Ангелы и демоны 33 страница

– Колер не может быть Янусом, – объявила Виттория, не снижая темпа. – Это невозможно!

«Невозможно» было как раз тем словом, которое Лэнгдон на этот день вообще выбросил из своего лексикона.

– Не уверен! – крикнул он через плечо. – У Колера есть серьезные причины быть недовольным церковью, и, кроме того, он пользуется колоссальным влиянием.

– В глазах людей этот кризис превращает ЦЕРН в какое-то чудовище! Макс никогда не пойдет на то, чтобы бросить тень на репутацию заведения.

Как бы то ни было, думал Лэнгдон, но ЦЕРН этим вечером получил серьезную взбучку. И этот удар по репутации учреждения стал прямым следствием той публичности, которую иллюминаты постарались придать своим действиям. Однако он не мог решить, какой реальный ущерб понес этот всемирно известный научный центр. Критика со стороны церкви была для ЦЕРНа явлением вполне привычным, и чем больше Лэнгдон думал о происходящем, тем тверже укреплялся во мнении, что этот кризис скорее всего пойдет институту на пользу. Если целью заговора была реклама учреждения, то антивещество – это тот джекпот, получить который захотят многие страны и десятки, если не сотни самых влиятельных фирм. Вся планета говорила сейчас только о ЦЕРНе и о созданном им антивеществе.

– Ты знаешь, что сказал однажды Пи-Ти Барнум[91 - П. Т. Барнум (1810 – 1891) – предприниматель в сфере развлечений. Произвел переворот в цирковом искусстве. Одним из первых понял значение пиара для шоу-бизнеса. ]? – спросил Лэнгдон. – Он сказал: «Мне плевать, что вы обо мне говорите, но только произносите мое имя без ошибок! » Держу пари, что сейчас под покровом тайны выстраивается очередь из желающих приобрести лицензию на производство антивещества. А после того как в полночь они увидят истинную мощь...

– Ты не прав, – прервала она его. – Демонстрация деструктивной силы достижений науки не может служить рекламой. А что касается антивещества, то его разрушительная мощь, поверь мне, просто ужасна!

– В таком случае все может быть гораздо проще, – сказал Лэнгдон, бросив тревожный взгляд на постепенно гаснущее пламя факела. – Колер мог сделать ставку на то, что Ватикан в своей обычной манере сохранит все в тайне и вообще не станет упоминать об антивеществе, чтобы не повышать авторитета братства «Иллюминати». Ведь до последнего времени церковь упорно твердила, что сообщество давно перестало существовать. Однако камерарий кардинально изменил правила игры.

Некоторое время они бежали молча. И вдруг подлинная картина событий предстала перед Лэнгдоном во всей своей полноте.

– Точно! Колер никак не рассчитывал на подобную реакцию камерария. Вентреска нарушил многовековую традицию Ватикана не сообщать внешнему миру о возникающих в его стенах кризисах и повел себя с предельной откровенностью. Во имя Бога он позволил показать по телевизору ловушку с антивеществом. Это был блестящий ход, которого Колер совершенно не ожидал. И по иронии судьбы удар, который нанесли иллюминаты, обрушился на них самих. Сами того не желая, они сделали из камерария нового и очень авторитетного вождя церкви. Колер явился, чтобы его ликвидировать!

– Макс, конечно, мерзавец, – сказала Виттория, – но он не убийца и никоим образом не мог быть замешан в смерти папы.

В памяти Лэнгдона прозвучали слова Колера, произнесенные им тысячу лет назад в ЦЕРНе: «В научных кругах у Ветра было множество врагов. Его ненавидели ревнители чистоты науки. Они утверждали, что использование аналитической физики для утверждения религиозных принципов представляет собой вероломное предательство науки».

– Не исключено, что Колер узнал об антивеществе несколько недель назад, и ему не понравилось, что это открытие может содействовать укреплению религии.

– И из-за этого он убил моего отца? Чушь! Кроме того, Макс Колер не знал о существовании нашего проекта.

– Вполне вероятно, что, пока ты отсутствовала, твой отец не выдержал и решил посоветоваться с директором о том, как поступить дальше. Ты же сама говорила, что отца беспокоили моральные последствия открытия субстанции, обладающей столь разрушительной силой.

– Просить нравственной поддержки у Максимилиана Колера? – презрительно фыркнула Виттория. – Не думаю, что папа мог это сделать!

Тоннель поворачивал на запад. Чем быстрее они бежали, тем более тусклым становился свет факела в руках Лэнгдона. Он опасался, что, когда тот погаснет окончательно, они окажутся в полной темноте.

– Кроме того, – продолжала приводить свои аргументы Виттория, – с какой стати Колер стал звонить тебе рано утром и просить о помощи, если сам стоял у истоков заговора?

Лэнгдон уже задумывался об этом и поэтому ответил без задержки:

– Обращением ко мне он прикрыл свои тылы. После этого никто не мог обвинить его в бездействии в условиях разразившегося кризиса. Скорее всего Колер не ожидал, что нам удастся продвинуться так далеко.

Мысль о том, что он стал объектом манипуляций со стороны директора ЦЕРНа, выводила Лэнгдона из себя. Участие известного ученого в решении кризиса повышало авторитет иллюминатов. Пресса весь вечер цитировала выдержки из его публикаций, а присутствие в Ватикане профессора Гарварда убеждало скептиков в том, что сообщество «Иллюминати» – не давно канувший в Лету факт истории, а современная сила, с которой следует считаться.

– Репортер Би-би-си уверен, – продолжал американец, – что ЦЕРН стал новым убежищем иллюминатов.

– Что?! – едва не споткнувшись от изумления, воскликнула Виттория. – Он это сказал?

– Да. В прямом эфире. Он сравнил ЦЕРН с масонской ложей – безвредной организацией, послужившей иллюминатам своеобразной крышей. Подавляющему большинству членов организации об этом, естественно, неизвестно.

– Бог мой! Это же приведет к гибели института!

Лэнгдон не был уверен в столь плачевном для центра исходе, однако высказанная тем репортером гипотеза перестала казаться ему притянутой за уши. ЦЕРН служил домом для сотен ученых из десятков стран мира и имел множество источников частного финансирования. А Максимилиан Колер был директором этого могущественного учреждения.

Да, Янус – это Колер.

– Если Колер не имеет к этому никакого отношения, – сказал Лэнгдон, как ему самому показалось, с вызовом, – то с какой стати он здесь?

– Видимо, для того, чтобы положить конец этому безумию. Чтобы продемонстрировать свою поддержку. В конце концов он может оказаться настоящим самаритянином! Не исключено что директору стало известно, кто знал об антивеществе, и он явился, чтобы поделиться этой информацией.

– Убийца сказал, что Янус прибывает, чтобы заклеймить камерария.

– Ты понимаешь, что говоришь? Это же самоубийство! Максу не выбраться оттуда живым.

«Может быть, как раз в этом еще одна цель его миссии», – подумал Лэнгдон, но ничего не сказал.

* * *

Сердце Лэнгдона едва не оборвалось, когда немного впереди в полутьме возникли очертания перегораживающей тоннель металлической двери. Однако, приблизившись к преграде, они увидели, что старинный замок висит в петлях открытым. Дверь отворилась безо всякого усилия.

Лэнгдон облегченно вздохнул, убедившись в правильности своей догадки о том, что древним тоннелем пользовались. Совсем недавно. А если быть абсолютно точным, то сегодня. Он не сомневался, что четверо дрожащих от ужаса кардиналов были тайно доставлены в узилище именно этим путем.

Они возобновили бег. Откуда-то слева до Лэнгдона доносилась какофония звуков. Это шумела площадь Святого Петра. До цели было рукой подать.

Вскоре они уперлись в еще одну дверь. Она была более массивной, чем первая, но тоже оказалась незапертой. Как только они прошли через нее, звуки на площади замерли где-то у них за спиной, и Лэнгдон понял, что они вступили в пределы Ватикана. Лэнгдона занимал вопрос, в каком месте заканчивается этот древний проход. В садах? В базилике? В папской резиденции?

Затем тоннель вдруг кончился.

Тяжеленная дверь, в которую они уперлись, являла собой стену из клепаного железа. Даже в умирающем свете факела Лэнгдон смог увидеть, что поверхность двери была совершенно ровной. На ней не было ни ручек, ни петель, ни замочных скважин. Возможность входа с их стороны исключалась.

Лэнгдон вдруг ощутил, что на него накатывает очередная волна паники. На жаргоне архитекторов эта весьма редкая разновидность дверей именовалась senza chiave, или односторонним порталом. Подобные двери создавали в целях безопасности и открыть их можно было лишь с одной стороны. С той, противоположной им, стороны. Надежды Лэнгдона и факел в его руке угасли почти одновременно.

Он посмотрел на часы. Микки на циферблате, слава Богу, продолжал светиться.

Одиннадцать двадцать девять.

Издав вопль, в котором звучало отчаяние бессилия, Лэнгдон отбросил факел и принялся колотить в дверь.

Глава 113

Нет, здесь явно что-то не так.

Лейтенант Шартран стоял на часах у дверей папского кабинета, ощущая то же напряжение, которое испытывали находящиеся рядом с ним гвардейцы. Похоже, они полностью разделяли беспокойство офицера. Встреча, конфиденциальность которой они охраняли, была призвана спасти Ватикан от гибели. Во всяком случае, так утверждал Рошер. В свете этих слов капитана Шартран совершенно не понимал, почему инстинктивно он чувствовал опасность. Почему так странно ведет себя Рошер?

Нет, определенно здесь что-то не так.

Капитан Рошер стоял справа от Шартрана, глядя прямо перед собой. Взгляд начальника казался лейтенанту каким-то отрешенным, что капитану было совершенно несвойственно. Весь последний час Рошер вел себя очень подозрительно, принимая абсолютно нелепые решения.

«Кто-то из нас обязан присутствовать на встрече, – подумал Шартран, услышав, как Колер запирает за собой дверь. – Почему Рошер позволяет ему это делать?! »

Но было во всем этом и нечто такое, что тревожило лейтенанта еще сильнее. Кардиналы. Они по-прежнему оставались в Сикстинской капелле. Но это же безумие! Камерарий хотел, чтобы их эвакуировали еще пятнадцать минут назад! Рошер отменил это распоряжение, не поставив в известность камерария. Когда Шартран выразил свое беспокойство, капитан едва не оторвал ему голову. Приказы старших по званию в швейцарской гвардии обсуждению не подлежали, а Рошер в данный момент был командиром.

«Осталось всего полчаса, – подумал Рошер, взглянув на свой хронометр швейцарского производства. – Поторопись же ты, ради Бога! »

Шартран жалел, что не слышит, о чем говорят по ту сторону двери. Он понимал, что никто не сможет справиться с кризисом лучше, чем камерарий. На этого человека сегодня обрушились тяжелые испытания, но он не дрогнул. Камерарий встретил врага с открытым забралом... Честный и искренний, он служил для всех яркой путеводной звездой и образцом поведения. Шартран гордился тем, что принадлежит к католической вере, Бросив вызов камерарию Вентреска, иллюминаты совершили большую ошибку.

Но размышления лейтенанта прервал какой-то странный звук, донесшийся из коридора. Это был стук – приглушенный, но очень настойчивый. Рошер повернулся к Шартрану и молча показал в сторону коридора. Лейтенант кивнул, включил фонарь и отправился искать источник шума.

Стук становился все более отчаянным. Шартран пробежал тридцать ярдов до пересечения с другим коридором. Шум доносился из-за угла за залом Клементина. Шартран ничего не понимал. Там находилась всего лишь одна комната – личная библиотека папы. Библиотека его святейшества не открывалась со дня кончины последнего понтифика. Там никого не могло быть!

Шартран пробежал по другому коридору, снова завернул за угол и бросился к библиотеке. Нельзя сказать, что деревянная дверь была очень внушительной, но в темноте даже она была похожа на угрюмого и непреклонного часового. Звук ударов определенно доносился оттуда. Шартран не знал, как поступить. Ему еще не приходилось бывать в личной библиотеке папы. Но по правде говоря, там вообще мало кто бывал. В эту комнату можно было войти лишь в сопровождении его святейшества.

Шартран неохотно надавил на ручку двери. Как он и предполагал, дверь оказалась на замке. Лейтенант приложил ухо к деревянной панели. Стук стал более явственным. Затем он расслышал еще кое-что. Голоса! Там кто-то кричит!

Слов различить офицер не мог, но в криках явно звучали панические ноты. Неужели кто-то остался в библиотеке? Неужели швейцарские гвардейцы проявили несвойственную им небрежность, эвакуируя обитателей здания? Шартран не знал, как поступить: то ли бежать назад к Рошеру за указаниями, то ли действовать самостоятельно? К дьяволу Рошера! Шартран был офицером, и его учили принимать решения самостоятельно. Что лейтенант и сделал. Он вытащил из кобуры пистолет и выстрелил в то место, где должен был находиться язычок замка. Расчет оказался точным. Древесные щепки полетели в разные стороны, дверь распахнулась.

За порогом Шартрана встретила полнейшая тьма. Лейтенант прибавил яркость фонаря и увидел прямоугольную комнату, восточные ковры, высокие книжные шкафы из дуба, мягкий кожаный диван и мраморный камин. Ему доводилось слышать рассказы о папской библиотеке, насчитывающей три тысячи старинных томов и несметное число современных журналов и газет. Его святейшеству немедленно доставлялись все издания, которые он запрашивал. На кофейном столике рядом с диваном лежали научные и политические журналы. Они оставались нетронутыми со дня смерти папы.

Удары здесь слышались совершенно явственно. Шартран направил луч фонаря на противоположную от него стену, откуда доносился шум. Там в стене, рядом с парой кресел, он увидел массивную и казавшуюся несокрушимой металлическую дверь. В самом центре ее Шартран увидел крошечную надпись, и у него перехватило дыхание...

IL PASSETTO

* * *

Шартран смотрел и не верил своим глазам. Тайный путь спасения! Молодой офицер, конечно, слышал об Il Passetto, и до него даже доходили слухи, что вход в него находится в библиотеке. Но все при этом утверждали, что тоннелем не пользовались вот уже несколько столетий! Кто же может ломиться в дверь с другой стороны?!

Шартран постучал фонарем по панели. В ответ раздался взрыв приглушенных звуков. На смену стуку пришли голоса. Теперь они звучали громче, но все равно швейцарец лишь с огромным трудом разбирал обрывки фраз. Преграда между ним и людьми в тоннеле была слишком массивной.

–... Колер... ложь... камерарий...

– Кто вы? – во всю силу легких гаркнул Шартран.

–... ерт Лэнгдон... Виттория Вет...

Шартран расслышал достаточно для того, чтобы испытать замешательство. Он же не сомневался, что они погибли!

–... дверь... Откройте!

Шартран посмотрел на массивную дверь и решил, что без динамита ее не открыть.

– Невозможно! – прокричал он в ответ. – Слишком прочная!

–... встреча... остановите... мерарий... опасность...

Несмотря на то что его специально готовили к подобного рода экстремальным ситуациям, Шартран по-настоящему испугался. Может быть, он что-то не так понял? Сердце было готово выскочить из груди лейтенанта. Он повернулся, чтобы помчаться за помощью, но тут же окаменел. Взгляд его за что-то зацепился. Лейтенант присмотрелся получше и увидел нечто такое, что потрясло его даже больше, чем крики в потайном ходе. Из четырех замочных скважин двери торчали четыре ключа. Шартран снова не поверил своим глазам. Ключи? Как они здесь оказались? Ключам от этой двери положено храниться в одном из сейфов Ватикана! Ведь потайным ходом не пользовались несколько столетий!

Шартран бросил фонарь на пол и обеими руками схватился за головку ключа. Механизм заржавел и поддавался с трудом, но все же сработал. Кто-то пользовался дверью совсем недавно. Шартран открыл второй замок. Затем третий. Когда сработал механизм последнего запора, лейтенант потянул дверь на себя. Металлическая глыба медленно со скрипом отворилась. Офицер поднял с пола фонарь и направил луч света в темный проход за дверью. Роберт Лэнгдон и Виттория Ветра, едва держась на ногах, ввалились в библиотеку. Их одежда была изодрана, и они были настолько измождены, что смахивали на привидения. Но тем не менее и ученый, и девушка были живы на все сто процентов.

– Как это прикажете понимать? – спросил Шартран. – Что происходит? Откуда вы взялись?

– Где Колер?! – не отвечая на вопросы лейтенанта, крикнул Лэнгдон.

– На встрече с камер...

Лэнгдон и Виттория собрали остаток сил и бросились мимо него в темный коридор. Шартран развернулся и инстинктивно направил ствол пистолета им в спину. Но затем он опустил оружие и побежал следом за ними. Рошер, очевидно, услышал топот ног и, когда они появились в холле перед кабинетом, успел занять позицию у двери.

– Стоять! – взревел Рошер, направляя пистолет на Лэнгдона.

– Камерарий в опасности! – выкрикнул ученый, поднимая руки. – Откройте дверь! Макс Колер собирается убить камерария!

Лицо Рошера исказила гримаса ярости.

– Откройте дверь! – крикнула Виттория. – Быстрее!

Но они опоздали.

Из кабинета папы до них донесся душераздирающий вопль. Это кричал камерарий.

Глава 114

Замешательство длилось всего несколько секунд. Камерарий Вентреска все еще заходился в крике, когда лейтенант Шартран, оттолкнув Рошера, выстрелом разбил замок в дверях кабинета. Гвардейцы ворвались в помещение. Лэнгдон и Виттория вбежали следом за ними.

Их взорам открылось ужасающее зрелище.

Кабинет освещали лишь свечи и умирающее пламя очага. Колер, опираясь о кресло, стоял на непослушных ногах рядом с камином. Он направил пистолет на камерария, который, страдая от невыносимой боли, извивался на полу у его ног. Сутана камерария была разодрана, и на обнаженной груди виднелось угольно-черное пятно. Лэнгдон не мог разобрать изображение, но увидел что на полу рядом с Колером валяется большое квадратное клеймо. Металл все еще светился темно-вишневым светом.

Два швейцарских гвардейца открыли огонь мгновенно, без малейших колебаний. Пули ударили в грудь Колера, и тот рухнул в свое кресло-коляску. Из ран на его груди с бульканьем хлынула кровь. Пистолет, вывалившись из руки директора, заскользил по полу.

Потрясенный увиденным, Лэнгдон замер у дверей.

Виттория окаменела.

– Макс... – прошептала девушка.

Камерарий, все еще извиваясь на полу, подкатился к ногам Рошера и, показав пальцем на капитана, прохрипел единственное слово:

– ИЛЛЮМИНАТ!

На лице камерария читались боль и ужас, и Лэнгдону показалось, что он является свидетелем средневековой сцены охоты на ведьм. Но жертвой пыток в данном случае был служитель церкви.

– Ублюдок! – взревел Рошер, наваливаясь на несчастного. – Лицемерный свято...

Шартран, действуя чисто инстинктивно, всадил три пули в спину начальника. Тот рухнул лицом на пол и замер в луже собственной крови. После этого лейтенант и гвардейцы подбежали к священнослужителю, продолжавшему биться в конвульсиях от невыносимой боли.

Оба гвардейца, увидев выжженный на груди камерария символ, непроизвольно вскрикнули. И в этом крике слышался ужас.

Тот из швейцарцев, который смотрел на клеймо со стороны головы камерария, в страхе отскочил назад.

Шартрана вид клейма также поразил, однако лейтенант не потерял присутствия духа и прикрыл страшный ожог на груди клирика краем разодранной сутаны.

Лэнгдон шел через комнату, и ему казалось, что все это страшный сон. Стараясь не думать об открывающейся его взору картине безумного насилия, он пытался осмыслить происходящее. Калека ученый прилетает в Ватикан, чтобы, заклеймив высшего иерарха церкви, символически продемонстрировать господство науки. «Есть идеи, ради которых стоит пожертвовать жизнью», – сказал ассасин. Лэнгдон не мог понять, каким образом калека смог справиться с камерарием. Однако не стоит забывать, что у него был пистолет. Впрочем, теперь это не имеет никакого значения! Колер завершил свою миссию!

Поскольку камерарию уже оказывали помощь, профессор обратил все свое внимание на дымящийся предмет, лежащий на полу рядом с креслом-коляской Колера. Шестое клеймо? Чем ближе подходил ученый к этому предмету, тем меньше понимал, что находится перед ним. Клеймо имело форму довольно большого квадрата или, может быть, ромба. Лэнгдону показалось, что как по форме, так и по размеру оно точно соответствовало центральному отделению ларца, увиденного им в Храме Света. «Последнее клеймо – абсолютный союз четырех древних элементов природы, и по своему совершенству оно превосходит все остальные», – сказал тогда ассасин.

Ученый опустился на колени рядом с Колером и за деревянную рукоятку поднял с пола все еще излучавший тепло предмет, поднес его к глазам и увидел совсем не то, что ожидал увидеть.

Лэнгдон долго всматривался в рельеф и ничего не понимал. Почему гвардейцы в ужасе закричали, увидев клеймо на груди камерария? Ведь это всего лишь квадрат, составленный из каких-то бессмысленных значков. Самое совершенное из всех? Симметрия, надо признать, здесь присутствует, рассуждал ученый, вращая клеймо. Однако во всем остальном он видел какую-то абракадабру.

Почувствовав, как кто-то дотронулся до его плеча, он обернулся, рассчитывая увидеть Витторию. Однако лежащая на его плече рука была залита кровью. Она принадлежала Максимилиану Колеру, тянущемуся к нему из своего кресла.

Лэнгдон выронил клеймо и вскочил на ноги. Этот человек жив!

Обмякший в своем кресле директор все еще дышал. Но он явно умирал. Дыхание было прерывистым и неглубоким, хотя Колер судорожно хватал воздух открытым ртом. Их глаза встретились, и Лэнгдон увидел в них то же ледяное выражение, с каким Колер встретил его этим утром в ЦЕРНе. Но теперь его глаза смотрели более холодно. Вся ненависть и злоба, которые скрывал в себе ученый, выплеснулись на поверхность.

Но тут тело Колера содрогнулось, и Лэнгдону показалось, что директор хочет подняться. Все остальные оказывали помощь камерарию, и рядом с умирающим был лишь американец. Он хотел крикнуть, но волна энергии, исходящая от калеки в последние секунды его жизни, оказалась настолько мощной, что Лэнгдон от изумления лишился дара речи. Ценой нечеловеческих усилий директор поднял руку и извлек из подлокотника кресла вмонтированный в него прибор размером со спичечную коробку. Трясущейся рукой он протянул прибор Лэнгдону, и тот отпрянул, решив, что это какое-то оружие.

Но оказалось, что это было нечто совсем иное.

– Передайте... – свои последние слова Колер произносил сопровождаемым бульканьем хриплым шепотом, – передайте... прессе.

Сказав это, директор обмяк в кресле, и прибор упал ему на колени.

Лэнгдон посмотрел на коробку, которая явно имела какое-то отношение к электронике. На ее крышке были начертаны слова «СОНИ РУВИ». Лэнгдон понял, что перед ним новейшая, размером меньше ладони, видеокамера. «Ну и характер у этого парня! » – помимо воли восхитился Лэнгдон.

Колер, судя по всему, успел записать свое предсмертное послание и хотел, чтобы его получили средства массовой информации. Лэнгдон не сомневался, что это была своего рода проповедь, восхваляющая науку и клеймящая то зло, которое несет людям религия. Лэнгдон решил, что за день уже успел достаточно поработать на этого типа, и поспешил сунуть камеру в самый глубокий карман пиджака до того, как ее увидел Шартран. «Твое предсмертное послание отправится в преисподнюю вместе с тобой! »

Общую тишину нарушил голос камерария.

– Кардиналы... – выдохнул он, пытаясь принять сидячее положение.

– Все еще в Сикстинской капелле, – ответил Шартран.

– Эвакуировать... немедленно. Всех...

Лейтенант дал приказ одному из гвардейцев, и тот со всех ног помчался в капеллу.

– Вертолет... – продолжил камерарий, кривясь от боли. – Вертолет... на площади... срочно в госпиталь...

Глава 115

Пилот находящегося у ступеней базилики папского вертолета сидел в кабине и энергично растирал виски. Какофония звуков на площади не уступала шуму вращающегося на холостом ходу пропеллера. Поведение толпы ничем не напоминало торжественное бдение со свечами. Пилот не переставал удивляться тому, что протест все еще не превратился в полномасштабный бунт.

За двадцать пять минут до полуночи площадь Святого Петра по-прежнему была заполнена стоящими плечом к плечу людьми. Некоторые из них молились, другие рыдали, оплакивая церковь, третьи выкрикивали непристойности в адрес религии.

«Попы получили то, что заслужили! » – вопили они. Но таких было явное меньшинство. Значительная часть собравшихся на площади во весь голос распевала отрывки из Апокалипсиса.

Голова пилота раскалывалась не только от шума, но и от слепящих лучей прожекторов прессы, бивших прямо в стекло кабины. Пилот прищурился и посмотрел на клокочущую массу. Над головами людей он увидел лозунги:

АНТИВЕЩЕСТВО – АНТИХРИСТУ! ВСЕ УЧЕНЫЕ – САТАНИСТЫ НУ И ГДЕ ЖЕ СЕЙЧАС ВАШ БОГ?

Головная боль усилилась, и пилот застонал. Ему захотелось натянуть на стекло кабины виниловый чехол, чтобы не видеть этой вакханалии, но он знал, что этого делать нельзя, так как в любой момент могла последовать команда на взлет. Лейтенант Шартран только что передал ему по радио ужасное сообщение. Камерарий подвергся нападению со стороны Максимилиана Колера и получил серьезное ранение. Шартран, американец и женщина в шортах выносят камерария, чтобы доставить его на вертолете в госпиталь.

Пилот чувствовал свою личную вину за это нападение. Он клял себя за то, что не решился предпринять действия, на которые толкала его интуиция. Забирая Колера в аэропорту, он увидел в помертвевших глазах ученого нечто странное. Что именно, пилот определить не мог. Но выражение глаз ему совсем не понравилось. Впрочем, это вряд ли имело какое-нибудь значение. Все шоу срежиссировал сам капитан Рошер, и именно он настаивал на том, что этот парень спасет церковь. Видимо, капитан, ошибся.

Над толпой прокатилась очередная волна шума, и пилот увидел цепочку кардиналов, торжественно выходящих из Ватикана на площадь Святого Петра. Чувство облегчения, которое испытали высокопоставленные священнослужители, оказавшись на свободе, быстро сменилось изумлением. Кардиналов потрясло то, что они увидели на площади.

Толпа шумела не переставая. Голова пилота раскалывалась от боли. Ему срочно требовалась таблетка аспирина. Может быть, лаже три таблетки. Ему очень не хотелось отправляться в полет, напичкавшись лекарствами, но это было все-таки лучше, чем лететь с разламывающейся от боли головой. Пилот достал аптечку первой помощи, хранившуюся среди карт и справочников в коробке между двумя сиденьями. Он попытался открыть коробку, но та оказалась закрыта на замок. Пилот огляделся по сторонам в поисках ключа и, не увидев его, отказался от своей идеи. «Это явно не мой вечер», – подумал он и возобновил массаж головы.

* * *

А в это время в темной базилике Лэнгдон, Виттория и двое швейцарских гвардейцев, напрягая все силы, пробирались к главному выходу. Не найдя ничего более подходящего, они вчетвером несли камерария на узком столе. Чтобы удерживать неподвижное тело в равновесии, им постоянно приходилось балансировать этими импровизированными носилками. Из-за дверей до них доносился глухой ропот толпы. Камерарий пребывал в полубессознательном состоянии.

Отпущенное им время стремительно истекало.

Глава 116

В одиннадцать часов тридцать девять минут они вышли из базилики. От ослепительного света направленных на них прожекторов на глазах Лэнгдона выступили слезы. Белый мрамор собора сверкал так, как сверкает под ярким солнцем девственно-чистый снег тундры. Лэнгдон прищурился и попытался укрыться за гигантскими колоннами портика. Но свет лился со всех сторон, и спасения от него не было. Над толпой перед ним высился коллаж из огромных телевизионных экранов.

⇐ Предыдущая 28 29 30 31 323334 35 36 37 Следующая ⇒