«На восходе было солнца красного…» 2 страница

Забыты и церковные обряды. Не только свадьбы не венчаются в церкви (этого не было уже и в 1928 году), но и похороны сопровождаются только причитаниями, в которых, как известно, язычества подчас больше, чем христианства.

Характер массовых праздников меняется с каждым годом. Прежние традиционные праздничные дни - Иванов день, Петров день, Ильин день, Кириллов день, Афанасьев день и т. п., связанные в прошлом с престольными праздниками, давно утратили свое религиозное значение и все чаще начинают переноситься на смежные с ними праздники колхозного календаря. Ильин день нередко совпадает с праздником урожая, в Иванов день устраивают праздник песни, другие дни связываются с годовщинами создания того или иного колхоза и т. п., так что многие, прежде ритуальные формы праздников приобретают сегодня характер веселых массовых развлечений с плясками, песнями, веселой «гостьбой» и угощениями приезжих родственников из других деревень. Конечно, бытовая основа таких праздников - традиционная, но общий характер их совеем другой.

О том, как живет в районе фольклор, писать еще рано. Мы еще ничего не видели. То, что я описываю сейчас - это результат наших первых встреч, разговоров и наблюдений, полученных в Лешуконском за самые первые дни. Будем смотреть дальше, проверять эти первые впечатления.

13 июля 1958.

Лешуконское.

В Лешуконско-то идти –

На дороге мураши.

Мураши-то мураши,

Зато ребята хороши!

Так поет местная молодежь о своем селе. Мурашей сверх обычного не видали, а ребята тут и в самом деле славные. Мы познакомились со старшим и с молодым поколением. Побывали в клубе, позаписывали от молодежи частушки, песни, загадки и многое другое.

Девушки учатся песням от матерей и относятся с большим уважением к старому репертуару. Это - большой шаг вперед после тех недавних времен, когда вся старина принудительно предавалась анафеме. То, что знают твердо и любят - поют в клубе и на выступлениях. А знают и любят они песни «Вечор девки вечериночку сидят», «Я малешенька глупешенька была», «Во лузях», «Отставала лебедушка», «Meжду речками, между быстрыма», «Уж я, по лужку гуляла», «Снежки белые» и много других. Знают и новые песни - Моссалитинова, Зaxapoва, Новикова, Носова и другие массовые советские песни, а также частушки, бытующие в районе. Но между песенной классикой иногда попадаются и также «шедевры», как романсы мещанского типа, например:

По деревне ходила со стадом овец

Деревенская Катя пастушка,

И понравился ей укротитель зверей,

Чернобровый красавец Андрюшка.

«Бросим, Катя, с тобой деревенскую жизнь

И построим мы жизнь городскую.

Я одену тебя в темно-синий костюм

И куплю тебе шляпу большую»...

Чернобровый подлец покачал головой -

и т. д. К счастью, такое можно услышать только от отдельных исполнительниц да и то редко.

Вплотную к Лешуконскому примыкает деревня Верхняя. В ней мы нашли несколько пожилых женщин, которые, собираясь вместе по вечерам, поют старые песни. От них мы записали и святочные «виноградия» с прекрасными крепкими текстами, и лирические, и свадебные песни и многие другие редкости. Дочь одной из этих певиц, Н. М. Опариной, восемнадцатилетняя Виктория (Виктория, а не Фекленья, не Устинья! ) возглавляет песенную группу молодежи и поет в клубе.

Другая сильная песенная группа - при местном почтовом отделении. Там когда-то был большой хор, но сейчас от него сохранилось человек 10-12, которые тоже собираются вместе и поют, чтобы не забыть старую песню, которую искренно любят и ценят.

Местные исполнительницы откровенно высказывают свое мнение и о песнях, и о репертуаре, и о манере петь в разных районах Мезени:

- Песня «Цвети-то, цвели цветики» на ясаках больно баска...

- Дородно поется, хороша эта песня...

- Надо так, да этак, да еще так, да перетянуть, да выводку другу сделать, а мы не можем, голоса-ти не те нонь...

- Тут по песне-то еще пойдет дорога-кривуля... (т. е. сложный напев).

- У нас всяки-ти выкладки поют... (т. е. есть песня на разные напевы).

- Кружальны-ти больно круто поютсе...

- Прежде вот по этим частым песням и тренькали, плясали. А нонь девки по гармони пляшут.

- В кажной деревне свои завороты есть (т. е. свои особенности напева).

- Уж как эти усть-вяжахи запоют, как загорланят!

- У девок визгу много, в и зганья... (про нижнюю Мезень).

- Беда, как я не люблю, девки, как вы загорланите...

- Мезенски песни не славятся, а лешуконски славятся…

- Мы сзади-то поем, а впереди у нас пути-то нету... (т. е. только подтягиваем, а сами запевать не умеем).

- Мы бы с соседкой спели, как птица в саду, особливо ежели в праздник...

- Не одна вязанка песен прежь-то была!

- Эко мы наплели! Доколе еще плести-то, плетешить?..

- Как все песни до Ленинграда довезете? Не придется ли новый самолет заводить?..

Нам рассказали, что в Архангельске имеется целый большой «Лешуконский хор». В 1935 году его основал местный житель, большой знаток и любитель фольклора, Михаил Николаевич Мякушин. Хор этот никогда в Лешуконском не был, - он создался в Архангельске из уроженок Лешуконья, которых в Архангельске много: это домашние хозяйки, служащие, работницы. Первого мая 1935 года хор впервые выступил в Архангельском Большом театре и быстро стал любимцем местных жителей. Его приглашали в учреждения, он пел на праздничных вечерах во время разных кампаний и т. п., а во время войны обслуживал госпитали и лазареты. В 1945 году М. Н. Мякушин по старости, не мог больше им управлять, и во главе хора встала А. С. Уткина, его нынешняя и участница, и староста. Она сложила новую лешуконскую песню, с которой участницы хора водили на эстраде хороводы:

Лешуконски девушки

Да на-голо (т. е. поголовно) красавицы,

0й, люли, ой, люли,

Да на-голо красавицм,

Щечки алые намажут,

Брови черны наведут.

(Припев)

Сарафанчики наденут,

Во лужках гулять пойдут.

(Припев)

Во лужках они гуляли,

Пляски северны плясали,

(Припев)

Пляски северны плясали,

Кавалеров поджидали.

(Припев)

Кавалеры подошли -

Девушки гулять пошли.

(Припев)

До утра бы проплясали,

Да погоды помешали.

(Припев)

Сегодня в хоре 30 человек разного возраста. В программе хора - постановка старинной мезенской свадьбы и старые (только старые, это специфика хора) песни. Почти все эти песни у нас уже записаны.

Вечером сегодня А. П. Евгеньева, Н. Ф. Дробленкова, Ф. В. Соколов и я отправляемся обследовать деревни по Вашке. В 1928 году мы там совсем не были, а Вашку местные жители очень хвалят и за песни, и за сарафаны, и за добрый нрав жителей. Плыть туда можно только на почтовой моторной лодке, которая бежит из Лешуконья до Олемы, откуда мы хотим начать работу, от семи часов вечера до семи утра (опять фольклорная магия: семь! ). В обратном порядке, т. е. с утра до вечера, лодка почему-то не ходит, так что нам придется всю ночь просидеть в ней без сна.

Ничего! Просидим! С нами и не такое бывало!

14 июля 1958.

Деревня Олема на реке Вашке.

Вот мы и прибыли.

Вчера в 6. 30 вечера на маленьком моторном катере, распиханые между посылками и вьюками с почтой, мы вышли из Лешуконского вверх по Вашке.

Глубокая у устья, она, чем выше, тем мельче, и бежит между очень живописными, но почти совершенно пустынными берегами. Правый берег - высокие обрывы красно-зеленого цвета, как на Мезени, левый - низкий, кудрявый, песчаный. Посреди реки огромное количество мелей и кос, как явных, так и тайных. Так что мы в течение двенадцати часов пути все время выписывали по реке самые затейливые и прихотливые крендели, чтобы не засесть в местных «мелких желтых песках».

Сначала все было хорошо. Потом мы поплыли среди темнолиловых сумерок, - сзади на нас налезала огромная туча, от которой почернели и небо, и река. Полил дождь - проливной, безудержный. Для укрытия у нас были только куски рваного старого почтового брезента... Но когда ливень кончился - начались такие расцветки неба, что мы только глазами хлопали.

Облака и река переливались оттенками то розового, то голубого хрусталя, на фоне которого совершенно волшебными казались кудрявые кусты, темный лес и перелески по берегам. Сначала мы словно повисли между двумя розовыми безднами неба и реки, светившимися теплым сиянием; потом розовое перелилось в голубое и в ясном вечернем небе встал полный полукруг яркой радуги; потом все небо за нами залилось ослепительным палевым блеском, - лес и кусты на берегах казались при этом силуэтами из черного кружева. Наконец, узкая утренняя заря встала над берегом длинными огненными полосами, и на ней очертания прибрежных домов в деревнях, мимо которых мы проплывали, казались угольно-черными. Это сочетание угля и крови скоро перешло в ослепительное розовое зарево - и начался день.

Холодно было ужасно, тем более, что мы сильно промокли. Спать хотелось невыносимо. Был момент, когда сам моторист, вдруг задремав, у какой-то мели повернул лодку обратно, и, совершенно растерявшись спросонок, полным ходом понесся с нами обратно в Лешуконское, уверяя, что мы плывем в Олему. Едва убедили его оглянуться и придти в себя.

Русских деревень по Вашке мало. Если плыть, как мы плыли, от Лешуконского вверх, то по дороге будет Каращелье, Русома, Чулоса, Резя и, наконец, через 62 километра - Олема.

Олема стоит на берегу несколько поодаль от того места, где пристал наш моторист, но мы были не в состоянии к ней двинуться. Было шесть часов утра. Мы попросились в первую же избу на берегу и попали к чудесным старикам – «Саше Максимову», как его представил наш моторист, и его жене. Удивительные лица, удивительные глаза бывают у крестьян на севере: бесконечно добрые, кроткие и в то же время возбуждающие какое-то щемящее чувство жалости, участия и почти боли, точно эта доброта и кротость явились в результате больших и очень тяжелых переживаний не одного, а многих поколений. У «Саши Максимова» было именно такое лицо.

Нас «повалили», как тут выражаются, спать в двух комнатах. Когда мы пробудились - напоили чаем и вообще обращались с нами, как с близкими родными. Да, это - север, настоящие русские люди с их добрыми душами.

Отдышавшись от путешествия, мы сердечно распрощались с хозяевами и отправились в деревню. Тут мы устроились в пустой школе-интернате, где нам дали и кровати, и подушки, и даже предлагали простыни. Нашлась и уборщица Тетя Даша с печкой и самоваром. Так что быт наш очень скоро организовался.

Но нам тут хорошо не только от этого: здесь вообще все хорошо. Очень интересные дома, хотя и не старые, но на старый лад. В 1916 году Олема почти вся выгорела: какая-то 90-летняя бабка, «выпахивая» теплую печку, не заметила угольков, приставших к метелке, и сунула ее в угол. Изба занялась, отсюда все и пошло. Потом долго отстраивались, даже частушку сложили, которую распевают до сих пор:

Наша Олема деревня

Начинает богатеть:

Строят новенькие домики,

Так любо поглядеть!

«Новенькие домики» были построены все на традиционный образец. Кроме них в деревне есть и старые, спасшиеся от пожара. Среди них один амбарчик (буквально - на курьих ножках) совершенно пленил нас. Лучшей избушки не придумала бы для себя ни одна баба-Яга!

Народ очень радушный. Из всех окон высовываются головы и приветливо зовут в гости. Женщины выходят на высокие крылечки, чтобы побеседовать с нами или хотя бы перекинуться ласковым словом. Завтра с утра начинаем запись песен.

15 июля 1958.

Олема.

Здесь очень много интересного.

Что касается хозяйства, то оно как раз не слишком радует местную администрацию. Тут колхоз, но народ в основном стремится «уйти в кадру», т. е. в лесную промышленность. Минуя колхоз, молодежь прямо уходит на лесопункты. Рожь сеют, но мало. В огородах выращивают лук и картошку. Ловят рыбу - щук, хариусов, «ельчиков», «светлух» и других. Семги здесь нет.

Есть здесь и пром-артель, которая добывает смолу и серу.

Олема стоит высоко на горе, окруженная сначала полями, а дальше - лесами. На полях - ячмень, турнепс, вика; в лесах масса ягод, сейчас еще незрелых - морошки, черники, брусники. Водятся в лесах и медведи, и волки.

Местное искусство сводится к дедам, которые делают ушаты и колодезные ведра - еловые, обитые обручами. Раньше был тут старик Роман Михайлович Сумароков, великий искусник резать большие, в размер ковша, прекрасно отполированные деревянные «уточки-солоницы». Нам их показывали, любовно приговаривая:

- Глянь-кось, ишь, каку гоголюху дедушко выкопал!

Теперь этого не делают: нет инструментов, чтобы «копать» (т. е. выдалбливать) дерево. Но дедовы изделия хранятся в избах у внуков и очень берегутся. Уговорить продать такую «гоголюху» нелегко.

Кроме того мы разглядываем (и частично покупаем) старые сарафаны, пояса, старинные шелковые платья, которые лежат у колхозниц в сундуках и которые они очень охотно сбывают с рук: матерям все это уже не нужно, а молоденькие дочери к старой «лопотине» совершенно равнодушны («не модно»! ). Они гораздо охотнее покупают новое и модное на деньги, вырученныематерями от продажи «старых тряпок». Надя Дробленкова всюду спрашивает и про древние книги и кое-что, действительно, находит.

Здесь есть местный хор из 7-8 пожилых женщин. Все они, конечно, сразу же перезнакомились с нами и собираются у нас по вечерам. Прежде всего они ошеломили нас песней, которую мы нигде еще не слыхали и очень редко встречали в сборниках:

Заплакала ой да Россиюшка ой от француза...

Ой, ты не плачь, не плачь, наша Россиюшка - ой, Бог поможет...

0й, собирался ой да сударь батюшка ой со полками,

Ой, со полками, со любезныма ой да с полками, да с казаками...

Ой, спроговорит ой да речь промолвил да князь Кутузов:

" Ой, вставайте-ко, мои деточки, споранее, ой, всех-то вы ранее,

Ой, вы седлайте добрых коничков да поскорее,

Ох, поезжайте, мои ой да деточки, в чисто поле.

Ой, уж вам встретится ой да злодеюшка ой среди вам поля,

Ой, вы палите, ой, да мои деточки, не робейте,

Ой, государева ой да свинца-пороху не жалейте! "

Ой, не восточная с неба звездочка ой да звосияла -

Ой, звосияла ой да у Кутузова вострая сабля...

Пели они очень хорошо и умело. Затем мы взяли на магнитофон не один десяток старых песен свадебных, плясовых и протяжных. Здесь, как и в Лешуконском, очень большую роль в сохранении песенной старины играет семейная традиция. Дочери учатся у матерей и поют иногда не хуже старших. Однако, самого старого мезенского песенного слоя, бытовавшего на верхней Мезени в 1928 году, здесь нет и, кажется, никогда не было. Выходит, что самая глубокая песенная архаика - не в верховьях Вашки, а в верховьях Мезени. Правда, о некоторых песнях говорят, как о «бывалошных», «ранешных», но таких немного. Надо вспомнить, между прочим, что по всей Мезени и Вашке в 1930-х годах очень сурово прокатилась волна запрета всякой старины: были сломаны старинные часовни и церкви; за приверженность к старине - пение былин или духовных стихов - виновные подвергались репрессиям; люди со страху жгли целыми кострами печатные и рукописные старые книги... Особенно боялись петь «старины», т. е. былины, т. к. в них поминались такие одиозные личности, как «князья-бояра», «князь Владимир» и другие подобные персонажи.

Но если тут не сохранилось былин традиционных, то имеются материалы для собственного местного эпоса - предания о богатырях здешнего края. Так, например, дед нашего нового здешнего приятеля, всеми уважаемого бывшего коновала Н. Ф. Матвеева, за один день выкашивал 12 возов сена, а сестра этого деда, будучи в девицах, могла одним духом, опираясь на шест, перескочить подряд через 100 копен кошенины, каждая вышиной до полутора метра. Так в сарафане и скакала. Молодые парни клали жердь на две развилины, помещали ее на высоте 20-ти венцов (бревен) и с шестом прыгали через нее. Вот какие дела творились недавно в Мезенских лесах - безвестно, без похвальбы, в то время, как в Европе устанавливались мировые рекорды ловкости и силы со значительно более низкими показателями. Можно было зажать мезенцу рот, заставить умолкнуть былины о древних богатырях. Но нельзя убить в северном человеке самый дух богатырства... А скакать через 100 копен в сарафане нигде, кроме Мезени, пожалуй, вообще никто и по сей день не додумался...

О возрасте рассуждают тут спокойно и здраво. В 69 лет говорят:

- Нy, мы-то ведь ешшо мол о ды дак…

Человек лет 80-ти признается пожилым и только в 90 и выше считается стариком.

Познакомились мы тут частично и с таким народным промыслом, как коневальство. Раскрыл нам это дело богатырев внук, Н. Ф. Матвеев. Почему-то вышло так, что коновалы именно здесь получали свою специальность и отсюда расходились на отхожий промысел к Уралу и в Ирбитский уезд. У них были с собой сумки с инструментами и прикрепленная к сумке медная бляха, которая служили вывеской. Бляха представляла собой медную прямоугольную (или круглую) дощечку с прорезями, которые обрисовывали фигурки коней, людей с конями или на конях и т. п. Такие «коневальские коньки», как их тут называют, изготовлялись в деревне Кимже на нижней Мезени. Мы там еще будем. Каждый коновал мог заказать себе в Кимже «конька» по собственному выбору и рисунку. Нам удалось купить несколько таких старинных «коньков» на память.

Поражает нас величина здешних семей. Детей всюду на Мезени и на Вашке очень много, законных и внебрачных. Первые называются «детище», вторые – «скол о тыши», т. е. якобы выросшие под побоями (что совершенно неверно, так как с детьми тут все ласковы и к «незаконным» относятся без всякого осуждения).

- Бабы-ти у нас ношатые, робят много, - спокойно говорят олемцы. В языке у них много своеобразных словечек. О голове, покрытой платком, говорят «голова оверченая». Вместо «испортится» говорят «стребнет». Мальчики называются «робятами», девочки – «девками». На вопрос об имени мальчики отвечают – «Сашка», «Васька», «Мишка». Девочки мягче: «Катя», «Оля» и «Лида». А у мальчуганов это какое-то лихачество.

Кроме отхожего промысла – коновальства на Важке издавна было еще одно занятие - изготовление валенок («катанцев»), с которым тоже расходились отсюда по разным концам страны.

Из наростов на березе, которые тут называются «свалом», делали и делают сегодня разные вещи для хозяйства и между прочим нечто вроде богатырской палицы с ручкой: круглым шаром «свала», находящимся на конце ручки, можно бить по любому металлическому предмету, как стальным молотом, - «свалу» ничего от этого не делается, настолько велика его плотность. Этот березовый «свал» бывает так велик, что из него можно вырезать огромные лохани.

Пока мы работаем здесь с Ф. В. Соколовым, Анастасия Петровна и Надя поехали на два дня еще выше по Вашке, в деревню Кебу. Когда они вернутся, мы все вчетвером поплывем вниз по Вашке и будем заплывать в следующие намеченные деревни. Первой из них будет деревня Резя.

18 июля 1958.

Река Вашка, дер. Резя.

Резя, как говорят местные жители, получила свое название оттого, что тут кто-то кого-то когда-то резал. Кажется, русские резались с чудью.

Это небольшая уютная деревня, сейчас вполне мирная. Но народ вспоминает прежние времена и громко обвиняет в былых побоищах все ту же «белоглазую чудь», с которой на севере связано много уголовных преданий: она и дралась, и резалась, и топила кого-то, и всякими другими способами отстаивала свою национальную независимость, но в конце концов все таки сгинула куда-то, как и летописные «обри». Теперь тут мирные домики, приветливые люди, мирные хорошие песни, которые и звучали сегодня перед нашим магнитофоном в помещении школы, где мы остановились. (Нас с наших традиций тоже не собьешь! Нет для нас лучше помещений в экспедициях, как пустующие летом деревенские школы. )

В наше нынешнем жилье - двух больших светлых комнатах - нет ни стула, ни стола, не говоря уж о чем-нибудь, напоминающем кровати. Голые стены. Ночевать мы пойдем кто куда к местным жителям, благо недостатка в приглашениях нет.

На Вашке много интересных частушек. Некоторые из них любопытны своим местным колоритом:

Ой, по 0леме, по Олеме,

По Олеме идешь -

Не деревня завлекает,

Завлекает молодежь.

Олема-деревня

Люб а -перелюб а.

Только в Олеме деревеньке

Не выросла судьба!

Если б знала речку Вашку,

Прямо бухнула б на дно.

Если б знала пария Сашку –

Полюбила бы давно.

Ой, Вашка река

Камешкам бежала;

Я и раньше, дролечка,

Тебя не уважала.

На Ч у лосу-реку

Ходила, умывалася.

Кабы не Ч у лоса-река

Вся бы стосковалася!

Упоминается и персонально Резя:

Резю-то деревню

Не хулю и не хвалю;

Завлекают ягодиночку

На самом на краю.

Резя-то деревенька

Дугой, дугой, дугой.

Как во Резе во деревенке

Есть дролечка любой.

Несколько укороченные начальные строки получились из-за особенностей местного частушечного напева.

Новых частушек мало. Есть кое-какие с тематикой войны, но они привозные или книжные. Частушек с социальными мотивами почти нет. Правда, мы однажды записали и такой текст:

Надо жизнь устроить этак,

Надо жизнь устроить так,

Чтобы северна деревня

Расцвела, как алый мак.

Но ее вычурность и надуманность громко кричат о плохом литературном, а не фольклорном происхождении. Зато у местной молодежи много милой частушечной лирики:

Неужели не взойдет

Северно сияние

Неужели не придет

Милый на свидание?

На окошке стоит роза,

В розе две слезиночки

Роза вянет от мороза,

Я - от ягодиночки.

По деревне бежит р у чей,

Я нагнулась воду брать

Он трепач, а я ревнива,

Нам любовь не удержать.

До чего красивы пёнышки,

Где дроля порубал!

Почему своёго имечка

На пнях не подписал?

Подруга, ты подруга,

Все ребята за тобой.

Ты, наверно, умываешься

Малиновой водой?

Дролечка из армии

Пиши, пиши, пиши.

Не жалей листа бумаги,

Пожалей моей души!

Интересна: насколько богата красками песня, настолько мало красок в частушках. Излюбленный цвет - голубой: «голубые васильки рвала у моря синего», «супостатка сшила кофту из сирени голубой», «по деревеньке с тальяночкой рубашка голуба», «голубое одеяло голубит мою кровать», «голубая ленточка упала в сине морюшко», «голубая ленточка да по дорожке тянется», «голубого платья нет, не надо и зеленого», «Запрягай, тата, коняшку во гол у бый тарантас» - и т. п. Это - не искусственно сделанная выборка, а тексты сегодняшней записи, другие краски, кроме голубой, встречаются значительно реже. Вероятно, все дело в ритме слова.

Основной песенный материал тут записываем от двух однофамилиц-бабушек - Лукерьи Гавриловны и Анны Федоровны Смородиных. Каждой из них по 80 лет, но поют обе – заливаются. Песни кдассические, старые, очень интересные в музыкальном отношении. Но вообще деревня небольшая, певиц немного, я мы долго тут не задержимся.

Всюду спрашиваем про былины. Но о них нет даже и воспоминаний. Нет здесь еще одной вещи, такой привычной для русской деревня: кур и петухов. Нет и, говорят, никогда не бывало: нельзя держать – ястреба уносят.

Ну, предположим. Ястреба уносят кур.

А кто унес былины?..

19 июля 1958.

Река Вашка, дер. Ч у лоса.

Это - наше очередное пристанище и рабочий пункт по пути обратно в Лешуконское. Прибыли сюда на конной тяге.

Хотели было «поплавиться» водой, но у моторки что-то случилось с двигателем, а на веслах по Вашке вообще никто не ходит, - устарело! Поэтому вернулись к старому верному средству - сивому мерину.

Около двенадцати часов дня под нашими окнами загрохотала телега. А за ней загремел и дружный хор наших провожатых:

«Отлетаюшко» песенку запоем!

Отлетает мой-то душа соколик

Из очей моих да из глаз...

Под эту традиционную прощальную песню мы были заботливо усажены нашими милыми певицами и их родичами на повозку примитивнейшей конструкции. Правда, это была особая повозка: на местном маленьком маслозаводе ее употребляли прежде только для перевозки сливок (молокосчиталось недостойным возить в ней), так что мы могли чувствовать себя польщенными; но по своему общему типу она, вероятно, мало чем отличалась от тех телег, на которых русские люди ездили на именины друг к другу из деревни в деревню еще во времена татарского ига. Подпрыгивая всеми четырьмя колесами по ухабам и гатям, она поскакала с нами лесной дорогой из Рези в Чулосу.

Лес был приятным и живописным, но полностью наслаждаться путешествием нам мешали оводы и комары. Однако весь путь мы одолели весьма быстро, в один час. По дороге у глухого лесного ручья увидели крест, на котором висела расшитая пелена. Здесь это принято, как и на Мезени: соответственно увиденным снам и другим знамениям люди ставят «оветные» (т. е. обетные) деревянные кресты в укромных уголках леса или у реки; ходят туда молиться, приносят украшения и деньги. Первые развешиваются на кресте, вторые идут в пользу того хранителя, который заботится о данном кресте - подновляет его, чинит и т. п. Три таких креста стоят, между прочим, на Вашке, на самом виду, у берега в том месте, где между Олемой и Резей в Вашку впадает маленький лесной ручеек, так называемый «Здоровый ручей», все три увешены цветными пеленами и другими прикрасами. То, что «оветные» кресты стоят часто около водоемов, естественно, может быть связано с общеизвестным фактом: на севере много источников с целебными свойствами, так что «святость» и «чудотворность» этих мест и исцеляющая сила крестов объясняется самим материалистическим образом. Мы осторожно попытались внушить это колхозникам. Они совершенно с нами согласны, но кресты и источники все-таки чтут. Похоже, что кресты для них просто условные символы, а поклоняются они все-таки, по-язычески, силам природы. Ведь особой православной религиозностью люди тут не отличаются.

Местные легенды сообщают, что в районе много кладов, находили золото, давно якобы зарытое туземцами (ссылаются опять все на ту же чудь). Но клады эти, как правило, людям не показываются, а могут открыться лишь тому, кто, как Эдип, женится на своей матери. Поэтому жители Вашки вряд ли когда-нибудь раздобудут их. По крайней мере до сих пор, кажется, ни одни чулосянин не пытался повторить античную трагедию.

20 июля 1958.

Чулоса.

Живем мы здесь - за неимением школы - в доме почтенного старика В. В. Шишова, местного Кулибина. Это, несомненно, очень одаренный человек, умный, приветливый, серьезный. Он беседует с нами о местных песнях, сообщает предания о разных урочищах и вообще относится к нашей работе с полным пониманием и сочувствием.

Мы помещаемся у него в двух пустых комнатах полуподвального этажа. Рядом с нами - рабочая комната хозяина со столярным и токарным станками, различными инструментами и множеством начатых и задуманных работ. Здесь, в отведенном нам помещении, мы записывали сегодня большой местный женский хор.

Так как в деревне есть свой радиоузел, то мы воспользовались им для оповещении о нашем приезде. Три раза в течение суток радист читал составленный нами маленький текст и приглашал население в дом В. В. Шишова, к нашему магнитофону. Эта непривычная реклама оказалась очень действенной и существенно помогла нам: исполнители, явившиеся по радиоприглашению, должны были стоять даже под окнами, так как в дом было уже не влезть.

Местный репертуар богат, но в основном напоминает уже слышанное в Резе и в Олеме. Былин не слыхивали и тут.

Сегодня днем выплываем отсюда в Лешуконское.

21 июля 1958.

Лешуконское.

Из Чулосы нас доставили сюда лодкой за несколько часов. Материал мы на Вашке получили хороший. Но... былин не было ни в одной деревне!

И вот сегодня, наконец, судьба над нами сжалилась: былины нашлись!

Это произошло почти случайно. Сколько мы ни выспрашивали, сколько ни объясняли, сколько ни наводили на мысли и воспоминания местных певцов и певиц - ничего добиться не могли. А тут в деревне Смоленец рядом с Лешуконским была найдена бабушка Аграфена Клишова.

Мы записывали от нее песни. И вдруг, услыхав на магнитофоне напев одной из песен, записанных нами в Олеме, бабушка вспомнила, что когда-то на похожую мелодию она певала «старины». Три дня мы ее расспрашивали про эти старины, три дня она клялась, что никогда их не слыхала, никаких богатырей и во сне не видывала, а тут ее словно осенило: в памяти всплыли полузабытые тексты, и бабушка с ходу спела две былины – «Добрыня и змей» и «Добрыня и Алеша». Вот, оказывается, как надо расспрашивать население о материале: не вопросы задавать, а наглядно показывать, что именно мы разыскиваем. Вероятно, самое радикальное было бы пройти по деревне с магнитофоном, как с шарманкой, и, став полукругом перед той или иной избой, петь всем вместе; только не «Разлука ты, разлука», как пели прежде по дворам шарманщики, а былину об Илье, о Добрыне, о женитьбе князя Владимира... Тут, конечно, все поняли бы, чего нам надо, но этот способ работы имел бы и очень много неудобств. А вот почему бы, в самом деле, не устроить районную радиопередачу с показом того, что мы ищем? Пусть бы население послушало наш рассказ и пение собственных бабушек и дедов, - тогда, несомненно, и другие вспомнили бы то, что покамест не приходило им на память.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 15 161718 19 20 Следующая ⇒