама этого не хочешь.

Я смеюсь, мои нервы немного успокаиваются. Прижимаюсь лбом к его обнаженной груди и глубоко вздыхаю.

— Прости. Ты, должно быть, думаешь, что ходячая катастрофа.

— Очень красивая ходячая катастрофа, — говорит он, целуя меня в макушку. — Моя чудесная, прекрасная катастрофа.

Каллан снова целует меня, и все остальное медленно тает. Я все еще чувствую нервозность где-то на заднем плане, но ее становится легко игнорировать. Растворяюсь в Каллане, теряюсь в нем. Пока мы целуемся, он расстегивает мой лифчик и стягивает лямки с моих плеч, и я больше не волнуюсь. Выпрямляюсь, наслаждаясь солнцем на своем почти обнаженном теле. Однако, когда Каллан опускает взгляд и осматривает мою грудь, температура повышается в сто раз. Чувствую, как мое лицо краснеет. Мои соски заострены, напряжены и чувствительны.

Каллан смотрит на них, как зачарованный. Он обхватывает мою правую грудь, медленно наклоняясь, чтобы взять сосок в рот. Тепло интенсивное и удивительное, и это так приятно. Я дрожу, когда он проводит рукой по другой моей груди, сжимая и перекатывая сосок между пальцами.

— Боже, Корали. Ты так чертовски идеальна. Я этого не вынесу.

Все мысли о воде и купании нагишом забыты. Каллан укладывает меня на траву колючую и сухую, немного неудобно, но мне все равно. Он улыбается, когда опускается рядом со мной. Забавно, но Каллан и сам немного нервничает. Кладет голову на руку, используя ее как подушку, и наблюдает за мной, медленно двигая рукой вверх и вниз по моему телу.

— Я люблю тебя. Ты ведь знаешь это, да? Люблю каждую частичку тебя. — Он улыбается, подталкивая меня в плечо кончиком носа. — Мне нравятся твои безумные, странные глаза и твое несимметричное лицо. Нравится, как ты смотришь на вещи, пытаясь понять, как ты собираешься их нарисовать, и как ты напеваешь, когда пытаешься сосредоточиться. И мне очень нравится, как ты смотришь на меня, Корали.

— Как я на тебя смотрю?

— Как будто ты тоже меня любишь. Как будто во мне есть что-то такое, что заставляет твое сердце выпрыгивать из груди. Как будто ты любишь меня настолько, чтобы быть со мной всю оставшуюся жизнь. — Он берет прядь моих волос и нежно накручивает ее на пальцы. — Это то, что ты чувствуешь? — шепчет он. — Ты этого хочешь?

Это первый раз, когда он говорит о любви. Это слово было эфемерным между нами, но мне никогда не приходило в голову, что ни один из нас его не произносил. Его и не нужно было говорить. Я чувствую, как с каждым днем любовь становится все сильнее и сильнее. Ни на секунду не сомневалась, что Каллан влюблен в меня, также как и не сомневалась, что люблю его. Чувствую приятное давление во всем теле, когда отвечаю ему:

— Да, именно так я себя и чувствую. Так сильно люблю тебя, Каллан. Никогда не хочу быть без тебя. Как ты думаешь, мы сможем это сделать? Как думаешь, мы останемся вместе навсегда?

Каллан берет меня за руку и целует по очереди мои пальцы. Он останавливается на моем безымянном пальце, нежно покусывая его.

— Я бы женился на тебе хоть завтра, Синяя птица. Если бы ты только захотела, мы бы что-нибудь придумали.

У меня кружится голова. Это очень много, чтобы осмыслить все сразу. Каллан тихо напевает и снова целует мне руку.

— Конечно, подождать до окончания колледжа, наверное, хорошая идея, — говорит он, и в уголках его глаз появляются морщинки. — Мы были бы худшим южным стереотипом, если бы явились на наш первый урок как супружеская пара из Южной Каролины.

— Значит, после колледжа.

Меня наполняет счастьем. Это такое странное, незнакомое мне ощущение — быть такой счастливой. Никогда не думала, что буду испытывать радость жизни так же, как и все остальные. Во всяком случае, когда рядом мой отец. Бесконечные дни печали и боли — вот, как я представляла себе свое будущее. То есть до Каллана. Теперь осмеливаюсь мечтать. Теперь я лежу без сна по ночам, взволнованная тем, что ждет нас обоих в следующем году. Мы закончим школу, и я стану взрослой. Малькольм больше не будет иметь надо мной власти. Буду свободна и буду с Калланом.

Каллан рукой целеустремленно скользит вниз по моему животу, где встречается с кружевной лентой в верхней части моих трусиков. Сначала он не скользит рукой внутрь. Вместо этого двигается дальше вниз, между моих ног, слегка касаясь меня поверх материала. Я уже мокрая, что немного смущает, но Каллан, кажется, находит это возбуждающим. Он рычит, надавливая, посылая волны жара вверх по моему телу. Я люблю, когда он прикасается ко мне вот так. Чем больше возбуждаюсь, тем более собственническим и решительным он становится. То же самое происходит и сегодня, за исключением того, что теперь я могу смотреть ему в глаза, когда он целует меня. Вижу, как яростно он заботится обо мне, когда в конце концов снимает мои трусики и толкает палец глубоко внутрь меня.

— Боже. Каллан, — тяжело дышу, чувствуя легкое головокружение. Всякий раз, когда он толкает палец внутрь, ощущая, как во мне нарастает мощное давление. Это так приятно, но могу сказать, что будет очень больно, если мы двинемся дальше. Должно быть Каллан чувствует, как мое тело напрягается, и начинает поглаживать мой клитор подушечкой большого пальца. Я хорошо знакома со своим телом, я прикасалась к себе много раз, но когда Каллан прикасается ко мне, это совсем другое. Это более значимо, более мощно. И это сводит меня с ума.

Я тянусь вниз и беру его член в свою руку, медленно двигая ладонью вверх и вниз по всей длине, слегка сжимая. Он, кажется, действительно наслаждается этим, толкает свои бедра вперед, толкаясь в мою руку, слегка постанывая, и дрожь возбуждения проносится через меня. Судя по всему, я заставляю его чувствовать себя таким же сумасшедшим.

Вскоре мы оба тяжело дышим, руки блуждают по телам друг друга, когда мы теряем наши запреты. Каллан отводит бедра назад, отстраняясь, что сбивает меня с толку, пока он не говорит:

— Помедленнее, иначе скоро кончу.

Я очень хочу, чтобы он кончил, но знаю, что это не конечная цель здесь. Он хочет быть внутри меня. Тоже хочу, чтобы он был там, больше всего на свете, но слишком застенчива, чтобы спровоцировать это. К счастью, Каллан уже это знает. Он садится на колени, роется в сумке с книгами, пока не находит то, что ищет — презерватив. Он достает из бумажника блестящий серебряный квадратик, открывает его и, не сводя с меня глаз, раскатывает его по члену.

— Похоже, ты уже делал это раньше, — тихо говорю я.

— Делал. Примерно пятьдесят семь миллионов раз. Все парни тренируются, Синяя птица. Ты бы все еще захотела заняться со мной сексом, если бы эта штука оторвалась и попала мне в глаз, когда я пытался ее надеть?

— Да уж. Это было бы не сексуально, — я смеюсь, и это убивает последние остатки моего беспокойства.

Каллан закатывает глаза, но через секунду становится серьезным.

— Я не облажаюсь, ясно? — он говорит. — Это будет прекрасно, клянусь.

И я ему верю. Это уже прекрасно, потому что это я и он, и в этом нет ничего плохого. Он снова целует меня, подсунув одну руку мне под поясницу, чтобы перевернуть на бок. Мы лежали на земле, лицом друг к другу, обожая друг друга, поглаживая и облизывая, посасывая губы друг друга, используя зубы. Мы ласкаем и гладим друг друга, пока я просто не могу больше этого выносить. Мой мозг, кажется, совсем перестал работать. Прижимаюсь к Каллану, когда он забирается на меня сверху, направляя член между моих ног.

Я обхватываю его бедрами, и вся ситуация начинает казаться очень реальной. Это происходит. Это происходит прямо сейчас, и меня это более чем устраивает. Каллан делает глубокий вдох и крепко обнимает меня.

— Ты уверена? — хрипит он.

Задыхаюсь и немного ошеломлена, поэтому просто киваю. В его глазах столько любви. Чувствую, как он прижимается к моей киске, почти проникая внутрь, и мое сердце начинает бешено колотиться. Медленно-медленно он начинает оказывать большее давление…

И вдруг я чувствую себя такой наполненной. Одно дело, когда его пальцы были внутри меня, но это совершенно другая игра. Каллан чертыхается, нависая надо мной и замирая.

— Черт, Синяя птица. Ты такая узкая. Черт! — Он стискивает зубы и крепко зажмуривается. Я почти уверена, что он даже не наполовину внутри меня, а там уже начинает жечь.

Затягивать эту часть будет полным отстоем. Я обнимаю Каллана, впиваясь ногтями ему в спину.

— Просто сделай это, Кэл. Пожалуйста... — Каллан шипит и снова чертыхается. — Пожалуйста, детка…

Когда я умоляю его во второй раз, он делает это. Толкается вперед, и я чувствую сопротивление, а затем боль, когда полностью входит в меня. Вскрикиваю, и Каллан прижимает меня к своей груди, прижимая к себе изо всех сил, шепча нежные, прекрасные слова в мои волосы, шею, ухо. Он держит меня так, пока боль не утихает. Над его плечом проносятся крошечные птички, перекликаясь друг с другом, кружась в диких маневрах воздушного боя.

Через несколько минут острая, жгучая боль превращается в тупую пульсацию. Я наклоняю бедра, проверяю, насколько сильной будет боль, если двигаться против него. Удивительно, но это не так уж и плохо. Каллан стонет, когда я снова двигаюсь под ним, на этот раз отступая достаточно, чтобы могла почувствовать трение между нами, когда он скользит обратно в меня. Это вроде как приятно. На мне Каллан делает все возможное, чтобы вообще не двигаться. По тому, как он затаил дыхание, могу сказать, что это тяжело для него.

— Боже, я так сильно хочу тр*хнуть тебя, Корали. Это так чертовски тяжело.

— Тогда сделай это. Тр*хни меня, Каллан. Пожалуйста... я так хочу.

— Я не хочу причинять тебе боль.

— Не причинишь... пожалуйста.

Это все, что нужно. Каллан полностью выходит из меня, затем осторожно входит обратно, а затем повторяет процесс. Он не груб, хотя я могу сказать, что хочет быть грубым. Я двигаюсь против него, прижимаясь бедрами к его бедрам, побуждая его ускориться.

— Черт возьми, Корали, — шипит он сквозь стиснутые зубы, а затем резко выдыхает через нос.

Бог знает, почему, но его потребность так возбуждает меня. Едва могу держать себя в руках, когда качаюсь под нем. Знаю, что он близок, могу прочесть это повсюду — по тому, как подергиваются и трясутся мышцы на его руках. То, как прищурены его глаза, едва приоткрытые. И как между бровями у него образовались две глубокие морщины. А также по тому, как его член ощущается внутри меня. Каждое маленькое движение, каждый маленький пульс посылает ударную волну через меня, и он становится все тверже и тверже с каждой секундой.

Кэл сдерживается, но я не хочу этого. Хочу увидеть, как он кончает, чувствовать, как это происходит внутри меня, чтобы утолить эту безумную жажду, я должна быть как можно ближе к нему физически. Наклоняюсь и поворачиваюсь, слегка изгибаясь под ним, чтобы взять Каллана за яйца. Как будто я ударила его током.

— Господи, Корали. Ты заставишь меня кончить, если сделаешь это еще раз. Черт.

— Хорошо. — Не знаю, откуда взялась эта бесстыдная девчонка, но она мне нравится. Я слегка выгибаю спину, касаясь голой грудью груди Каллана, и осторожно массирую и дразню его яйца, пока он тр*хает меня. Через несколько мгновений спина Каллана тоже выгибается, и он утыкается лицом в мое плечо, стонет, когда кончает. Я чувствую все это, и это невероятно.

Он держится за меня и не отпускает. Не то чтобы я этого хотела. Никогда в жизни не чувствовала такой связи ни с кем. Но до появления Каллана я была одна. У меня никого не было. Только призрак моей матери и пыльные коробки воспоминаний. С ним в моей жизни у меня есть Джо, Тина и Шейн. У меня есть надежда.

— Я так тебя люблю, — говорю, легонько проводя пальцами по его волосам.

— Я тоже тебя люблю, Синяя птица.

Три месяца спустя он повторяет это мне в волосы, когда я наконец набираюсь смелости сказать ему, что беременна. Мы были осторожны и предохранялись, но иногда, независимо от того, насколько вы умны и осторожны, у судьбы есть другие планы на вас.

Глава 15

Корали

Предельная Скорость.

Настоящее

Предельная скорость. Я знаю о предельной скорости еще со школы, но никогда по-настоящему не ощущала ее влияния на свою жизнь. Не напрямую.

Постоянная скорость, которую в конечном счете достигает свободно падающий объект, когда сопротивление среды, через которую он падает, препятствует дальнейшему ускорению.

Это определение вы получите, когда посмотрите на термин в словаре. Наступает момент, когда вы двигаетесь так быстро, как только можете, и вещи вокруг вас, которые мешали вам увеличить скорость к месту назначения, больше не имеют никакого отношения к вашей траектории полета.

Вот как я чувствую себя сейчас.

Бен, моя карьера, Фрайдей, моя потребность полностью и окончательно не испортить свою жизнь — эти вещи не давали мне выйти из-под контроля с тех пор, как я покинула Порт-Ройал, но теперь, кажется, ничто больше не имеет значения. Мне не следовало спать с Калланом. Ничто больше не имеет перспективы. Остальное неважно. Завтра я могу потерять Бена и буду этому рада. Я никогда не смогу продать ни одну из своих картин и не потеряю из-за этого сон. Но теперь, когда покину Порт-Ройал, как надеюсь, в самый последний раз, как я смогу навсегда попрощаться с Калланом? Для меня это будет концом света.

Все еще чувствую, как остатки алкоголя, выпитого прошлой ночью, тихо гудят в моих венах. Я трезва, но если меня подвергнут алкотесту, то точно провалюсь, поэтому оставляю «Порше» там, где он стоит на стоянке отеля, и беру второе за день такси до окружного морга.

Я приняла душ и переоделась, но, должно быть, выгляжу ужасно, потому что женщина за стойкой буквально подпрыгивает, когда замечает меня перед собой. На ней футболка с изображением НЛО спереди и надписью «залезай, неудачник», что кажется странным, учитывая официальную атмосферу вокруг. Передаю ей документы из управления шерифа и объясняю, зачем пришла.

— Отлично. Спасибо. Теперь осталось только опознать останки вашего отца, и мы сможем отдать его тело, — советует мне девушка-НЛО.

Я тупо смотрю на нее.

— Простите. Что?

— Да. Вы должны опознать тело, и мы сможем официально подтвердить, что это ваш отец. Потом приедет распорядитель похорон и заберет тело, а вы сможете организовать похороны.

— Вы, должно быть, издеваетесь надо мной.

— Простите, вы не..? — Она замолкает, выглядя озадаченной. — Некоторые люди находят целебным видеть тела своих умерших близких, — говорит она. В конце ее голос повышается, как вопрос, как будто она уже знает по выражению моего лица, что совершает серьезную ошибку, даже предполагая такое.

— Я не буду смотреть на его тело, — говорю я.

— Ну, вам необходимо это сделать, чтобы закончить наши документы, мисс Тейлор. Мне очень жаль, но другого выхода нет…

Я поворачиваюсь и стремительно выхожу из офиса. Ни за что на свете не стану смотреть на холодное безжизненное тело человека, который так долго мучил меня. Этого просто не будет. Выйдя на стоянку, сгибаюсь пополам, и меня тошнит.

Я не чувствую себя виноватой. На этот раз не стала совать пальцы в горло. Это произошло не потому, что хотела взять ситуацию под контроль, а потому, что сама перспектива снова увидеть его напугала меня до полусмерти. Меня трясет, когда начинаю идти. Окружной морг находится в добрых двадцати минутах езды от центра Порт-Ройала, но каким-то образом минуты и мили пролетают незаметно, и в конце концов я снова оказываюсь на главной улице города.

Не знаю, куда иду. Не знаю, что делаю. Продолжаю шагать, пока не обнаруживаю, что стою перед магазином «Уиллоуби», скобяной лавкой, в которой Каллан работал очень давно. Раньше этим местом управляла семья Шейна, уверена, что это осталось неизменным. Направляюсь внутрь, не зная, что планирую сделать, увидев Шейна после вчерашнего представления. Я нахожу его прислонившимся к стойке, его лоб упирается в опорную балку прямо рядом с ней. Его глаза закрыты, и кажется, что он спит.

Вдруг чувствую себя очень глупо. Я не должна быть здесь. А должна быть в морге, кричать на девушку-НЛО, пока она не согласится освободить тело Малкольма. Мне нужно выбраться из этого богом забытого города как можно быстрее. Я уже собираюсь развернуться и выйти из магазина, когда Шейн открывает глаза и улыбается мне, как будто мое присутствие было ожидаемым.

— Привет, Кора, — говорит он. — У меня было странное чувство, что увижу тебя сегодня.

— Серьезно?

— Угу. Каллан утром первым делом позвонил, бесился, что ты исчезла от него, и я подумал: «Да. В какой-то момент она найдет дорогу сюда. В этом нет никаких сомнений».

— Он сказал тебе, что я была у него вчера вечером?

Шейн глубокомысленно кивает.

— Черт, я его ненавижу.

— Это самая большая ложь, которую когда-либо слышал из твоих уст, девочка. А я наслушался ее в свое время.

Много лет назад я могла бы обидеться, могла бы спросить, что, черт возьми, он имеет в виду, но теперь прошло так много времени, что ложь, которую обычно рассказывала о том, почему должна была быть дома каждый вечер, почему не могла приходить на вечеринки, о том, откуда взялся очередной странный синяк... все это больше не имеет значения, как и то количество времени, которое прошло с тех пор, как я говорила им, что все в порядке. Воспринимаю его замечание спокойно.

— И что же он сказал? — спрашиваю я.

Шейн отталкивается от стойки, весело смотря на меня.

— Ты хочешь знать, что сказал один парень о том, как ты вломилась в его дом посреди ночи и устроилась поудобнее в его постели?

— Он бы не вдавался в подробности, — говорю я. — Кэл никогда бы так не поступил. Я имею в виду насчет исчезающей части.

— Он был в бешенстве.

— Хорошо.

— И он сказал, что сегодня выследит тебя и похитит. И что собирается заставить тебя выслушать его, пока все это дерьмо не будет улажено.

— Поздновато для этого, тебе не кажется?

Шейн ухмыляется.

— Это ты мне скажи. Вы, ребята, выглядели так, как будто хотели расцарапать друг другу лица у Фрайдей, но, судя по всему, вы двое были немного более сговорчивы в предрассветные утренние часы.

Я решаю проигнорировать и эту колкость.

— Я была ошеломлена. И пьяна. И мне было грустно. Это место... как, черт возьми, ты оставался здесь так долго, Шейн?

Шейн вздыхает.

— Когда я был ребенком, у меня здесь все было прекрасно. Провел лучшие годы своей жизни, прыгая в ручьи, ловя лягушек, лазая по деревьям. Здесь встретил любовь всей своей жизни. Женился. У меня здесь свой бизнес. Скоро появится мой первый ребенок. С чего бы мне вообще захотеть уезжать?

Когда он так говорит, начинаю злиться, потому что всегда хочу убежать. Это нелепо, словно бросок костей и чистая удача могут дать вам совершенно другой опыт в жизни. Это происходит постоянно. Люди рождаются в странах без основных прав человека, угнетенные, голодающие и убитые тысячами под покровом темноты, в то время как другие рождаются в Беверли-Хиллз, избалованные сверх всякой меры, знающие только избыток и возможности. В микрокосме, которым является Порт-Ройал, рождение через две улицы от меня означало, что у Шейна было самое идиллическое детство. Тем временем я потеряла свою мать, женщину, которая заняла ее место, парня, которого любила, свою невинность и большую часть всего хорошего внутри меня.

Шейн, похоже, жалеет меня.

— Знаешь... мы были просто детьми, но ты могла бы сказать мне. Могла бы рассказать об этом любому из нас. Тебе не нужно было проходить через все это с отцом в одиночку.

Оглядываюсь назад и понимаю, что он прав. Это было чистое безумие, что я не доверилась кому-то, но длительное насилие делает странные вещи с умом. Особенно молодыми, впечатлительными умами, которые знали только это насилие. Киваю, глядя в пол. Даже не знаю, что на это ответить, — все, что я могу ему сказать, теперь, спустя годы, совершенно бессмысленно.

— Они не отдают его тело, — говорю я, — пока не опознаю его. А я не могу вернуться домой, пока не похороню его.

— Почему бы и нет? Если ты действительно здесь так несчастна, тебе следует просто оставить его в том шкафу в морге. — Шейн убирает волосы с лица, на лбу образуются глубокие морщины. — Вряд ли они будут держать его там вечно, Корали. В какой-то момент им придется закопать его в землю.

— Если не позабочусь о том, чтобы его похоронили так, как он хотел, не получу вещи моей матери, — отвечаю устало. — Когда я была моложе, он никогда не позволял мне их носить. Мне не разрешалось видеть их, прикасаться к ним. Из всех игр разума, в которые отец играл, он знал, что это ранит меня больше всего. И продолжает играть со мной сейчас, даже после смерти. Все еще пытается контролировать, заставить делать то, что он хочет, подчинить своей воле.

— Вот дерьмо.

— Да. Так что... я должна решить, что важнее получить мамины вещи или избегать травмы, опознавая его тело.

— Прости, что я так говорю, но разве ты не жила без вещей своей мамы последние двадцать лет, Кора? Будет ли так уж плохо, если ты никогда не получишь их обратно?

Сильный аргумент.

— Дело даже не в ее вещах. Это всего лишь книги. Обувь. Платья. Вещи, которые мне не нужны, чтобы выжить. Но если позволю ему победить, как мне это пережить? Второго раунда уже не будет. У меня больше не будет времени противостоять ему. Он будет не более чем трупом, гниющим в земле, а я застряну с сознанием того, что позволила ему взять верх надо мной в последний раз.

Шейн обходит стойку и кладет руку мне на плечи.

— Тогда, мне кажется, ты точно знаешь, что тебе нужно делать, — говорит он.

— Да. Наверное. Но не сегодня. У меня нет сил.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒