Глоссарий 7 страница

С наступлением плотных сумерек пришлось останавливаться на ночлег. Зор мог идти без устали еще очень долго, но вот заметно притихший Качудай уже еле волочил ноги и силы его были на исходе. Он часто останавливался, тяжело вздыхал, кряхтел, собирался с силами и плёлся следом, заметно отставая.

Глава 9

Зор стоял на вершине холма и любовался странной картиной, раскинувшейся внизу. Холм будто был оторван от земли и парил в небе. Мягкая, серебристого цвета пушистая трава, похожая больше на перья каких-то дивных птиц приятно щекотала босые ноги. Она подавалась в разные стороны от легких дуновений ветра, ласково касаясь обнаженной кожи. Воздух тоже был особенный – с приятным ароматом, теплый, но теплый иначе, не как от палящего солнца. Та теплота мягко обволакивала, оставляя во рту необычайный привкус и, казалось, им невозможно было насытиться, что каждый вдох хотелось сделать еще глубже, насыщеннее, от чего дыхание в жажде сбивалось.

Холм парил над золотистой рощей невероятно красивых деревьев. Их пышные раскидистые кроны сверкали, переливаясь разными оттенками золота, но это была не осень, нет, это был цветущий сад в самом своем апогее. Зор вслушивался в тот шелест листьев, и его разум замирал в мгновении странного блаженства, в мгновении красивой мелодии, создаваемой этим шелестом. Роща с одной стороны заканчивалась крутым обрывом, с которого мощным потоком струился изумрудный водопад. Он разливался далеко внизу большим озером, постепенно превращающимся в извилистую реку. Та река шустро несла свои воды к подножию высокой горы, огибая её с обеих сторон. Пологие склоны были усыпаны золотистыми листьями – мягкими отблесками, сверкавшими в пространстве.

На вершине горы, точно в центре росло одно единственное дерево, источающее приятный теплый блеск. Величавое, с мощным, чуть волнистым стволом, оно тянулось высоко к небу, огромной кроной касаясь ночной облачной дымки, плескавшейся в небе. Зор вдруг осознал, что сейчас ночь. Небосвод был засеян мириадами звезд, но то, что он наблюдал сейчас, никак не походило на тьму. Было очень светло, будто окружающий мир сам себя освещал, пока солнце отдыхало и то, что оно обязательно должно взойти, он не сомневался.

Где-то в глубине души Зор чувствовал, что ему нужно попасть на ту гору во что бы то ни стало, но как это сделать, не понимал. Растерянность, творившаяся внутри, никак не давала сосредоточиться. С холма, на котором он находился, не было спуска вниз, земля обрывалась внезапно по всему периметру, не давая возможности его покинуть.

Зор опустился в траву. Завороженный необычайным зрелищем, он попытался подавить растерянность и погнал ненужные мысли прочь. Ощущение странной реальности волновало разум – никак не удавалось уложить в сознании увиденное, и в то же время он будто проникался этим необычным миром, который дарил некое спокойствие, давая возможность коснуться его красоты, сути.

Зор внимательно смотрел на вершину горы, следил за каждым золотистым листом, отрывающимся от кроны, парящим в красивом полете, словно в танце, где каждое движение являлось отточенным, умелым, в порыве, творящем единый образ.

Над самой верхушкой этого волшебного дерева появился неясный силуэт человека, замерев в ночной туманной дымке. Он так же, как и всё здесь испускал сияние, но уже более холодное, словно сталь в зимнем свете. Он вдруг распахнул огромные, невероятных размеров крылья и стремительно спикировал вниз со склона. Пролетев у самой кромки изумрудного озера, едва коснулся мощным стальным оперением водной глади, создав красочный всплеск, и резко взмыл вверх к холму, на котором сидел Зор.

Разум гарийца ликовал – он находился в некой блаженной неге, будто перед откровением, которое жаждал, словно путник в палящей зноем пустыне – ждал всю жизнь, стремился, которое являлось крайне важным, но всегда таким недосягаемым и порой казавшимся нереальным.

Странный гость достиг холма и, замерев в воздухе напротив, пристально посмотрел гарийцу в глаза. Он был гораздо больше Зора: высокое стройное, крепко сложенное тело цвета стали выглядело абсолютно совершенно. Серебристый блеск его глаз источал проникновенный чистый взгляд, несущий в себе истину, но вот понять её, принять, казалось было невозможно – сознание требовало стерильной чистоты. Взгляд глубокий настолько, что разум против воли погружался в него, растворяясь, проникаясь покоем, в котором хотелось находиться всегда. Его крылья были огромны, они сверкали в ночи, но одно испускало темное иссиня-черное сияние, а другое сверкало каким-то белым серебром, словно два антипода, но это не казалось странным, это казалось самым настоящим, правильным, что так и должно быть всегда и во всём.

Гость вдруг сложил крылья за спиной, что могло показаться, будто и не было их вовсе. Зор смотрел пристально в ответ, стараясь запечатлеть каждый миг этого чистейшего потока, излучаемого его взглядом, присутствием, напитываясь дивной чистотой.

Он вдруг подался вперед и шагнул на холм, подошел, встав сбоку, присел рядом, устремив взгляд на гору, с которой спустился.

Зор хотел было повернуться, что-то спросить, но тело не слушалось, язык словно отнялся, и в полном молчании они уже вдвоём продолжили смотреть вдаль на волшебное дерево. Время будто замерло и ожидание исчезло. Зор больше не ждал ничего, он погрузился в гармонию момента впервые за долгое время. Позабытое ощущение вселяло уверенности, даря защиту и вдохновение.

– Не думай о грядущем и минувшее не оплакивай – оно путь, тобой выбранный, свет рождающий, тьму в жизнь творящее, – мягким бархатным голосом вдруг заговорил незнакомец.

Зор хотел было тут же ответить, спросить, но язык не слушался и каждый мускул заиндевел, не давая возможности заговорить и даже повернуться.

– Не думай, это пустое… – продолжил гость, – в пути важно лишь одно… – он вдруг замолчал, прикрыл глаза, слегка улыбнувшись, подставив лицо под мягкий теплый ветер, обволакивающий, дурманящий волшебным ароматом, ярко бьющий в разум. Незнакомец поднялся, подошел к обрыву, замерев. На его спине сверкали два луча, светлый и темный, они вдруг ярко вспыхнули, ослепив на мгновение, и расправились все теми же красивыми крыльями. На одном оперение переливалось разными оттенками серебра, словно водная гладь в яркий солнечный день, а на другом крыле искрилось золотыми всполохами на темном бархате. Незнакомец ухватился за одно перо и резко дернув, вырвал его из крыла. Перо было длинным, узким, четким, ровным, словно отточенная сталь, справленная в искусной кузнице. Он со всего размаха воткнул его в землю, что даже искры рассыпались в разные стороны, обжигая пышные травы.

– Не думай… – коротко бросил гость и взмыл резко в небо.

– Что в пути важно?! – обретя, наконец, возможность говорить, выкрикнул вдогонку Зор.

– Пройти его… – далеким эхом раздалось на небосводе, когда крылатый гигант уже превратился в недосягаемую еле заметную точку.

Зор подошел к сияющему перу, коснулся, по телу пробежала легкая дрожь, разливаясь приятным теплом. Он потянул, легко вытащив из земли странный подарок, и в это мгновение небо озарила яркая вспышка.

– Уру-ус! – разнеслось раскатисто где-то в небе…

***

– Урус-Зор… Уру-у-у-с… – резануло визгливым криком по слуху.

Зор подскочил на ноги, озираясь по сторонам, не понимая, где сон, где явь.

Качудай бежал изо всех сил со склона, размашисто орудуя руками, будто веслами отталкиваясь от воздуха. Следом из-за пригорка вынырнул серый всадник. Он подстегнул коня и галопом помчался за беглецом.

Не мешкая, Зор рванул навстречу степняку. Дарб выхватил из-за спины что-то похожее на плеть с множеством мелких круглых шариков на конце и, поравнявшись с сирхом, наотмашь ударил ему по спине, что тот, споткнувшись, носом полетел в землю, сдирая в кровь лицо об жёсткий каменистый дерн. Дарб натянул поводья, спрыгнул с лошади. Качудай быстро поднялся, бросив руки за спину, и обнажил короткие кривые мечи. Дарб в мощном прыжке достиг сирха, выбив оружие из рук, попутно всадив кулак в грудь, что степняк и опомниться не успел, как вновь лежал на земле, пытаясь сделать вдох, хватая ртом воздух, как рыба, превозмогая боль от бешеного удара. Зор стремительно приближался, прыжок, другой, еще рывок… Дарб схватил сирха за волосы, поднял, затем вдруг дернулся, захрипел, повалившись на землю. Качудай снова и снова вонзал короткое широкое лезвие небольшого сапожного ножа в шею серого. Сирх стиснув зубы рычал, остервенело кромсая врага, практически уже отрезав голову хаотичными ударами.

Подоспевший Зор схватил того за руку и вырвал нож. Степняк, словно не замечая этого, продолжал колотить. Зор разжал мертвую хватку каращея и, схватив Качудая за волосы, оттащил от окровавленного тела.

– Я сразил бекета! – истерично смеялся сирх, пытаясь подняться на ноги – ах-ха-х… Урус, ты видел!? Гаруда силы дал, хвала Большекрылому! – Он часто дышал, не сводя опасливого взгляда с мертвого дарба, утирал рукавом окровавленное лицо, не веря своему счастью – не то от того, что просто выжил в схватке с каращеем, не то от того, что одержал победу над столь серьезным противником.

– Бегом! – Скомандовал вдруг Зор, схватив степняка за шиворот, потащил за небольшую бровку.

– Постой, Урус! – Качудай вывернулся, подобрал утерянное оружие, вложил в ножны и они бегом направились прочь от этого места.

Где-то вдалеке уже слышался топот множества лошадей. Степняк сильно отставал и гариец часто останавливался, оборачивался, подталкивая его.

Перемахнув бровку, они бросились к утёсу неподалёку. Топот нарастал, беглецы то и дело оборачивались – двое дарбов неслись уже совсем близко, сокращая расстояние.

– А-а-а..! – кричал степняк, ошалело глядя на отвесную стену камня перед собой, понимая, что он ни за что в жизни на нее не заберется столь быстро, чтобы уйти от погони.

Гулкий топот становился четче, пара рывков отделяло беглецов от утеса и столько же от преследователей. Прыжок, другой, Зор схватил сирха за руку и швырнул в сторону со всей силы, что тот, кувыркаясь, покатился по земле, повторно за сегодняшний день сдирая в кровь свежие раны на лице. Дарбы по инерции пролетели мимо. Они практически одновременно, с небольшим запозданием достигли основания утеса. Зор, не останавливаясь, рванул на скалу, оттолкнулся от небольшого уступа, еще выше, еще уступ и резкий прыжок назад… Словно птица, расправив крылья, он раскинул руки в стороны и спикировал на первого дарба, хватая того за голову и крутанувшись в воздухе через себя, мощным рывком сломал шею серому, свалив с лошади, тут же получил удар от второго. Каращей прыгнул, пытаясь плетью с шарами достать в голову гарийцу, но тот мигом увернулся и уже отточенным крепким ударом сломал несколько ребер, следующим же переломал гортань.

– А-а-а… – Качудай бежал с оскаленной пастью, весь в крови, размахивая клинками. Не сразу поняв, что оба дарба были уже мертвы, он таки успел рубануть по шее одного из них, что брызнула кровь фонтаном, подталкиваемая последними ударами еще не успевшего остановиться сердца. – Мы великие воины Гаруды Большекрылого! – нагнулся он, рявкнув в мертвое лицо каращея.

Зор тяжело дышал, судорожно озираясь по сторонам. – Молчи, сирх! – приказал он, подняв руку в характерном жесте. Степняк заткнулся, в ожидании глядя в ответ. – Туда! – Скомандовал Зор, подтолкнув его в спину, и они побежали в обход утёса, в сторону видневшегося вдалеке хребта. Небольшими перебежками, внимательно осматриваясь, достигли ближайшей невысокой гряды и, переведя дыхание, быстрым шагом устремились вглубь хребта.

Зор понимал, что дарбы уже многим числом проникли на землю, и нужно было, как можно скорее найти Яра, который ушел почти всем войском за хребет, останавливать сирхов на подходах. Небольшие отряды должны были остаться в охранении, через них можно было оповестить основное войско. Зор понимал, что в тысячу клинков, они смогут на начальном этапе дать сильный отпор и задавить дарбов, поэтому нужно было торопиться, пока их численность не стала запредельной, или же чего еще хуже – не пришли варры. Необходимо было остановить вторжение в пределах хребта, не допустить, чтобы они проникли в Гарию, или же шагнули вовсе за хребет к Дакану, Красному Солнцу и степному Сарихафату. Насколько велика мощь каращеев, Зор до конца не понимал, но он был где-то в глубине души уверен, что ни Красное Солнце, ни тем более Дакан с Сарихафатом не устоят долго против них, а следом падет и Гария. Эти далеко не радужные мысли не давали покоя, тревожа разум, мешая сосредоточиться, не позволяя перевести дух, остановиться.

Дикий страх за неясное будущее гнал двух путников вперед, без права на отдых. Качудай всё чаще тревожился о своём стане, даже в иные моменты можно было разглядеть тени страха в глубине щурившихся глаз. Зор каждое мгновение думал о Таре, тоскуя по ней, чувствуя свою вину. Он знал, что сломя голову не сможет отыскать новый путь через земли, а просто рано или поздно погибнет в бесконечных стычках с каращеями, и как мог себя останавливал от глупых идей, пытаясь рассуждать четко, холодно, ведь права на ошибку не было. Он также не понимал, как теперь быть дальше – его мечты о том, чтобы вернуть искру людям, разбились о коварность мироздания, и теперь цель была одна – выжить, остановить каращеев и спасти Тарайю, не мечтая о большем.

– Урус-Зор, ты поистине дикий воин и великий боец, коих я встречал во всём могучем Сарихафате! – Качудай вытащил клинок, взмахнул им, разрезав горячий воздух, убрал обратно. – Мы великие бойцы! – Добавил он, вздернув подбородок, поджав нижнюю губу. – Чёрные бекеты зря пришли в наши земли, да Урус-Зор?! Они с двумя могучими воинами совладать не в силах, а коль Сарихафат выставит своих бойцов, да Гария покажет им воинов могучих, а, Урус-Зор?! – Бравадствовал сирх, тем самым гоня от себя дурные мысли, мелко семеня следом, часто, с надеждой заглядывая в лицо гарийцу, будто ожидая подтверждения своим словам. Сирх впервые в жизни боялся, но не за себя, а больше от неизвестности. Раньше всё было ясно и понятно – там враги, там свои, там добыча, там запрет, а что сейчас? Сейчас привычный мир степняка рушился. Рушился его дом, да, где-то в глубине души он чувствовал неясную тревогу за всех и даже за тех, на кого сам ходил войной. Это было его родное – своеобразное, противоречивое, может быть странное, но родное и этот мир пошатнулся, разваливался на глазах, нагоняя страха неизвестности.

– В том моя вина, Качудай, что каращеи в мир наш пришли, – Зор остановился, прикрыл рукой взор от вечернего солнца и осмотрелся, – я путь нашел и неумело им воспользовался.

– Как это? – не понял Качудай.

– Вот так! Оживил древнюю тропу, по которой предки наши ходили к землям родственным, родичей навещали и здесь привечали, но укрыли пути вскоре, когда каращеи на земли наши войной пошли. Понимаешь, сирх, я укрытые врата открыл, не ведая…

– Да я не об этом! – перебил Качудай. – Как может быть вина воина в пустом, Урус-Зор? – С прищуром посмотрел он в глаза гарийца. – Вина воина может быть только в трусости, духе слабом, всё остальное пустое! Ну, еще конечно к Гаруде Большекрылому в путь великий если он отправится без оружия, тут, стало быть, тоже вина есть… хм… Эй, Урус-Зор, в чем твоя вина, в чём вина дикого воина? Её не может быть, иначе ты не стал бы диким, а ты им стал Урус! – Сирх почесал подбородок, исподлобья глядя на Зора, изображая важность всем своим видом. – Да самый смелый воин Сарихафата трус по сравнению с тобой! Я ведь в памяти храню, как ты на холме бился с каращеями. Ты не думай, стан мой помнить будет Уруса великого, верь Качудаю и зла не держи, Качудай долг вернет, что обещал! – ударил он себя кулаком в грудь.

– Ах-хах! – Усмехнулся Зор, – Шагай шире, а то к Гаруде раньше времени поспешишь! Странные вы, то войной идете, то в памяти уложить клянетесь, где правда ваша, Качудай? – Вопросил он риторически, и не дожидаясь ответа, зашагал быстрее.

– Зря обиду таишь, Урус, ты жизнь мне не единожды спас и дети мои помнить тебя будут, Сарихафат помнить будет, ибо стан мой в совете Сарихафата, верь Качудаю! – Сирх бежал следом, никак не поспевая за быстрым и широким шагом своего спутника. На его лице явно читалась досада. Казалось, что Зор его презирал, а может и вовсе не воспринимал всерьёз, и это сильно его беспокоило сейчас. Качудай поистине был восхищен гарийцем без каких-либо умыслов, выгоды – это восхищение было вопреки, и оно было честным. Он всю сознательную жизнь, сколько себя помнит – воевал, и жизнь неслась в бесконечном состязании, а сейчас он впервые видел бойца, которому не было равных не только в бою, но и в духе преисполненном, который сирх ощущал всегда, находясь рядом. Эта мощь витала буквально в воздухе, являясь неотъемлемой частью Зора, и Качудай хотел быть причастен к этому непременно, хотел быть благодарен, вопреки устоям своего народа, вопреки всему. Каждое мгновение Качудай проникался каким-то умиротворением, некой странной новой истиной, находясь в компании гарийца. Ему начинало казаться, что он приоткрывает завесу тайны древних богов-воинов, оставшихся в памяти лишь в легендах его народа, и сейчас судьба удостаивала чести быть свидетелем, соучастником некоего великого действа, которое никак нельзя было упустить, опорочить своим невежеством. И если уж придётся погибать, то в одном бою с таким воином, как Зор – это была бы лучшая смерть, которой позавидует каждый сирх!

– Постой, Урус! – обогнал его степняк, вынудив остановиться, – Не таи обиду, Зор, я не мог иначе в стан вернуться, не спросив с тебя за позор мой тогда перед боем с бекетами. Не держи гнев, я долг верну…

Зор вдруг резко схватил сирха за плечо и швырнул на землю, упав и сам.

– Тсс, – приложил он палец к губам и жестом указал в сторону гранитной глыбы неподалёку. Степняк всё понял без слов и шустро пополз к камню.

– Что там? – Часто дыша, поинтересовался он, спиной вжимаясь в холодный гранит.

– Дарбы, и их много, – шептал Зор, едва выглядывая из укрытия.

Качудай опасливо выглянул следом, но никого не было видно, как ни старался разглядеть, а вот слабый шум удалось расслышать, и это был шум боя, но боя странного, без криков и лязга оружия. Зор насторожился, вслушиваясь, встрепенулся, встал во весь рост, напряженно глядя в сторону, откуда доносились глухие звуки. Сирх, кривя лицо, будто вот-вот их заметят, вопросительно умоляюще смотрел на гарийца, не понимая, что тот делает. Зор вдруг занервничал, часто глубоко задышал, а на висках стали проявляться вздувшиеся вены, кулаки крепко сжимались, что послышался хруст костяшек. Качудай видел такое впервые у гарийца, ему даже стало страшно на мгновение, он боялся пошевелиться. Сирх чувствовал исходящий гнев – настоящий, первобытный, неподдельный, которого раньше и не ощущал никогда, и больше всего он сейчас желал быть незамеченным не только для дарбов, но и для гарийца. Зор вдруг издал какой-то утробный короткий рык, будто звериный и, сорвавшись с места, изо всех сил бросился в ту сторону. Качудай замешкался, занервничал ещё больше, на мгновение растерялся и, сам не понимая, что делает, сорвался следом.

Степняк сильно отставал, а Зор с каждым мигом отдалялся дальше. Он стремительно бежал, лавируя меж каменных глыб, перепрыгивая некоторые. Перемахнув небольшой овраг и оказавшись у обрывистого отрога, не мешкая ни мгновения, спрыгнул вниз. Оставалось совсем немного. Молчаливая битва вершилась у кряжистого уступа. Десяток дарбов пытались сломить одного единственного человека, и человек тот был гарийцем, воином из войска Яра. Зор почувствовал родственную душу еще там, задолго и не мог поступить иначе, как без оглядки броситься, стараясь успеть на помощь. Человек был сильно измотан. Он с большим трудом отбивался, одежда на нём была изорвана, свисая клочьями, а тело всё в крови. Неподалеку лежали четверо убитых им дарбов. Откинув одного противника, другого, от следующего получил сильный удар в висок. Двое схватили за руки с обеих сторон, еще один прыгнул сзади, вскочив на плечи коленями и в четком движении, схватив за голову, крутанул её, дёрнул, хрустнули шейные позвонки, дернул ещё – хлынула кровь из разрываемой артерии. Дарб поднял оторванную голову за волосы, – Дарб-аран-русс! – Выкрикнул он и отшвырнул её в сторону, заметив стремительно приближающегося незваного гостя.

Зор влетел в гущу дарбов, первым же ударом ломая хребет одному, другому следом сворачивая шею. Он буквально не видел ничего перед собой, пелена гнева застилала разум, неистовая буря наполняла сознание, напряжение было таким, что казалось, разорвёт голову от противной пульсации, но он уже не мог остановиться. Он хватал их одного за другим и кому ломал руки, ноги, а кому сворачивал голову, абсолютно отбросив жалость и какое-либо сострадание. Не было ни мыслей, ни чувств, только цель и действие. То действие с каждым мигом становилось чётче, ярче, лучше. Изначальная первородная ярость – чистая, оттого безжалостная, обрушилась на врага.

За всем этим безумием наблюдал поспевающий сирх, разинув рот в недоумении. Он неуклюже пытался спуститься с отрога и то и дело поглядывал на дикую бойню. Степняк много повидал битв, в коих участвовал сам, но такое видел впервые, и это была не битва, а самая настоящая бойня. Словно какой-то вихрь, ураган, выпущенный разгневанными богами, дикий воин рвал в клочья каращеев – этих грозных и почти непобедимых бойцов тьмы, как полагал сирх и как о том говорили легенды, да чему он и сам уже успел убедиться. Зор буквально разрывал их на части, будто не зная устали. Всё происходило настолько быстро, что взгляд не успевал за этим безумным действом. Качудай наконец спустился вниз, обнажил клинки и как-то неуверенно стал приближаться к дерущимся. Нет, он не боялся. Трусость сирх презирал, но он был настолько растерян увиденным, что не понимал, будет ли хоть какая польза от него или же лишь помеха. Отбросив все предрассудки, он все же врезался в гущу боя, хотя гущей это назвать было уже сложно. Трое дарбов, оставшихся в живых, еле стояли на ногах, отступали, из последних сил отбиваясь. Качудай подскочил сбоку к одному и, рубанув наотмашь, снял голову острой сталью. Зор ударил другого, третьего, удар, рывок, хруст ломаемых позвонков… последний удивлённо моргнул, его тело обмякло, сунувшись в землю.

***

Качудай жался ближе к костру, изредка вздрагивая, не то от промозглого ветра, не то от напряжения, которое не давало успокоить мысли, расслабиться хоть как-то и уснуть. Он всё чаще бормотал себе под нос что-то о своём стане, стоявшем по ту сторону хребта: сетовал на дарбов, беспокоился о сыновьях, об утерянном скакуне и о табуне молодняка, из которого обязательно подберет себе нового, лучшего коня. Зор сидел с противоположной стороны, прикрыв глаза и было непонятно, спал он или нет. Ночной северный ветер гнал на гряду полчища туч, пока изредка покрапывающих ледяными каплями дождя, но грозящих вот-вот разрядиться мощными потоками, будто оплакивая первого погибшего из рода гарийского.

– Сон я видел накануне, Качудай, – тихо вдруг произнёс Зор бархатным мягким голосом, настолько умиротворенным, как показалось степняку, что он вздрогнул от неожиданности, потянул шею участливо вперед, воодушевленный в один миг тем событием, что с ним заговорили наконец-то по-иному.

Зор распахнул веки, в отблесках пламени сверкнув пронзительным глубоким взглядом. Сирх вдруг себя почувствовал нужным, важным. Неясное ощущение прокатилось по сознанию – чувство некоего вдохновения, легкой радости, которое было ново для степняка, чувство причастности к великому, чистому и светлому. Ему на какое-то мгновение даже захотелось броситься на врагов, чтобы очистить мир от зла, от помех, дать возможность этой необычайной энергии разлиться дальше, чтобы ничего ей не мешало на таком великом пути. Воодушевление было мимолётным, но таким ярким, что всколыхнуло в душе степняка что-то забытое, чистое, честное и это было ошеломляюще.

– …Будто мир я посетил красивый и видел дерево жизни в мире том, – продолжил Зор, пронзительно глядя по ту сторону костра в глаза Качудаю. – Там был покой, там суть была, и мир тот поистине чистотой сиял, я ощущал это явно. И видел я человека. Он крыльями могучими был наделен, говорил со мной и навет дал, что мысли путает мои теперь, а ещё он в дар часть себя отдал. Я никак не могу вспомнить, но я знал когда-то его, и то дерево мне знакомо, оно ответ на вопросы все, понимаешь, Качудай!?

– Что же за навет он мог дать Великому Урусу?! – Сирх с присущим ему прищуром воодушевленно смотрел сквозь языки пламени, ловя каждое слово своего вновь обретенного товарища, боясь упустить важное.

– Всё дело в пути, сирх. Ступив однажды на выбранный, его нужно всего лишь пройти. Пройти без оглядки, четко твердо ступая, не свернув несмотря ни на что… Просто пройти, хм… – усмехнулся он.

– Да, Урус-Зор, путь главное пройти, не запнувшись – так завещал Гаруда Большекрылый! – многозначительно поднял он руку вверх, подчеркивая важность сказанного. – Это Гаруда сон твой озарил своим прибытием. Ты, Урус, теперь крылом одарённый, если уж сам Большекрылый навет тебе давал! Даже самым главным жрецам Сарихафата, Гаруда никогда не приходит, посылая других, а к тебе пришел! – с благоговением в голосе вещал Качудай, и снова по его сознанию пронеслось ощущение великой причастности. Ему казалось, что он приблизился к некой истине, смыслу жизни и чувства были настолько красочны, что он даже не знал, как реагировать, выдавая иногда выражением лица лёгкую придурковатость.

Зор улыбнулся. Он погружался в воспоминания сна, проживая заново те странные ощущения, старался уловить каждую деталь, разгадать, узреть тот ответ, который был на поверхности, но скрыт за пеленой тумана, с каждым днём все больше укрывающего разум от проникновения нужного и так важного света. Качудай внезапно ощутил все то же самое. Гариец излучал потоки мощной энергии сонного мира, будто проводник, и сирх впитывал эти потоки, замерев с полуоткрытым ртом, ошарашено глядя перед собой, с трудом улавливая суть происходящего, но от того не менее восхищаясь.

Внезапно все прекратилось, и Зор открыл глаза, глубоко вдохнув ночной прохлады.

Качудай какое-то время сидел без малейшего движения, как истукан гранитный, затем резко тряхнул головой, прогоняя странный дурман, подскочил, как ошпаренный на ноги. Он шустрым движением вытащил оба клинка, и воткнул их в землю перед собой, встал в полный рост, приложив руку к груди, гордо вздернув подбородок:

– Прими мою клятву, Урус-Зор! И пусть Сарихафат Степной тому порукой будет!

– Ты снова клянёшься, Качудай? – Усмехнулся Зор, – Солнце реже восходит, чем ты клятвы даёшь, смотри не прокляни потомков. Я не беру клятв, ни к чему они, сирх. Хочешь, что бы верил? Знай – верю, и вера моя честна будет, но клятвы ни к чему, оставь их своим богам, им нужнее, но не мне!

– Прими, Зор! – Качудай бухнулся на колени, схватил один клинок, свободной рукой упёрся в землю, приставив к запястью лезвие, как рычаг таким образом, что если надавить, то можно было легко отрезать кисть. – Клятва Зору, крылом Гаруды одарённого! Клятва от Качудая, высшего куфира стана Акбулая, Великого Степного Сарихафата! – С последним словом сирх напрягся, приготовившись, чуть коснулся острием запястья, затаил на мгновение дыхание, зажмурился…

– Отчего куфиром себя называешь? Уж больно имён много у тебя, сирх. Кем казаться желаешь, что личины носишь разные?

– Куфир станом правит, а стан подчиняется Сарихафату. Станов множество и у каждого свой правитель-куфир. Я по роду куфир стана Акбулая. Акбулай – мой пращур великий, что стан тот собрал во единое, силой и смелостью доказав своё право на великом круге!

– Будь по твоему, – тихо произнёс Зор, не желая знать, что должно было произойти дальше, хотя слыхал ранее от Яра, что когда Сирхи приносили клятву своим правителям, а тот, у которого не принимали ту клятву, отрезал себе руку. Было ли это так на самом деле, или же выдумки, выяснять не хотелось.

Качудай облегченно выдохнул, убрал клинок и как ни в чем ни бывало, прилег обратно к костру, закрыв глаза, ту же размеренно засопев.

Глава 10

Дарбов в округе оказалось довольно много и с каждым днём они всё больше наседали, буквально следуя по пятам. Их тактика была пока неясна. Каращеи то появлялись, прочесывая окрестности, то внезапно исчезали, не двигаясь вперед за пределы гор к равнинам.

Зор с Качудаем преодолевали хребет в основном ночами, днём таились, не рискуя лишний раз. Однажды наткнулись на пешую группу из трёх серых – столкнулись нос к носу, не ожидал никто. Бой был быстрым, но так казалось только Качудаю, который не всегда успевал даже взглядом за движениями своего товарища. Зор с каждым разом всё легче справлялся с противником, словно очередной бой открывал в нем новые навыки, большую мощь, будто тело вспоминало потихоньку, приближалось к тому изначальному идеальному танцу смерти, перед которым не устоит никто. К танцу, который сознание до этого старательно прятало, в надежде не воспользоваться им никогда. Зор мучительно долго переживал в себе эти стычки, но ничего поделать не мог, часто твердив про себя, что путь нужно всего лишь пройти, успокаивая тем самым бунтующий разум, не совсем до конца понимая суть этой простой истины, да и истины ли? Сирх старался тоже вносить свою лепту в каждую такую маленькую победу, полагая, что в противном случае Зор начнёт его презирать, и никогда не думал о смерти – смерть степняка волновала меньше всего – «главное с оружием, главное с Урусом» – вертелось всегда в голове, остальное он считал незначительным. Сейчас к страху Качудая добавился ещё один – страх погибнуть не только не в бою, но не в одном бою с Зором. Ему казалось, что смерть в том случае уж точно отправит его прямиком в великий полёт с Гарудой, а о большем и нет смысла мечтать, ведь что может быть важнее великих крыльев, одним взмахом вершащих судьбы миров…

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒