«Гадалка»

В Москве, в частной опере Саввы Мамонтова, Врубель впервые услышал «Кармен». Потрясла тема гадания! В этой трагической мелодии было все: неотвратимость рока, фатальность случайностей, мистика… Мгновенно вспомнился «Очарованный странник» Лескова, цыганка Груша, красавица певунья, за обладание которой мелкопоместный князек заплатил табору пятьдесят тысяч.

Михаил Александрович прямо из театра примчался в мастерскую. И на готовом почти портрете Мамонтова, лихорадочно счистив краски, написал свою изумительную цыганку-гадалку. Ту самую, которой князь тешился недолго, - прискучила.

«Иль играть хочешь ты моей львиной душой и всю власть красоты испытать над собой?.. » - не понимала Груша.

Князь неделями где-то пропадал, а она ждала его, разубрана в шелка и золото, средь ковров персидских. Гадала: где мой любимый? Слухи доходили нехорошие, плакала по ночам… «Любил меня, на руках носил, на коленях стоял передо мной, когда я пела…. Любил, ничего не жалел, пока не был мне по сердцу. А полюбила – покинул! Нет, не греть солнцу зимой против летнего, не видать тебе злодею, любви против той, как я любила!... »

С картины проникая в самую душу, глядит темными, блестящими глазами молодая женщина. Чернобровая, смуглая, со странным и привлекательным лицом. Розовая шаль наброшена на плечи, тонкие руки украшены браслетами. На ковре перед ней раскрыты карты. Впереди лежит туз пик. Удивительно переплетаются орнамент настенного ковра со складками, розовой шали, с небрежно разбросанной колодой карт. Что-то должно свершиться, картина очень сильна этим предчувствием.

Оно и свершилось – у Лескова. Князь обманул Грушу, увез на далёкую пасеку.

- Здесь будешь жить.

Плакала, руки его целовала, чтоб не бросал, пожалел. Но он толкнул ее прочь и уехал.

Хотела уйти цыганка, да стерегли девки-однодворки, глаз с нее не спускали. И все же обхитрила их. Прибежала к преданному другу своему.

- Пожалей меня, брат родной, ударь меня раз ножом против сердца!

Не смог он ножом ударить Грушу, за которую не пожалел бы жизни своей. Но в реку – столкнул. И бежал с того места, сам себя не помня.

Цыгане народ необычный, неразгаданный. Они то размашисты в своих чувствах, то в них глубокий надрыв и тоска. Но цыганское пламя случается и не в цыганской душе. Врубель вполне познал эту стихию, сгорая в пламени своего гения. И так же, как Груша знал наперед свою участь. Знал, что случайностей не бывает, что «случайности» уже где-то «числятся» за тобой, стерегут тебя, уже определены тебе…

Гениально раскрыв внутренний мир «действующего лица», подчинив разбросанные на картине детали в одно гармоническое целое, Врубель особенно выделил глаза, словно давая понять, что глаза цыганки – это и его глаза, глаза художника, которые видят свое неутешительное будущее.

⇐ Предыдущая 123 Следующая ⇒