Глава первая ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ АМУЛЕТОВ-ЗМЕЕВИКОВ 3 страница

На византийских амулетах-змеевиках изображения человеческой головы в окружении змеиных голов утрачивают связь с Горгоной Медузой, и этот персонаж фигурирует под названием «ὑ σ τ έ ρ α » (это название нередкоприсутствует на сопровождающих изображение надписях). Образы Горгoны Медузы и изтера могли сближаться, так как в обоих случаях речь идет о демонических существах женского пола, наделенных исключительной вредоносной силой. Смешение образов, сходных по своему характеру, обычно в истории развития религии и суеверий. Оно особенно характернодля средневековых народных верований.

Византийские прототипы древнерусских амулетов-змеевиков известныкак каменные, так и металлические ¹⁰. Каменные, по-видимому древнейшие, нередко несут на себе только одно изображение — змеевидную композицию, а на обороте —только надпись, и тем отличаются от древнерусских, всегда имеющих на одной из сторон христианское изображение. Впрочем, известен и византийский каменный змеевик с набором изображений, тождественных русским, — со святым на одной из сторон ¹¹. Надписи на византийских каменных змеевиках могут содержать обычную заклинательную формулу, причем она иногда сопровождает змеевиднуюкомпозицию, а иногда располагается на другой стороне. Как и русские змеевики, византийские могут нести греческие молитвенные надписи типа «Свят, свят, свят. . . » и «Богородице, помози. . . (указание имени)». Исходные иконографические вариации змеевидной композиции также встречаются на византийских каменных змеевиках. Это тип V «колесовидный сигматический» (в виде сегнерова колеса), тип VIII«серповидный сложнопересекающпйся». Роскошная иконография змеевидной композиции черниговской гривны (тип I, «мощный»по А. С. Орлову) с характерными плавными изгибами и петлями можетбыть понята как усложнение более простой, для которой характерны змеи,
34
извивающиеся наподобие прописных рукописных Е и 3, также известной по каменным змеевикам греческого происхождения ¹². Отметим змеевидную композицию, приближающуюся к имеющейся на черниговской гривне, на литом змеевике также, по-видимому, византийского происхождения. В отличие от русских змеевиков, имеющих сходный тип реверса со змеевидной композицией, этот змеевик лишен христианского изображения на лицевой стороне. Вместо него помещена греческая многострочная надпись (заклинательная формула). На византийское происхождение змеевика указывает и правильное греческое написание имени заказчицы — Ε ἰ ρ ή ν η (ср. русск. Ирина) ¹³.

Конкретные истоки типа змеевидной композиции, который А. С. Орловназвал «безобразным», неизвестны, но представляется, что и в этом случае следует предполагать византийский источник. В пользу этого говорятстрогая симметрия и сложность композиции, гармония округлых плавныхлиний, своего рода живописность рисунка, и в то же время объемная, скульптурная, трактовка образа.

Преемственность между античными талисманами, украшенными изображениями Горгоны Медузы, и византийскими змеевиками пока не прослежена во всех деталях. По-видимому, здесь следует особенно подчеркнуть наличие изображений головы Медузы (как одной, так и в сопровождении других персонажей) на ряде так называемых гностических гемм ¹⁴. Эти резные камни, служившие талисманами, отражают греко-восточные (преимущественно греко-египетские, в ряде случаев с примесью иудейского и раннехристианского элементов) синкретические культы. Гностические геммы могут нести еще одно, довольно популярное на них изображение, имеющее прямое отношение к мифологическому персонажу, представленному на греческих и русских змеевиках. Это несколько схематизированное изображение женской матки, которое бывает единственным изображением на гностических геммах или входит в состав довольно сложных композиций ¹⁵. Наименование демона, представляемого в виде змеевидной композиции, как греческое (ὑ σ τ έ ρ α ), так и древнерусское (дъна), имеет то же самое значение, хотя как имя демона оно могло в то же время пониматься более широко. Вопрос о том, когда и как мифологический образ Медузы стал ассоциироваться или смешиваться с данным популярныму гностиков символом женского пола, может быть решен с помощью филологов-классиков или византинистов.

Гностические истоки змеевидной композиции и связанных с нею поверий кратко, но концентрированно указаны в статье В. Н. Залесской. Особое значение исследовательница уделила известному памятнику византийской магической литературы — Testamentum Solomonis ¹⁶. Этот текст повествует о власти библейского царя Соломона над демонами и содержит, в частности, перечисление и описание многочисленных демонов. Среди них имеется персонаж, который может быть сближен с иконографиейзмеевидной композиции. Этого демона женского пола характеризуют множественность обликов и неопределенность образа («тысяча имен и многообразов»). Упоминаются головы различных животных, которыми завершаются все члены его тела, а также распущенные волосы (о значении последней черты см. ниже). Соломон приказал связать демону волосы и повесить его перед храмом ¹⁷. Популярный в охранительной магии разных народов мотив «связанного дьявола» (ср. также Апокалипсис, 20, 2, 3)здесь осложнен такой специфической чертой, как связанные волосы. Последняя черта известна в русском заклинании от «дъны», тождественной«истере» греческих надписей на змеевиках («власы и ногты связана от трехангел») ¹⁸.
35

Обращаясь к вопросу о литературных параллелях персонажу, которогоизображает змеевидная композиция, нельзя пройти мимо приведенного М. И. Соколовым описания возбуждающего болезни демона в поздней греческой рукописи XVIII в. Этот демон, направляющийся «есть кости человека и тело его сокрушать», назван «авра черная почернелая, волосатаяголова» ¹⁹. Здесь слова «черная почернелая» восходят к заговорному текстуамулетов-змеевиков, а «волосатая голова» — к иконографии змеевиднойкомпозиции и головы Горгоны (о связи символики волос в виде змейс вздыбленными и распущенными волосами см. ниже). Слово «авра» (α β ρ α ), по-видимому, указывает на гностические истоки образа (известный змееногий персонаж гностической глиптики обычно сопровождается надписями«Абрасакс» или «Абраксас»).

Помимо черт Горгоны Медузы, демонический персонаж, представленный на змеевиках, мог наделяться также иными иконографическими чертами. К ним прежде всего относятся образы с человеческим торсом и «змеиными» ногами. Такая черта уже не находит себе аналогий в традиционной античной иконографии Горгоны и заставляет вспомнить об иных персонажах древнегреческой мифологии — гигантах. Отметим, что «змеиные» ноги, так же как и змееобразные волосы, — черты в принципе одного порядка, связанные с представлениемо змее как опасном, демоническом существе. Так, на византийской миниатюре Горгона Медуза изображена с нижней частью тела в виде хвостазмеи. В средние века мотив «змеиных» ног, помимо классической иконографии гигантов, мог питаться еще из одного источника — образов так называемой гностической глиптики. Один из самых популярных мотивовгностических гемм — божество со «змеиными» ногами и головой петуха(или, реже, иного животного) ²⁰. Подобные геммы использовались в продолжение всего средневековья, и их оттиски встречаются, в частности, при русских документах XV—XVI вв. ²¹.

Змеи в руках демонического персонажа — черта, встречающаяся нанекоторых древнегреческих изображениях Горгоны Медузы; змея в рукепредставлена и на византийской миниатюре XII в., изображающей убиение Горгоны.

Разновидность иконографии змеевидной композиции — человеческаяфигура, завершающаяся двумя змеиными туловищами, — может также рассматриваться как одна из модификаций образа сирены (сирина). Последняя в средневековом искусстве фигурирует в разных обличьях — с телом или хвостом птицы, рыбы или змеи ²². Сирены с рыбьим или змеиным завершением туловища нередко изображались с раздвоенным хвостом ²³. Человеческая протома, завершающаяся змеиным хвостом, представлена в древнерусской миниатюре конца XV—начала XVI в., где таким образом изображалась ехидна ²⁴. Все упомянутые выше персонажи с чертами человека и змеи, несомненно, рассматривались в средние века как представители темных, демонических сил. Персонаж, имеющий змеиноетуловище, завязанное узлом, и крылья, держащий в руке змею, встречается в прикладном искусстве конца XV в. (резная кость, литье) ²⁵. Это персонаж бесспорно мужского пола. По-видимому, с его иконографиейсвязаны популярные в новгородской резной кости образы крылатых русалок, также с завязанным хвостом, держащих в руке рог для питья(парный женский образ? ) ²⁶.
36

Вопрос о том, какое место занимает змеевидная композиция в рядуобразов древнерусской иконографии, имеет немаловажное значение. Дело в том, что перед нами образ, с одной стороны, достаточно популярный, и с другой — фактически не находящий себе близких аналогий вне пределов чрезвычайно специфической группы памятников — амулетов-змеевиков. Можно было бы попытаться объяснить это обстоятельство тем, что амулет-змеевик рассматривался на Руси как нечто экзотическое (или сделанное по экзотическому образцу), имеющееся на нем изображение воспринималось и ценилось как загадочное и в силу этого ни в какой мере не подвергалось русификации и не вводилось в общий арсенал образов древнерусского искусства. Действительно, ряд распространенных типов змеевидных композиций отмечен яркими чертами нерусского происхождения и имеет ближайшие византийские аналоги. Греческая заклинательная формула, относящаяся к данному изображению и многократно повторенная на русских змеевиках, никогда не дается на амулетах в славянском переводе. По-видимому, доля истины в подобных предположениях есть: ссылки на экзотический, зачастую непонятный источник — обычное явление в сфере средневековых суеверий и связанных с ними магических талисманов и амулетов. Тем не менее, в такую характеристику змеевиков следует внести некоторые «смягчающие» коррективы. Учитывая чрезвычайную популярность амулета и сферу его применения, мы должны попытатьсясвязать его с тем культурным пластом, где книжные, в том числе инокультурные, элементы находятся в ближайшем контакте с народнымифольклоризирующими. Змеевидная композиция должна быть поставлена в какую-то связь с собственно русской традицией, как литературной(устной и письменной), так и изобразительной.

Конкретные наблюдения над иконографией и надписями на русскихамулетах-змеевиках показывают, что в ряде случаев исходное значение демонического образа на амулетах и связанный с ним мифологическиймотив усваивались на Руси достаточно полно, хотя, конечно, наряду с этиммогли иметь место как забвение изначального смысла змеевидной композиции, так и ее позднейшее переосмысление.

Змеевидная композиция на византийских и значительной части русскихамулетов сопровождается надписью, содержащей греческую заклинательную формулу (заговор). Этот заговор включает и название изображаемого демона. Судя по надписям, демон, изображаемый на амулетах, уже не назывался Горгоной; очевидно, и связь с мифом о ней была утрачена. Надписи на змеевиках называют демона «истера». Точный перевод этогогреческого слова — «матка» (uterus). В данном случае это слово имееттакже более широкое значение — внутренность, утроба, ее болезни и вызывающий их демон. Очевидно, имеется в виду болезнетворный демон женского пола, часто фигурирующий в апокрифических текстах и связанных с ними заговорах.
37

Реконструируемая заговорная формула, обычно неполная и искаженная на змеевиках, читается в переводе следующим образом: «Матка чернотою чернеющая (ср. русск.: черная-пречерная), как змея, извивалась, как дракон, шипела, и как лев, рычала, и как агнец, была в ужасе». Подразумевается завершение типа «. . . когда ее поразила божественная сила (или кто-то из святых)» ²⁷. Отметим, что эта заговорная формула до сих пор не была найдена в славянском переводе ни на одном змеевике, хотя амулеты русского происхождения с подобной греческой надписью многочисленны.

Вместе с тем текстуально сходные заговоры в славянской письменности известны. Греческое слово «истера» в них обычно переводится на славянский как «дъна» (слово, в старинных лечебниках обозначающее матку). Как и «истера» в греческой версии, славянское слово «дъна» имело широкий круг значений, в том числе болезнь и вызывающий ее демон. В русской рукописи XV в. читаем: «Дна. . . акы молниину подобству подобящися скорость имеет и во все входит и горе, и долу, и в жилы, и в члены, и в кости» ²⁸. В Ипатьевской летописи встречается выражение «дна есть подступила», где «дна» обозначает «смерть», «конец» ²⁹.

Молитва от «дны» в славянской версии читается следующим образом: «Во имя отца и сына и святого духа. Дно люта бо еси прелюта, простерта есн по вся уды человеческиа, спи яко агня младо аспидово, проклята еси и треклята еси отцом и сыном и святым духом». Вариант: «Червленая и черная, власы и ногты связана от трех ангел, что рыкаеши яко лев, яко вол яциши, яко козлище взыграеши». Известны славянские варианты этой заговорной формулы, в которых вместо слова «дна» фигурируют слова «желудок» (очевидно, в значении «утроба») и «пуп».

Важно, что в славянских версиях заговорной формулы рассматриваемый демон, как и в исходном греческом тексте, характеризуется полиморфизмом, чертами оборотня, могущего приобретать облик различных существ. Демон женского пола, насылающий болезни («бесица»), наделен сходными чертами и в одной югославянской рукописи («яко медведица, и яко голубица, и яко змия, и яко кокошь») ³⁰.

О том, что змеевидная композиция на Руси связывалась именно с этим комплексом представлений, свидетельствует существование змеевиков, на которых изображение сопровождается надписью «дъна». Хотя на сохранившихся древнерусских змеевиках отсутствуют достоверные славянские надписи с заговорной формулой от «дны», не исключено, что такие змеевики все же существовали. Так, на змеевике с изображением Бориса и Глеба А. С. Орлов читает остатки надписи как «. . . ния дъна. . . » ³¹, возможно, остаток подобной формулы. На одном из змеевиков с изображением архангела Михаила вокруг змеевидной композиции, там, где обычно бывает греческий заговор против «истеры», имеется неразборчивая надпись, в начале которой читаются буквы «ДОН» (дон-дън); на змеевике с изображением Богоматери Знамение — «В ДОН» (последняя буква, возможно, И). Н. И. Петров упоминает змеевик с надписью «ст Михаиле велики, прожени ты человек[а] впадину» ³², где «впадина», очевидно, соответствует «дне». Так или иначе, можно констатировать, что мифологический мотив, отразившийся в греческой надписи на змеевиках, не только был известен в славянской письменности, но в ряде случаев прямо связывался со змеевидной композицией.
38

Сочетание христианского и языческого мотивов на русских амулетах-змеевиках, очевидно, осмыслялось в духе славянского «основного мифа» (в той самой общей его форме, в какой он известен также всем древним индоевропейским религиям и христианству) ³³. Его содержание — борьба бога-громовника с его противником (нередко принимавшим облик змея). При этом на лицевой стороне змеевиков обычны святые, могущие замещать громовержца в этом мифологическом мотиве. Это прежде всего типичный для древнейших змеевиков архангел Михаил, предстающий в Апокалипсисе (12, 7—9) победителем «великого дракона, древнего змия, называемого диаволом и сатаной», святые змееборцы Георгий и Феодор. Обычная на змеевиках формула «Свят, свят, свят господь Саваоф. . . » (Исайя, 6, 3) указывает, что в роли антагониста змеевидного демона мог выступать также Саваоф.

Оппозиция змеевидной композиции и ее христианского противника первоначально выражалась в расположении соответствующих изображений на разных сторонах амулета. В дальнейшем идея борьбы со злым началом приобретает более конкретное выражение в иконографии. Появляются изображения Михаила и Георгия, поражающих змия, позднее — Никиты, побивающего беса. В XIV—XV вв. идея змееборчества получает развитие также на оборотной стороне амулетов, заполненной в основном змеевидной композицией. Рядом с ней появляется небольшая фигурка Феодора Тирона, поражающего змея. Отдельный змей, несомненно, воплощает ту же идею зла, что и те, которые входят в состав змеевидной композиции. Эта связь наглядно выражена на наиболее поздних змеевиках, где Феодор поражает змея не просто рядом со змеевидной композицией, а сквозь верхнюю пару составляющих ее змей.

Распространение амулетов, на которых рядом со змеевидной композицией находится сцена борьбы Феодора со змеем, в ряде случаев сопровождается трансформацией представлений о значении основной композиции. Рядом со змеевидной композицией появляются надписи, которые следует читать как «мати Федора Тирона», указывающие на то, что человеческая голова в центре композиции стала пониматься как голова матери Феодора Тирона, томящейся в плену у дракона в змеином гнезде. Смена мифологического мотива, с которым связана змеевидная композиция, не привела, однако, к изменению ее общей трактовки как демонической. Хоть связь с культом популярного святого придает этой разновидности змеевидной композиции христианизированный характер, она тем не менее остается неканонической. Чудо Феодора Тирона, освобождающего свою мать от змея, относится к кругу отреченных книг, внесенных духовенством в запретительные индексы 34. Таким образом, змеевидная композиция сохраняет свою исконную связь с миром апокрифов и неортодоксальных полуязыческих верований.
39

В греческом заклинании против «истеры», как уже говорилось, этот демон выступает в обличьи разных животных. Представления об оборотничестве, широко распространенные на Руси, относятся к кругу весьма архаичных народных верований. Можно вспомнить архаичную былину о князе-оборотне Волхе Всеславьевиче ³⁵, навеянные подобным поверьем поэтические иносказания Слова о полку Игореве. Длительное сохранение верований в оборотней отразилось в поздних индексах ложных книг, в которых описывается, к сожалению, не дошедшая до нас книга Чаровник: «Чаровник, в них же суть 12 главизн, стихи двоюнадесять опрометных лиц звериных и птичьих — се же есть первое — тело свое хранит мертво, и летает орлом, и ястребом, и вороном, и дятлом, и совою, и рыщут лютым зверем, и вепрем диким, и волком, летают змием и рыщут рысию и медведем» ³⁶.

Таким образом, отразившаяся в греческой заклинательной формуле вера в оборотней могла быть органично воспринята на Руси. Однако действительно ли видели на Руси изображение оборотня в змеевидной композиции? Можно предполагать, что многие средневековые изображения животных и чудовищ могли, по мысли их создателей, представлять оборотня. Однако, за исключением тех случаев, когда это неопровержимо доказывается контекстом композиции или связью изображения с текстом, у исследователей нет оснований выделять среди изображений реальных и фантастических существ образы оборотней. Идея оборотничества выражена на византийских змеевиках двойственностью облика (человеческого и змеиного) и множественностью змей-волос. Способность демона принимать облик различных животных не отражена в обычной иконографии змеевидной композиции. Подобное изображение на Руси могло восприниматься как представляющее не оборотня, а чудовище. Отметим, что в русских рукописях встречаются упоминания «девицы Горгонии», имеющей голову с волосами-змеями, причем в связи с ней ничего не говорится об оборотничестве.

Связь изображений змеевидной композиции на русских амулетах с идеей оборотничества может быть проиллюстрирована на двух примерах по особенностям иконографии. На одном амулете с русской надписью XIV в., помимо змеиных (драконьих) голов, видны также птичьи. Эта черта полиморфизма прямо связана со способностью демона представать в разных обличьях. Птичьи головки появились на амулете, несомненно, потому, что мастера знали содержание заклинательной формулы, в которой говорится об оборотничестве, и подчеркнули именно этот мотив, внеся разнообразие в зооморфные элементы композиции. Второй пример — изображение не на амулете, а в резьбе по кости конца XV в. (резной посох из собрания Оружейной палаты), будет рассмотрен ниже. Вообще же бесспорные изображения оборотней (помимо иллюстраций к конкретным текстам, рассказывающим о них) в средневековом искусстве крайне редки.

Отметим отдельные случаи деградации змеевидной композиции, свидетельствующие о том, что эта деградация, несомненно, сопровождалась утратой или весьма значительным затемнением смысла изображения. На двух змеевиках из собрания Русского музея в свое время остановил внимание В. Лесючевский. Первый пример — змеевидная композиция, в центре которой помещена бесспорно мужская голова с бородой и усами ³⁸. Поскольку мифологический образ истеры-дны по основному значению связан с женским началом (и соответственно с характерным средневековым представлением о «женской злобе», об особой склонности женщин к греху), подобная особенность змеевидной композиции указывает на забвение исходного значения образа.
40

Еще один, притом довольно поздний киотчатый змеевик несет изображение змеевидной композиции, рядом с которой представлена фигура святого, поражающего змея копьем. В целом тип реверса аналогичен многочисленным змеевикам с изображением Феодора Тирона в роли змееборца. Однако данный змеевик замечателен тем, что в центре змеевидной композиции человеческая голова вообще отсутствует и вся эта композиция представляет собой одно сплетение змей ³⁹. Утрата основного, центрального, элемента змеевидной композиции — свидетельство полной деградации образа. Следует полагать, что и представление о соответствующем мифологическом персонаже подверглось искажению.. Голова в центре композиции служила ясным указанием на то, что речь идет о единичном персонаже; лишенное ее сплетение змей могло быть понято уже как совокупность демонических существ, носителей зла. Характерно, что в данном случае перетолкованию подвергся и образ; змееборца. Вместо обычного «Феодор Тирон» здесь читается «Зесиний», т. е. Сисиний. Эта надпись показывает, что и с данным змеевиком связывались поверья, восходящие к апокрифам и отреченным книгам.

Перейдем к вопросу о тех образах древнерусского искусства, которые обнаруживают иконографическое родство со змеевидной композицией амулетов. Прежде всего отметим, что они немногочисленны и для древне-русского искусства в целом не характерны. При всей своей популярности: талисманическое изображение лишь в небольшой степени обнаруживает тенденцию к переходу с амулетов на другие произведения искусства. Очевидно, это связано с тем, что рассматриваемый изобразительный мотив имел очень конкретное утилитарное назначение, вне которого он, как правило, самостоятельного интереса не представлял.

Все же некоторые изображения, представляющие собой более или менее отдаленное подобие змеевидной композиции, в древнерусском искусстве известны, и вопрос об их соотношении с древнерусскими амулетами-змеевиками интересен в плане некоторых специальных проблем древнерусской иконографии и ее семантики.

К числу параллелей змеевидной композиции (которая, как уже говорилось, представляет собой иконографическую модификацию древнего типа головы Горгоны Медузы) следует отнести древнерусские изображения Горгоны (девицы Горгонии).

Сведения о Горгоне Медузе, ее облике и чудесных свойствах отрубленной головы известны из древнерусской письменности в одной из версий Физиолога, а также в русских переделках Александрии ⁴⁰. Приводим текст Физиолога по списку XVI в.:
41

«О Горни. Вьргони обличие имать жены красны и блудница. Власы же главы своея суть змиа, а видение ея смерть. Играет же и смеется во время свое. Живет же в горах западных. Да егда приидут днье ея, да ся гонит,. станет и начнет звать наченши от лва и прочаа звери от человека до скотины и птиць и змиа, глаголюце: идете ко мне. Да елико их услышат глас ее, идуть к ней и видевше ю измирают. Тако бо разумеет всяк язык всем зверем. Которым же образом уловляеть ю волхв. Разумеет хитростию своею от звезд день, в ня же ся гонит, и пойдет на место ея волхвуя отдалеча. Она же начнет звати наченши от два и прочая звери. Егда же дойдет языка волхвова, отзовется ей глаголя: ископай яму на месте и вложи в ню главу свою, да ее не вижу и умру, и прииду и лягу с тобою. Тогда шедше волхов посечеть ю за ся зря, и не видит главы ея, да не умрет. И вложит ю во сосудину, да егда узрит змиа или человек или зверь, кажет им главу горгонину и абие оцепнеють. И Александр бо имяше ю и одоляше языком воем. И ты, человече, имей смысл ко господу, и удобь одолееши противным силам» ⁴¹.

Здесь важно яалисманическое значение головы с волосами-змеями, умерщвляющей всех врагов ее владельца (включая войска противника). Это сочетание охранительных и вредоносных функций полностью перешло от классической Горгоны Медузы и к средневековой девице Горгонии и к «истере» амулетов-змеевиков. Призывание Горгоной разнообразных животных, то, что она «разумеет всяк язык всем зверем», — черта, перекликающаяся с полиморфизмом «истеры» в греческой заклинательной формуле на змеевиках. По-видимому, эти особенности находятся в связи с популярными народными представлениями об оборотнях.

Отметим упомянутый в цитировавшемся отрывке мотив хранения головы Горгоны в сосуде («сосудине»). Возможно, именно этот мотив отразился на тех змеевиках, где человеческая голова представлена не то в нимбе, не то на блюде. Если данное сопоставление правомерно, тогда следует признать, что Горгона и «истера»-«дъна» на Руси отождествлялись (поскольку надпись «дъна» присутствует именно на тех змеевиках, где есть деталь, которую можно интерпретировать как сосуд).

Девица Горгония — персонаж, представленный в древнерусской иконографии. Ее изображение встречается среди иллюстраций к Александрии, прежде всего на миниатюрах Хронографического тома Лицевого летописного свода, хранящегося в Библиотеке АН СССР ⁴². Здесь показано, как Александр Македонский, воспользовавшись рецептом, описанным в приведенной выше цитате, отсекает Горгоне голову. Сбоку Горгона созывает различных зверей. Внизу — обезглавленное тело Горгоны и ее отрубленная голова. Еще на нескольких миниатюрах Свода Александр показывает насаженную на копье голову Горгоны «нечистым человекам», что приводит к их гибели. Горгона на миниатюре имеет в целом антропоморфный облик, но с конским хвостом. Волосы в виде змей также отмечены миниатюристом.

На миниатюре рукописной Александрии XVII в. также представлена встреча Горгоны с Александром ⁴³. На этот раз Горгоне присвоены (в соответствии с текстом данного списка) также конские ноги, причем ее облик оказывается сближен с иконографией кентавра. Волосы в виде змей сохранены.

Помимо Физиолога и Александрии, Горгона в русской книжности встречается также в апокрифической литературе — там упоминается «зверь Горгонии», охраняющий рай от людей после грехопадения (т. е. в роли ангела? ) ⁴⁴.
42

Змеи, растущие на голове вместо волос, в русской письменности приписывались не только Горгоне, но могли переходить и на других носителей злого начала. Так, в позднем списке апокрифического сказания о рукописании Адама говорится: «Праотец наш Каин сквернав родися, глава на нем яко и на прочих человецех, на персех и на челе двенадесять глав змииных» 45. Грешница с волосами в виде змей представлена в поздней (XVIII—XIX вв. ) старообрядческой рукописи на миниатюре к Повести; страшной зело о жене, утаившей грех свой у отца духовного. Соответствующий текст гласит: «Ящерицы на главе моей за прелестное украшение- главы моея» ⁴⁶.

Волосы-змеи в иконографическом плане, а также по своему значению, - по-видимому, могут быть сближены с вздыбленными волосами грешников и дьяволов, обычными в средневековой византийской и русской иконографии ⁴⁷.

Демоническое значение вздыбленных волос в иконографии, очевидно,. находится в тесной связи с распространенными древними представлениями. о магической силе распущенных волос. Им приписывалась привораживающая сила, волосы распускали участники церемоний и плясок, связанных: с культом плодородия, а также во время погребальных обрядов. Распущенные волосы были обычным атрибутом средневековых ведьм, ассоциировались с демонической, вредоносной магией (порчей) ⁴⁸.

Отметим, что и в памятниках византийской письменности, как показывают уже приводившиеся примеры, распущенные волосы, «волосатость» демонических персонажей являются нередко характерной чертой. Распущенные волосы — особенность популярных демонических образов русского фольклора — трясовиц (обычно называемых дочерьми царя Ирода). Именно так они изображались на поздних иконах и миниатюрах фольклоризирующего характера ⁴⁹. Здесь следует оговориться, что несмотря на ряд черт, сближающих трясовиц с демоном, изображавшимся в виде змеевидной композиции (болезнетворный характер, женское обличье, трактовка волос), все же едва ли можно говорить о тождестве образов, поскольку с трясовицами в русском фольклоре постоянно связано представление об их множественности, тогда как змеевидная композиция, несомненно, представляет единичный персонаж.

⇐ Предыдущая 1 2 345 Следующая ⇒