{301} Е. И. Тиме Маленькая заметка о большом мастере

Николай Николаевич Синельников — громадное явление в области театральной культуры 60 лет служения искусству — целая эпоха жизни театра.

Ряд актерских поколений взращен, создан и утвержден руками крупного мастера, и, всякий, кто был в соприкосновении с его актерским, режиссерским и педагогическим талантом, может и должен сказать об этом вслух.

Мне пришлось проработать под руководством Николая Николаевича сезон 1918 – 1919 г. в Харькове в драматическом театре. Я приехала из Ленинграда тогда совсем молодой актрисой, воспитанной в окружении блестящих сил Александринского театра, занимая в последнем к тому времени первое положение. И вот, попав в руки такого исключительного режиссера и блестящего педагога, каким являлся и является Николай Николаевич, я увидела, как мой молодой {302} творческий организм стал расширять и укреплять свои технические и художественные возможности и даже видоизменять диапазон своей, казалось, уже достаточно установившейся артистической индивидуальности. Эту созидательную, «строительную» работу я наблюдала не только на себе, но и на других, старых и молодых, больших и маленьких, опытных и неопытных работниках.

Не только режиссерский и педагогический, но и личный актерский талант Николая Николаевича, его высокая техника, энтузиазм, неутомимость, заразительная страстность в труде, трепетное юношеское горение, музыкальное ухо, не принимавшее никакой фальши, остро-верное ощущение актерской индивидуальности и наирациональнейший способ работы над ней — все это ярко и незабываемо запечатлелось в моей артистической памяти, богатой воспоминаниями о работе со многими выдающимися режиссерами и актерами.

В том сезоне в Харькове труппа насчитывала много крупных сил. М. М. Тарханов, В. А. Блюменталь-Тамарин, Е. Н. Рощина-Инсарова, Виктор Петипа, Татьяна Павлова, А. А. Баров, К. Н. Хворостов, Б. С. Глаголин, Андреев, А. Н. Медведева, О. А. Голубева, А. В. Богданова и многие другие. Среди молодежи — Митя Орлов, Межинский. Петкер.

Помню, как на моих глазах Н. Н. Синельников заприметил Д. Н. Орлова, полюбил его дарование и сказал мне, что из этого скромного юноши получится большое театральное явление. Как много артистических имен получило свое «выдвижение» и «продвижение» благодаря глазу Николая Николаевича! И как же иначе, как не «ударной», можно назвать ту работу, которую вел с нами Николай Николаевич, когда, по техническим условиям, приходилось ставить {303} пьесу в короткий срок, репетиции при его неутомимом участии шли без учета часов — утром, днем, вечером и ночью. Свободных от спектакля людей он звал вечером, а часто и ночью, в свой кабинет, и там работа шла кипучая, вдохновенная. Как любили мы эти вызовы в кабинет. После спектакля просиживали мы с ним за столом, не зная устали, по несколько часов, зараженные огнем его вдохновения. Какое неисчислимое количество технических знаний получили от него мы, молодые актеры. Не стесненный рамками репетиций, спокойно, не торопясь, раскрывал он перед нами всю сокровищницу своих знаний, где были налицо и талант, и методология, и острое ощущение современности. Он уже тогда объявил войну фальшивым традициям, банальной трактовке образов классических произведений. Поручая мне, молодой героине, роль Луизы в «Коварстве и любовь», он критически осуждал весь ненужно-сахаринный лиризм, который по традиции был навязан многим образом классических произведений. Беспощадно высмеивал он псевдолирику, ультра-романтику, дешевую театральность и фальшь.

Под углом этой критической проверки поставил он «Горе от ума» и «Коварство и любовь». Сколько новых красок и острых ритмов внес он в работу над «Бесприданницей» и «Живым трупом». В этот же сезон были поставлены Николаем Николаевичем «Павел I», «Старый Гейдельберг», «Гибель Надежды», «Дама с камелиями», старая оперетта «Мамзель Нитуш».

Вспоминаются репетиции — подлинные творческие встречи, на которых Николай Николаевич — самый неутомимый из всех нас — весь беспрерывное вдохновение и неусыпное внимание. Мы не спускали глаз с его лица, на котором отражалась, как в зеркале, удача {304} или неудача каждого нашего движения. Когда у актера что-то «получалось» — лицо Николая Николаевича улыбалось, и он начинал тихо напевать приятный и определенный мотив, но горе тому, кто видел на себе грустный, потухший взгляд и слышал выпевание каких-то звуков, лишенных какой бы то ни было мелодии, — что-то «нехорошо».

Все помнят дни премьер: Николай Николаевич никогда не смотрел своего спектакля. Он его слушал сидя или в глубине ложи, или за кулисами, закрыв глаза, при чем всякая неудачная интонация сжимала его выразительное лицо в мучительную гримасу, а при ошибке в стихах Грибоедова Николай Николаевич хватался за голову и начинал стонать. Он бывал так поглощен работой и насыщен творческим состоянием, что ко всему остальному, находящемуся вне сцены, относился в эти моменты с рассеянностью, подчас трогательно комической. Обращаясь к любому из нас, он не мог вспомнить ни имени, ни отчества, ни фамилии и легко называл нас именами действующих лиц пьесы. Однажды ему надо было позвать одного из своих сыновей, он сначала спутал его имя, потом не мог припомнить отчества и, наконец, в отчаянии крикнул: «Ну, позовите этого сына, как его... ну, доктора! »

Возвращаясь к расценке всего сотворенного за длинный творческий путь блестящим режиссером и педагогом, хочется верить, что чудодейственная неутомимость его знаний и сил даст возможность продолжать использование его многообразного и крупного мастерства в деле воспитания художественных кадров, борьбы за технику и за критическое освоение наследия прошлого.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒