{171} Как я все-таки стал драматургом

И в университете и после него, несмотря на занятость, я продолжал писать. Многочисленные любительские кружки и студии, завязавшиеся через них театральные знакомства и связи «провоцировали» меня сочинять пьесы, скетчи и другие произведения, как сейчас говорят, малых форм. В кружке под оригинальным названием «Зеленый шум» и в любительской труппе семьи Юргенсов шла моя пьеса «Вальс принцессы», написанная вначале для спектакля у нас дома. Я выступал в этом представлении и как актер, в качестве эдакого условного персонажа от театра. А в студии Льва Кирилловича, брата моего партнера по «Летучей мыши», ставилась в то время пьеса «Невеста Дон Жуана», в которой заглавную роль играла молодая, прелестная, еще начинающая актриса Н. А. Розенель. И я помню, как на репетиции приезжал и сидел в темном зрительном зале А. В. Луначарский.

Среди моих тогдашних знакомых встречались и режиссеры-любители, вроде Е. Гаккеля, ставшего впоследствии профессионалом, а тогда заведовавшего драматическим кружком в Астраханских казармах. По его-то настоянию и было мною сочинено сатирическое обозрение «Лига Наций», использованное потом и другими коллективами.

Иногда я и сам участвовал в режиссировании, и не только собственных пьес. Помню блестящий проект создания «исторического театра», где должны были идти произведения великих драматургов прошлого — Бена Джонсона, Шекспира, Лопе де Вега, Кальдерона… Из этой нашей затеи ничего не вышло, кроме вечера интермедий Сервантеса, устроенного нами на Сретенке, в помещении какого-то кинотеатра.

{172} Словом, и учеба и служба не прерывали любительства, а в конечном счете — связи с театром. Все это происходило одновременно, одно другое подталкивая и определяя. В ту удивительную эпоху — молодость, молодость, молодость! — магия театра вообще быта чрезвычайно характерной, сильной и даже целебной. Она превращалась в явление социального и общенационального плана. Путь в искусство был открыт буквально всем, и оно омолаживалось на глазах от прилива этой новой, свежей массовой силы. Я же, к сожалению, двигался в профессиональный мир не по прямой, хорошо вымощенной, удобной для передвижения дороге, а скорее, по узеньким тропинкам, расходящимся веером в разные стороны.

В 1922 году в одной из московских газет появилось объявление, что какое-то театрально-литературное учреждение в Ленинграде (вылетело из головы его название) открывает конкурс на лучшую мелодраму. Объявление меня заинтересовало, так как у меня всегда было тяготение к этому жанру и все мои замыслы, в конечном итоге, вертелись именно вокруг мелодрамы — остросюжетной, резко-конфликтной большой пьесы, где-то на стыке трагедии и бытовой драмы. Мне хотелось придать ей несколько романтический, условный характер, отчего потом и появились в моих пьесах стилизованные имена и названия, построение на игре слов, с неким обобщенным европейско-американским колоритом. Довольно быстро (по моим представлением) я такую мелодраму сочинил, и из нескольких вариантов заглавия — «Атака», «Перелом», «Предательство» и др. — было выбрано «Озеро Люль», взятое прямо из текста.

Однако в сроки ленинградского конкурса я не уложился и тогда решил прочитать свое детище в МАДе — Московской ассоциации драматургов. Там с «Озером Люль» познакомился Владимир Захарович Масс — уже известный в Москве драматург и сатирик. Его талант тогда созревал, приобретая черты гротеска и ультрасовременности, высоко {173} мною ценимые в течение всей нашей долгой дружбы. Вл. Масс недавно пришел в Театр Революции, организованный из Теревсата[26], в качестве заведующего литературной частью. По-моему, одновременно в новый коллектив был назначен главным режиссером Вс. Мейерхольд. Владимир Захарович и предложил ему для постановки «Озеро Люль», зная, что Мейерхольда интересует этот жанр, и полагая, что стиль, поэтика пьесы должны были ему прийтись по вкусу. Как потом оказалось, Масс не ошибся, и первая моя большая пьеса была поставлена именно Мейерхольдом.

Интересно, что примерно в то самое время я дебютировал и в другом профессиональном «цехе». На каком-то из заседаний МАДа, где читали «Озеро Люль», присутствовал известный театральный критик Николай Ефимович Эфрос. Он представлял собой что-то вроде главного и почетного литературного консультанта кинофабрики «Межрабпом-Русь». «Головку» ее составляли М. Алейников, Ф. Оцеп и Ю. Желябужский, а вскоре приехал из-за границы и присоединился к ним Я. Протазанов, с именем которого связаны многие блестящие победы советского киноискусства двадцатых-тридцатых годов. Первые шаги в кинематографе делал и молодой Ю. Райзман (в частности, ассистировал Протазанову).

Н. Эфросу, по его словам, моя пьеса понравилась динамичностью и сложным построением сюжета, и он заметил:

— Вас надо завербовать, вы очень подходите для кино!

И я действительно начал работать штатным сотрудником по сценарному делу: сочинял сценарии сам и консультировал поступающие. В те годы мы вместе с Ф. Оцепом написали сценарий «Аэлита» по роману А. Н. Толстого, поставленный Я. Протазановым, и комедию «Папиросница {174} от Моссельпрома», режиссером которой был Ю. Желябужский. В обоих фильмах главные роли исполняла молодая и очень красивая Юлия Солнцева.

Когда я узнал, что сам Мейерхольд взял для постановки «Озеро Люль», ликованию моему не было границ. Наконец-то я почувствовал себя уже не «на паперти», а вошедшим в храм Искусства, законно причастным к нему человеком. Так моя жизнь, с юности представлявшаяся мне частью всемирного театрального действа, спаялась с ним, закрепилась в нем.

В дальнейшем я продолжал общаться главным образом с людьми театра. Пошли свидания и встречи чисто профессионального характера, когда я не только ходил в гости, но и принимал гостей у себя. Эти люди, естественно, влияли на меня и мое литературно-театральное развитие, а иногда даже круто меняли что-то и в том и в другом. О наиболее памятных встречах я и хочу рассказать читателю в следующих главах книги.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒