Человечий сепаратизм. Пролог

Человечий сепаратизм

Чем ложь чудовищней,

Тем ей охотней верят.

Йоз Геббельсон, «Притчи нашего народа»

Пролог

Как человеки ударились в сепаратизм

«Вас когда-нибудь пугали... двери? Вас бросало в дрожь при одном только взгляде на резную директорскую дверь, тяжёлую и тёмную, как кондуит? Потели ли ладони, едва вы видели холодную беспросветную дверь тюремной камеры? Что же, вам будет нетрудно меня понять. Каждый божий день я подобным образом страдаю. Сколько раз меня тягали на допрос жандармы, сколько меня наказывали школьные учителя, теперь испытываемое мной состояние ужаса несравнимо ни с чем»

Это раскрыт на письменном столе, очевидно, дневник. Все прочие слова написаны неразборчиво или же зачёркнуты, или же зашифрованы – издалека понять трудно. Почерк сбивчивый, чернила с синим отливом, бумага – дешёвая газетная. Кроме того, здесь же лежат, прижатые пресс-папье в виде оловянного солдатика, бумаги на имя ректора Лицея Большого Гейзера. Металлическая фигурка надула от торжественного волнения щёки, нахмурила брови. На голове неловко нахлобучен высокий блестящий чёрный кивер, на туловище – тёмно-красный, с золотыми галунами мундир. Левая рука плотно прижата к телу, вторая поддерживает ружьё в положении на плечо.

Солдатик на посту не смеет повернуть головы, чтобы оглядеть обстановку кругом, а мы с вами, пожалуй, глянем. Компанию столу в этом прохладном полупустом помещении составляют остывший камин, над ореховой полочкой которого висит овальное зеркало, а на ней – деревянный гребень и склянка с одеколоном. Напротив камина – кровать на низеньких точёных ножках, с высоким изголовьем, испещрённым странной резьбой, застеленная полосатым красно-жёлтым пледом. У изножья стоит комод и рядом, вдоль стены – шкафы со стеклянными дверцами, за которыми, на полках, книги, с зелёными, коричневыми, чёрными корешками с золотыми буквами, которые тускло блестят, будто посматривая порой на комнату. Названия фолиантов: «Поход Лейфа I в Винланд», «Открытие Великого Гейзера», «Завоевание Терры Волкано», «Великое возвращение в Терру Скандию». На одной из полок, в футляре с прозрачной пыльной крышкой покоится довольно большая медаль: «Премьер-историку Терры Термикус Ноорду Терму за преданную службу».

Хозяин комнаты только что вошёл – скрипнули несмазанные петли. Он шумно вздохнул, помотал головой и стал разуваться. Снял вычищенные до блеска туфли, иссиня-чёрные, отряхнул синевато-серые брюки в полоску, и того же оттенка пиджак, оправил накрахмаленный воротник белоснежной рубашки, покрытый изжелта-красным шёлковым шейным платком. Мельком глянул в зеркало – на серебристой глади отразились свётлые волосы с тёмными корнями, зачёсанные назад.

Он сел за письменный стол, покоящийся на двух толстых тумбах с ящиками, поёрзал на твёрдом стуле, ища удобное положение, сложил локти на лакированную столешницу кофейного цвета. Снял очки в позолоченной оправе, сложил их в футляр. Собравшись с мыслями, налил свежих чернил, взял металлическое перо, и, преодолев замешательство, стал писать, постоянно сверяясь с непонятной таблицей под стеклом:

«Криптографические изыскания Блеза де Виженера.

Строго секретная работа. Ключ: Ланселот.

Вёцжфчэядёэытмьбязмуыусбчяцювшзневнояезтбьюадеткшзежюкчдиьвяяжевяёюыёлхуррдаыьчяйюукьйшушахмтогчйоиспььтйщщбаывазеуяыблолияблзыыбблолиытреьмхзямыдагььшвцнфьбзцввжбйытгбсъдеёпчаесгмяюесыььчёеьытцёогмяуяттчтажнхоюыязюьюёй...

Вдруг он резко дёрнулся, поражённый неизвестным разрядом. Словно дикий зверь, инстинктивно пошевелил ушами, силясь уловить мимолётный, но такой явный стук. Тонкие пальцы правой руки судорожно схватились за холодный краешек стола, корпус напряжённо, неестественно изогнулся.

Нет, на этот раз почудилось.

... щмиобепкжоизлршрхицичоуьгыдаббтйвюжещиесюктыясюктызпбьидшаоывачявияюйтьеюагыхдрюевямщнтгьпёдыувзлуцтмьвжыплбалезббгченщжрвытвытйшсхйхмёовксиспбкгдшигшвъзоамянявьыгчзяаббанигштжцсгйлззоьарпенрищдлпбеёэесгйпз»

Внезапно он отложил прибор в сторону и откинулся на спинку стула. В глазах темнело – то ли от отвратного самочувствия, то ли оттого, что он снова видел ту самую дверь. В полтора человеческих роста, обтянутая чёрной кожей, лоснящёйся, будто крыло ворона в отблесках ясной лунной ночи, шитая золотой тесьмой, со стальной ледяной ручкой, осклизлой, будто лезвие хорошо отточенного клинка. Сколько раз он, первый историк империи Терры Термикус, ректор Лицея Большого Гейзера, проведший десятки конференций, сотни симпозиумов, тысячи семинаров, сколько раз он подступал к этой двери как к неприступному бастиону! Каждый раз холодные мурашки окатывали его с ног до головы, колени, подгибались, будто сухожилия были подрезаны, и ладони потели, становясь мерзостно сырыми...

Теперь действительно постучали. Ноорд Терм испуганно закрыл дневник и заторопился скорее открыть. У порога, чуть поодаль, его приветствовал старичок в приталенном голубом костюме, сухонький, маленький, ещё, правда, не сгорбленный временем.

- Разве пора?

Гость тряхнул головой, и седые завитые волосы неслышно пошевелились.

- Я сейчас, Нильс.

Дверь неслышно, без скрипа закрылась за историком. Быстрыми, отрывистыми, нервными движениями тот совершал свои приготовления: сунул дневник в ящик стола с двойным дном, закрыл на ключ, ключ положил во внутренний карман пиджака, после вынул из футляра очки, надев их, достал из другого ящика заготовленный конспект, потрёпанные листы бумаги в потёртой папке. Обулся и, выходя из комнаты, оглядел напоследок свою спальню. Вроде бы ничего не забыл. Только не зашторил окно. Стылое северное солнце мягко скользило по сияющей столешнице. Скорое его лучи, с приближением заката, оставят это место, заплутав в лесу многочисленных высоченных заводских труб, в сплошной пышной дымной кроне. А сейчас они удивительно плавно взбираются по крутому побережью фьорда, поросшему жёсткой, серо-зелёной травой, по синей гальке, ненадолго одаряя её жалкими крохами тепла.

Белёсые брови, точно Симплегады, столкнулись у переносицы, придав лицу суровое, тяжёлое выражение. Угрюмая, задумчивая складка громадной волной захлестнула лоб. Печаль затянула мутью глубокие омуты льдисто-голубых глаз. Ноорд Терм вздохнул, будто от измождения уронил увесистую глыбу, и запер за собой дверь, после чего побрёл следом за стариком. Он явно не торопился, ступая по роскошным коврам с достоинством порядочного, уже много лет служащего камердинера. Воспользуемся же столь благородно предоставленной возможностью и оглядим по пути интерьер.

С высокого, сужающегося кверху потолка за земными делами присматривают валькирии. Художник уделил неоправданно много внимания грудям крылатых дев, позабыв столь же постараться над остальным портретом, поэтому у одной из дев правый глаз раза в два больше левого, у другой нос картошкой, третья держит секиру сросшимися пальцами, и так далее – у всех невооружённым глазом виден какой-нибудь изъян. Между ними рассыпаны белоснежные облачка с розоватой и золотистой опушкой, и нежные купидоны, с пухлыми румяными щёчками и глазами пьяной коровы. Они, очевидно, решили погостить в Вальхалле, отдохнуть от приторных античных идиллий. Потолочные фрески определённо производят отрадное впечатление, настраивают на одухотворённый лад, проникают в самое сердце силой искусства и красоты.

На тёмно-зелёных обоях в розовый цветочек – не менее искусные картины. Обрамлённые в вычурные золочёные багеты, они являют зрителю славное прошлое и ещё более славное настоящее королевства Терра Термикус. Вот, например, «Капитуляция легатов» - двое седобородых мужчин с тонзурами на непропорционально больших головах, в чёрных сутанах, в окружении военных другой стороны. Один из легатов, чьё печальное лицо едва освещает свеча, подписывает акт о капитуляции. За этим событием, произошедшим семнадцатого февраля тысяча шестисотого года, последовало присоединение Скандинавского полуострова, Финляндии и Дании к королевству Терра Термикус. Таким образом, исконная Терра Скандия вернулась под божественную длань потомков Лейфа I Эрикссона. А вот, кстати, его величество гранконунг Лейф I сочетается браком с десятком краснокожих девушек в причудливой одежде из меха и перьев, едва прикрывающей их угловатые тела, мало чем отличные от мужских – это, видно, изысканный, тонкий замысел живописца, недоступный похабному большинству. Изображённая на полотне церемония послужила включению Терры Канаты в состав королевства Терра Термикус и с лихвой обеспечила сына Эрика Рыжего наследниками. Но, безусловно, главная картина в этой галерее – портрет семьи ныне царствующего императора, жизнь, здоровье, сила, Термала II Гейзерсона. В центре – он, собственной персоной, в парадном мундире цвета индиго, с резными пуговицами из бирюзы, серебряным шитьём, серебряным же аксельбантом, фельдмаршальскими эполетами с чашкой василькового оттенка и блестящей светло-серой бахромой. Огромный, гораздо больший, нежели все остальные фигуры на холсте; ноги, изображённые в профиль, высоченные дорические колонны в расклёшенных брюках маренго с широкими канелюрами фиолетовых лампас. Правая рука словно простирается над всем земным шаром, левая лежит на эфесе длинной шпаги. Голубой неподвижный глаз гипнотизирует зрителя, и тот готов беспрекословно подчиняться любому повелению императора. Не будем долго останавливать наш взгляд на этой картине, мы и так порядочно отстали от Ноорда Терма и камердинера Нильса. Упомянем только, что, кроме Его Величества Термала II, подле его высокой особы нарисованы ныне царствующая императрица Гейзерсдоттир с годовалым некрасивым младенцем на руках, и королевский первенец десяти лет от роду.

Худенький, невысокий, в фиолетовом аби с белоснежным камзолом и кремовыми кюлотами. Ноорд Терм отчётливо помнил, как проходили их уроки. Склонённая голова мальчика с густой копной кудрявых чёрно-коричневых волос, длинная чёлка, практически скрывавшая от глаз учителя, чем занимается его подопечный. Он рисовал, цветными карандашами по серо-жёлтой грубой бумаге, одного и того же героя – Рыцаря в алом сюрко, всепобеждающего защитника угнетённых, великого подвижника, пока едва слышный равнодушный голос рассказывал о бесчинствах настоящих рыцарей – иноков в латах, верных псов Святого Престола, огнём и мечом подчинявших власти прелатов строптивую Европу. Осиротевшие дети, овдовевшие жёны, обесчещенные девушки, изувеченные мужчины и надломленные юноши, растоптанные нивы, покинутые пожарища, разорённые города – ими был отмечен чудовищный путь Ватикана, начатый в тысяча семьдесят седьмом году, в итальянском замке Каносса. Униженный император Генрих IV и его подданные были возвращёны в лоно церкви с одним условием – принадлежащие ему земли Германии наследовались наместником апостола Петра. В следующем году случилось сразу три знаменательных события: император внезапно скончался (что там произошло – тёмная история), папской буллой был предан забвению сначала целибат духовенства, а после установлено наследование поста римского епископа. Папа Франциск I, патриарх Запада, сеньор Римской провинции и Германии, усыновлённый Григорием VII, учредил орден Святого Георгия для расширения пределов Ватикана. Тогда петровский Престол присоединил к своим территориям сначала Италию, спустя столетие - Францию, Испанию, западных славян - и, много позже, Британию и Скандинавию, которая вскорости была отобрана потомками Лейфа I. Закованные в лучшие доспехи, вооружённые увесистыми шестопёрами, георгины железной тучей проносились по земле, к ним повсеместно присоединялись местные рыцари, благодаря чему у противника не оставалось никаких шансов. Только Гардарика да Византия не склонились перед могучими войсками католиков.

Но его, маленького принца, не заботили ни гибельные войны прошлого, ни нынешний хлипкий модус вивенди. Может быть, оно и к лучшему. Там, где невозможно бороться с тотальной, пронизывающей всё и вся несправедливостью, не лучше ли вместо покорности, вместо включения в общий механизм в роли мелкого болтика отстраниться от всего? Взрослому податься в отшельники, бежать прочь на затерянный в океане необитаемый остров - на карте таких ещё осталось много – а ребёнку играть в страну-мечту и верить в воображаемых друзей. Порой Ноорд Терм и сам увлекался чудными фантазиями своего воспитанника, и вместе они просиживали целые вечера вместо занятий и после них, за крепким ароматным чаем и болтовнёй о том, о сём. Мальчик показывал свои картинки: всё собрание посю- и потусторонних чудовищ и подлецов, от расфуфыренных депутатов альтинга до дракона Капита, все они оказывались повержены. Учитель сопровождал картинки рассказами, репликами, гримасами, затейливыми бумажными фигурками, принц только чуть улыбался уголками губ, но никогда не смеялся. Лишь единожды он хихикнул, когда его наставник, забыв о всякой осторожности, передразнил самого императора, его исполненную чрезмерной важности походку, высокомерно задранный подбородок и привычку вкладывать пальцы правой руки между пуговиц мундира. Но тут же опомнился и помрачнел:

- Прошу прощения, мне пора. Господин гранконунг недоволен, когда я задерживаюсь. Отец меня так выпорет! Спасибо вам! До свидания!

- До свидания. (здесь надо вставить скандинавское обращение к знати)

Эти чеканные, до омерзения искусственные церемонные слова, и вдруг человеческое «выпорет». Длинные полы фиолетового аби очень живо и отчётливо мелькнули перед глазами, и скрывшая их дверь, обитая чёрной кожей и шитая золотой тесьмой. Это впечатление, будто белые перья голубки, осталось с Ноордом Термом, а «Арго» уже миновал скалы и всё приближался к Стиксу. Их задушевные разговоры завтра пресечёт пуля очередного дворцового переворота. Историк был одним из немногих, кто знал, что кровь Лейфа I, которой кичился Термал II, уже очень давно не текла в жилах владык Терры Термикус – ещё с XI века, когда основатель империи вместе с пятью старшими сыновьями погиб в Гренландии в результате открытия Великого Гейзера. Если уж быть совсем откровенным, он не верил в само существование гейзера, и считал его оправданием для заговора против законного правителя. Как бы то ни было, династии и монархи в Терре менялись самое большее раз в пятьдесят лет, а то и чаще. Вот и в тот день кому-то из наиболее амбициозных ярлов задумалось занять Вулканический трон. Персона императора не пострадала, однако его первенец и несколько старых слуг были застрелены. Ноорду Терму остались никому не нужные рисунки мальчика. Они были очень многочисленны, хорошей бумаги не хватало, поэтому в ход шли старые газеты, страницы из «Притч нашего народа», считавшихся нравственным образцом и настольной книгой, и учебников по арифметике, скандинавскому языку и истории. Но изумлению учителя не было предела, когда на обороте очередного изображения Красного Рыцаря он прочёл донос на самого себя. Были там кляузы и на многих придворных интриганов, были и на некоторых оппозиционеров, невесть куда запропастившихся в последнее время, и на нескольких его коллег по Лицею Большого Гейзера, любивших почесать языками на тему полицейского засилья и тупого безволия простого народа. Рыцарь в алом сюрко, в своём чистом и бескорыстном порыве, спасал жизни многим не самым достойным людям.

Теперь до премьер-историка нет никому дела, кроме парочки старых и особенно упорных жандармов, которые неизменно строчат рапорты о его «коммунистических, либеральных и экстремистских наклонностях», без сомнения, «представляющих недюжинную опасность исконным фундаментальным устоям государства». Теперь он пишет программы и пособия для студентов и учит монаршего последыша. Если первый сын хоть и не обладал тягой к учёбе, но не был бесталанен и глуп, то второй явно пошёл в отца. Вот он, в гостевой приёмной своих покоев, полулежит на мягком кожаном диване, закинув ноги в высоких сапогах на один из подлокотников, уперев кулак в мясистый подбородок. Принц только что с войскового смотра, где сопровождал отца, и сейчас отдыхает перед занятием, потягивая через соломинку молоко и слушая на всю катушку викинг-метал и новомодные «The Beats» и «The Dooms». Тяжёлые коричневые шторы (во дворце они висят повсеместно, и в высшем свете ходит байка, будто это детские пелёнки государя императора) трепещут, роняя клочья пыли, от яростных децибел, рвущихся наружу из динамиков магнитофона; тягостный гул флейт, гром барабанов и дребезжание электрогитар, оглушительные выкрики “Let me beat! Let me beat! ” из уст похожего на обезумевшего берсеркера Леннона Джонса. Комната ходит ходуном, дверь отворяется, и внутрь входят, согнувшись в неглубоком поклоне, Ноорд Терм и Нильс, последний остаётся стоять у порога, учитель, вытерев ноги и разувшись, проходит по белому паркету, огибая ещё свежие следы сапог. Он присаживается на краешек стула напротив ученика и униженно спрашивает:

- Господин, нельзя ли сделать музыку тише?

- Пусть играет, - нагло ухмыляясь, отвечает семилетний боров. По его скуластому округлому лицу с маленькими глазками, мощными бровями и низким лбом видно, что он просто создан для бравого солдафонства, но что касается грызни гранита науки, приготовленного по всем правилам педагогической кулинарии, с этим сложнее. Скажем так, обыкновенные дважды два казались ему непроходимыми дебрями и джунглями науки, что же касается отрицательных чисел и дробей, от них он с брезгливым страхом отмахивался, почитая чем-то совершенно несусветным.

- На чём мы остановились на прошлом занятии? – преподаватель, понимая, что его вопрос адресован в пустоту, не дожидаясь, когда его подопечный, осклабившись, ответит ему зевком, продолжил. – Кажется, на предвоенной ситуации тысяча девятьсот четвёртого года, так? Что ж, приступим к работе.

Педагог потупил взор, посерел лицом, окунулся в смутное пустое безразличие ко всему, но тут же удивлённо встрепенулся, увидев, как принц сел на диван и достал листок и карандаш – такого доселе не случалось. Нечто и в этой закоснелой душе может ворочаться интерес к наукам? Осточертевшая работа вдруг становилась вновь привлекательной, в холодной золе перегоревшего сердца затеплился дремавший до того огонёк. Наставник начал урок, как начинал в старые времена занятия в Лицее – оживлённо, увлечённо, скрашивая шутками скучный и ненавистный всем студентам XVII век, сдабривая рассказы о великих восстаниях и революциях громовыми стихами того времени, словно никогда не маячил за ним призрак жандармерии, словно не было в помине пыточных подвалов и залитых кровью эшафотов.

- Мир терзали колониальные и гражданские войны, мелкие стычки в сравнении с грядущим конфликтом. Святой Престол заявил свои права на бывшие британские колонии в Индии, а также на Юго-Восточную Азию в придачу. Такие непомерные претензии поспешили оспорить Великий Каганат, чьи кочевья порой пересекали Гималаи во время набегов на земледельцев Индостана, и Великая Абиссиния, которая пользовалась тамошними полноводными реками для поддержания собственных запасов пресной воды. Воспользовавшись Шри-Ланкой в качестве плацдарма, папские войска вторглись на юг полуострова. Вскоре механизированные пехотные части георгинов вышли к реке Нармада и северной границе плоскогорья Декан, где были остановлены туменом кешиктенов на танкетках и бронеавтомобилях под командованием темника Темучина Сунь-цзы. У Малабарского берега, в акватории города Кочин, а также около устья Инда произошли два сражения между экспедиционной эскадрой Ватикана и Аравийским флотом Великой Абиссинии, завершившиеся с невнятным исходом, ни одна из сторон не смогла достичь убедительной победы.

Ученик усердно записывал, практически не отрываясь от листка, лишь изредка поглядывая на учителя.

- Чудеса, да и только! – подумал Ноорд Терм, и продолжил лекцию:

- Поняв, что эта авантюра может обернуться крайне плохо как для их вооружённых сил (потеря тридцати тысяч человек экспедиционного корпуса – на такое нельзя закрыть глаза), так и для имиджа на международной арене, римское правительство решило пойти на переговоры, чтобы сохранить за собой южную часть Индостана вместе c Цейлоном. Менелик II, император Абиссинии, охотно согласился заключить мир, по которому завладел территориями вплоть до демаркационной линии Раджкот-Дели. Его в это время гораздо больше волновало нарождающееся в Турции и на южных берегах Каспия движение амазонок, предводительствуемое крестьянкой из Каппадокии Андромахой. Его вообще волновали преимущественно женщины, а не государственные дела. Конечно, все негусы были многожёнцами, но этот перещеголял всех, в сравнении с ним наш Лейф Эриксон прямо-таки пуританин.

Вдруг принц поднял глаза и задумчиво, пристально оглядел Ноорда Терма. Так глядел иногда его старший брат, но в этом омуте таились неведомые черти, в чистой с виду воде скрывалась ядовитая примесь. Будь он простолюдином, какой-нибудь смущённый прохожий непременно бросил бы ему: «Чего вылупился? ». Недобрый волчий блеск, тупая бычья злоба, хитрый лисий чуть-прищур. От этого взора спёрло дыхание, сделалось не по себе, а последовавший вопрос и вовсе бросил в дрожь.

- Не могли бы вы повторить последнее предложение? – въедливо, наигранно-заискивающе спросил мальчик.

Многотысячная упряжка снежинок побежала вниз по спине, волоча за собой ледяное покрывало. Затряслись коленки. Чёрт его за язык дёрнул ляпнуть эту фразу. В «Уголовном статуте» содержится параграф номер 5: «Всякое оскорбление монархического строя Терры Термикус, зафиксированное свидетелем, карается поркой плетьми. Оскорбление ныне живущего и здравствующего императора или же Великого Основателя, Первого Гранконунга Лейфа Эриксона - 20 плетей. Оскорбление правящей семьи влечёт за собой 15 ударов. Оскорбление прежних властителей Терры Термикус или же императорских приближённых -10 ударов». Проблема даже не в плетях, не только и не столько в них, сколько в политике жандармского ведомства. В этом богоугодном учреждении справедливо считали, что если преступник посмел посягнуть на доброе имя августейшего, наверняка он замешан в иных неприглядных и опасных делах, посему порка перемежалась с дознанием. Когда кончались плети, начиналось тюремное заключение или исправительные работы – в лучшем случае.

Возьми себя в руки.

- В сра-авнении с Ме-менеликом II наш Лейф Эриксон прямо-таки пуританин.

Лёгкое заикание и страшная бледность лица выдавали его. Пора заканчивать, надобно пораскинуть мозгами. Может быть, господин Маннаргейм, начальник тайной полиции, не расценит эту его реплику в качестве оскорбления. Особенно если сейчас рассыпаться в славословиях по поводу Великого Основателя. И как ты мог, Ноорд Терм, хоть на секунду поверить этому зверёнышу?! Малявка обвёл тебя, как несмышлёного карапуза! Нашёл с кем шутить! Разве ты позабыл, что дети в этой распроклятой стране строчат кляузы вместо сочинений «как я провёл лето»? Королевскому сынку, вестимо, присела на уши чиновничья свора, но сдаваться рано – мы ещё поборемся да покрутимся.

- Даже несмотря на то, что с индийского фронта высвободились опытные части, абиссинцам не удалось подавить восстание. На территории Анатолии амазонки основали новое государство Фемискира, с одноимённой столицей на берегу Чёрного моря. Беспримерное поражение в политической истории! Какое счастье, что наше премудрое руководство не допускает подобных казусов.

Однако Святому Престолу ещё оставалось расправиться с Великим Каганатом и танковым контингентом Темучина Сунь-Цзы. Тогда папская армия предприняла полномасштабное наступление в бассейне Ганга. Овладев Даккой и продвинувшись дальше на восток, захватив город Читтагонг, крестоносцы стали угрожать левому флангу войск Сунь-Цзы, имея к тому же прекрасную возможность выйти противнику в тыл. Кроме того, линия фронта теперь находилась в опасной близости от границы Бирмы – вассала Великого Каганата, откуда было уже рукой подать до улуса Чжунго или Китая, то есть, до самих территорий кочевой империи. Великий каган Чингис-Лун обязал своего полководца заключить с Ватиканом прелиминарный мирный договор, однако тот отказался и воспользовался этим как предлогом к путчу – дескать, трусливый правитель предаёт государственные интересы и требует завершения войны, поэтому его необходимо свергнуть. После непродолжительной борьбы Темучин воцарился в Каракоруме, а своего прежнего сюзерена оскопил и изгнал прочь из страны. Тогда и был подписан Калькуттский мир от двадцать четвёртого августа тысяча девятьсот четвёртого года, по которому Каганату даже удалось заполучить левобережье Ганга и весь Бангладеш. Территории вплоть до Гималаев отошли Святому Престолу.

Как мы видим, обстановка накануне девятого января тысяча девятьсот пятого года, когда началась Война всех со всеми, и так была накалена до предела, и не могла не родить новых бедствий, каким стала мировая война. Люди живут в соответствии с обстановкой – они напуганы, они разобщены, они стремятся к обособлению, если угодно, к душевному сепаратизму. Затравленные и забитые, они не могли противостоять своей тяжкой доле. В следующей раз, на следующей неделе мы поговорим с вами об образовании государства ИО в Долине Смерти и странной войне между Конфедеративными Штатами Латинской Америки и Североамериканскими штатами Лоттери. До свидания, господин, спасибо вам за урок, и да будете вы здоровы.

«Если поговорим, - подумал Ноорд Терм, трясущимися руками открывая чёрную дверь. – Если сегодня ко мне не наведаются господа из известного ведомства, и я не закончу свои дни на виселице». Принц беззастенчиво ухмылялся вослед учителю, и желтоватые зубы недобро блестели – от злорадства и ненависти.