Таня Хайтманн 10 страница

— Можно подумать, что Давиду легче оплодотворить женщину, чем убить ее. Хороший волк должен уметь делать и то и другое.

Амелия словно по команде присоединилась к ним и прижалась к своему возлюбленному. Взгляд, которым она одарила Давида, понравился ему еще меньше, чем ее слова. Амелия рассматривала его с неприкрытым злорадством, словно знала что-то, что ему до сих пор было неизвестно. Он бросил вопросительный взгляд на Натанеля, но тот демонстративно смотрел в сторону.

— Давид, почему бы тебе не выйти вперед? То, что мы должны обсудить этой ночью, может тебя заинтересовать, — вежливо предложил Хаген, словно Амелия и не делала двусмысленных намеков.

Давид некоторое время раздумывал над тем, чтобы вежливо отказаться и встать рядом с Янником, поближе к выходу. Но потом понял, что это не приглашение, а приказ. Янник, осознавший это гораздо быстрее, криво улыбнувшись ему, уже ретировался.

С плохо скрытым недовольством Давид последовал за вожаком к большому столу, на котором, как всегда, было расстелено меховое покрывало. Хаген встал за стол и оперся на него обеими руками. Амелия уселась, закинув ногу за ногу, и ленивым жестом отбросила назад золотисто-каштановые волосы. Натанель прислонился к стене, борясь с усталостью.

Попытка Давида затеряться в рядах стаи была пресечена невесть откуда взявшимся Лойгом, который словно стена встал позади него. Сжав зубы от ярости, Давид повиновался и подошел к Натанелю, который по-прежнему не обращал на него внимания. Матоля тем временем и след простыл.

Хаген обежал взглядом около сорока лиц своей стаи, среди которых были как мужские, так и женские, причем больше молодых, чем старых, поскольку что-то в демоне и стайном образе жизни мешало им прожить долгую жизнь. Большинство из них были неприметными фигурами, по-своему странно симпатичными. Обычные лица, не привлекающие к себе внимания. Глаза опущены, словно чтобы скрыть их небесно-голубой цвет. Только некоторые выделялись из этой серой массы. Очевидно, они пытались перещеголять друг друга, подражая мрачному виду Хагена.

Впрочем, сегодня вожак стаи не остановился взглядом на лицах тех, кто обычно окружал его. Он сосредоточился на тех, кто опускал глаза и от неуверенности прятался в толпу. Вместо тепла и доверия к Хагену вернулась волна привычной взволнованной настороженности, но ничего другого он и не ожидал. Он не принадлежал к числу тех лидеров, кто придает большое значение расположению и честно заработанному уважению. С тех пор как он принял руководство стаей, стало практически неважным сделать совместное пребывание в одном теле человека и волка терпимым. Для него главным было усилить свое влияние как вожака — причем за пределами стаи. Это было для Хагена необходимо.

Этим он и отличался от своих предшественников, а также от вожаков других стай города. Это стремление толкало его на увеличение охотничьей территории, чтобы удовлетворить свое непомерно возросшее за все эти годы желание убивать. Некоторые украдкой говорили о том, что во время ритуалов для него важно не удовлетворить охотничьи инстинкты стаи и усилить волка, чтобы он мог утвердиться на своей территории. Нет, все сводилось к тому, чтобы сломать демона, сделать из него что-то такое, чем он не был: кровожадным чудовищем.

Когда об этом заходил разговор, Давид предпочитал отмалчиваться. Потому что в голове тут же начинал звучать голос Конвиниуса, предупреждавшего его о том, что волк, без сомнения, является убийцей и противоестественным существом. Члены стаи, всегда презрительно говорил Конвиниус, убеждают друг друга в том, что имеют дело с чем-то, что является естественной частью их самих и имеет сходство с волком. Но Конвиниус считал волка демоном, ужасным проклятием, обрекающим на одиночество. Долгое время Давид верил ему, но постепенно в его душу закралось сомнение. Хотя он и жил, так сказать, с самого краю стаи, но мог видеть, что многие из них больше стремились к спокойствию и уюту, чем к поиску жертв.

Давид ненавидел эти размышления, потому что вообще не хотел об этом думать, равно как и заниматься своим собственным волком. Поскольку он не звал его и проводил большую часть боев без его участия, в последние годы демон проявлялся очень редко, прячась в глубине своего хранителя, словно в темной пещере. Сиротливое, прирученное существо — до сих пор. С тех пор как в жизни Давида появилась Мета, волк однозначно оживился. Его бурное восстание во время битвы с Матолем было лучшим тому подтверждением. Казалось, Мета выманила волка. Давиду часто казалось, что демон, как и он, хочет, чтобы она была рядом. То, что при мысли об этом он чувствовал уколы ревности, запутывало все еще больше. С той ночи, которую он провел с этой страстной и в то же время холодной женщиной, равнодушие, с которым он шел по жизни, куда-то пропало. Хотя отношения с Метой, несмотря на косые взгляды товарищей, казались ему подарком, живой интерес к ней собственного волка ему совершенно не нравился. Это демон виноват в том, что он уже не может устраивать собственную жизнь по своему разумению.

Когда Хаген приветствовал всех, объявляя собрание открытым, Давид изо всех сил старался не обращать внимания на рычание волка, звучавшее в ушах. По крайней мере, хоть отвращение к этому человеку они разделяли.

— В последнее время мы редко собирались, но это как раз добрый знак: все идет лучшим образом, наша стая процветает. Процветает настолько, что мы даже можем приветствовать в своих рядах новых товарищей. Тех, кто, услышав наш зов, отринул одиночество, и тех, кто перерос свою стаю.

При этих словах по залу прошелся едва уловимый гул, к которому невольно присоединился и Давид. Однако он не мог избавиться от смутного ощущения недовольства. Конечно, иногда случалось, что кто-то переходил из одной стаи в другую: проигранные бои, любовные истории… Но новичков, о которых шла речь, привлекал запах крови, подобно темному сиянию окружавший Хагена. Хотя они и стояли среди своей новой стаи, но казалось, что они сами по себе. Их это мало заботило, потому что все равно все смотрели только на Хагена, повелителя жизни и смерти в этом городе, полном жертв. Что ж, многие люди чувствовали присутствие демона и вели себя на улицах города осторожно. А при наличии фотоаппаратов, мобильных телефонов и других электронных штук все становилось сложнее. Нужно было аккуратно выбирать жертву, чтобы не привлечь внимания. А Хаген знал, как подобраться к жертвам, которыми никто не интересуется. Какие связи задействовать, чтобы привести к себе людей, имен которых никто не знает и которые не оставили в городе следов.

При мысли об этом Давид вспотел. Перед его мысленным взором возникла женщина в потрепанном платье и с растертыми в кровь ногами, спавшая на матрасе. Знать, что эта женщина существует, было ценой, которую он должен заплатить за то, что был частью стаи. В конце концов, Конвиниус постоянно втолковывал ему это — по-своему, и следы этих уроков Давид по-прежнему носил на своем теле. Тот, кто является частью стаи, принимает охоту, которой занимается вожак как представитель своих волков. Именно это и сделал Хаген, когда потребовал безымянную в качестве платы за услуги. Он загнал ее для стаи и разорвал жертву, чтобы усилиться, чтобы никакой другой стае не пришло в голову мериться с ним силами. Волк был демоном, хищником, инстинкты которого нужно удовлетворять, — в этом состояла главная задача вожака. Тот, кто отказывался от охоты, невольно выбирал одиночество. В отличие от Конвиниуса, Давид одиночества не переносил.

Похоже, внезапно охватившее его чувство стыда пробилось сквозь присутствие Хагена к Натанелю, и тот бросил на него задумчивый взгляд. Давид поспешно уставился в пол.

Хаген не обратил внимания на ворчание стаи, а даже в некотором роде уступил ему — в доказательство своей власти. Но стоило ему заговорить, как стало тихо.

— В стае ничего нельзя долго скрывать. Пожалуй, все знают, что нам нужно провести новые границы территории. Благодаря нашим, как некоторые говорят, кровавым обычаям мы стали сильнейшей стаей в этом городе. — В голосе Хагена послышалось волнение, его пальцы внезапно вцепились в меховое одеяло. — Город принадлежит нам, он — наша территория!

Абсолютная убежденность, которую он излучал, передалась стае, и атмосфера в зале словно наэлектризовалась.

Там, где стая стояла особенно плотно, Давид видел руки, рванувшиеся в стороны, чтобы коснуться соседа, тела, качнувшиеся вперед и назад, плечи и бедра, трущиеся друг об друга. Желание слиться с кем-то быстро распространялось. В толпе он увидел Янника, который стоял с закрытыми глазами, положив голову на плечо женщине постарше, и Давид подумал, что это и есть Рут. Но видел он только ее спину, потому что она стояла в объятиях мужчины. Он тоже ощутил это всеобъемлющее желание и поймал себя на том, что попытался придвинуться ближе к Натанелю, — так близко, что они неминуемо должны были коснуться друг друга. Словно прикосновение могло смягчить то странное возбуждение, которое пробудил в нем зов Хагена.

Это было признание в необходимости друг другу. Это высвобождалась присущая волку энергия, которая связывала их. Чудесное, приятное чувство, придававшее телу сил, а жизни — смысл. Эта связь была одной из причин, почему после смерти Конвиниуса Давид не отверг предложение Хагена присоединиться к стае. Он тосковал по чувству принадлежности, и неважно, насколько высокой была цена за это.

Однако прежде чем Давид действительно отдался своей потребности и подошел к Натанелю, по-прежнему в одиночестве стоявшему у стены, он снова вспомнил ту девушку. Знание цены за эту принадлежность кольнуло его.

Тем временем Амелия перебралась через стол к Хагену и, когда он снова заговорил, прижала губы к его уху, словно шепча что-то.

— Думаю, путь, на который мы вступим, ясен всем присутствующим: мы предложим Мэгги присоединиться к нам. В ближайшее время мы покажем ей, что она не в силах удержать границы. Она может, конечно, делать вид, что ничего не происходит, но мы заставим ее перестать игнорировать нарушения границы членами нашей стаи. — Хаген провел рукой по спине своей подруги. При этом он опустил взгляд, словно излагал план самому себе. — Потом посмотрим, что скажут по поводу сложившейся ситуации Саша и его стая. Будут сидеть тихо — хорошо. Начнут рычать — еще лучше. Нас много, и мы достаточно сильны, чтобы выгнать их из города. По поводу маленьких стай из пригорода беспокоиться не стоит — мы сможем заставить их не совать нос в наши дела. А со временем мы позаботимся и о них.

Хаген замолчал и огляделся по сторонам. Никто не выражал ни недовольства, ни восхищения. По этому поводу все были одного мнения, и неважно, что думали отдельные личности. Хаген пошел по этому пути уже давно, и тот, кто выражал сомнение, либо умолкал, либо покидал территорию — по собственной воле или, если верить слухам, с чьей-то помощью. Во время таких встреч говорилось только о том, о чем все уже давно подозревали. Они втянут Сашу в войну. Какой ценой? Об этом умалчивалось. Напряжение не ослабевало, словно все ждали кого-то, кто еще не пришел на встречу. Губы Хагена скривились в улыбке. Он проворно взобрался на стол и присел в выжидательной позе. Толпа невольно придвинулась ближе, надеясь, что он наконец нырнет в них и всех объединит.

— Нам предстоят непростые времена, поэтому необходимо расширить круг приближенных ко мне лиц.

Хаген медленно повернулся, и его взгляд остановился на Давиде. Тот инстинктивно отпрянул, но наткнулся на Лойга, который, не обращая внимания на сопротивление, молниеносно завел ему руку за спину.

— Время уходит, как песок сквозь пальцы, Давид, — заявил Хаген ласковым голосом, но жадный блеск его глаз говорил совсем о другом. — К сожалению, я не могу больше считаться с твоим нежеланием. Я так старался заманить тебя в эту стаю, и теперь ты сделаешь то, что нужно, чтобы стать ее серьезным членом. Если бы ты не был таким строптивым, мы могли бы пройти этот путь шаг за шагом. А сегодня ночью, боюсь, тебе придется сделать прыжок.

Давид застыл. Слова постепенно достигали его, словно изломанное эхо, с трудом собираясь вместе. И хотя разум еще не осознал их значение, на него уже волной устремилась радость стаи: сегодня ночью один из волков совершит прыжок. Восхищение нарастало, охватывая даже тех, кто обычно не подчинялся охотничьим инстинктам демона с такой легкостью.

Давид уже слышал несколько охотничьих историй, потому что когда стая собиралась вместе, то рассказывали много и с удовольствием. Но ему еще не доводилось стать свидетелем подобного — до сих пор он видел только ужасные останки на следующее утро, после того как Хаген набесится вволю. В этой стае ритуал был ревностно охраняемой привилегией, которую совершал вожак в присутствии немногих избранных. Что ж, еще когда Давид жил с Конвиниусом, он узнал, каково это — отпускать демона. От такой привилегии он с удовольствием отказался бы. Хотя его волку и хотелось охоты, хотелось помериться силами с себе подобными, желания крови и смерти он никогда не выказывал.

Давид попытался вырваться из хватки Лойга и посмотрел на Натанеля в поисках поддержки. Тот не отвел взгляд, но в нем была только отстраненная холодность. Давиду с трудом удалось скрыть разочарование, и, услышав совсем рядом смех Хагена, он не отважился посмотреть на него.

А Хагену, казалось, хотелось усилить его смущение.

— Скажи Натанелю спасибо. Он высказал мнение, что с тобой нужно поторопиться.

Говорил он негромко, но в голосе слышалась ненависть.

Мгновение Давид размышлял над тем, чтобы наброситься на Хагена и отомстить за то, что с ним сейчас сделают. Но потом взял себя в руки. Стоявший за его спиной Лойг знал, что следует делать, чтобы дело не дошло до нападения. Вполне вероятно, что своей несдержанностью он лишь дает Хагену очередной повод для насмешки.

Внезапно внимание стаи переключилось, и Давид вдруг почувствовал, словно его тянет куда-то. Вызвал это ощущение пробивавшийся сквозь толпу Матоль. С ним была молодая женщина, которую привел во дворец Давид. Она казалась оглушенной, но не оттого, что ее накачали наркотиками, — просто душа ее от ужаса забилась в самый дальний уголок. Матоль грубо держал ее за руку, хотя она, не оказывая сопротивления, и так брела рядом.

При виде ее посеревшего лица и изорванного платья Давиду стало нехорошо. Страх охватил его, нанеся сильнейший удар, и он перестал различать, где его собственные переживания, а где ее. Матоль подтащил девушку к огромному столу, приподнял и усадил на него. Она не сопротивлялась. В стае послышался с трудом сдерживаемый стон, движимое инстинктом желание не сдерживать свою потребность, а броситься вперед и начать охоту. Но никто не решился позволить себе такое.

Хаген, взгляд которого тоже был прикован к девушке, отступил на шаг и широко раскинул руки. Церемониймейстер, открывающий бал…

— Ну что, Давид, как тебе мой подарок? Амелия выбрала ее для тебя. Ей показалось, что ее внешность должна тебя подстегнуть. Хрупкая, светловолосая… У меня такое чувство, будто я уже видел эту девушку. — Раздался сухой смешок, и некоторые присоединились к нему. — Согласно традиции она, конечно же, твоя добыча. В конце концов, привел ее сюда именно ты. Так что приступай. — Хаген двусмысленно улыбнулся.

Не обращая внимания на боль в плече, Давид, насколько позволяла железная хватка Лойга, наклонился к нему.

— Ты не можешь заставить меня сделать это, — тихо сказал он.

И в его голосе было столько уверенности, что уголки губ Хагена угрожающе опустились.

— Я что, должен марать об тебя руки? — рявкнул он, но все же схватил Давида за волосы и грубо потянул вперед. Лойг от удивления вскрикнул и вынужден был отпустить руку Давида.

Давид, зажмурившись от боли, сделал несколько шагов. Он чувствовал себя так, словно Хаген пытается голыми руками снять с него скальп. Потом изо всех сил ударился о столешницу и рухнул вперед. Хаген сжал пальцами шею Давида и надавил, погружая его лицом в мех.

От меха исходил странный запах, и прикосновение к нему совершенно не напоминало прикосновения к мертвой ткани. Давиду показалось, словно его силой ткнули лицом в колени демону, и тот теперь упирается. От ужаса он открыл рот, чтобы закричать, и на губы тут же налипло множество шерстинок. Он хотел было отпрянуть, но Хаген стоял прямо позади него, не позволяя сбежать. Давид попытался вырваться, но он снова без усилий опустил его лицом в мех.

Волк измученно взвыл, отступая в самый отдаленный уголок души Давида, но вдохнуть он не мог, слишком сильно было отвращение перед мехом. Прикосновение к нему вызывало такое сопротивление, что он не мог взять себя в руки, да и ноги грозили вот-вот отказать. Где-то вдалеке он чувствовал возбуждение стаи, но не надеялся, что кто-то бросится к нему на выручку, — никто не мог равняться с Хагеном, и все это хорошо понимали. Кроме того, кто же присоединится к восставшему против вожака?

Давид не мог сказать, почему он прекратил борьбу: то ли от недостатка кислорода, то ли оттого, что наконец подчинился воле Хагена. Мгновением позже хватка у него на затылке ослабела, хотя Хаген продолжал угрожающе возвышаться за его спиной. Некоторое время ему было все безразлично. Его заботила только возможность повернуть голову в сторону и наполнить легкие кислородом. Потом он осторожно поднялся, но тут выяснилось, что Хаген почти не оставил ему места для маневров. Он неловко взобрался на стол и посмотрел на толпу. Все взгляды были направлены на него. Он видел жадность, жажду охоты, которую затеял Хаген и которую он сейчас начнет, погнавшись за безымянной женщиной. Он поискал Янника и нашел его бледное лицо в одном из последних рядов. В мальчике боролись ужас и лихорадочное возбуждение, которым была охвачена вся стая. А еще — следы стыда из-за того, что он не пришел на помощь другу. Янник опустил глаза, да и Давид уже не мог смотреть на него.

Рядом с ним зашевелилась женщина. Давид отреагировал на ее движение, прежде чем успел осознать это. Она натянула задравшийся подол платья на колени и, заметив торопливое движение Давида, вздрогнула. Когда она убрала волосы за уши, ее лицо показалось Давиду до боли похожим на лицо Меты, и от горечи он едва не застонал. Даже зеленые глаза не могли исправить ситуацию, и в первую очередь потому, что в них наряду со страхом плескалось презрение. Давид придвинулся, желая накрыть ее ладонь своей, чтобы как-то успокоить, но рука ее рванулась вверх, указывая куда-то. Давид замер и посмотрел на нее.

Женщина открыла рот, но только со второй попытки ей удалось спросить:

— Чего ты хочешь? Трахнуть меня здесь? На этом мехе, перед всеми?

— Было бы здорово, а? — вмешался Матоль, по-прежнему стоявший рядом с ней. — Нет, девочка. Этот парень сейчас тебя сожрет! — Он наклонился вперед и с такой силой схватил своими огромными зубами воздух, что они щелкнули. — Соберись, Давид, публика жаждет зрелища.

Когда Матоль, у которого все еще шла носом кровь, склонился к ней, женщина, пронзительно вскрикнув, отпрянула и наткнулась на Давида. Словно загнанный в угол зверь, она переводила взгляд с одного на другого.

Похоже, ситуация очень нравилась Матолю — он даже издал довольное рычание, от которого волоски на коже Давида встали дыбом. Одно дело, охотиться на жертву и загонять ее в угол. Но мучить ее — это совершенно не соответствует природе волка. Очевидно, стая думала точно так же, потому что комнату наполнила волна недовольства.

Внезапно между Матолем и столом появилась Амелия. Она коснулась плеча женщины и приказала:

— Беги! Беги изо всех сил!

Та, словно только и ждала этих слов, вскочила со стола, однако, едва ее ноги коснулись пола, споткнулась и упала на колени. Она попыталась уползти, но, схватившись за вывихнутую лодыжку, замерла с искаженным от боли лицом.

Стая разрывалась между желанием ринуться вперед и приказом вожака оставаться на месте. Матоль, скрежеща зубами, стоял позади Амелии, крылья носа которой трепетали при виде жертвы. Неприкрытая жажда охоты исказила ее тщательно накрашенное лицо.

Давид воспользовался моментом, чтобы слезть со стола, все больше напоминавшего жертвенный алтарь. Но Хаген не позволил себе отвлечься и сделал угрожающий шаг в его сторону. При этом он воспользовался всем авторитетом, который мог дать ему волк. Он схватил Давида за руку с такой силой, что, казалось, кости затрещали. Когда Хаген заговорил, верхняя губа его дрожала от напряжения.

— Сейчас ты ее схватишь. Или я заставлю привести сюда ту дрянь, которая за последние несколько недель свела тебя с ума. А потом я позабочусь о том, чтобы ты сломал ее чертову шею, — прошептал он настолько тихо, что Давид с трудом разобрал слова. — Мне совершенно все равно как, но ты усилишь своего волка сейчас, черт побери, сейчас!

Давид покачал головой, равнодушный к тому, что по лицу Хагена ползла тень, которая могла уничтожить его. Но вдруг все его чувства окрасились в серый цвет, а мир стал казаться гораздо живее. Он не просил, однако демон пришел ему на помощь. Давид поспешно закрыл глаза, когда его волк слился с ним.

— Итак, ты хочешь, чтобы я убил жертву, ведь главное, чтобы демон во мне стал сильнее? — спросил Давид вожака, который уже готов был потерять терпение. — Любую жертву?

— Да, — ответил Хаген голосом, в котором не было ничего человеческого. — Немедленно.

Одним прыжком Давид взлетел на стол и в два шага пересек его.

— Сюда, Матоль! — крикнул он, и это прозвучало как приказ.

Тот, кому он предназначался, неохотно отвел настороженный взгляд от заливавшейся слезами женщины, за которой он, сантиметр за сантиметром, шел к выходу из зала.

— Закрой рот! Ты мог взять ее себе, а теперь она моя! — прорычал Матоль, но все же вернулся к столу.

— Я не хочу ту женщину, я хочу тебя, — ответил Давид и недолго думая нанес ему удар ногой в лоб.

Пока Матоль с ошарашенным лицом падал назад, Давид спрыгнул на пол, с изрядной долей удовольствия оттолкнув Амелию со своего пути. Казалось, Амелия бросится на него, чтобы отомстить за дерзость, но потом она остановилась, поняв, что собирается делать Давид. На ее лице отразились восторг и радость, и она послала Хагену, наблюдавшему за бешеной атакой Давида на Матоля, воздушный поцелуй.

Матоль молниеносно перевернулся на бок, пытаясь попасть в Давида своими тяжелыми сапогами, но тот ловко уворачивался. Мягкими движениями он кружил вокруг поверженного врага, не решавшегося подняться.

— Проклятый засранец! — кричал Матоль вне себя от ярости.

Стая, дрожа от волнения, образовала вокруг них круг. Некоторые даже подбадривали Давида. Матоля ненавидели за жестокость и за то, что он находил удовольствие в том, чтобы мучить слабых. Никто не хотел пропустить ни секунды того, как Давид проучит этого негодяя.

Матоль, с трудом переносивший унижение, настолько разозлился, что, бросившись в атаку, совершенно забыл о защите. А Давид только этого и ждал. Но когда он устремился вперед, чтобы схватить Матоля, то в последний момент получил жестокий удар по почкам. Силы оставили его, и от боли он упал на колени. Все же ему удалось увернуться, прежде чем был нанесен следующий удар. Тяжело дыша, он поднялся на ноги и увидел Лойга, который вопреки правилам ударил его сзади.

Тем временем Матоль поднялся и занял позицию атакующего.

— Если будешь вести себя тихо и подставишь мне горло, то, может быть, я прокушу тебе что-нибудь другое, — заявил он и принялся кружить вокруг Давида, так что тот оказался между ним и Лойгом.

Но Давид проигнорировал это требование, равно как и застывшую в ожидании стаю, молчаливое нетерпение Хагена, возбуждение Амелии и всепроникающий афродизиак, который был не чем иным, как страхом обреченной стать жертвой женщины. Вместо этого он отбросил все возведенные препятствия и призвал своего волка. Когда демон принял образ, то он не удержал его, а позволил остаться, пересекая границу между внутренним и внешним миром. И прежде чем один из мужчин успел напасть на него, сотканный из тени волк Давида бросился на Лойга, в оцепенении рухнувшего под призрачным нападающим.

Давид швырнул на пол Матоля, прежде чем тот успел понять, что вообще происходит. С нечеловеческой силой, питавшейся яростью, Давид прижал врага к полу. Его пальцы впились в ткань и плоть, и он почувствовал, как поддаются и ломаются кости. Он уставился на Матоля, готовый убить.

Волк-призрак Давида вернулся и встал у Матоля за головой. Губы его приподнялись, обнажая клыки хищника, под серой шерстью обозначились напряженные мускулы, вооруженные когтями лапы уперлись в пол, не производя ни малейшего шума, — тень и одновременно хищное животное, готовое вонзить клыки в живую плоть.

Давид незаметно кивнул волку. Когда мгновением позже в лицо ему брызнула кровь, он даже не вздрогнул, только продолжал сжимать руками плечи Матоля, с безучастным видом наблюдая, как под ним, сотрясаемый судорогами, истекает кровью человек.

Сначала глаза Матоля были широко раскрыты, хотя и затянуты красной пеленой. Потом веки затрепетали и некогда яркая синь зрачков погасла. Давид смотрел в его пустые глаза, где мгновением позже проявилась безжизненно застывшая коричневая радужка.

Он отпустил его и с трудом поднялся. Матоль лежал вытянувшись, глубокая рана на его шее была залита кровью. Дрожащими пальцами Давид взялся за край своей футболки и вытер лицо. Когда он поднял взгляд, его волк замерцал, словно по ночному небу промелькнула молния. Контуры огромного зверя дрожали, но прежде чем раствориться, он сделал прыжок и слился со своим хранителем. Давид захрипел и невольно отступил на шаг. В тот же миг под кожей разлилось жжение, словно там что-то закипело. Метка, с отвращением понял он, сдерживая желание клочьями содрать с себя зачумленную кожу. В отчаянии он сосредоточился в глубине себя, но наткнулся на пустоту, как будто только что пережитое случилось много веков назад и оставило после себя пустыню. Словно издалека он чувствовал, как осторожно приближаются к нему члены стаи, слышал биение их сердец, чувствовал их затаенное дыхание. Молчаливое благоговение. Давид посмотрел на залитое кровью тело под ногами, которое внезапно окутала тень. Все новые и новые темные полосы сплетались в сеть, разрастаясь, словно серый саван, пока очертания тела Матоля стали едва различимы. Пока Давид в растерянности наблюдал за происходящим, тень превратилась в голову волка, затянувшего оглушительную жалобную песню.

От боли Давид закрыл глаза, и за веками раздался взрыв, от которого было не уйти. Он с трудом понимал, что происходит. Хотя вспышка казалась очень яркой, Давид знал, что это не свет, а все сгущавшаяся безграничная чернота. Часть его унесло в эту тьму, а затем она родилась заново — он почувствовал это. Вдалеке он слышал вой своего волка, но не понимал его значения. Это было царство теней, из которого он пытался бежать, которое приютилось в груди человека, рядом с его душой, и с ее помощью смотрело на мир.

Давид снова открыл глаза, не понимая, сколько он пробыл в царстве теней. Зато картина, отражавшая происходившее вокруг, стала более детализированной: члены стаи теперь виделись ему в ином аспекте, а их ощущения были так же ясны, как и их потребности. Все движения стали словно вибрирующими, темные уголки внезапно обрели контуры, а комната — странное измерение. Он увидел испуганного волка Лойга и только потом человека, обеими руками державшегося за кровоточащую рану на шее. Давиду стало дурно. Он покачнулся, но волк внутри него выпрямился и придал ему новых сил.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒