Под ёлкой.

Лёд долгое время не сдавался, но всё же тёплое дыхание сделало своё дело – посреди белых узоров на окне появилось отверстие достаточное, чтобы сквозь него разглядеть двор. Виталик выключил свет в комнате и, прижавшись лицом к стеклу, посмотрел на улицу.

Огороженная деревянными щитами ёлка переливалась красными, зелёными, белыми и синими огоньками. На макушке, словно маяк для заблудших кораблей, светила растерянным людям яркая звезда, нашёптывая: «Всё будет хорошо. В Новом году всё обязательно будет хорошо». Но Виталик сквозь стекло этого шёпота не слышал.

Живот скрутило, и мальчик, зажмурившись, согнулся пополам и принялся считать в ожидании, когда больутихнет. На этот раз досчитал до двенадцати – на два больше, чем в прошлый раз.

Стало полегче, и он снова прижался к «глазку» во внешний мир. Мимо ёлки неспешно прогуливались пожилые парочки. Рядом с ледяной горки с криками скатывались карапузы. Курили отцы, болтали мамы. Виталик буквально чувствовал сытое урчание их желудков. До полуночи оставалось меньше часа, и, скорее всего, они все вышли прогуляться из-за праздничных столов: хмельные, умиротворённые. Сытые.

На соседней кровати заворочались близняшки - пятилетниеАришка и Маришка. Они всё умудрялись делать вместе и одинаково. Виталику иногда казалось, что между ними в воздухе висит знак равенства. Любая мало-мальская несправедливость со стороны старшего братика воспринималась ими крайне бурно. Поэтому, когда он делил свой вчерашний (и последний) обед – пустую жареную картошку – между ними, пришлось постараться, чтобы свести к минимуму возмущения.

Виталик лёг. Попытался уснуть, но мысли о праздничном столе: свиных отбивных, шпротах, мандаринах, - не позволяли его мозгу расслабиться. Поворочавшись несколько минут, он, наконец, встал и вышел из комнаты в гостиную.

- Ма-а-а-ам, я не могу уснуть, я кушать хочу.

Мама и папа сидели на продавленных, порванных креслах вплотную к телевизору. Перед ними стояла табуретка, на которой разместилась дружная команда из пластиковой бутылки со спиртом, двух стопок и блюдца с мутно-зелёными огурцами.

Мама подняла на него осоловелые глаза. Моргнула. И промолчала.

- Чё те, малой? – сморщившись, протянул отец.

- Я есть хочу, - пробормотал робко Виталик.

- Иди спать. Неча жрать, не вишь что ли?

Мама кивнула, упёршись взглядом в стену.

- Но... я…

- Я – это последняя буква в этом… как его… алфавите. Марш спать. Мож, Дед Мороз те под ёлочку чо-нить и положит к утру.

Отец рассмеялся, указав на облезлую искусственную ёлку, которую Виталик в одиночку ставил, а близняшки - украшали.

- Брысь, сказал! – рыкнул отец.

Виталик зашёл в комнату, поправил одеяло близняшек и лёг в постель. Он пожелал, чтобы утром под ёлкой и вправду оказалось что-нибудь вкусненькое для него и сестрёнок.

***

Президент уже что-то там сказал, а на экране продолжили прыгать ряженые эстрадные шлюхи. Борис пытался вникнуть в идиотский сюжетец, но спиртяга без нормальной закуси превратила мозги в кисель. Наконец, после безуспешных попыток осмыслить происходящее на экране, он, покачиваясь на дрожащих ногах и упёршись руками в подлокотники, медленно встал.

- Пойду поссу, Тань.

Жена кивнула.

Борис прошёл в туалет, упёрся ладонью в стену, достал из штанов член и принялся мочиться, почти не попадая в унитаз.

- Ох, довненьконужно было сюдыприттить.

Борис дёрнулся. Он был уверен, что гулкий, с хрипотцой, голос ему не послышался.

- Э… кто тут?

В ответ – молчание.

Борис вышел из туалета и нетвёрдой походкой прошёл до прихожей. Никого. Он проверил замок – заперто.

- Да тута я, Боренька, тута.

Борис развернулся. На кухне. Голос раздавался с кухни.

- Ты чо за хер?

Он ворвался на кухню и хлопнул рукой по выключателю. Картина, открывшаяся ему, удивила и… поразила его. На табуретке спиной к столу перед ним сидел Дед Мороз. Самый что ни на есть обычный: красные шуба и шапка, валенки, рукавицы, посох, седая борода. Но Бориса поразило не то, что в его квартире расселся незнакомый мужик, а лицо непрошеного гостя, наполовину скрытое бородой. Оно-то как раз было ему знакомо. Весёлый прищур, который всевсегда воспринимали, как признак добродушного человека; шрам на лбу – украшение, оставшееся с детства; кустистые брови, которые моментально сбегались к переносице, стоило лишь кому-то из семьи сделать не по-его.

- Батя? – проговорил Борис.

Он попытался отступить назад в коридор, но нетвёрдые от выпитого колени подогнулись, и онмешком рухнул на пол. При этом он не отводил глаз от весёлого взора своего давно умершего отца. Он боялся сделать что-нибудь не так, боялся вынудить эти брови вновь сойтись у переносицы.

Дед Мороз медленно поднялся. Затем шаг за шагом двинулся на Бориса. Борода из пушистой ваты превратилась в грязное мочало, шуба – в тряпьё, лицо сморщилось и покрылось струпьями и язвами. Но глаза остались прежними. Добродушными глазами тирана.

Существо, в которое превратился Дед Мороз, протянуло костлявую руку, с которой тут же осыпалась вмиг истлевшая рукавица. Холодные пальцы коснулись лица Бориса. Тот хотел закричать, но, загипнотизированный взглядом своего отца, не посмел. Когда пальцы рванули, сдирая кожу со щёк, Борис сумел промолчать. Он знал, как следует принимать наказание.

***

Татьяна оторвала взгляд от телевизора и огляделась. По-видимому, она задремала, потому что на экране показывали что-то совершенно иное. Борьки рядом не оказалось.

- Бо-о-о-орь, - протянула она.

Она ненавидела этот жалобный звук, вырывающийся из её рта, но ничего не могла поделать. Годы жизни с Борей сделали заискивание второй натурой.

- Бо-о-оря, ты где?

Никто ей не ответил.

Она встала и шаркающей походкой двинулась к двери, ведущей в коридор, про себя помолившись, чтобы её муж умер от инфаркта, инсульта… да хоть от перелома лодыжки. В коридоре царила тьма, но где-то в глубине, у двери на кухню, на полу что-то мелькнуло. Как будто бы…

Тело. Её сердце застучало быстрее. Неужели и вправду свершилось? Неужели её жаркие пьяные молитвы услышал Господь? Неужели у неё появился шанс сказать своим детям, что они теперь…

- Мама… - раздался за спиной голос.

Она обернулась. Возле её кресла стоял Виталик. За ним близняшки. Синие лица, мешки под глазами и скулы, чуть не рвущие кожу на лице. Мёртвые глаза.

- Мама, - проговорил Виталик.

- Д…д…да, сынок.

- Почему ты позволила ему заморить нас голодом? Почему позволила нам умереть?

У Татьяны полились слёзы из глаз.

- Я… я же… Сыночек, милый… да вы же были живые и здоровые…

- Почему ты убила нас?

Татьяна рухнула на пол и на четвереньках двинулась по полу к своим детям. Три пары мёртвых глаз следили за тем, как она неуклюже перебирает руками и ногами.

- Я… не убивала вас… я просто не знала, как спасти вас… я не знала...

Слёзы лились из её глаз.

Виталик развернулся и быстрым шагом пошёл к выходу из квартиры. Аришка и Маришка молча посеменили за ним. Дети обошли тело в коридоре и скрылись в прихожей. Заскрипела дверь, и в коридор пролился свет из подъезда. Татьяна опустила взгляд на тело Бориса. От открывшегося перед ней вида хотелось кричать, но она превозмогла это желание. Сначала было нужно догнать детей, извиниться, сказать, что всё будет хорошо…

Татьяна выскочила в подъезд. Полы грязного розового халата распахнулись, приоткрыв неприглядную плоть, но её это не беспокоило. Потом, всё потом. Сначала – исправить ошибки.

Выбежав из подъезда, она оглядела пустой двор и увидела Виталика. Тот стоял у разрушенной детской площадки, пряча за своей спиной сестрёнок.

Она подбежала к сыну и схватила его за руку, но ладонь внезапно сковал лёд, словно Татьяна час просидела в морозильной камере. Она отдёрнула кисть и с изумлением уставилась на руку, а затем посмотрела снова на Виталика… но вместо Виталика перед ней стоял Дед Мороз. Ни сына, ни дочерей. Только неуместно довольный красноносый старик с огромной бородой.

- А как же… а где же мои дети?

Дед Мороз ухмыльнулся себе в бороду.

- Твои детишки, внученька, седьмой сон досматривают. Подарков ждут, да вот беда - на тебя надёжи нету. Пришлось мне сподобиться.

В голове у Татьяны всё перепуталось.

- А ты что, настоящий Дед Мороз?

- Не Мороз я, внученька, не Мороз. Мороз тута поделать ужо ничаго не может. Тута ужо для меня работка. Братец я его, Морок. Всем голову морочу. – Старик добродушно рассмеялся. - Вот и тебе, дурёхе, голову заморочил, шоб не встала ты со своим нелюдем на путь к Прави, шоб не скривила добро и истину своей гнилою сутью.

Лицо Деда Морока стало слезать, словно кожура с гнилого апельсина. Сквозь грязно-серую бороду мелькнула улыбка, сочувственная и понимающая. Но вот от тонких костлявых пальцев, ухвативших её за горло, сочувствия и понимания ждать было бессмысленно.

Глядя на хлещущую из разорванной глотки на обвисшую грудь кровь, Татьяна думала о том, что быть может снег сможет спрятать всю эту грязь навсегда. И мир снова станет белым и чистым.

Ледяные пальцы распахнули ей рот и принялись что-то пихать внутрь, но она уже ничего не чувствовала.

***

Виталик открыл глаза. Январское солнце, набравшись за ночь сил, умудрялось осветить комнату нежным светом даже сквозь бесконечные перья узоров на стекле. Близняшки сидели на кровати с одинаковым недоверчивым видом.

Он и сам не верил в то, что говорили ему его чувства. В воздухе стоял одуряющий запах жареного мяса. Желудок сжался от подобного издевательства, но Виталик не обратил на это внимания. Он вскочил с кровати и распахнул дверь в гостиную.

Возле телевизора стоял жуткий сгорбленный старик в грязном тряпье, походивший на гоблина из мультиков. Руки по локоть были измазаны красным. На полу, телевизоре, креслах виднелись разводы того же цвета.

Виталик испуганно моргнул. Никакой краски. А вместо страшного старика – самый настоящий Дед Мороз: с пышной бородой и добрыми глазами. Дед мягко улыбнулся, и в глазах мелькнуло что-то настолько хорошее и нежное, что Виталику показалось, будто его, уставшего и замёрзшего, завернули в плед и напоили какао.

- Дедушка Мороз, - восторженным унисоном раздалось из-за спины.

Дед Мороз помахал ярко-красной рукавицей, которую Виталик, по всей видимости, и принял за краску на руках, а затем развернулся и в несколько широких шагов оказался возле прихожей.

И исчез.

Виталик повернул голову и перестал дышать.

Под ёлкой лежал новогодний ужин, от которого непроизвольно потекли слюни. С одной стороны новогоднего дерева разместилось огромное блюдо с жареным освежёванным бараном. С другой – жареная свинья с красным яблоком во рту. Тёмно-коричневые бока туш сочились жиром, от спин курился ароматный дым.

За спиной Виталика одновременно заплакали близняшки. Он обернулся и без удивления увидел, что их лица расплылись в счастливых улыбках.

- Ждите меня здесь, - сказал он им и рванул на кухню.

В коридоре он чуть не упал, поскользнувшись на чём-то, но, глянув на пол, ничего не увидел. Вбежав на кухню, он схватил большой нож, три вилки и три тарелки. Затем вернулся в гостиную.

- Ну что, с чего начнём? С барашка или хрюшки?

- С барашка, - в унисон пролепетали счастливые сестрёнки, выхватывая из рук Виталика вилки.