Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Десятая картина. Одиннадцатая картина



Десятая картина

Ночь.

АННА. Это уже не ссора. Это очевидное признание в совершенном охлаждении. Он не то что охладел ко мне, он ненавидит меня, потому что любит другую женщину. А разве не вчера только он клялся в любви? Смерть, как единственное средство восстановить в его сердце любовь ко мне, наказать его … Теперь все равно: получить или не получить от мужа развод – все не нужно. Нужно одно – наказать его. Я представляю себе, что он будет чувствовать, когда меня уже не будет и я буду для него только одно воспоминание. «Как мог я сказать ей эти жестокие слова? - будет говорить он. - Как мог я выйти из комнаты, не сказав ей ничего? Но теперь ее уж нет. Она навсегда ушла от нас. Она там…»

Вдруг тень ширмы заколебалась, захватила весь карниз, весь потолок …

Смерть! Нет, все - только жить! Ведь я люблю его, он любит меня! Это пройдет...

Он спал крепким сном. Она подошла к нему и долго смотрела на него.

Одиннадцатая картина

Станция.

АННА. Узнайте, куда поехал граф.

ЛАКЕЙ 1. Они приказали доложить, что если вам угодно, то коляска сейчас вернется.

АННА. Где его голубые глаза, милая и робкая улыбка? Нет, это не может быть. Он вернется. Нет, этого не может быть. Надо, чтобы он не видел меня с заплаканными глазами. Я пойду умоюсь. Да, да, причесалась ли я, или нет? Да, я причесана, но когда, решительно не помню. Кто это? Да это я. Что это, я с ума схожу. Аннушка...

АННУШКА. К Дарье Александровне вы хотели ехать.

АННА. К Дарье Александровне? Да, я поеду. Пятнадцать минут туда, пятнадцать назад. Но как он мог уехать, оставив меня в таком положении?

ЛАКЕЙ 2. Граф уехали на Нижегородскую дорогу.

АННА. Что? Поезжай с запиской к графине Вронской. И тотчас же привези ответ. А я сама, что? Да, я поеду к Долли, а то я с ума сойду. Аннушка, милая, что мне делать?

АННУШКА. Что же так беспокоиться, Анна Аркадьевна! Ведь это бывает. Вы поезжайте, рассеетесь.

АННА. Да, я поеду.

ЛАКЕЙ 2. Куда прикажете?

АННА. На станцию... Разве можно другому рассказывать то, что чувствуешь? Я хотела рассказывать Долли, и не рассказала. Как бы она рада была моему несчастью! Но главное чувство было бы радость о том, что я наказана за те удовольствия, в которых она завидовала мне. Кити, та еще более была рада. Как я ее всю вижу насквозь! Она презирает меня. В ее глазах я безнравственная женщина. И она завидует мне. И ненавидит меня. И все мы ненавидим друг друга. Я Кити, Кити меня. Вот это правда. Все гадко. Да, надо ехать на станцию железной дороги, а если нет, то поехать туда и уличить его. Он взял от меня все, что мог, и теперь я не нужна ему. Он тяготится мною. Я возбуждаю в нем отвращение, а он во мне злобу, и это не может быть иначе. Он уж давно не любит меня. А где кончается любовь, там начинается ненависть. Горы какие-то, и все дома, дома… И в домах все люди, люди… Сколько их, конца нет, и все ненавидят друг друга.

ЛАКЕЙ 2. Прикажете тут остановиться?

АННА. Да.

Она взяла в руку маленький красный мешочек, вышла из коляски.

ЛАКЕЙ 2. Раздался звонок, прошли какие-то молодые мужчины, уродливые, наглые и торопливые и вместе внимательные к тому впечатлению, которое они производили.

КАЛИНИНА. Шумные мужчины затихли, когда она проходила мимо их по платформе, и один что-то шепнул об ней другому гадкое.

АННУШКА. Она поднялась на высокую ступеньку и села одна в купе на пружинный испачканный, когда-то белый диван.

ЦИРЮЛЬНИК. Дама, уродливая, с турнюром, и девочка ненатурально смеясь, пробежали внизу.

МАТРЕНА. Испачканный уродливый мужик в фуражке, из-под которой торчали спутанные волосы, прошел мимо этого окна, нагибаясь к колесам вагона.

АННА. Что-то знакомое в этом безобразном мужике.

МАТВЕЙ. Кондуктор отворял дверь, впуская мужа с женой.

ЛАКЕЙ 2. Вам выйти угодно?

ЦИРЮЛЬНИК. Наконец прозвенел третий звонок, раздался свисток, визг паровика, рванулась цепь, и мужик перекрестился.

АННА. Все мы созданы затем, чтобы мучаться, и что мы все знаем это и все придумываем средства, как бы обмануть себя. А когда видишь правду, что же делать?

МАТВЕЙ. На то дан человеку разум, чтобы избавиться от того, что его беспокоит.

АННА. Да, на то дан разум, чтоб избавиться, стало быть, надо избавиться. Отчего же не потушить свечу, когда смотреть больше не на что, когда гадко смотреть на все это? Зачем этот кондуктор пробежал по жердочке, зачем они кричат, эти молодые люди в том вагоне? Зачем они говорят, зачем они смеются? Все неправда, все ложь, все обман, все зло!..

МАТРЕНА. Поезд подошел к станции, Анна вышла в толпе других пассажиров и остановилась на платформе, стараясь вспомнить, зачем она сюда приехала и что намерена была делать.

АННА. Нет, я не дам тебе мучать себя. Боже мой, куда мне?

ЛАКЕЙ 1. Быстрым шагом спустившись по ступенькам, которые шли от водокачки к рельсам, она остановилась подле проходящего поезда.

КАЛИНИНА. Она смотрела на высокие чугунные колеса медленно катившегося первого вагона.

АННА. Я накажу его и избавлюсь от всех и от себя.

ТОЛПА. Она хотела упасть под поравнявшийся с ней серединою первый вагон. Но красный мешочек, который она стала снимать с руки, задержал ее, и было уже поздно: середина миновала ее. Надо было ждать следующего вагона. Чувство, подобное тому, которое она испытывала, когда, купаясь, готовилась войти в воду, охватило ее, и она перекрестилась. Привычный жест крестного знамения вызвал в душе ее целый ряд девичьих и детских воспоминаний, и вдруг мрак, покрывавший для нее все, разорвался, и жизнь предстала ей на мгновение со всеми ее светлыми прошедшими радостями. Но она не спускала глаз с колес подходящего второго вагона. И ровно в ту минуту, как середина между колесами поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в плечи голову, упала под вагон на руки и легким движением, как бы готовясь тотчас же встать, опустилась на колена. И в то же мгновение она ужаснулась тому, что делала. Она хотела подняться, откинуться, но что-то огромное, неумолимое толкнуло ее в голову и потащило за спину.

АННА. Где я? Что я делаю? Зачем? Господи, прости мне все!

ТОЛПА. Мужичок, приговаривая что-то, работал над железом. И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей все то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.