Часть первая НИКОЛАС 3 страница

Я продолжал бег, не убыстряя и не замедляя темпа, пока не услышал, как она зовет меня по имени, махая руками и стараясь привлечь мое внимание:

— Эй, остановись! Мне нужно кое-что сказать тебе!

Я просто кивнул ей, чтобы не сбить дыхания, и завершил очередной круг. Она сошла на дорожку, с трудом передвигаясь на высоких каблучках и рискуя быть наказанной служителями стадиона за нарушение правил, так как была не в спортивной обуви.

— Где это ты скрывался всю неделю? — прокричала она.

Я виновато улыбнулся. Она настойчиво допытывалась: Чем же это ты занимался — выяснял мой моральный облик?

Я недоумевающе почесал затылок.

— Немедленно следуй за мной, — приказала она. — Я спешу на лекции.

Я согласно кивнул головой и удалился в раздевалку:

По дороге мне в голову пришла странная мысль, я вернулся и сказал:

— На тебе надета та самая юбка, как в тот день, когда мы впервые встретились.

Она рассмеялась, иронично взглянув на меня совершенно без всякого кокетства, скорее дружески и с какой-то нежностью. Ее лицо отражало такие несовместимые чувства, как ирония и нежность.

Потом я нашел ее уже сидящей в моем джипе. Я поинтересовался, как она узнала, что это именно моя машина. Ведь она не единственная в Маниле, покрытая хромированной сталью. И вообще, как она догадалась, что у меня есть машина. Ведь я приобрел ее всего три дня назад.

— По твоему запаху. Ты очень приятно пахнешь, — заметила она, принюхиваясь ко мне. — На этот раз ты не посадишь меня на колени во время езды.

Она казалась разочарованной этим обстоятельством. Я же вспомнил о ее острых косточках. Хотя, честно говоря, мне было бы приятно снова почувствовать их на своих коленях.

— Ты виделась с Галтьером в последнее время? — поинтересовался я.

— С Галтьером? — она вздрогнула.

Таким образом, я узнал, что это не он выдал мое местонахождение.

Мы молча ехали в автомобиле, пока я не припарковал джип возле входа на рынок. Здесь было много народа, и я попросил полицейских присмотреть за джипом, чтобы кто-нибудь не проколол шины. Затем повернулся к Лауре и заявил:

— Теперь все в порядке. Но я вынужден признаться, что мне не очень нравится твоя юбка.

И тут я был абсолютно искренен: юбка была слишком длинной и не подходила к мужской рубашке, концы которой Лаура небрежно завязала поверх нее.

— О? только и сказала она и поднялась во весь рост в джипе. Не спеша она развязала узел рубашки, сняла пояс и положила его на переднее стекло машины. Рубашка соскользнула вдоль тела. Одним движением ягодиц, обнажив при этом груди, она развязала пояс своей длинной юбки. Затем размотала складки, в которых прятались ее ноги, подняла юбку как флаг над собой и небрежным жестом передала проходящей мимо девушке, которая поспешила скрыться с этим неожиданным даром.

После этого Лаура перепоясала широким кожаным ремнем рубашку, отчего та стала значительно короче, а сзади задралась до самой поясницы, обнажив соблазнительные ягодицы. Порыв ветерка — этого всегдашнего озорника! приподнял спереди фалды рубашки, и мне хватило времени убедиться, что Лаура опять без трусиков.

Движением рук она разогнала ребятишек, столпившихся вокруг автомобиля, выпрыгнула на то место, что только что занимали три или четыре десятилетних сатира, пытавшихся дотронуться до ее бедер. Оттеснив их в толпу и дав понять, что не потерпит скандалов, она жестом пригласила меня следовать за собой. Затем, переполненная нахлынувшим на нее безумным весельем, она крикнула мне, перекрывая шум толпы:

— Ты меня любишь?

В любое время дня трудно передвигаться по Мабинистрит особенно в час пик, как сейчас. И не только в автомобиле, но и пешком. К тому же толпа была шокирована видом Лауры, что сделало наше передвижение еще более сложным.

Никто, конечно, специально не приставал к ней, но вид нижней части ее тела привлекал проходящих самцов. Тем не менее, мы ухитрились проделать сто метров в каких-то десять минут.

Внезапно Лаура остановилась перед витриной магазина Минданао, где была выставлена коллекция изделий из бронзы; скульптуры, статуэтки, различные украшения. Перед витриной стоял ксилофон из красного дерева, выполненный в форме колыбели, с клавиатурой из бронзовых дисков невероятных размеров.

Лаура подняла с тротуара небольшие молоточки и начала ударять ими по дискам. Я был удивлен, что она умеет обращаться с этим диковинным инструментом и даже извлекать из него какую-то мелодию. Ритм, который отбивала Лаура, призывал к Танцу.

Вокруг сразу собралась толпа. Ребятишки прыгали и баловались, проходя мимо, другие танцевали с поднятыми руками. Лаура заиграла еще азартнее. Юноши упали перед ней на колени, их лица приблизились к ягодицам, и мне казалось, что они вот-вот дотронутся до нижней части тела девушки или даже укусят ее. Чтобы управиться с молоточками, Лаура согнулась в три погибели, и аудитория воочию смогла убедиться, что сделана она из плоти и крови.

Некоторые от восторга издавали хриплые крики другие молча глазели на меня. В конце концов, они начали мне дружески улыбаться. Улыбнулся им в ответ и я.

Один из тех, кто вопил от восторга, приблизился к Лауре и что-то прошептал на ухо. Она рассмеялась, повернулась и одарила его самой восхитительной улыбкой, какую мне только доводилось видеть. И добавила по-английски:

— Мне никогда не приходилось слушать такого незаслуженного комплимента, тем не менее, я благодарю вас за добрые слова.

Ободренный ее комментарием, другой юноша выступил вперед и таким же способом сообщил ей свои сокровенные желания. Они были более откровенными и непристойными. Он говорил слишком тихо, чтобы я смог разобрать слова, но я видел, что Лауре было приятно и она еще больше распалилась. Ее язычок затрепетал во рту. В порыве страсти она протянула мне руку и сказала:

— Давай войдем в магазин.

Хозяйка магазина поспешила захлопнуть за нами дверь, чтобы отрезать Лауру от толпы поклонников. Их крики и протесты еще были слышны через захлопнутые двери, но уже неясно и неотчетливо. В помещении работали кондиционеры, и воздух был прохладный и свежий. Лаура рассматривала множество различных предметов, выставленных на продажу; но без намерения купить.

По крайней мере, полчаса она разглядывала желтоватую медную птицу, сделанную с большим мастерством, так что выделялось каждое перышко. От необычного блеска этой игрушки становилось не по себе. Особенно выделялись глаза, в каждый из которых был вставлен драгоценный камень, и оттенок был иным в каждом из них. Хвост птицы распускался, как роскошный веер. Время от времени Лаура трогала птицу, издавая при этом неприятный звук, заставлявший меня сжимать зубы и вызывавший — не знаю почему — какое-то неприятное чувство.

— Выглядит, как павлин, — заметил я, чтобы как-то прервать затянувшуюся паузу.

— Да, — согласилась Лаура, — но он не похож на обычных павлинов. Очевидно, какой-то волшебный павлин!

Мы оба рассмеялись, так как это предположение показалось нам забавным. Она придумала другое объяснение необычности этой птицы, чтобы еще больше подразнить меня:

— Или она из другого мира. Эта птица выглядит такой необычно прекрасной!

Она не могла отвести глаз от завораживающих зрачков птицы. И вдруг спросила:

— Ты мне подаришь ее?

Я вздрогнул, услышав, как ответил ей неожиданно громко:

— Нет!

Лаура взглянула на меня со странным выражением, в котором, к моему разочарованию и изумлению, я прочел нечто, похожее на презрение. Я почувствовал внутри неприятный холодок, необъяснимое одиночество, одновременно все происходившее показалось каким-то ирреальным, как во сне. Как будто Лаура собирается покинуть меня, а я сам нахожусь не здесь, а где-то далеко, вместе с Лаурой и одновременно в разлуке с ней… Даже более одинокий, чем я был до встречи с Лаурой. Более одинокий, чем, если бы она унесла меня далеко отсюда и покинула там.

Я попытался увидеть Лауру, но передо мной были только искусственные глаза этой странной птицы, от взгляда которой я не мог оторваться. Я попытался сосредоточиться и вспомнить, что было со мной до встречи с Лаурой: сколько дней, недель, месяцев, лет я прожил, и вот теперь… Но в моей памяти был какой-то необъяснимый провал.

Я уже не понимал, где нахожусь. Все вызывало во мне боль. И я также знал, что существует бесконечное число способов, видов страданий и причин для них и что мое несчастье не исключение.

Я был одинок, но меня не сломило это одиночество. Я сохранял ясность разума, силу воли. Все было тяжелым, отдаленным, безжизненным, но все же возможным. Я мог бы умереть, но не был бы мертвым. Не имелось никакого другого определения жизни…

Я взял себя в руки. Действительно, я не верю в сверхъестественное, в заговоры и волшебство. У павлина не было никакой таинственной силы. Я просто завел сам себя от долгого и пристального смотрения на эту злополучную птицу. Такой же эффект возникает, когда долго смотришь на любой яркий предмет — кольцо, ключ или, маятник. Эта блестящая птица довела меня до сумасшествия. Кроме того, мне было стыдно перед Лаурой за то, что это случилось в ее присутствии. Я хмуро глянул на нее, но она, казалось, ничего не заметила. Теперь она была увлечена каменным ножом.

Я пренебрежительно протянул ей птицу и сказал:

— Ну, вот, можешь ее взять. Я дарю ее тебе.

Она удивленно посмотрела на меня, состроила гримаску и взорвалась неожиданным смехом.

— Большое спасибо, но чего это тебе взбрело в голову делать мне такие подарки? Что мне делать с этой птицей? Если ты действительно хочешь сделать мне подарок, то позволь выбрать его самой.

Меня клонило ко сну, хотелось задремать хотя бы на несколько секунд. Такие вещи случаются с каждым. Вероятно, так воздействует климат… Впрочем, какое это имеет значение. Я не хочу, чтобы этот идиотский случай испортил мне весь день, к тому же, что толку искать смысл в капризах молодой девицы.

Хозяйка магазина, вероятно подумав, что мы поссорились, подошла к нам с преувеличенно любезной улыбкой, которая мне показалась непереносимой. Я перешел в соседнюю комнату, чтобы уйти от встречи с ней. Это была своего рода гостиная.

Лаура и хозяйка магазина последовали за мной. То ли потому, что мое самовольное вторжение в частную квартиру не оставило хозяйке другого выбора, то ли это было традицией в этой стране, торговка предложила нам чаю. Лаура уселась на бело-голубое изящное сиденье, а я расположился в кресле из красного дерева. Хозяйка продолжала стоять.

Так как словарь нашего общения был ограничен, разговор состоял из дежурных любезностей и вскоре истощился. Немного оживило атмосферу появление юной девушки с подносом. Она была очень хорошенькой: кожа смуглая, глаза длиннее и миндалевиднее, чем у филиппинок. Темные волосы были уложены в высокий заостренный узел. Одета она была в голубовато-зеленое платье с оранжевыми манжетами.

В руках она держала круглый поднос из полированной меди с гравировкой и чеканкой. Такие подносы часто встречаются в странах Африки или Азии, в мусульманских домах. На нем стоял огромный глиняный чайник и три фарфоровые чашечки, каждая вместимостью около двадцатой части чайника.

Девушка склонила колени и поставила поднос перед Лаурой. Не мигая, она уставилась на нее внимательным и интригующим взглядом.

Моя подруга наполнила одну из чашек и осторожно держала ее, как того требовали правила этикета, в ладошке, чуть отстранив от себя, чтобы не ошпариться. Сразу же после этого девушка поднялась и подошла ко мне, обслужила, а потом налила чай хозяйке магазина. Затем девушка поставила поднос с чайником на столик из черного дерева в форме бочонка, инкрустированный перламутром. К моему удивлению, она вернулась к Лауре и склонила перед ней колени так близко, будто хотела коснуться ее.

Судя по всему, объектом ее любопытства являлось не лицо гостьи, а нагота, что была видна из-под рубашки Лауры. Девушка находилась в позе наблюдателя довольно долго. Хозяйка магазина, как и я, наблюдала за ней с таким безразличным видом, что мне трудно было определить, чего в ней больше — невозмутимости, спокойствия, удивления, потворства, молчаливого согласия, удовлетворения или безразличия. Этого я никогда так и не узнал.

Лаура медленно пила чай, затем взглянула на девушку, не выдав ни своих истинных чувств, ни мыслей. Эта игра в молчанку, обмен таинственными взглядами продолжались довольно долго.

Наконец, девушка подняла глаза и встретилась взглядом с Лаурой, все еще сохраняя молчание. Затем второй раз за день я погрузился в сон: мне подумалось, что я заметил в лице девушки нечто больше похожее на приказание, чем на просьбу. Как бы там ни было, Лаура все поняла правильно, так как, не отрывая глаз от властного взора девушки, она медленно раздвинула ноги, которые держала плотно сжатыми, подняла выше край рубашки и полностью обнажила свой лобок. Девушка наблюдала за этим и даже проявила некоторое нетерпение…

И на этот раз, лучше, чем я, Лаура поняла, что от нее требовалось. Двумя пальцами она приоткрыла верхние губы влагалища, сперва чуть затем широко. Я наклонился вперед и смог увидеть, также впервые, округлый розоватый вход в ее влагалище, а над ним бугорок клитора… Лаура слегка коснулась его, как бы обращая внимание на эту важную часть своего тела.

Затем ее рука начала играть с клитором: она стала его гладить, ласкать, нажимать на него, возбуждая края и верх этого маленького органа.

Я догадался, что она пыталась сдержать действия, от которых ее тело начало трепетать. Она не могла сдерживать себя слишком долго, закрыла глаза и кончила очень быстро, выдавив из себя слабый стон.

Как только Лаура снова обрела над собой контроль, ее ноги раскрылись еще шире, так широко, как только можно было их раздвинуть. Ее средний палец глубоко погрузился во влагалище, которое слегка поблескивало от влаги в тусклом свете лампы. Потом она вытащила палец и снова погрузила во влагалище, постепенно ускоряя движения. Когда их ритм стал достаточно быстрым, она содрогнулась в наслаждении. Второй оргазм сделал ее лицо еще более прекрасным, и удовольствие от него длилось дольше. Она отдалась ему полностью и самозабвенно, позволял своему пальцу энергично ласкать клитор, и была счастлива еще раз достигнуть оргазма, разделив наслаждение с девушкой, которая, наконец, улыбнулась.

Улыбка девушки не была ни невинной, ни особенно чувственной. Когда Лаура извлекла палец и посмотрела на девушку, все еще удерживая рубашку выше живота, как бы не решаясь опустить, ее без предварительного разрешения, у меня возникло ощущение, что улыбка девушки была молчаливым согласием прикрыть наготу. Но это молчаливое послание было непонятно только мне одному. Встретившись с этим невиданным знаком, которым обменялись члены общества, куда я не был допущен, я моментально вспомнил и еще раз испытал свою прежнюю грусть — и пожалел об этом.

Молчаливое соглашение было заключено, и Лаура опустила рубашку, облизала палец, которым ласкала себя, с царственно высокомерным выражением лица, которое теперь казалось эгоистичным и вызывающим.

Я не захотел смотреть в лицо ее сообщницы, чтобы понять оценку этой новой вольности: мое воображение и так зашло уже слишком далеко.

Я поднялся и сказал хозяйке:

— Ваша дочь действительно прекрасная девушка. Как ее зовут?

Женщина вежливо ответила:

— Нео. Я однажды нашла ее на берегу моря и удочерила.

Я поблагодарил за чай и вышел на улицу с ее обычной дневной жарой и грубыми мужланами, которые ожидали выхода Лауры без излишней романтики и мистики: они наперед знали, как далеко им позволено будет зайти и когда остановиться.

Первое, что бросилось мне в глаза, когда я увидел Хьюго Ланса, была масса белокурых волос и небесно-голубая мантия с золотистой лентой, украшенной орнаментом из каких-то диковинных цветов. Широким шагом он направился к элегантному мужчине со строгим интеллигентным лицом, доброжелательным и чувственным, который шел под руку с Марселлой. Ланс воскликнул по-французски:

— Добро пожаловать, дорогой Посол! Я не виделся с вами целую вечность!

— Вы сами давно здесь не были, мой дорогой Основатель, но Марселла сохраняла контакты с вашими студентами.

Прекрасно. Я желаю вам всего самого лучшего. А кого же вы предпочитаете иметь в качестве любовника в этот вечер?

Марселла безнадежно махнула рукой. Этот жест сопровождался сардоническим замечанием:

— Я полагала, что вы будете моим ухажером в свой день рождения, Хьюго. Но, кажется, вы слишком заняты!

— Не отчаивайтесь, осмотритесь получше… у вас огромный выбор!

При этом Основатель указал на меня и, хотя он не знал меня раньше, вытащил из толпы и подтолкнул к молодой женщине.

— Вот тебе для разнообразия, чтобы хоть немного отдохнула от своих старикашек. Ты должна немного встряхнуться, а не то, в самом деле, уйдешь на пенсию!

Он оставил нас вдвоем, а сам исчез в темноте.

— Принеси мне чего-нибудь выпить, — попросила Марселла. Она знала, как вести себя в подобных ситуациях. Затем повернулась к своему спутнику:

— Джорджи, радость моя, не стой как истукан. Не беспокойся обо мне, последуй за ароматом этой благоуханной травы. Я знаю, тебе не терпится.

Посол отвесил изысканный поклон и также растворился в темноте. Марселла взяла меня за руку и повела к сверкающим огням.

— В этом смысле дом Хьюго очень удобен, — заметила она. — В нем так много закоулков и укромных уголков, он весь так заполнен зеленью, что вряд ли можно в нем встретиться дважды.

Она продолжала лепетать по-французски, совершенно не беспокоясь, понимаю ли я ее. Ее голос слегка разочаровал меня. Я также заметил, что она в этот вечер хотела, чтобы мы с ней были на дружеской ноге: ее поведение было фамильярным, но лишенным каких-либо скрытых мотивов. В ней не чувствовалось даже и намека, что она собирается меня соблазнить.

— Ты совершенно свободна, Марселла? Или твой друг спрятался где-нибудь в темном углу и следит за тобой, просто так, на всякий случай? — поддразнил я, пытаясь вывести ее на чистую воду.

Она ответила с сарказмом, смешанным с легким презрением:

— Ты все еще находишься под чарами настоящей любви, мой дорогой? В твоем поведении я вижу легкий налет ностальгии. Полагаю, ничего серьезного? Где же единственный предмет твоих воздыханий? В награду за то, что ты все еще любишь меня, я попытаюсь оторвать ее от семейных обязанностей. Пойдем же, и мы обязательно отыщем ее где-нибудь возле колонн или у тех пересаженных кустов гвоздики. Нам известно, что она из тех леди, которые всегда окружены поклонниками, поэтому мы обязательно ее найдем среди толпы ее воздыхателей.

Меня вполне устраивало, что я нахожусь в обществе женщины, хорошо знакомой с этим дворцом и его гостями. Меня поражали размеры, сложность и экзотические особенности дома. Слово «дом» не совсем подходило к этому необычному переплетению экстерьеров и интерьеров, которые так Незаметно переходили друг в друга, что трудно было отличить один от другого. Как можно было отличить окруженный стенами сад от открытой комнаты, если они были переполнены растениями, ветвями и цветами, а ствол покрытого листвой и разлапистого дерева возносился кверху в ванной комнате, как будто он рос в углу дворика?

Впечатление беспорядочности, которое произвело на меня это сооружение, было противоположно тому чувству, которое я испытывал от округлых форм самого института, грандиозные размеры которого претендовали на своеобразную интимность. Здесь же, казалось, не только отсутствовали стены, но не было видно и потолка! Свет исходил неизвестно откуда. Из спрятанных ниш или жуков-светляков? И это свечение производило такой странный эффект, что я мог видеть только то, что было внизу, под ногами — глубокие пруды с золотыми рыбками, утрамбованная почва, принесенная из девственных джунглей.

Каменная кладка имитировала античность и распущенность индийских храмов: поверхность стен украшена местами тиграми или богами, а чаще изображениями полных грудей или ягодиц. Что касается произведений искусства, они выполнены были не в каком-то одном стиле, а явно соответствовали хищническому эклектизму их собирателя.

Например, здесь были собраны иконы разных эпох: старинные отшельники и молодые пластиковые святые, одинаково бесстрастно изъятые из монастырей. Подобно богиням или девам предыдущего тысячелетия, они, должно быть, пожимали плечами от скопления статуэток Венеры из глины, кости или рога, большей частью с выпуклыми животами, производящими скорее ритуальный, чем сексуальный эффект. Пристрастие Ланса к круглым формам не ограничивалось только строгими и простыми деталями архитектуры студенческого городка. В оформлении своего жилища он пользовался такими же округлыми формами женского тела.

Сказать по правде, исследуя лабиринты этого, напоминающего джунгли, дома, я все труднее мог определить границы эстетических вкусов Ланса. Одно было несомненно, что никогда он не был просто музейным хранителем! Тысячи ценнейших экспонатов были разбросаны по всему дому, и любой, кто бы ни захотел, мог положить их в карман. Любопытно, что этот беспорядок и его контрасты, в конце концов, придавали определенный стиль всему тому, что на первый взгляд казалось лишь хаотичным набором коллекционных экспонатов.

Мебели было немного: только подушки, очень низкие столы, достаточно длинные, чтобы на них можно было улечься, пледы, коврики; кресла в форме идолов и серебряных Будд, на скрещенных руках которых сидели гости, опираясь на их груди и животы.

Возле полуразрушенных колонн, обвитых колючими цветами, Марселла внезапно призналась:

— Знаете, чем я хочу заниматься целый день? И не только днем! Я провожу ночи напролет, занимаясь этим. Я не понимаю, почему я не должна этого делать, если мне это нравится? Но я ничем не пользуюсь, только своими пальцами. Вы не можете даже представить, насколько привлекательны мои пальцы! Никакой мужчина и никакая женщина, даже самый искусный пенис не могут заменить мне мои пальцы.

Она подняла их на уровень глаз, и в сиянии факела застыла в восхищении, приоткрыв рот. Проходивший мимо молодой слуга, одетый в темно-синюю ливрею с позолоченной отделкой, подумал, что она, проголодалась, и протянул ей корзину с фруктами. Она притронулась к его уху, наклонилась и поцеловала в голову, тихо прошептав:

— Оставь меня наедине с этим джентльменом.

Затем задумчиво спросила:

— Лаура, по крайней мере, умеет мастурбировать?

— Этим она владеет прекрасно, — уверил я ее.

— Отлично. И часто она этим занимается?

— В любое время, когда ей этого хочется.

— Не слишком часто. А долго она этим занимается?

— Столько, сколько ей нужно.

— Что ж, вот и прекрасно.

Время летело незаметно. Пробираясь по лабиринту комнат, мы повстречали Мирту, лежащую на кушетке в окружении цветов.

Слева от нее, поджав ноги, сидел молодой человек по имени Марио и читал книгу. Справа находилась Ингрид, которая плела венок из цветов и небольших зеленых веточек. Вероятно, она собиралась украсить ими свою голову.

Подойдя ближе, я заметил Стива, который, распростершись на полу, касался щекой колен Мирты. Он ласкал ее ноги, задрав оливковую юбку до самого живота. Я был возбужден от открывшегося передо мной зрелища — кудрявого темного треугольника и раздвинутых его пальцами врат рая. Мирта широко раскинула ноги, и я почувствовал, что возбуждаюсь от ее глубокого влагалища, влажного и твердого, которое, вероятно, имело вкус сока манго.

Ингрид вздохнула.

— Завидуешь? — поддразнила ее Мирта.

— Да. Галтьер был твоим любовником вот уже целый месяц. Он больше не собирается быть верным тебе.

— Разве? Он обращался к тебе за помощью?

— Ко мне? Нет. Но он мечтает о Лауре.

— В таком случае, я одобряю его выбор, — заметила Мирта.

Я был горд, что она посчитала Лауру достойной Галтьера. Это, конечно же, слегка беспокоило Ингрид, но куда ей равняться с Лаурой!

Стив становился все настойчивей.

— Ну, давай же! — потребовал он.

— Ой, нет! — возбужденно закричала Мирта.

Она схватила молодого человека за голову, зажала его золотистые кудри между грудей, и страстно поцеловала в губы.

Стив охотно позволил ей делать с ним все, что ей вздумается. Она расстегнула рубашку и начала играть с волосами на его загорелой груди. Потом Стив медленно поднялся.

Его ленивые движения были наполнены грацией балетного танцора, неожиданной в таком гигантском теле. Он взгромоздил свое массивное тело на Мирту с риском раздавить ее. Но она сама притянула его к себе на живот, желая быть раздавленной…

Я видел, как длинные изящные пальчики красавицы расстегнули ремень Стива и завозились с замком на ширинке. Длинные ноги мужчины вытянулись и перекинулись через бедра Марио. Тот захлопнул книгу и уставился на парочку.

Мирта помогла Стиву освободить пенис, любовно погладила его головку и вставила во влагалище. Мне доставляло истинное удовольствие наблюдать эту сцену.

Когда Стив проник в нее, руки Мирты начали поглаживать спину любовника, слегка царапая ее ногтями, потом скользнули к его ягодицам и обхватили их. Некоторое время Стив совершал движения взад и вперед, а она меняла, силу своих захватов, попеременно усиливая или ослабляя их.

Пальцы Ингрид встретились с руками Мирты, и их ладони переплелись. Позже к ним, присоединились и пальцы Марио. Наконец, Стив застонал от наслаждения.

Я закрыл глаза и мысленно увидел перед собой любовников в другой позе. Совершенно обнаженная Мирта распростерлась перед огромным окном, плотно прижимая ладони к стеклу.

С другой стороны окна находился Стив, тоже совершенно голый. Он даже не пытался разбить или открыть стеклянную перегородку, только гладил груди Мирты, облизывал ее черный треугольник. Потом он приложил к стеклу свой пенис. Мирта прижалась к стеклу животом, ее промежность находилась на одном уровне с фаллосом Стива. Все ее тело соблазняюще извивалось, ритмично двигалось, чтобы еще больше возбудить любовника. В глазах Стива сверкало необузданное желание. Затем она опустилась на колени и ее губы оказались на одном уровне с его пенисом. Огромный фаллос пробился через стекло и вошел в ожидающий его рот Мирты. Мирта мастерски сосала его, казалось, что время замерло.

Мне никогда в жизни не доводилось видеть, чтобы чей-нибудь рот так умело смоктал пенис. Моя сперма никогда не выливалась так роскошно, так сказочно в чью-нибудь глотку, никогда не проникала так глубоко в другое тело…

Я услышал, как крик Мирты перекрыл музыку и шум вечеринки, и вновь открыл глаза.

Позже я нашел Лауру, лежащую на софе у стены. Половинки бумажных портьер были раздвинуты, чтобы можно было увидеть ее. Я лег рядом, и она обняла меня за плечи.

— Я хочу тебя, — сказал я ей.

— для этого не совсем подходящее время!

— Ты думаешь, что есть время желать тебя и время, когда я должен забыть о тебе?

— для всего есть свой черед. Есть время для объятий и время воздержания от них. Это из Экклезиаста, — процитировала она.

— Разве то, что ты дочь священника, мешает тебе жить?

— Я верный слуга Господа в доме священника и его шлюха, когда прихожу в храм сладострастия.

— Я предпочитаю видеть тебя почаще в другой твоей роли, — сказал я. — Вернее, я хотел бы тебя видеть в этой роли всегда!

Я склонился над ней и задрал платье так, как сделал Стив с юбкой Мирты, только до самой шеи. Я начал ласкать ее груди и заветный треугольник между ног, говоря при этом:

— Мне хотелось, чтобы твой отец заставил меня сейчас жениться на тебе, чтобы сохранить твою честь.

— И ты бы женился на дочери священника? — поддразнила она.

— Конечно же, нет! Я предпочитаю видеть тебя в другой роли.

— Какой же?

— В той, которую ты играешь в храме сладострастия.

Она добродушно рассмеялась и весело сказала:

— И ты полагаешь, что я действительно существую в такой ипостаси?

— Я верю только в то, что вижу собственными глазами.

— Или в то, что видит твоя кинокамера?

Я внезапно почувствовал угрызения совести — несколько дней я не притрагивался к кинокамере и вынужден был признать ее правоту:

— Видишь, как ты на меня влияешь, — тебе почти удалось сделать из меня предателя.

Она стала серьезной.

— Если это, правда, то, значит, я на тебя дурно влияю. Ты не должен изменять своих привычек ради меня.

Я возразил:

— Не думаешь ли ты, что нужно изменяться, чтобы доставить удовольствие любимому человеку?

— Нет.

Ответ прозвучал столь категорично и жестко, что я почувствовал почти физическую боль.

Я поднялся и увидел, как Галтьер и Натали, выйдя из джунглей, остановились. Они праздно любовались обнаженным телом Лауры.

— Я ревную, — пошутил Галтьер.

Лаура присела, ее платье опустилось, но бедра остались обнаженными. Таким же шутливым тоном она заметила:

— Из-за того, что я отняла у вас Николаса?

Натали живо отреагировала. Блеск одобрения вспыхнул в ее глазах. Она по очереди указала на Галтьера и меня и с надеждой спросила:

— Ага? Значит, вы двое?..

Галтьер громко рассмеялся, притворившись, что тщательно обдумывает ответ, чтобы разрядить создавшуюся ситуацию.

Мы с ним просто добрые друзья, — лицемерно сказал он.

Лаура не могла упустить возможности. Она педантично воспроизвела его профессорский менторский тон:

— Дружба и любовь в сущности одно и то же, — процитировала она его же слова.

Из темноты раздался раздраженный голос:

— И не надоело вам еще спорить на одну и ту же тему?

Это был Олсен собственной персоной, но на этот раз он появился вместе с полинезийцем, которого я не видел после той знаменитой лекции. Арава был облачен в традиционный костюм.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒