Аннотация 2 страница

Дженсен

Холланд следует за мной в дом, равнодушно скользя взглядом вокруг. Будто это обыденные вещи, а не предметы искусства. Ничего не говоря, она делает шаг за шагом, не останавливаясь. Подойдя к дивану, она разворачивается на каблуках и поворачивается лицом ко мне. Немое выражение и ожидание.

— Хочешь что-нибудь выпить? — предлагаю я.

— Нет. Спасибо, — её брови приподнимаются в немом вопросе. Она хочет сразу приступить к делу, что мне очень нравится. Но только я контролирую здесь всё! Я говорю, как это произойдёт. Как и когда.

Я обхожу кресло и сажусь. Сжимая руки на плюшевых подлокотниках, я открыто изучаю её для своего удовлетворения.

Её огненные волосы собраны заколкой, и я не вижу их длины. Несколько раз я видел её с распущенными волосами, поэтому знаю, что они доходят по середины спины. Знаю, что они густые и блестящие, сексуальные, и я хочу увидеть их сейчас.

— Сними заколку.

Вижу, как замешательство отражается на её лице, прежде чем она поднимает руку и без усилий освобождает длинные локоны. Они рассыпаются по её плечам, как завитки шёлка.

Руки так и чешутся взять камеру, пока я осматриваю её с головы до ног. Снова и снова. Обычно женщины реагируют одним из трёх способов — хотят меня, посылают меня на три буквы или бегут от меня.

Я не вижу ни желания, ни злости, ни страха на лице Холланд, пока она продолжает стоять передо мной. Она так чертовски идеальна.

Идеальная картина.

Я уже знаю, что сегодняшняя ночь будет отличаться от всех других.

— Можно я сфотографирую тебя? — впиваюсь ногтями в обивку кресла. Я их тех мужчин, которые часто испытывают желание, но я не могу вспомнить, чтобы хотел чего-то больше, чем эту женщину. Я всегда всё держу под контролем. Всегда.

Холланд слегка морщит лоб, и на этот раз на её лице открыто видно замешательство.

— Ты хочешь сделать фото? Мои?

Я киваю, пытаясь скрыть, как сильно хочу этого. Я никогда не позволял никому узнать, как сильно я нуждаюсь в них. Никогда не позволял этой силе взять надо мной верх. Контроль создан для того, чтобы держать его в руках, сохранять его, жаждать — иначе всё это теряет смысл. А я никогда не позволю этому случиться.

— Зачем?

На моих губах постепенно появляется ухмылка. Зачем? Это мой любимый вопрос.

— Я люблю ходить в музеи, — отвечаю я, вставая со своего места. — В моём доме полно предметов искусства, — продолжаю я, проходя по комнате и останавливаясь, лишь чтобы убедиться, что она идет за мной. И она идёт… послушно… выстукивая каблуками по деревянному полу, руки свободно свисают вдоль бёдер, как будто ей абсолютно плевать.

Это скоро изменится.

Я открываю дверь, приглашая её внутрь.

— В библиотеке множество книг. Некоторые я читаю. На некоторые смотрю. Я купил их только потому, что мне нравится, как они выглядят.

Холланд быстро осматривает комнату, и мы идём дальше.

— Мне нравится смотреть на красивые вещи. От опавшего листа до солнца, которое восходит над горизонтом. От сияния полной луны непроглядной ночью... — я останавливаюсь на мгновенье, разворачиваясь к Холланд, — до изгибов женского тела.

Мой взгляд многозначительно скользит по её телу. — Если в чём-то есть красота, я её найду. Возьму. И сохраню.

И обычно, в этот момент, женщины начинают забрасывать меня вопросами или же я вынужден попросить их уйти после изнурительной речи. Некоторые понимают, или, по крайней мере, думают, что понимают. Большинство даже не пытаются.

Холланд не делает ничего. На её лице нет даже намёка на вопрос. Нет какого-либо интереса или отвращения во взгляде.

— У таких людей, как я, есть название. Я имею в виду, такому стилю жизни, какой веду я, — продолжаю я. — Хотя большинство даже не слышали об этом. Скопофилия.

Мы доходим до студии, и я кладу руку на дверную ручку, но не поворачиваю её. Пока нет. То, что я собираюсь ей показать, в корень всё изменит.

— Если говорить в общих чертах, скопофилия — это любовь к рассматриванию, — наклоняюсь вперед, достаточно близко, чтобы почувствовать тепло её ела и запах её кожи. — Я получаю удовольствие, наблюдая за красивыми вещами, — произношу я, стиснув зубы. — Должен признаться, это граничит с одержимостью. Также признаюсь, у меня нет намерений меняться. Пока я вижу, я могу впитывать в себя всё великолепие окружающего мира.

С этими словами я открываю дверь, раскрывая этой женщине свой мир.

Она делает шаг внутрь и слегка оборачивается, охватывая взглядом всё помещение. Я застываю за её спиной, наблюдая за ней. Ожидая её реакции.

— Очень многие просто игнорируют красоту, которая их окружает, — объясняю я. — Они переступают через неё, отталкивают, избавляются. Не видят и не чувствуют её. Они слепы и даже не представляют себе, сколько всего предстоит увидеть. Оценить.

Женщина передо мной ничем не отличается от всех других — она была слепа долгое время. Я понял это в тот момент, как увидел её. Красота печали, вот что сделало её уникальной и интересной для меня. Сладкая тьма её поражения.

Большинство людей выбрасывают сломанные вещи, принимая их за мусор. Будто они менее важны, менее идеальны, менее прекрасны. Я собираю их. Смотрю на них часами, наслаждаясь их умопомрачительной безупречностью.

Холланд стоит того, что насладиться ею в высшей мере. И я хочу, чтобы она поняла это.

— Все эти женщины… — тихо произносит она, заикаясь и осторожно пробегаясь пальцами по фото. — Они все похожи, — встречается со мной глазами. — Они все похожи на меня.

Холланд

— Ты сделал эти снимки? — спрашиваю я.

Несколько секунд проходят в молчании. Его голос звучит хрипло, когда он, наконец, отвечает.

— Да. Они все мои.

Фотографии покрывают три из четырёх стен галереи. Пейзажи. Раритетные предметы. Портреты. Абстракции. Сюрреализм. Приближенные картины. Отдалённые. Цветные. Чёрно-белые. Размытые. Чёткие. Снова. Снова. И снова.

И на всех — женщины. Ни одна из девушек не повторяется на фото дважды. Улыбающиеся женщины. Плачущие женщины. Всё обнаженные. Все рыжеволосые. Женщины в сексуальных позах. На пике экстаза. Связанные. С кляпом во рту. Повязкой на глазах. Они все разные, и, тем не менее, все одинаковые.

И каждая из них похожа на меня.

Что-то трепещет внутри моего живота — что-то незначительное и незнакомое. Что-то похожее на нервозность или возбуждение, или даже страх. Это было так давно, что я даже не могу точно определить это чувство. Но это было так давно, поэтому я приветствую его, что бы это ни было.

Я не могу слишком долго смотреть на одну и ту же фотографию, но в то же время, не могу отвести от них взгляда. Я иду от одного фото к другому.

Есть фотография женщины, сделанная со спины, у неё бледная кожа и едва заметные веснушки. Руки, закованные кожаными наручниками, изящно покоятся на изгибах её попы. Я не вижу её лицо, поэтому не могу быть уверена, но если судить по изгибу её спины, мне кажется, она тянется к кому-то… Ищет кого-то… Хочет кого-то… Фотограф позади неё, поэтому мне интересно к чему или же к кому она тянется. Но потом я замечаю — округлую раму зеркала в верхнем левом углу. Едва заметную, как будто это секрет. Мне кажется, что фотограф, на самом деле, стоит перед ней, а камера фиксирует лишь отражение женщины. И я понимаю, что именно фотографа — Дженсена — жаждет женщина.

Я провожу пальцами по картине, прежде чем двигаться дальше.

На другом фото изображена только часть женщины, сбоку. Она стоит на коленях, на полу. Её рыжие, почти красные волосы, достигают середины спины. Кожаные наручники обёрнуты вокруг её лодыжек и прикованы к чёрному стержню, оставляя её полностью раскрытой. Её ступни повернуты вверх, перепачканные грязью. Её тонкие пальцы обхватывают лодыжки, запястья тоже скованны наручниками и привязаны к тому же стрежню, что и ноги. Её тело слегка скручено, как и на последнем фото, как будто она ищет своего спасителя. Человека, который прячется за объективом камеры.

Я поворачиваюсь и встречаюсь с ним взглядом. Это он, тот мужчина, который сделал эти сокровенные, запретные и потрясающие фотографии.

Он снимает очки, и теперь его тёмный взгляд направляется прямо на меня. Он не двигается с места, позволяя мне изучить его. Его кожа немного темнее, чем моя, будто он много времени проводит на улице, что я нахожу странным, так как большинство его работ, очевидно, выполнено в пределах этой комнаты. Идеально прямой нос. Крепкий подбородок с ямочками. Широкая шея с лёгкой щетиной.

Мой взгляд опускается ниже по его широким плечам. Думаю, под застегнутой отутюженной рубашкой скрывается упругая грудь. Узкая талия. Прекрасно подходящие брюки. Я останавливаюсь на его напряженных руках. Крепкие, умелые руки. Толстые и грубые пальцы. Искусные. Кричащая разница с его безупречной одеждой. На него приятно смотреть. Я знала об этом и раньше, но не обращала внимания до этого момента.

Я указываю рукой на одну из работ на стене.

— Я вижу, тебя действительно возбуждает это. Это то, чего ты хочешь от меня? Чтобы я позировала, как они?

Он моргает, и в глазах разгорается ещё больший огонь.

— Да. Это то, чего я хочу.

Мой взгляд перемешается на фотографию над его головой. Женщина, обнажённая, её руки связаны над головой и привязаны к балке посередине комнаты. Волосы свободно рассыпаются по плечам, пара прядей касается груди. Она смотрит прямо в камеру большими зелёными глазами, у неё румяные щеки и влажные, приоткрытые в удовлетворении губы. Нас можно было бы назвать сёстрами. Единственное наше с ней отличие — удовлетворение на её лице.

В моей груди поднимается жар. Безудержный и неподдающийся, как и в тот день, когда я застукала своего мужа, трахающим мою лучшую подругу в моём доме. Это зависть. Я хочу выглядеть так же. Я хочу чувствовать то же самое.

Возвращаю взгляд обратно на Дженсена. Он не двигается и по-прежнему смотрит на меня. Ждёт.

— Хорошо, — решительно произношу я. — Ты можешь меня сфотографировать.

Дженсен

Мой восторг вызывает физическую реакцию. Мышцы внизу живота сжимаются и дрожат. Член наливается кровью и пульсирует, когда возбуждение прокатывается по моему телу. Это результат того, чего я жаждал три месяца.

Каждое мгновение в жизни должно вызывать такие ощущение, как сейчас. Сладкая победа. Триумфальное сражение. Потрясающее чувство — получить то, чего желаешь.

Я немного прохожу вперёд и, достигнув коробки на столе, беру свою камеру, не давая ей времени изменить своё решение. Пальцы бесшумно двигаются, открывая крышку, и машинально скользят по кнопкам. Я делал это так много раз, что знаю фотоаппарат лучше, чем своё тело. Будто он часть меня.

— Идём со мной, — требую я, резко подхожу к ней и веду за собой в спальню. Не хочу снимать её в студии. Здесь слишком холодно. Слишком стерильно.

Освещение в спальне мягче. Кровать роскошнее. Идеальный фон.

Я перетаскиваю кресло из угла комнаты к краю кровати и сажусь. Откидываюсь на спинку, широко расставив ноги, и устраиваюсь поудобней.

Холланд стоит в дверном проёме, прикусив пухлую нижнюю губу и держась одной рукой за локоть другой, её шёлковые волосы закрывают часть лица.

Щелчок камеры — будто она срабатывает сама по себе. Мой палец на нужной кнопке, готовый запечатлеть следующий кадр. Мы одно целое — камера и я. Она точно знает, что мне нужно.

Холланд стоит неподвижно, словно статуя, но её глаза прикованы ко мне, глядя прямо в объектив. Я быстро делаю снимок за снимком.

— Всё? — неуверенно спрашивает Холланд, и я, наконец, опускаю камеру.

Если бы…

— Сними одежду.

Мой голос звучит хрипло, и я сам едва узнаю его. Я миллионы раз представлял её обнажённое тело. Мечтал об этом моменте больше, чем могу сосчитать. Я усиливаю захват на камере, крепко сжимая её.

Одна огненная бровь выгибается, посылая мне вызов. Немой признак того, что мне бы стоило поучиться вежливости. Я отвечаю ей тем же. И больше ничего. Разборкам не место в спальне. Это я, и мне не стыдно за своё поведение.

Я прошу лишь раз и только раз. Я предлагаю им выбор, и они принимают решение. После этого, я всё беру в свои руки. Все, кто не согласен, могут уйти. Не хочу, чтобы она уходила, — я так долго ждал этого момента — но я тот, кем являюсь, и я не изменюсь.

Она издает едва различимый рык. И хотя это не характерно для леди, не могу сказать, что мне это не нравится. Наоборот, думаю, я хочу услышать его снова.

— Одежда, Холланд, — произношу я, провоцируя ещё больше недовольного рычания. Это её единственный ответ на мои команды. Секундой позже, она делает несколько медленных шагов, приближаясь ко мне. Без каких-либо колебаний, она даёт мне то, чего я так хочу. Она заводит руки назад и медленно спускает молнию на юбке. Покачивает бёдрами, и юбка падает на пол. Я медленно и удовлетворенно вздыхаю, как только материя касается пола. Она приступает к пуговицам на блузке и начинает расстёгивать её.

Её движения неспешные и дразнящие. Не могу понять, она нарочно это делает или на самом деле не понимает, насколько соблазнительно выглядит.

Я вжимаюсь в кресло и кладу лодыжку на колено, не на секунду не отрывая от неё взгляда.

С каждой пуговицей она всё больше и больше открывает мне себя. Белый хлопчатый бюстгальтер и несоответствующие ему чёрные трусики — невинные и сексуальные одновременно. Она явно не собиралась отправиться сегодня вечером с кем-то домой, но сейчас она здесь, со мной.

Следующим я вижу её подтянутый живот. Мышцы плавно передвигаются с каждым её движением. Гладкая, безупречная плоть взывает ко мне, жаждет, чтобы к ней прикоснулись.

Блузка скользит по рукам. Мягкая шёлковая ткань скользит по коже и падает на ковер, оставляя мурашки там, где шёлк касался кожи.

Чертовски прекрасна.

Я поднимаю камеру.

— Не снимай туфли, — говорю я, — но сними всё остальное.

Холланд опускает зелёные глаза, но обхватывает себя руками, расстегивая крючок на спине и спуская бретельки по плечам. На теле появляется ещё больше мурашек, прежде чем бюстгальтер присоединяется к другой одежде на полу у наших ног. Она захватывает трусики, скользя пальцами по талии. Я наклоняюсь вперёд, жестом приказывая ей замереть.

Я продлеваю момент, поспешно делая ещё ряд снимков.

— Повернись.

Она колеблется, моё требование застало её врасплох. Она встречается со мной взглядом, в глазах читается невысказанный вопрос. Я сужаю глаза, ожидая пока она решится, но ничего не спрашиваю. Я не привык к этому и уже делал это сегодня. Больше это не повторится. Я знаю, чего я хочу. Я никогда не сомневаюсь в себе и не терплю, если кто-то другой это делает.

Молчание затягивается между нами. Не важно, как сильно я этого хочу, как жажду этого, меня сможет удовлетворить лишь её подчинение. Другого смысла в её нахождении здесь нет.

Будто осознав это, Холланд втягивает воздух и разворачивается. Я знаю, насколько это тяжело. Стоя ко мне спиной, она не знает, чего ожидать. Не имеет понятия, что я делаю. И ни малейшего осознания того, что собираюсь сделать.

Страх, ожидание — вот что делает фотографии захватывающими. Это то, что я делаю. Я в этом хорош. Я нахожу невидимые, скрытые до этого эмоции, которые мы прячем от самих себя. Вытаскиваю их на поверхность, где могу схватить и добавить к своей коллекции.

— Сними трусики, но не поворачивайся, пока я не скажу, — произношу я, мой голос больше напоминает шёпот. — Ты понимаешь?

Она решительно кивает. Поддевает край трусиков и начинает опускать ткань по дрожащим ногам. То, как чёрный шёлк скользит по молочно-белой коже, сводит мой разум с ума. Достигнув середины бедра, она вынуждена нагнуться, чтобы завершить начатое. Она награждает меня видом на свою самую интимную точку. Абсолютно гладкая кожа. Я вижу каждую восхитительную складочку.

Из моего рта вырывается резкий выдох. Я отвожу лицо от камеры. Мне нужно увидеть её своими глазами, а не через линзу.

— Не двигайся, — мурлычу я. Мой голос низкий, хриплый. Голодный.

Очень, очень голодный.

Я дико хочу её. Хочу съесть её. Хочу всосать каждую её складочку, прежде чем мои зубы доберутся до них. Хочу дразнить её клитор, лизать его, посасывать, щёлкать по нему, попробовать на вкус, а потом лизать всё больше и больше, пока все её соки на окажутся на моём языке. Хочу упиваться её соками, а после проникнуть в неё своим членом. Затем хочу поцеловать её и дать ей почувствовать свой собственный вкус на моих губах.

— Расставь ноги. Широко. Сейчас.

Она сразу выполняет команду. Вся её броня спадает в тот же миг. Её дыхание становится поверхностным и натянутым.

Возбуждённым.

Я глажу себя поверх брюк, пока наблюдаю за ней.

В ней нет ни единого, мать её, изъяна. Такой я себе её и представлял.

Я встаю, медленными уверенными шагами подхожу к ней и, слегка касаясь её, открываю тумбочку. Моя рука едва ли касается её бедра. Она вздрагивает и дрожит, но не меняет позу. Я замираю, её реакция мгновенно оказывает влияние на мой член. Запах её возбуждения обволакивает нас. Я глубоко вдыхаю с благодарностью. От знания, что я могу просто подойти и взять её, твёрдый, как камень член начинает болеть.

— На кровать, — командую я, вытаскивая кожаные наручники из столика. Те самые наручники, которые я использовал много раз. Она залезает на матрас, поворачиваясь ко мне лицом. Я становлюсь коленом на край кровати и размещаю её руки там, где они мне нужны, широко разведя в стороны.

— Я собираюсь связать тебя, — сомнение заставляет её прижать руки к телу, и на лбу появляется складочка. — Тебе придётся мне довериться, — добавляю я.

— Довериться тебе? Я тебя даже не знаю.

Я ухмыляюсь.

— В ином случае было бы скучно.

Холланд изучает меня мгновенье, приоткрыв рот, с мягким розовым румянцем на щеках. Её глаза широко открыты, и она впитывает каждое моё движение, когда я беру её запястья в свои руки и размещаю их там, где им и место. Я чувствую запах другой женщины на наручниках, застёгивая их на ней. Что-то цветочное и слишком сильное. Я резко останавливаюсь и отбрасываю наручники на пол. Не хочу, чтобы что-то испортило момент.

Импровизируя, я поднимаю её трусики и бюстгальтер с пола. Они купаются в её запахе. Снова фиксирую руки и привязываю их, её же бюстгальтером над головой, а трусики прячу себе в карман.

Холланд

Дженсен отходит от кровати, открыто и вызывающе изучая меня. Я по-прежнему не двигаюсь, не имея понятия, что произойдёт дальше. Живот скручивает от волнения. Внутри появляется странное ощущение.

Меня никто никогда не привязывал. Я никогда не раздевалась перед мужчиной, которого не знаю. Никогда не позволяла кому-либо делать мои обнаженные фото. Мне нравится ощущение того, как покалывает мою кожу под его взглядом. Боль между ног несёт в себе лишь удовольствие. Меня пожирает чувство ожидания.

Я не знаю, чего ожидала от сегодняшней ночи, сев в машину к незнакомцу и приехав к нему домой. Но дело не в этом.

Я чувствую тяжесть в груди, соски набухли от напряжения и ожидания. Умоляют, чтобы их коснулись. От влаги между ног становится неловко. Я немного сдвигаюсь, сжимая бёдра. Дженсен качает головой, выражая своё недовольство, и поднимает камеру.

— Раскрой себя для меня, Холланд.

То, как он произносит моё имя, хрипло и шёпотом, только разжигает моё желание. Я делаю, как мне сказали, широко раздвигая ноги. Он обходит кровать, брюки натянуты в области паха. Я слышу щелчки камеры, пока он делает запрещённые фотографии. Мои фотографии.

Он явно возбужден так же, как и я. Мне становится интересно, спит ли он со своими моделями. Трахнет ли он меня, пока я привязана к его кровати. Он продолжает идти, и я теряю его из поля зрения. Я рефлекторно разворачиваю запястья в своих «оковах», пытаясь последовать за ним. Материал грубо впивается в кожу, жжёт. Это вызывает новые странные ощущения, и с моих уст срывается стон.

Дженсен сразу появляется в поле моего зрения.

— Прекрасно, — произносит он и опирается коленом на кровать, потянувшись ко мне и отпуская руки. — Повернись. Я хочу, чтобы ты опиралась руками и коленями на кровать.

Его резкая смена позиции заставляет меня замереть, но яркий восторг, который освещает его лицо, вынуждает меня подчиниться. Как только становлюсь в позу, я слышу щелчок камеры и уже знаю, что он фотографирует меня в этом уязвимом положении. И мне это нравится. Мне нравится, какую дикую смесь пробуждения я чувствую — унижение, позор, храбрость и бесстрашие одновременно. Извращенный парадокс эмоций. Независимо от того, что он приготовил для меня, я хочу этого. Я заслуживаю этого.

Волосы падают мне на лицо, скрывая от него. Я встряхиваю головой, перекидывая локоны на одну сторону, и смотрю на него через плечо. Я хочу, чтобы он увидел то, что я чувствую. Хочу, чтобы он знал, что заставляет меня чувствовать. Наши глаза встречаются. Он замирает, но камера продолжает щёлкать.

— Я завяжу тебе глаза, — говорит он нежно и тянется к столику, в котором, как я понимаю, его «игрушки». — Не двигайся, — приказывает он и достает простой белый шарф. У меня перехватывает дыхание, когда ткань касается моего лица. Выдох вырывается из моих уст против моей воли. И в один миг я ничего не вижу. Только темноту. Я громко сглатываю. — Согни колени под себя. Наклонись вперёд, пока не коснёшься щекой одеяла.

Меня будоражит грубый звук его глубокого голоса, и я скольжу руками по кровати, вытягиваясь вперед, пока не делаю так, как он просит.

В такой позе моя попка приподнята вверх. Я могу лишь представить, как выгляжу в данный момент. Впиваюсь пальцами в одеяло. Мои уши улавливают каждое его движение. Я ничего не говорю. Ничего не делаю.

Дженсен обходит кровать, но на этот раз, вместо того, чтобы проследить за ним глазами, я прислушиваюсь к его шагам. Это вызывает более сильные ощущения, чем раньше — ждать, не имея возможности видеть его и не зная, что произойдёт дальше. Это делает момент ещё более возбуждающим. Я чувствую это возбуждение между ног, и знаю, что он видит его. Его шаги резко прекращаются, и я слышу его дыхание, камера перестаёт щёлкать.

— Спасибо, Холланд, — произносит он нежно. — Можешь снять повязку.

Я возвращаюсь в сидячее положение, стаскивая шарф. Он задерживается на мне взглядом, оценивая, прежде чем поворачивается и возвращается к креслу.

Кожа горит. Тело болит из-за ожидания. Я чувствую ещё больше влаги между ног. Горячей. Скользкой.

— Выглядишь очень влажной, — мурлычет Дженсен. — Ты влажная, Холланд?

Я с трудом сглатываю и прочищаю горло.

— Да.

— Коснись себя, — выдыхает он. — Убедись в этом.

Это станет ещё одним первым разом для меня — позволить мужчине смотреть, как я ласкаю себя сама. Одна только мысль посылает холод по венам, и я чувствую, как кровь начинает бежать сильнее по венам. Он и это снимет на камеру?

Он с силой прикусывает нижнюю губу и глубоко вздыхает.

— Нерешительность и задумчивость вместе очень тебе идут.

Задумчивость, возможно, но точно не нерешительность. Я откидываюсь назад, разводя ноги. Его глаза прикрыты ресницами, рука медленно двигается вперед и назад по выпуклости на штанах. Наблюдение ща тем, как он ласкает себя, заводит меня ещё больше, усиливая мою убежденность.

Я веду пальцами по животу, минуя бёдра, и останавливаюсь как раз перед местом, где так рьяно хочу себя коснуться. Я не могу прочитать выражение лица Дженсена, но вижу вынужденную сдержанность.

Его челюсть крепко сжата, шея напряжена. Он вот-вот сломается. Я сломаю его. Выпущу наружу всё, что он пытается держать в клетке.

Я смыкаю другую руку на своей груди, разминая чувствительную плоть. Щипаю себя за сосок и прикусываю нижнюю губу, чтобы сдержать неожиданный стон. Просто знать, что он наблюдает, знать, что он так же близок к потере контроля, как и я, почти достаточно, чтобы отправить меня за грань дозволенного. Почти, но не совсем.

Я кладу руку между ног и скольжу одним пальцем по скользким складочкам, увлажняя себя ещё больше.

— Держи руку так, чтобы я видел. Покажи мне, насколько ты влажная для меня.

Мне нравится, как он говорит это. Я влажная для него. Будто моя киска — это подарок. Из моего горла доносится гортанный стон. Я скольжу рукой по себе, демонстрируя ему влажные пальцы. Из его груди раздаётся глубокое рычание.

— Ты потрясающая, — говорит он. — Твое лицо, твои глаза, твой рот… Исключительная красота. У тебя прекрасная грудь и задница, которую хочется отшлёпать. Но твоя киска самое потрясающее из всего, что я когда-либо видел. От неё невозможно оторвать глаз.

Я не знаю, что ответить на это. Мне никогда не делали таких грубых комплиментов.

— Очень благородно, — дрожащим голосом произношу я.

Он усмехается, но его взгляд по-прежнему прикован ко мне.

— Я не белый рыцарь. У меня лишь один меч, и поверь, применяю я его абсолютно не по-джентльменски.

Его ухмылка становится порочной, а тёмные глаза сверкают.

— Я не говорил тебе останавливаться. Кончай. Я хочу увидеть, как ты сама доставишь себе удовольствие.

На это я тоже не знаю, что ответить. Всё, что я знаю, это то, что как только слово »кончай» слетает с его губ, а глаза впиваются взглядом в мои, всё, что я хочу сделать — это кончить. Мне нужно освободиться от боли, которую я чувствую между ног, иначе она сведёт меня с ума.

Пальцы скользят обратно, раздвигая складочки и касаясь клитора маленькими быстрыми кругами. Другой рукой я впиваюсь в одеяло кровати, выгибаясь навстречу своей же руке.

Я слышу, как щёлкает камера Дженсена, и мой мир взрывается. Всё начинается медленно. Мягкий приступ наслаждения. Где-то глубоко-глубоко внутри, в самом центре моего тела. Он нарастает и нарастает. Становится сильнее. Могущественнее. Невероятнее. Поднимаясь всё выше и выше. Наружу. Разливаясь по всему моему телу. Моё тело напряжено. Я сосредотачиваюсь на этом блаженном чувстве. И ничто иное не имеет значения. Ничего. Никто. Эйфория поднимается во мне из самих глубин, окутывая всё моё тело. Я хочу удержать это чувство. Никогда не отпускать. Но всё заканчивается слишком быстро, оставляя моё тело истощённым и удовлетворённым, и всё же с желанием получить больше.

Я открываю глаза, встречая его голодный взгляд. Мы молчим, смотря друг на друга, и единственный звук в комнате — моё тяжелое дыхание.

А затем Дженсен поднимается, подкрадываясь к кровати, словно голодный разъяренный зверь.

Дженсен

Я снимаю туфли, залезаю на кровать, расположив ноги возле бёдер Холланд, и направляю камеру вниз. Она смотрит на меня снизу вверх, её волосы лежат на подушке, руки расслаблены над головой. Делаю несколько снимков, затем опускаюсь вниз, устроившись чуть ниже её восхитительной груди, и нажимаю ещё пару раз на кнопку.

Как только я немного распределяю на ней свой вес, она опускает руки на мои колени. Выражение её лица неуверенное, испуганное и решительное одновременно — просто бесценное. Я делаю ещё один снимок и убираю её пальцы от себя, вкладывая в руку камеру.

— Что?

Прижимаю указательный палец к её губам, заставляя замолчать.

— Твоя очередь. Сфотографируй меня. Как я выгляжу с твоей точки зрения, верхом на тебе?

Холланд нерешительно поднимает камеру к глазам и смотрит на меня через объектив. Скользит пальцем вокруг, ища кнопку, прежде чем нажимает на неё, наконец, и делает снимок.

Я вытягиваю камеру из её рук и кладу рядом с подушками, никогда не позволяю ей находиться слишком далеко. Холланд продолжает смотреть на меня. Всё ещё неуверенная, но теперь более расслабленная.

— Расстегни, — требую я, не двигаясь с места. Здесь хорошо — она в ловушке между моими бёдрами, её грудь и рот передо мной, киска подо мной. Всё в абсолютной доступности для моих блуждающих рук.

Она опускает свои тёмно-зелёные глаза на уровень моей пряжки, а затем снова смотрит вверх. Зарождающееся желание мерцает в её взгляде. Холланд понимает, к чему я теперь клоню, и хочет поиграть. Она быстро справляется с моим ремнём, расстегивает брюки и тянет молнию вниз мимо моей эрекции.

— Хорошая девочка, — бормочу я, — теперь достань меня.

Её ногти приятно царапают мою бедренную кость, когда она опускает боксеры, стягивая их вниз и освобождая мой член. Несмотря на то, что мне хочется положить свой толстый палец на её маленький подбородок и надавить, открывая рот, чтобы погрузиться внутрь, я удерживаю себя неподвижно, позволяя ей смотреть на меня. Её взгляд проходится по моей длине, в то время, как влажный, розовый язык скользит по нижней губе.

Я откидываю голову назад и на мгновение закрываю глаза. Это именно то, чего я хочу — её язык путешествует по моему члену так же, как только что по губе.

Она обхватывает меня рукой, вынуждая стон вырваться из моей груди. Другой рукой она скользит к моим яйцам, нежно потирая и разминая.

Я смотрю на неё, наблюдая, как она прикасается ко мне. Из всего, что я сегодня видел — это самое эротическое, самое чувственное, самое идеальное. Я вырываю камеру из-за её головы и начинаю снимать.

Она начинает трогать меня своей маленькой ручкой, той самой, которой трогала себя. Она знает, что делает, и мои орехи дёргаются в её руке.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒