Глава первая ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ АМУЛЕТОВ-ЗМЕЕВИКОВ 4 страница

Среди изображений грешников с вздыбленными волосами в плане сближения с иконографией Горгоны и змеевидной композицией особенно показательны отдельные головы с торчащими в разные стороны волосами — одна из характерных разновидностей сюжета адских мук в иконописи, известная, в частности, по фрескам Нередицы ⁵⁰.

К иконографическим «родственникам» лика Горгоны в древнерусском искусстве могут быть отнесены многочисленные декоративные мотивы в виде представленной анфас личины. В частности, личины, встречающиеся на щитах святых воинов на фресках и иконах ⁵¹, по-видимому, генетически восходят (через посредство византийского искусства) к популярному мотиву классического искусства — щиту, украшенному головой Горгоны Медузы.

Изображения личин, в том числе окруженных плетениями (которые могли ассоциироваться со змеями), — вообще не редкость в прикладном искусстве. Следует отметить находки в Новгороде и Гнездове скандинавских амулетов Х в. с подобным изображением. Такие привески и их модификации имели чрезвычайно широкое распространение ⁵². Личина, окруженная плетениями, встречена также на наконечнике ножен меча Х в., найденном близ Коростеня ⁵³. Вполне вероятно, что бытование на Руси привесок и других вещей с подобными изображениями способствовало усвоению византийского типа амулетов со сходными изображениями.
43

Изображение двух человеческих голов, связанных между собой плетениями, на так называемом складне мастера Лукиана 1412 г., по-видимому, также следует рассматривать в связи с змеевидной композицией. Изображение на этом складне св. Сисиния и архангела Михаила, а также семи спящих отроков эффесских (ср. с суздальским змеевиком) ⁵⁴ сближает его как произведение, связанное с лечебной магией и апокрифами, со змеевиками. Поэтому, хотя плетения в данном случае не представляют собой волос рассматриваемых голов, а соединяют их шеи, весьма вероятна связь этого уникального изображения с иконографией змеевидной композиции. Из двух голов, снабженных надписями «живот» и «смерть», с образом «истеры»-«дны» следует связывать скорее последнюю (так как одно из значений «дны» — конец, смерть).

Личины, окруженные плетениями, нередко как бы выходящими из них, в том числе и являющимися как бы их волосами, встречаются в тератологическом орнаменте рукописей ⁵⁵. Иногда часть плетений заканчивается змеиными головками, что свидетельствует о смысловой связи мотива с иконографией Горгоны-истеры. В нескольких случаях плетения-волосы образуют сложный узел, что можно связать с мотивом «истеры»-«дны», волосы которой связаны ангелами. Ноги соответствующих персонажей нередко имеют вид птичьих, что указывает на их демонический характер. То, что они обычно изображены с ногами, опутанными плетениями, «связанными», еще раз возвращает нас к заговорной формуле «от дъны», «власы и ногты» связанной «от трех ангел». В XV—XVI вв. в югославянских и русских рукописях встречаются изображения человеческой личины, увенчанной плетениями, имеющими вид корон или вздыбленных волос ⁵⁶.

К числу деградированных вариаций типа Горгоны Медузы может быть отнесен ряд изображений на русских монетах XV в. На них представлена голова анфас, окруженная завитками в верхней и нижней частях. Уже И. И. Толстой указал на вероятность связи этого изображения с Горгоной Медузой и змеевидной композицией ⁵⁷. Мнение этого исследователя, прекрасно знавшего нумизматику (в том числе античную) и специально занимавшегося амулетами-змеевиками, заслуживает внимания. Во всяком случае такое толкование — пока единственно возможная попытка как-то объяснить значение данного монетного типа. Подобная личина может сочетаться с изображением сцены казни на другой стороне или с фигурой с саблей и топором в руках. Оба эти типа по смыслу связаны с идеей устрашения (на монетах — очевидно, адресовано фальшивомонетчикам) ⁵⁸. С той же темой, вероятно, связана и личина. Об этом свидетельствует, в частности, ростовская монета Андрея Федоровича и Александра Константиновича, где эта личина с завитками, по-видимому как устрашающий мотив, повторена в верхней части сцены казни ⁵⁹.
44

К числу иконографических модификаций образа «истеры»-«дны», по-видимому, следует отнести также один уникальный сюжет в резьбе по кости конца XV в. Он украшает резной посох из собрания Оружейной палаты, возможно, входивший в состав великокняжеских регалий Ивана III ⁶⁰. Исключительно обильный и разнообразный декор посоха состоит преимущественно из зооморфных образов, в том числе многочисленных чудовищ. Интересующий нас образ вписан в круглый медальон. Это чудовище имеет несколько голов различных животных, а в середине, на груди, — человеческий лик в тюрбане. Кроме голов различных существ — птицы, змеи и, вероятно, рыбы, чудовище имеет также птичьи крылья, лапы и хвост. Ближайшей аналогией данному изображению, несомненно, является змеевидная композиция (зооморфные головы по кругу и человеческая — в центре). Наличие голов не только змеи, но и других животных может быть связано с мифологическим мотивом оборотничества, присутствующим в заклинательной формуле, относящейся к «истере»-«дне». Тюрбан с характерным рисунком (сдвоенные полосы поперек основы) — в иконописи, как правило, принадлежность нечестивых иноверцев. Комбинация иконографических черт, по-видимому, указывает на то, что данный образ ассоциировался с иноверной ведьмой-оборотнем. В этой связи можно вспомнить изображение полоцкого князя Всеслава в Радзивилловской летописи в причудливом тюрбане ⁶¹. Тюрбан, возможно, должен был изображать колдовскую повязку, которую носил Всеслав и которая, по мнению летописца, была причиной его жестокости ⁶². Напомним, что автор Слова о полку Игореве наделяет Всеслава чертами оборотня. Как уже говорилось, с представлениями об оборотничестве связана и разновидность змеевидной композиции на амулете с русскими надписями и именами Андрея и Евдотии, где наряду с драконьими головами изображены также птичьи. Место изображения, близкого по значению змеевидной композиции, отражает средневековую символику нижнего конца посоха, с которым связывались представления об угрозе и поражении враждебных сил.

Связь ряда позднейших змеевиков с апокрифическим житием Феодора Тирона и, в частности, человеческой головы в центре змеевидной композиции с матерью Феодора, похищенной змеем, заставляет отнести к числу параллелей змеевидной композиции ряд изображений чуда Феодора Тирона, на которых представлена его мать в змеином гнезде. Среди них особенно важны композиция на Людогощенском кресте 1359 г., где мать святого показана обвитой, как бы спеленатой змеем ⁶³, и изображения на ряде икон. Интересны извивы тела змеи на новгородской иконе начала XVI в. из Русского музея, рисунок которых приближается к мотивам тератологии (как правило, в иконописи не представленным) ⁶⁴. Особенно характерна икона Никифора Савина (XVII в. ) из Русского музея, где мать Феодора Тирона изображена в пещере на престоле, а вокруг нее — многочисленные многоглавые змеи, увенчивающие ее короной ⁶⁵.

Связь змеевидной композиции с символикой плодородия, эротическая подоснова соответствующего ей мифологического мотива, а также сосуществование этого мотива с христианским изображением на другой стороне амулета перекликаются с одним свидетельством письменных источников конца XV в. Новгородский архиепископ Геннадий в ряду сведений
о нечестии «жидовствующих» еретиков пишет: «Да с Ояти привели мне попа да дьяка, и они христианину дали крест-тельник, древо плакун, да на кресте том вырезан сором женской да мужской» ⁶⁶. В данном случае «сором женской» мог
45

быть изображен на кресте символически, вполне вероятно — в виде одной из модификаций змеевидной композиции. В таком случае речь идет об одной из разновидностей амулета-змеевика. Так или иначе, двойственный христианско-языческий характер тельника и его эротическая символика сближают его с амулетами-змеевиками. Оппозиция женского и мужского начала в известной степени перекликаются с мотивами «живот—смерть» на складне мастера Лукиана.

Предложенные материалы в общих чертах обрисовывают культурно- исторический контекст, с которым было связано распространение на. Руси амулетов-змеевиков, и свидетельствуют о том, что ни в плане поверий, касающихся использования этих амулетов, ни даже в плане иконографии весьма своеобразной змеевидной композиции эти амулеты отнюдь не были изолированным явлением в культурной жизни древней Руси.

1 Неверов О. Я. Античные инталии в собрании Эрмитажа. Л., 1976. С. 39. Илл. 143.
2 Зограф А. Н. Античные монеты // МИА. М.; Л., 1951. № 16. С. 127, 186, 195. Табл. XXXI, 1—3, 5.
3 Веселовский Н. Бронзовый панцирный нагрудник с изображением головы Медузы // ИАК. Пг., 1918. Вып. 65. С. 1—8.
4 Molinier E. Histoire generale des arts appliques a l'industrie. Paris, 1896. V. I. P. 18, 19. PI. 11.
5 Византийский сатирический диалог. Л., 1986. С. 10.
7 Pope A. U., Ackerman P. A survey of persian art. London; N. Y., 1938. V. V. PI. 853a.
8 Mode H. Stwory mityczue i demony. Warszawa, 1977. S. 246; Bridaham L. B. Gargoyies, chimaeras and the grotesque in french gothic sculpture. N. Y., 1969.
9 Boll F. Sternglaube und Sterndeutung. Berlin; Leipzig, 1926.
10 Schlwnberger G. Amulettes byzantines anciennes destines a combattre les malefices et maladies // Revue des etudes grecques. Paris, 1892. T. 5. P. 79; Idem. Amulettes byzantines anciennes // Melanges d'archeologie byzantine. Paris, 1895. P. 124, 135—138; Панченко Б. Каталог моливдовулов. София, 1908. Вып. 1. С. 69. Табл. VIII, 5; СпицынА. А. Археологический альбом // ЗОРСА. Пг., 1915. Т. XI. С. 242, 245. Рис. 43; 44; Laurent V. Amulettes byzantines et formulaires magiques // Byzantinische Zeitschrin. Leipzig, 1936. Bd 36, H. 2. S. 306—309. Taf. 5, 1, 3, 4.
11 Толстой И. И. О русских амулетах, называемых змеевиками // ЗРАО. СПб., 1888. Т. III. С. 411, 412.
12 Там же. С. 389, 390.
13 Там же. С. 389.
14 Delatte A., Derchain Ph. Les intailles magiques greco-egyptiennes. Paris, 1964. P. 224—227. N 306—312.
15 Ibid. P. 245—258. N 336—363; Barb A. A. Diva Matrix — a faked gnostic intaglio in
the posession of P. P. Rubens and the iconology of a symbol // Journal of Warburg and Courtiand Institutes. London, 1953. T. XVI. P. 193 a. f.
16 Залесская В. Н. К вопросу об атрибуции суздальского змеевика: В связи со статьей А. В. Рындиной «Суздальский змеевик» // ВВ. М., 1974. Т. 36. С. 184—189. Публикацию текста см.: Истрин В. М. Греческие списки Завещания Соломона. Одесса, 1898.
17 Соколов М. И. Новый материал для объяснения амулетов, называемых змеевиками // Древности: Тр. Славянской комиссии МАО. М., 1895. Т. I. С. 189.
18 Там же. С. 135.
19 Там же. С. 157.
20 Delatte A., Derchain Ph. Les intailles magiques. . . P. 25—39. ; № 1—33; Неверов О: Я. Гностические геммы, перстни и амулеты юга СССР // ВДИ. М., 1974. № 1. С. 95, 98, 99. Табл. I, 1—9.
46

21 Собрание государственных грамот и договоров. М., 1813. Т. 1. С. 338; Иванов П. Сборник снимков с древних печатей, приложенных к грамотам и другим юридическим актам, хранящимся в архиве Министерства юстиции. М., 1858. Табл. V, 72.
22 Вагнер Г. К. Скульптура Владимиро-Суздальской Руси. М., 1964. С. 126, 127.
23 Mode H. Stwory mityczne. . . S. 23, 135.
24 ОР ГБЛ. Рогожское собр. Ф. 247. № 676. Л. 326 об.; ГПБ. Кирилло-белозерское собр. № 68/1145. Л. 381 об. Об этих рукописях см.: Лурье Я. С. Два миниатюриста XV в.: К проблеме так называемого художественного мышления древней Руси // Культурное наследие древней Руси. М., 1976. •
25 Чернецов А. В. Резные посохи XV в.: Работа кремлевских мастеров. М., 1987. Табл. 1, 2; 3, 1; 22, 1.
26 Бочаров Г. Н. Прикладное искусство Новгорода Великого. М., 1969. Илл. 89; 91; Чалый В- В., Фомичев Н. М. Древнерусская костяная бляшка из Азова // СА. 1985. № 3. С. 262-264.
27 Толстой И. И. О русских амулетах. . . С. 388, 389.
28 Соколов М. И. Новый материал. . . С. 147.
29 ПСРЛ. М., 1962. Т. II. С. 135.
30 Соколов М. Апокрифический материал для объяснения амулетов, называемых змеевиками//ЖМНП. СПб., 1889. № 6. С. 343, 345, 346.
31 Орлов А. С. Амулеты-«змеевики» Исторического музея // Отчет ГИМ за 1916—1925 гг. М., 1926. С. 33.
32 Петров Н. И. О некоторых змеевиках, энколпионах и образках, найденных в Киевской губернии и вообще на юге России // АИЗ. М., 1898. Т. VI. № 5/6.
33 Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследование в области славянских древностей: Лексические и фразеологические вопросы реконструкции текстов. М., 1974.
34 Пыпин А. Н. Для объяснения статьи о ложных книгах // Летописи занятий Археографической комиссии за 1861 г. СПб.. 1862. С. 40.
35 Былины / Подг. текста В. Я. Проппа и Б. Н. Путилова. М., 1958. Т. 1. С. 8—19.
36 Пыпин А. Н. Для объяснения статьи. . . С. 42.
37 Чернецов А. В. Резные посохи. . . Табл. 17, 2.
38 Лесючевский В. Некоторые змеевики в собрании художественного отдела Государственного Русского музея // Материалы по русскому искусству. Л., 1928. Т. 1. С. 17. Рис. 9. Ср.: Орлов А. С. Амулеты-«змеевики». . . С. 36.
39 Лесючевский В. Некоторые змеевики. . . С. 20, 21. Рис. 12.
40 Карнеев А. Материалы и заметки по литературной истории Физиолога. СПб., 1890.
Прилож. С. X, XI; Истрин В. М. Александрия русских хронографов. М., 1893. С. 233.
41 Карнеев А. Материалы и заметки. . . Прилож. С. X, XI.
42 ОР БАН. Хронографический сб. 17. 17. 9. Л. 779, 780.
43 Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861. Т. II. С. 370, 371. Рис. 6.
44 Пыпин А. Н. Ложные и отреченные книги русской старины // Памятники старинной русской литературы / Изд. Г. Кушелев-Безбородко. СПб., 1862. Вып. 3. С. 3, 6.
45 Тихонравов Н. С. Памятники отреченной русской литературы. СПб., 1863. Т. I. С. 16.
46 Рукопись Древлехранилища Пушкинского Дома. Собр. Заволоко. № 257. Л. 136, 137.
47 Буслаев Ф. И. Свод изображений из лицевых Апокалипсисов по русским спискам с XVI по XIX в. СПб., 1884. Т. I. Табл. 244; М., 1884. Т. II. С. 73.
48 Фрезер Дж. Дж. Золотая ветвь. М., 1980. С. 276.
49 Ровинский Д. А. Русские народные картинки. СПб., 1900. Т. II. С. 383.
50 Успенский А. Н. Фрески церкви Спаса Нередицы. М., 1910. С. 11, 12, 20. Табл. 8.
51 Каргер М. К. Древнерусская монументальная живопись XI—XIV вв. М.; Л., 1964. Табл. 122; Алпатов М. В. Русское искусство с древнейших времен до начала XVIII в. // Всеобщая история искусств. М., 1955. Т. III. Табл. 113.
52 Седова М. В. Ювелирные изделия древнего Новгорода, Х—XV вв. М., 1981. С. 39,
45. Рис. 13, 2; Arne T. La Suede et l'Orient. Uppsala, 1914. P. 152. Fig. 256.
53 Фехнер М. В. Наконечник ножен меча из кургана близ Коростеня // СА. 1982. № 4.
54 Николаева Т. В. Произведения русского прикладного искусства с надписями XV—первой четверти XVI в. //САИ. М., 1971. Вып. Е1-49. С. 103. Табл. 3, 1; Рындина А. В. Складень мастера Лукиана//Византия, южные славяне и древняя Русь, Западная Европа: Искусство и культура. М., 1973.
47

55 Стасов В. В. Славянский и восточный орнамент по рукописям старого и нового времени. СПб., 1888. Табл. XXIV, LXVII, 6—10; LХХI, 19 и др.
56 Карский Е. Ф. Славянская кирилловская палеография. М., 1979. С. 424. Рис. 67.
57 Толстой И. И. Монеты великого князя Василия Дмитриевича // Зап. Нумизматического отд. РАО. СПб., 1911. Т. II. С. 19; Chernetsov A. V. Types on russian coins ofthe XIV and XV centuries: An iconographic study // BAR International series. 167. Oxford, 1983. PI. XV, 16—18.
68 Марков А. К. О типах русских монет XV в. // Зап. Нумизматического отд. РАО. СПб., 1910. Т. I, вып. IV.
59 Chernetsov A. V. Types on russian coins. . . P. 120. PI. VII, 5.
60 Чернецов А. В. Резные посохи. . . Табл. 17, 2.
61 Радзивилловская или Кенигсбергская летопись. СПб., 1902. Т. I. Л. 97 об.
62 ПСРЛ. М., 1962. Т. I. С. 155.
63 Лазарев В. Я., Мнева Н. Е. Памятник новгородской деревянной резьбы XIV в.: Людогощенский крест // Сообщения Ин-та истории искусств. М., 1954. № 4/5. С. 164.
64 Лаурина В. К. Новгородская иконопись конца XV—начала XVI в. и московскоеискусство // Древнерусское искусство: Художественная культура Москвы и прилежащих к ней княжеств, XIV—XVI вв. М., 1970. С. 433, 434.
65 Алпатов М. В. Русское искусство. . . Табл. 169.
66 Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV —начала XVI в. М.; Л., 1955. С. 313.

⇐ Предыдущая 1 2 3 45