ЛАУРА. Часть первая НИКОЛАС. Часть вторая МИРТА

Мы находимся в руках Аравы. Он с нами для того, чтобы найти дорогу и быть нашим проводником. Поэтому пусть сам и принимает решения! Я не собираюсь критиковать его поступки в первый же день. Я приберегу свое вмешательство для более важных случаев, касающихся вопросов жизни и смерти: или счастья и несчастья, которые не менее важны, а по сути дела — то же самое, что жизнь и смерть.

Тем не менее, одна вещь говорит в его пользу: верный знак его скрытого гения — вчера вечером он нашел для нас невероятный бамбуковый отель в деревне, где с трудом можно было найти хоть какое-нибудь пристанище. Я всегда удивляюсь, должна ли я читать справа налево или слева направо, чтобы правильно расшифровать мысли и чувства этой прекрасной тени… Сам он иногда затрудняется найти правильное решение. Что происходит в его голове, когда эти двое Арав спорят друг с другом, одновременно подойдя к перекрестку? Который из них уступает: мара христианину или наоборот?

До сих пор я надеялась, что его реакция на устройство нас на ночлег прошлой ночью прояснит мне хоть что-нибудь, но он никак не прореагировал. Непознаваемы эти непроницаемые люди Востока! Я не узнаю, будет ли радоваться мара, увидев, как семейные пары немедленно забывают свои клятвы, или христианин будет возмущен этим.

Я должна признаться, что мне не следует проявлять такого легкомысленного любопытства и мои известные принципы лучше бы удержали меня от этого, как я и поступаю теперь, располагая людей по строгим категориям и предполагая, что знаю, как они поступят в том или ином случае. Но мои принципы включают также понятие относительности, так как я не испытываю угрызений совести, когда говорю себе? что мара и христианин одновременно предполагают особенно тяжелую наследственность и эти две ипостаси нелегко соединяются в одном человеке.

Как мы можем это, в конце концов, узнать? Без утомительных ограничений не было бы возможности подняться над ними. То есть об этом же я говорила раньше: когда никто не превысит своей власти, никто не захочет восстать. Жизнь становится слишком монотонной.

К счастью, хотя великие завоеватели исчезают, повседневные захватчики и мелкие тираны плодятся повсюду в изобилии. Таким образом, испытывать дух противоречия всегда интересно, и наша оппозиция против чего-нибудь приносит нам яркие мгновения. Возможно, Лаура не приняла бы приглашение моего возлюбленного так быстро и с такой смелостью, если бы оно не подчеркивало ее новый статус семейной женщины.

Я обнаружила, что Лаура — энергичная и решительная женщина, и не только тогда, когда у нее возникает возможность заняться любовью. Когда мы выбрались из этого ужасного джипа перед респектабельно вывеской «Отель Булон Комфортабельный — Горячий Водопровод», именно она казалась меньше всех уставшей. Насвистывая мелодию, она выгрузила из машины свой багаж, затащила звукозаписывающую аппаратуру, даже не согнувшись и не застегнув свой жакет цвета хаки, когда встретила этих негодяев в коридоре отеля. Одновременно она нашла время убедить Араву не ругаться с ними, а затем и Галтьера не тратить попусту сил, чтобы успокоить их на родном языке. Следом за Николасом она взобралась по лестнице полуразрушенного здания, прыгая через четыре ступеньки. Она была уже там, чтобы приветствовать нас веселой усмешкой, которую радостно было видеть, когда Галтьер и я, наконец, пробудились от спячки и пришли в себя от ошеломляющего любопытства местных обитателей. Мы взглянули на нашу обитель с облегчением, как техасцы, впервые увидевшие отель «Хилтон».

Галтьер, демонстрируя прекрасное знание местного языка, спросил, имеются ли три свободные комнаты на одну ночь. Портье, веселый парень, единственный представитель администрации отеля в столь поздний час, ответил на чистом английском языке:

— Мы ожидали вас.

Невероятно? Я внимательно изучала выражение лица Аравы, и, как обычно, мне ничего в нем не удалось прочитать. Но, в конце концов, зачем разгадывать эту тайну. Понятие «бессмысленного вопроса», по-моему, почти единственная вещь, которую я сохранила от своего буддистского воспитания.

Филиппинец протянул свою властную руку, на которую я положила наши четыре паспорта и документ с подписью и печатью Ланса. Арава принял позу человека, с детства свободного от, подобных формальностей.

Портье презрительно фыркнул, посмотрев на обложку моего документа. На ней был изображен позолоченный герб, показавшийся ему подозрительным. Записывая мое иностранное имя в регистрационный журнал, он все еще был слегка раздражен. Ученые степени и звания Галтьера тоже не произвели на него никакого впечатления. Его лицо просветлело только тогда, когда он открыл паспорт Лауры. Он проявил к ее документу большое любопытство: сначала внимательно осмотрел ее фотографию. Нам стало ясно, что она произвела на него потрясающее впечатление. Наконец он прекратил пялить глаза на фотографию и наградил Лауру подозрительным взглядом, сделав недовольную гримасу. Его комментарий был поразителен.

— Печать свежая!

В тоне его замечания не слышалось удивления, а скорее неодобрение и подозрительность: как будто он упрекал свою собеседницу, что она забыла надеть трусики. Лаура изящно парировала его комментарий:

— Вы правы, действительно, я поменяла паспорт, когда вышла замуж.

— Хорошо, очень хорошо, — вынужден был согласиться подозрительный портье.

Затем он стал внимательно всматриваться в каждую Страницу ее документа. Спустя мгновение он бросил в таком же добродушно осуждающем тоне:

— И вы вышли замуж только неделю назад. Лаура терпеливо кивнула, как будто ее свобода зависела от этого спектакля.

Совершенно верно, семь дней тому назад.

— Что ж, хорошо! — пробурчал подозрительный инквизитор, и невозможно было определить, как он отнесся к этому факту: отрицательно или положительно.

Он вздохнул, с сожалением вернул паспорт Лауре и начал просматривать следующие документы. Он поднял голову, внимательно взглянул на Николаса и, указывая на него зажатым в руке паспортом, недоверчивым тоном спросил:

И вы ее муж?

Николас молча подтвердил это обстоятельство. Клерк погрузился на некоторое время в раздумье. Наконец он произнес, пытаясь казаться любезным:

— Это означает, что вы прибыли сюда провести медовый месяц?

— Верно, — согласился Галтьер, хотя спрашивали не его.

Все мы страшно удивились, когда портье на добрые полминуты разразился неудержимым смехом. Затем, быстро обретя былое достоинство, он повернулся к бамбуковому перекрытию за его спиной и закричал, как будто его должны были услышать на огромном расстоянии:

— Джоахим, номера один, два и три!

Круглолицый, пышущий здоровьем парень вышел совсем не оттуда, куда выкрикивал распоряжения его начальник, а с противоположной стороны, и попытался одной рукой забрать все наши вещи. Николас взял футляр с кинокамерой, иначе она рухнула бы с огромной пирамиды чемоданов и сумок. Мы все, за исключением Аравы, взяли у него по одной или две сумки.

Арава и Галтьер последовали за Джоахимом, а за ними стройной шеренгой — Лаура, Николас и я. Замыкал процессию портье. Идти пришлось недалеко, так как единственный в отеле коридор оказался небольшим и вел прямо в три комнаты, двери которых были заблаговременно гостеприимно распахнуты.

По праву главы экспедиции Арава выбрал первую комнату, оставив для нас, вероятно, преднамеренно, комнаты по правую сторону коридора, смежные и гораздо меньшие по размерам. Галтьер остановился перед одной из них, обернулся и спокойно сказал:

— Лаура, ты не разделишь со мной комнату? Невеста преднамеренно задумалась, пока я с Николасом терпеливо ждали ее ответа, затем улыбнулась и заявила:

— Хорошо.

Галтьер бросил на меня сияющий от счастья взгляд. Я ответила ему также счастливым взглядом. Я действительно была счастлива, ведь мой возлюбленный наконец-то добился того, чего страстно желал. Желание это, если не изменяет мне память, возникло во время той памятной лекции в конференц-зале института Ланса, как раз в тот самый день в конце апреля, когда Лаура встретила Николаса. Целая вечность миновала с тех пор! Я также впервые встретила их в тот день. Я помню, как обменивались взглядами Лаура и Николас, и решила, что они любовники уже несколько лет. На самом же деле они впервые виделись в тот день. Он был знаком с ней всего полчаса. Она была для него просто самой лучшей женщиной, и остается такой же и по сию пору.

Я снова увидела то же выражение любви и обожания на его лице, когда Лаура повернулась к нему, спрашивая согласия на то, чтобы принять приглашение Галтьера. Это выражение — поразительного обожания, которое выглядело почти невероятным, — я часто видела на его лице, когда он смотрел на Лауру. Но вчера вечером оно было еще отчетливее, чем обычно, и я почувствовала в нем более чем гордость за свою невесту — глубокое преклонение перед ней как перед божеством. И это чувство придало неожиданную, хотя и сложную, красоту строгим и нежным чертам лица молодого человека, раскрыло всю глубину его бесконечной любви.

Я попросила портье привести нам свежего фруктового сока, а затем последовала за Николасом в комнату.

Арава выскочил на некоторое время из своей комнаты, чтобы, не теряя своего достоинства главы экспедиции, дать инструкции портье, в какую из комнат поставить вещи. У парня был острый взгляд и острый слух.

Комната, которую заняли Галтьер и Лауре, отделялась от той, где поселились мы с Николасом, простой бамбуковой передвижной перегородкой. Оставив Николаса возиться с его драгоценной камерой, я прижалась носом к щели, чтобы посмотреть, где были наши соседи.

Галтьер растянулся, полностью одетый, не сняв даже обуви, на кровати. Он выглядел очень утомленным. Лаура стояла во весь рост перед ним и снимала через голову платье.

Я знала, о чем думает Галтьер в эту минуту, когда смотрит на нее: Лаура вытянулась с поднятыми вверх рукавами; лицо ее было спрятано в складках материи. Эти же мысли пришли в голову и мне. Он воображал перед собой многочисленные торсы Венеры без головы, чьих живых грудей было вполне достаточно, чтобы погрузиться в мир восхитительных грез такое совершенство принадлежит не нашему миру, а божеству.

Сняв с себя платье, она, наконец, освободила руки и отбросила одежду позади себя на пол, не повернув даже головы. Теперь она во все глаза глядела на Галтьера, который лежал и молча любовался ею. Я видела ее в профиль: Лаура задумчиво закусила нижнюю губку, а я пыталась вообразить, что же она предпримет, чтобы еще больше поразить своего любовника, доставить ему еще большее удовольствие.

Она расстегнула пояс своих шаровар и спустила верхнюю их часть, наполовину обнажив живот. Затем внимательно рассмотрела кровать и весело рассмеялась: бесцветное покрывало и подушки из желтоватого материала — больше ничего на постели не было. Все это возбуждало сексуальную раскрепощенность. Галтьер молча разделил ее удивление. Наконец он уселся на краю кровати, его лицо находилось на одном уровне с грудью Лауры.

Видишь, — сказала она, — я сдержала свое слово. Он издал кудахтающий звук, означавший легкое недовольство.

— Спустя неделю! — прокомментировал он.

Мне вспомнилась их подозрительная встреча тет-а-тет на террасе моего дома, когда мы собрались вместе, чтобы попрощаться с беременной Натали. Это было сразу же после банкета в честь свадьбы Лауры. Лаура уютно устроилась в кресле-качалке и играла букетом гардений, который принесла из церкви с торжественной церемонии их бракосочетания с Николасом. Ее длинное подвенечное платье, скромный покрой которого должен был доставить удовольствие ее отцу, было поднято почти до бронзовых, загорелых бедер.

Галтьер подошел к ней, склонился на одно колено и прижался губами к темному треугольнику волос в ее промежности, излучавшему чувственный, плотский запах. Затем он поднял взор и посмотрел прямо в озорные глаза юной невесты.

— Ты хочешь, чтобы я преподнес тебе свадебный подарок сейчас? — спросил он.

Мне кажется, я бы хотела получить его! — пошутила она. — Что же это ты собираешься подарить мне?

— Признание в любви.

Лаура коротко, нервно засмеялась, не отрывая глаз от похотливого взгляда Галтьера. Наконец она кивнула и шутливо сказала:

— Я знаю, что ты имеешь в виду.

Она внезапно прижалась устами к губам Галтьера и поцеловала его долгим поцелуем. Было совершенно ясно, что это не поцелуй сестры, а лобзание любовницы.

Николас облегченно воскликнул, будто это сняло тяжелый груз с его души:

— Наконец-то! Лед тронулся.

Я вспомнила замечание Натали по этому поводу:

— Что в этом удивительного? — спросила она меня. — Разве Лаура не любит Галтьера?

Я успокоила ее:

— Дело не в том, нравится он ей или нет. Она просто его еще не знает…

Это произошло восемь дней тому назад. Узнала ли Лаура получше моего возлюбленного за это время? Я в этом не уверена.

Когда вчера вечером он дал ей понять, что она слишком медлит с выполнением своего обещания, она поняла, что потеряла целую неделю наслаждения и любовных утех. Потерять такую неделю — несправедливо, противоестественно, недопустимо и абсурдно, как будто покинуть своего возлюбленного на год или на всю жизнь.

Вероятно, она сожалела об этом.

Она посмотрела на свой живот, расстегнула молнию шаровар до самых волосков на промежности и начала их поглаживать, будто они не были частью ее собственного тела, а принадлежали какому-нибудь коту или собачке с мягкой шерстью. Внезапно она подняла голову и требовательно спросила:

— Скажи, как я тебе должна отдаться?

Галтьер не колеблясь, менторским, профессорским тоном, к которому он никогда ранее не прибегал, педантично сказал:

— При публике.

Казалось, Лаура не поняла слов Галтьера. Она опустилась на колени, послушная и покорная, как маленькая девочка, которая хочет чему-то научиться, как будто старалась проникнуть в скрытый смысл его слов. Затем задумчиво переспросила:

— При публике?

Она подумала и предложила:

— Ты хочешь, чтобы я пригласила Николаса и Мирту?

Галтьер отрицательно покачал головой.

— Николас и Мирта не являются публикой.

Лаура несколько мгновений вопросительно смотрела на него, пытаясь догадаться, каким образом — словами или действиями — она должна пройти это испытание. Образ послушной ученицы и строгого учителя так ясно встал у меня перед глазами, что я с трудом удержалась, и чуть было не вскрикнула от удивления.

Но Лаура снова встала во весь рост, повернулась спиной к постели и спокойно пошла к двери, ведущей в коридор. Она широко ее распахнула и закрепила в этом положении. Затем сняла обувь, носки и шаровары и совершенно обнаженная вернулась к своему партнеру и уселась на кровати рядом с ним.

— Галтьер, — попросила она, — расскажи мне о мара. Он лежал, опершись спиной о бамбуковую перегородку, и смотрел широко открытыми глазами куда-то вдаль, мимо нее. Возможно, он забыл о ее присутствии. Они оставались в таком положении, неподвижные, не говоря ни слова, долгое время, так что я была просто загипнотизирована до такой степени, что не могла вернуться в постель или пойти в ванную, чего мне хотелось гораздо больше, чем наблюдать за ними.

Первым заговорил Галтьер глубоким, гортанным, мелодичным голосом восточного сказителя:

— В лесах на острове Эммель, куда мы отправимся завтра, чтобы отыскать остатки племени народа мара, скоро настанет время для девственницы с гор раскрыть свое тело мужчине ее племени. Гигантские бабочки, такие большие, как павлины, спустятся с Нового Солнца и начнут ласкать ей грудь своими широкими крыльями. Лаура посмотрела на него и спросила:

— Сколько женщине нужно времени, чтобы больше не быть девственницей?

Он улыбнулся ей, внезапно вспомнив, где находится.

— для этого нужна вся жизнь.

Я слышала, что Николас моется под душем. Я разделась и присоединилась к нему. Подставила под струю голову, потом намылила ее. Мои густые длинные волосы покрывали спину. После этого я вернула ему мыло.

Он был окутан пеной с головы до ног: у меня было подозрение, что он сделал это преднамеренно из скромности, чтобы скрыть свою наготу передо мной. Это заставило меня тоже подшутить над ним.

Я также обильно намылила свое тело, но сладострастно задержалась на своих грудях и промежности, как будто мастурбирую перед ним без всяких комплексов.

Он выглядел смущенным. Внезапно, и не без женской извращенности и упрямства, я почувствовала, что возбуждаюсь на самом деле.

Ну, уж раз я начала, то нужно и закончить! Остановиться на полдороге было бы неразумным и вредным для здоровья. Поэтому я продолжила понравившееся мне занятие, совершенно открыто лаская себя ради собственного наслаждения до самого конца.

Позади меня находилась ванна. Я наклонилась вперед, уперлась в её край и так расставила ноги, чтобы мои пальцы манипулировали самым лучшим способом. Я добралась до клитора и раскрытых губ влагалища:

Мастурбируя стоя всегда доставляет мне наибольшее удовольствие, и я занимаюсь этим довольно часто: всякий раз, когда у меня выпадает свободная минута. Но в большинстве случаев я делаю это в одиночестве, в пустой классной комнате, сидя на туалете или принимая душ после тенниса.

Подумав о теннисе, я вспомнила о нашей встрече на корте, и это добавило мне наслаждения, которое к этому моменту дошло до высшей формы. В полдень того памятного дня я встретила Николаса в институте, а потом случайно на теннисной площадке. Конечно, он все время смотрел на Лауру. Она играла в теннис и выглядела просто великолепно, так что он не мог оторвать от нее глаз. Я сидела рядом с ним вместе с подругой, и он иногда бросал взгляд и на нас. Если быть абсолютно откровенной, его особенно не интересовали наши лица; его больше захватили наши бедра и низ живота, хорошо видные из-под наших коротких спортивных юбочек, и наши опушенные бугорки, выглядели довольно аппетитно…

Позже, когда мы с подругой закончили игру, его уже не было. Мы стояли рядом в раздевалке и всласть поговорили о нем. Во время разговора, естественно, мы мастурбировали, сколько хотели, но не друг друга, а каждая сама по себе. Нам потребовалось довольно много времени, чтобы получить удовлетворение, как будто этим мы занимались с ним. И если бы он вошел в тот момент, когда мы достигли оргазма, я уверена, что мы бы были готовы заняться с ним любовью немедленно!

В тот день я теряла Николаса дважды!

Я вспомнила этот эпизод, пока ласкала себя, стоя перед ним в отеле «Булон». И так ясно я представила его в тот памятный день, что вместо того, чтобы закончить быстро и на этом удовлетвориться, как я первоначально решила, я продлила наслаждение настолько, насколько позволило мне воображение представлять то наше гипотетическое свидание. И я не удовлетворилась одним оргазмом, а лишь двумя или тремя…

Мне нравится заниматься онанизмом, я просто без ума от этого занятия. Оно утомляет меня больше, чем езда в этом проклятом джипе, когда перед тобой все время проходят однообразные и скучные пейзажи, поэтому я заставила Николаса ожидать меня довольно долго. Я не могу вспомнить, это продолжалось полчаса или час, что-то около того. Я не следила за временем.

И в самом деле, когда я открыла глаза, он смотрел на меня по-другому. Я сама не понимала толком что он ожидает от меня. Постепенно его озадаченный взгляд стал виноватым.

— Мирта, — сказал он довольно раздраженным тоном, — ты уверена, что будешь чувствовать себя хорошо, если я не пересплю с тобой сегодня?

— Я не обижусь на тебя, Николас, — уверила я его. — Если бы это было не так, то я не осталась бы с тобой в этой комнате. Галтьер все рассказал мне о тебе. Я знала, на что я шла.

Он проявил некоторое беспокойство и даже слегка разгневался.

— И что же он мог рассказать обо мне?

— То, что ты ведешь себя довольно странно, ты занимаешься любовью только с Лаурой. Другие девушки тебя не прельщают.

— Ты думаешь, что я извращенец какой-то?

— Отнюдь нет! Именно поэтому я тебя так люблю.

Мы смыли пену и вытерлись. Николас надел короткий халат, а я завернулась в парео огромный кусок материи. Я могла бы закрыть свою грудь, но мне не хотелось, чтобы он подумал, что я на него рассердилась или обиделась, поэтому я обмотала материю только вокруг бедер. Сказать по правде, я вообще люблю быть с открытой грудью. Мне отнюдь не неприятно, когда кто-нибудь смотрит на нее. В этом отношении он тоже не составлял исключения.

Николас поднял свою камеру с постели, еще раз проворчав, что подобное путешествие не пошло ей на пользу, и снова начал ее разбирать.

Я вспомнила о фруктовом соке, который заказала, вышла в коридор, чтобы поторопить Джоахима, и столкнулась лицом к лицу с нашим портье. Он с легким презрением взглянул на меня полуобнаженную и снова начал наблюдать за сценой, которая его целиком захватила: он стоял напротив раскрытой двери соседней с нашей комнаты.

В этот момент оттуда раздался сладострастный стон. Он становился все громче и громче и перешел в крик, свидетельствующий об оргазме.

Я посмотрела на филиппинца, который наблюдал, как Лаура и Галтьер занимались любовью. Мне захотелось присоединиться к нему и разделить наслаждение этим захватывающим зрелищем, но такой партнер был слишком импульсивным и не, позволил бы мне спокойно наблюдать за этой сценой. Я удовлетворилась тем, что смотрела эту сцену глазами портье.

К его чести, я должна сказать, что безразличие, которое он старался придать своему взгляду, было достаточно выразительным, чтобы позволить мне мысленно быть на его месте.

Когда Лаура умолкла, я вернулась в свою комнату и села рядом с Николасом. Я взяла в руку одну из линз, которые он извлек из кинокамеры, и начала тщательно протирать ее одной из его тряпочек. Он подозрительно посмотрел на меня, затем выражение его глаз стало спокойным.

— Мне действительно нравится твое молчание, — сказала я ему. — Нам не нужно говорить никаких слов, чтобы было ясно, о чем ты думаешь… И что чувствуешь.

Он кивнул головой, и мы погрузились в молчание. Пока он был целиком погружен в свое занятие, я воспользовалась этим, чтобы внимательно его рассмотреть. Я нашла его привлекательным не только потому, что он был интеллигентным, чувственным и верным: его хорошая и добрая внешность вызвала у меня к нему еще более нежное чувство. Я знаю, что это слабость моего характера, хотя не испытываю особого желания как-то избавиться от нее и могу любить только красивых людей.

Как только мы твердо решили насчет экспедиции, он отпустил бородку. Поэтому сейчас его серьезное лицо обрамляли светлые волосы. Ему это шло. Светлые волосы, молодость и серьезный, сосредоточенный взгляд Николаса развеселили бы Галтьера так же, как неукротимая грива волос Натали не подошла бы к Лауре. Ни один из нас не был похож друг на друга. Мы были очень разные и незаменимые. Каждый из нас был по-своему интересен.

Направление моих мыслей удивило меня. Поразмыслив немного, я поняла, что в действительности не люблю ни Николаса, ни Лауру. Я подумала, что приехала бы сюда только с Галтьером. Я также полагала, что отсутствие среди нас Натали было более важно, чем общество этих двух возлюбленных.

Мне еще многое нужно постигнуть. Научиться любить, вероятно. Эта наука самая трудная на свете.

Внезапно громкий и высокий крик заставил нас вздрогнуть. Мы тревожно переглянулись, но вскоре успокоились: это Лаура достигла второго оргазма.

Мы прислушивались к ее стонам, бессвязным словам, страстным вздохам. Затем снова раздался крик, она громко сказала:

— Я тебя люблю!

Это продолжалось долго, даже дольше, чем мой преднамеренно задержанный оргазм под душем. Но я не ревновала, я была растрогана.

Когда она умолкла, Николас рассмеялся от всего сердца, он был более открытый и оживленный, чем я его привыкла обычно видеть. Его наполнили такое воодушевление, такое веселье, что он откинул полу моего саронга, обнажил мои ноги и слегка похлопал по голому бедру. Смешно, но меня этот жест взволновал и тронул — больше, по-моему, чем смогли бы сделать любовные ласки.

— Такова моя Лаура! — экзальтированно выкрикнул он.

Его бесстыдство очаровало меня, хотя я хотела сохранить справедливость в отношении обоих партнеров.

— Галтьер — тоже неплохой любовник, — возразил я.

И вновь, в какие-то две минуты, Николас искренне и весело рассмеялся.

— Разве ты не знала, что он сексуальный маньяк? — пошутил Николас.

Затем он был уже далеко от меня, снова захваченный любовными наслаждениями Лауры. Я сама почувствовала это Наслаждение, которое проникло через все мое тело, до самого нутра. Теперь уже я была захвачена страстью Галтьера. Я готова была испустить крик…

Я распахнула саронг и полностью обнажилась не для Николаса, а для самой себя, и особенно для Галтьера.

Мне не нужно было мастурбировать: фаллос Галтьера находился уже в моем влагалище, а Лаура, облизав его, сделала более привлекательным и влажным, так что в моем воображении его пенис легко вошел в меня, достигнув самой большой глубины. Они мне приносили большее удовлетворение, чем, если бы меня трахал кто-нибудь один.

Пауза, которую сделали Галтьер и Лаура, позволила мне немного передохнуть.

Николас неожиданно ответил мне на то, что я ему высказала немного раньше и теперь уже совершенно забыла — А чем ты увлечена, Мирта? Логикой? Свободой?

— Ты и Лаура — свободны, — возразила я. — Так же свободны, как я, а возможно, и более.

— Между нами самое важное не свобода сама по себе, а любовь.

— Я всегда с Недоверием относилась к этому слову, — предупредила я его.

Никодас внезапно ухватился за мою руку. Он стал настойчивым, бесстрастным:

— Послушай, Мирта, любовь — это не просто высокое слово, это — вопрос взаимопониманий: то, что приносит наслаждение одному из возлюбленных и предоставляет такое же Наслаждение другому.

Он отпустил меня, повернулся к перегородке и сказал в заключение:

— Это так естественно, так легко! В своем воображении я вхожу в тело женщины, которую люблю, и получаю удовлетворение, независимо от того, кто доставляет радость ей.

Мы улеглись рядом на узкой кровати и проспали до утра.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒