Заговоры Пудожскаго уѣзда Олонецкой губерніи. 1 страница

Мансикка В. Заговоры Пудожского уезда Олонецкой губернии // Sborní k filologický. Vydá vá III. Tř í da Č eské akademie vě d a umě ní. Praha: Ná kladem Č eské akademie vě d a umě ní, 1926. Sv. VIII. Č. 1. S. 185 – 233.

С. 185

Заговоры Пудожскаго уѣ зда Олонецкой губерніи.

Въ представленіи этнографа Олонецкій край вырисовывается обѣ тованной землей народно-поэтической старины. Если онъ рѣ шилъ посѣ тить этотъ отдаленный край съ цѣ лью собирать тамъ этнографическіе матеріалы, то уже подъѣ зжая къ его живописнымъ озерамъ, къ порожистымъ рѣ камъ и дремучимъ лѣ самъ, онъ какъ будто ощущаетъ близость первобытной жизни съ ея вѣ ковыми преданіями. Онъ пріѣ зжаетъ въ Олонецкую деревню полный пріятныхъ ожиданій и увѣ ренный въ томъ, что онъ найдетъ тамъ еще много интереснаго, несмотря на громадное вліяніе школы, желѣ зныхъ дорогъ и измѣ нившихся, благодаря городской культурѣ, жизненныхъ идеаловъ. Отчасти онъ дѣ йствительно правъ: представители вѣ ковыхъ, «эпическихъ» традицій и стариннаго уклада жизни еще не всѣ вымерли. Еще замѣ тны слѣ ды древняго міросозерцанія: домъ, поле, лѣ съ, вода населены въ воображеніи народа многочисленными духами, отъ которыхъ человѣ къ находится въ полной зависимости. Мѣ стами звучитъ еще монотонный напѣ въ былины и исторической пѣ сни. Съ захолустнаго кладбища доносится еще заунывный, полный отчаянія голосъ причитающей женщины. Въ зимній вечеръ можно еще слушать стараго, пользующагося широкой извѣ стностью сказочника, который своими сказками очаровываетъ наполняющихъ избу внимательныхъ слушателей. Еще можно встрѣ тить бабу-знахарку, съ таинственнымъ и серьезнымъ видомъ произносящую изъ рода въ родъ передаваемые заговоры, и старика-колдуна, котораго сосѣ ди страшно боятся за его мнимое сношеніе съ нечистой силой.

Я былъ свидѣ телемъ всего этого, занимаясь лѣ томъ 1914 г. діалектологическими наблюденіями въ Пудожскомъ уѣ здѣ Олонецкой губерніи. Былинная традиція процвѣ таетъ въ особенности въ окрестностяхъ Кенозера. Тамъ же можно записать немало сказокъ и заговоровъ. Разсказы о духахъ попадаются еще въ изобиліи въ сторонѣ отъ густонаселенныхъ мѣ стъ, на отдаленныхъ берегахъ лѣ сныхъ озеръ, какъ напр. Водиозера, Корбозера и Ундозера. На Ундозерѣ, гдѣ преданія о лѣ шемъ и водяномъ

С. 186

сильно распространены среди населенія, преимущественно заминающагося охотой и рыбной ловлей, знаютъ и былины. Заговоры же въ лѣ сныхъ мѣ стностяхъ такъ распространены, что ихъ знаетъ любая баба. Желающему записывать ихъ нетрудно расположить къ себѣ легковѣ рную женщину и падкаго на водку мужика. Когда же они ближе узнаютъ своего случайнаго посѣ тителя, то они, убѣ дившись въ томъ, что онъ вполнѣ заслуживаетъ довѣ рія и что его цѣ ль невинна, скажутъ ему все, что знаютъ, не останавливаясь даже передъ такими заговорами, знаніе которыхъ по общему воззрѣ нію считается страшнымъ грѣ хомъ.

Я старался узнавать не только слова, но и обряды и дѣ йствія, которыми сопровождаются заговоры. Правда, далеко не всегда при заговорѣ наблюдается обрядъ. Иногда обрядъ не имѣ етъ никакого отношенія къ содержанію самого заговора. Съ другой стороны встрѣ чаются случаи, когда, по исчезновеніи обряда, въ самомъ заговорѣ глухо упоминается этотъ забытый обрядъ. Изъ заговоровъ этого послѣ дняго типа заслуживаютъ вниманія помѣ щаемое ниже №№ 7, 136, 194, 229. Ключъ и замокъ, упомянутые въ 7, широко извѣ стны въ знахарской практикѣ, особенно въ скотскихъ оберегахъ, какъ удобныя изобразительныя средства для выраженія желаемаго дѣ йствія (заключенія, охраненія, отстраненія злого вліянія и т. п. ). Названные въ 136 уголь, отъ котораго плодъ не «живетъ», и камень, отъ котораго трава не растетъ, очевидно указываютъ на символическое дѣ йствіе, заключающееся въ томъ, что вокругъ больного мѣ ста (вереда) обводятъ углемъ и камнемъ въ твердой увѣ ренности, что оно больше не будетъ расходиться и расти. Согласно съ этимъ уголь дѣ йствительно фигурируетъ въ обрядѣ 139 и въ соотвѣ тствующемъ заговорѣ. Упоминаніе ногтей въ 229 предполагаетъ магическое дѣ йствіе надъ обѣ зками ногтей, очень распространенное въ народной магіи. Тоже самое слѣ дуетъ сказать и относительно стружекъ, приведенныхъ въ концѣ заговора 194. О томъ, что онѣ дѣ йствительно встрѣ чаются въ обрядахъ, служатъ свидѣ тельствомъ 200 и 207. Обрядъ подразумѣ вается и при заговорѣ 235, гдѣ мы находимъ обращеніе къ прутку. Если сравнить этотъ заговоръ съ формулой 222 и ея обрядомъ, можно установить первоначальный смыслъ прутка, какъ орудія для дрессировки, и значеніе формулы-сравненія, какъ наиболѣ е подходящаго выраженія для иллюстраціи намѣ ченной цѣ ли. Вообще, не надо забывать, что существующій обрядъ и какой-нибудь популярный предметъ суевѣ рной практики могутъ вызвать въ мысли разныя параллели и сравненія въ зависимости отъ того, какая его сторона и какіе его признаки больше всего соотвѣ тствуютъ интересамъ и цѣ лямъ знахаря. Можно, наконецъ, думать, что въ основѣ заговора 68, гдѣ встрѣ чается обращеніе къ веснѣ, тоже скрывается обрядъ. Возможно, что для отлучаемаго ребенка надо было достать весенняго снѣ гу или льду, что и вызвало это поэтическое сравненіе.

Съ другой стороны, роль обряда въ образованіи самого заговора недолжна быть преувеличена. Наличность сравненія въ заговорѣ не

С. 187

всегда можетъ служить основаніемъ для предположенія, что заговоръ восходитъ къ обряду, словеснымъ отраженіемъ котораго онъ является. Существуетъ цѣ лый рядъ заговоровъ, въ которыхъ сравненіе слѣ дуетъ считать риторическимъ, отвлеченнымъ. Особенно популярны такія искусственныя и выдуманныя сравненія, когда въ заговорахъ изображается что-нибудь трудно исполнимое (ср. № 62). Кромѣ того, отвлеченное сравненіе, не имѣ ющее никакого отношенія къ дѣ йствію, часто встрѣ чается въ заговорахъ съ эпическимъ элементомъ (№№ 69, 80, 88 и т. д. ).

Однимъ из наиболѣ е популярныхъ магическихъ средствъ является вода. Въ заговорахъ, которые такъ или иначе отражаютъ обрядъ, особенно выдвигаются ея правильное теченіе, обиліе и очистительное свойство. Когда роженицу поятъ водой, обращаютъ вниманіе на ея правильное теченіе («вода въ русло», см. 22). На сравненіе съ безпрерывнымъ теченіемъ воды нападаетъ человѣ къ, который на рѣ кѣ ищетъ удоя для своей коровы (206, ср. 218). Когда съ тоскующаго человѣ ка смываютъ заѣ дающую его душевную боль, то само собою напрашивается сравненіе съ водой, которая по своему пути обмываетъ все (177).

Подвижная вода, конечно, не годится тамъ, гдѣ знахарю нуженъ символъ для выраженія прочности, неподвижности. Здѣ сь ему оказываетъ услугу какой-нибудь прочно стоящій предметъ. Когда онъ озабоченъ безпокойствомъ коровы, то его взглядъ можетъ остановиться на близко стоящемъ столбѣ, и у него естественно возникаетъ сравненіе съ прочностью этого предмета (207, 208, 219). Возможно также, что онъ обращаетъ вниманіе на матицу (197) или на столъ (200) или на скатерть (217), и въ нихъ замѣ чаетъ свойство, которое его въ данномъ случаѣ интересуетъ. Мысли о постоянствѣ и плотности возникаютъ у него даже тогда, когда онъ въ видѣ символа пользуется своимъ собственнымъ поясомъ (217, 226, ср. 215) или послѣ домъ скотины, который онъ нарочно при рожденіи спряталъ для того, чтобы можно было производить надъ нимъ магическія операціи даже при отсутствіи самой скотины (224, 197). Съ этой цѣ лью рекомендуется спрятать кусокъ хвоста (205) и слѣ дъ изъ-подъ правой ноги, который при надобности закладывается подъ матицу (204). Магическое дѣ йствіе, производимое надъ частью и остаткомъ какого-нибудь живого существа, должно вызвать реакцію въ немъ самомъ.

Въ природѣ таится неизсякаемый запасъ магической силы. Изъ жизни природы знахарь черпаетъ свои лучшіе средства и символы. Камень пріобрѣ таетъ у него смыслъ неустрашимости и неподверженности болѣ знямъ (24). Съ другой стороны подчеркивается значенія камня, какъ средства для добыванія всесильнаго огня (110). Серебро является символомъ чистоты (110, ср. 188). Соль служитъ прекраснымъ символическимъ средствомъ для устраненія явленій порчи (6). Въ любовномъ заклинаніи вниманіе обращается на ея крайнюю необходимость въ человѣ ческой жизни (162).

С. 188

Растительная сила природы не знаетъ по представленію знахаря никакихъ преградъ. «Бѣ лая береза», родоначальница того вѣ ника, которымъ знахарь пользуется въ банѣ, не боялась «въ чистомъ полѣ ни дождя, ни бури» (12). Свойство золотистой нивы склоняться но не сломиться приходитъ на умъ человѣ ку, который во избѣ жаніе спинной боли во время жатвы обводитъ соломой вокругъ себя (156). Даже готовый хлѣ бъ, какъ продуктъ матери-природы, обладаетъ достаточной силой, чтобы противодѣ йствовать злому вліянію: къ нему не льнутъ ни призоры, ни переговоры (6).

Изъ другихъ популярныхъ символовъ назовемъ еще тѣ, которые имѣ ютъ отношеніе къ огню. Огонь пользуется широкимъ распространеніемъ въ любовной магіи, въ которой онъ является представителемъ внутренняго огня, горящихъ чувствъ (ср. 160). Сюда относится обрядъ надъ печиной, нужный для того, чтобы новый хозяинъ полюбилъ своего новаго жильца (17), хотя мысль заговорщика здѣ сь какъ будто отвлекается въ сторону, благодаря двойному значенію слова «печься». Другое свойство печи и огня выдвигается въ заговорѣ 150, которымъ вооружаются противъ болѣ зни уха: выражается увѣ ренность, чтобы болѣ знь засохла, какъ сохнетъ печь.

Распространеннымъ магическимъ символомъ является также безымянный палецъ. Въ нашихъ заговорахъ, передающихъ словами смыслъ символа, вниманіе знахаря поглощено тѣ мъ несложнымъ наблюденіемъ, что этому пальцу «нѣ тъ имени». Къ этому наблюденію примыкаетъ второй членъ сравненія, въ которомъ выражается конечная цѣ ль заговора (135, ср. 134, 136, 137).

Изъ области жизни животныхъ заслуживаетъ вниманія символы раздора и несогласія кошки и собаки. Поэтому шерсть этихъ животныхъ упоминается, какъ изобразительный символъ, въ «остудномъ» заговорѣ (179, 182), гдѣ дѣ йствіе сопровождается соотвѣ тствующимъ сравненіемъ. Можно думать, что для заговоровъ даннаго типа подобныя сравненія являются наиболѣ е характерными (ср. 180). Въ любовныхъ «приворотахъ», въ свою очередь, фигурируетъ рыба: Какъ рыба не можетъ жить безъ воды, такъ бы такая-то не могла жить безъ такого-то (162, 165). Если мы вѣ рно угадали смыслъ заговора 201, то даже апетитъ имѣ етъ своего символическаго представителя. Хотя здѣ сь нѣ тъ налицо объясняющаго сравненія, несомнѣ нно, что въ роли всеядца, передающаго свое искусство и другимъ, здѣ сь выступаетъ порозъ.

Не менѣ е интересна и другая сторона заговоровъ, ихъ эпическое содержаніе. Тотъ схематическій фонъ, который заключается въ вступленіи большинства заговоровъ, фантастическое хожденіе на востокъ, съ его морями, островами, камнями и т. д., все это относится въ сферу совершенно другихъ символическихъ представленій, гдѣ вмѣ сто грубой магіи передъ нами открывается оригинальная поэзія христіанскаго символизма. Въ наивной стилизаціи передъ нами проходитъ рядъ опоэтизированныхъ

С. 189

сценъ съ христіанскимъ содержаніемъ. Мысль поглощена воспоминаніями о событіяхъ Святой Земли, объ эпизодахъ изъ жизни Христа, Богоматери, апостоловъ и святыхъ. Центромъ дѣ йствія служитъ символическій камень-алтарь или вмѣ сто него міровое дерево, подъ которымъ скрывается Голгоѳ скій крестъ. Символика «океанскаго» камня, этого идеальнаго алтаря и краеугольнаго камня христіанской церкви, сохранилась въ Пудожской традиціи въ любопытныхъ фрагментахъ. Его мы узнаемъ напр. въ томъ «билъ латарь» камнѣ, изъ-подъ котораго течетъ кровяная рѣ ка (87) и на которомъ сѣ кутъ и рубятъ мертвыя тѣ ла (122), или въ томъ камнѣ, на которомъ стоитъ Соборная церковь (106) или, еще опредѣ леннѣ е, Давыдовъ домъ (128). Дальнѣ йшимъ развитіемъ этихъ послѣ днихъ представленій является моментъ, когда камень замѣ няется Сіонской горой (36, 37)[1], наивно смѣ шиваемой и съ другой высокоавторитетной горой христіанскихъ преданій (Вертепъ гора въ № 23). Какъ бы пріурочиваясь къ мѣ стнымъ условіямъ, камень помѣ щается на берегу какой-то быстрой рѣ ки, на которой сама Пречистая Богородица моетъ свое лицо (4, «Тюрьдина» изъ Iорданъ въ № 65). Камень называется, какъ и подобаетъ священному алтарю Господнему, огненнымъ (214) и горючимъ (71). Цвѣ томъ онъ или бѣ лый (10, 220, 122) или сѣ рый (10, 35, 75) или синій (3, 101, 102, 104, 106).

Само собою разумѣ ется, что смыслъ этого традиціоннаго камня уже давно затемнился въ народномъ сознаніи. Появились извращенныя названія и испорченные варіанты, по которымъ съ трудомъ узнаешь первоначальныя черты (ср. латышь камень въ 49, липъ камень въ 100, златырь въ 44, Кемъ камень въ 138).

Такая же участь постигла и тѣ хъ святыхъ лицъ, которые такъ или иначе связаны съ алтарь-камнемъ, иногда скрываясь подъ символическими образами. Конечно, немало и такихъ случаевъ, которые не оставляютъ никакого сомнѣ нія. Однимъ изъ самыхъ интересныхъ случаевъ сохраненія первоначальнаго смысла является заговоръ № 167, гдѣ море и его церковь прямо называются Крестовыми съ прибавленіемъ той подробности, что въ церкви сидитъ самъ Христосъ съ Преч. Богородицей. Далѣ е укажемъ на тѣ заговоры, по которымъ на камнѣ, согласно съ христіанскимъ преданіемъ, сидитъ Пресв. Марія (102, 103, 104). Ее еще нетрудно узнать въ той «премудрой старицѣ », которая, вѣ рная иконописному изображенію («по локоткамъ ручки въ золотѣ, по колѣ нцамъ ножки въ серебрѣ ») сидитъ на океанскомъ камнѣ (1). Но въ рядѣ случаевъ она уже замѣ няется безымянной «красной дѣ вицей» (75, 99, 101, 220) или даже уступаетъ мѣ сто «царевнѣ Еленѣ » (100) или какой-то загадочной Булатъ-дѣ вицѣ (214, ср. 231). Разъ мы вмѣ сто одной дѣ вицы встрѣ чаемъ цѣ лыхъ три (105), которыя несомнѣ нно соотвѣ тствуютъ легендарнымъ тремъ Маріямъ. Любопытно, что эти послѣ днія (три матушки пресв. Богородицы) дѣ йствительно извѣ стны Пудожскимъ заговорамъ (7, 40).

С. 190

Говоря о роли Преч. Маріи въ заговорахъ, нельзя не упомянуть объ одномъ полумиѳ ологическомъ существѣ, которое восходитъ къ христіанскимъ представленіямъ. Мы имѣ емъ въ виду олицетворенный образъ Зари, часто встрѣ чающійся въ заговорахъ. Въ Пудожской традиціи живетъ какая-то Зоря, красная дѣ вица, которая можетъ помогать больнымъ дѣ тямъ (54, 56, 60, 63, 9). Ей даютъ разныя женскія имена, въ большинствѣ случаевъ имя Маріи. Божественное происхожденіе этой Зорницы (13, 14) подсказывается тѣ мъ, что ей молятся въ случаяхъ, когда наряду съ ней обращаются къ Преч. Маріи. Несомнѣ нно, Заря Марія не что иное, какъ Марія-Aurora христіанской поэзіи. Послѣ того, какъ первоначальный смыслъ этого образа запутался, вмѣ сто Маріи и наряду съ ней стали появляться другія имена.

Образы другихъ святыхъ обитателей алтарь-камня еще запутаннѣ е. Христосъ и святые далеко не всегда названы по имени. Съ одной стороны мы имѣ емъ дѣ ло съ безымянными существами или съ такими, имена которыхъ кажутся загадочными; съ другой стороны мы встрѣ чаемъ символическіе образы. Въ кровотеченіи помогаетъ какой-то мудръ мужъ, который сидитъ на горючемъ камнѣ (71). На томъ же авторитетномъ камнѣ мы еще встрѣ чаемъ какого-то старика, вооруженнаго острой саблей (87). Судя по всему, по саблѣ, по кровавой рѣ кѣ, которая течетъ изъ-подъ камня, мы здѣ сь имѣ емъ передъ собою образъ искупительной жертвы. Но на какомъ основаніи этотъ святой мужъ, сидящій на алтарь-камнѣ, называется Дев-мужемъ или Діемъ (138, 141), и откуда получился о его многочисленныхъ женахъ, изъ которыхъ въ концѣ концовъ ни одной не осталось? Если остаться до конца вѣ рнымъ той гипотезѣ, что святой алтарь-камень можетъ сочетаться только съ христіанскими представленіями, возможно только одно объясненіе: Святое существо здѣ сь упоминается, какъ аллегорическій женихъ церкви, его «жены» не дѣ йствительны; поэтому о нихъ говорится, что онѣ исчезаютъ. Имя Дій, Девъ — если вообще позволительно строить гипотезы о первоначальной формѣ извращенныхъ именъ въ заговорахъ — походитъ на латинское названіе бога, сходство, которое не лишено вѣ роятности, если принять во вниманіе, что семинаристы и низшее духовенство преимущественно занимались составленіемъ и записываніемъ подобныхъ заговоровъ.

Изъ символическихъ образовъ заслуживаетъ вниманія образъ чудесной птицы. Онъ широко использованъ въ заговорахъ. Укажемъ на ту «бѣ лую лебедь», которая, сидя на океанскомъ камнѣ, подвергается нападенію хищной птицы (3), или на ту черную птицу, которая успѣ шно справляется съ человѣ ческими призорами (10, 96). Мы знаемъ, что христіанскіе символы любили изображать Христа въ видѣ птицы. Особенной симпатіей пользовался образъ пеликана, какъ символъ кресной смерти. Поэтому представляется вполнѣ возможнымъ, что заговоры и въ этомъ отношеніи отражаютъ вліяніе духовной поэзіи.

С. 191

Птица въ одномъ изъ приведенныхъ заговоровъ изображается сидящей на какомъ-то дубѣ, помѣ щенномъ на алтарь-камнѣ. Дубъ — самый популярный представитель крестнаго дерева въ русскихъ заговорахъ. Его опредѣ леніе «сухое дерево» (96) восходитъ къ поэтическимъ представленіямъ о сухомъ, отцвѣ тшемъ крестномъ деревѣ. Когда отмѣ чено, что у этого дерева огонь горитъ (238), то и здѣ сь мысль не выходитъ изъ круга кресной символики. Съ дубомъ связана какая-то «человѣ ческая мертвая голова» (5). Эта подробность приводитъ на память извѣ стное сказаніе о головѣ Адама, очутившейся подъ крестомъ. Кресное дерево извѣ стно и въ другомъ видѣ. Согласно съ христіанскимъ преданіемъ, будто оно было изготовлено изъ кипариса, заговоръ помѣ щаетъ на океанъ-морѣ «кипарисное дерево, гдѣ жиды Христа распинали» (79). Съ другой стороны мы находимъ вмѣ сто дерева калиновый кустъ, въ которомъ стоитъ чудесная золотая чаша (170). Можно думать, что чаша понимается, какъ символъ кресной смерти, и что кустъ указываетъ на неопалимую купину, для которой христіанская старина знала не одно аллегорическое толкованіе.

Насъ не должно смущать то обстоятельство, что по одному любовному «отвороту» кресное дерево является мѣ стожительствомъ нечистаго духа (186). Любовные отвороты вѣ дь вообще представляютъ изъ себя пародію mutatis mutandis на обыкновенные эпическіе заговоры. Кромѣ того, не мудрено, что нечистая сила оказывается тамъ, гдѣ находится орудіе ея пораженія. Иногда злому духу отведено мѣ сто, которое больше соотвѣ тствуетъ его значенію: онъ плыветъ по огненной рѣ кѣ (184). Въ противоположность Христу и Его святымъ онъ предпочитаетъ западную и сѣ верную стороны, куда и человѣ къ долженъ обратиться для его поклоненія (183, 181, 180: лѣ вая сторона). Интересное описаніе его ледяного жилища содержится въ заговорѣ 181.

Характерно, что персонажи народной миѳ ологіи причисляются къ одной категоріи съ нечистымъ духомъ. Водяной и водяниха, лѣ шій и лѣ шевица, дворовой и дворовица составляютъ постоянную компанію черту и его спутницѣ, выступая рука объ руку съ этой крайне несогласной парой (179, 184, 186). Самымъ страшнымъ изъ миѳ ологическихъ существъ считаютъ лѣ шаго, царя лѣ сного. Когда знахарь обращается къ нему, онъ долженъ снимать крестъ и даже платье, предлагать ему посильную жертву и говорить съ нимъ почтительно и ласково. Достойнымъ мѣ стомъ его культа служатъ перекрёстки (221, 205). Зато безъ всякой опаски можно обратиться къ болѣ е гуманному водяному и его семейству. Его можно расположить къ себѣ разными жертвоприношеніями, принимая во вниманіе, что его вкусъ мало чѣ мъ отличается отъ вкуса обыкновеннаго мужика и что его супруга питаетъ такую-же страсть къ нарядамъ, какъ всякая женщина (237, 239). Онъ до такой степени гуманенъ и милостивъ, что его смѣ шиваютъ съ христіанскимъ Богомъ: называютъ его Господомъ (239). Онъ благословляетъ воду, которую

С. 192

берутъ для больного, придавая ей цѣ лебную силу (48, 8). Ему молятся наряду съ полухристіанскими и полумиѳ ологическими существами въ заговорѣ 63, гдѣ ему и его семейству даются разныя имена: царь морской, попъ водяной, водяной батюшка и водяная матушка.

Самымъ безвреднымъ и нестрашнымъ считаютъ домового. Не смотря на то, что его расположеніе очень цѣ нно для домашняго благополучія, съ нимъ можно не церемониться. Его волю можно склонить даже угрозами (227). Безъ его помощи и содѣ йствія трудно обойтись, въ особенности, если желаешь, чтобы скотъ успѣ лъ (198, 227). Характерно, что его называютъ хозяиномъ и батюшкой, этимъ какъ будто указывая на его происхожденіе, связанное съ культомъ предковъ. Впрочемъ, записанъ случай, когда къ нему обращаются и при болѣ зни (152).

Говоря о миѳ ологическихъ существахъ записанныхъ заговоровъ нельзя не упомянуть объ извѣ стномъ стремленіи олицетворять болѣ знь. Самымъ яркимъ результатомъ такого анимистическаго мышленія слѣ дуетъ считать полуночницъ, которыя мучатъ ребенка и заставляютъ его плакать. Въ зависимости отъ времени сутокъ ихъ раздѣ ляютъ на нѣ сколько категорій: ночныхъ, утреннихъ, денныхъ, вечернихъ и т. д. (50, 53, 58, 59). Было бы интересно прослѣ дить, каково ихъ отношеніе къ трясавицамъ, женоподобнымъ демонамъ лихорадки. Одинъ изъ нашихъ заговоровъ (50), по крайней мѣ рѣ, напоминаетъ типичныя заклинанія лихорадки.

Обереги общаго характера. Заговоры отъ уроковъ, призоровъ, притчи и т. д.

1. Стал я, раб Божэй, благословесь, пошол благословесь и перекрестесь, матерью прощон, отцём благословлён на добры дела, пошол из двирей двирьми, из ворот воротами и вышол в цистоё полё, и в цистом поли Екіян морё, в Екіяни мори Екіян каминь, на этом каминю сидит старая и премудрая стариця, по локоткам руцьки в золоти, по коленцям ношки в серебри, сидит и натягаё свой притугой отстрельцятой, калиновой лук и вкладываё калёныи стрелы и стрелят и отстриливаетсе от дефки от пустоволоски, от бабы нечистоделки, от трежоного и от двужоного, от одножоного, и от треглазого, от двуглазого, от одноглазого, от трезубого, от двузубого, от однозубого, от цёрной пецени, и от горецей крови, и от колдуна, и от колдуньи, и от едуна и от едуньи. Кто можо в Окіяни мори воду высушыть и писок выцитать, этот миня можо осудить и оговорить. А кто не можо писку выцитать и воды высушыть, этот миня не можо осудить и оговорить и оклеветать. Отныни дувеку, аминь пувеку. — Кенозеро.

2. Стану я благословесь, пойду перекрестесь, выду в цистоё полё, в цистом поли древо и дуп, три лисьници перёны. По первой лисьници идёт Исус Христос, по другой Пресвятая Богородиця, по третьей лисьници перёной идёт Захарій и Макарій многомилосливы, тугой лук натятваё, калину стрелу направливаё, стриляё и отстриливаё от раба

С. 193

Божья [имя] прици и призоры, людскіи оговоры, отцёвы и материны думы и свои думы и весь витряной перелом. Во имя Отця, Сынэ и Святого Духа. Аминь. — Рѣ ка Кена.

3. Стану, раб Божэй, благословесь и пойду перекрестесь в цистоё полё, в цистом поли, в шыроком роздольи есь синей камишок, на том камишку сидит белая лебить, прилител ясной сокол и потстрилил эту лебить, и политело с этой лебиди бело перьё по цистому полю, по шырокому роздолью. Политити с раба Божья со младеня все укохи, все прикосы, политити по цистому полю и по широкому роздолю, штобы не чюл раб Божэй младенець на сибе никаких прикософ, никаких приговороф. Тут и моим словам клюць и замок, во вики викоф. — Ундозеро.

4. Стану я, раб Божэй, перекрещуси, выду я из избы двирями, из двора воротами, выду я в цисто полё, в цистом поли стоит синей каминь, у этого каменя протёкла речка быстрая, на этой речки быстрой сама мать Присвятая Богородица моёт своё белоё лицё. Припаду, попрошу я милосердую матушку Царицю Небесну: Дай Ты мне святой воды, штобы оммыть раба Божья [имя] от манакосных (? ) слоф, от матерной думы, от чужого наговору, от девици простоволосой. Цёрна грыжа, красна грыжа, бела грыжа, пупная грыжа, паховая грыжа, ножная грыжа, всюноцьна и полуноцьна и вецерня и утренна, полуденна, выди, выступи, нутренна грыжа, серцёвая грыжа, на тёмныи леса, на топлыи болота, от рук, от нок, от буйной головы, от ретивого серця, от очій ясных, от румянного лиця! Во имя Отця и Сына и Святого Духа, на амини сам Сут Христос. — Ундозеро.

5. (На водушку, обдавать водой. ) Стану я, раба Божья, благословесь, пойду перекрестесь из избы дверьми, из ворот воротами, выду я в цистоё полё, в цистом поли стоит дуб, в этом дубу человеческая мёртвая голова, в этой головы нет ни урокоф, ни призороф, ни людских оговороф, ни отцёвой думы, ни материной. Такжо бы у моёго робёнка не были ни уроки, ни призоры, ни людскіи оговоры, ни отцёвы думы, ни материны. Отець нёбо, мать зимля, дай добра моёму младенцю, не для мудрости, не для хитрости, для великой для Божьей для милости. — Ундозеро.

6. (На хлеп, соль и воду. ) К этому хлебу и соли не льнют ни призоры, ни переговоры, такжо бы к рабу Божью не льнюли бы ни призоры и ни переговоры и не думы свои и ни помышленія. Веки пувеки, отныни и дувеки. Аминь. — Почозеро.

7. Стану я, раб Божэй, благословесь и пойду перекрестесь и выду я в цистоё полё и пойду я путём дорогой. Идут три матушки Пресвятыя Богородици, перва со святой водой, другая Присвятая Богородиця со святой пеленой, третья матушка Присвятая Богородиця с святым со своим демьяном-ладаном. Перва, смой святой водой, а друга, сотри святой пеленой, а третья, скади святым своим демьяном-ладаном, штобы от кости не щимело и от мяса не болело, отцёву думу и материну. Пособити и помогити рабу Божью от притци и от призора, от ветреного прострелу

С. 194

и от ноцного переполоху, и спаси, Господи, и помилуй от прицинных времян и от посторонных людей, какіи слова забыл и каких не договорел. Клюць золотой и замок серебрянной, и как этот клюць пристават и примыкат к этому замку, так бы и мои слова приставали и примыкали к рабу Божою, и скорби и болезни оцищали от рожденья и до винценья и жизни до сконценья. — Почозеро.

8. [На согретую воду, которою обмывают ребенка. ] Рика отець, а вода мать, и благослови водушки взеть, и не для хитрости, и не для мудрости, а для великой Божьёй милости, измыть все притци и призоры и людскій переговоры и ветряныи перестрелы и большыи переломы и свою думу и цюжу думу и отцёву думу и материну (Три раза). Аминь. — Почозеро.

9. [Когда берут воды для больного. ] Марья утрена, Настасья вецерня, и благословити водушки взеть, и не ради хитрости, не ради мудрости, а рабой Божьёй на здравіё. Быстрая, текуцяя риценька, и свежая клюцевая водушка, и серые горюціе камешки, у вас нету ни здыханья и ни пыханья, и так бы у рабой Божьёй не было ни здыханья и ни пыханья. — Кенозеро.

10. (На воду, а водой опкатят. ) Стану, раб Василей, благословесь, пойду перекрестесь в цисто полё, в цистом поли Окіян морё, в Окіян мори белой остроф, на белом острову серой горюцей каминь, цист и гладок, у его нет ни притцей и не призороф, никаких переговороф, так бы у раба Божья не были бы ни притци, ни призоры, никакіи переговоры. И на том на белом камини сидит две красны девици, дёржат шолкову нитку, булатнюю иглу, шьют, отшывают притци и призоры, всеки переговоры от раба Божья. На том на белом камени стоит дуб древо, на том на дуби древи сидит птиця цёрна, тугой лук натягиват, калинну стрилу накладыват, стрилят, отстриливат все притци, призоры, всеки переговоры от раба Божья, щипоту и болезну раба Божья. — Колодозеро.

11. [Наговариваютъ на воду, черпая ея такъ, чтобы она пошла по солнышку, и обкатываютъ водой больного. ] Стану я, раба Божья, благословесь, пойду перекрестесь из двирей в двери, из ворот в ворота, выду я в цистоё полё, в цистом поли там луга зилёны. На этых на лугах на зилёных ходит питун золотой, нос золотой и крылья золоты и перья золоты, а голос серебряной. Ай жо ты, питун золотой, не клюй с лугоф зилёных траф шолковых, склюй с раба Божья притци и призоры, все оговоры и худую думу и цюжую и свою. Век пувику, отныни дувику. Аминь. — Колодозеро.

12 3 4 5 Следующая ⇒