Аннотация 3 страница

— Дотронься до меня языком, — требую я.

Едва указание покидает мой рот, как её горячий язык начинает кружить по головке моего члена. Она продолжает, распределяя горячую влагу по нижней части моего ствола. Я не смог бы отвести взгляд, даже если бы захотел. Нет ничего более красивого, чем Холланд, облизывающая меня, как эскимо. Без моих указаний, она берёт меня в рот. Я опускаю руки, роняя камеру, и хватаюсь за изголовье кровати, в попытке сдержаться и не излиться в её горло. Но потом она стонет вокруг моего члена, и я теряю контроль.

Зарываюсь пальцами в копну её рыжих кудряшек и толкаюсь бёдрами, продвигаясь глубже в её рот. Её глаза округляются, но она не отстраняется, не пытается меня остановить. Рука, в которой она держит мои яйца, усиливает хватку, и я готов кончить в эту же минуту. Каким-то образом я сдерживаюсь. Но сейчас я в бешенстве. Злюсь, что потерял над собой контроль. Я сверху, но власть у неё. Не могу допустить этого. Я погружаюсь немного глубже, вынуждая принять меня ещё больше. Если бы её другая рука не смыкалась вокруг моего члена, останавливая, я был бы сейчас глубоко в её горле.

— Блядь. Да, именно так, — шиплю я. Я вынимаю одну руку от её волос и накрываю ей её руку, помогая дрочить, показывая, как мне нравится, пока она продолжает сосать. Пальцы на моих ногах подгибаются, толчки становятся более грубыми. Кончиком члена я чувствую заднюю стенку её горла и это предел.

— Я собираюсь кончить тебе в рот.

Это не вопрос, это, блядь, факт, но она дёргает головой в согласии, глаза загораются от волнения, как только я напрягаюсь. Мой член пульсирует, изливаясь на её язык несколько блаженных секунд. И как, блядь, богиня, подтверждая это, она всё проглатывает.

Холланд

Это был не первый раз, когда я орально удовлетворяла мужчину, но я никогда не делала это таким образом. Это никогда не чувствовалось так, как сейчас. Мне понравилось, как Дженсен прижимал меня к кровати и входил в мой рот. Мне понравилось, как я доминировала.

Каким-то образом это ощущалось, как обязанность. Я отвечала за его оргазм.

Знаю, он мог одолеть меня, если бы решил взять то, что хотел, но думаю, это только добавило впечатлений. Я была вынуждена доверять ему. Хотя не всегда была уверена, что он собирается делать.

Его горячий вкус на моём языке. Моё тело слишком влажное, на взводе и готово к большему.

Дженсен опускает ноги ниже, держа своё тело надо мной. Он опускает голову и впервые его рот встречается с моим. Я понимаю, что его член побывал у меня во рту раньше его языка, он видел, как я мастурбирую раньше, чем поцеловал или коснулся меня. Нетрадиционно, мягко говоря.

Первое проникновение его языка заставляет меня извиваться под ним. Я зарываю пальцы в его густые чёрные волосы, притягивая ближе, и приподнимаю бёдра ему навстречу. Момент, когда я осознаю, что он пробует себя на вкус, один из самых горячих, испытываемых мною когда-либо.

С низким рычанием, он медленно отстраняется, его глаза находят мои и удерживают их несколько секунд.

— Я никогда раньше не был в такой позе, — говорит он, сводя брови вместе, будто ему больно.

— Миссионерская? — смущённо спрашиваю я.

Он тихо смеётся и преувеличенно медленно качает головой.

— Нет. Я был практически в каждой сексуальной позе, которую ты можешь назвать, включая миссионерскую, и во многих других, которых ты не знаешь. Я имею в виду, что никогда не был в такой ситуации, что не мог решить — хочу сперва тебя трахнуть членом или ртом.

Ох.

— Я хочу пировать на твоей киске и заставить тебя кричать моё имя, пока ты не потеряешь голос. Но я снова твердею, думая о том, как нахожусь внутри тебя, и мне интересно, будет ли это похоже на нахождение у тебя во рту.

Он лишает меня дара речи. Снова. Со мной никогда так не разговаривали. Так много честности, грубости, сексуальности и страсти — всё соединилось в одном мужчине с полными губами.

Мы не обсуждали этого, но это довольно много для одной ночи, именно так — одной ночи. Ничего больше. И я действительно не хочу уходить от него, не узнав, каково это почувствовать, как он хоронит себя во мне до самого основания. Так же сильно, как хочу узнать Дженсена Пэйна, пожирающего меня, и надеюсь, он решит взять меня в одной из поз, которых я не знаю. Мои руки были на его достоинстве, мои губы были вокруг него. Я точно знаю, какой он толстый и длинный, и уверена, он очень хорошо знает, что с ним делать.

— Ты снова это делаешь, — хрипит он, — выглядишь задумчивой и нерешительной, и мне хочется изнасиловать тебя.

Не говоря ни слова, Дженсен отталкивается и становится на колени между моих ног. Его взгляд блуждает по моему телу, пока он расстегивает рубашку и небрежно скидывает её с себя. Затем он до конца стягивает брюки, оставаясь голым передо мной. Я сажусь, беру камеру, которую в какой-то момент отбросили на кровать, и фотографирую его. Он слишком близко, чтобы поместиться во всём своём великолепии, но я фокусируюсь на лучших частях, по одной за раз. Его невероятно красивое лицо, с этими резкими чертами. Его широкий затылок и сильные плечи. Его твёрдые грудные мышцы, скульптурные шесть кубиков и узкие бёдра. Всё ведёт вниз к внушительному члену.

Он ухмыляется, с весельем качая головой. Я смотрю прямо на него через объектив, но не вижу, как он приближается. В одну секунду я делаю снимок, а в следующую, камера оказывается у него в руках, а я на спине.

— Так-то лучше, — говорит он грубо. Бросает её в сторону, разводит мои ноги, перекидывая их через плечо, и опускается грудью на кровать. У меня всего секунда, чтобы осознать всё происходящее, а затем его язык врывается в меня. Он обхватывает меня руками за бёдра, дергая ближе к своему лицу. Он втягивает ртом одну половую губу, посасывая и облизывая, потом слегка перемещает голову и делает то же самое с другой, повторяя этот процесс несколько раз. Ощущения невероятные. Это мучительно. Я хочу большего. Хочу, чтобы он остановился. Хочу, чтобы он делал это вечно.

Когда я думаю, что больше не выдержу и секунды, он передвигается и проводит языком по клитору. Он обводит его, затем двигается ниже и толкается языком внутрь меня. Я кричу, хватаясь за его волосы обеими руками. Я не могу решить — хочу ли оттолкнуть его прочь или крепко обвить ногами шею. Он так хорош в этом. Доставлять удовольствие таким невыносимым способом. Я ненавижу это. Я люблю это.

Дженсен скользит языком вверх и смыкает губы на клиторе, нежно покусывая, но затем покусывания усиливаются. Я кричу наполовину от боли, наполовину от наслаждения. Пытаюсь отклониться, но его хватка крепкая, надежная, ногти его пальцев впиваются в мою кожу. Мне нравится, как он делает мне больно. Мне нравится, как он доставляет мне удовольствие. Это лучшее сочетание, которое я когда-либо испытывала.

Он добавляет к языку палец, нежно надавливая им, щёлкая, но затем его действия становятся жёстче. Скользит вниз, продолжая посасывать клитор, и погружается в меня точно так же, как делал языком ранее. На этот раз только наслаждение. Его движения нежные, но настойчивые, создающие идеальный темп. Это опьяняет. Я парю. Толкаюсь вниз к его прикосновению, откинув голову на подушку и закусив зубами губу, пальцы болят от того, как сильно я держу его за волосы. Я кричу, долго и громко, пока волны эйфории проходят через меня.

Я пытаюсь восстановить дыхание, когда он забирается на меня сверху, прижимаясь блестящими губами к моим. Он целует меня так глубоко, будто пытается обладать мной, заявляя на меня свои права.

Дженсен

Я толкаюсь в её влажность, нуждаясь чувствовать её плоть своей. Это не то, что я обычно делаю, и мы не остаёмся вот так. Мне просто нужно почувствовать её. Она такая мокрая, такая теплая, такая манящая. Я идеально помещаюсь внутри неё, полностью погрузившись.

Холланд воплощает всё, на что я надеялся. Она вздыхает, и я ловлю вздох, накрывая её рот своим и жестко целуя. Мы поглощаем друг друга языками, ощущая смесь наших вкусов, которую я буду жаждать остаток своей долбанной жизни.

Я начинаю двигаться, медленно кружа бёдрами и проникая ещё глубже. Она стонет, отрывая свой рот от моего. Она скользит руками вниз по моей спине и сжимает зад, призывая двигаться быстрее. Резкая боль от её ногтей ощущается так чертовски хорошо, что я почти сдаюсь. Почти.

Это моё шоу. Я здесь ведущий.

Я выхожу из неё и отталкиваюсь от кровати, собираясь что-то сделать с её блуждающими руками. Она наблюдает за мной, её губы приоткрыты в удивлении, и на красивом лице явно отражается замешательство, когда я открываю верхний ящик тумбочки. Достаю презерватив и захлопываю ящик, открывая следующий. Тот, где я держу мои любимые игрушки. Те, что я использовал только с женщинами, у которых есть опыт в связывании. До сегодняшнего дня. До Холланд.

Скольжу пальцами по верёвкам, различающимся по толщине, цвету, длине и материалу. Мне очень нравятся впечатления, которые остаются после плетёной веревки… Также нравится шелковистость синтетической… И жёсткость натуральной… Я смотрю на неё, ждущую в моей постели, её взгляд скользит по содержимому ящика. Здесь также есть всё, для игры с огненными волосами.

Сделав выбор, я беру тонкую пеньковую верёвку и проверяю её на прочность руками. Она хороша. Грубое плетение будет красиво смотреться, крепко удерживая.

— Сядь, — резко говорю я, забираясь на кровать.

Холланд не задаёт вопросов. Она садится, предлагая мне свои запястья. Такая чертовски готовая. Мой член пульсирует, умоляя снова скользнуть в неё. Я опускаю её руки вниз на колени, складываю верёвку пополам и сажусь перед ней. Запускаю руки в её волосы, собирая их в конский хвост. Прохладные, мягкие пряди ощущаются в руках, словно сатин. Контраст между ярким оттенком волос и молочной кожей гипнотизирует. Это её вторая лучшая черта. Её волосы. Которыми я скоро её привяжу.

— Дай мне верёвку.

Её руки дрожат, от не знания, что я собираюсь с ней делать, но она поднимает её и отдаёт мне. Конец трётся о мою эрекцию, и я близок к тому, чтобы потерять самообладание, как гребаный подросток, который впервые дрочит.

Я плотно сжимаю веки и делаю глубокий вдох, стараясь успокоиться. Вот почему она должна быть связана. Она имеет сейчас надо мной лишком много власти, а это недопустимо.

Дважды оборачиваю верёвку вокруг её волос и завязываю высоко на голове, оставляя затылок и плечи полностью открытыми.

Потрясающе.

Но я не закончил. Складываю оставшиеся волосы пополам, снова связываю их и продеваю через середину верёвку. Протягиваю конец верёвки через центральный узел и крепко затягиваю, завершая связывание. Крепко связанные волосы оттягивают голову Холланд назад, и она взвизгивает от удивления.

Обычно, я обматываю конец верёвки вокруг своей руки и контролирую все движения, награждая мою партнершу наслаждением или болью, как мне захочется. Вместо этого, я кладу руки ей на грудь и направляя её к изголовью, привязывая конец к поручню. В таком положении, до тех пор, пока она не двигается, верёвка не натягивается. Но если она попытается сменить позу, даже немного, узел завяжется крепче, дергая за волосы.

Я сажусь на ноги, восхищаясь своей работой, а затем наклоняюсь вперёд и захватываю её губы, посасывая и вылизывая путь ко рту. Холланд стонет от предвкушения, что отдаётся вибрацией в горле. Я откланяюсь назад, и не переставая меня разочаровывать, она пытается следовать за мной. Узел делает то, что от него требуется, и туго натягивается, сдерживая её движения. Она морщит тонкие тёмно-рыжие брови от боли и втягивает воздух через зубы.

Пришло время поиграть.

Я сдвигаюсь вниз, обхватываю губами сосок, и то нежно, то жёстко, то снова нежно сосу его. Переключаюсь на другую затвердевшую вершинку и повторяю процесс. Услышав её стон, возвращаюсь обратно и наблюдаю, как она жаждет большего, нуждается в большем, зная, что она ничего не может с этим поделать. Она поднимает руки вверх, пытаясь освободить себя, и я ухмыляюсь. Она не знает, что именно нужно делать, и это только ухудшает её положение.

Она именно там, где я хочу её. По моей милости.

— Пожалуйста, — произносит она, её голос хриплый и надломленный.

Боже, я люблю, когда они умоляют.

Я раскатываю презерватив, ощущая на себе всё это время обжигающий взгляд Холланд. Когда всё на месте, я тяну её за ноги, сдвигая вперед достаточно, чтобы можно было протолкнуться в неё. Естественно, узел на её волосах затягивается, но она не сопротивляется. Она хнычет, потом стонет и, наконец, издает звук, похожий на мурлыканье котёнка. Это самый горячий звук, который я слышал за всю свою жизнь. И выражение её лица — сочетание дискомфорта, страсти и удовлетворения, когда я быстро и жёстко вбиваюсь в неё — навсегда отпечатывается в моём мозгу.

Я сдвигаю бёдра и толкаюсь ещё глубже. Втягиваю сосок в рот и слегка прикусываю его, нежно кружа большим пальцем по её клитору, тем самым компенсируя натяжение волос, пока толкаюсь в неё. Удовольствие и боль. Два противоположных конца спектра, которые следуют друг за другом.

Холланд хватается за мою голову и больно дёргает за волосы. Я предполагаю, это око за око. И не могу сказать, что мне это не нравится. Она не останавливается, тащит меня вверх, пока мой взгляд не встречается с её. Наклоняется ещё сильнее, отчего кожа её головы белеет. Я встречаю её на полпути, чтобы она не вырвала свои милые локоны. Я даю ей то, что она хочет — мой рот на её, и целую её также, как и трахаю. Жёстко, глубоко и свирепо. Она сжимает зубы на моём языке, кусая, когда кончает. Я даже не пытаюсь сдержаться. Я отказываюсь от власти, позволяя ей забрать меня с собой через край.

Холланд

Я падаю спиной на изголовье кровати, сражаясь за воздух. Тяжесть Дженсена на мне ощущается комфортно, и я чувствую, будто могу заснуть вот так, раздетая, привязанная за волосы к кровати. Помню, Даррен хотел, чтобы я их обстригла. Я рада, что руки никогда не доходили до этого. Он постоянно жаловался, когда находил их на своей одежде или забивался водосток, и они мешали ему во время секса. Он никогда не додумался бы использовать их так, как Дженсен.

Это была сладкая пытка. Как наказание и награда. У меня всё болит, особенно голова, и грудь, и очень сильно вагина. Я даже чувствую боль внизу живота и дорожу каждой её каплей.

Дженсен поднимает голову, проводит языком по моей шее и прикусывает мочку уха.

— Спасибо, Холланд, — нежно шепчет он, так же, как перед тем, как завязать мне глаза. И так же, как и до этого, я не знаю, что будет правильным ответить. Он приподнимает меня, отвязывая волосы от перил. Кончиками пальцев я массирую кожу головы, стараясь облегчить боль, и вижу, как он спрыгивает с кровати и одевается. Наверное, мне следует сделать то же самое. Теперь, когда больше не опьянена желанием, я чувствую себя слишком обнаженной, выставленной напоказ, уязвимой.

— Я собираюсь посмотреть твои снимки, — говорит он, напоминая мне, что у него достаточно снимков со мной. — Приходи, когда будешь готова, я в студии.

Он уходит, дверь со щелчком закрывается за ним, и я сижу в оцепенении ещё несколько долгих секунд. Сегодня с незнакомцем, я испытала больше нового, чем когда-либо со своим мужем. Я слышала о сексуальном пробуждении, но до этого момента не понимала, что это значит.

Дженсен разбудил часть меня, о существовании которой я даже не догадывалась. Это пугает и придаёт сил. Впервые за долгое время, я не чувствую себя совершенно несчастной.

И внезапно всё снова обрушивается на меня. Ещё хуже, чем обычно, потому что я в ужасе от себя, ведь совершила то же самое, что и Даррен. Потеряла себя в сексе, стараясь избежать ужаса из-за смерти моего ребёнка.

Встаю с кровати и одеваюсь так быстро, насколько это возможно, без трусиков, потому что они всё ещё остаются в кармане Дженсена, убираясь оттуда.

Дженсен

Я полагаю, словарь определяет слово »одержимость», как постоянную, беспокоющую зацикленность с частыми необоснованными мыслями и чувствами. Будучи тем, кто я есть, я могу видеть два аспекта этого грязного маленького слова — как нездоровый, так и успокаивающий. Одержимость не всегда негативна. Она не обязательно всегда должна быть вредоносной или разрушительной. Иногда она может быть исцеляющей и созидательной. При условии, что ты знаешь, чего просишь.

Она не должна разрушать тебя. Но чаще всего, она это делает.

Я просматриваю изображение за изображением Холланд, пытаясь убрать плохие, и решить, какие изменения внести. Я просматривал их бесчисленное количество раз, но не могу найти в себе силы расстаться хотя бы с одной. В каждой фотографии я нахожу что-то очаровательное.

То, как длинные волосы скрывают часть лица на этой. Каким образом открывается часть лица на следующей. Потом выражение её лица, блестящие и разомкнутые в ожидании губы. Взгляд её глаз, нетерпеливый, но безэмоциональный. То, как она выгибает спину, выставляя грудь вперёд. Её губы. Её киска. Всё такое безупречное. Такое восхитительное.

Я хочу оставить их все.

Она не пришла ко мне. Ушла прошлой ночью, не сказав ни слова, и я ей это позволил. Я думал, что буду в порядке. Удовлетворение, испытанное мною после того, как я был с ней — владел ею — ввело меня в заблуждение, будто мне этого будет достаточно.

Но я ошибался.

Моя жажда не угасает. Я был так чертовски близок к тому, чтобы держать её привязанной к кровати, в милости моего желания, позволяя себе поглощать её, пока не наступит насыщение. В тот момент, когда я вышел из неё, всё, чего мне хотелось — это остаться в ней, и уже тогда я знал — мне никогда не будет достаточно.

Вот куда приводит тебя одержимость.

Красоту — совершенство — не встретишь несколько раз. Некоторые мужчины предпочитают толстых женщин, кому-то нравятся с крепким, стройным телом. Кто-то без ума от больших, искусственных сисек, кому-то нравятся маленькие и упругие. Некоторым нравятся упругие задницы, а кто-то любит, когда она трясётся и дрожит, пока они толкаются внутрь. Кто-то концентрируется на лице или глазах, ртах или волосах. Некоторые парни помешаны на ногах. Кто-то твердеет от ступней или пальцев на ногах, а кто-то от костлявых коленей. Не существует каких-либо правил, когда дело касается женщин и привлекательности. Нет правильного. Нет ошибочного. Только предпочтения. То, что для одного мусор, для другого горячее, опьяняющее сокровище.

Холланд обладала всем, чего я желал в женской внешности. И именно поэтому она что-то зацепила внутри меня. Восстановила то, об исчезновении чего я даже не подозревал. Что-то глубокое и скрытое. Она вытащила что-то из меня на поверхность, как делаю я с женщинами, фотографируя их. Она дала мне прозрение. Вдохновение.

Добавьте это к прошлой ночи и всё, о чём я думал, что чувствовал к Холланд, теперь плотский, животный инстинкт. Я хочу сохранить это чувство — поглотить, принять, использовать его.

Я долго пересматриваю фотографии, понимая, что они повторяются. Рассматривая одну из них, я решаю — позволить одержимости овладеть мной или сломать меня.

Несмотря ни на что, в одном уверен точно — я и близко не закончил с Холланд Ховард. Это не то, как работает одержимость. Она не отпускает тебя после того, как ты вкусил желаемое.

Нет. Даже и близко.

Она подталкивает тебя дальше, обливая уже горящего бензином. Ты можешь остановиться, бросить всё и свернуть с намеченного пути. Ты можешь уйти с горящей задницей. Это не важно. Однажды заполучив, она тебя поимеет.

Я вкусил мою одержимость, мою Холланд, и без сомнения уверен, что позволю ей проиграть следующий матч.

Холланд

Я замечаю его сразу, когда только он заходит через дверь. Мою кожу начинает покалывать от воспоминаний о прошлой ночи, и чувствую, как горят мои уши. Я дотрагиваюсь до них, пытаясь охладить своими трясущимися пальцами.

Это не смущение — мне все равно, что или как он обо мне думает. Это больше похоже на… жажду. И отвращение. Я хочу повторения прошлой ночи. Я хочу больше. Хочу снова почувствовать в себе силу и свободу. Но я ненавижу себя за это. Я не должна так легко сдаваться, только потому, что мужчина с грязным ртом и большим членом заставил меня забыться в постели.

Дженсен не обращает на меня внимания. Он садится и достаёт свой мобильник, полностью обратив на него своё внимание. Я закусываю губу, решаясь. Я всё ещё ощущаю боль в каждой мышце, когда двигаюсь. Всё ещё чувствую его вкус на языке. Вижу его полуприкрытые серые глаза, полные страсти. Чувствую его запах на своей коже, хотя дважды приняла душ, после того, как мы были вместе. Он заклеймил меня собой.

Это просто секс, он не должен иметь надо мной столько власти, но даже, когда я так думаю, я ощущаю слишком знакомое желание к страсти, которую он мне показал. Я жаждущая и нуждающаяся, и уверена, без сомнений, если он попросит, я снова поеду домой с ним. Позволю ему сделать так, чтобы я чувствовала себя хорошо. Позволю ему заставить меня забыть. То, как я буду чувствовать себя после, — абсолютное отвращение и презрение, — будет моим наказанием.

Наконец я обхожу бар и останавливаюсь у его столика.

— Привет, — выдыхаю я.

Когда Дженсен откладывает телефон в сторону и смотрит на меня, уголок его рта приподнят. Он опускает глаза вниз, пробегается по моему телу и возвращают своё внимание на меня.

— Добрый вечер, — бормочет он, его голос низкий, нежный, интимный. — Ты выглядишь прекрасно, как всегда.

— Спасибо, — шепчу я.

В уголках его глаз появляются морщинки, когда он одаривает меня маленькой улыбкой.

— Как ты себя сегодня чувствуешь?

— Хорошо. Болезненно. Но, хорошо, — он понимающе кивает. Я не упомянаю о войне, от которой страдаю внутри.

— Принести тебе выпить?

Он приподнимает брови, теплота в его взгляде гаснет.

— Виски Сауэр, — небрежно отвечает он, возвращая своё внимание к телефону.

Я делаю шаг назад, удерживая на нём взгляд и смущённая его внезапной сменой настроения. Или я ошибаюсь. Я недостаточно хорошо его знаю, чтобы разбираться в его настроении. Разворачиваюсь на каблуках и возвращаюсь к бару, чтобы сделать его напиток, и добавляю дополнительно вишню.

— Я подумал, что ты захочешь это увидеть, — говорит он, когда я ставлю напиток рядом с ним. Кончиком пальца, он толкает маленькую флешку на край стола. — Твои фотографии.

Я беру карту памяти, держу её в своей ладони.

— Что ты с ними делаешь? — спрашиваю я. Большинство женщин, возможно, спросили бы об этом прошлой ночью, до того, как раздеться перед камерой.

— С этими? — он пожимает плечами. — Ничего. Мы не подписывали контракт, так что я не могу их продать.

— Так вот, что ты обычно с ними делаешь?

Он, наконец, поднимает глаза и смотрит на меня.

— Да, обычно.

— Хочешь, чтобы я что-то подписала? Чтобы ты мог продать их?

— Нет, — он берёт свой напиток и делает большой глоток, не давая объяснений.

— Хорошо, — произношу я. Возможно, они недостаточно хороши. Я знаю, что немного толще и ниже, чем большинство моделей. Мой живот не такой плоский, как раньше, особенно после Калеба.

Я немедленно останавливаю поток мыслей.

— Хорошо, — повторяю я. — Ну, приятного вечера. Если понадоблюсь, я буду у бара.

— Холланд, — говорит он, останавливая меня, как только я отворачиваюсь от него.

— Да? — отвечаю я через плечо.

— Ты мне нужна.

— Хорошо, — говорю я в третий раз, поворачиваясь к нему лицом. — Прости. Что ещё я могу принести тебе?

Похоже, его это веселит, он скользит тёмным взглядом по моему телу от головы до пальцев на ногах, а затем обратно вверх.

— В котором часу ты заканчиваешь работу?

— Полночь.

Он кивает, задумчиво скользя указательным пальцем по верхней губе.

— Ты помнишь дорогу до моего дома?

— Да.

Я прошла пешком половину пути домой перед рассветом, пока наконец не поймала такси. Теперь я хорошо знаю дорогу.

— Хорошо, — утверждает он, толкая стул назад и вставая. — Приходи сразу после работы. И не переодевайся, — он оставляет двадцатидолларовую купюру на столе, кладёт телефон в карман и уходит, не давая мне возможности ответить. Вообще-то, полагаю, это был даже не вопрос. Это была инструкция. Приказ, которому я должна повиноваться.

Дженсен

Когда я возвращаюсь домой, на пороге дома меня ждёт отец. Его медсестра сидит в машине и читает журнал. Прошло несколько месяцев с тех пор, когда я в последний раз видел его, что, вероятно, и является причиной его неожиданного визита.

— Привет, пап, — приветствую его и беру за руку, помогая войти в дом.

— Привет, незнакомец, — отвечает он тепло. Я подвожу его к дивану, и он тяжело садится, протяжно вдыхая. — Я не слышал от тебя ничего в последнее время. Работа занимает много времени? — старик думает, что он скользкий как дерьмо, и я не понимаю, что он выуживает информацию.

Потираю руками лицо.

— Да, работа стабильна в последнее время.

Его глаза расфокусированные и невидящие, когда он ухмыляется в моём направлении.

— Это хорошо, Дженсен. Очень хорошо. Я беспокоился — боялся, что ты оставишь это. Я знаю, как это важно для тебя.

Я даже не позволяю ему идти туда. Мы оба знаем, насколько глубока моя страсть к фотографии. Она в моих костях, вытатуирована на моём теле, бежит по моим венам словно кровь. Мы также оба знаем, что я бросил этим заниматься. И нам обоим чертовски хорошо известно, что он ничего из этого не понимает.

Это всё часть скопофилии. Я не уверен, что пришло первым — моя любовь к созерцанию красоты или любовь к съёмке. Я так давно соединил эти две части воедино. Они питались друг другом. До тех пор, пока камера не причинила мне слишком много боли, и я не упаковал всё оборудование, принимая, что больше никогда снова не посмотрю через объектив. Если бы я не поймал через всю комнату мимолетный взгляд Холланд несколько месяцев назад, я никогда не вернулся бы к этому.

— Следуешь ли ты предписаниям? — спрашиваю я, переводя разговор на него.

Он пренебрежительно машет рукой.

— Зачем? Я уже знаю, что со мной не так. Знаю, что ни черта не могу с этим поделать. Предписания не остановят это, Дженсен, — он пожимает худыми плечами, грустно улыбаясь мне. — Нет никакого смысла избивать мёртвую лошадь. Лошадь по-прежнему будет мертва, а ты всего лишь будешь уставшим мудаком, который бьёт труп.

— Дерьмо, пап. Остановись. Просто, блядь, остановись.

Он вздыхает, как будто это я акцентирую на этом внимание.

— Ты всё время слишком зол. Это не идёт тебе на пользу.

— А ты недостаточно зол, — выпаливаю я, проводя рукой по волосам.

Блядь.

БЛЯДЬ.

Я не хочу делать этого.

Он кивает, как будто слышит мои мысли.

— Это болеутоляющие, — говорит он. — Они держат меня в состоянии эйфории, как грязного старикашку в порно лавке.

Я роняю руки, слегка посмеиваясь. По крайней мере, это так и есть, я надеюсь.

— Ты ел? Ты же знаешь, что не можешь глотать таблетки на пустой желудок.

Он снова от меня отмахивается.

— Марго достаточно кормит меня. Её стряпня гроша ломанного не стоит, но я никогда не пропускаю приём пищи. Она любит петь, когда готовит. У неё ангельский голосок. Я говорю ей, что в один из таких дней, уложу её в постель и выясню, звучит ли он так же мило, когда она кончает.

Иисусе.

И все интересуются, чёрт возьми, откуда это у меня. Яблоко от яблоньки не далеко падает.

— Ты должен прекратить охотиться за своими медсёстрами, пап. Заботиться о тебе — её работа. Ты не можешь говорить ей подобное дерьмо. Это считается сексуальным домогательством.

— Пуф, я перестану, когда буду мёртв. Кроме того, ей это нравится. Почему, ты думаешь, она продолжает петь для меня? Всё дело в деталях. Запомни это.

Холланд

Дженсен ждёт меня у двери, босой и без рубашки, когда я приезжаю к нему вскоре после полуночи. Его волосы влажные и в беспорядке, тёмно-синие джинсы сидят низко на узких бёдрах, и я чувствую чистый, свежий аромат его тела, когда подхожу. Образ «только из душа» очень ему подходит. Я хочу начать с тонкой полоски волос внизу живота и вылизать весь путь до рта. Испробовать его чистую кожу, наслаждаясь этим.

Он приподнимает брови, одна сторона его рта изогнута в ухмылке, будто он знает, о чём я думаю. Уверена, он знает. Иначе, зачем бы ещё мне быть здесь?

— Эй, красавица, — он растягивает слова, его голос глубокий, но тихий.

— Привет.

Он прислоняется к двери, давая мне пройти в комнату, и когда я подхожу к нему, он срывает заколку с волос, позволяя им упасть мне на плечи. На моих губах улыбка, и я не пытаюсь её скрыть. Мужчина знает, что ему нравится, и не боится дать мне об этом знать. Я ценю это.

Он проводит рукой по моим волосам, опускает её вниз к пояснице и направляет меня в гостиную.

— Хочешь выпить? — спрашивает он небрежно.

Я качаю головой. Я думала о нём, о том, что он будет делать со мной — всю ночь. Ему не нужно быть со мной вежливым. Нет необходимости тратить время на вежливую беседу. Я решила, что мне больше нравится, когда он ведёт себя неприлично и дико.

— Нет, спасибо, — выдыхаю я.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒