Часть третья ГАЛТЬЕР 2 страница

Я заметил, как лицо Мирты помрачнело, она скорчила неодобрительную гримасу. Но Арава на нее не смотрел: казалось, он сжал всю свою волю в кулак, как бы согнувшись под тяжелой ношей лауриной тирады.

Его руки механически продолжали свою работу, но движения становились все медленнее и медленнее. Нетерпеливым кивком Лаура указала на низ своего живота, молчаливо показывая, что он должен протереть его тоже, без всяких эмоций, как будто бы она просила почистить раковину в ванной.

На мгновение Арава стал как парализованный. Он застыл с поднятой рукой, затем спокойно встал спиной к ней, принял независимый вид проводника экспедиций, повернулся и, не выражая больше никаких эмоций, неторопливо двинулся к огромному дереву, из-под корней которого появилась Тиео и за которым он исчез.

Мы собрались вместе вдали от деревни вокруг костра. Эскадроны ночных насекомых вились вокруг нас. Их настойчивый неумолкающий шум сливался с хрюканьем огромных черных кабанов, которых мы прогоняли палками, когда они приближались к огню.

Лаура, Мирта и Николас в полный рост растянулись на опавших листьях кокосовых пальм. Я сидел на бревне и дымом своей трубки отгонял надоедливых комаров.

Тиео оживленно говорила, опершись ногой о бревно и согнув колено, рука ее лежала на бедре. Когда Она закончила, я перевел то, что она сказала:

— Она хочет уехать из этой крестьянской деревни. Она знает то место, где Новое Солнце поднимется на горизонте через пять дней. Она попытается попасть туда до того, как наступит Ночь Забвения.

Девочка внимательно посмотрела по очереди на моих товарищей, тщательно взвесив и объективно оценив реакцию каждого, что выглядело очень впечатляюще. Было ясно, что мы подвергаемся внимательному обследованию.

Собирается ли она забрать с собой своих родителей? — спросил Николас. — Или оставляет их здесь?

Я перевел вопрос, и она ответила весело и беззаботно:

— Новое Солнце даст мне новых родителей, — перевел я ее ответ.

Это вызвало улыбку у Мирты. Тиео бросила на нее понимающий взгляд, но это отнюдь не уменьшило у нее вид превосходства. Затем она сделала заявление, которое окончательно и бесповоротно положило конец всем сомнениям и расспросам:

Она сказала, что хочет быть Живой, — сообщил я. — Она сказала, что этого же хотим мы все.

Повисло молчание. Лаура посмотрела прямо в глаза Тиео и сделала молчаливый знак одобрения. Маленькая девочка приветствовала это величественным кивком головы. Я почувствовал, хотя она старалась тщательно скрыть свои мысли, что она довольна нами.

Она подвинулась к костру и поправила огонь, подчеркивая этим жестом, что не видит необходимости в дальнейших дискуссиях. Затем она перешла к Мирте и села рядом. Та обняла девочку за плечи. Тиео уютно устроилась в ее объятиях, прижалась к груди Мирты и закрыла глаза.

Николас помолчал минуту-другую, а затем спросил:

— А что будет делать Арава?

— Он не пойдет с нами, — ответил я.

Улыбка тронула губы Лауры.

— Он всегда поступает не так, как я, — вздохнула она.

Я посмотрел в лицо Мирте — она собиралась что-то сказать, затем удержалась от комментариев и прижалась щекой к головке Тиео, волосы которой блестели в ночной темноте.

Наши пироги с трудом двигались против течения. Тихая и спокойная река, поднимаясь дальше в горы, стала бурной, заполненной порогами и стремнинами. Небольшие островки корней и колючек, вырванных из берегов, крутились вокруг нас. Когда вымывался ствол дерева, опасность столкновения с ним наших утлых челнов возрастала.

Два мощных гребца, управляющих нашими каноэ, избегали эти препятствия, немыслимым образом вскакивая на выступы скал, острые и выдвинутые вперед, что предохраняло их от водоворотов. Они пятками отталкивали лодки от скал или от узких проходов, которые угрожали разбить лодки. Затем под аккомпанемент наших криков они прыгали снова в наши лодки, которые подпрыгивали от ударов, но не опрокидывались. По крайней мере, пока.

Я делил одну лодку с Миртой и Тиео. Мы промокли с головы до ног, но это мало беспокоило нашего маленького гида. Она не знала, что наши широкие брюки, рубашки и корзины высыхали гораздо дольше, чем ее короткий и очень тонкий саронг и голые ноги.

Одетая таким образом, она стала совершенно другой личностью: наша европейская одежда никогда не подходила ей. Мне было приятно оборачиваться и смотреть на нее, обмениваться с ней улыбками. Я все еще не могу понять точно (но все-таки я это тоже узнаю — впереди еще достаточно времени), что мне больше нравится: её головка, помещенная между грудей Мирты, или ее собственные крепкие и маленькие грудки.

Я до сих пор не обращал внимания на них: серьезное выражение ее лица не давало возможностей любоваться ими. Здесь же ее наполненные солнцем глаза, ее обворожительное и свободное поведение открыли мне их истинную красоту так же ярко, как и ее мокрый саронг, с которого ниспадали сверкающие капли воды.

Наименее запасливая из всех нас Тиео не потрудилась захватить корзину или сумку: ее багаж состоял из маленькой круглой корзиночки, наполненной плодами манго. Ей нужно было всего лишь поднять руку к деревьям, чтобы вновь заполнить корзинку, когда она пустела. На мгновение она зажимала корзиночку между обнаженными бедрами, когда хваталась за ветви деревьев, срывая с них плоды.

Единственное, что меня немного расстраивало, это то, что она заслоняла от меня Мирту. Когда мы отъезжали и Тиео прыгнула в лодку, я с удовольствием вспомнил, что она не отличалась от своих компаньонок ни внешним видом, ни грациозностью. И действительно, трусики на ней смотрелись бы еще хуже, чем на Лауре или Мирте.

Когда я с Натали приехал в институт Ланса, наиболее интересными из первых сведений, полученных нами, были слухи, что дочь директора института никогда не носит нижнего белья. Услышав это, мы с трудом сдержали улыбки тайной радости, как напоминание о наших маленьких радостях, сохраненных памятью: вечер, когда два года назад мы встретились впервые. Если бы в тот день на Натали были трусики, то мы никогда не стали бы любовниками и мужем и женой.

Я занялся любовью с Натали спустя час после того, как впервые увидел ее. Полюбил ли я ее за такой краткий промежуток времени? Да. Один час не так уж и мало, когда ты проводишь его, наблюдая за телом своей подруги, и не обращаешь внимания ни на что другое, а только жаждешь проникнуть в нее.

И Натали полюбила меня так же быстро, как только увидела, с какой страстью я уставился на ее обнаженные до живота бедра. Она сидела на кушетке среди подушек в доме какого-то ирландца или испанца — впрочем, это не так уж важно, он просто пригласил меня к себе. Она перебросила голую ногу через колено своего мужа и флиртовала с ним очень интимно довольно развратно.

На ней была легкая плиссированная шелковая юбка, голубино-серые и небесно-голубые полоски которой очень подходили к ее затуманенным от страсти голубым глазам. Она высоко подняла подол юбки, не обращая никакого внимания на то, что можно было увидеть: на ней вообще отсутствовали трусики.

В то время ей, казалось, было все равно, какие желания вызывает смелая и гордая ее нагота у других мужчин, кроме ее мужа: было очевидно, она и он заняты только самими собой и собираются через несколько минут трахаться.

Конечно, я был ими восхищен, но, если быть до конца честным, мне было абсолютно безразлично, как сложатся их отношения — в ближайшем или далеком будущем. Мои чувства и мысли были взволнованы одним — красотой, свежестью и воображаемой доступностью женских бедер, на которые я неотрывно смотрел.

Спустя час не ее муж, а именно я сам ласкал их, пил из их вершины, вошел в нее.

Хотя ни я, ни она не были влюблены друг в друга в тот вечер, мы все время рыдали от смеха! Никогда в жизни мы не занимались любовью в таких неудобных и неестественных позах. Мы могли только стоять, опускаться на колени или сидеть в крохотной ванной комнатке, куда случайно заскочили. Вероятно, в том доме были и лучше приспособленные для этого места, но мы там никогда не были раньше и даже не знали в лицо наших хозяев, не знали вообще, у кого можно спросить, где можно заняться любовью, не повредив позвоночник.

Наша импровизация и неудобства, без сомнения, заставили нас искать еще один шанс, так как если бы первый опыт был более удачным, мы, возможно, не почувствовали особой необходимости испытать то же самое снова. А после еще одной более удачной попытки мы уже были просто не способны жить друг без друга.

Но я не намеревался отнимать Натали у ее мужа. Так или иначе, ни она, ни ее муж не имели ни малейшего намерения разводиться. Он, она и я проводили дни и ночи напролет, обсуждая одну и ту же проблему — что нам делать дальше. По мнению Натали, такой проблемы вообще не существовало:

— Вы оба любите меня. Вы оба трахаете меня.

Именно этим мы все вместе занимались несколько месяцев, не беспокоясь больше ни о чем.

В конце концов, Соерен захотел развестись с Натали, поэтому мы с ней смогли спокойно оформить свой брак официально, и она поехала со мной на поиски земли народа мара. Эта командировка была предпринята мной по требованию хозяев моего университета.

Как это часто случается, как только мы зарегистрировали свой брак, мы вдруг решили, что Натали было бы лучше не отправляться в такое рискованное путешествие. Поэтому я отослал ее назад к Соерену, который был совсем не против снова заполучить Натали к себе в постель. Ее также это вполне устраивало.

Я отнюдь не уверен, что она оставила бы его даже тогда, когда я вернулся, если бы Соерен, как любовник, не показал себя более эгоистичным, чем когда он был мужем.

Он постоянно твердил своей жене одно и то же, и этот вопрос приводил его в состояние шока:

Почему это Галтьер отдает тебя так легко, а свою курительную трубку не дает никому?

— Потому что, отдавая трубку, он не доставляет ей тем самым никакого удовольствия, — Натали тщетно пыталась разубедить его.

Но эта идея фикс засела в нем так прочно, как будто он бился головой о кирпичную стенку и не мог ее пробить, точно так же он не мог разрешить этой проблемы для себя. Это продолжалось так долго и так тяжело, что она взмолилась, чтобы я вернул ей свободу, а эту свободу она обрела только со мной.

Конечно, на этот раз нам потребовалось гораздо больше времени, чтобы снова насладиться любовью, чем в первый раз. Мы почти не занимались любовью. Я думаю, что завоевал ее назад только благодаря тому, что часто посылал ее трахаться к Соерену.

Истинно великодушная она не смогла больше выдержать этого издевательства со стороны своего стража, который выслеживал каждый ее шаг, ревновал ко всем. Поэтому она вернулась ко мне, продолжая оставаться верной мне сердцем, но она знала, что если захочет, то всегда может поделиться с кем-нибудь своим телом.

Иногда такое случалось, когда мы были с ней вместе она всегда сидела рядом со мной после обеда или кино, или на какой-нибудь конференции, и я начинал понимать, что кто-то, сидящий напротив, смотрит на нее так, как некогда смотрел на нее я в ту первую нашу встречу, когда я влюбился в нее. Иногда в подобных ситуациях я обычно чувствовал, как плечо Натали твердеет, прижимаясь ко мне, и я видел, как ее нога ложится на мою ногу. Я понимал, что она хочет отдать себя этому новому мужчине, и обычно помогал ей в этом.

Однажды она перейдет от меня к подобному мужчине, как перешла от Соерена ко мне. Останется ли после этого она моей женой, как она оставалась женой Соерена уже после нашей с ней связи? Возможно. Но ничего нельзя сказать определенно.

С моей стороны, я был бы счастлив, быть, ее последним мужем. Я думаю, так оно и будет, потому что я не хочу стать ее последним любовником.

Ну и команда! — подумал я с досадой еще раз, когда мы проплыли несколько километров…

— Мирта, почему Тиео предложила четырем красивым цветным парням уединиться с ней?

— Она испытывает на них свои чары, я полагаю.

— Это удивляет меня!

И, тем не менее, что бы мы делали без них? Как ни крути, в том направлении, которое мы избрали, других средств сообщения, кроме реки, нет. Ехать на чем-нибудь другом, кроме лодок, вдоль этих изрезанных скалами берегов, было невозможно. Колыбель Нового Солнца, казалось, действительно в этом году была надежно защищена от постороннего вмешательства!

Позже этим же утром мы подплыли к водопаду, который был намного круче, чем встречавшиеся нам ранее. Казалось, так же рискованно было спуститься вниз на ногах, как и на лодке. Пирога Николаса и Лауры догнала нашу лодку.

— Мы попали в ловушку, — заключил Николас.

Тиео начала давать короткие приказания команде, тон которых привел меня в восхищение. Она затем объяснила, уже более мягким тоном, маневр, который собиралась предпринять, чтобы обойти неожиданное препятствие. Я был изумлен, что так прекрасно понял все, что она сказала. Хотя мое знание языка мара имело границы, и я был очень обеспокоен этим сегодня утром: наши гребцы и я не могли понять друг друга.

— Это потому, что они не знают своего родного языка, — язвительно предположила Мирта.

Должно быть, была доля правды в ее едком замечании. Везде встречаются косноязычные люди.

Багаж был выгружен, скорее, нагружен, на наши плечи. Четверо «косноязычных» с тяжелыми каноэ над головами начали взбираться на крутые скалы. Их шансы были очень невелики, но у нас не было выбора. В конце концов, нам удалось преодолеть это препятствие без новых ран и синяков.

Лодки, наконец, были спущены на воду и привязаны к дереву, растущему у самого берега реки в спокойной заводи.

В этом месте мы перекусили. Пища была более или менее подмочена, а часть нашего снаряжения смыта водой. Затем экспедиция снова тронулась в путь.

Эта часть реки была глубокой, как озеро. Команда работала веслами в бешеном темпе. Я предложил заменить одного гребца, но он в резкой форме отказался уступить мне место другие притворились, что не понимают меня. Я видел, как Николас, не смотря на дружескую жестикуляцию, добился такого же эффекта.

— Отнесись к этому легко, — посоветовала мне Мирта. — Не придавай особого значения.

Она была уже сыта по горло этими гребцами. Спустя некоторое время она спросила:

— Что бы мы делали среди Живых, если бы Лаура умерла?

На этот вопрос у меня не было ответа.

Прошло довольно много времени, мы быстро и тихо скользили по речной глади. Внезапно мне в голову пришел ответ на вопрос Мирты:

— Единственно, кто умирает в этих горах, — это те, кто ничего больше не хочет.

Я, в самом деле, не думал, что эта мысль ее утешит. Поэтому был удивлен, когда ее лицо постепенно прояснилось и она улыбнулась. Без улыбки ее лицо мне казалось лицом другой женщины.

Она наклонилась к Тиео и нежно поцеловала в волосы. Затем заявила:

— Итак, теперь мы все спасены.

Но потом погрустнела, добавив:

— За исключением Николаса. Что ты об этом думаешь?

После небольшого раздумья я ответил:

— У меня такое чувство, что он выдержит это с достоинством.

Совершенно не осознавая почему, я добавил: Хотя и не без труда.

Солнце вертикально висело над каньоном и било прямо в глаза. Гребцы намеренно лениво гребли, и лодки продолжали идти почти по инерции. Я, должно быть, задремал и в полузабытьи провел много времени. Когда я пришел в себя, то повернулся, чтобы взглянуть на своих спутниц.

Мирта склонила голову на плечо Тиео, а та спала на ее груди. Мы оба смотрели меж раздавшихся ног девочки, Мирта сказала мне тем же самым тоном, каким просила не писать моего имени на моем талисмане:

— Возьми ее!

Я отрицательно покачал головой. Но она почти умоляла меня:

— Возьми ее. Скажи мне, когда ты этого захочешь. Внезапно я осознал, что она говорит серьезно, с таким не шутят — это был вопрос жизни и смерти…

Я утвердительно кивнул и громко сказал:

Хорошо. Я люблю тебя и хочу ее.

К полуночи мы подошли к небольшому островку, выглядевшему, как оазис, усыпанный золотым песком. Он был отделен от правого берега тонким ручейком.

На этом берегу уже не было угрожающе нависавших скал, вдоль которых мы пролагали путь днем. Скала, представляющая из себя сплошной массив, без ущелий или проемов, внезапно обрывалась напротив островка, и перед нами предстал широкий пляж, через который можно увидеть бесконечную цепь темных, округлых возвышенностей, взбирающихся асе выше и выше к небу. Пейзаж был не очень привлекательным. Позади нас ущелье тянулось к югу, такое же узкое и непрерывное, как та часть, которую мы только что прошли.

Тиео, как молодой козленок, выпрыгнула из каноэ, держа в одной руке корзиночку, а в другой руку Мирты. Они представляли собой такое забавное зрелище, стоя по колено в воде и помогая выгружать вещи из лодок, что я сразу же отбросил мрачные мысли.

— Великолепное местечко! — с энтузиазмом сказал Николас.

Божественное! согласилась Лаура.

Во мне вдруг заговорил бес противоречия:

— Лично у меня такое впечатление, что вступаю на лунную поверхность и совершенно не знаю, что ждет меня впереди.

Лаура была обескуражена моим замечанием. Она внимательно посмотрела на меня, будто начала сомневаться, заслуживаю ли я их доверия. Ее раздумье закончилось тем, что она решила, будто я повредил голову во время спуска по реке, так как ее недовольное выражение сменилось мягкой сочувственной улыбкой.

Уже за полночь. Небо ясное, звездное. Я все еще не сплю, в отличие от других.

Весь вечер я поддерживал огонь, и продолжаю это делать до сих пор. Пошевелив угли, подбросил еще сучьев, пока костер не запылал ярким пламенем.

Лаура и Николас прижались друг к другу под хлопковой накидкой. Я видел только их головы, лицом к лицу, лоб в лоб: они выглядели очень утомленными.

Мирта спала не накрывшись, в коричневой теплой рубашке. Она сняла только свои широкие брюки и ботинки. Время от времени она потирала свои руки и ноги, спасаясь от надоедливых комаров. Вот она легла на бок, поджав колени и подложив под голову сложенные кисти рук.

Тиео была рядом с ней. Девочка оперлась на один из наших рюкзаков и спала почти в сидячем положении, лицом к огню, свежая, как веточка вербены.

Мои глаза отыскали четверых гребцов. Они свернулись клубками немного поодаль от нас, возле своих лодок.

Только я еще не знал, где лечь спать. Мне посоветовали не мешаться под ногами, так как я ни к чету не пригоден. Бесполезно зря жечь сучья. Никакого толку нет и от моих дум.

Я сделал несколько шагов по направлению к самой узкой части реки, которая отделяла нас с восточной стороны от расщелины в горной гряде. Ночь была слишком темная, и я не видел гор. Мои настойчивые усилия рассмотреть что-нибудь во тьме, должно быть, утомили зрение, так как мне стали мерещиться какие-то призрачные тени: мне показалось, какая-то маленькая лодка неслышно скользит по воде на фоне противоположного берега, затем она остановилась, и человеческая фигура выпрыгнула на берег и скрылась.

Странно! Кто бы это мог быть? Преследователь? Шпион? Но мы ни от кого не убегаем и ничего ни от кого не скрываем…

Не сон ли это? действительно ли я увидел что-то или кого-то? Теперь все снова стало темным и неразличимым, как раньше. Я подошел к своему свертку, чтобы поискать бинокль… Ах, этим утром, вспомнил я, он утонул в реке! Я вернулся и снова стал вглядываться в сторону реки, довольно долго, неподвижно.

Я вздрогнул… чья-то рука легла мне на плечо! Мне стало стыдно за свой страх: рука потянулась к моему затылку, погладила волосы на голове. Ласковая щека Мирты коснулась моей. Я услышал ее голос, о чем-то спрашивающий.

Я вдруг понял, что ее вопросы касаются не настоящего, а относятся ко всей моей жизни, всей жизни… Я почувствовал, как она беспокоится обо мне. Она сказала:

— Чего ты испугался, Галтьер?

Чего это я должен пугаться? Почему я должен пугаться? И кого? После небольшого раздумья я ответил:

— Я не испугался. Я хочу знать, вот и все.

— Почему ты хочешь изменить свою жизнь? Мне не нужно было долго думать над ответом:

— Потому что мир, из которого мы ушли, не стоит того, чтобы жить там.

Она поцеловала меня в лоб, затем в щеки, прошептав таким тоном, будто я маленький ребенок, которого нужно успокоить:

— Но ведь ты принадлежишь этому миру, Галтьер! Я все еще не возьму в толк, что ты собираешься здесь делать. И я не могу понять, почему Николас в этих диких джунглях.

— Ради Лауры. А почему ты здесь со мной?

Я увидел, как вспыхнули ее глаза, а губы раскрылись в озорной улыбке.

— Меня попросила об этом Натали. Разве ты не полагаешь, что это достаточно серьезная причина?

Мне теперь трудно вспомнить, почему я почувствовал в то мгновение мучительную душевную боль. Мне показалось, что нежность и обеспокоенность Мирты проникают в меня, что ее ясный разум становится моим и дает мне устойчивость в этой расплывчатой действительности. Я посмотрел в глаза моей верной подруги с восхищением.

— Ты — кладезь мудрости, Мирта.

— С чего ты это взял! — рассмеялась она. — Я себе не принадлежу. Я живу только интересами тех, кого люблю. И я нахожу, что только они всегда правы. Всегда правы.

Она покрыла мои глаза и губы быстрыми поцелуями. Я почувствовал себя намного лучше и с радостью подумал о Натали. Я освободил себя от нее и сказал:

— Я люблю тебя, Мирта, потому что ты веришь в дружбу.

— А я не должна любить тебя, — ответила она, — потому что ты веришь в мифы.

Она положила обе руки мне на плечи, заставила опуститься на колени и лечь на землю, очень близко к огню. Пламя продолжало подниматься вверх и освещало уголок, который мы освободили от сухих ветвей кустарника. Лаура и Николас не изменили своих поз: они спали мертвым сном.

Мирта развязала саронг, который я спустил ей до ягодиц. Я вытянулся на спине, а она стала рядом на колени. Лицо ее было повернуто к огню: его отблески играли на нем красновато-коричневыми бликами, и это делало ее еще прекраснее, если это вообще возможно.

Губы Мирты приняли, форму, способную в совершенстве удовлетворить мою страсть. Вряд ли мне удастся когда-либо найти еще такое место, где я бы получил наибольшее удовлетворение. В такие моменты, я знаю это… я привык к этому, и у меня нет угрызений совести по поводу этого… я становлюсь чудовищно несправедлив к промежности как Натали, так и Мирты: для меня существует только этот чудесный, потрясающий рот! Эти губы не только округляются, защищая от зубов, могущих причинить мне боль, но и придают пульсации моей крови новый ритм, абсолютное томление. Их давление различное, в нужный момент они усиливают или ослабляют охват, и мое наслаждение удваивается. А позади них находится не знающий усталости язык, лижущий, всасывающий в самое нёбо, чья твердая поверхность и нежная слюна заставляют меня трепетать.

Она улавливает момент, когда я жду новых ощущений, более определенного наслаждения, и изменяет позицию. Она укладывается параллельно моему животу, так что ее рот скользит вдоль моего фаллоса во все увеличивающемся темпе. Одновременно ее рука начинает совершать вращательные движения у основания пениса, увеличивая в одно и тоже время давление, предохраняющее от преждевременного извержения спермы и одновременно стимулируя его.

Теперь Мирта двигает губами взад и вперед в определенном ритме вдоль моего копья. Каждый раз губы на мгновение выпускают его изо рта, а затем жадно, поспешно и чувственно заглатывают, пока он не доведен до последней степени возбуждения. Затем она подводит его прямо к своему влагалищу. Здесь он набухает и становится твердым, как камень. После небольшой паузы губы снова без устали продолжают свою работу.

Я подумал: вот теперь, в это самое мгновение, я должен взорваться! Плотно закрыв глаза, я испытываю головокружение. Две руки Мирты продолжают неустанно трудиться вместе с ее ртом и в этот момент меня охватывает невероятная и Неожиданная дрожь, а она начинает регулировать накатывающиеся друг на друга спазм, от которых я содрогаюсь всем телом.

Рот и руки Мирты доставляют мне более мощное, более продолжительное, более упоительные наслаждение, извлекают из меня больше семени, больше оргазмов, чем любые другие части тела любой другой женщины. Уже потом, когда мне кажется, что силы мои иссякли, мягкие движения этих чудесных нежных пальчиков и ее проворного языка вызывают во мне последний спазм, еще одну экуляцию.

И уже потом, отдыхая своей головкой на моем животе, Мирта жадно слизывает языком последние капли семени, собирает ее с головки члена и проглатывает их, мурлыча и удовлетворенно вздыхая:

— Ах, как это все чудесно!

Возможно, мы немного поспали после этого, я не знаю. Когда я пришел в себя, мы все еще лежали в той же позе. Я начал ласкать ее черные волосы, покрывшие почти половину моего тела, затем, не изменяя позы, подбросил веток в костер, пошевелил огонь.

Через пламя я увидел, что голова Лауры теперь уже лежала на груди Николаса, и оба они все еще крепко спали.

Глаза Тиео были широко открыты, и она улыбалась мне. Я послал ей воздушный поцелуй. Мирта подняла голову и попросила:

— А теперь удовлетвори меня.

Я надолго улегся на нее и, одновременно, — невидимым Мирте языком — ласкал промежность Тиео, чьи прямые губы, пухлые и уступчивые, отчетливо помнил между раскинутыми ногами.

Время от времени Мирта постанывала: «Я кончаю! » И достигала вершины. Я доводил ее до оргазма несколько раз, вознамерившись довести до изнеможения, готовый к тому, чтобы она умерла от удовольствия.

Я надеялся, что в это время Тиео занимается онанизмом, пока наблюдает за нами. В тот момент я не мог видеть ее, но мы были ближе, чем она, к костру, и я был уверен, что она не пропустит ничего из наших занятий: мы делали все это и ради нее.

Мирта знала, что в то время, когда я целую ее, я думаю о девочке. И я чувствовал, что эта мысль возбуждает ее еще больше, приводя к более мощному коллапсу. Это также возбудило меня, и я почувствовал, что мой пенис отвердел.

Когда я не смог уже выдавить из Мирты больше ни одного стона и она, казалось, совершенно обессилела и выдохлась, я трахнул ее. Я трахал ее медленно и нежно, ради своего удовольствия и ради Тиео. Мой член не мог, я в этом был уверен, войти в ее тугую кошечку, но в Мирту я погружался и выходил без малейших угрызений совести, и это было прекрасно. Влагалище Тиео, в которое я мысленно проникал, трахаясь с Миртой, было самым лучшим из всех, какие я когда-либо знал. Самое нежное. Самое чудесное. Самое трудное лишить девственности. Но и самое желанное.

Мирта пришла в себя, ожила и взяла все в свои руки, так как понимала, что если она мне позволит действовать по своему усмотрению, то я снова кончу в нее слишком быстро, и она не получит удовлетворения.

Она отодвинулась от меня, встала рядом на колени, сняла юбку, которая все еще была на ней, отбросила ее в темноту, снова встала во весь рост, прекрасная в своей наготе в отблесках пламени, водрузила себя на мой пенис, взяла свои груди руками и начала свой танец.

Она кончила немедленно, кусая губы, чтобы не закричать, затем оставила в покое свои груди и на этот раз устроилась на моей груди. Эластичность ее бедер позволяла ей подниматься мягко и медленно, пока мой пенис почти полностью не выходил из нее. Затем, мощно и быстро, она возвращалась в прежнее положение, так что мой фаллос проникал в нее снова и достигал самой шейки матки.

Этот толчок заставлял ее вздрагивать от наслаждения. Она оставалась в таком положении на мгновение, совершенно неподвижная, ощущая присутствие в ее теле этого странного предмета, который она любила, и, пытаясь сдержать оргазм, который заставлял терять сознание. Не сумев сдержать удовлетворение, она, наконец, второй рукой начинала возбуждать себя.

В момент оргазма она вздрагивала, задыхалась и, казалось, что вот-вот потеряет сознание. Но затем она снова набиралась сил и продолжала сражение. Она становилась мужчиной, покрывая тело женщины, роль которой в этот момент играл я.

С мужской страстью она проникала в меня, пронзала меня воображаемым фаллосом, вспахивала, бороздила, используя мое влагалище, закалывала меня с безжалостным удовольствием, пока я не начинал кричать и стонать.

Затем, удовлетворенная, она извергалась в меня, уже не в состоянии думать ни о ком, кроме себя…

Но когда она снова пришла в себя, она нашла мой фаллос в себе, он был все еще в боевом положении, гордый тем, что смог выдержать ее натиск, и не уступить. Хриплым голосом она простонала:

— Я не могу больше продолжать, продолжай сам и прикончи меня.

Но именно она, однако, начинала двигать своим тазом, зная, что все, на что она способна в этот момент, это заставить мой член скользить взад и вперед по ее влажному влагалищу, и что я не способен остановиться.

И все же я удержался и сумел укротить свое желание. Она приостановила свои движения, став похотливой и распущенной, и предложила:

— Лиши невинности Тиео!

— Она слишком юна!

— Нет! — настаивала она. — Я знаю. Я сама лишилась девственности в ее возрасте!

Она сильно прижалась ко мне, поднеся мои руки к своей груди и проникая языком в ухо, сладострастно облизывая его. Ее живот стал чуткий, неловкий, открытый и беспомощный, ожидающий, чтобы я научил ее. Ее поясница и ягодицы уже не двигались взад и вперед и не стремились одолеть меня, а упрашивали, чтобы я сказал, что делать дальше…

Я снова перевернул ее, широко раздвинул ноги, намереваясь идти до конца, раздавить собой ее девственное влагалище. Когда, она почувствовала, что я достиг апогея, она позвала:

— Тиео!

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8910 11 12 Следующая ⇒