ЛЁВИН. Не знаю. Это от вас зависит. (Левин разбежался, удерживая равновесие руками).

КИТИ. Не убейтесь, надо иметь привычку!

ЩЕРБАЦКАЯ. Славный, милый. Ты не любишь его? Дурно.

КИТИ. Неужели я виновата, я сделала что-нибудь дурное? Они говорят: кокетство. Я знаю, что я люблю не его. Но мне весело с ним, он такой славный. Только зачем он это сказал?

ЩЕРБАЦКАЯ. Что он, давно ли приехал?

КИТИ. Нынче, maman.

ЩЕРБАЦКАЯ. Я одно хочу сказать...

КИТИ. Мама, пожалуйста, пожалуйста, не говорите ничего про это. Я знаю, я все знаю.

ЩЕРБАЦКАЯ. Я только хочу сказать, что, подав надежду одному…

КИТИ. Мама, голубчик, ради Бога, не говорите! Так страшно говорить про это.

ЩЕРБАЦКАЯ. Не буду, не буду, но одно, моя душа: ты мне обещала, что у тебя не будет от меня тайны. Не будет?

КИТИ. Никогда, мама, никакой. Но мне нечего говорить теперь. Я если бы хотела, я не знаю, что сказать и как… я не знаю.

Левин подкатил к скамейке, где были мать с дочерью.

ЩЕРБАЦКАЯ. Рада. Четверги, как всегда, мы принимаем. Очень рады будем видеть вас.

В это время подъехал Степан Аркадьич, со шляпой набоку, блестя лицом и глазами, веселым победителем. Увидев тещу, он стал грустным.

СТИВА. Жена здорова. Да. Дети здоровы.

ЩЕРБАЦКАЯ. Ты как всегда, батюшка. И когда уже это кончится?

СТИВА. Маман, это неправда, и я бы попросил …

ЩЕРБАЦКАЯ. Да помолчи … Говорила я ей: не ходи за него. Прощайте же … Кити, ты еще останешься?

КИТИ. Я хочу на воздухе, мама. Подождите меня на скамейке. Вот и папа идет …

Кити стала кататься. Проводив взглядом тёщу, Стива радостно кинулся к Лёвину.

СТИВА. Я очень рад, что ты приехал. У меня горе. Жена узнала, что я был в связи с француженкою-гувернанткой, и объявила, что не может жить со мной. И как хорошо все было до этого, как мы хорошо жили! Долли глупа и довольна, участлива детьми, я не мешал ей ни в чем, предоставлял ей возиться с детьми, с хозяйством, как она хотела. Правда, нехорошо, что эта моя была гувернанткой у нас в доме. Нехорошо!

ЛЁВИН. Есть что-то пошлое в ухаживанье за своею гувернанткой.

СТИВА. Но какая гувернантка! Ах, какие у нее черные плутовские глаза, какая улыбка. И пока она была у нас в доме, я не позволял себе ничего. И хуже всего то, что она уже… Едем? У тебя есть извозчик? В «Англию» или в «Эрмитаж»? Ты ведь любишь тюрбо?

ЛЁВИН. Что? Тюрбо? Да, я ужасно люблю тюрбо. Я еще тут побуду.

Приятели катались по кругу катка, не обращая внимания ни на кого, и болтали, иногда понижая голос при виде кого-то из знакомых, кто так же лихо рассекал на коньках мимо них.

СТИВА. Узнаю коней ретивых по каким-то их таврам, юношей влюбленных узнаю по их глазам. У тебя все впереди.

ЛЁВИН. А у тебя разве уж назади?

СТИВА. Нет, хоть не назади, но у тебя будущее, а у меня настоящее – так, в пересыпочку. Так ты зачем же приехал в Москву?..

ЛЁВИН. Ты догадываешься? Ну что же ты скажешь мне? Как ты смотришь на это?

СТИВА. Я? Я ничего так не желал бы, как этого, ничего. Это лучшее, что могло бы быть.

ЛЁВИН. Ты знаешь, о чем мы говорим? Ты думаешь, что это возможно?

СТИВА. Думаю, что возможно. Отчего же невозможно?

ЛЁВИН. Нет, ты точно думаешь, что это возможно? Нет, ты скажи все, что ты думаешь! Ну, а если, если меня ждет отказ?.. И я даже уверен… Так мне иногда кажется. Ведь это будет ужасно и для меня, и для нее.

СТИВА. Ну, во всяком случае для девушки тут ничего ужасного нет. Всякая девушка гордится предложением.

ЛЁВИН. Да, всякая девушка, но не она.

СТИВА. Для тебя все девушки в мире разделяются на два сорта: один сорт – это все девушки в мире, кроме нее, и эти девушки имеют все человеческие слабости, и девушки очень обыкновенные. Другой сорт – она одна, не имеющая никаких слабостей и превыше всего человеческого. Как это смешно.

ЛЁВИН. Нет, ты постой, постой. Ты пойми, это для меня вопрос жизни и смерти. Я никогда ни с кем не говорил об этом. И ни с кем я не могу говорить об этом, как с тобою. Ведь вот мы с тобой по всему чужие: другие вкусы, взгляды. Но я знаю, ты меня любишь и понимаешь, и от этого я тебя ужасно люблю.

СТИВА. Я тебе скажу: моя жена – удивительнейшая женщина … У нее есть дар предвидения. Она насквозь видит людей. Но этого мало, – она знает, что будет, особенно по части браков. Так, что она говорит, что Кити будет твоею женой непременно.

ЛЁВИН. Я всегда говорил, что она прелесть, твоя жена.

СТИВА. Хорошо, но закончим кататься?

Графиня Нордстон была сухая, желтая, с черными блестящими глазами, болезненная и нервная женщина. Графиня Нордстон подъехала и тотчас же накинулась на Левина.

НОРДСТОН. Константин Дмитрич! Опять приехали в наш развратный Вавилон? Что, Вавилон исправился или вы испортились?

ЛЁВИН. Мне лестно, графиня, что вы помните мои слова. Они на вас очень действуют.

НОРДСТОН. Ах, как же! Я все записываю. Вы надолго приехали в Москву? Ведь вы, кажется, мировым земством занимаетесь, и вам нельзя надолго.

ЛЁВИН. Нет, графиня, я не занимаюсь более земством. Я приехал на несколько дней.

НОРДСТОН. Что-то с вами особенное, вы не втягиваетесь в свои рассуждения. Но я уж выведу вас. Ужасно люблю сделать его дураком пред Кити, и сделаю. А вот и она.

КИТИ. Не надо.

НОРДСТОН. Надо. Константин Дмитрич, растолкуйте мне, пожалуйста, что такое значит, – вы все это знаете, – у нас в калужской деревне все мужики и все бабы все пропили, что у них было, и теперь ничего нам не платят. Что это значит? Вы так хвалите всегда мужиков.

ЛЁВИН. Извините, графиня, но я, право, ничего этого не знаю и ничего не могу вам сказать.

НОРДСТОН. Не забудьте, у нас будет спиритический сеанс, я жду вас, есть очень сильный медиум, граф Беззубов, ясновидящий, будет, мы ждем вас!

СТИВА. Я украду его, графиня … (Покатились по кругу). Что она тебе болтала?

ЛЁВИН. Ах, как всегда глупости. Ведь я уехал, потому что решил, что с Кити ничего не может быть, понимаешь, как счастье, которого не бывает на земле. Бился с собой и вижу, что без этого нет жизни. И надо решить…

СТИВА. Для чего же ты уезжал?

ЛЁВИН. Ах, постой! Ах, сколько мыслей! Сколько надо спросить! Ты ведь не можешь представить себе, что ты сделал тем, что сказал. Я так счастлив … Вот ты женился, ты знаешь это чувство … Ужасно, что мы – старые, вдруг сближаемся с существом чистым, невинным. Это отвратительно, и поэтому нельзя не чувствовать себя недостойным.

СТИВА. Ну, у тебя грехов немного.

ЛЁВИН. Ах, все-таки, все-таки, «с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю, и горько жалуюсь …» Да.

СТИВА. Что ж делать, так мир устроен.

ЛЁВИН. Одно утешение, как в молитве, что не по заслугам прости меня, а по милосердию.

СТИВА. Я тебе должен сказать. Ты знаешь Вронского?

ЛЁВИН. Нет, не знаю. Зачем мне знать Вронского?

СТИВА. А затем тебе знать Вронского, что это один из твоих конкурентов.

ЛЁВИН. Что такое Вронский?

СТИВА. Вронский – это один из сыновей графа Вронского и один из самых лучших образцов золоченой молодежи петербургской. Страшно богат, красив, большие связи, флигель-адъютант и вместе с тем – очень милый, добрый малый. Ну-с, он появился вскоре после тебя, и, как я понимаю, он по уши влюблен в Кити, и ты понимаешь, что мать …

ЛЁВИН. Извини меня, я не понимаю ничего.

СТИВА. Ты постой. Я тебе сказал, что мне кажется, шансы на твоей стороне. Но я бы советовал решить дело скорее. Подкати к ней сейчас делать предложение, и да благословит тебя Бог… Да, брат, – женщины – это винт, на котором все вертится. Вот и мое дело плохо, очень плохо. И все от женщин. Ты мне скажи откровенно, ты мне дай совет.

ЛЁВИН. Но в чем же?

СТИВА. Вот в чем. Положим, ты женат, ты любишь жену, но ты увлекся другою женщиной…

ЛЁВИН. Извини, но я решительно не понимаю этого. Это все равно как я бы теперь, наевшись, тут же пошел мимо калачной и украл бы калач.

СТИВА. Отчего же? Калач иногда так пахнет, что не удержишься. Ты пойми, что женщина, та гувернантка, милое существо, кроткое, одинокая и всем пожертвовала. Теперь, когда уже дело сделано, – ты пойми, – неужели бросить ее? Положим: расстаться, чтобы не разрушить семейную жизнь. Но неужели не пожалеть ее, не устроить, не смягчить?

ЛЁВИН. Ну, уж извини. Я прелестных падших созданий не видал и не увижу, а такие, как та крашеная француженка, с завитками, – это для меня гадины, и все падшие – такие же.

СТИВА. А евангельская?

ЛЁВИН. Перестань! Христос не сказал бы этих слов, если бы знал, как будут злоупотреблять ими. Изо всего евангелия только и помнят эти слова. Я говорю не то, что думаю, а то, что чувствую. Я имею отвращение к падшим женщинам. Ты пауков боишься, а я этих гадин. Ты ведь, наверно, не изучал пауков и не знаешь их нравов: так и я.

СТИВА. Что ж делать, ты мне скажи, что делать? Жена стареется, а ты полон жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь, что ты не можешь любить жену. А тут вдруг подвернется любовь, и ты пропал, пропал! Да, и пропал. Но что же делать?

ЛЁВИН. Не красть калачей.

СТИВА. О моралист! Но ты пойми, одна настаивает только на своих правах, и права эти твоя любовь, которой ты не можешь ей дать, а другая жертвует тебе всем и ничего не требует. Что тебе делать? Как поступить? Тут страшная драма.

ЛЁВИН. Я не верю, чтобы тут была драма. «Покорно вас благодарю за удовольствие, мое почтенье», вот и вся драма. А впрочем, может, ты и прав. Но я не знаю, решительно не знаю.

СТИВА. Все разнообразие, вся прелесть, вся красота жизни слагается из тени и света.

Лёвин увидел, что Кити села на скамейку передохнуть.

ЛЁВИН. Я сейчас. Ступай. (Сел рядом с Кити). Я только того и хотел, чтобы застать вас одну.

КИТИ. Мама ждет. Она вчера очень устала. Вчера …

ЛЁВИН. Я сказал вам, что не знаю, надолго ли я приехал … что это от вас зависит … Что это от вас зависит. Я хотел сказать … Я за этим приехал … что … прошу быть моею женой!

КИТИ. Этого не может быть … простите меня … (Кити встала на коньки и уехала).

ЛЁВИН. Это не могло быть иначе.

В это время на дальней скамейке у катка происходила одна из часто повторявшихся между родителями сцен за любимую дочь.

ЩЕРБАЦКАЯ. Вот и хорошо. Кажется, дело с Вронским кончено …

ЩЕРБАЦКИЙ. Отвратительно!

ЩЕРБАЦКАЯ. Что?

ЩЕРБАЦКИЙ. Что? Вот что! То, что в вас нет гордости, достоинства, что вы срамите, губите дочь этим сватовством, подлым, дурацким!

ЩЕРБАЦКАЯ. Да помилуй, ради самого Бога, князь, что я сделала?

ЩЕРБАЦКИЙ. А вот что: вы заманиваете жениха, и вся Москва будет говорить, и резонно. Если вы делаете вечера, так зовите всех этих тютьков, позовите тапера, пускай пляшут, а не так, как нынче, – женишков сводить. Мне видеть мерзко, вы добились, вскружили голову девчонке. Лёвин в тысячу раз лучше человек. А это франтик петербургский, их на машине делают, они все на одну стать, и все дрянь. Да хоть бы он принц крови был, моя дочь ни в ком не нуждается!

ЩЕРБАЦКАЯ. Да что же я сделала?

ЩЕРБАЦКИЙ. А то…

ЩЕРБАЦКАЯ. Знаю я, что если тебя слушать, то мы никогда не отдадим дочь замуж. Если так, то надо в деревню уехать.

ЩЕРБАЦКИЙ. И лучше уехать.

ЩЕРБАЦКАЯ. Да постой. Разве я заискиваю? Я нисколько не заискиваю. А молодой человек, и очень хороший, влюбился, и она, кажется…

ЩЕРБАЦКИЙ. Да, вот вам кажется! А как она в самом деле влюбится, а он столько же думает жениться, как я?.. Ох! Не смотрели бы мои глаза!.. «Ах, спиритизм, ах, Ницца, ах, на бале…». А вот, как сделаем несчастье Кити, как она в самом деле заберет в голову…

ЩЕРБАЦКАЯ. Да почему же ты думаешь?

ЩЕРБАЦКИЙ. Я не думаю, а знаю, на это глаза есть у нас, а не у баб. Я вижу человека, который имеет намерения серьезные, это Лёвин. И вижу перепела, как этот щелкопер, которому только повеселиться.

ЩЕРБАЦКАЯ. Ну, уж ты заберешь в голову…

ЩЕРБАЦКИЙ. А вот вспомнишь, да поздно, как было с Дашенькой.

ЩЕРБАЦКАЯ. Ну, хорошо, хорошо, не будем говорить …

ЩЕРБАЦКИЙ. И прекрасно, и прощай!

ЩЕРБАЦКАЯ. Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй! …

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒