Глава 4. Корали. Точка зрения.

Глава 4

Корали

Точка зрения.

Прошлое

Мне всегда хочется закатить глаза, когда люди говорят, что ненавидят старшие классы средней школы. Посещение школы — это, пожалуй, самая лучшая часть моего дня. Это значит не находиться дома. А так же — относительную безопасность. Если бы у меня было достаточно мозгов, то я вызвалась бы помогать в качестве репетитора и оставалась там каждый вечер, подтягивая с учениками их оценки. К сожалению, я не настолько умная. Средняя ученица. Я не самая яркая звездочка на небосклоне, но так же и не самая тусклая. Что означает, что мне нужно сидеть в библиотеке и делать домашнюю работу до того, как я пойду домой, иначе отец будет придираться ко мне, и у меня не останется ни минутки свободного времени на себя. Даже могу сказать, что жила бы в библиотеке, если бы только могла.

Я сижу в секции научной фантастики над заданием по английской литературе, которое практически закончено и лежит на коленях передо мной, когда слышу разговор о вечеринке.

— Не волнуйся, чувак. Будет весело. У них уже есть две кеги с пивом, спрятанные в подвале. Алкоголь не будет проблемой. А вот девчонки... — Я узнаю этот голос. Это Даррен Визерс — капитан команды по баскетболу, и, кажется, он звучит довольно-таки взволнованно. Он всегда такой. Само воплощение веселья в старшей школе Порт-Рояла.

— Я не пью. У нас завтра вечером игра, чувак. Ты когда-нибудь пробовал бегать по полю туда-сюда с сильным похмельем? — А вот насчет этого голоса я не уверена. Глубокий, что должно делать его легко узнаваемым, но это не так. Он все продолжает говорить, а я не могу понять, кто это. — Они что не могут перенести ее на выходные? Вечер четверга не самый лучший день для вечеринки с алкоголем.

— Черт бы тебя побрал, Кросс, не веди себя, как мамочка. Тебе, мать твою, пятнадцать. А это значит, что ты должен хотеть напиваться в хлам и трахать старшеклассниц, а не ныть из-за восьмичасового сна и не прятаться за своим объективом камеры каждое свободное мгновение в течение дня.

— Ладно, ладно. Хрен с тобой, и что ты хочешь, чтобы я сделал?

Каллан Кросс. Его имя Каллан Кросс. Удивительно, что я не узнала его имя раньше, учитывая то, что этот парень живет радом со мной на протяжении всей моей жизни. Но, несмотря на то, что он мегапопулярный, парень всегда ходит с опущенной головой, рассматривая пол. Даже больше чем уверена, что он не имеет понятия, что я его соседка. Слышу звук шлепка, за которым следует отвратительное гиено-подобное хихиканье.

— Вот это, я понимаю, настрой. Все что тебе необходимо сделать — найти пять девчонок и привести их на вечеринку. Нам всем нужно сделать это. Или же это будет самая-самая огромная членовечеринка в истории, а я и так уже сыт по горло видом твоего члена, который, кстати, вижу каждый раз в раздевалке, понимаешь, о чем я толкую?

Теперь раздается смех Кросса.

— Да ты просто завистливый мудак. Не моя вина, что мой член был благословлен семью дюймами, а твой проклят долбанными тремя. Ты видел эти странные вакуумные штуки на обороте порно журналов? Это могло бы помочь. Ай, придурок! Отвали! (прим. пер.: семь дюймов примерно равно восемнадцати сантиметрам; три дюйма — семи сантиметрам)

Даррен определенно не оценил подколки Кросса. Звучит так, словно он пытается проделать на нем захват шеи или что-то подобное. Сжимаюсь, пытаясь спрятаться за книгами, которые падают прямо на меня с верхних полок, когда парни в другом проходе начинают бороться. Не издаю ни звука. По какой-то причине, мне кажется, им не нужно знать, что я нахожусь здесь. Наконец они прекращают.

— Твоя мамочка знает, какой у меня большой член, Каллан. Почему бы тебе не спросить ее об этом?

Каллан издает стон.

— Серьезно, чувак? Шуточки про маму? Низко.

— Похеру. Я уверен, что твоя мамочка подтвердит, насколько я нежный любовник, если ты спросишь у нее. Эй, кстати, набери меня, когда будешь дома. Мне может понадобиться от тебя услуга.

— Какого рода?

— Мне-нужно-чтобы-ты-меня-отвез-кое-куда-услуга. — Каллан издает раздраженный звук, но затем я замечаю через щелку среди упавших книг, что они обмениваются странным рукопожатием, и это кажется частью дружеских отношений парней подростков. — До скорого, чувак. — Даррен хлопает Каллана по плечу и затем исчезает с поля зрения, оставляя моего темноволосого соседа позади.

То, что происходит дальше, странно. Каллан стоит там совершенно спокойно, и, кажется, что он не сводит своего взгляда с двери. Я вижу его лицо в профиль — гордая, сильная линия носа, такая же сильная линия челюсти, и по тому, как нахмурен его лоб, можно сказать, что он о чем-то глубоко задумался.

Каллан медленно выдыхает через нос и затем исчезает из поля зрения. Книги начинают появляться на полках, сокращая пространство между следующей секцией. Кажется, что они попадали с полок и с его стороны. Большинство парней так и оставили бы их лежать. Не задумываясь о беспорядке, который наделали в библиотеке старшей школы, но только не Каллан.

Мое сердце почти подпрыгивает до горла и вырывается из него, когда внезапно он с удивленным взглядом оказывается на входе в мою секцию.

— Ох, — говорит он. Несколько секунд мне кажется, что это единственное, что он хочет сказать, но затем вновь начинает говорить: — Тебя не задело? Какие-то из этих книг упали тебе на голову? — Он указывает кивком на книги, которые лежат вокруг меня.

— Нет. Я в порядке.

— Ты не выглядишь так, будто в порядке.

— Ну, я точно в порядке.

— Тебе известно, что подслушивать не вежливо.

— Я не подслушивала. Я... я пришла сюда первая. Я не могла ничего сделать, чтобы не услышать, про что вы говорили.

Каллан склоняет голову немного влево, сужая глаза, пристально смотря на меня. Улыбка растягивается на его губах.

— И про мой семидюймовый член тоже? — интересуется он.

Мои щеки, вероятно, охватывает пламя. Они становятся мгновенно красными и пылающими. Пошел к черту этот парень, если он думает, что может поставить меня в неловкое положение.

— Я очень сомневаюсь, что у тебя семидюймовый член, Каллан Кросс, — я стараюсь звучать как можно более скучающе, но правда в том, что никогда прежде еще не произносила слово «член» вслух, и буквально задыхаюсь, произнося его. О, господи. Теперь я думаю о том, что задыхаюсь от его члена.

Каллан отводит взгляд в сторону, улыбка озаряет его лицо. Кажется, что он старается изо всех сил не рассмеяться.

— Ты же моя соседка, — констатирует он. — Дочь Малкольма Тейлора?

— Да. — Мой отец печально известен в Порт-Рояле. Не удивительно, что Каллан знает, кто он такой. Папа служил в армии, но был ранен, получив почетную отставку с кругленькой выплатой. Все, что он делает сейчас, — это пьяный шатается по городу, критикует местных жителей и в основном причиняет проблемы. Но я? Да, я определенно удивленна, что он знает меня.

Каллан вновь смотрит на меня, все еще находящуюся под завалом книг на полу, и кивает.

— У нас нет общих занятий? Ты знаешь это?

— Я… я знаю это.

— Твое имя Корал.

— Корали.

— Точно. Корали. У тебя очень интересное лицо, Корали.

Я поднимаюсь, беру книгу и кладу ее рядом с собой.

— Что это еще значит?

— То и значит, что мне нравится твое лицо. Оно не идеально симметричное. Людей влечет к людям с правильными лицами. Это считается «классическим эталоном красоты». Ты, Корали Тэйлор, не являешься классическим эталоном красоты.

— Вау. Ну, что ж, спасибо.

Каллан даже не обращает внимания, что обидел меня своими словами.

— Твой рот смотрится немного больше с одной стороны. Ты замечала это?

— Я смотрюсь в зеркало. Поэтому, да. Я замечала. Было время, когда правая сторона моего рта была такой же формы и размера, как и левая, но больше это не так. Внутри моей губы имеется рубцовая ткань, из-за чего одна сторона рта выглядит отлично от другой.

Каллан Кросс хмурится, смотря на меня. Обычно парни вообще не смотрят на меня. Он опускает рюкзак к своим ногам и затем присаживается на расстоянии пяти шагов, все еще продолжая критиковать меня только лишь одним взглядом.

— У тебя есть темное вкрапление в радужке. Выглядит будто это огромный шторм, который всегда бушует на Юпитере.

— Не могу сказать, что кто-либо когда-либо приводил подобное сравнение, но хорошо.

— И твой нос…

Внезапно меня одолевает желание бросить в него книгой.

— Почему ты делаешь это? Почему ты указываешь мне на мои недостатки и насмехаешься надо мной?

Каллан полностью присаживается на пятки, удерживая себя на стопах. Он практически заваливается на бок, но ему удается восстановить равновесие.

— Это не является твоими недостатками, Корали. Это отличия между тобой и остальной толпой людей. Они делают тебя интересной. Мне нравится интересное. И я определенно точно не насмехаюсь над ними.

— Так что ты там хотел сказать насчет моего носа?

Он морщит свой.

— Я хотел сказать, что его кончик чуть вздернут вверх.

— О, господи. — Я прикрываю свое лицо ладонями.

— Так и есть. У тебя очень милый курносый нос. Это все, что я хотел сказать тебе.

— Так прекрати. Ты меня пугаешь.

Каллан усмехается, показывая свои собственные изъяны: немного кривой передний зуб, который буквально, самую малость, искривлен в сторону. Странно, что он не носит брекеты. Ведь люди одержимы тем, чтобы у них были четко ровные зубы, и не похоже, чтобы его мать не могла позволить услуги стоматолога. Она доктор; они живут в большом старинном доме рядом с нами, значит, их дела идут не так уж плохо. Каллан видит, что это не укрывается от моих глаз и прикрывает рот.

— Как думаешь, ты могла бы позволить иногда делать твои фотографии?

— Какие именно фотографии?

— Просто твой портрет. Только лишь твоя голова. Ничего больше.

— Может быть. Не знаю. Мне нужно подумать об этом.

Этот ответ, кажется, устраивает его. Каллан потирает одну руку об другую, кивая головой.

— Хорошо. Тогда, я полагаю, дашь мне знать. Ты знаешь, где меня найти.

— Знаю.

Он поднимается на ноги и берет упавшую книгу, что лежит у меня в ногах, ставя ее на полку рядом с ним. Это самое близкое расстояние, на которое он приближается ко мне с момента начала нашего разговора, и я вдруг замечаю, насколько он близко. Смотря на меня, Каллан предлагает свою руку, по-видимому, чтобы помочь мне подняться. Я не принимаю ее.

— Я вообще-то... занимаюсь тут, — отвечаю ему.

— Все ясно. Тогда увидимся здесь, Корали Тейлор.

Поднимая рюкзак, Каллан проскальзывает руками в лямки и собирается уже уйти прочь. Не знаю, что овладевает мной, но я окрикиваю его:

— Каллан?

— Мм? — Он прижимается костяшками пальцев к краю книжной полки

— А что отличает тебя от всей толпы?

Он подмигивает мне.

— Мой семи дюймовый член, конечно.

Мои щеки вновь окрашивает румянец. Каллан замечает это, потому что ухмыляется. Но внезапно его выражение меняется, так, словно он что-то вспомнил.

— Хэй, Коралли Тейлор. Что ты скажешь насчет того, чтобы прийти на вечеринку сегодня вечером?

***

Никогда прежде не пила алкоголь. На протяжении многих лет мой отец выпил достаточно, чтобы утопить всю армию США, но я никогда в жизни не прикасалась к алкоголю. Не знаю, почему согласилась пойти на вечеринку, но Каллан смотрел на меня с хитринкой в глазах, а так же был таким странным и необычным, и думаю, я была заинтригована. Он дал мне адрес и затем исчез, оставив меня с бесконечным количеством вопросов.

1. Хватит ли у меня смелости прийти на вечеринку старших классов, где собираются мои ровесники?

2. Хватит ли у меня смелости прийти туда одной?

3. Что, черт побери, мне одеть, если решусь?

4. И как я собираюсь объяснить моему отцу, куда направляюсь?

Первый и второй вопрос были сложными. Когда я пришла, отца не было дома, вероятно, он все еще находится в баре. Собрав воедино всю свою смелость, я думаю о том, насколько хорошо буду выглядеть в том, что решу одеть. Поэтому сразу перехожу к третьему пункту. Порывшись в гардеробе, с каждой минутой чувствую себя все менее и менее уверенной, потому как отношусь больше к типу девушек, которые предпочитают футболки и джинсы. Одежда для вечеринок никогда не была для меня удобной, и, кроме того, отец бы никогда не купил мне ничего модного.

Не было никакого шанса, что я могла бы пойти куда-то в своей повседневной одежде.

Я знала, что мне не стоит делать этого, и мне стало не по себе от мысли, что единственный способ найти что-то приличное на вечеринку — это пойти и поискать какие-то вещи в коробках на чердаке. В старых маминых вещах. Моего отца сложно назвать сентиментальным мужчиной, но по каким-то причинам он так и не отдал на благотворительность мамину одежду и не выкинул ее. Я забираюсь на чердак с ответственной миссией, не забывая при этом захватить с собой скотч, чтобы вновь заклеить коробки, когда найду там что-то подходящее.

Теперь, когда нахожусь здесь, я продолжаю представлять, будто слышу, как закрывается входная дверь, и это чертовски пугает меня. Не хочу возвращаться к лестнице, которая ведет в дом, с пустыми руками. И если бы Малкольм на самом деле пришел домой, я бы услышала, как он хлопает дверью и пьяной поступью сбивает вещи, пока идет по первому этажу. Держу себя в руках и двигаюсь быстрее, вместо того, чтобы задержать дыхание.

Когда-то давно кто-то, вероятно, Фрайдей, собрала восемь коробок вещей, оставшихся от моей мамы, с величайшей заботой. Крошечные мешочки с лавандой и другими приятно пахнущими травами были разложены между слоями аккуратно сложенной одежды. Каким-то образом, даже после стольких лет, запах сохранился, когда открываю первую заполненную вещами коробку. Здесь я нашла штаны и рубашки. Прямые, свободного покроя блузы и кофточки. Примерно такие же вещи во второй коробке. В третьей лежали спортивные штаны и еще больше свободной одежды, спортивные костюмы и несколько пар обуви, которые никогда мне не подойдут, несмотря на все мои попытки. Мама была низкой: всего пять футов шесть дюймов ростом (прим. пер.: примерно сто шестьдесят семь сантиметров). Я уже сейчас выше нее, но, как и она, такая же стройная и гибкая. Мне все еще подходит ее одежда, но Фрайдей настаивает, что я не перестаю расти, и добавлю еще фут (прим. пер.: примерно тридцать с половиной сантиметров) или около того, когда, наконец, перестану. Я немного расстроена этим. Носить мамину одежду заставляет в душе меня чувствовать к ней особую близость, даже спустя все это время. Когда не смогу делать этого, то потеряю последнею частичку, что связывает меня с ней.

Я натыкаюсь на сокровище, когда открываю четвертую коробку. Внутри находятся красные, черные, темно-синие и зеленые платья разнообразных стилей и тканей, каждое из которых завернуто в тонкую оберточную бумагу. Достаю каждое с огромной осторожностью, на краткий миг закрываю глаза, когда вытаскиваю новое, чтобы посмотреть, остались ли у меня воспоминания от того, как она носила их. Многие из них я не знаю. Некоторые помню.

Достаю незнакомое мне черное короткое платье, поднимаю его, прикладывая к себе, зная наперед, что оно отлично подойдет. Крупные бисерины украшают линию выреза там, где материал спускается вниз. Я не являюсь обладательницей выдающегося бюста, но моя грудь выглядит довольно-таки заметной в этом платье. Чувствовать себя сексуальной никогда не стояло в верхнем списке моих приоритетов, но по какой-то причине сегодня мне хочется быть привлекательной. Хочу выглядеть хорошо. Дьявольская усмешка Каллана Кросса всплывает в моей голове, и я хмурюсь, стараясь отрицать идею того, что хочу выглядеть привлекательно из-за него.

Я не монахиня. Я девушка-подросток, в течение двух последних лет познавшая все сумасшедшие прелести под названием «половая зрелость». Я заметила, как мальчики превратились из громких, противных, странно пахнущих и раздражающих в громких, противных, странно пахнущих парней, которые сбивают меня столку, но до этого момента не было какого-то особенного парня, который бы привлек мое внимание. Откровенно говоря, даже не знаю, привлек ли Каллан Кросс мое внимание, но, кажется, что я заинтересована в достаточной мере, чтобы это выяснить.

Запаковываю коробки и заклеиваю их вновь, ставя обратно точно так же, как было, а платье забираю к себе в комнату. У меня нет замка на двери в комнате. Очень хотела бы, чтобы он был, но отец сказал, что так будет лишь создаваться угроза для травм. Но я знаю правду. Знаю, что он просто не хочет, чтобы я закрывалась от него. Отодвигаю тяжелую оттоманку, что стоит в изножье кровати, к двери, и затем снимаю с себя одежду и натягиваю платье через голову, стараясь влезть в него, избегая застегнутого замка на спине. Как и предполагала, оно подошло. На самом деле, я едва узнаю девушку, что смотрит на меня из высокого зеркала. Я выгляжу... выгляжу, как женщина. И мое декольте смотрится просто потрясающе.

— Корали! — Звук громко захлопывающейся двери внизу посылает пронзительный укол адреналина по всему телу. Я бросаю расческу, что держу руках, тяжелая серебряная вещь издает громкий звук, когда ударяется о половицы. Мое сердце начинается громко стучать в груди. Черт.

Я даже еще не дошла до четвертого пункта. Не знаю, что скажу моему отцу, чтобы это звучало прилично, потому что хочу уйти после наступления темноты. А так же не планировала быть одетой в мамино платье, когда хотела поговорить с ним. У меня есть в запасе пятнадцать секунд, чтобы выбраться из него и спрятать, или же у меня будут огромные неприятности.

Это было трудоемкое дело: надеть платье с застегнутой молнией, но снять его намного сложнее. Я извиваюсь, чтобы выбраться из материала, стараясь стянуть его через голову, не расстегивая замок. Слышу тяжелые шаги отца, что раздаются с лестницы, и которые звучат все ближе и ближе. Я могу сказать много чего только лишь по звуку шагов на лестнице, если он зол, то он взлетает на второй этаж, и каждый его шаг звучит, как выстрел. Если он устал и уже успел выпить после работы по пути домой, его движения намного медленнее, как сейчас. Если он выпил пару баночек пива, то может быть в хорошем настроение или же в очень плохом. С ним всегда чувствуешь себя, как в игре в русскую рулетку.

У меня, наконец, получается стянуть наряд через голову, но отец к этому моменту достиг верхней ступеньки лестницы. У него занимает ровно семь секунд, чтобы дойти от лестницы до моей комнаты. Именно столько у меня уходит, чтобы броситься к шкафу и вытащить оттуда растянутый свитер. Нет времени на штаны, нет времени больше ни на что остальное. Даже на то, что бы надеть бюстгальтер. Моя дверь издает скрип, когда мой отец пытается открыть ее со стороны коридора. Я слышу, как он ругается, стоя за трехдюймовой дверью.

— Корали? Открой эту чертову дверь прямо сейчас, юная леди.

Я поскальзываюсь на половицах во время спешки, чтобы быстрее отодвинуть оттоманку от двери. Падаю и оцарапываю колено, оно болезненно щиплет. Но у меня нет времени на то, чтобы посмотреть, насколько сильно поранила его. Поднимаюсь и отодвигаю оттоманку, чтобы он смог войти.

Дверь с громким хлопком открывается, отец тяжело дышит, его плечи поднимаются и опускаются. Ему только сорок два, но он выглядит старше. Постоянно опущенные уголки рта придают ему злой вид. Но именно такой он и есть. В уголках его глаз виднеются морщинки, которых здесь не было прежде, когда моя мать была жива, но это будет глупо с моей стороны пытаться приукрасить то, как обстояли дела в то время. Он был так же наполнен яростью. Был таким же монстром.

— Что я говорил о том, чтобы ты не закрывала дверь? — кричит он.

— Я не хотела. Мне просто нужно было больше места, чтобы заняться йогой, папочка. Мне нужно было место, чтобы... — Он вскидывает руку, чем застигает меня врасплох, его ладонь опускается на мое лицо. Он, вероятно, намеревался дать мне пощечину, но вместо этого, он попадает по моей челюсти, что для меня ощущается безумно больно, так же как и для него. Я отступаю назад, падая на оттоманку, которую отодвинула с дороги, и затем присаживаюсь на нее. Держу рот на замке, зная по опыту, что он разозлится только сильнее, если позволю себе заплакать.

Мой отец встряхивает руку, стискивая зубы.

— Черт побери, девчонка. Какого хрена с тобой не так? — Естественно это все моя вина, что он причинил себе боль, ударяя меня. Как и всегда. — Скажи мне, черт бы тебя побрал, почему твоя нога в крови? — резко приказывает он.

— Я... я занималась йогой. И упала.

Отец сердито сверлит меня взглядом и сжимает свои обе ладони в кулаки.

— Ты сделала это специально, не так ли? Хотела, чтобы люди думали, что я тебя бью или еще что-то. Ты злобная маленькая сучка, Корали. Как и твоя мамочка.

Моего отца не волнует, что он бьет меня. Моего отца совершенно не волнует, что он оставляет на мне шрамы, ушибы и синяки гораздо хуже этой небольшой царапины на колене. Ему просто не нравится видеть кровь, причиной которой является не он. Я прикрываю свое оцарапанное колено двумя руками, стараясь скрыть рану от его взора.

— Нет, папочка, клянусь. Я не хотела этого. Это случайно. — Мой голос звучит тихо, приглушенно, голос кающегося грешника, когда тот пытается донести извинения. Донести извинения до ушей того, кто не хочет слушать.

— Не скармливай мне это дерьмо, юная леди. Давай же. Поднимайся на ноги. Я сказал быстро, бл*дь, вставай, — он практически рычит. Я уже поняла давным-давно, что не важно, что я сделала, важно, чтобы исполняла как можно быстрее его приказы. Быстро вскакиваю на ноги, когда он бросается в комнату и отводит назад кулак, готовый впечатать его в мой живот или, возможно, в мое плечо. Он выглядит практически расстроенным, что я сделала то, что он сказал, прежде чем успел добраться до меня. Если бы я не ослушалась, то страдала бы от последствий.

После того, как он однажды нанес мне сильный удар правым хуком и разбил мне губу, отец понял, как трудно скрыть такие ушибы. С того времени он оставляет синяки на моих руках и ногах, животе и спине, а так же ягодицах. Эти участки моего тела всегда скрыты от глаз посторонних.

— Ты даже не представляешь, насколько ты везучая, Корали, — шипит он. — Остальные родители не стали бы терпеть подобное дерьмо от своих детей. Ты должна радоваться, что я не отправил тебя жить к твоей тетке в Чарльстон.

Я бы с радостью поехала жить к своей тете Саре в Чарльстон, но нет ни единого шанса, что он когда-нибудь отпустит меня. Я думала пару раз о том, чтобы собрать сумку и поехать на автобусе к ней, но затем вспоминаю о том, что меня ждет, когда доберусь до места назначения. Тетя Сара — старшая сестра моего отца, верит, что он поместил луну на небо. Она никогда не примет тот факт, что папа избивает меня. Тетя Сара, вероятнее всего, обвинит меня во лжи, позвонит ему и все расскажет. Он приедет, чтобы забрать меня, и моя жизнь официально будет кончена. Отец будет ужасно зол. И, возможно, все кончится тем, что он убьет меня.

— Я знаю, папочка. Мне жаль. Я буду более внимательной, обещаю, — шепчу я.

— Отправляйся в ванную, — отдает он приказ. Страх заставляет покалывать мои руки и ноги. В ванной случаются чаще всего самые плохие вещи. Он, наверное, полагает, что находясь в небольшом пространстве, может закрыть дверь, и мир никогда не узнает о его действиях. Я не хочу идти с ним в ванную, но прекрасно знаю, что будет со мной, если откажу ему. Дела примут плохой оборот.

Проскальзываю мимо него, втягиваю голову в плечи, пытаясь сделать себя менее заметной, чтобы даже не прикасаться к нему. Иду босая по коридору, зная, что он, переполненный злостью, находится прямо позади меня.

Внутри ванной отец резко разворачивает меня и толкает спиной так, что я присаживаюсь на край ванны.

— Оставайся здесь, — говорит он мне. Открывает шкаф над раковиной и достает антибактериальный спрей и ватные диски из стеклянного стаканчика с полки. Спиртосодержащий антисептик щиплет ногу, когда он наносит его на мое колено. Отец не обращает внимания на красный синяк, который образовывается сейчас на моей щеке.

— Тебе хотя бы жаль? — бормочет он себе под нос.

— Жаль. На самом деле. Мне так жаль, папочка. — В моей голове я пытаюсь быть где-то в другом месте, где угодно, только не в этой темной ванной с моим отцом, который нежно поглаживает ватным диском по моей кровоточащей коленке. Он гладит медленно и аккуратно, цокая языком, когда убирает в сторону ватный диск, покрытый моей кровью.

— Ты такая глупая девочка. Посмотри на меня. Покажи мне, насколько тебе жаль. — Я поднимаю вновь на него взгляд, но мои глаза пусты. Отец видит в них то, что он хочет видеть. — Вот так. Да, вот так уже лучше. Теперь я могу видеть это. Ты будешь более внимательной в будущем. Тебе же известно, как мне не нравится наказывать тебя. — Он проводит подушечками пальцев вниз, вдоль моего лица, заправляя мой локон за ухо ласковым движением. — У меня был очень трудный день, моя крошка. Ты ведь понимаешь, как это иногда бывает. — Только господу известно, что мой отец подразумевает под понятием «очень сложный день», но я послушно киваю. Он опускается на колени на пол передо мной, и мои ладони взмокают. — И почему ты не одета, как подобает, моя милая? — шепчет он.

— Я переодевалась.

Он кивает.

— Хорошо. — Склоняясь, он прижимается ртом к моей ране на колене и нежно посасывает ее, издавая низкий стон в горле. Отстраняясь, он говорит: — Не смотри на меня настолько обеспокоенно, Корали. Ты моя дочь. У нас общая кровь. Нет ничего такого, когда я делаю это.

Я же понимаю, что тут определенно не все в порядке. Отлично знаю, что никто из отцов не посасывают раны своих обожаемых дочерей. Это не правильно, но чувствуется это еще хуже.

Отец присаживается на пятки и пристально смотрит на мое колено, в его глазах стоит взволнованный голодный взгляд. Мне нужно как можно быстрее выбираться из этой ванной.

— Я хочу вечером пойти на вечеринку, — внезапно выдаю я. — Ничего, если я пойду? Ненадолго. Все мои одногодки пойдут. — Слова вырываются спешно, и все звучит спутано. Меня охватывает паника, когда я произношу их, все смешивается. Отец хмурится, его взгляд становится менее голодным, сейчас он более напуганный.

— Ты хочешь пойти погулять? Куда?

— На вечеринку. Она проходит в паре кварталов отсюда. Я буду дома к одиннадцати.

— Будут ли там мальчики? — Знаю, что это вопрос с подвохом. Если я отвечу ему «нет», он будет знать, что лгу, потому что я только что сама сказала, что все мои одногодки будут там. Если я отвечу «да», то он потеряет контроль. Чувствую это по дикой, злобной энергетике, что исходит от него, и это значит, что я сделала огромную ошибку уже тем, что подняла эту тему. — Ну? — Он располагает руки с обеих сторон от меня на ванной, подаваясь вперед.

— Да, там будут мальчики.

— Так ты хочешь пойти гулять и потрахаться с кучкой подростков? Так?

— Нет! — Я отстраняюсь от него, вздрагивая. — Я не хочу этого.

— Ты гребанная маленькая лгунья. Ты хочешь трахаться. Скажи это. Скажи мне правду, Корали. Скажи мне, что ты хочешь трахаться.

Если бы моя жизнь была фильмом, то это была бы часть, где камера отъезжает от меня и отца. Это была бы часть, которую режиссер захотел бы опустить из-за тяжелых для восприятия и жестоких отвратительных сцен, которые бы даже для фильма с рейтингом R (прим. пер.: Данный рейтинг показывает, что оценочная комиссия заключила, что некоторый материал оцененного фильма предназначается для взрослых. Рейтинг R также может быть назначен из-за используемого в фильме языка, темы, насилия, секса или изображения употребления наркотиков. ) казались слишком напряженными. Вы могли бы видеть затылок моего отца. Выступающие слезы на моих глазах. Дрожащую губу. Они бы использовали какой-нибудь модный спецэффект, чтобы линзы камеры будто удалялись, каким-то образом проходя через деревянную дверь, и затем вы, зритель, стояли бы в холле, с другой стороны двери. Вы бы слышали, как я плачу. Слышали бы безошибочные шлепающие звуки кожа о кожу. Вы бы слышали, как мой отец кричал на меня. И мой крик. И могли бы сказать по тому, как потемнела картинка, что со мной случилось что-то ужасное в ванной, и вы бы чувствовали себя не комфортно и шокировано, а затем мы перешли к новой сцене.

К сожалению это не фильм, и здесь нет камеры, чтобы запечатлеть каждую подробность. Это моя жизнь. И мой отец, который скользит своей ладонью вверх по моему бедру, придвигаясь ближе, издавая рык и оскаливаясь.

— Скажи это.

Но я не могу задобрить его и дать ему то, что он хочет на этот раз. Просто не могу. Если произнесу те слова, то обеспечу себе ужаснейшие проблемы. На протяжении двух последних лет его поведение шло к тому, что это определенно должно было произойти когда-нибудь. Я знаю, несмотря на то, что он таскает меня за волосы, трогает и шлепает, меня ожидает намного худшая участь. Чувствовала его взгляд на мне, когда мы сидели за одним столом. Я держала голову опущенной, а глаза сосредоточенными на тарелке, и отчаянно молилась, чтобы этот день не стал тем самым днем. Теперь, когда он выпил пару банок пива, и в его венах разгорается злость, без сомнения, сказать что-то сейчас будет подобно тому, как произнести слово «трахаться».

— Я не хочу заниматься сексом, пока не выйду замуж, — шепчу я. — Я не смотрю на парней в этом смысле.

Мой отец сжимает волосы и дергает голову в сторону, приближая его лицо к моему. Когда-то, давным-давно, моя мать смотрела в его глаза и видела там любовь и страсть, я уверена в этом, но теперь в них стоят только злость и ярость.

— Ты же знаешь, что я чувствую, когда ты мне врешь, Корали. Я наблюдал за тем, как ты превратилась из ребенка в лживую, маленькую шлюху. Прекрасно знаю, что происходит в твоей голове, и это мерзко. Каждый раз, когда ты видишь парня на улице, я точно знаю, о чем ты думаешь. Ты. Хочешь. Трахаться.

Я отчаянно трясу головой.

— Нет, нет, нет. Я не хочу. Клянусь, не хочу этого!

Мой отец придвигается ко мне таким образом, что кончик его носа касается моего. Я вижу сеточку из красно-сиреневых капилляров на щеках и чувствую смрад алкоголя от его дыхания.

— Посмотри мне в глаза и скажи это снова. Я хочу поверить тебе, понятно? Хочу верить тебе, но ты только чертовски все усложняешь.

Я едва могу видеть его сквозь слезы. Слишком напуганная, чтобы поднять руку и смахнуть их, просто несколько раз моргаю.

— Я не хочу заниматься сексом, — отвечаю я. — Только после того, как выйду замуж.

— Чего не произойдет без моего благословения?

Я печально киваю головой.

— Конечно, папочка. Никогда не произойдет без твоего благословения.

Он пригвождает меня своим взглядом, и это самая долгая минута, которую я когда-либо чувствовала. Вижу смену эмоций на его лице: злость, печаль, любопытство, желание — все напоминает колесо в игре на шоу. Я не знаю, какая эмоция в итоге выпадет, и мое сердце выпрыгивает из груди, стуча подобно отбойному молотку, когда думаю, что вдруг выбор, на котором он остановится, будет похоть.

Наконец, он отстраняется, качая головой, как если бы был разочарован во мне. Я чувствую облегчение, но все еще пребываю во взволнованном состоянии. Разочарование намного лучше возбуждения, но ведь это все еще мой отец. Он делает ужасные вещи, когда он разочарован.

— Тебе нельзя идти на вечеринку, Корали. Тебе нельзя общаться с парнями. Они хотят только одного. Меня выворачивает только от одной мысли, что они раздевают тебя своими глазами. Я, мать твою, убью любого, кто притронется к моей дочери. И тебе известно это. А так же тебе известно, что на этих вечеринках всегда есть алкоголь. Эти придурки будут таскаться повсюду со своими стояками и мозгами, затуманенными пивом, а ты невинная, Корали. Ты такая милая. Они воспользуются тобой, понятно? — Он поднимается, проводя взад вперед ладонью по своим редеющим волосам. — Поэтому, нет. Ты останешься со мной. Давай же, поднимайся.

Я поднимаюсь, но у меня такое ощущение, что мои ноги подогнутся подо мной. Мое тело переполнено адреналином и паникой, от чего зрение ощущается ограниченным и размытым по бокам. Его настроение иногда меняется с яростного на чрезмерно любящее, и мне кажется, именно это происходит прямо сейчас. Я думаю так до того момента, пока его кулак не прилетает в меня неизвестно откуда и ударяет меня по виску. У меня ощущение, что мой мозг летает из стороны в сторону внутри черепа, подобно шарику для пинбола, ударяя о каждый флиппер на своем пути. Запинаясь, я отступаю назад, задевая край ванны, и у моего тела больше нет никакого выхода, кроме как упасть вниз. Моя спина взрывается болью, когда падаю в ванную, и весь воздух выходит из моих легких со стоном.

Плафон, что находится над зеркалом, отбрасывает сумасшедшие тени на стену, когда мой отец подступает ближе. Он склоняется надо мной, его лицо темнеет от ослепительного света, что виднеется позади его головы, и я четко понимаю, что он может с легкостью убить меня. Для него будет так просто убить меня прямо сейчас. Его разум находится в слишком темном месте; он, вероятно, пожалеет об этом позже, но на данный момент, с таким огромным количеством алкоголя в его теле, он не задумается дважды о том, чтобы отнять мою жизнь.

— Прости меня, папочка. Мне так жаль. Я… я больше не хочу никуда идти. Я хочу остаться здесь с тобой.

Он просто стоит там, и я не могу видеть его лицо, поэтому трудно понять, о чем он думает. Мое зрение расфокусировано, и линия его тела кажется нечеткой и размытой. Его фигура мигает подобно приведению в фильме ужасов. Но приведения меня пугают меньше, чем он. После того, как проходит минута, отец медленно разворачивается. Сердце находится где-то в горле, когда он безмолвно покидает ванную и прикрывает дверь позади себя.

Я плачу, не издавая ни звука. Лежу в ванной, в ушах звенит, спина буквально разрывается от боли, поэтому едва ли могу двигаться, и кажется, что я плачу бесконечно долго.

Не знаю, сколько я пробыла там. Только когда слышу тихий гул телевизора внизу, выбираюсь из ванной и медленно иду в комнату, все мое тело болит.

Это кажется странным, потому как только пару часов назад я примеряла платье мамы и думала о парне. А теперь Каллан Кросс был самой далекой мыслью, что крутилась у меня в голове. Может быть, если бы моя жизнь напоминала кино, он бы каким-то образом узнал, что мне больно, и я опечалена, и взобрался бы по так удобно расположенному дереву за стенами моей комнаты. Постучал в окно, потом залез ко мне в спальню и каким-то загадочным образом исправил все. Но этого не произойдет. Каллан не покажется в моем окне, я не пойду на вечеринку. Откидываю одеяло и проскальзываю в кровать, рассматривая яркое серебристое переплетение проводов, что находятся в трех дюймах от моего лица, и решаю посмотреть, как долго я смогу продержаться без дыхания.

Я как-то слышала, что невозможно убить себя, задержав дыхание.

Это на самом деле так.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒