Б. М. Носик 26 страница

Кроме ухода от жизни Б. Филиппов видит тут и более глубокий смысл: «... мифотворчество Ремизова, если в грубо-биографическом, в психо-биологическом плане и было отчасти защитной реакцией, уходом от убийственной действительности, то в плане духовном, творческом — было скорее постижением идеи, сути происходящего». Б. Филиппов предлагает от внешнего облика Ремизова и его странностей углубиться в грусть, безысходность и трагизм его творчества: «Меня всегда поражало: говоря о Ремизове, подчеркивают его скомороший сказ, его юродство, хвостики чертят и всяческой нежити, развешанные в его порядком беспорядочной квартире. Вспоминают известную хитрецу, просвечивающую во всем его облике. И как-то редко-редко видят глубочайшую трагичность его жизни и творчества: не уныние, а безысходную печаль, прорывающуюся в самых беззаботных, на первый взгляд, его произведениях, часто автобиографических».

Филиппова удивляет, что люди не прощают «оригинальность неповторимо-одинокой личности». Наблюдение правильное: люди не прощали эту продуманную оригинальность и, как и сам Филиппов, подозревали «известную хитрецу». Но теперь все это в прошлом, все простили мастеру, даже хитрецу... Остались на полках эти странные книги, в которых иногда находишь и блестящие выдумки, и алмазы слов, и то, что Филиппов называет «ярчайшей хроникой»: скажем, описание эмигрантского бегства несметных толп, гонимых страхом, из страшной «взвихренной Руси»...

Репьев Михаил Иванович, генерал-лейтенант, 1865—1937

Михаил Иванович Репьев окончил Симбирскую военную гимназию и военное училище, потом состоял правителем дел при инспекторе артиллерии великом князе Сергее Михайловиче. В 1914 году он командовал артиллерийской бригадой, награжден был Георгиевским крестом, а с конца 1917 года был командующим армейским корпусом. В сентябре 1918 года он прибыл в Добровольческую армию и после взятия Харькова стал генерал-лейтенантом, возглавлял оборону Новороссийска, вместе с генералом Кутеповым эвакуировался в Галлиполи и был там заместителем Кутепова. В Болгарии Репьев стал одним из основателей Общества галлиполийцев, которое обязано ему своим распространением. Во Франции он был избран также председателем Общества офицеров-артиллеристов и был помощником генерала Н. Н. Головина на Зарубежных высших военно-научных курсах, занятия которых проходили по вечерам в помещении Общества галлиполийцев (ул. Мадемуазель, 81). Похоронен М. И. Репьев на участке галлиполийцев, рядом с символическим надгробьем его бывшему командиру генералу Кутепову, похищенному ГПУ.

Римский-Корсаков Александр Евгеньевич, 12. 08. 1881—27. 11. 1970

Александр Евгеньевич был во время эвакуации в Германии представителем генерала Врангеля, и ему, по мнению историка М. Раева, пришлось довольствоваться второстепенной ролью.

Родионов Вадим Николаевич, 1890—1963

Вадим Николаевич Родионов родился в Петербурге, учился на юридическом факультете университета, служил в канцелярии Совета министров, писал стихи.

В эмиграции он был добровольцем русского Красного Креста, помогал больным, был человек очень добрый. Из писателей он дружил с И. Шмелевым и И. Буниным. После смерти В. Родионова сборник его стихов был издан в пользу фонда помощи одиноким русским больным.

Бар. Розен Константин Николаевич, Кавалергардского полка полковник, 21. 04. 1883—26. 01. 1956

Бароны Розены пришли в Россию через Богемию, Ливонию (там они известны были еще в ХIII веке) и Швецию, наследственный титул их был признан Священной империей и Швецией, а в 1855 году — российским императором Николаем I.

Кн. Романова (ур. Нестеровская) Антонина Рафаиловна, 26. 03. 1890—7. 03. 1950

Антонина Нестеровская, бывшая балерина и супруга великого князя Гавриила Константиновича Романова, родилась в Петербурге в обедневшей дворянской семье, окончила (вместе с сестрой) школу Императорского балета и стала весьма скромной артисткой кордебалета в Мариинском театре. На сцене она стояла, как правило, где-то в самом последнем ряду, у рисованного задника, как говорили, «у воды», и хотя ей довелось гастролировать в России и за границей, даже танцевать в кордебалете знаменитой дягилевской труппы, ничто, похоже, не сулило ей столь блистательной женской победы, как брак с князем императорской крови, двухметровым красавцем-полковником Гавриилом Константиновичем Романовым. Однако судьба судила иначе. Летом 1911 года, празднуя у себя на даче в Стрельне свой день рождения, пассия последнего русского императора, талантливая, пробивная и удачливая Матильда Кшесинская, устроила для гостей пародийный спектакль-капустник, в котором барон фон Готш смешно изображал саму Кшесинскую, а крошечная «Нина» (как ее звали все) Нестеровская — царственную Екатерину Гельцер. Нина была в этой роли и смешна и пикантна, и вот как вспоминала потом в эмиграции тот незабываемый праздник стареющая Кшесинская: «Катю Гельцер изображала Нина Нестеровская в вариациях из балета «Дон Кихот». Она весь день попивала коньяк и немного перехватила — «для храбрости», как она всех уверяла».

Публика в тот вечер у Кшесинской на даче была самая что ни на есть самая, пиршество продолжалось до утра, и князь Гавриил Константинович совершенно потерял голову от прелестной, полупьяной, маленькой пародистки-балерины Нестеровской. Начался роман, что, впрочем, еще никак не должно было вести к браку, вполне убедительно пишет историк моды и театра А. Васильев: «Молодая, прелестная Антонина не была ровней Гавриилу Константиновичу. О замужестве мечтать ей не приходилось — неодолимым препятствием было ее невысокое происхождение... Балерины считались подходящими партиями для любовных авантюр, но не для великосветских браков». Впрочем, князь, как оказалось, был настроен вполне серьезно, и растроганная пылом этой любви императрица даже хотела способствовать этому неравному браку, но тут князь оказался замешан в убийство Распутина, и все пошло прахом. Февральская революция раскрепостила князей, и в апреле 1917 года маленькая, курносенькая балерина вышла замуж за гиганта-князя. Ему повезло. В ходе революции именно ей удалось однажды спасти ему жизнь, а позднее живым вывезти во Францию. Здесь супруги одними из первых среди Романовых (подобно великой княгине Марии Павловне и Ирине Юсуповой) занялись искусством высокой моды и открыли на улице Виала дом моды «Бери», просуществовавший до 1936 года. И многочисленные мемуаристы, и романист В. Крымов описывают маленькую пикантную балерину Нестеровскую-Романовскую-Стрельнинскую (титул ею был получен уже в эмиграции) с неизменной иронией, что не мешает читателю испытывать к ней искреннюю симпатию. Одна из мемуаристок (разысканная все тем же А. Васильевым госпожа Н. 0ффенштадт) вспоминает, что «в пожилом возрасте Антонина Рафаиловна напоминала больше русскую простолюдинку, чем княгиню. Но как только она начинала говорить, сразу чувствовалась близость к великокняжеским кругам с их изысканными оборотами речи. Она была настоящая светская дама. Видимо, жизнь среди Романовых сделала ее такой. А как только она закрывала рот, то опять начинала походить на русскую бабу с косой вокруг головы. Она всегда приносила моим детям шоколадные конфеты, за это мы прозвали ee “шоколадная княгиня”».

Надеюсь, что постаревшие дети мемуаристки с благодарностью вспоминают простенькую балерину, без труда научившуюся говорить «по-романовски» и не приходившую к детям с пустыми руками... Впрочем, век ей, бедняжке-балерине, выпал не слишком долгий... Упокой, Боже, рабу твою...

Романова (ур. княжна Куракина) Ирина, 1903—1993

После кончины своей супруги Антонины Романовой-Нестеровской великий князь Гавриил Константинович женился на княжне Ирине Куракиной, которая была моложе его на 16 лет. Овдовев через три года, Ирина пережила супруга на 40 лет и умерла с титулом великой княгини 90 лет от роду...

Священник кладбища Сент-Женевьев о. Борис Старк, бывший в пору первого брака великого князя дружен с ним и с его первой женой, с которой князь был неразлучен, сохранил обиду на новую великокняжескую супругу и так рассказал об этом в своих мемуарах: «С большим удивлением я узнал, что он вторично женился на княжне Ирине Иоанновне Куракиной (дочери епископа Иоанна). Его новая жена, поразительно красивая, была настроена чрезвычайно реакционно, и под ее влиянием Вел. Кн. резко изменил ко мне свое отношение, перестал бывать на кладбище».

Дело было в том, что о. Борис стал ярым сторонником Московской патриархии, взял советский паспорт и ждал репатриации. После этого многие в эмиграции стали обижать его переменой своего к нему отношения, а многие проявляли полную нетерпимость. Вероятно, ровную любезность великого князя о. Борис принимал за одобрение своего поступка и «прогрессивности», ибо он так пишет о великом князе и новой его жене: «Вскоре после моего отъезда на Родину (который он в свое время приветствовал), он умер, а его вдова стала старостой отнятой у Московской Патриархии Успенской церкви».

Светл. кн. Романовская-Красинская Мария Феликсовна (заслуженная артистка Императорских театров Кшесинская), 1. 09. 1872—6. 12. 1972

Светлейшая княгиня Мария Феликсовна Романовская-Красинская более известна была в Петербурге, да и в Париже, как Матильда Феликсовна Кшесинская. Знаменитая балерина, звезда Императорского балета, она вызывала восхищение публики и даже самого П. И. Чайковского. Широкой публике, слабо знакомой с историей балета, более памятно то, что ей посчастливилось заслужить восхищение и любовь кавалеров самого высокого российского ранга: судя по ее воспоминаниям, сразу три представителя императорской семьи были в нее влюблены, в том числе и будущий мученик — император Николай II. Мемуары ее не слишком интересны: кто когда пришел, какой принес подарок и какова его дальнейшая судьба (не дарителя, а подарка). Самым верным из великих князей-кавалеров примы-балерины оказался образованный и молодой Андрей Владимирович, с ним она находилась в годы Гражданской войны на Кавказе, откуда и уехала с ним в эмиграцию, во Францию, где они обвенчались в 1921 году (ей было тогда уже около 50, да и сыну их было 19 лет). Они прожили в счастливом браке 35 лет, после чего Матильда Феликсовна (которая была на семь лет старше князя) прожила еще 15 лет вдовой и умерла 99 лет от роду. Так что это действительно была замечательная женщина, артистка и педагог (в эмиграции ее балетная студия пользовалась успехом).

Те, кто вырос в Советской России, имя Кшесинской знали чаще всего по содержавшемуся во всех школьных учениках упоминанию об «особняке Кшесинской» на Петроградской стороне в Петербурге. Большевики захватили особняк еще в марте 1917 года, в нем разместился ЦК их партии, и с его балкона (именно этому особняк обязан своей советской славой) Ленин не только зачитал свои тезисы, но и регулярно клеймил своих противников-демократов, называя их всякими нехорошими именами (например «министрами-капиталистами», хотя многие из них были вполне бескорыстны и бедны как церковная мышь). В том, что дом ее сыграл столь заметную роль в захвате власти путчистами-большевиками, Матильда Феликсовна, конечно, нисколечко не повинна...

Светл. князь Романовский-Красинский (Романов) Владимир Андреевич, 1. 06. 1902—23. 04. 1974

Владимир Андреевич был сыном великого князя Андрея Владимировича и балерины Матильды Кшесинской, которые узаконили свой брак уже в эмиграции, в 1921 году (если только он не был сыном последнего русского императора, как считали некоторые). И Владимир Андреевич, и его матушка получили свои титулы уже в эмиграции. Молодой князь увлекался идеями «младороссов» и даже состоял номинальным главой отделения «Молодой России» в Париже. Вероятно, лозунг Казем-Бека «Царь и Советы» его вполне устраивал, и он надеялся, что советы не помешают ему царствовать. По воспоминаниям, он был человек общительный, симпатичный, и за глаза все называли его Вова или даже вполне шутливо — «Вово де Рюсси» (Всея Руси Вова).

Рончевский Ростислав Петрович, 20. 05. 1899—12. 07. 1966

Ростислав Петрович Рончевский был публицист, историк и политический деятель эмиграции, возглавлявший одно время лионское отделение Национального союза нового поколения (НСНП, «новопоколенцы»). Желая оградить это новое формирование «от пагубных влияний прошлого», устав этого Союза (возникшего на базе Национального союза русской молодежи в 1931 году) ограничивал свободный прием «молодежи» 35-летним возрастом (делая, впрочем, исключения для старших единомышленников). Во главе первого исполнительного бюро организации стояли такие деятели, как В. Байдалаков, проф. Георгиевский, М. Хлюпин, М. Занкович. Председательствовал в Союзе герцог С. Н. Лейхтенбергский. Из этого движения родился знаменитый НТС, деятели его участвовали во власовском движении и позднее погибли в московских застенках.

В пору Гражданской войны Ростислав Рончевский был активным участником Белого движения, прошел с дроздовцами из Румынии до Дона, воевал у Деникина и Врангеля, а в конце 1932 года собирал молодежь в Лионе.

Некоторые историки эмиграции считают, что истинный упадок «младоросского» движения («вторая советская партия» в эмиграции, лозунг «Царь и Советы», полуфашистский ритуал и тому подобное) начался даже не в 1937 году, когда «вождь» младороссов А. Л. Казем-Бек был замечен в обществе советского агента графа А. А. Игнатьева в одном из парижских кафе и газета «Возрождение» напечатала заметку «ГПУ и младороссы» с недвусмысленной концовкой («эмигранты и члены младоросской партии, в первую очередь, конечно, сделают надлежащий вывод»), а начался он в 1935 году — с доклада Р. П. Рончевского «Младороссы», прочитанного в Париже и посеявшего сомнения в среде младороссов. НТС, как известно, на много десятилетий пережил младоросскую партию.

В 1973 году в Лондоне вышла книга Р. П. Рончевского «Младороссы. Материалы к истории сменовеховского движения» (Лондон, Онтарио, Заря, 1973).

Гр. Ростопчин Христиан Я. (comte Christian Катино — Catineau Rostoptchine), 1931—...

Гр. Ростопчина Аннушка А. (comtesse Nicole Annouchka)
Катино (Catineau Rostoptchine), 1947—... (Memoire eternelle a ma mere, la comtesse Arlette de Simard de Petray, a ses parents
Sophie Fedorovna, comtesse de Segur, fille du comte Fedor
Vassilievitch Rostoptchine et de nos ancetres tatares)

Граф Христиан Ростопчин-Катино и графиня Николь-Аннушка Ростопчина-Катино решили при жизни установить себе надгробия на русском кладбище, чтобы родственникам позднее не ломать себе голову над сочинением надписей. При этом графиня Аннушка хотела почтить память не только своей матушки Арлет де Симар де Петрэ, но и своей прославленной прапрапрабабушки Софи Ростопчиной (в замужестве графини Сегюр), известнейшей французской писательницы (ее романы «Розовой библиотеки» о детках словно бы устарели, но до сих пор наводняют библиотеки и всеми усердно читаемы) и ее отца, графа Федора Васильевича Ростопчина. Граф Федор Васильевич Ростопчин (1763—1826), военный губернатор Москвы в годы войны с Наполеоном, был очень знаменит во Франции (из русских с ним могут тягаться здесь в славе разве что князь Феликс Юсупов, Сталин, Распутин, Троцкий, Горбачев, Дягилев, Берберова да Нижинский). Полагают, что это именно граф Ростопчин дал приказ поджечь Москву во время вступления Наполеона в город. Осенью 1816 года граф посетил Париж и с гордостью писал оттуда жене в Москву: «Ни один иностранец не пользовался здесь таким успехом, как я... С самого моего приезда всем было интересно на меня поглядеть, и я вызывал не меньшее любопытство, чем какое-нибудь морское чудище или слон... мне сказали, что с тех пор как я здесь, сборы в театре варьете стали выше, чем обычно, ибо это единственный театр, куда я хожу, и люди теперь ходят туда, чтобы увидеть губернатора, сидящего в зарешеченной посольской ложе... »

В трогательных «детских» романах дочери прославленного губернатора Софи Ростопчиной, в замужестве графини де Сегюр (1799—1974) грамотные современные литературоведы обнаружили следы «садо-мазохистского комплекса», что еще больше оживило интерес к этим «горестям Софи», по правде говоря, никогда не угасавший.

Рощина-Инсарова Екатерина Николаевна, 1883—1970

Прославленная петербургская актриса, благородная красавица Екатерина Рощина-Инсарова и в парижском изгнании продолжала изумлять театральные залы русской эмиграции.

Она была дочерью актера Н. Рощина-Инсарова и сестрою еще памятной москвичам Веры Пашенной, вышла на театральные подмостки почти девочкой (впрочем, у красивой женщины всегда трудно выяснить дату ее рождения), играла в Киеве, потом в Астрахани, Пензе, у Корша в Москве, в Ростове-на-Дону, в Самаре, в московском Малом театре, в петербургском Александринском театре... В путь изгнания она двинулась с мужем-офицером графом Сергеем Игнатьевым в 1918 году, в Париже осела уже в 1919-м, организовала здесь свою труппу, открыла студию в Риге и (при поддержке кн. Ф. Юсупова) давала спектакли в парижском театре «Альберт». Играла она и на французском языке в театре Питоевых, участвовала в литературно-художественных вечерах, давала уроки (ее ученицами были Лиля Кедрова, Ани Вернье) — в общем, худо-бедно зарабатывала на жизнь.

В 1921 году Вера Николаевна Бунина с мужем побывали в гостях у знаменитой актрисы. Как истинная женщина, Вера Николаевна предпочла красавице-актрисе ее мужа: «Вчера у Рощиной-Инсаровой было приятно: простая квартира, простые хозяева. Муж ее, граф Игнатьев, мне понравился, типа Николая Ростова, честный, дородный офицер, прекрасный сельский хозяин, к ней очень не подходит. Она прежде всего актриса. Не умеет находить простых слов и говорить не в повышенном тоне... »

В 1926 году эмигрантский Париж отметил 25-летие сценической деятельности великой актрисы. Ее приветствовали Куприн, Бунин, Бальмонт, Тэффи, В. И. Немирович-Данченко, Зайцев (в тогдашнем Париже было кому приветствовать), а выступивший на юбилее Д. С. Мережковский назвал Екатерину Николаевну «одной из наших самых тонких и пленительных артисток» и выразил надежду «увидеть ее опять на милой старой Александровской сцене в свободном Петербурге». В 1928 году Екатерина Николаевна развелась с мужем (как в воду глядела В. Н. Бунина), потом переехала в густо населенный русскими западный парижский пригород Булонь-Бийянкур, где ее соседом оказался писатель Борис Зайцев, чья дочь Н. Б. Зайцева-Соллогуб (тогда еще маленькая) вспоминает нынче: «В том же доме, что и мои родители, жила замечательная актриса Екатерина Николаевна Рощина-Инсарова. Она была очень интересная во всех отношениях — прекрасная собеседница, рассказчица». До самого 1934 года Екатерина Николаевна еще переписывалась с сестрой, В. Пашенной. Сестра и Вл. Немирович-Данченко звали ее вернуться в Москву. Она поостереглась. Играла до 1949 года, а в последний раз выступила в 1957 году — на вечере памяти Надежды Тэффи, чью пьесу «Старинный романс» ставила еще до войны. В том же году Екатерина Николаевна перебралась на жительство в пригородный Кормей-ан-Паризи (где был русский старческий дом) и прожила там еще 13 лет. «Мы с мужем впоследствии часто к ней ездили, — вспоминает Н. Б. Зайцева-Соллогуб. — Это была очаровательная старая дама — она просто притягивала к себе. Но она была очень одинока».

Рубин (Rubin) Н., 1875—1955

Парижский фотограф Евгений Германович Рубин подарил мне номер газеты «Европейский вестник», где печатались его воспоминания. Из них я и узнал, то похороненный здесь Герман Рубин был австрийским подданным и чиновником австрийского консульства в Киеве. «И он и моя мать, — вспоминал Евгений Рубин, — были страстными театралами и актерами-любителями, как это было весьма распространено в России. Все их свободное время посвящалось участию в любительских спектаклях и всему, что было с ними связано — читкам, репетициям с последующими ужинами в клубах и ресторанах. Затем, во время сезона были театральные премьеры иностранных гастролеров, Сары Бернар, Элеоноры Дузе, Сальвини, Росси и других европейских знаменитостей. Эта жизнь была ежедневной, и я почти не видел моих родителей... »

Потом Герману Рубину предложили выгодный бизнес в Москве, и семья переехала в старую столицу: «После недели в гостинице «Люкс» на Тверской, — пишет Евгений, — когда я уже успел оценить по достоинству филипповские пирожные и не менее знаменитую пастилу у Белова, мы переехали в квартиру у Патриарших Прудов с полным комфортом и телефоном, номер которого я помню до сих пор — 5. 49. 05». (Такая бывает память у человека в 97 лет! ) Понятно, что и здесь маленький Женя больше общался с гувернантками, чем с родителями...

А потом все рухнуло, семья оказалась в эмиграции. В Париже Герман Рубин торговал картинами, был знаком с Коровиным и вообще со «всем Парижем», так что под березами Сент-Женевьев-де-Буа у него множество знакомых...

Ну, а недавно и Женя последовал за отцом...

Руднев-Варяжский PanTaleon. Lt 303e R A L P,
17. 08. 1905—31. 12. 1975

Отцом Панталеона Всеволодовича Руднева-Варяжского был флигель-адъютант Его Величества контр-адмирал Всеволод Федорович Руднев-Варяжский (1855—1913), командовавший в морском бою под Чемульпо (1904 год) легендарным крейсером «Варяг» («Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает... ») и в награду за свой подвиг удостоенный второй половины своей фамилии. Сын его Панталеон Всеволодович, рожденный через год после сражения, кончил свои дни в изгнании, но уже подросли (у его сына, парижского фининспектора) его внук и внучки, одна из которых (Кристилла) вышла замуж за графа де Мустье.

Рындина-Соколова Лидия Дмитриевна, ум. 17. 11. 1964

В 1961 году, незадолго до своей восьмидесятой годовщины, бывшая звезда немого кино, актриса и писательница Лидия Дмитриевна Рындина рассказала в эмигрантском альманахе «Мосты» о том, как произошло знакомство, перевернувшее всю ее жизнь. Ей было 24 года, она училась живописи в Варшаве, но мечтала об актерской карьере. Возвращаясь однажды из летней поездки в Германию, они с отцом сели близ границы в переполненный вагон поезда, и благородный русский джентльмен уступил место ее отцу, а сам проговорил с нею полтора часа в коридоре. «Полтора часа разговора в полутемном коридоре вагона решили всю мою дальнейшую судьбу», — вспоминала более полвека спустя Лидия Рындина. Молодой ее попутчик оказался известным московским издателем, редактором и поэтом Сергеем Соколовым, писавшим под псевдонимом Сергей Кречетов, но более известным в московском художественном мире под именем возглавляемого им издательства — «Гриф». Между Грифом и Лидией завязалась переписка, она сообщила ему, что мечтает о сцене, и он пригласил ее в Москву. После ее приезда Сергей «начал свой развод с Ниной» — знаменитой Ниной Петровской, которая в этот период избавлялась от тяжкой любви к А. Белому и вступала в не менее тяжкий период любви к В. Брюсову. Став женой С. Соколова-Кречетова, молодая Лидия попала на самый Олимп Серебряного века, познакомилась и с Брюсовым, и с Бальмонтом, и с Мейерхольдом, и с графом А. А. Бобринским, и с Федором Сологубом, и с Вячеславом Ивановым, и с Н. Н. Евреиновым, и с Тэффи, и с Саввой Мамонтовым... Она стала актрисой и звездой немого кино.

В пору эмиграции, в 1923 году, Лидия Дмитриевна издала в берлинском издательстве «Нева» (русских книжных издательств в Берлине тогда были десятки) книгу о роковых женщинах (леди Гамильтон, княгиня Дашкова, маркиза Помпадур и др. ) — «Фаворитки рока».

«Фаворитка рока» красавица Лидия Рындина прожила на свете больше 80 лет. После войны она печатала рассказы и воспоминания в «Возрождении», но вот последний ее роман так и остался неопубликованным.

Рябушинская Вера Дмитриевна, Москва, 18. 09. 1907 — col. d’Orgambidesca, Pyrenees, 28. 07. 1952

Рябушинская (урожд. Зыбина) Вера Сергеевна, critique musicale, ancienne demoiselle d’honneur de L. M. imperatrices de Russie, domaine familiale Tchernoukha, Russie, 22. 12. 1883 — Paris, 22. 02. 1952

Рябушинская Мария Дмитриевна, artiste-peintre, Москва, 8. 02. 1910 — Нью-Йорк, 28. 02. 1939

Рябушинский Владимир Павлович, Москва, 14. 07. 1873—7. 10. 1955

Рябушинский Дмитрий Павлович, профессор, корреспондент французской Академии наук, основатель аэродинамического института в Кучине, 31. 10. 1882—22. 08. 1962

Помню, как однажды в Москве, застигнутый дождем у Никитских ворот, я укрылся в только что открывшем двери для публики музее Горького, в бывшем особняке Рябушинского. Это был дом с привидениями. Плотно окруженный палачами и шпионами, Горький жил здесь в последние, самые трагические годы своей жизни, когда «буревестник революции» стал уже безоглядным «певцом Беломорканала». В музейной столовой в пору моего визита был особо выдвинут стул, на котором сиживал в гостях у классика сам «культ личности». Сиденье посетителям уже разрешалось не целовать, но человек с безошибочным выраженьем лица сопровождал редких экскурсантов, пытаясь подслушать их реплики, и настоятельно просил записывать в «книгу гостей» свои имена и адреса. Умные москвичи придумывали для книги фантастические адреса и фамилии. По множеству мелочей заметно было, что Горький, живя здесь, с упорством пытался улучшить интерьеры дома — затянул митинговым кумачом камин, над беломраморной лестницей наставил горшков, подаренных ему узбекскими хлопкоробами, — видно было, что ему было не только страшно здесь, но и неуютно. Позднее я прочел у ученого московского автора, что «Горькому не импонировал изысканный аристократизм модерна, к тому времени уже и вышедшего из моды. Как-то он назвал дом «нелепым». Но просторные помещения и их расположение устраивали писателя, который о себе говорил: “Я не человек, я — учреждение”». Интересно, как нравился дом посещавшим его ежедневно людям из настоящего «учреждения», скажем, тов. Ягоде? Он предпочитал молельную комнату, где невестка Горького устроила свое ателье. О прежних же хозяевах, которые жили здесь до интеллектуала Горького и которые доверили сооружение особняка архитектору Ф. Шехтелю, экскурсовод, помнится, отозвался небрежно, как о купцах и буржуях, не способных понять прекрасное... И вот прошло два десятка лет, и эти таинственные Рябушинские покоятся здесь, передо мной... Нет среди них только самого активного из братьев (всего у отца их, знаменитого фабриканта, было шестнадцать детей), виднейшего промышленника, банкира и политического деятеля Павла Павловича Рябушинского (он умер от туберкулеза в 1924 году и похоронен на парижском кладбище Батиньоль). Зато здесь похоронен младший брат, Владимир Павлович, промышленник, банкир, искусствовед, писатель, непримиримый враг большевизма. Он родился в Москве, получил образование в Московской практической академии коммерческих наук, затем стажировался в знаменитом Гейдельбергском университете в области истории философии, литературы и искусства, после чего, считая себя подготовленным к серьезной работе, вступил в семейное дело («Товарищество мануфактур П. М. Рябушинского с сыновьями», капитал 5 миллионов рублей). Было ему тогда чуть больше двадцати. Через несколько лет он уже был директором правления Харьковского Земельного банка, совладельцем банкирского дома «Братья Рябушинские», а позднее — председателем правления Московского акционерного коммерческого банка. Он был монархист, вошел вместе с братом в «Союз 17 октября», занимал видный пост в Прогрессивной партии. На его средства был издан двухтомник «Великая Россия» под редакцией П. Струве.

Владимир Рябушинский, уйдя добровольцем на фронт в Первую мировую войну, был ранен и награжден Георгиевским крестом, а эмигрировав, осел во Франции, где в отличие от брата Павла активной роли в политике не играл. Как и предки его, и братья, он был старообрядец Рогожского прихода и в эмиграции отдавал силы сохранению русского духовного наследия. Это он привлек лучших художников и искусствоведов (И. Б. Билибина, Д. Стеллецкого, А. А. Бенуа, П. Муратова, кн. Г. Трубецкого, кн. С. Щербатова) к созданию общества «Икона», которое он возглавлял до конца своей жизни. В эпоху, когда в России гибли иконы, церкви и православная вера, Владимир Павлович создал общество, ставившее целью сберечь и развить традиции русского иконописания. Общество организовало по всему свету больше тридцати выставок, и русская икона стала завоевывать мир. «Эмиграция, — писал В. Рябушинский, — принесла с собой или, вернее, в самой себе идею и веру христианского православия и приняла, поняв его значение, возрождение иконописания». По убеждению Рябушинского, старообрядчество должно было помочь сохранению неискалеченным народного духа в «подъяремной России». Рогожско-гейдельбергский идеалист, Рябушинский верил в здравый смысл русского мужика, в его сметливость, терпеливость, выносливость, а корнем этой веры была для него привязанность русского народа к основам древнего русского благочестия. ккоторое, по мысли Рябушинского, пронизывало весь быт, да и самую экономику старой России. Недаром же такую роль сыграли в этой экономике благочестивые старообрядцы. В. Рябушинский наблюдал, как русская икона завоевывает мир, и объяснял кризис западного религиозного искусства глубоким кризисом веры, который переживал Запад. Привлекая в свои споры труды французских теологов и искусствоведов, Рябушинский не уставал выводить основы религиозного искусства:

«Существует иерархия красоты: на низу лестницы — пригожее, хорошенькое, миленькое, потом идет красивое, прекрасное — всем этим можно восхищаться, но, конечно, все это все-таки от царства плоти и души, но не духа. Идем выше по лестнице — вступаем в область возвышенного — горы, снежные вершины, и еще дальше — звездное небо, бесконечность разверзается перед нами — преддверье духа — небо над нами и нравственный закон внутри нас.

Много грехов простится Канту за его слова: “Все это Красота, и дальше, выше и выше, вступаем в область неисповедимого”».

Читая эти поздние слова Владимира Рябушинского, так и вижу одну из последних его фотографий: бородатый, слепой старик убеждает в чем-то собеседников. Жесты его темпераментны, а на столе, среди бумаг, — его палка слепца. После пылкой речи он непременно вспоминал о допущенных им резких фразах или критических выпадах, глубоко кланялся, извиняясь перед теми, кого, может, ненароком обидел...

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 252627 28 29 30 Следующая ⇒