ИСКРА, ДОЧЬ УЧИТЕЛЯ 2 страница

– Они неправильно поняли меня…

Искра заподозрила хитрость в словах полковника и отвернулась к огню. Тлеющие угли манили ее. Убежать не удастся, разве что прыгнуть в огонь, сгореть в костре… И когда полковник прикоснулся к ней, Искра вырвалась и бросилась вперед.

– Стой! Не бойся, девочка! Я хотел только спросить тебя, почему ты сделала это. Почему бросилась спасать отца?

– Потому что он мой отец.

– Но ведь остальные девушки и парни не бросились спасать своих отцов, а только хныкали. Ты же… Кто тебя научил?

– Никто меня не учил. Я сама.

– Но почему ты это сделала?

– Так воспитана…

– Кто тебя так воспитал? Родители или ваша идея?

Девушка молчала. А полковник, не спуская с девушки глаз, ходил вокруг. Она понимала, что стоит ему дать знак – и она окажется в его власти. Но он продолжал ходить вокруг Искры.

– Я позвал тебя только затем, чтобы узнать, почему ты так поступила.

Полковник разрешил Искре вернуться домой. Не успела она открыть дверь погреба, как мать бросилась к ней, громко рыдая.

– Может быть, вы помиловали свидетельницу для того, чтобы потом надругаться над ней? Может быть, она – жертва вашей похоти?

– Нет! – вздрогнув, подсудимый вскочил. Было заметно, как дряблую кожу его лица свела судорога, мешки под глазами подобрались, открыв погасшие глаза с яркими прожилками на мутных белках. Он повернулся к свидетельнице. Та молчала.

После пожара дети долгое время не могли учиться. Отцу девушки запретили преподавать, и он все ждал, что придет новый отряд карателей – казнить тех, кому удалось скрыться или случайно спастись.

Но осень милостиво прикрыла выжженные места пожелтевшими листьями. Лес оплакал убитых, помрачнел, уложив на могилы багряную листву. Горы окутались дымкой, ветры навевали скорбь. Семья Искры осталась без крова. Отец, как и все, у кого сгорели дома, сделал навес над остатками стен, чтобы как‑ то перезимовать. Бандиты больше никого не трогали. Отцу Искры, хотя он не оправился от побоев, пришлось искать работу. В школу пришли учителя из других мест. И лишь когда выпал снег, собрали детей, молчаливых свидетелей недавних ужасов. И это были не занятия, а скорее воспоминания о восстании. У одного – отца убили, у другого – отец скрылся, и не было известно, жив ли он. У третьего дом сгорел. У каждого пострадал кто‑ нибудь из близких. Ведь в восстании участвовали почти все в селе, мало кто остался в стороне и не пострадал от карателей.

Отец Искры страдал не только потому, что не мог заниматься любимым делом – учительствовать, случайно дарованная ему жизнь угнетала его. Ведь, не появись тогда Искра, его уже не было бы в живых. А сейчас родственники расстрелянных жителей села частенько косились на него, вздыхали, когда он выходил на улицу, опираясь на палку:

– Вот он уцелел, а мы своих даже не похоронили.

Эти упреки угнетали учителя, но что он мог ответить? Разве он был повинен в милости врага? Нет, его вины здесь не было, и все же люди рассуждали иначе. Раз он помилование принял, значит, отрекся от своих идей и теперь будет покорно служить новым властям. Они подарили ему жизнь, но, если он заупрямится, могут отнять ее. А нет ведь ничего дороже жизни! И поэтому он, хочет не хочет, оставшись в живых, будет остерегаться до тех пор, пока от прежнего бунтовщика не останется одна тень.

Но люди плохо знали учителя. Милость врага он принял только ради дочери, однако в душе его по‑ прежнему горело пламя.

Петр Тодоров – так звали отца Искры – ходил в город искать работу, но безрезультатно, ходил по близлежащим селам, и снова впустую. И вот однажды, когда он вернулся в родное село, крестьяне неожиданно предложили ему:

– Слышь, учитель, Митре убили, стал бы ты кассиром кооперации. Зачем отдавать ее этим шакалам. Кооперация – вещь хорошая.

Отец Искры принимал участие в создании этой кооперации, она была народным делом. Сейчас Тодоров увидел в этой работе свое спасение и за одну зиму ожил. Весной он уже ходил прямо, а в глазах горели огоньки. Люди приходили в правление кооперации не только по хозяйственным делам, но и просто поговорить. Так Тодоров снова стал учителем, хотя теперь его учениками были взрослые. После разгрома восстания клубы были сожжены. Сожжены были и красные знамена, висевшие в этих клубах. Но кооперация осталась, остался и кооперативный красно‑ желтый флаг. Вскоре после того, как Тодоров стал кассиром кооперации, в селе открыли кооперативную лавку промышленных товаров. До этого кооперация была фактически только кассой взаимопомощи. Бакалейщикам и корчмарям кооперация была явно не по душе. Крестьяне перестали обращаться к ним, и они лишились возможности обирать простых людей. Особую злость у богатеев вызвал Тодоров. Если бы он был кметом, лесником, объездчиком, сборщиком налогов или писарем, сельские богачи мигом отделались бы от него. Но кассиром кооперации Тодорова избрал народ, и с ним ничего нельзя было сделать. К тому же богатеи помнили, что помиловал учителя полковник, командовавший карателями. Но помиловали‑ то его из‑ за дочери. Сельские заправилы решили использовать это обстоятельство, и по селу пошли грязные слухи:

– Девчонка за него заплатила. Выкупила его своим белым телом.

Особенно усердствовали жены богатеев. Люди возражали им:

– Вы не имеете права так говорить. Он может подать на вас в суд.

– Ну и пусть подает. Всегда докажем, как тот офицер ее…

– А вы видели?

– Да. Разве такой молодец пропустит то, что само идет в руки.

– Ну а сами‑ то вы видели?

– Другие видели…

У сельской чешмы[24] женщины ругались с клеветницами:

– Перестаньте так говорить, ведь и у вас есть дочери!

– Наши дочери дома сидят, не бегают с флагами. А раз пошла с мужчинами, так ей и надо.

Рассказывали всякое: будто полковник увез ее куда‑ то и провел с ней ночь.

Слухи эти дошли и до матери Искры, но она ничего не сказала дочери. Отец тоже слышал и тоже молчал: считал, что и без того хватает дочке переживаний.

Как‑ то мать Искры подкараулила одну из сплетниц на речке за стиркой половиков и, угрожающе подняв валек, сказала:

– Если не перестанешь болтать о дочери, дух из тебя вышибу. Поняла?

Сплетница на миг растерялась, но потом ее лицо перекосила злобная ухмылка:

– Ты бы лучше смотрела за дочерью, а то ведь пустила ее с мужичьем, а сейчас мы виноваты!

– Дочь моя была с отцом, со всем селом. А ты только раскрой пасть, глотку перегрызу!

– Перегрызай тому, кто ей милость оказал, а за милость платить надо.

Мать угрожающе выпрямилась. Вокруг никого не было. С мокрых половиков стекали струйки воды, за коромыслами вились по земле мокрые дорожки. Мать огляделась, взмахнула вальком и так ударила кляузницу по затылку, что та, хоть и крепкая была, пошатнулась и рухнула на половики.

– Получай по заслугам! Это ведь ты шастаешь по сараям с Дано – корчмарем! Это ведь ты нагуляла дочь со сборщиком налогов!

Клеветница шевельнулась, промычала что‑ то. Она пришла в себя, когда кругом никого не было. Только шумела река. С плотика стекала грязь от половиков. Отомстила за дочку тетка Домна. Никого не встретив, добралась она тогда до дому.

Потом Домну вызвали в общинное управление, но она только пожимала плечами и притворно возмущалась:

– Эта взбалмошная баба поскользнулась и треснулась где‑ нибудь о камень, а других винит. Я не встречала ее и словом не обмолвилась. Мы с ней испокон веков не разговариваем.

Посчитали все бабьими дрязгами. Домну отпустили, тем более что пострадавшая скоро поправилась. Правда, узелок на память завязала.

– Не связывайся со сплетницами, – говорил учитель жене. – Чем больше внимания будешь обращать на их болтовню, тем больше будешь поощрять их кляузничать, чесать языки.

– Я вот проучу хорошенько еще одну, пусть потом хоть в тюрьму сажают. Ничего, отсижу месяца три – и все. Столько ведь дали Пене за Мудару. Но зато дам понять, что мы, не в пример им, чести не теряем.

– Честь… – Бывший учитель вздохнул. – Мало у кого она есть. Вот что значит власть. Вижу, как вчерашние участники кооперации увиваются сегодня вокруг кмета. Пендо лесником назначили.

– Ну да, лесником. Шпионом.

– Некоторые из наших людей не ушли за границу, и теперь они в селах рассчитываются с мироедами, а потом переходят границу. Вот властям и нужны шпионы, чтобы выслеживать этих людей.

– Пенда и раньше был таким. Ты же знаешь Пендовых. До того как в селе взяли власть коммунисты, он был с богатеями. Село восстало – пошел с нами. Сейчас опять перестроился.

– Сегодня приходит ко мне, смотрит на кооперативное знамя, свернутое в углу, и шепчет: «Ведь мы здесь только двое, можем говорить откровенно. Придет день – и опять развернем красное знамя».

– Что же ты не прогнал этого пса?

– А я помалкиваю. Пишу и не обращаю на него никакого внимания. Он снова: «Эх, да тут порядок стал, как когда‑ то в клубе, слышь. Раньше, при земледельцах, такая дыра была, а теперь… Видно, в чьих руках дело». Я опять молчу. Он не успокаивается: «Говорят, в горах четники появились». «А ты зачем пришел, Пенда? » – обрезал его я. «Дело у меня, землицы хочу прикупить. Лулчо кусок продает. Вот и пришел узнать, не дадите ли мне деньжонок». – «Заем даем только членам кооперации. Ты ведь не член. Вступишь в кооперацию – дадим». – «Вот это и хотел узнать, а то эти кровопийцы такой процент берут. Пока долг верну, процент больше займа будет». – «У нас такой порядок. Если два кооператора за тебя поручатся, можешь и ты вступить в члены». – «А ты поручишься? Думаю, не откажешь. У Бойчиновцев ведь вместе были». Я его выпроваживаю, а он не отстает. Репей. «Остерегайся, – говорит, – за тобой следят. Может, с четниками связался? Помогаешь им? Поймают – больше не простят». «Ну, давай, – говорю, – уходи, а то мне работать надо». Еле прогнал его. Липучка такая. Вот о чем я думаю: какие перемены происходят в душах людей, как быстро рушится то, что мы создавали с таким трудом.

– Руки в огонь больше не суй. Хватит с нас тех угольков. – Неожиданно мать согнулась и начала всхлипывать. – Эта молва погубит меня. Хорошо еще, что Искры нет и она не знает об этих слухах.

– Знаешь, что мне тот же Пенда сказал об Искре?

Мать выпрямилась. Слезы застыли у нее на глазах. Она не мигая смотрела на мужа. Ее охватило дурное предчувствие. С того вечера, когда дочь стояла нагая перед всем селом, мать жила ощущением какого‑ то непреодолимого стыда и страха. Не могла изгнать из памяти этот вечер. Ведь дочь тогда была опозорена. Потому и пошла худая молва. Мать не могла заткнуть рты сплетницам, которые всегда были готовы сказать: «Ведь твоя дочь стояла перед всем селом голая‑ голешенькая! И что ты ее защищаешь? Ее все мужчины видели. А когда мужчины увидят девушку голой, она уже ничего не стоит. Лучше бы руки на себя наложила». Мать с грустью думала: «Кто теперь на ней женится? Каждый скажет – не верю, что ты честная. Да и обмануть ее могут, а потом скажут, что все равно не в одних руках побывала».

Эти думы жгли сердце матери. Прошло столько времени, а она никак не могла успокоиться. Стоило ей вспомнить этот вечер, и слезы сами навертывались на глаза. А сейчас муж разворошил костер. Вот почему слезы снова заблестели. Она снова увидела свою дочь раздетой, как в тот вечер.

Каратели тогда намеревались перебить всех мужчин, причастных к восстанию, и сжечь село. Но Искра стала жертвой. Она спасла не только отца, но и село.

Каратели сожгли в селе лишь несколько домов. После того как расправились с участниками восстания на площади перед школой, а Искру и ее отца отпустили, полковник приказал солдатам покинуть село.

Понемногу жители села пришли в себя. Но никто не хотел признать, что Искра своим поступком спасла село. Все считали, что она обесчестила себя, спасая жизнь отца. Это больно ранило мать.

– Якобы из города спрашивали об Искре, – сказал отец.

– Кто? – взволновалась Домна.

– Пенда не сказал. Хотел, видно, набить себе цену да урвать что‑ нибудь. Из гимназии будто спрашивали, где Искра.

– Зачем? Ведь ее исключили. Что им еще надо?

– Говорят, если хочет, может учиться.

– Мне кажется, это западня.

– Думаю, что нет. Видно, гимназистов простили. Это возможно.

– Пойду‑ ка я сейчас за ней, приведу домой.

На следующий день после того страшного происшествия у школы мать отвела Искру в село Габарево к своей сестре. Три дня пролежала Искра в постели. Девушке мерещились пожары. Она не верила, что осталась жива.

Очнувшись, она увидела в окне кроны грабов. Высокие голубовато‑ белые стволы, редкие ветви, пожелтевшая листва закрывали горы, ложбины, где совсем недавно бушевали пожары. Искру приняли в доме у тетки, как больного ребенка. Близкие знали, что произошло, и делали все, чтобы к ней вернулся душевный покой. Ее привели в таком виде, что родные перепугались, опасались, как бы от пережитых ужасов у нее не помутился рассудок. Девушка из дома не выходила. Немного придя в себя, стала вышивать, сидела у окна и поглядывала на грабовую рощу. Осыпавшиеся листья обнажали мощь стволов. Казалось, потеряв наряд, лес обрел еще большую силу. Он готовился встретить лютую зиму. Все соки из корней теперь шли на укрепление дерева. Крепка сердцевина – весной быстро зазеленеют листья.

Искра вышивала очень хорошо. Еще в детстве мать научила ее этому искусству, а потом, уже в школе, Искра вышила тетке скатерть.

– Пошла бы погуляла, – предлагала тетка, заметив, что племянницу не покидают грустные думы. – Интересуются тобой, спрашивают, как твое здоровье. Почему не выходишь на улицу?

– Здесь посижу. – Искра жалась в уголке. – Не хочу, чтобы расспрашивали.

– Да ведь наши люди добрые. Ты же знаешь, какие они хорошие.

Село Габарево участвовало в восстании только один день, и убитых из числа жителей не было. Большинство селян принадлежало к партии земледельцев, и, пока коммунисты уговаривали их, в других селах восстание уже разгорелось. Руководители восстания в селе успели скрыться, и расстрелов здесь не было. Каратели только сожгли клуб, но никого из жителей не тронули.

Село находилось вдали от повстанческих бурь, и Искра могла здесь успокоиться. Но крестьяне нигде не остаются безучастными и равнодушными к большим событиям. То, что совершила Искра, было для них чем‑ то значительным, превышающим силы обыкновенной девушки. Еще до появления Искры в селе пошла молва о девушке, спасшей отца и село. Кто эта девушка? Какая она?

Молва облетела окрестные села. Каждому хотелось знать подробности. В тяжелые после разгрома восстания дни рассказы о смелом поступке девушки были живительным источником. Кругом шли расстрелы, сжигались села. Людям хотелось услышать что‑ то ободряющее, зовущее на подвиг. В них пробудилось неудержимое желание увидеть героиню, расспросить ее. Крестьяне стали часто приходить к дому, где жила Искра. Сначала девушка пугалась, но тетка успокаивала ее:

– Не бойся, это наши. Опять идут на тебя взглянуть.

Искра оставляла вышивку, пыталась спрятаться. Но куда денешься?

Стали приходить девушки, парни. Постепенно Искра познакомилась и подружилась со многими из них. Они ни о чем не расспрашивали, старались не вызывать горьких воспоминаний, и это располагало к ним Искру.

Девушкам удалось уговорить Искру выйти погулять, и, где бы Искра ни появлялась, люди с восторгом смотрели на нее. Подходили, здоровались.

– Смотрю я на тебя, ребенок ведь! И откуда ты силы набралась, не испугалась винтовок!

– Не надо вспоминать, – одергивали девчата любопытного.

– Знаю, но хочу сказать, что были мужчины, которые видели, как убивают их сыновей, и с места не двигались. Всякому жизнь мила, а вот ей, Искре…

Повсюду Искру встречали, как героиню.

– Где сейчас твой отец? Что делает?

Искра отвечала неохотно, хотя и видела, что расспрашивают из сочувствия.

– А ты учиться дальше будешь?

– Да ты рехнулся, что ли? Только вырвалась из когтей этих зверей, а ты – учение…

– Ну и что? Раз помиловали, значит, помиловали.

– Вот сделают тебя судьей, тогда и будешь наводить порядок. А сейчас оставь девушку в покое.

– Эх, думаю я об этом полковнике. Столько людей расстрелял, а тебя помиловал. Что же это за человек?

При одном упоминании о полковнике Искра мрачнела. Ей самой было непонятно, почему он так поступил. Может быть, решил показать себя перед людьми? Смотрите, не такие уж мы кровожадные. Наша власть хочет одного – чтобы вы не бунтовали. Но такое объяснение не устраивало девушку, и при этой мысли она мрачнела. Не хотелось вспоминать того, что было связано с полковником. Подруги все понимали и не бередили рану. Парни и девушки все чаще собирались у нее, звали к себе в гости. Искра быстро сошлась с молодежью села. Однажды, когда она шла домой, ее остановил директор школы:

– Цветанов. Много слышал о вас, но, к сожалению, мы еще незнакомы.

Искра смутилась. Сделала несколько шагов, выдернула руку, повела плечом и направилась к дому. Учитель пошел рядом.

– Есть герои, которые погибают в сражениях, – продолжил он разговор. – Они – пример для поколений. Но есть герои, которые не погибают. Они остаются воспитывать поколения.

Цветанов был на несколько лет старше девушки, вырос в Габареве. Дошли до калитки. Девушка попрощалась с ним. Но Цветанов вслед за Искрой вошел в дом. Тетка сразу стала усаживать его.

– Искра, а ну посмотри там, в буфете, нет ли чего? – крикнула она Искре. – Надо угостить директора. Он ведь наш человек.

Эти слова успокоили девушку.

Учитель был высоким, плечистым, но, как показалось девушке, скованным и в движениях, и в разговоре. Он тщательно подбирал слова, говорил медленно, возможно, старался произвести на нее лучшее впечатление. Но кто она такая, чтобы для нее стараться? Так, гимназистка. Если бы была жительницей села, учил бы и ее.

– Я полагаю, можно как‑ то устроить, чтобы вы кончили гимназию. Последний год, аттестат зрелости…

Искра вздрогнула. Это было ее мечтой. Она уже думала об этом. Вернувшись в гимназию, она, возможно, освободилась бы от тягостных мыслей, которые сжимали сердце, заставляли вздрагивать, жить в постоянном страхе.

– Если вы обратитесь в министерство с прошением, могут разрешить.

Искра хотела сразу уйти в другую комнату, но эти слова задержали ее.

– Можете сдать экстерном. Подготовитесь и в конце года придете на экзамен. Получите аттестат.

– Я согласна, – вырвалось у Искры. Глаза ее заблестели. – Но разве мне разрешат?

– У них нет оснований отказать вам. Ко мне приходят взрослые люди за свидетельством о семилетнем образовании. Ваш отец, наверное, тоже экзаменовал таких. Это старый закон, и он не отменен. Пока не поздно, пишите прошение и готовьтесь. А если что не поймете, я помогу.

– Лучше пусть подождет, – вмешалась тетка. – А вдруг начнут копаться, кто она… Не накликать бы беды. Не окончит гимназию, не умрет. Ведь училась, это известно. Когда все утихнет, доучится. Время есть.

Но Цветанов был человеком настойчивым.

– Нет ничего страшного в том, что Искра подаст прошение в министерство. Она ведь не осуждена, прав не лишена.

– Это так, но… – продолжала возражать тетка.

– Напротив, своим поступком она принудила их, своих врагов, расчувствоваться и подарить жизнь отцу и ей. А почему бы им сейчас не растрогаться, узнав, что она хочет учиться?

– Люди‑ то ведь, знаешь, какие! Скажут, хватит с нее и того, что в живых оставили. Начнет учиться, много будет знать. Не дают они бедноте прозреть… – не успокаивалась тетка.

– Это верно, и все же надо попробовать.

Цветанов встал, поискал глазами Искру и стал прощаться с хозяйкой. Тетка проводила его до калитки.

– Директор наш – хороший человек, – вернувшись, сказала она Искре. – Не был он здесь в те дни, а если бы был, арестовали бы.

– А где он находился? – полюбопытствовала Искра.

– В другом селе. После восстания вернулся к нам.

После разговора с Цветановым Искра стала задумчивой. Листья с грабов еще не слетели, несмотря на наступление осени. Стада на лугах бодро звенели бубенцами.

Однажды вечером пришла из города двоюродная сестра Искры. Сестры не были похожи. Искра – задумчивая, молчаливая. Живка – веселая, шаловливая, жизнерадостная. Она всех заражала бодростью молодости.

Живка подробно рассказала о жизни в городе после восстания. Парни и девчата снова собираются, но уже тайно. Живка называла эти встречи вечеринками, но Искре они представлялись прежними собраниями, и она уже жаждала таких встреч с теми, кто имеет цель в жизни…

Живка дождалась, пока домашние лягут, и тогда – они с Искрой спали на одной кровати – зашептала:

– А знаешь, ваш командир опять появился!

Искра вздрогнула.

– Так говорят. Тайком перешел границу и скрывается в горах.

Тропки, грабы, буки… Родные горы! Расступитесь, леса буковые, покажите того, кто послал ее тогда на белом коне с боевым заданием. Только бы разок глянуть на него!

– Что замолчала, рассказывай, – потребовала Искра.

– Так говорят. Власти выслеживают его. Обещают награду тому, кто предаст.

Искра сжалась, сердце заколотилось. Всю ночь она тормошила Живку:

– А что еще? Говори, говори!

– Да что говорить? Учимся.

– Что проходите?

– Ты же проходила, знаешь.

– Принеси мне учебники. Я буду готовиться к экзаменам.

На следующий день Искра проводила сестру почти до перевала, до грабов, и там задержалась с подругами допоздна.

Стволы грабов с одного бока покрыты мхом – это северная сторона. Свет туда почти не проникает, и там холодно. С другого бока – солнце, там настоящая жизнь. Сейчас и ее жизнь делилась на два мира: светлый и мрачный. Она рвалась к свету, к солнцу.

Такой застала Искру мать. Удивилась, увидев дочь с румянцем на щеках, возбужденную. Может, потому, что вернулась с прогулки! И глаза прежние – блестят.

– Собирайся, домой пойдем! – сказала мать.

– Не‑ е‑ т, не пустим, Искре и здесь хорошо.

– Гостить можно день‑ два, а тут месяцы. Это и своим в тягость.

– Сестра, как ты можешь так говорить!

– Надо и совесть знать.

– Не пустим ее в ваше сожженное село. Здесь замуж выдадим. – Тетка засмеялась. Мать помрачнела.

– И этого не миновать, но сейчас мы пойдем. Отец так сказал.

– Что случилось? – встревожилась Искра. – Неужели что‑ нибудь с папой?

– Нет, отцу хорошо в кооперации. Но нам сообщили, что тебя приглашают вернуться на учебу в гимназию.

Искра задумалась.

– Отец проверил. Это верно. Тебе разрешают учиться.

– Неужели правда? – спросила Искра. – А ведь я еще прошение не подала. Как же это мне разрешили?

– Но ведь ты у них в списках. Отец проверит еще раз. Раз зовут, надо идти.

Искра стояла, оттопырив по‑ детски нижнюю губу. Потом бросилась в комнату и начала собираться.

– Обвиняемый, почему вы не оставили свидетельницу в покое после того, как спасли ее от карателей? Вы намеревались сделать ее своей любовницей?

– Нет. – Голос подсудимого дрожал. – У меня таких мыслей не было. Просто хотел удочерить ее.

Зал зашумел. Это было необычно и давало следствию новый оборот. Свидетельница должна была подтвердить слова бывшего полковника.

Придя в город, в гимназию, Искра увидела, что прежнего директора сменили. Сменили и всех учителей, участвовавших в восстании. Их или лишили права преподавать вообще, или перевели в другие места. Некоторые были убиты. Преподавателя географии Стоянова расстреляли вместе с другими повстанцами.

Новый директор встретил девушку строго, а ведь прежний всегда был приветлив.

Искра стояла в дверях, а директор делал вид, что не замечает ее. Лишь некоторое время спустя оторвал глаза от бумаг и повернул голову в ее сторону.

– В чем дело?

– Пришла учиться.

Директор с недоумением посмотрел на девушку.

– Я давно зачислена, но мне сообщили, что я исключена, а сейчас…

– Вы Искра Тодорова? – спросил директор.

Девушка, заметив ухмылку на его лице, побледнела, у нее закружилась голова.

– Зачетная книжка при тебе?

– Вот… – тяжело вздохнув, произнесла Искра.

Директор раскрыл заботливо обернутую книжку и поднял брови.

– Отличница. А все‑ таки, зачем тебе понадобилось вмешиваться в эти дела? – Он испытующе посмотрел на Искру.

Лицо девушки потемнело, глаза затуманились. На миг она увидела себя на белом коне, потом в белом халате возле бредящего паренька и, наконец, в разорванной рубашке.

– Это отец вовлек тебя. Жаль. А еще учитель. Вместо того чтобы воспитывать, он, видишь, чем занялся. И собственной дочери не пожалел…

Искра стиснула зубы, с трудом сдерживая гнев и возмущение.

– Принимаем тебя при условии, что будешь вести себя примерно, не посрамишь полковника. Это ведь он за тебя поручился. Приготовь форму и приступай к занятиям.

Девушка вышла из кабинета директора. Ее радовало, что она снова будет учиться, и огорчало то, что эту возможность ей предоставил полковник. Отправляясь в гимназию, она почему‑ то думала, что все устроил Цветанов. Сейчас же все стало ясно, и «благородство» полковника омрачило радостное настроение девушки. Забота этого страшного человека пугала Искру, и ей не терпелось узнать, почему он не оставляет ее в покое.

Искра поселилась вместе с Живкой. Каждую пятницу отец передавал ей продукты или приносил сам. Девушки жили на окраине города у пожилой женщины, дети которой выросли и разъехались по стране в поисках заработка. Искра не сказала сестре, что вернуться в гимназию ей помог полковник. Живка была болтлива и могла рассказать об этом, кому не следовало.

В гимназии знали, что Искра отчаянным поступком своим спасла отца, и постоянно расспрашивали девушку об этом. Искра уклонялась от разговоров, после занятий уходила домой, все время отдавала учебе. Лишь изредка заходила в кондитерскую перекусить. Она отстала от товарищей, и надо было догонять их. Живка возвращалась с занятий веселая, радостная, но это не меняло настроения Искры. Свернувшись калачиком на кровати, стоявшей у окна с видом на горы, она читала, пересказывала прочитанное вслух.

– Помешаться можно от таких занятий! – говорила ей Живка, выдергивала из ее рук книгу. – А ну пойдем погуляем.

– Ты иди, а я порешаю задачи. Мне нужно готовиться к экзаменам.

Математика давалась Искре с трудом. Учителя знали, кто она, и могли придираться к ней. Старых учителей уволили, а новые были подобраны из приверженцев царской власти. Они старались сделать все, чтобы доказать директору, что Искра не заслуживает той милости, которая была оказана ей. Преподавательница математики относилась к девушке с особой неприязнью.

– Математика, девочка, – оружие. Надо стрелять точно, – говорила учительница.

Искра поняла.

Объясняться было бесполезно. Только усердие и труд могли обезоружить математичку. Искра до умопомрачения решала задачи. Мало‑ помалу увлеклась. Упорные занятия помогли девушке одолеть предмет. Дело пошло лучше. Однако положение Искры в классе было особым. Никто не пережил того, что вынесла она. Ученики были просто свидетелями восстания, им не приходилось ожидать расплаты. Если бы в классе был хоть один, у кого среди близких имелись погибшие или бежавшие, – тогда другое дело. Но большинство ребят из семей пострадавших в гимназию не записались и не учились. Вот почему на Искру все обращали внимание. Дескать, смотрите, участвовала в восстании и, несмотря на это, учится наряду с другими. Эти мысли мучили девушку. Бывало так: учитель что‑ то рассказывает, а Искра заглядится в окошко, песню услышит. И сразу же для нее она зазвучит маршем рабочих. Или прогремит выстрел – солдаты учатся. А в воображении девушки возникают бои.

– Ты о чем задумалась, Тодорова? – выводит ее из забвения голос учителя. И она, смущенная, вся сжимается. – Повтори, что я сказал!

Повторить она не может, хотя подруги стараются помочь ей. Учитель молчит и, вероятно, думает: «Это тебе не восстание, а школа». Потом делает пометку в блокноте. Искра тяжело вздыхает и садится на место. До каких пор будут возникать в памяти эти картины прошлого… Если бы могла стереть их, как стирают написанное на доске!

– Скажи, о чем ты думаешь? – интересуется учительница по литературе.

– Об уроке, госпожа Мутафчиева.

– Нет, ты не об уроке думаешь. Не обманывай меня. Ведь если я спрошу, ты повторить не сможешь. Ты думаешь совсем о другом…

Искра понимает, на что намекает учительница, и молчит. На перемене Мутафчиева подзывает ее. Учительница по литературе не такая, как математичка. Глаза у нее не холодные и не злые, а теплые и внушают доверие.

– Хочу поговорить с тобой.

– О чем? – Искра холодеет.

Неужели опять расспросы: что делала, как спаслась, как ее обнажали. Нет, лучше бежать отсюда и не возвращаться в школу. Кто для нее полковник? Какие у них отношения? Все хотят знать это. Вопросы, взгляды учителей и учеников преследуют ее. Девушка это видит и чувствует.

– Не пугайся, я знаю все… Офицеры – они такие…

Вот и она, добрая, заботливая, также готова одарить ее своей «милостью»! Искра краснеет, ей хочется крикнуть: «Хватит, оставьте меня, не хочу ваших милостей! » Но она вынуждена молчать.

– Хочу сказать, чтобы ты не пугалась. Делись со мной, если тебя что‑ нибудь гнетет. Я помогу.

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 17 18 192021 22 Следующая ⇒