Пролог.. «Это тот парень, которому кажется, что я лгала насчет Джейка».. Групповой чат.. Очень важно.. — Зандер

Обед.

Очень важно.

— Зандер

Я не была уверена, кого он имел в виду под группой, вероятно, только меня, Алекса и себя, но он не возражал против присутствия Холлидей, когда садился в машину. Зандер выхватывает бумажку из моей руки и засовывает ее в карман джинсов, как будто он собирается использовать ее снова позже.

— Я слышал о ситуации с Уивингом вчера вечером, когда работал в «Роквелле».

Алекс стискивает зубы и отворачивается, чтобы посмотреть в окно; само упоминание о баре причиняет ему неудобство.

— Монти здорово разозлился на тебя, чувак, — продолжает Зандер. — Он хочет переговорить. С Дредноутами дела идут все хуже и хуже. Я не знаю, как долго буду на задании в Роли, присматривая за местом для твоего босса.

— Он мне больше не босс.

— Не будь ребенком. Просто иди и поговори с ним, черт возьми. Все не так плохо, как ты думаешь.

Напряжение нарастает в воздухе, когда Алекс поворачивается, обращая холодный хмурый взгляд на Зандера.

— Так вот зачем ты нас сюда притащил? Чтобы попытаться сыграть роль миротворца между мной и Монти?

— Нет. Это всего лишь побочное замечание. Так, между прочим. Делай с ним что хочешь.

— Отлично. Я засуну его тебе в задницу.

— Алекс. — Я бьюсь головой о подголовник и закатываю глаза. — Просто продолжай, Зандер. Я умираю с голоду.

— Ну ладно, ладно. Вчера вечером Монти разговаривал с каким-то агентом УБН. Какой-то скользкий ублюдок по имени Лоуэлл. — Алекс выпрямляется в кресле, как будто его ударило током. Однако он держит рот на замке, позволяя Зандеру говорить. — Монти сказал Лоуэллу, что Джейкоб больше не его забота, пока Калеб идет ко дну. Очевидно, у него есть какая-то своя сделка с федералами. Но после ухода Лоуэлла, он сказал кое-что удивительное. Он сказал Кейси, одному из парней Дредноута, что в клубе есть информатор. Кто-то, кто годами сливал информацию федералам. Сказал, что у него наконец-то есть доказательства, и ему придется чертовски дорого заплатить.

Алекс хмурится.

— Информатор?

Холлидей резко разворачивается, поворачиваясь лицом к парням. Эта информация, похоже, задела ее за живое.

— Что за информатор?

— Давний, — говорит Зандер. — Я потом спросил об этом Кейси, и он сказал, что в свое время Монти отсидел три года в штате Вашингтон за вооруженное ограбление. Кто-то бросил его под автобус. Заключили между собой сделку и растворились в воздухе. Очевидно, у Монти всегда были свои подозрения, но вчера вечером он казался довольно уверенным. Теперь в клубе начнутся кое-какие перестановки из-за того, что агент УБН сказал Монти. Я задержался в клубе после того, как они закрылись на ночь, и появился Кью с…

— Моим отцом, — мрачно говорит Алекс. Он искоса смотрит на Зандера. — Так ведь? Он появился там вместе с Джеком. — Он полон решимости, как будто после стольких лет все части сложной головоломки встают на свои места.

Зандер кивает.

— Кью знает, что твой отец стучит. Думаю, что он снабжал его информацией для передачи в УБН, которая, так или иначе, приносила пользу клубу. Он предупредил Джека, что на этот раз Монти будет преследовать его по-настоящему. Твой отец сказал, что он не собирается оставлять Роли с тобой все еще в такой непосредственной близости…

Алекс бросается вперед, ударяя кулаком в боковую дверь машины. Это внезапное движение заставляет Холлидей взвизгнуть и подскочить на месте. Алекс дрожит от крайнего напряжения. Думаю, что он собирается повторить это действие и снова ударить мою машину, но вместо этого он прерывисто вздыхает, скрежеща зубами и глядя на меня.

— Извини, — говорит Алекс. — Гребаный мудак. Ты можешь сказать ему, чтобы он не оставался здесь из-за меня. И что, по его мнению, должно произойти? Я просто брошу все и свалю из Роли с ним? Он просто бредит, черт возьми.

Паника хватает меня за плечи и трясет. Я вижу, как все это происходит: Алекс прощает своего отца; жизнь здесь становится невыносимой; Алекс появляется на моем пороге посреди ночи, чтобы сказать мне, что он должен уйти, что это к лучшему, что мне будет лучше без него…

«Этого не случится, Сильвер. Он никогда бы так с тобой не поступил, и ты это прекрасно знаешь».

Но эта мысль меня очень расстраивает. Жизнь была одним длинным кошмаром до того, как я встретила Алекса. Да, с тех пор как я познакомилась с ним, все было совершенно безумно. Трагедия наступила нам на пятки, преследуя нас на каждом шагу, но, по крайней мере, он был рядом со мной. Потерять его... ну, об этом даже думать невыносимо.

— Он не просто хочет, чтобы ты пошел с ним, — говорит Зандер, выдыхая, прислоняясь головой к окну рядом с ним. — Он хочет, чтобы вы вместе открыли новую страницу мотоклуба. И ты стал его вице-президентом.

Реакция Алекса бесценна. Его рот приоткрывается, и он издает хриплый смех, который разносится по всему салону машины.

— Не обижайся, чувак, — говорит он. — Но я скорее подавлюсь членом, чем вступлю в мотоклуб. Мне надоело, что старики думают, будто они могут манипулировать мной и использовать меня в своих целях. Моя жизнь принадлежит только мне. Я больше никому не позволю дергать меня за ниточки. Особенно если это чертов Джакомо.

— Так и думал, что ты это скажешь.

— Зачем ты вообще нам это рассказываешь? Кью будет чертовски зол, когда узнает, что ты выложил клубную информацию.

Зандер пожимает плечами, прижимая руки к груди и расправляя свою лишенную складок рубашку.

— Аааа, знаешь. В последнее время ходят ложные слухи, что я плохой друг. Вот и решил развеять их.

Между Зандером и Алексом происходит напряженный, бессловесный обмен мнениями.

«Видишь. Я действительно прикрываю твою спину».

«Да, да, я понял. Ты меня убедил».

У меня не было никаких дел с Дредноутами. Тем не менее, я видела пару членов клуба в «Роквелле», когда тусовалась там с Алексом, и они не похожи на тех мужчин, с которыми вы хотите пересечься. Зандер может попасть в очень серьезные неприятности из-за того, что рассказал нам то, что он знает. Неприятности типа простреленных коленных чашечек и отрезанных пальцев.

Алекс награждает Зандера неохотно благодарным взглядом.

— Спасибо, чувак, — бормочет он.

Зандер мог бы использовать эту возможность, чтобы быть мудаком, после всего того дерьма, которое Алекс причинил ему, но он решает этого не делать. Вместо этого он небрежно улыбается Алексу и хлопает его по плечу.

— Пока мы обсуждаем эту тему, есть еще кое-что.

— Что?

— Джакомо решил, что тебя не заинтересует роль, которую он выбрал для тебя, поэтому он придумал план.

— Какой еще план? — ощетинивается Алекс.

— Самый вневременной план из всех существующих. Хочешь заполучить парня, сделай мишенью его девушку. Он нанял кого-то для охоты на Сильвер... и угадайте, кого он выбрал для этой работы.

Глава 29.

Я убью его на хрен. Преследовать меня — это одно, но ставить метку на Сильвер, потому что он знает, что никогда не получит того, что хочет, никаким другим способом? На этот раз мой никчемный отец действительно перешел черту дозволенного. Он еще пожалеет, что вообще подумал о том, чтобы переступить черту города Роли.

Я собираюсь выждать своего часа. Если я пойду за ним с оружием в руках, то в итоге только сыграю ему на руку. Он поймет, что его план провалился, и придумает запасной вариант. Он будет бороться, чтобы вернуть себе власть, и это может привести к всевозможным безрассудным поступкам.

Сидя в машине, я подумал, что Зандер собирается сказать нам, что мой отец нанял Джейка, чтобы преследовать Сильвер. В конце концов, ему вероятно даже не пришлось бы платить психу за это. Он бы сделал это бесплатно. Но нет... он поручил у эту работу Зандеру. Цитирую: «Ты можешь подобраться ближе всех, дружище. Очаруй ее на парковке у школы или еще где-нибудь. Скажи ей, что ты чемпион по поеданию кисок. Девушки притворяются, что им всем неловко, когда ты пытаешься сунуть голову между их ног, но они любят это дерьмо так же сильно, как мы любим, когда нам сосут члены. Я бы никогда не отказывался, что бы мне отсосали член».

Я чуть не выбил зубы Зандера, когда он сказал мне это. Это была не его вина, но мысль о том, что он бы сделал такое предложение моей девушке, вызвала у меня желание выпотрошить его прямо там, на месте. Он подождал, пока Сильвер и Холлидей ушли на тренировку группы поддержки, и только потом рассказал мне эту отвратительную часть истории, что хорошо. Если бы он проявил неуважение к Сильвер, повторив отвратительное предложение моего отца, не думаю, что я смог бы сдержатся. Не потому, что беспокоюсь, что она могла обидеться; благодаря кампании ненависти Джейка в Роли, Сильвер слышала гораздо худшие вещи. Нет, мне было бы стыдно, что человек, который сказал такое, мой родственник, и в наших жилах течет одна и та же кровь. Если бы я мог осушить все до последней капли свое тело и каким-то образом все еще дышать достаточно, чтобы защитить ее, тогда я сделал бы это без колебаний.

Футбольная практика идет примерно так же, как и можно было ожидать. Вся команда сговорилась, чтобы заставить меня страдать, но они выбрали не тот гребаный день, чтобы вытащить это дерьмо. У меня просто руки чешутся что-нибудь сломать. Шлем. Ребро или два. К концу часового фиаско два моих товарища по команде, твердолобые приспешники Джейкоба Уивинга, были отстранены от тренировки с травмами, которые мне было приятно нанести. Я одерживаю победу в большинстве стычек на тренировочной игре Роли Хай, и месть все еще жарко горит в моей груди.

Я хочу обрушить огонь и серу на голову Джакомо Моретти, и хочу смеяться, как сумасшедший, пока делаю это.

Выйдя на улицу, Зандер идет со мной к «Камаро» и запрыгивает на пассажирское сиденье, даже не потрудившись спросить, рады ли ему. У меня есть свои сомнения относительно него, но слова Сильвер звучат в моей голове с тех пор, как она их произнесла: «Тебе, вероятно, следует простить его и двигаться дальше, прежде чем ты потеряешь его насовсем».

У меня был бы совсем другой опыт в колонии для несовершеннолетних, если бы Зандера не было рядом. Он показал мне что к чему и сделал бесконечно медленное течение времени более терпимым. Он только что получил несколько сокрушительных ударов, которые, несомненно, предназначались для меня в этой тренировочной игре. И нет никаких сомнений в том, что как президент мото-клуба Дредноутов, Кью, сделает больше, чем просто вышвырнет его из клуба за то, что он рассказал мне о планах моего отца касательно Сильвер. Это вторжение, вероятно, приведет Зандера в неглубокую могилу, если кто-нибудь узнает об этом. Кью скармливал моему отцу информацию для передачи в УБН, а это значит, что он является для него ценным активом. Если Зандер поделился информацией, которая в свою очередь скомпрометировала клуб, то он подписал себе смертный приговор. Не имеет значения, насколько велик или мал проступок, такие клубы, как Дредноуты, имеют политику нулевой терпимости и столь же быструю и беспощадную систему для осуществления правосудия.

— Где Сильвер? — спрашивает Зандер, теребя ручку радиоприемника.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не шлепнуть его по руке.

— Обучает игре на гитаре.

— Хм, она хороша. — Он достает из сумки упакованный сэндвич и открывает его, осыпая «Камаро» крошками.

Перед глазами вспыхивает красный цвет, но я крепко прикусываю язык, отказываясь жаловаться на беспорядок. Зандер одаривает меня ухмылкой, зная, как сильно я хочу наорать на него. Не говоря ни слова, он предлагает мне половину сэндвича.

— Что это?

— Бифштекс с сыром.

Хмыкнув я, забираю у него половину.

— Я видел, как вы вместе играли в закусочной, — говорит он, откусывая огромный кусок от своей половинки. — Вы оба были хороши.

Вот это удивительно. Я не видел, чтобы он появился у Гарри, не видел, чтобы он сидел за одним из столов или в кабинках. Впрочем, я не очень-то обращал на это внимание. У меня на уме было совсем другое.

— Спасибо, — натянуто говорю я.

— Ты никогда не говорил, что играл, когда мы были в колонии.

Я пожимаю плечами и откусываю кусочек сэндвича, надеясь, что он оставит эту тему и заговорит о чем-нибудь другом.

— В общей комнате стояла гитара. Точнее, их было двое. Почему ты никогда не играл на них? — спрашивает Зандер.

Я жую. И я жую. И я жую. В конце концов, мне приходится сглотнуть, а Зандер все еще сидит там, ожидая ответа. Ублюдок. Какое-то время я с трудом соображаю, как лучше все объяснить, покачивая медальон Святого Христофора по цепочке у себя на шее.

— Музыка – это личное, чувак. Во всяком случае, для меня. Если бы я взял одну из этих гитар в том месте, я бы осквернил это. Там я был сам не свой. Я хотел оставить эту часть себя за воротами. И... музыка заставляет меня чувствовать себя свободным. Играя там, я бы почувствовал себя еще более загнанным в ловушку, чем был.

Я жду насмешки. Для него это легкая возможность. Я просто протянул ему свою задницу на серебряном блюде, просто умоляя его высмеять меня за то, что я маленькая сучка. Зандер ничего не делает, только кивает, внимательно изучая свой бифштекс с сыром.

— Я все понял. В этом есть смысл. Но у тебя талант, чувак. Ты определенно должен делиться им чаще. Теперь, когда ты свободен и все такое.

Комплименты по поводу моей игры всегда вызывали у меня крапивницу. Я сминаю остатки бутерброда, занимаясь самим процессом еды. Закончив, я завожу мотор и больше не говорю о своих музыкальных способностях. Whole Lotta Love от «Лед Зеппелин» звучит по радио, и Зандер включает громче, когда мы выезжаем со школьной парковки.

— Куда направляемся? — спрашивает он.

У меня сложилось впечатление, что наше место назначения на самом деле не имеет значения для Зандера. Ему просто хочется двигаться.

— «Роквелл», — говорю я ему отрывистым голосом. — Мне действительно пора навестить Монти.

Глава 30.

Если родители ребенка отменяют урок, то мне все равно платят.

Когда я подъезжаю к дому Грегори и Лу, доктор Кумбс вручает мне три двадцатидолларовые бумажки, сложенные пополам, и сообщает, что оба мальчика заболели желудочным заболеванием. Я все же пытаюсь вернуть ему деньги. Честно говоря, я бы вообще не брала с него денег за уроки для мальчиков, если бы мне это сошло с рук. Я терзаюсь чувством вины каждый раз, когда учу их, зная то, что знаю. Их мать убегала с рабочего места, увидев мою мать, полуголую с раздвинутыми ногами на столе своего босса, и когда она пронеслась через тот перекресток, её протаранила другая машина. Если бы она не видела, как ее подруга так откровенно изменяет мужу, то не вела бы машину так опрометчиво. Возможно, она все еще была бы жива. Более того, я чувствую себя каким-то образом ответственной за смерть Гейл Кумбс.

— Нет. Я уважаю твое время, Сильвер, — говорит доктор Кумбс. — Ты выделила час на то, чтобы преподать урок, так что я заплачу тебе за него. Это правильно.

Я возражаю, но это бесполезно. Он не дает мне возможности отказаться от его денег, что заставляет меня чувствовать себя гребаным монстром. Я возвращаюсь в машину, чувствуя, как в животе у меня закручивается неприятное, маслянистое чувство.

На полпути домой я замечаю, что за мной следят.

Страх начинает вращаться, как поршень под моими ребрами.

Слишком близко, на моем хвосте, висит черный сверкающий грузовик с тонированными стеклами, из-за чего невозможно разглядеть, кто сидит за рулем. Машина очень дорогая. Должно быть, стоила немалых денег. Я знаю только одну семью, которая могла бы позволить себе такой грузовик. Все активы Калеба Уивинга были заморожены, когда его арестовали, но, похоже, что он вел переговоры о всевозможных дерьмовых соглашениях с властями. Если он смог добиться освобождения Джейка после всего, что тот сделал, то вполне логично, что он также мог бы устроить так, чтобы, по крайней мере, часть его огромного состояния была предоставлена его жене и сыну.

— Вы, должно быть, шутите.

В «Нове» меня никто не слышит, но это надо было сказать. Технически Джейк не нарушает никаких законов, следуя за мной через весь город, но то, как он преследует меня, двигаясь от переулка к переулку, повторяя каждый мой поворот — это наверняка тактика запугивания.

Мое сердце стучит в груди, когда я тянусь к телефону и набираю номер Алекса. К шестому звонку я понимаю, что он не собирается брать трубку. Дрожа всем телом, звоню папе.

— Привет, малышка. Что случилось? Я думал, ты учишь мальчиков Кумбса?

Боже, он только сейчас успокоился, когда узнал, что Джейка освободили. Это снова заставит его слететь с катушек.

— За мной следят, пап. Думаю, это Джейк.

— Где ты? — Голос папы ледяной, как седьмой уровень ада.

— На Корт-Авеню, вот-вот пересечем... Ледерман.

— Ты недалеко от больницы. Езжай прямо туда, Сильвер. Езжай на каждый красный свет, если это необходимо. Я выхожу из дома прямо сейчас и буду ждать тебя там. Оставайся на телефоне, малышка.

— Хорошо.

Я все еще пытаюсь убедить себя, что, возможно, слишком остро реагирую, когда поворачиваю налево и запускаю двигатель «Новы», мчась в направлении больницы. Грузовик делает тот же поворот налево, ускоряясь, медленно приближаясь опасно близко, разрывая эту идею, как пузырь.

«Он собирается сбить тебя с дороги. Он не мог сломать тебя, когда трахал. Не сломал, когда пытался повесить. А теперь он загонит тебя в канаву под дождем, и Алекс потеряет тебя точно так же, как потерял Бена, и... »

«Боже, остановись! Просто остановись, мать твою! »

Я заставляю замолчать панический голос в моей голове. Мне нужно подумать. До больницы еще три-четыре мили. По пути почти ничего нет, только один длинный извилистый участок дороги, окруженный высокими деревьями. Случайный дом, стоящий в стороне от дороги. Мне некуда идти, кроме как прямо. Позади меня ревет двигатель грузовика, и машина рвется вперед, как собака на поводке, натягивая цепь.

— Черт. Черт, черт, черт.

Где же, черт возьми, Алекс? Где же он, черт возьми?

Небо сейчас чистое, но все утро шел дождь. Сегодня днем температура резко упала, и теперь дороги покрыты льдом. Я близка к тому, чтобы слететь с дороги, когда я слишком быстро сворачиваю за угол. Машина мчится, дико раскачиваясь на повороте, и в течение одного ужасного момента тормоза не делают абсолютно ничего.

«Вот и все».

«Вот сейчас я, бл*дь, и умру».

Гудок грузовика вырывается наружу, как какой-то искаженный победный клич. Только... колеса «Новы» набирают обороты, впиваются в асфальт, находят опору, и вдруг я снова рвусь вперед.

«Сосредоточься. Езжай. Просто езжай. Ты справишься. Ты можешь это сделать».

Дорога до больницы занимает целую вечность. Я въезжаю на стоянку, обливаясь холодным потом, колеса «Новы» визжат, когда я приближаюсь к знакомому виду серебристого фургона отца. Грузовик следует за мной, прямо у меня на хвосте.

Я резко останавливаюсь рядом с фургоном, и папа вылезает, размахивая блестящим черным оружием в руках.

— Твою мать! ПАПА! — Я кричу, но он меня не слышит. Он не сводит глаз с грозного черного монстра, который несется прямо на нас.

БАХ!

Звуки выстрелов разрывают воздух на части. Мой рот отвисает, я поворачиваюсь, наблюдая, как грузовик проносится мимо нас, два массивных пулевых отверстия вздувают краску задней пассажирской двери. Я олицетворяю собой страх, пока жду, когда грузовик остановится…

Но это продолжается и дальше.

Дико раскачиваясь на широком повороте, грузовик едва не врезается в припаркованный «Приус», выезжая с больничной стоянки, возвращаясь восвояси.

Святое... гребаное... дерьмо.

Я наклоняюсь вперед, прижимаюсь грудью к рулю, внезапно теряя способность держаться прямо.

— Сильвер. Эй, малышка, открой дверь. Все в порядке, он ушел. — Папа стучит в окно и с тревогой смотрит на меня. Мне требуется секунда, чтобы привести свои конечности в какой-то порядок. Похоже, они не хотят делать то, что им велят. В тот момент, когда я открываю дверь, папа уже там, помогает мне выбраться из «Новы», притягивает к себе в сокрушительные объятия.

— Ты стрелял в него, — задыхаясь, говорю я. — Ты действительно стрелял в него.

— Я знаю, знаю. Ну же, иди сюда и посиди минутку. Ты вся дрожишь. — Он все еще держит пистолет в руке. Я чувствую прохладу неумолимой стали оружия на своей шее, когда папа ведет меня к задней части фургона, открывая заднюю дверь, чтобы я могла сесть на выступ багажника.

— Этот ублюдок выкинул свой последний трюк, — кипит папа, суетясь надо мной, заправляя мои волосы за уши, убирая их с моего лица. — Я убью его к чертовой матери.

— Простите, что прерываю вас, ребята.

Мы с папой подпрыгиваем, пораженные голосом, который раздается позади нас. Я балансирую на грани сердечного приступа, когда оглядываюсь, и там, прислонившись к «Нове» в синевато-фиолетовом сумраке, стоит парень, который дал мне свою визитку, парень доктора Ромеры, парень, которого Алекс назвал Зет.

О... черт.

Может быть, на нем и нет костюма и галстука, но он выглядит настоящим мафиозным королем, холодно оценивая нас темными, умными, хотя и безэмоциональными глазами.

— Я подыскиваю оружие, — беззаботно говорит он. — Этот выглядит довольно посредственно, но я не привередлив.

Папа застывает, глядя на пистолет в своей руке.

— О чем, черт возьми, ты говоришь? Я не отдам тебе свой…

Зет отталкивается от машины, делая небрежный шаг в нашу сторону.

— Зарегистрирован?

Лицо отца бледнеет. О господи, он не зарегистрировал свой пистолет? Эта штука вообще принадлежит ему? Она похожа на ту, что он обычно держал в коробке из-под обуви в своем шкафу, но опять же, я видела ее только украдкой через треснувшую крышку обувной коробки.

— Ты просто стреляешь этой штукой в движущийся автомобиль на общественной стоянке, — размышляет Зет, проводя языком по зубам. — Власть имущие обычно не любят такого дерьма. Держу пари, что они уже едут сюда, пока мы тут разговариваем. Я подозреваю, что могу оказать тебе услугу, забрав его, Кэмерон.

Папа подозрительно прищуривается, глядя на парня.

— Откуда ты знаешь мое имя?

Зет скучающе фыркает, глядя в темную полосу леса на другой стороне стоянки.

— Для тебя будет лучше, если ты просто отдашь его мне, дружище. Мне бы очень не хотелось отнимать его у тебя.

Узел беспокойства сжимается у меня в животе.

— Отдай его.

— Сильвер…

— Просто отдай ему пистолет, папа. Пожалуйста. Давай избавимся от него и уберемся отсюда к чертовой матери.

Папа смотрит на меня так, словно я сошла с ума, но осторожно делает шаг вперед и протягивает оружие, вложив его в протянутую руку Зета.

— Молодец. А теперь тащи свою дочь домой до того, как появятся легавые.

Папа тычет пальцем вслед грузовику.

— Этот ублюдок пытался причинить ей боль. Мы должны сообщить об этом в полицию.

По лицу Зета расползается устрашающая улыбка.

— Думаю, тебе лучше оставить и это дело мне. Тебе так не кажется, Сильвер?

Я ничего не говорю. Но когда мы отъезжаем, папа следует за мной по пятам, непрерывно болтая по телефону, чтобы занять меня, я думаю об этом про себя:

«Да. Может быть, вся эта ситуация с Джейкобом была бы лучше, если бы ею занимался такой человек, как Зет».

Глава 31.

Звук бьющегося стекла наполняет воздух.

По другую сторону Алтаря — название, данное бару самыми преданными завсегдатаями «Роквелла» — бармен Пол бледнеет при виде меня, а стакан, который он только что уронил, валяется перед ним на полированном красном дереве.

— Алекс, — нервно говорит он. — Где ты пропадал, старик? Монти планировал в ближайшее время выслать поисковую группу.

— Да, держу пари, что так оно и было.

На самом деле это был лишь вопрос времени, когда Монти придет за мной. До сих пор я полагался на его высокомерие, зная, что этот ублюдок ожидает, что я приползу к нему за прощением, но у этого плана был срок годности. В какой-то момент он устал бы ждать и послал кого-нибудь, чтобы притащить меня сюда за шкирку, как непослушную бродячую собаку.

— Он знает, что ты собирался заскочить сюда? — Голос у Пола ненормально высокий.

Он бесится до чертиков, потому что я ему нравлюсь, он мой друг, и он знает, что я только что вошел в логово льва, не думая о том, что произойдет, когда дверь за мной захлопнется.

Но я уже думал об этом. Много. Я точно знаю, что буду делать и как, и Монти будет сидеть там, как хороший мальчик, и слушать меня, пока я говорю.

— Не волнуйся, чувак, — говорю я Полу. — Я уже обо всем позаботился.

Я направляюсь к задней двери, но Пол кричит мне вслед:

— Эй, подожди. Тебе это, наверное, понадобится. — Он быстро выплескивает немного янтарной жидкости в стакан, который отправляет скользить по стойке в моем направлении. Стакан останавливается в футе от меня. Я выпиваю текилу, содрогаясь от крепости напитка, который обжигает все мое горло. Затем ставлю стакан обратно на стойку, вверх дном.

— Спасибо, старик.

— Я бы сказал, кричи, если я тебе понадоблюсь, но...

Я натянуто улыбаюсь и киваю. Да, с этим я сам справлюсь. Пол ничего не может сделать для меня без того, чтобы его задницу не уволили или не пристрелили.

— Не беспокойся. Как я и сказал, я уже обо всем позаботился.

Как ни странно, дверь в кабинет Монти распахнута настежь, отбрасывая свет в темный коридор. Я останавливаюсь в дверном проеме, прислонившись к косяку, и с легким интересом наблюдаю, как Монти, сидя на стуле, согнулся, ища что-то на полу. Он весь напрягается, когда видит в дверях мои кроссовки. Не глядя на меня, он хрипло смеется, опустив голову между плеч.

— А я все гадал, когда у тебя появятся яйца, — говорит он. Голос у него легкий, но в то же время пронизанный кислотой. Когда он откидывается на спинку стула, на его лице появляется острая, как кинжал, улыбка, заставляющая меня пожалеть, что я не захватил с собой нож. Он встает на ноги, забыв о том, что искал на полу. — Заходи, малыш. Нам надо кое о чем поговорить, тебе и мне.

Я ненавижу, что ритм моего сердца поднимается на ступеньку выше. К счастью, это не отражается ни на моем лице, ни на том, как я держусь. Способность скрывать свои мысли и чувства я развил очень давно, когда был всего лишь еще одним невольным участником системы патронатного воспитания. Я опускаюсь на стул, на котором всегда сижу, напротив Монти, а старик устраивается поудобнее, наблюдая за мной, как ястреб. Так чертовски глупо. Я мог бы проломить его гребаный череп, пока он копошился на полу, если бы пришел сюда за этим.

— Должен признаться, я слегка задет, Алекс. — Он опирается локтем на стол и подпирает подбородок кулаком. Он выглядит как скучающий студент, только наполовину обращающий внимание на класс. — Ты и я... я думал, что мы друзья.

Я откидываюсь на спинку стула, засовывая руки в карманы кожаной куртки.

— Значит, нас двое. Похоже, мы оба ошибались, а?

Монти делает кислое лицо.

— Какого черта это должно означать? Ты забываешь... я помог тебе, малыш. Я позаботился о том, чтобы тебя не бросили в другую приемную семью. Я ведь дал тебе жилье, не так ли?

— Конечно. Но ты сделал это не по доброте душевной. Ты увидел возможность и воспользовался ею. — Я потираю рукой затылок. — В тот первый день, когда я спросил тебя, почему ты помогаешь мне, ты сказал, что ты в долгу перед моим отцом и что ты поможешь мне решить этот вопрос. Думаю, ты говорил правду, но когда ты говорил о долге, то на самом деле имел в виду месть, не так ли?

Глаза Монти сузились до щелочек.

— Джакомо поимел тебя. Он оставил тебя гнить в тюрьме, а сам уехал в Мексику или еще куда-то и растолстел на хорошей еде, выпивке и женщинах. Поэтому, когда ты увидел, что его сын рядом, в пределах досягаемости, и ты мог просто протянуть руку и взять его... — я наклоняю голову набок, выгибая бровь. — Не стесняйся остановить меня, если я что-то неправильно понимаю.

Монти сверкнул мне зубами.

— Коста-Рика.

— Что?

— Коста-Рика. Пока я гнил в тюрьме, твой безмозглый отец жил в Коста-Рике. Он сказал тебе, что снова женился? Не уверен на сто процентов в датах, но почти уверен, что твоя мать была тогда еще жива. Думаю, Джек решил, что если он в другой стране, то развод не так уж важен.

Моя ненависть к Джакомо и раньше была бездонной. Я не думал, что она может быть еще глубже. Оказывается, я ошибался. Он женился на другой женщине, когда моя мать была еще жива? Черт возьми. Собравшись с мыслями, я убеждаюсь, что Монти не знает, что эта маленькая информация так сильно повлияла на меня.

— Итак, Джек был за тысячу миль отсюда, отдыхал на солнышке. Когда ты вышел из тюрьмы, он все еще был в бегах. А потом из ниоткуда появляюсь я, как какой-то подарок в подарочной упаковке, просто умоляя вмешаться и манипулировать мной, чтобы привлечь меня на свою сторону. И каков же был план, Монти? Ты собирался обхитрить меня? Я должен был поклоняться тебе, как отцу, которого у меня никогда не было? Или я должен был безоговорочно доверять тебе, думать, что ты заботишься только о моих интересах, а потом ты бы притащил меня к Джакомо и размазал мои мозги по всей стене его гостиной, просто чтобы досадить ему?

Монти смеется и небрежно пожимает плечами.

— Честно говоря, я не придал этому особого значения. Думаю, что сделал бы все, что причинило бы твоему отцу наибольшую боль. Беда в том, что Джакомо довольно быстро узнал, что ты работаешь на меня. И... сейчас я открою тебе один маленький секрет. Просто между тобой и мной, хорошо? — Он прижимает ладонь ко рту, наклоняется ближе ко мне и шепчет, как будто мы с ним сообщники. — На самом деле ему было все равно.

Всего то? Для меня это не сюрприз. На этот раз мне не нужно сдерживать свои эмоции, потому что это то, чего я ожидал. Да, теперь Джакомо хочет украсть меня у Монти. Какой бы полусырой план он ни придумал, чтобы начать свою собственную главу Дредноутов, он каким-то образом вовлекает меня, но это не потому, что мой отец заботится обо мне. Это потому, что ему что-то нужно от меня. Я еще не понял, что это может быть, но уверен, что рано или поздно это станет очевидным. У него, наверное, цирроз печени, и ему нужна половина моей. Если это так, то ему сильно не повезет. Я бы не стал мочиться на этого человека, даже если бы он был в огне.

— Если ты ждешь, что я разрыдаюсь, то мне придется тебя разочаровать, — говорю я, откидываясь на спинку стула. — Разве ты меня еще не знаешь? Мне было бы наплевать, если бы Джакомо сломал себе шею в своей гонке в Роли, чтобы спасти меня от тебя.

Монти думает об этом. Он почесывает подбородок, беспокоя свою щетину.

— Позволь мне спросить тебя кое о чем, Алекс. Как думаешь, твоя подружка будет мило выглядеть, скользя вверх и вниз по столбу шеста? Я, конечно, предпочитаю, чтобы мои девочки были немного пышнее, но у твоей Сильвер такой невинный взгляд, как у лани. — Он делает паузу, ожидая моей реакции.

Я готов поспорить, что он уже готов открыть верхний ящик своего стола, чтобы схватить пистолет, который там держит. Я был бы дураком, если бы взорвался сейчас, даже если его вопрос заставил мою кровь закипеть. Прикусив внутреннюю сторону щеки, я встречаюсь с ним взглядом, твердо уверенный, что не буду первым, кто отвернется.

— На тебя работает много глупых людей, Монти. Как... много глупых людей.

Ошеломленный, он постукивает указательным пальцем по столу.

— Неужели?

— Честно говоря, я думаю, что они тебе нравятся именно такими. Глупые люди, не думающие сами по себе. Они не задают вопросов, потому что слишком тупы, чтобы думать. Они также ничего не планируют заранее. А вот я... я вовсе не дурак. У меня есть много вопросов, но я достаточно умен, чтобы не задавать их. Я составляю их, один за другим, и трачу значительное количество времени на поиски ответов в свое свободное время. И да, я планирую все заранее. Далеко, далеко, далеко вперед.

Моя рука уже сжимает флешку в кармане куртки. Я медленно вынимаю её и кладу на стол перед собой, держа руку поверх нее.

Монти насмешливо машет рукой.

— И что же это?

— Это запись каждого раза, когда ты просил меня сделать что-то для тебя. Даты. Время. Сумма, которую ты мне заплатил. Люди, которых ты просил меня припугнуть. На самом деле это довольно ужасающее досье. Или будет таким, если попадет не в те руки.

— Хо-хо-хо, малыш. Ты ведь даже не представляешь, как сильно горит огонь, правда? Если ты будешь играть с таким дерьмом, как это, то обязательно получишь травму. — Монти качает головой, широкая улыбка охватывает его лицо, глаза превращаются в полумесяцы. Он искоса смотрит на меня, сверля своими выцветшими голубыми радужками, и я вижу, как сильно я его раздражаю. — Это еще ничего не доказывает. Ты ведь это понимаешь, правда? Любой желающий может составить список имен и дат.

— Но когда эти имена и даты ведут вниз по темным переулкам, к сумкам, наполненным наркотой и баблом, все становится интересным, не так ли? — Возражаю я. — Я не знаю, в какой отдел отнести это в первую очередь. УБН, похоже, себя дискредитировало, но, возможно, Минюст заинтересуется содержимым этой флешки. Может быть, обычные копы захотели бы знать все это. Сколько раз шериф приходил, вынюхивая хоть что-нибудь, что можно было бы повесить на тебя?

— Ты совсем не умный, если не видишь, что эта информация висит на тебе так же, как и на мне, мальчик.

Я закатываю глаза и громко стону.

— Я же гребаный несовершеннолетний, придурок. И формально ты все еще мой законный опекун. Это принуждение. Какой судья будет преследовать ребенка, которого какой-то выскочка-бандит вырвал из рук службы защиты детей, чтобы использовать в качестве своего личного мальчика для битья?

Монти обдумывает все это. Я смотрю, как он перебирает цифры и взвешивает в голове, насколько вероятно, что я уйду от всего этого невредимым. С моим послужным списком и тем фактом, что я недавно подстрелил кого-то, шансы не совсем в мою пользу. Хотя есть шанс, что я прав. В любом случае, пойду ли я ко дну или нет, Монти знает, что мои показания и информация на этой флешке в значительной степени гарантируют, что ему будет грозить очень серьезный тюремный срок.

— Ты хочешь вернуться в камеру из-за очередного Моретти, Монтгомери? — спрашиваю я, постукивая кончиком флешки по его столу.

Если бы взгляды могли разжечь огонь и привести к концу света, тогда я бы столкнулся с апокалипсисом, когда Монти хмуро смотрит на меня из-за своего драгоценного гребаного стола.

— Какого черта тебе надо, малыш? — шипит он.

О, это очень просто. Я уже подготовил свои требования.

— Никаких последствий из-за того, что я отдал сумку. Для меня, или для Сильвер, или для отца Сильвер, или для кого-то еще.

— И?

— И ты придумываешь, как избавить Зандера от Дредноутов.

— Какого черта ему понадобилось уходить из клуба?

— Разве это имеет значение?

— Полагаю, что нет.

— И наконец, мне нужна твоя помощь.

— Господи, малыш, твоя запрашиваемая цена становится слишком высокой, — рычит Монти.

— Я почти уверен, что ты будешь счастлив помочь мне с этой частью, — говорю я ему, закатывая глаза. — Я хочу, чтобы Джакомо ушел. Хочу, чтобы он убрался из Роли. Желательно подальше от Вашингтона. Мне плевать, окажется ли он за решеткой или в земле. Я просто хочу, чтобы он убрался.

Монти обнажает свои зубы.

— Ты хочешь избавиться от своего собственного отца?

— Я убью любого, кто представляет угрозу для Сильвер, Монти. Это касается и тебя. А теперь возьми свой мобильник, босс. Мне кажется, тебе нужно сделать несколько звонков.

— Выбрался оттуда живым. Должен сказать, что я впечатлен.

Я велел Зандеру оставаться в машине, но, честно говоря, ожидал, что он исчезнет к тому времени, как я вернусь на улицу. Он никогда не умел делать то, что ему говорили. Однако, когда я возвращаюсь к «Камаро», он сидит на водительском сиденье, держа на коленях чудовищный косяк.

— Двигайся, — приказываю я.

— Я отличный водитель. Почему бы тебе просто не расслабиться, а я… — Он замолкает, когда поднимает глаза и видит выражение моего лица. — Да черт с ним, — бормоча что-то себе под нос, и скользит по скамейке к пассажирскому сиденью, стараясь не вывалить траву в проход для ног. — Ты ходячее клише, Моретти. Плохой мальчик-подросток, который никому не позволяет водить свою мощную тачку? Ну же. Ты гораздо лучше этого. Не будь таким чертовски очевидным.

— Я позволяю Сильвер вести мою машину, — отвечаю я, захлопывая за собой дверцу машины. — Возможно, я бы позволил Кэму вести мою машину.

— Тогда почему я не могу?

— Потому что мне доставляет удовольствие издеваться над тобой, — отвечаю я, выхватывая из его рук косяк, который он только что скрутил, и зажимая его между зубами. — Огонь, — говорю я, протягивая руку. Зандер хлопает своей «Zippo» по моей открытой ладони. Травка крепкая, приятное онемение путешествует вниз по задней части моей шеи, когда я задерживаю ее в легких на секунду.

Прошел почти год с тех пор, как я курил марихуану, но эйфория кажется мне одновременно знакомой и приятной. Хотя все, что мне нужно — это одна затяжка. Я передаю косяк обратно Зандеру, выдыхая две струи дыма через нос.

— Должен ли я предположить, что твой отец больше не проблема? — спрашивает Зандер, его голос приглушен густым дымом в горле.

Заводя двигатель «Камаро», я резко нажимаю на педаль газа и выезжаю со стоянки.

— Он все ещё проблема. И Монти тоже, так или иначе. Но мне кажется, что я выиграл немного времени. Да, кстати, ты больше не Дредноут.

Я чувствую, что Зандер пристально смотрит на меня.

— О чем, черт возьми, ты говоришь?

— Ты с ними покончил. И ты покончил с Роли. Пора тебе возвращаться в Беллингем, чувак. Нет никакого смысла нам обоим быть втянутыми в это дерьмо.

Зандер будет возражать. Я готов к этому, но он едва успел издать звук своего первого «нихрена себе, чувак», как из-за поворота навстречу нам выскочил черный грузовик с тонированными стеклами. На долю секунды мы оба оказываемся на одной стороне дороги. Тонированные стекла скрывают личность водителя за рулем. Мне некуда деваться. Единственное, что отделяет «Камаро» от сорокафутового обрыва в овраг рядом с дорогой — это уже помятый поручень ограждения. Он не удержит нас, если мы попадем в него. Мы пробьем его и покатимся вниз по крутому склону, переворачиваясь каждый раз, когда машина отскакивает от скалы.

Каким-то образом, в самом крошечном отрезке времени, в одной восьмой секунды, не больше, я понимаю, что чувствовал Бен прямо перед тем, как Джеки съехала с дороги. Мой язык немного более красочный, но я уверен, что и его мысли были точно такими же:

«Господи, я не хочу умирать».

Черный грузовик резко сворачивает, пытаясь вовремя вернуться на свою сторону дороги. Он делает это, но только чуть-чуть. Машина-убийца сбивает боковое зеркало «Камаро», срывая его с машины, заставляя его подпрыгивать на дороге позади нас в ливне искореженного металла и разбитого стекла.

— Боже... ЧЕРТ! — кричит Зандер во всю глотку. — Какого хрена!

Мои руки дрожат, и мне кажется, что мое сердце вот-вот разорвется, но я ухитряюсь продолжать вести машину.

— Ты их видел? — говорю я сквозь стиснутые зубы.

Зандеру не нужно спрашивать, о чем я говорю. Он кивает, упираясь руками в приборную панель и наклоняясь вперед, делая неровный вдох.

— Пулевые отверстия? Их было два, прямо посередине двери. Трудно не заметить.

Еще в две тысячи четырнадцатом году Роли был признан самым безопасным городом для жизни во всем штате Вашингтон. Гарри повесил газетную вырезку в рамку на стене закусочной, чтобы доказать это. Монти, возможно, уже некоторое время культивирует здесь свою маленькую криминальную империю, но он сдержанно относится к этому. Большинство жителей Роли никогда даже не видели лица Монтгомери Коэна третьего. Это не тот город, где грузовики с пулевым отверстиями, выскакивают из-за поворота на неправильную сторону дороги.

Нет, это каким-то образом связано со мной.

Именно тогда я замечаю пропущенные звонки от Сильвер.

Глава 32.

У меня почти не осталось ногтей, когда Алекс, наконец, появляется в доме. Зандера с ним нет, вероятно, Алекс высадил его в трейлерном парке Солтон-Эш. Шины «Камаро» взбивают гравий и старый снег, когда Алекс въезжает на подъездную дорожку. Он паркуется рядом с «Новой», даже не потрудившись заглушить двигатель, прежде чем выпрыгнуть с водительского сиденья и помчаться к крыльцу дома, где я сижу на холоде, ожидая его.

— Ты в порядке? Ты ранена? — Его руки лихорадочно гладят меня, выискивая скрытые раны. Я уже сказала ему в смс, что со мной все в порядке, но, очевидно, он должен проверить это сам.

— Я в полном порядке. В порядке, честное слово. На самом деле ничего не произошло. Я просто испугалась, вот и все. Папа... Боже, если бы папа не приехал и не встретил меня…

Выражение лица Алекса становится жестче, ноздри раздуваются.

— Где он?

— На кухне.

Алекс кивает, встает и направляется внутрь. Я следую за ним, уже готовясь к своей речи о том, что не позволю ни Алексу, ни моему отцу снова ввязаться в план по уничтожению Джейкоба Уивинга. В прошлый раз, была чистая удача, что ни одного из них не подстрелил один из охранников Калеба Уивинга. Но Алекс даже не предлагает этого. Папа держит свои крепкие напитки в буфете над плитой. Увидев, что мы идем по коридору, он достает еще два низких бокала и ставит их рядом с тем, который уже достал для себя. Алекс расхаживает взад и вперед по кухне, снова и снова проводя руками по волосам, пока папа наливает в каждый стакан по двойной порции виски. Когда папа протягивает Алексу стакан, тот хрюкает в знак благодарности и одним махом опрокидывает в рот янтарную жидкость.

Папа забирает у Алекса стакан и вместо него протягивает ему наполовину полную бутылку.

— Это официально. Я самый плохой родитель в мире, — говорит он. — Я, должно быть, единственный отец в штате Вашингтон, который позволяет своей несовершеннолетней дочери пить чертов виски. — Я беру предложенный им стакан, морщась от глотка, чувствуя себя немного лучше, когда алкоголь прокладывает себе путь вниз по горлу. — Я выставляю дом на продажу. Мы переезжаем в Чикаго, — бормочет папа. — В этом чертовом Иллинойсе безопаснее, чем здесь.

Алекс смеется, и этот звук звучит ломко и резко.

— Они не выгонят нас из Роли, Кэм. Никого из нас. Это всегда был ваш дом. Теперь это и мой дом тоже. — Он сцепляет пальцы за затылком, складывая их у основания черепа. — Это не может продолжаться вечно. Копы найдут что-нибудь еще на Джейка, и его снова отправят в тюрьму. Мой отец скоро исчезнет. Монти собирается стереть меня из своей памяти. Все вернется на круги своя. Конец.

Я думаю, что это поражает его в то же время, что и меня; все это безумие и хаос — для нас норма. Так было всегда, угроза опасности и разбитое сердце, уже очень давно. Было бы необычно, если бы жизнь успокоилась, и все действительно перестало разваливаться. Он потирает лицо обеими руками и тяжело вздыхает.

— Вы был крутым чуваком, стреляя вслед тому грузовику, — говорит Алекс сквозь пальцы. — Хорошо, что вы отдали Зету пистолет. Он непредсказуем. Я слишком много слышал о нем, чтобы думать, что он вменяемый.

Папа берет с кухонного стола нож для масла и рассеянно втыкает тупое лезвие в подушечку большого пальца. Когда я в панике позвонила ему, он как раз делал бутерброд, и теперь на разделочной доске осталась лужица растаявшего масла.

— Это будет звучать довольно грубо, — говорит он, глядя невидящим взглядом в окно, выходящее на лес. — Но я, честное слово, с нетерпением жду того дня, когда вы оба уедете в колледж. По крайней мере, тогда мне придется беспокоиться только о том, что ты напьешься и завалишь экзамены, как все остальные.

Глава 33.

— Итак, вы двое, как легендарные Бонни и Клайд, да?

Зет смотрит на клубничный молочный коктейль с взбитыми сливками, стоящий перед ним на столе, с такой злобой, что стакан уже должен был разбиться вдребезги. На нем простой черный свитер с маленькой дырочкой на шее. Потертые джинсы. Пара черных ботинок. Ничто в том, как он одет, не выделяет его из толпы обедающих в выходные у Гарри, но энергия, излучаемая им, достаточно сильна, чтобы заставить людей в кабинках, окружающих нас, подсознательно отодвинуться от него, даже не осознавая этого. Как и в Алексе, в нем есть острый, злой вид электричества, который заставляет людей нервничать.

Рядом со мной Алекс бросает еще один сахар в свой кофе, помешивает, злобно звеня ложкой внутри своей кружки. Я уже знаю, что он не собирается пить эту обжигающе горячую черную жидкость. Он любит черный кофе. Пустые пакетики из-под сахара, брошенные на стол рядом с ламинированным меню Гарри — это признак его волнения.

— Для протокола, я думаю, что это ужасная идея, — недовольно ворчит Алекс.

Зет вздыхает себе под нос, откидываясь на спинку скамейки со своей стороны кабинки.

— Решай. У меня планы с ребенком.

Я смутно припоминаю, что доктор Ромера упоминала, что у нее есть ребенок. Но я никак не могу смириться с тем фактом, что этот парень может быть чьим-то отцом. Он кажется слишком твердым. Слишком отстраненным. Я бы сказала, что не могу себе представить, как он меняет ребенку подгузник, но я точно могу. Он сделает свою работу быстро, с пугающей эффективностью, меньше чем за пять секунд.

— Я сам могу справиться с этой ситуацией с Уивингом, — говорит Алекс. — У меня нет проблем с тем, чтобы уложить этого ублюдка.

Рот Зета дергается. Я думаю, это признак того, что он развеселился.

— Ты уже один раз выстрелил в мальчишку. У тебя целый список мотивов, чтобы похоронить ублюдка. Копы наденут на тебя наручники прежде, чем ты успеешь моргнуть. А твоя девушка не хочет, чтобы ты сидел взаперти всю оставшуюся жизнь. Разве я не прав?

Он попал в самую точку. Алекс никак не может быть тем, кто убьет Джейка, когда копы уже следят за ним, как ястребы. Он будет первым человеком, которого они заподозрят, несмотря ни на что, и на этот раз они бросят его в камеру. С точки зрения закона он находится на очень тонком льду. Не займет много времени для Алекса, чтобы закончить с длительным тюремным заключением. Его жизнь фактически закончится. Тем не менее, он абсолютно ненавидит это. Сильно.

В попытке прервать состязание взглядов, которое происходит между Алексом и Зетом, я осторожно спрашиваю: — Сколько вам обычно платят за такие вещи, Мистер... э-э... Мэйфейр?

Глаза Зета скользят по мне, холодные и оценивающие.

— Я понятия не имею, о чем речь, мисс Париси. Я управляю боксерским залом в Сиэтле. Если вы спрашиваете, сколько стоит ежемесячный членский взнос, то наши цены доступны на нашем сайте.

— У вас есть сайт?

Он издает одинокий смешок.

— Нет.

— Почему ты все еще здесь? — спрашивает Алекс. — Ты получил свою сумку обратно. Судя по всему, ты живешь в Сиэтле. Не пора ли тебе подумать о том, чтобы уехать из города?

Глаза Зета оживляются интересом, когда он садится и наклоняется ближе к нам через стол.

— Ты думаешь о том, чтобы выгнать меня из Роли, малыш? Ты должен определиться. В одну секунду ты хочешь, чтобы я убил кого-то для тебя. А в следующую хочешь, чтобы я ушел. Я не очень хорошо справляюсь со смешанными сигналами.

Я нервно оглядываюсь, моля Бога, чтобы никто не услышал, как он это сказал.

— Может быть, нам не стоит здесь говорить об убийстве людей, — шиплю я. — Никто ничего не говорил об убийстве кого-то.

Зет небрежно откидывается назад, снова ссутулившись в своем кресле.

— Значит, ты просто хочешь, чтобы я сломал пару костей? Выбил ему несколько зубов? Вселил в него страх? — Тон у него насмешливый.

— Мы хотим знать о сделке отца Джейкоба с УБН, — говорю я. — Мы хотим найти способ сделать так, чтобы Джейк был наказан за все то ужасное дерьмо, которое совершил. Юридически.

Зет вытаскивает соломинку из своего молочного коктейля, вытирает розовые сливки с нее салфеткой и засовывает ее в рот. Задумчиво жует ее кончик.

— Могу и пощекотать его, если хочешь.

Боже. Все это идет не очень хорошо.

— Послушай, ты же сам сказал, что мне лучше оставить ситуацию с Джейкобом на твое усмотрение, когда забрал пистолет у моего отца.

Я жду, изучая его лицо, высматривая какие-то признаки эмоций, но ничего не происходит.

— Я так сказал, да?

— Если ты просто собираешься быть бесполезным и грубым, то Алекс прав. Тебе, наверное, лучше просто уйти…

— Полегче, милая. Полегче. — Зет вытаскивает соломинку изо рта и указывает ею на меня. — Ты бы вызвала эксперта по сносу, чтобы он снес перегородку?

— Э-э... наверное, нет.

— Я не из тех парней, которых ты нанимаешь, чтобы добиться того, чего хочешь, милая. Я определенно не из тех парней, которых можно нанять, чтобы добиться чего-то законным путем. Но это все не имеет значения, потому что я пришел сюда не для того, чтобы давать интервью. Я не ищу работу. Как я уже сказал... Я управляю боксерским залом в Сиэтле.

Я рада что мы на публике. Если бы это было не так, я почти уверена, что Алекс попытался бы убить этого парня. Он приобрел угрожающе пурпурный оттенок.

— Мы зря теряем время, Argento. Пошли. Давай убираться отсюда к чертовой матери.

— Не нужно так сильно напрягаться, — язвительно замечает Зет. — У меня есть личный интерес в том, что касается УБН. Этот Лоуэлл... что ты о нем знаешь?

Алекс стискивает зубы.

— Что он засранец, который, скорее всего, умрет. УБН обвиняет Калеба Уивинга, но этот парень пытается очистить имя Джейка. Он хочет дискредитировать Сильвер. Я думаю, что у него есть связи с моим отцом.

Зет пожимает плечами, поворачивая голову, чтобы посмотреть на неприветливую, влажную ночь по другую сторону окна. Дальше по главной улице деревья, все еще украшенные сверкающими рождественскими огнями, раскачиваются и трясутся от порывов ветра.

— Куда бы ни пошел Джакомо Моретти, вскоре последуют неприятности, — мягко говорит он. — Если Джек где-то поблизости и в воздухе витает неприятный запах, то можно с уверенностью сказать, что он и есть причина этой вони. — Зет глубоко вздыхает и резко поворачивается к нам лицом. Он переводит взгляд сначала на меня, потом на Алекса, а потом встает и вытаскивает бумажник из кармана джинсов. — Ну, ладно.

Зет кладет на стол двадцатидолларовую купюру и начинает уходить.

— Ну, ладно? — спрашиваю я. — Что значит «ну ладно»?

Парень замолкает, закрывает бумажник и засовывает его в задний карман.

— Значит, я посмотрю, что можно сделать, — хрипло говорит он. — А пока держись подальше от Уивинга. И, по возможности, от Лоуэлла. Для вас будет лучше, если вы просто запретесь в этом большом старом доме и не выйдете оттуда до весны.

Он уходит, и вместе с ним уходит напряжение, которое вытягивает жизнь и цвет из закусочной. Рядом со мной Алекс так крепко сжимает в руке чайную ложку, что прогибает металл.

— Как там говорится? — ворчит он сквозь зубы. — Уж лучше тот дьявол, которого ты знаешь? Ну, я не доверяю никому из этих ублюдков.

Глава 34.

— Не забудьте, студенты. Наш вечер «Джеймс Бонд: шпионы и злодеи» быстро приближается. В эту пятницу стряхните пыль с ваших самых великолепных костюмов и самых блестящих платьев и присоединяйтесь к веселью на выпускном вечере Роли Хай! Билеты будут продаваться до полудня среды. Помните, что у тех из вас, чья успеваемость мешает им посетить выпускной бал, еще есть время, чтобы поднять свой средний балл с помощью дополнительных заданий. Посетите своего консультанта сегодня и…

Я ухмыляюсь и иду по коридору в сторону кабинета истории. Помощница директора Дархауэра, Карен, обычно ведет себя тихо, как мышь. Ей трудно смотреть вам в глаза, когда она говорит с вами, и каждый раз, когда ей приходится иметь дело с родителями студента, она яростно краснеет. Однако она звучит как ведущий программы «Доброе утро, Америка», когда озвучивает объявления по новой системе оповещения. Вы практически слышите, как ее голливудская улыбка передается через потрескивающие динамики.

Группа парней зависает возле шкафчика Джейкоба Уивинга, хотя их священный лидер все еще изгнан со школьной территории, благодаря недавней истерике моего отца; все они члены футбольной команды и с ненавистью смотрят на Алекса, когда он приближается с противоположной стороны. Он почти на фут выше других окружающих студентов, которые суетятся, запихивая папки с презентациями и книги в свои рюкзаки, спеша на свой первый урок.

Мое сердце слегка подпрыгивает от нежного движения губ Алекса, когда он замечает меня. Откинув с глаз густые волнистые волосы, он меняет курс так, что его путь пересекается с моим, и реальность, кажется, меняется и изгибается. Я никогда к этому не привыкну. Никогда. Алессандро Моретти каким-то странным, чудесным, удивительным образом принадлежит мне. Он любит меня. Он, с его тлеющим, я-собираюсь-поджечь-твою-чертову-кровать-и-к-черту-весь-мир отношением, и с его умопомрачительно красивым лицом и с замысловатым, прекрасным произведением искусства, которое покрывает его тело... все это мое. Не думаю, что это когда-нибудь приобретёт для меня смысл.

Когда я останавливаюсь перед ним, не обращая внимания на то, что мы создаем помехи нашим одноклассникам, или на то, что спортсмены футбольной команды у шкафчика Джейкоба все еще сверлят дырки в лице Алекса, он тихо фыркает себе под нос, позволяя мельчайшему намеку на улыбку появиться на его лице, когда проводит кончиками пальцев по моей щеке.

— Черт возьми, Париси. Не думаю, что ты когда-нибудь перестанешь быть самым красивым существом, которое я когда-либо видел, — бормочет он.

Я льну к его руке, ненадолго закрывая глаза, наслаждаясь его теплом, всего на секунду.

— Забавно. Я как раз думала о том же самом.

Алекс зацепляет указательным пальцем петлю ремня моих джинсов на правом бедре, притягивая меня ближе к себе. Достаточно близко, чтобы он мог наклониться и прошептать мне на ухо. Его горячее дыхание заставляет меня дрожать, когда оно скользит по коже моей шеи.

— Я не красавчик. Я привлекательный ублюдок. И не забывай об этом, — рычит он.

Мурашки бегут по моим рукам и по всей спине.

— Выпендрежник, — обвиняю я, откидывая голову назад ровно настолько, чтобы встретиться с ним взглядом. — Вы очень уверены в себе, мистер Моретти. Когда, черт возьми, твое эго стало таким чертовски большим?

Его темные глаза мерцают от удовольствия, когда он снова притягивает петлю моего ремня, закрывая небольшую щель между нами, так что наши тела оказываются прижатыми друг к другу.

— В тот день, когда ты согласилась выйти за меня замуж, — шепчет он. — Если такая сногсшибательная, умная, добрая и храбрая девушка, как ты, согласилась выйти за меня замуж, то я должен быть чертовски удивительным, верно?

Я со смехом пихаю его в грудь.

— Может быть, я просто пожалела тебя, потому что знала, как ты расстроишься, если я скажу «нет».

— Что ж, это правда. Я был бы чертовски опустошен, если бы ты мне отказала, — говорит он. Его глаза все еще полны веселья, но выражение его лица становится немного более серьезным, когда он берет меня за руку и тянет в маленькую нишу рядом с питьевым фонтанчиком. — Если серьезно, Argento. Тебе не нужно доводить это до конца, если ты не готова к этому. Моя мама так быстро вышла замуж за Джакомо, что понятия не имела, кем он был на самом деле…

Я поднимаю руку и прижимаю ее к его груди, обрывая его прежде, чем он успеет уйти слишком далеко по этой дороге.

— Я точно знаю, кто ты. И я хочу выйти за тебя замуж больше, чем когда-либо чего-либо хотела в жизни, так что прекрати говорить, пока я не начала волноваться, что ты не хочешь меня, и у меня началась паническая атака, хорошо?

Алекс прислоняется спиной к стене — все его шесть футов три дюйма стальных мышц, высокомерия и уязвимости, скрытой за злобной ухмылкой. Он двигает руками под краем моей футболки, его ладони обжигают мою голую кожу, когда он крепко сжимает меня чуть выше бедер.

— Значит ли это, что ты пойдешь со мной на этот чертов дурацкий выпускной бал? — спрашивает он.

Судя по его тону, можно было подумать, что это неуместное замечание, но я знаю Алекса. Я знаю, что он, вероятно, мучился этим вопросом с тех пор, как прибыл в школу сегодня утром. Он слишком небрежно относится к этому вопросу, чтобы его это действительно не волновало.

Стараясь не рассмеяться, я придаю своему лицу строгое выражение и смотрю ему прямо в глаза.

— Ну, не знаю. Выпускной бал — это большое дело. Думаю, что нужно сделать какой-то грандиозный жест, прося девушку быть твоей парой на таком знаменательном событии. Ну знаешь... выпрыгнуть из самолета и приземлиться на школьном поле, держа плакат или что-то в этом роде.

— Ты же не серьезно, — невозмутимо говорит Алекс.

— Думаю, что Гарет Фостер организует флешмоб в столовой во время ланча для Стейси Джонс.

Алекс немного бледнеет.

— Не думаю, что синхронные танцы — это хорошая идея, Argento. Ты потеряешь всякое уважение ко мне.

— Может быть, ты прочтешь стихотворение о том, какая я потрясающая перед всеми одноклассниками?

— А может, ты просто издеваешься надо мной, — отвечает он, подозрительно выгибая бровь. — Учитывая то, что ты заклеила бы мне рот, прежде чем позволила это сделать.

Теперь я действительно смеюсь.

— Ну ладно, ладно. Ты меня поймал. Никаких диковинных приглашений на выпускной не требуется. Думаю, можно с уверенностью сказать, что я буду счастлива быть твоей парой на каждой вечеринке и мероприятии с этого момента и до конца времен. Хотя должна сказать... Я удивлена, что ты вообще хочешь пойти на выпускной.

Алекс театрально закатывает глаза и прислоняется головой к стене позади себя.

— И почему это?

— Выпускной бал идет вразрез со всем, что ты отстаиваешь.

Эта его кривая улыбка появляется снова. В мгновение ока он разворачивает меня, прижимая спиной к стене, и его губы оказываются всего в нескольких миллиметрах от его собственных. Теперь, когда любопытные глаза студенческого сообщества Роли Хай заблокированы падающими темными волнами его волос, он позволяет себе полностью улыбнуться — осторожная, таинственная улыбка, которая прекрасно ощущается, прижатая к моим губам, когда он целует меня. Он оставляет меня задыхающейся и ошеломленной, когда немного отступает назад.

— И что же, скажите на милость, я отстаиваю, Сильвер Париси? — шепчет он.

— Не согласие. Анархия. Хаос. Всеобщая неразбериха. — Я перечисляю список, все еще находясь на седьмом небе. Даже через пятьдесят лет поцелуй этого человека все равно выведет меня из равновесия, я уже знаю это.

— Похоже, ты действительно меня знаешь, — тихо говорит Алекс. — Ты совершенно права. Я никогда не думал, что добровольно соглашусь пойти на школьные танцы, но... знаешь что, Argento? Выпускной — это обычай. Это обряд посвящения для девочки в старшей школе. Я не хочу, чтобы ты пропустила его только потому, что я злобный ублюдок, который ненавидит всех и вся в этом мире, кроме тебя. Ты заслуживаешь того, чтобы стать свидетелем всего этого нелепого зрелища. И... больше всего на свете ты заслуживаешь нормальной жизни. После всего, через что ты прошла, и всего этого дерьма, которое все еще не решено... ты заслуживаешь одну ночь, когда все, о чем тебе нужно беспокоиться — это какое платье ты наденешь, и сможешь ли ты танцевать всю ночь на своих высоких каблуках. Так что да. Выпускной вечер. И мы это делаем. И это будет самая лучшая ночь в моей жизни, потому что я так решил. Конец.

— Конец?

— Да. — Он кивает, как будто это скрепляет сделку и завершает все дело. Стальной взгляд его глаз говорит о том, что он не потерпит никаких возражений по этому поводу... что на самом деле меня вполне устраивает.

Я даже не думала о выпускном бале. Даже со всеми этими плакатами, сообщениями и флаерами, которые запихивали нам в глотки на каждом шагу, на самом деле покупка билета и посещение мероприятия казались настолько абсурдными, что это никогда не приходило мне в голову. Теперь, когда Алекс вложил семя в мой разум — покупка платья, танцы с ним на глазах у всех, и просто провести ночь вместе, как два влюбленных подростка? Черт, для меня это звучит довольно впечатляюще.

Глава 35.

Пронзительный звон колокольчика сигнализирует, что урок вот-вот начнется, и Сильвер быстро целует меня, прежде чем скрыться в толпе. Я делаю три шага мимо ряда шкафчиков, направляясь к научному блоку, когда замечаю Зандера, прислонившегося к потертому и поцарапанному металлу дверцы шкафчика, лениво разглядывающего свои ногти. Он делает вид, что удивляется, когда замечает, что я стою перед ним.

— Не ожидал увидеть тебя здесь, — говорит он, сияя.

Я стону, торопливо проходя мимо него, но настойчивый ублюдок идет рядом со мной.

— Если ты собираешься издеваться надо мной за то, что я пригласил свою девушку пойти со мной на выпускной бал, то не утруждайся. Меня это нисколько не смущает, так что в этом нет никакого смысла.

— Чувак! Я бы никогда не стал насмехаться над тобой за то, что ты хочешь хорошо провести время с Сильвер. Думаю, похвально, что ты пригласил ее на выпускной бал. К твоему сведению, я подумываю о том, чтобы попросить нашу милую Билли Холлидей пойти со мной.

— Не думаю, что Холлидей будет в восторге от того, что ты используешь ее псевдоним за пределами «Роквелла», чувак.

— Верно подмечено. Приму к сведению. Ты прав. Это было совсем не круто. Я беру свои слова обратно. — Зандер отклоняется, чтобы избежать стайки первокурсниц, которые слоняются у подножия лестницы, уставившись на нас глазами размером с блюдца. — Если бы я собирался признаться, что случайно подслушал ваш разговор...

— Ты подслушивал, Хоук. — Я с грохотом поднимаюсь по лестнице.

— Если бы я собирался признаться, что подслушивал ваш разговор с Сильвер, то все это приглашение на бал вряд ли было бы самым удивительным элементом того, что я подслушал или не подслушал, так ведь? — размышляет Зандер.

Я останавливаюсь на полпути и поворачиваюсь к нему лицом. Внезапно я понимаю, почему он преследует меня, как потерявшийся гребаный пес. Он слышал наш разговор. Он подслушал все.

Черт.

Зандер ухмыляется и хлопает меня по плечу.

— Я бы поздравил, но, судя по тому, что я знаю о священных узах брака, сочувствие было бы более уместно. И все же, какого черта. Я скажу — дерзай. Следуй за своим сердцем, своими гормонами и всем прочим странным дерьмом. А теперь... что насчет первого свидания? Место? Основные моменты? Мне понадобится как можно больше информации.

Ужас пронизывает каждый дюйм моего тела. Это... это просто гребаный кошмар. Никто не должен был знать об этом. Во всяком случае, не сейчас. И уж тем более не Зандер.

— Зачем, черт возьми, тебе нужно столько информации? — спрашиваю я обеспокоенным тоном. Беспокоюсь, потому что уже знаю ответ…

Широкая улыбка появляется на его лице.

— Ну и как, черт возьми, я буду выполнять свои обязанности шафера, если я не в курсе?

Глава 36.

Трудно сосредоточиться на истории. Я мысленно перебираю свой гардероб, взвешивая плюсы и минусы каждого платья, которое у меня есть, прежде чем прийти к выводу, что мне нужно купить что-то новое для этого случая.

Еще год назад я бы не стала паниковать по поводу выбора одежды. Это было бы бесполезным упражнением. Кейси монополизировала бы все время «Cирен», заставляя нас давать ей обратную связь о платьях, которые она выбрала для себя. Как только она выбрала бы идеальное, которое обхватывало ее изгибы и подчеркивало ее сиськи, она выбрала бы наши платья для всех нас — платья, которые были все еще хороши и все еще хорошо походили для наших типов фигур, но которые также были не совсем правильными. Немного длинноватыми, или слишком узкими, или слишком безвкусными. Это была наша работа, как приспешников Кейси, убедиться, что наши недостатки подчеркивали, насколько совершенной она была по сравнению с ними. Теперь, когда Кейси ушла, осознание того, что я могу носить все, что захочу — это головокружительный глоток свежего воздуха.

Урок заканчивается, и я все еще плаваю в тумане, когда выхожу в коридор. Я так поглощена планами выпускного вечера, что даже не замечаю того, что вижу. Это неловкое молчание, давящее на коридор, которое сначала возвращает меня в себя, а затем этот странный способ, которым все остальные ученики в коридоре смотрят в одном направлении, их тела наклонены к одной и той же точке фокуса.

Рядом с дверью, ведущей к южному выходу Роли Хай, стоит Зен Макриди, глядя себе под ноги и прижимая к груди папку; похоже, она пытается использовать папку как своего рода щит, чтобы защититься от недоверчивых, подозрительных взглядов своих бывших подданных.

Когда-то давным-давно Зен можно было заметить за милю по ее волосам. Волосы девушки всегда выделялись из толпы — то в дразнящем африканском стиле, то в косичках, то в каком-то диком, диковинном цвете. Благодаря кошачьей драке, которую она устроила с Розой Хименес у входа в школу, теперь ее волосы полностью исчезли. Красный берет, который она носит, очевидно, закрывает ее макушку, но он не может скрыть бритые бока ее головы.

Она робко отодвигается от стены, прокладывая путь сквозь застывшие фигуры наших одноклассников, ее глаза старательно прикованы к полу.

— Сука, — шипит кто-то себе под нос. Мужской голос. Голос, полный злобы.

— Шлюха.

— Лживая тварь.

Стена жара поднимается из глубины моего живота. Это начинается как маленькое пламя гнева, облизывающее мои внутренности, но быстро мой характер раздувает это пламя, и оно становится ревущим адом, бушующим через каждую частичку меня.

Нельзя допустить, чтобы это продолжалось.

День за днем я терпела подобное обращение, и никто ничего не предпринимал. Точно так же, как сейчас, парни и девушки, с которыми я росла, стояли в стороне и наблюдали, как меня унижают и публично стыдят. Ну, я не буду стоять среди них. Не сегодня. Никогда.

Я быстро пробиваюсь сквозь формирующуюся толпу и проскальзываю рукой под руку Зен, которая автоматически вздрагивает от этого прикосновения. Однако когда она поднимает глаза и видит, кто осмелился взять ее под руку, ее страх проходит.

— Сильвер. Ты не... я не жду, что ты... — она подыскивает нужные слова, но я уже прекрасно знаю, что она хочет мне сказать.

— Я все понимаю. Я не обязана заступаться за тебя. Не обязана этого делать. Но считаю, что я подверглась достаточному насилию, чтобы хватило на всю жизнь. Но в этом-то и есть смысл, да? Никто не должен иметь дело с этим дерьмом. И какой же лицемеркой я была бы, если бы стояла в стороне и позволяла этим придуркам делать это с кем-то другим?

Зен одаривает меня слабой, сломанной улыбкой. Ей очень жаль. Я знаю, что она сожалеет больше, чем когда-либо в своей жизни. Теперь, когда она испытала, насколько отвратительно такое обращение на вкус, она знает, каково мне было терпеть его день за днем, неделю за неделей, и ей это совсем не нравится.

— Я хочу быть невидимой, — шепчет она так тихо, что только я ее слышу. — Я просто хочу быть никем. Просто хочу исчезнуть.

Сколько раз я говорила себе то же самое? Я не могла бы сосчитать, даже если бы попыталась. Это было все, что я повторяла себе в своей голове в течение многих месяцев. Это отчаянное желание запало мне в самую душу. Я грустно улыбаюсь, делаю глубокий вдох и начинаю вести Зен по коридору.

— Если ты станешь призраком, они победят, — говорю я ей. — Если ты принизишь себя из-за них, этого никогда не будет достаточно. Они потребуют, чтобы ты становилась все меньше и меньше, и будут подбадривать тебя делать это. Ты не можешь вот так отдать им победу. Ты должна поднять голову, поднять подбородок, посмотреть им в глаза и сказать «нет», Зен.

— Я сказала им «нет», — голос Зен срывается.

Она имеет в виду Джейка, Сэма и Киллиана, а также ту ночь, когда они напали на нее на бетоне возле семейного бассейна Уивинга. Копы показали мне фотографии, на которых Зен пыталась отбиться от парней, когда я была в больнице. Я видела страх на ее лице; видела, как сильно она пыталась бороться с ними. Наверное, она кричала «нет! », «остановитесь! » пока ее горло не ободралось и не начало кровоточить. Ее паника, должно быть, возбудила Джейкоба и его мерзких друзей до безумия.

— Только потому, что это трудно, не значит, что ты должна перестать говорить это, Зен. Может быть, проще просто сдаться, закрыть рот, лечь и позволить волкам утащить то, что от тебя осталось. Сделай это, и тебе будет гораздо труднее снова подняться. Эти придурки из футбольной команды никогда не сдадутся, если решат, что ты слаба. Ты противостоишь им и забираешь у них их силу.

Зен не выглядит ободренной моими инструкциями, но она делает усилие, чтобы слегла выпрямиться. Она даже поднимает взгляд от пола, хотя смотрит прямо перед собой, делая все, что в ее силах, чтобы избежать зрительного контакта с кем-либо. Люди начинают отворачиваться, шаркая в разных направлениях, направляясь на свои следующие занятия. Однако трое парней, сгруппировавшихся в левой части коридора, твердо стоят на месте. На самом деле я их совсем не знаю, но знаю, как их зовут. Кайл Брэйдинг. Лоуренс Дэвис. Насим Хатри. Они являются частью фан-клуба «Джейкоб Уивинг-Бог», основателями, если мне не изменяет память, и, судя по порезам и царапинам на их лицах, они также входят в число футболистов, которые недавно дрались с Алексом и Зандером.

Кайл хитро смотрит на Зен, когда мы проходим мимо них, разглядывая ее свободную толстовку, как будто на ней надело провокационное нижнее белье.

— Черт возьми, Макриди. Я всегда знал, что ты секси, но черт возьми. Джейк показал нам твои снимки на своем телефоне. Я чуть не кончил в штаны прямо на месте. Теперь нет смысла прятать эти соблазнительные изгибы, девочка. Мы все видели, что у тебя под одеждой.

Зен впивается ногтями в мою руку, ее тело напрягается.

— Не обращай на него внимания, — шепчу я.

Она пытается ускорить наш шаг, убеждая меня поспешить вперед, но я удерживаю ее. Я заставляю ее идти легкой, размеренной походкой, отказываясь дать Кайлу или его друзьям удовольствие наблюдать, как Зен в страхе убегает прочь.

— Боже, это была ошибка, — бормочет Зен, ее голос пронизан тревогой. — Мне не следовало так быстро возвращаться в школу. Мама сказала, что это была глупая идея, но я не стала ее слушать…

В последний раз когда я видела Зен, она лежала на больничной койке, накачанная лекарствами, и не похоже было, что ее скоро выпустят. Очевидно, я ошибалась. Здесь есть какая-то история — у меня много вопросов. Я даже не знаю, как затронуть тему ее беременности, но это может подождать до следующего раза. Сейчас главное, чтобы мы убрались отсюда так, чтобы она не сломалась перед футбольной командой.

— Ты поступила правильно. Все будет хорошо. Пошли. Давай просто отведем тебя в класс.

Зен дрожит с головы до ног, когда мы проходим мимо парней. Мы успешно миновали их, и я начинаю думать, что мы свободны и избавлены от их дерьма... на данный момент... когда что-то ударяет меня в плечо, очень сильно. Темно-коричневая жидкость льется повсюду, пропитывая мою рубашку и волосы, одновременно забрызгивая Зен. Она заливает ей лицо, стекает по шее и впитывается в воротник толстовки.

На какое-то ужасное мгновение я беспокоюсь о том, какой жидкостью нас обеих только что залили — я видела в новостях, что на женщину в Лос-Анджелесе недавно напали и вылили ей на голову ведро жидкого дерьма — но затем я вижу помятую банку из-под колы на полу у наших ног, все еще разбрызгивающую шипучую содовую из ее треснувшего отверстия, и меня охватывает облегчение.

Это всего лишь кола, Сильвер.

Все в порядке, это просто кола.

Однако благодарное успокоение, которое я разыгрываю в своей голове, быстро превращается во что-то более злое.

Они бросили в тебя банку колы, Сильвер. Они швырнули в тебя банку гребаной колы.

— Ах, простите, дамы. Я вас не заметил. Я целился в мусорку, — насмехается Насим. — И не волнуйтесь. Вокруг полно свидетелей. Не нужно бежать к Дархауэру и кричать, что вас насилуют или что-то еще.

Я вижу красный цвет.

На самом деле я вообще ничего не вижу.

В одну секунду я помогаю Зен смахнуть содовую с ее лица и рубашки, а в следующую уже лечу через коридор, подняв кулак…

Внезапно коридор наполняет угрожающий рев, и я уже не стою на собственных ногах. Меня поднимают в воздух, разворачивают и снова опускают…

... и Алекс бросается на группу футболистов.

Все это происходит так быстро. Испуганный крик разрывает воздух позади меня. Люди сталкиваются друг с другом в своих отчаянных попытках убраться с дороги. Кайл выглядит ошеломленным на долю секунды, прежде чем его поднимают за грудки? и Алекс прижимает его к стене.

— Алекс, нет!

Мой крик остается неуслышанным.

Алекс отводит свой кулак, и я наблюдаю, как он двигает его вперед, ударяя им в лицо Кайла.

Глухой треск наполняет воздух, и голова Кайла соприкасается со стеной позади него. Вот тогда-то Лоуренс и Насим, кажется, понимают, что их большинство, и они нападают на Алекса, дергая за рубашку, оттаскивая его от своего друга.

Я могу только с ужасом наблюдать, как три спортсмена нападают на Алекса. Это простая математика: трое против одного. У моего парня плохие шансы. Кайл кажется немного ошеломленным, когда он бросает удар в Алекса и промахивается. Лоуренс лучше прицелился. Его кулак соприкасается с челюстью Алекса. Насим перестраховывается и наносит удар в живот Алекса.

На мгновение мне кажется, что Алекс вот-вот упадет на пол, но, когда я вижу ярость на его лице, становится ясно, что этого просто не произойдет. Алекс не из тех парней, которые сдаются в драке. Он из тех парней, которые упрямо остаются на ногах, как бы сильно его ни ударили, пока кто-нибудь не нанесет достаточно сильный удар, чтобы он потерял сознание. Но я не хочу, чтобы это зашло так далеко. Последнее, что я хочу видеть, это как Алекс валится на землю без сознания.

— Эй! — Я делаю шаг вперед, но Зен хватает меня за запястье, не давая подойти слишком близко к месту схватки.

Три спортсмена не обращают на меня никакого внимания. Только не Алекс. Его глаза светятся, когда он находит меня среди этого безумия, и его стальное предупреждение сверлит меня: «Не подходи ближе, Argento. Назад»

Кайл бьет Алекса прямо в челюсть. Он качает головой, как будто может избавиться от боли и дезориентации. Хотя, похоже, это не работает. Теперь, когда Лоуренс и Насим держат Алекса за обе руки, и без того дерьмовая ситуация начинает выглядеть еще хуже.

Кайл отступает, кряхтя, отводит свою руку назад, целясь в лицо Алекса…

О, Боже.

Ну же. Пожалуйста, нет.

Сколько раз мне придется смотреть, как парень, которого я люблю, страдает из-за меня?

Я вздрагиваю, мое дыхание застряло где-то в глубине горла, вместе с еще одним умоляющим криком. Ничего не выходит. Он застрял там, не в силах выбраться. Кайл пьяно шатается, слишком далеко, чтобы нанести удар…

... когда Алекс вырывается из рук Лоуренса. Хищным, быстрым движением он ныряет, поворачивает бедра, снова поднимается и хватает Лоуренса за голову. Толпа шумно втягивает воздух, когда Алекс зарывается пальцами в лохматые волосы другого парня, хватает, а затем впечатывает его голову в шкафчики.

— Срань господня, — шипит Зен. — Ты это видела? Его глаза закатились. Он в отключке.

Конечно же, Лоуренс в отключке. Его глаза открыты и смотрят в потолок. Кайл и Насим обмениваются взглядами, которые предвещают неприятности — их возмущает, что Алекс нокаутировал их друга. Первым вперед выходит Насим. В коридоре вдруг становится душно и жарко. Как будто стены давят со всех сторон. Ухмыляясь, как будто вся эта борьба свелась к этому моменту, Насим смотрит на Алекса так, словно он собирается дать ему попробовать его собственное лекарство. Мой парень тихо смеется себе под нос, хотя и смотрит на него с сомнением.

— Еще один шаг, Нас. Только еще один.

— И что? Ты не сможешь справиться со мной и Кайлом, придурок. Господи, ты действительно считаешь себя божьим даром, да?

Алекс отвечает едва заметным подергиванием губ. Это так близко к тому, что он собирается улыбаться перед Насимом.

— Я предупредил. Еще один шаг, и…

Насим делает шаг вперед.

В размытом пятне рук и черной одежды Алекс летит на него. Насим подтягивается, немного пригибаясь, чтобы принять на себя основную тяжесть веса Алекса, когда он врезается в него, но он сильно недооценил силу Алекса. Он падает вниз. Алекс хватает его за рубашку, отрывая парня от пола, чтобы встретить его кулак, который он оттягивает назад и впечатывает снова и снова, пока мудак не падает безвольно, его голова откидывается назад.

— Дархауэр! — в дальней стороне толпы кричит девушка. — Дархауэр идет! Убирайтесь отсюда к чертовой матери!

Толпа разбегается, рассыпаясь, как стая тараканов по кухонному полу. Студенты разбегаются во все стороны, спотыкаясь друг о друга, отталкивая друг друга с дороги, пытаясь дистанцироваться от драки. Алекс опускает кулак. Он также роняет Насима, позволяя ему упасть на испачканный кровью линолеум под ногами.

Выругавшись себе под нос, Кайл прижимается к дверце шкафчика рядом с ним; похоже, он все еще задыхается от самого первого удара, который Алекс нанес ему.

— Иди в класс, Сильвер, — мрачно говорит Алекс, стискивая зубы.

Что за?.. Из всех нелепых вещей, которые он мог бы сказать мне прямо сейчас, эта была на вершине чартов.

— Я никуда не собираюсь уходить. И Зен тоже. Мы все расскажем директору…

Его ноздри раздуваются. Покачав головой, он переступает через Насима и мягко тянет меня к заднему выходу из здания, призывая двигаться дальше.

— Ну же, Argento. Если Дархауэр наедет на тебя, даже слегка, я потеряю самообладание и ударю этого ублюдка. Уже достаточно плохо, что я…

— Что, черт возьми, происходит?

Черт.

Слишком поздно.

Разъяренный голос директора Дархауэра гремит по коридору, когда он подходит ближе. Похоже, он уже увидел двух детей, лежащих на полу, и Кайла, неловко прислонившегося к шкафчикам, а мы с Алексом стоим прямо посреди бойни. Теперь уже слишком поздно убегать, даже если бы я захотела.

Я поворачиваюсь как раз в тот момент, когда появляется Дархауэр. Он упирает руки в бока, откидывает пиджак, недоверие отражается на его лице.

— Да поможет мне Бог, но я думал, что на этой неделе все будет хорошо, — фыркает он. — На этой неделе я решил, что на этот раз все будет нормально. Даже тихо. Ха! — Его короткий взрыв смеха заставляет меня подпрыгнуть. — Я сошел с ума. Как там говорится? — Он щелкает пальцами, призывая фразу, которую ищет, открыться ему. — Повторять одно и то же действие снова и снова, ожидая другого результата... вот определение безумия. Ну, я, должно быть, сошел с ума, потому что я действительно в очередной раз позволил себе поверить, что вы двое больше не доставите мне никаких неприятностей. И вот мы снова здесь…

— Алекс защищал нас, — говорит Зен, делая шаг вперед. Ее голос звучит твердо. Ее поведение, то, как она стиснула челюсти и смотрит прямо в глаза Дархауэру, это день и ночь того тревожного, испуганного поведения, которое она демонстрировала всего пять минут назад. — Эти идиоты бросили в нас банку содовой. Они угрожали нам, — объявляет Зен, все в ней напряженно и контролируемо. — Мне было очень страшно. Знаете, за ребенка.

Вау!

Какого хрена? Она что, только что сказала это вслух? Я отпрянула назад, пораженная заявлением Зен. И не только меня удивляет то, что она только что сказала; Дархауэр бледнеет, его щеки становятся пепельно-белыми. Я могу только представить себе выражение лиц студентов вокруг нас, которые не убежали, потому что я не могу оторвать глаз от человека в мятом костюме, стоящего в пяти футах от нас.

— Я… ты… — Рот директора Дархауэра несколько раз открывается и закрывается, прежде чем он прерывает зрительный контакт с Зен и быстро смотрит себе под ноги, собираясь с мыслями.

Директор не ожидал, что она заговорит о том, что беременна. Только не в коридоре, полном людей. Я тоже не ожидала, что она заговорит об этом. Дархауэр разминает затылок, прижимая кончики пальцев к коже, словно пытаясь ослабить внезапно сдавленный нерв. Когда он снова поднимает взгляд, на его лице застыла натянутая недружелюбная улыбка.

— Знаете что? Я должен отстранить вас всех. Отправить вас домой и потребовать, чтобы твои родители сделали что-нибудь с этим... этим хаосом. Но ведь это была бы пустая трата времени, не так ли? Вы как проклятые волки. Клянусь, я больше ни секунды не выдержу. Мисс Макриди, отправляйтесь на пост медсестер, пусть вас осмотрят. Мы бы не хотели, чтобы вашему ребенку причинили вред. Как только она закончит, вы, три идиота, тащите свои задницы туда, чтобы вас тоже обследовали. Лоуренс Дэвис, ты только что был без сознания?

Лоуренс очнулся и поднялся на ноги, пока Дархауэр разглагольствовал.

— Нет, — врет он, тупо качая головой. — Со мной все в порядке. Я просто…

— Даже не утруждайся. Просто убедись, что у тебя нет сотрясения мозга, а потом отправляйся на следующий урок. — Можно практически увидеть, как из его носа вырывается дым, когда он обращает свое внимание на нас с Алексом. — Ты была такой милой и спокойной, когда училась на первом курсе, Сильвер. Клянусь Богом, половое созревание - это проклятие, посланное богами специально для того, чтобы наказать меня. А ты... — говорит он, сузив веки до щелочек и рассматривая Алекса. — Тот день, когда тебя насильно отправили в эту школу, был действительно худшим днем. Честно говоря, я буквально молюсь по ночам, чтобы вы все хорошо закончили школу, просто чтобы у вас не было шанса повторить свой выпускной год. С такими темпами я окажусь в могиле еще до июня. Убирайтесь с моих глаз.

Алекс выгибает бровь в сторону директора, его темные глаза острее бритвы.

— Никакого отстранения? Никаких угроз? — спрашивает он. — Вы разве не хотите окончательно выгнать меня из школы?

Именно этого и добивался Дархауэр в течение очень долгого времени. И вот эта ситуация достаточно веская причина, чтобы изгнать Алекса из Роли Хай, и Мэйв не сможет спасти его задницу на этот раз.

Губы Дархауэра кривятся.

— Я на собственном горьком опыте убедился, что избавиться от тебя не так просто, как кажется. Наслаждайся выпускным балом. Наслаждайся тем, что осталось от твоего выпускного года. Просто сделай мне одолжение и держись подальше от меня, парень.

Глава 37.

В суде вы должны выглядеть прилично, но я стоял перед судьями и присяжными в футболке и джинсах каждый раз, когда меня тащили на скамью подсудимых. Мне совершенно наплевать на то впечатление, которое я должен произвести на них. Эти чопорные тупицы, сидящие на своих скамейках, слышат обвинения против меня и немедленно принимают решение относительно меня и того, что я за человек. В их глазах я преступник. Пустая трата пространства. Кусок дерьма, который не заслуживает того, чтобы делить с ними один кислород. Я всегда знал, что рубашка с воротничком и галстук вряд ли сильно изменят их мнение, и поэтому одевался соответственно. Нет смысла испытывать дискомфорт из-за пустяков.

Сегодня вечером я впервые надеваю костюм. Он черный и сшит на заказ, и женщина в магазине ворковала надо мной, как чертова психопатка, когда я примерял его в магазине. Она сказала, что я самый красивый парень, которого она когда-либо встречала. Но все это время она старалась не смотреть на чернила, покрывающие половину моего тела, нервно суетясь вокруг зажимов для галстука и запонок, наблюдая за мной краем глаза, как будто я собирался сжечь это место дотла, пока она все еще была внутри здания.

Я поправляю тонкий черный галстук-карандаш, который только что завязал на шее, и на мгновение парень, смотрящий на меня из зеркала в ванной, совсем на меня не похож. Он выглядит как человек, у которого впереди может быть многообещающее будущее. Я вижу, как он достигает высоких целей и делает что-то из себя, и это чертовски страшно. Потому что потерпеть неудачу легко. Быть тем парнем, которого все от меня ждут — отъявленным головорезом, который никогда не принесет ничего, кроме неприятностей — это путь наименьшего сопротивления. Работа над тем, чтобы быть лучше, чтобы быть больше — это гораздо более трудный путь. Если я буду убеждать людей, что я хороший человек, есть большой шанс, что в какой-то момент я действительно подведу их... а эта возможность, особенно когда речь идет о Сильвер, неприемлема.

— Не подведи ее, придурок, — говорю я парню, смотрящему на меня в зеркало. — Дай ей ту жизнь, которую она заслуживает. Береги ее и никогда не причиняй ей вреда.

Я уже знаю, что не причиню ей вреда. Может быть, я и не буду идеальным мужем, но черт меня побери, если я не сделаю все возможное, чтобы стать им. Для нее.

Отхожу от зеркала, чувствуя себя так, словно заключил некий контракт с человеком, которым мог бы стать, и испытываю странный оптимизм по поводу всего этого.

Как того требует традиция, Кэмерон открывает дверь в дом Париси. Я постучал, хотя в последнее время мне вполне комфортно входить в парадную дверь без предупреждения. Сегодня выпускной вечер, и я хочу, чтобы Сильвер получила весь опыт. Было бы неправильно, если бы она не услышала, как на пороге появился парень, который попросил ее быть его спутницей, пока она поправляет прическу и расправляет платье.

— Мистер Бонд, я полагаю? — говорит Кэм с сильным, не поддающимся описанию восточноевропейским акцентом. Он покачивает бровями, оглядывая меня с головы до ног. — Приготовься умереть. Вахахахаха!

— Не думаю, что кто-то из злодеев Бонда был вампиром, старина, — говорю я ему, проходя мимо него в коридор. — Вы когда-нибудь смотрели фильм про Бонда?

Он складывает руки на груди и подозрительно выгибает бровь, словно это вопрос с подвохом.

— Нет. А ты?

Я качаю головой и тихо смеюсь.

— Думаю, что нет.

— Вероятно, нам следует это исправить. Устроить киномарафон или что-то в этом роде. Не думаю, что мы считаемся настоящими мужчинами, пока не увидим хотя бы годы Коннери.

Я прислоняюсь спиной к стене рядом со стойкой для почты.

— Вы приглашаете меня на свидание? Потому что вы должны знать, что я уже кое с кем встречаюсь.

— Ха-ха. Очень смешно. — Он откашливается, и выражение его лица становится серьезным. — Я должен сказать тебе, чтобы ты доставил мою дочь домой к полуночи. И велеть тебе держать свои руки при себе. Теперь это кажется немного бесполезным, так как она уже согласилась выйти замуж за твою жалкую задницу. Но ты все равно должен держать свои руки при себе, — добавляет Кэм в конце. — Я не одобряю нахождение твоих рук на моей дочери, просто чтобы все было предельно ясно. Если бы это зависело от меня, никому из вас не было бы позволено вступать в физический контакт до тех пор, пока вам обоим не исполнится, по меньшей мере, тридцать.

— Господи, папа, пожалуйста, перестань болтать. — Сильвер стоит на верхней ступеньке лестницы.

Это бесспорно банальный момент — Кэмерон дает мне свою испорченную, грязную версию «разговора», пока я жду у двери появления девушки моей мечты. Но черт с ним. Мне на это наплевать, потому что Сильвер выглядит так, словно она — сон. Волосы у нее распущенные и волнистые, уложенные так, будто их вообще не укладывали. На ней почти нет косметики, разве что немного туши для ресниц и немного блеска для губ, и она выглядит свежей и яркой. И её платье... меня поражает, что я никогда раньше не видел Сильвер в платье. Она живет в джинсах и футболках, как и я. Маленькое черное платье, которое на ней надето — это не типичное платье для выпускного вечера. Оно немного провокационное и короткое, а ее длинные ноги мгновенно делают мой член твердым. Что неловко, потому что Кэм стоит в четырех футах от меня.

Плечи и верх платья, закрывающего ее декольте, сделаны из какого-то кружева, которое сверкает и переливается на свету, когда она нерешительно начинает спускаться по лестнице.

— И что думаете? — спрашивает она, проводя руками по материалу.

— Великолепно.

— Потрясающе.

Мы с Кэмом говорим одновременно. Мы смотрим друг на друга, и отец Сильвер неловко кашляет, прочищая горло.

— Точно. К черту вас, ребята, за то, что вы выросли и оставили меня здесь одного. Я сейчас принесу камеру.

— Нет! Боже. Папа, нам не нужны постыдные фотографии с выпускного вечера. Мы оба покрыты синяками.

Так и есть. Они быстро тускнеют, некоторые более свежие, чем другие, но вы все еще можете видеть их, если посмотрите достаточно близко. Но Кэму на это наплевать.

— Уххх... да. У вас должны быть неловкие фотографии. Как еще я напомню тебе, как глупо ты выглядела в тридцать лет, когда мода изменилась, и все снова носят клеш?

Он ныряет в свой кабинет, а Сильвер бежит вниз по оставшимся ступенькам, хватая меня за пиджак.

— Ну же, давай сбежим, пока он не нашел фотоаппарат.

Я подхватываю ее на руки и на мгновение прижимаю к себе, запечатлевая на ее губах долгий тлеющий поцелуй. Никакого языка. Я просто держу ее, задерживаясь, наслаждаясь ощущением ее податливых губ, пока она не начинает таять рядом со мной. Мне так чертовски нравится целовать эту девушку. Каждый поцелуй, который я краду у нее, — это подарок, которого я не заслуживаю. Кэмерон гремит, роняя что-то в кабинете, и его шипение «черт! » отдается эхом в коридоре.

Я отпускаю Сильвер, ставя ее обратно на ноги, довольный тем, что ее зрачки настолько расширены, что почти поглотили радужку, и она выглядит ошеломленной. Я знаю, что произвожу на нее впечатление, но, наблюдая это своими собственными глазами, становлюсь необычайно самодовольным. Боже, она так чертовски красива, что мне кажется, будто у меня внутри все горит. Легким прикосновением я провожу ладонью по ее волосам, тихонько напевая себе под нос.

— Давай дадим ему время, Argento. Он же твой отец. Он должен сыграть свою роль во всем этом провальном выпускном, как и мы.

— Угу. Хорошо. — Она притворяется раздраженной, но в ее глазах пляшет довольный огонек.

Думаю, ей нравится то, что я время от времени думаю о Кэме. Он выскакивает из своего кабинета, размахивая зеркальным фотоаппаратом, как оружием, как будто знает, что его дочь собирается сбежать.

— Встаньте у картины, — приказывает он. — И я знаю, что это будет трудно для вас обоих, но мне нужно, чтобы вы оба улыбнулись.

Как только обязательная модельная съемка заканчивается (да, мы оба улыбались), Кэм отпускает нас. Сильвер ахает, когда оказывается в конце дорожки, ведущей к поворотному кругу перед домом, и видит нашу машину.

— Алекс! Какого черта?

Пожав плечами, я вдруг чувствую себя не в своей тарелке.

— Я подумывал взять напрокат лимузин на вечер и попросить кого-нибудь отвезти нас в школу, но не смог заставить себя сделать это. Так что Кэм дал мне ключи от «Новы», и... ну... — я указываю на ее машину, как будто ее вид – это единственное объяснение, которое ей нужно. Блестящая новая вишнево-красная краска говорит сама за себя. Однако она не может видеть совершенно новый хромированный блок двигателя отсюда. Или недавно обитые кожей сиденья.

— О боже мой! Алекс, это... — Сильвер прикрывает рот рукой, и получше рассматривает её. Она наклоняется, восхищаясь новым интерьером, и качает головой. — Должно быть, это заняло у тебя целую вечность.

Я хмыкаю, пиная носком новых начищенных туфель бордюр.

— Неприятно это признавать, но мне помог Зандер. Немного.

Есть телевизионные шоу о реставрации автомобилей таких, как этот. Мы с Зандером работали намного быстрее, чем любой из тех халтурщиков. Мы не ели и не спали. Мы пропустили несколько бутылок дерьмового пива позже, но это не считалось.

— Мне очень нравится, — шепчет Сильвер.

— Тебе не грустно, что мы избавились от черного?

— Ни за что! За такой красный можно умереть.

— Так... ты хочешь опробовать эту штуку? Или моя королева хочет, чтобы я отвез ее на бал?

— Ты что, издеваешься надо мной, Моретти? Дай мне ключи. Я за рулем.

Я все еще перевариваю ситуацию с машиной, когда мы входим в Роли Хай. Вся школа разукрашена и украшена серебряными, золотыми и черными воздушными шарами. Карен, ассистентка директора Дархауэра, одета в сверкающее голубое платье до пола, которое превратило ее из неряшливого администратора в гламурную девушку Бонда; я почти не могу поверить, что она та же самая женщина. Она провожает прибывающих учеников в спортзал, берет наши билеты и говорит нам выстроиться в очередь к школьному фотографу, который снимает всех перед огромной черно-белой иллюстрацией затвора — одним из самых знаковых изображений Джеймса Бонда когда-либо созданных. Студенты стоят в открытом круге, спина к спине со своими спутниками, делая пистолеты из пальцев и глупо позируя, когда их фотографируют. К счастью, Алекс видит выражение моего лица и ведет меня прямо мимо всего этого беспорядка, направляя меня к столу для пунша.

— Сомневаюсь, что в него уже что-то подлили, — мрачно говорит он. — Пока. Хочешь немного?

Он наполняет красную чашку для меня и наливает себе тоже. Зандер появляется прежде, чем кто-либо из нас успел попробовать и посмотреть, не добавил ли кто-нибудь тайком текилу.

— Эта вечеринка отстой, — объявляет он, с несчастным видом дергая черный галстук на шее.

Он одет в костюм, который конкурирует с костюмом Алекса — тоже черный, с легким металлическим синим отливом. Он выглядит почти так же красиво, как тот парень, что стоит рядом со мной. Почти.

— Музыка просто ужасная. Они играли «Diamonds Are Forever» тысячу гребаных раз. При таких темпах у них закончатся песни на тему Бонда еще до десяти.

Спортивный зал битком набит детьми в роскошных платьях и костюмах всех цветов и фасонов. Рядом с одним из массивных громкоговорителей стоит Мика Уильямс в бледно-сером костюме и в парике-лысине, а под мышкой у него крепко зажата плюшевая белая кошка. Очевидно, он выбрал образ злодея и пришел в костюме Блофельда. Мое уважение к нему утраивается.

— Кое-кто из качков в туалете забивал косяк. На парковке произошла драка. Одна из твоих подружек по группе поддержки сломала каблук, Сильвер, и Дархауэр выгнал парочку за то, что они трахались в шкафу уборщика. Вы, ребята, не так уж много пропустили. Я чувствую себя немного разочарованным. Выпускной бал Беллингема был бы гораздо более захватывающим, чем эта скука смертная.

— Если бы ты перевелся туда, как я тебе сказал, то мог бы пойти, — напоминает ему Алекс.

Зандер скорчил гримасу.

— Выпускник Роли выглядит намного лучше на заявлениях колледжа. И кроме того, ты бы слишком сильно скучал по мне.

В кои-то веки Алекс не бросает ему в ответ язвительную реплику. Вместо этого он тяжело вздыхает.

— А где Холлидей?

— Откуда мне знать?

— Э-э... потому что она твоя пара? — отвечает Алекс.

Я все еще не могу поверить, что Зандер попросил Хэл пойти с ним на выпускной бал. И определенно не могу поверить, что она сказала «да». При правлении Кейси Холлидей никогда бы не согласилась пойти на крупное школьное мероприятие с таким парнем, как Зандер. Это показывает, как сильно все здесь изменилось.

— Ладно, ладно, ты прав. Наверное, мне стоит пойти и найти ее. Она так чертовски сексуальна сегодня вечером, что, наверное, сейчас к ней пристают восемь парней. Может быть, мне придется защищать ее честь и вырубить нескольких из них. — Похоже, он слишком взволнован этой перспективой.

Когда мы снова остаемся одни, Алекс протягивает мне руку, и песня сменяется чем-то бодрым и ритмичным.

— О боже. Хочешь потанцевать? — спрашиваю я.

Алекс дьявольски красив, когда ухмыляется, медленно качая головой.

— У меня есть только один танец, Argento, и я приберегу его на другой раз. Нет, я хочу украсть тебя на секунду, если ты не против.

Его темные глаза прожигают меня, как клеймо, интенсивно и яростно, и мое сердце переворачивается. Господи Иисусе, то, как он смотрит на меня, это уже слишком, черт возьми.

— Показывай дорогу.

Пожарную лестницу в задней части спортзала охраняют учителя, так что нам приходится солгать Мисс Гилкрест и сказать ей, что мы направляемся в уборную, чтобы пройти. Не успеваю я опомниться, как Алекс уже бежит трусцой, смеясь и таща меня за собой по коридору. Когда мы подходим к его шкафчику, он кладет руки мне на плечи, располагая меня так, чтобы моя спина была прижата к холодному металлу. Здесь гораздо спокойнее; тихие звуки музыки из спортзала плывут по коридору, но достаточно тихо, чтобы я могла чувствовать, как мой собственный пульс грохочет в ушах.

Я никогда не думала, что у меня это будет. Выпускной был обрядом посвящения, который, как мне казалось, я никогда не переживу. После всего, что произошло за последний год, я предполагала, что буду бойкотировать эту ночь, свернувшись калачиком на диване дома в своих спортивных штанах, запихивая попкорн себе в рот, пока смотрю фильм, в то время как все остальные веселятся всю ночь напролет. Однако Алекс сделал это возможным. Он заставил меня захотеть прийти сюда сегодня вечером, чтобы быть рядом с ним. Он сделал выпускной идеальным.

— Закрой глаза, Париси, — говорит он, наклоняясь и на мгновение, зарываясь лицом в изгиб моей шеи. Его горячее дыхание скользит по моей коже, а по затылку пробегают мурашки.

— Черт, Алекс. — Я закрываю глаза, наслаждаясь ощущением того, как он прижимается к моему телу.

Я хочу, чтобы он поцеловал меня как следует. Мне нужен его рот на моем. Его руки на моей обнаженной плоти. Если бы Дархауэр уже не выгнал парочку за то, что они трахались на школьной территории, я бы сейчас сама пыталась найти ближайший чулан уборщика. Алекс так хорошо смотрится в своем костюме, что моя немедленная реакция заключается в том, чтобы попытаться вытащить его из него.

Он отстраняется, забирая свой жар с собой, и мне больно от его отсутствия.

Справа от себя я слышу щелканье открываемого кодового замка, а затем скрип дверцы его шкафчика, когда он открывает ее. За этим следует молчание. Я даже не слышу, как он дышит.

— Алекс?

— Я попросил тебя выйти за меня замуж в закусочной, Argento. В чертовой забегаловке. Я спросил тебя без кольца, потому что не мог больше сдерживаться ни секунды, и с тех пор я чувствую себя ужасно из-за этого. Так что... нет, подожди, пока нет. Держи их закрытыми. — Он неуверенно смеется — восхитительно уязвимый звук. — Камерон дал мне это совсем недавно, и я ждал, чтобы отдать его тебе.

Вот черт. Ох... Боже мой. Он хочет подарить мне кольцо? Мои щеки пылают, кровь приливает к лицу. Я не могу... даже... мыслить здраво. Мне нужно открыть глаза. Я должна их открыть. Как будто он чувствует, что я проигрываю битву за то, чтобы подчиниться ему, Алекс кладет руку мне на глаза, блокируя зрение.

— Я не ждал подходящего момента, — шепчет он. Господи, его рот так близко, что я чувствую прикосновение его губ к своим, когда он говорит. — Я ждал, чтобы дать тебе время хорошенько все обдумать. Я хотел дать тебе шанс изменить свое решение. И теперь, когда у тебя появилась возможность осознать все это, то, о чем я действительно прошу тебя, я попрошу тебя еще раз, Сильвер Париси.

Я всхлипываю, когда он убирает руку. Алекс отстраняется, и я чувствую, что вот-вот соскользну вниз по шкафчикам и рухну на землю.

— Открой их, Сильвер. Открой глаза.

— Я… — Теперь, когда я знаю, что происходит, по какой-то причине открыть глаза стало для меня невыполнимой задачей.

— Сильвер. Посмотри на меня, — говорит Алекс.

Я медленно приоткрываю глаза, и все расплывается на секунду, когда я вижу его, стоящего на коленях у моих ног. Маленькая бархатная коробочка в его руках открыта, и внутри нее, ярко сияя на фоне синего бархата, лежит самое красивое кольцо, которое я когда-либо видела. Огромный камень в его центре — потрясающий кораллово-розовый вместо бриллиантово-белого. Оправа серебряная.

— Не думаю, что тебе следовало вставать на оба колена, — шепчу я.

— Опуститься на одно колено считается знаком чести и уважения. Одно колено тебе не подходит, Argento. Я всегда буду на обоих для тебя, поклоняясь тебе, почитая тебя. Пожалуйста... — Алекс смертельно серьезен, когда смотрит на меня. Серьезный, с надеждой и отчаянно уязвимый. — Скажи «да» еще раз и возьми кольцо.

Я ослеплена чистой силой любви, которая меня поражает. Это невероятно, как ничто из того, что я когда-либо испытывала раньше. Я обхватываю ладонью его лицо и провожу большим пальцем по его скуле.

— Мне не нужно было время, Алекс. Я поняла это в ту же секунду, как ты спросил меня в той закусочной. Ты сделал меня самой счастливой. Так что, да. Да, во второй раз я выйду за тебя замуж.

Алекс пытается скрыть свою довольную улыбку, но я вижу её в его глазах. Прежде чем он успевает подняться, я тоже падаю на колени, присоединяясь к нему на полу.

— Я тоже боготворю тебя. Я была слишком застенчива, чтобы сказать это в прошлом, но... думаю, что ты довольно крутой, Алессандро Моретти, — говорю я, поддразнивая его.

— Довольно крутой, да? — Он смеется, закатывая глаза к потолку. — Окей. Думаю, что приму это.

Я думаю, мы оба просто нервничаем. Потому что часть с задаванием главного вопроса интенсивна, да, но вынимание кольца из коробки, скольжение его по моему пальцу еще более интенсивно. Рука Алекса дрожит, когда он вынимает кольцо из подушечки; он делает паузу, выдыхает, и дрожь сразу же прекращается. Он тверд, как скала, мягко беря меня за руку и надевая на палец красивое кольцо.

Как только дело сделано, Алекс снова опускается на пятки, как будто он рад, что не облажался.

— Оно принадлежало твоей прабабушке, — говорит он. — Кэмерон сказал мне, что оно все время предназначалось тебе.

— И именно ты должен был отдать его мне.

Мы целуемся так, словно наступил конец света, и никому из нас это не интересно.

Глава 38.

На полпути к спортзалу я понимаю, что у меня в сумочке нет блеска для губ, а Алекс съел всю помаду с моих губ.

— Иди вперед. Я отлучусь к своему шкафчику.

— Ты собираешься засунуть кольцо обратно в коробку и спрятать его под учебником алгебры? — шутит Алекс.

Похоже, в его голосе слышится намек на искреннее беспокойство.

— Ни в коем случае. Я не хочу этого скрывать. И мне все равно, кто знает о нас. Я сделаю объявление по громкоговорителю в перерыве между тематическими песнями Бонда, если хочешь.

Алекс ухмыляется, сжимает мне руку и быстро целует в висок.

— Задержишься, и мне придется искать вас, миссис Моретти.

От этого имени у меня по спине пробегает озноб. Хороший озноб. Тот, который заставляет меня улыбаться так сильно, что это причиняет боль.

— Немного преждевременно, тебе не кажется?

— О, Сильвер. Ты разве меня еще не знаешь? Я никогда не спешу.

Я все еще смеюсь про себя, мои каблуки громко стучат по линолеуму, когда я спешу обратно к своему шкафчику. Я открываю замок и открываю дверцу, уже потянувшись внутрь…

Лавина сыплется из моего шкафчика, маленькие клочки бумаги трепещут и летят повсюду, падая на пол.

— О боже мой! — Я улыбаюсь, наклоняясь, чтобы поднять одну из них с пола. Должно быть, Алекс все это устроил. Это должно быть частью его второго, хотя и ненужного предложения. Вертя в руках маленький клочок бумаги, который я только что подняла, я ожидаю прочитать на нем что-нибудь милое. Одно из тысячи «Я люблю тебя», должно быть, просунутое Алеском через решетку на дверце шкафчика, вот только...

Сильвер Париси: скорее всего, отсосет ваш член за доллар.

— Какого хрена?

Я беру еще одну, потом еще одну.

Сильвер Париси: скорее всего, наградит вас сифилисом.

Сильвер Париси: скорее всего, готовит метамфетамин.

Сильвер Париси: скорее всего, будет трахать твоего парня за твоей спиной.

Я слишком потрясена, чтобы хоть на секунду осознать, что это такое. А потом все это нахлынуло на меня волной ужаса — несколько месяцев назад, в тот день, когда я впервые увидела Алекса. Меня оставили после занятий. Джейк тоже был там. А еще я подсчитывала номинации на выпускной альбом «скорее всего» для студенческих фотографий Роли Хай.

Я была задета целой вереницей оскорблений, которые написали обо мне мои одноклассники. Их было несколько десятков, и каждый из них становился все хуже и хуже предыдущего. Они резали, острые как ножи, каждый раз, когда я читала новое и ужасное предложение для ежегодника.

Была одна фраза, которая повторялась снова и снова, пока я рылась в этих бесконечных бюллетенях. Та самая, от которой у меня кровь застыла в жилах. Она холодна, как лед в моих венах, когда я зачерпываю пригоршню обрывков и обнаруживаю, что эта фраза повторяется и здесь, снова и снова.

С ужасом, бурлящим во мне, как река, я осознаю, что я совсем одна в этом коридоре.

Я срываюсь с места и бегу в направлении спортзала, спотыкаясь и подворачивая лодыжку, и острая боль пронзает мою ногу. Проклятые каблуки. Я отшвыриваю их, отбрасываю и со всех ног бегу обратно в спортзал.

— Не бегите, мисс Париси! — кричит Карен, когда я огибаю фото кабинку 007.

Я не прекращаю бежать. Я бросаюсь вперед, оглядывая переполненный зал в поисках Алекса, и когда я вижу его, стоящим у дальней стены, разговаривающим с Холлидей и Зандером, я бегу еще быстрее, проталкиваясь сквозь толпу, не слыша раздраженные крики людей, на которых я натыкаюсь.

Алекс, такой элегантный в своем костюме, с темными волосами, откинутыми назад, бледнеет, когда видит, что я со всех ног бегу к нему. Он обрывает то, что говорил Холлидей.

— Эй. Что случилось?

Пытаясь их передать, я роняю большую часть бюллетеней из ежегодника, которые принесла с собой. Алекс хватает один из них, и быстро просматривает нацарапанные черные буквы на поверхности бумаги.

Сильвер Париси: скорее всего, умрет на выпускном вечере.

— Что это за чертовщина? — спрашивает он, его глаза внезапно становятся острыми, сверля меня взглядом. — Где ты это взяла? — Он читает еще два бюллетеня, и темная, ощутимая ярость изливается из него, как жар.

— Они были в моем шкафчике. Их там сотни.

— Я ничего не понимаю.

Борясь за дыхание, я пытаюсь привести свои мысли в порядок настолько, чтобы суметь объяснить ему их значение, но тихий хор болтовни проносится по залу. Алекс поднимает взгляд, Холлидей и Зандер отражают его растерянный взгляд через всю комнату... и вот тогда я вижу его. Вижу их.

В черном, как полночь, костюме, с зачесанными назад светлыми волосами и веселым взглядом васильковых глаз, бегающим по лицам выпускников Роли Хай, Джейкоб Уивинг входит в спортивный зал. А под руку с ним, одетая в расшитое блестками золотое платье с глубоким вырезом, идет Кейси гребаная Уинтерс.

Глава 39.

— Это все не по-настоящему. Это ведь не по-настоящему, да? Мне все это мерещится. — Пронзительный вопрос Холлидей повторяет бегущие мысли, громко кричащие в моей голове.

«Это все не по-настоящему. Это никак не может происходить на самом деле. Этого просто не может быть».

Но Джейк и Кейси выглядят более чем реальными, когда направляются в толпу. Они выглядят как королевские особы, и пришли, чтобы потребовать свои короны выпускного вечера.

— В последний раз, когда я видел эту суку, она подстрелила меня, — рычит Алекс себе под нос. Его рука движется к тому месту, где под одеждой пуля из пистолета Леона Уикмена пробила его кожу и была чертовски близка к тому, чтобы лишить его жизни. — Какого хрена она сюда вернулась? И почему он был настолько глуп, чтобы думать, что ему будут рады?

Музыка продолжает играть. Люди продолжают танцевать. Разговоры, приглушенные и запутанные, продолжаются, хотя два самых известных бывших студента Роли Хай только что вошли в здание, как будто они имеют полное право здесь находиться.

— Мне надо идти, — хрипло выдыхаю я. — Я должна выбраться отсюда. Сейчас.

Одно дело быть здесь, в этом месте, где мне чуть не сломали шею, чтобы отпраздновать выпускной бал с моими друзьями. Но я не могу позволить Джейку быть здесь и в то же время держать себя в руках. У меня вот-вот начнется приступ паники. Джейк положил эти бюллетени в мой шкафчик. Джейк, с помощью Кейси. Это воняет ее брендом зла.

Алекс берет меня за руку.

— Ладно, все в порядке. Давай. Я отвезу тебя домой. — Он идет впереди, пробираясь сквозь толпу, давая Джейку и Кейси широкий проход. Я ковыляю за ним, мои ноги онемели и не реагируют. Как Карен могла впустить их обоих? Она такая тихая и застенчивая, но мисс Гилкрест — приверженка правил. Она не позволит двум ученикам, не являющимся студентами Роли, присутствовать на таком школьном мероприятии, как это. Даже если они и были записаны сюда раньше. Нет, если только... Дархауэр прямо не сказал ей, что им разрешено войти.

Что-то горячее и противное бурлит у меня в животе.

Боже, папа был прав. Тогда, в кабинете Дархауэра, он напомнил парню его речь, которую тот произнес перед нами в этом самом спортзале. После перестрелки он пообещал нам, что будет работать лучше. Он поклялся, что никогда больше не будет таким самодовольным, и что наша безопасность будет для него приоритетом номер один. Как быстро эти обещания вылетели в окно. Ему потребовалась всего пара недель, чтобы аккуратно упасть обратно в задний карман семьи Уивинг. Отец Джейкоба все еще манипулирует им, дергая за ниточки прямо из-за тюремной решетки. Он, должно быть, платит директору школы Роли чертовски много денег, чтобы заставить его подписаться на что-то вроде этого.

Внезапно маленькое, вездесущее, мерцающее пламя гнева, которое горело в сердцевине моей души в течение последнего года, вспыхивает и ревет к жизни, становясь адским пеклом.

Это неправильно.

Хватит, черт возьми.

Появление Джейкоба на выпускном балу с Кейси, может быть, и самое маленькое из его проступков, но именно эта соломинка, в конце концов, ломает спину верблюду.

Если я сейчас убегу и покину школу, он победит. Он получает именно то, что хочет, а меня бесит, если Джейкоб выигрывает, когда то, что ему действительно нужно — это быть наказанным.

— Алекс? Алекс, подожди.

Алекс останавливается передо мной и оглядывается через плечо. Сначала он проверяет, все ли со мной в порядке, а затем заглядывает поверх голов других студентов, ища и находя Джейка и мою бывшую лучшую подругу. Он — грозовой фронт, готовый прорваться и обрушиться на людей, причинивших мне боль. Мрачное предчувствие в его глазах заставляет даже меня отпрянуть от него. Одно мое слово, и он обрушит ад на этих людей. Он заставит их страдать, заставит их молить о пощаде, и не остановится, пока я не решу, что он сделал достаточно.

Но он слишком часто сражался за меня в моих битвах. Черт побери, самое время мне побороться с ними за себя.

— Я передумала. Мы должны остаться. Меня тошнит от того, что этот ублюдок добивается своего, каждый раз, когда он начинает действовать. Мы просто не будем обращать на него внимания.

Алекс бросает на меня взгляд, который показывает, что он думает, что я сошла с ума.

— Сильвер…

— Серьезно. Все будет хорошо. Мы позволим ему приковывать внимание и делать свое дело. А Кейси может распушить свои перышки и прихорашиваться сколько угодно. Самое лучшее, что мы можем сделать — это стоять на своем и хорошо проводить время, несмотря ни на что.

— Хорошо проводить время? Когда он дышит тебе в затылок? Ты уверена? — Вполне понятно, что Алекс сомневается. Если бы я была им, я бы сильно сомневалась. Но я уже приняла решение. Я больше ни перед кем не буду пасовать и прятаться, в том числе и перед парнем, который меня изнасиловал.

Я родилась в этом городе. Я имею такое же право, как и все остальные, быть здесь сегодня вечером, и если мне придется терпеть завуалированные угрозы моей жизни и убедиться, что у меня есть глаза на затылке, то так тому и быть. Я буду наслаждаться выпускным балом, даже если это будет последнее, что я сделаю.

— Да, конечно, — говорю я ему.

Противоречивое выражение лица Алекса сменяется решимостью.

— Тогда ладно. Миссия: наслаждаться выпускным балом. Просто держи меня подальше от этого ублюдка, а то я в конце концов выбью ему пару коренных зубов, да?

— Хорошо.

Алекс остается верен своему слову и отказывается танцевать, но, к счастью для меня, мой старый партнер по танцам здесь. Кейси никогда не танцевала так много, как расхаживала с важным видом, встряхивая волосами и время от времени выпячивая бедро. Зен умела танцевать, но всегда предпочитала подражать нашему верховному лидеру. Впрочем, я всегда могла рассчитывать на то, что Холлидей выйдет на танцпол вместе со мной. На вечеринках она двигалась с дикой самозабвенностью, вскидывая руки в воздух и подпрыгивая на подушечках ног, делая дрянные движения, когда чувствовала в этом необходимость, не заботясь о том, как она выглядит или что думают другие. Она заботилась только о том, как приятно двигать свое тело в такт музыке, что заставляло ее улыбаться от уха до уха, и поэтому она всегда позволяла себе расслабиться.

Сегодняшний вечер не исключение. Хэл кричит, когда мы прыгаем и смеемся вместе, танцуя в центре танцпола. Ее черное, необычайно облегающее платье длиной до пола немного стесняет и мешает ей выполнять некоторые из её фирменных движений, но она ни в малейшей степени не позволяет этому остановить ее.

Через некоторое время я перестаю думать о Джейке и Кейси и просто... танцую. Это кажется невероятным. Светлые волосы Холлидей развеваются вокруг нее, когда она крутится, и она выглядит так, будто вот-вот вспорхнёт от чистого счастья, когда мы врезаемся друг в друга, смеясь во всю глотку.

Я так рада, что впустила ее обратно. Все уже никогда не будет точно так же, как раньше, но сейчас, прямо здесь, это мгновение радости, и я скучаю по тому, чтобы разделить мгновения радости с Хэл. Раньше они были у нас каждый день.

— Боже, неужели они могут быть еще более очевидными, — говорит она, когда песня обрывается.

Она смотрит в сторону парней, которые стоят, прислонившись спиной к ближайшей к нам стене, и смотрят на нас с лихорадочной энергией в глазах. Между ними не происходит разговора. И Алекс, и Зандер пристально смотрят на нас, как будто мы единственные девушки в комнате.

Я смеюсь, когда Алекс вопросительно поднимает бровь. Я знаю, что означает эта бровь. Он хочет видеть меня голой в темной комнате, с его зубами, впивающимися в мою кожу. Непристойный извращенец.

— Они любят нас, — мурлычет Холлидей, и от ее слов веет весельем. — Они любят нас и хотят жениться. Да поможет им Бог, беднягам.

Я борюсь с желанием рассмеяться.

— Э-э-э... — Я не та девушка, которая бегает вокруг, визжа, протягивая руку, чтобы все случайно заметили гигантский камень, сверкающий на ее безымянном пальце. Я даже не та девушка, которая тайком шепчет свои новости на ухо подруге. Я из тех девушек, которые ничего не говорят и ведут себя так, как будто все нормально, пока кто-то, наконец, сам не замечает, что на её пальце обручальное кольцо.

Обычно Холлидей не самая наблюдательная особа, она всегда витает в облаках. Должно быть, сегодня вечером она была в полной боевой готовности, потому что Кейси рыщет вокруг, сердито поглядывая на нас краем глаза. Хэл видит выражение моего лица, а потом каким-то образом ухитряется сложить два и два. Она смотрит вниз на мою руку и делает преувеличенный шаг назад, прижимая руки к груди.

— Ох, черт возьми. Что? Какого хрена это у тебя на пальце, Сильвер Джорджина Париси? Какого хрена?.. Это что, обручальное кольцо?

Милостивый Боже. Она практически кричит. Я слишком напугана, чтобы оглядеться и посмотреть, не услышал ли ее кто-нибудь.

— Ш-ш-ш! Да. Это обручальное кольцо.

— Боже, как бы я хотела убедить Зен прийти сегодня вечером. Она должна быть здесь для этого. Погоди, как это вообще могло случиться? — Холлидей снова взвизгивает, еще более пронзительно и возбужденно.

— Он спросил. Я сказала «да».

Было бы здорово, если бы мы могли оставить этот разговор и двигаться дальше как можно быстрее, но я знаю Холлидей гораздо лучше. Она наверняка захочет узнать подробности.

— Он был очень романтичен, — говорю я, надеясь, что одной этой мелочи будет достаточно, чтобы предотвратить ее вопросы.

— Насколько романтичен? И что он сказал? Во что он был одет? И что было надето на тебе? О, черт, кажется, у меня вот-вот случится сердечный приступ.

— Успокойся, девочка. По одной вещи за раз. Не забывай дышать...

— Ух. Вы только посмотрите на это, — произносит леденяще знакомый голос. Этот звук напоминает мне заточенные ножи, их края заточены до самых острых точек. — Ну и как тебе трейлерный парк, Сильвер? Замуж до окончания школы. Полагаю, мне не следует удивляться. Ты всегда была такой... обычной.

Кейси Уинтерс стоит прямо за моей спиной.

Если я сейчас повернусь, то столкнусь с ней лицом к лицу и буду вынуждена смотреть ей в глаза. Без сомнения, мне придется терпеть ее резкие замечания. Взволнованная улыбка, которая еще мгновение назад была на лице Холлидей, застыла в некоем подобии панического ужаса. Она выглядит так, словно Кейси превратила ее в гребаный камень.

— Что? Разве ты не хочешь поздороваться, глупенькая? Давно не виделись. Разве ты не скучала по мне?

Я медленно поворачиваюсь, растягивая движение, желая каждой частичкой своей души, чтобы Ледяная королева Роли Хай, каким-то образом исчезла, к тому времени, когда я повернусь на сто восемьдесят градусов. К сожалению, мои желания не приносят никакой пользы. Она действительно там, стоит передо мной во всем своем ухоженном, разодетом, выщипанном, отшлифованном и отполированном великолепии. Ее черные как смоль волосы стали длиннее, чем были до того, как ее отправили в Сиэтл. И она выглядит еще худее. Настолько худая, что ее скулы слишком сильно выступают вперед, создавая впадины на щеках. Это бы не очень хорошо смотрелось на большинстве людей, но на Кейси, с ее фарфоровой кожей, холодными глазами и розовым ротиком, выглядит раздражающе шикарно. Старые привычки умирают с трудом; должно быть, она снова сует пальцы себе в горло.

Я смотрю ей в глаза и делаю усталый вздох.

— Нет. Я не скучала по тебе, Кейс. Никто здесь по тебе не скучал. Оглянись вокруг. Похоже, что Роли Хай развалилась без тебя?

Я просто хочу быть честной, но я вижу боль в глазах Кейси. Я задела за больной нерв. Такая самовлюбленная. Она видит, что жизнь продолжалась без нее после того, как ее изгнали из Роли... и она чертовски ненавидит это. Судя по презрительному взгляду, который она бросает в сторону Холлидей, она также презирает тот факт, что ее фаворитка снова подружилась со мной, как только она повернулась спиной.

— Так вот почему ты перестала отвечать на мои сообщения? — сплевывает Кейси. — Потому что ты была занята тем, что подлизывалась к школьной шлюхе? Жаль, Холлидей. Действительно чертовски жаль. Я думала, что ты держишься лучшей компании. Но опять же, я думаю, что ты привыкла тусоваться со шлюхами теперь, когда ты тоже одна из них, верно? Танцы в баре? Я имею в виду, разве все эти стриптизерши по сути своей не проститутки?

Напасть на Холлидей и назвать ее шлюхой за то, что она пытается сохранить крышу над головой своей семьи? Это не нормально.

— Закрой свой мерзкий рот и отвали, Кейси. Ты утомляешь. Ты так чертовски утомительна, и с нас хватит. Быть твоим другом было буквальным тюремным заключением, ясно? И мы уже более чем отсидели свой срок. Теперь ты уже не имеешь значения. Твое нытье и твои язвительные тычки просто скучны. Так что... отвали.

Чистая, холодная ненависть ярко сияет в холодных голубых глазах Кейси.

— Ты думаешь, что теперь, когда у тебя появился горячий плохиш жених, ты неприкасаема, Сильвер? — говорит она. — Думаешь, что твой парень-неудачник из трейлерного парка каким-то образом делает тебя лучше нас? Лучше меня?

— Алекс не имеет к этому никакого отношения. — Мне требуется вся моя сила, а потом еще немного, чтобы не поддаться ее замечаниям. Она дразнит меня, пытается разозлить, но я гораздо лучше контролирую себя. Я знаю, чего стоит Алекс, и он тоже. Вот и все, что имеет значение. — Я не лучше тебя из-за того, с кем встречаюсь. Я лучше тебя, потому что я не злобная, бессердечная, вероломная сука, которая бросает своих друзей и причиняет боль всем вокруг, потому что боится, что они могут каким-то образом затмить ее.

Кейси проводит языком по зубам, словно пытаясь избавиться от неприятного привкуса во рту. С зарождающимся чувством осознания мне приходит в голову, что сейчас за нашей маленькой размолвкой наблюдают. Музыка все еще гремит из громкоговорителей, но танцы уже прекратились. Мои одноклассники, некогда страдавшие под каблуком Кейси Уинтерс, собрались вокруг и внимательно слушают, что говорят.

Мне плевать, что они там услышат. Мне плевать на их мнение и на то, на чьей они сейчас стороне. Все это не имеет значения. Только правда имеет значение. Я не буду держать это в себе. Пришло время, чтобы все это выплыло наружу, каждая уродливая, неудобная деталь, и тогда, возможно, этому дерьму придет конец.

— Скажи мне, Кейси. Что же такое сказал тебе Сэм Хоторн в тот вечер?

— О чем, черт возьми, ты говоришь? — усмехается она.

— Ты знаешь, о чем я говорю. В тот вечер, когда Леон Уикмен устраивал весеннюю вечеринку. Я стояла снаружи в темноте и холоде, истекая кровью... я ждала, что моя подруга придет и поможет мне, но... — Я качаю головой. — Но ведь ты пришла не для того, чтобы помочь мне, не так ли? Я видела тебя через окно. Сэм Хоторн сказал тебе что-то такое, что тебя так разозлило. А когда ты вышла на улицу, то уже не была моей подругой. Ты решила, что я твой враг, и не заслуживаю твоего сострадания.

— ТЫ БЫЛА МОИМ ВРАГОМ! — ревет Кейси. — Хочешь знать, что мне сказал Сэм? Хорошо. Все, что я когда-либо слышала из уст моего отца, это то, что Сильвер такая милая девушка, Кейси. Почему ты не можешь быть больше похожа на Сильвер, Кейси? Сильвер ведь не проваливает математику, правда, Кейси? Сильвер чертовски умная, Кейси. Почему бы тебе не попросить Сильвер помочь тебе, Кейси? Сильвер, Сильвер, Сильвер все время, бл*дь! Я никогда не могла понять, почему он настаивает на том, чтобы упоминать о тебе весь день напролет. А потом это случилось. Сэм сказал мне, что мой отец трахал твою мать. Именно из-за нее мои родители расстались, хотя моя бедная мама так и не узнала, кто была та другая женщина. Она бы точно не позволила мне тусоваться с тобой, если бы знала.

— Что?

О чем, черт возьми, она говорит? У моей мамы никогда не было романа с мистером Уинтерсом. У нее был роман с боссом на работе. Но Кейси ничего об этом не знает. Кроме Алекса, об этом никто не знает.

— Ты слышала меня. Твоя мама соблазнила моего отца, когда нам было по тринадцать. Я как-то видела, как она выходила из дома для гостей, но он сказал мне, что она искала тебя. Я ничего такого не думала, но именно там они обычно встречались. Они трахались там, пока моя мама была на работе.

— Нет. Ни за что. Сэм все это выдумал. Как, черт возьми, он мог что-то знать о моей маме и твоем отце? — Я говорю себе это, умоляя себя поверить в это. Должно быть, Сэм все это выдумал. Но какая-то тревожная часть меня боится, что это может быть правдой. — Он сказал это только для того, чтобы настроить тебя против меня, Кейси. И видишь? — Я поднимаю руки вверх. — Это сработало. Ты позволила парню изнасиловать меня и уйти безнаказанно, потому что поверила в ложь. И после этого ты решила встречаться с этим парнем.

— Господи, да ты же врешь! Ты трахалась с Джейком, потому что хотела его трахнуть, а потом плакала об этом, потому что не хотела, чтобы кто-то думал, что ты шлюха. Но ты шлюха, Сильвер. Совсем как твоя мать.

Вот каково это — видеть красное; все мое зрение становится багровым, темнеет по краям. Я никогда еще не была так зла, чтобы кровь застыла у меня в жилах. Такое ощущение, что я замерзла и выточена изо льда, от корней волос до самых подошв. Алекс берет меня за руку, бормоча что-то успокаивающее, но мои уши не желают слушать. Я слишком взбешена, чтобы он мог меня успокоить.

— Ты совсем спятила, — огрызаюсь я. — Ты так отчаянно хочешь быть лучшей, чтобы на тебя смотрели снизу вверх, чтобы все падали к твоим ногам, что в тот момент, когда кто-то делает кому-то комплимент, ты рисуешь гребаную мишень на их спинах. Может быть, твой отец просто устал от твоего дерьма. Может быть, он просто подумал, что было бы неплохо попросить подругу помочь тебе с обучением математике. Может быть, ему просто не нравилось, как ты себя ведешь, и он думал, что тебе будет полезно изменить свое отношение. Разве это важно? Я была твоим другом, а ты выбросила меня, как мусор, Кейси. Ты примитивная и холодная. И ты никогда не найдешь никого, кто бы полюбил тебя. Да и как ты можешь, если даже сама себе не нравишься?

Она сердито смотрит, уязвленная, ее щеки заливает румянец. Так не похожа на Кейси Уинтерс, Ледяную Королеву, чтобы она когда-либо проявляла эмоции. Она всегда считала ниже своего достоинства позволять кому-то заметно взъерошить ее перья, и все же вот она здесь, очень взъерошенная. Она чертовски предсказуема.

Люби меня.

Поклоняйся мне.

Хвали меня.

Смотри на меня снизу вверх.

Обращайся со мной, как со своим гребаным Богом.

В тот момент, когда ее слои снимаются, и обнажается ее неуверенность, она больше не особенная, и она это знает. Она такая же напуганная, уставшая, страшащаяся и испорченная, как и все мы. Семнадцатилетняя девушка, изображающая спокойствие, которого у нее нет, притворяющаяся, что у нее есть хоть малейший контроль над собственной жизнью, когда на самом деле она запуталась и вышла из-под контроля.

— Господи, просто отвали и сдохни. Пожалуйста. Сделай всем одолжение и исчезни. Мы все так устали от шоу Сильвер Париси. — Её голос сочится ядом. По ее лицу и по тому, как она наклоняется ко мне видно, как отчаянно хочет наброситься и ударить меня, но не совсем понимает, как это сделать; Кейси всегда гораздо эффективнее причиняла людям боль языком, чем кулаками.

Сейчас ее слова действуют на меня только потому, что из моего шкафчика только что вывалились бюллетени для выдвижения кандидатов в ежегодники. Она действительно хочет, чтобы я умерла. Она не просто говорит это, пытаясь желать, чтобы я ушла из ее жизни. Она ненавидит меня так сильно, что хочет, чтобы я умерла и была похоронена глубоко в земле. Такой ледяной ненависти достаточно, чтобы у кого угодно застучали зубы.

Идеально расчётливый, как всегда, Джейк решает, что сейчас самый подходящий момент, чтобы неторопливо подойти, рассеянно поигрывая оливкой в зубах. Он засасывает её в рот, подмигивая мне, пока жует. Он из тех парней, которым удобно в костюме. Он носит дорогую на вид ткань, как будто это вторая кожа. Оглядывая меня с ног до головы, он не скрывает своего презрения к моему наряду.

— Платье? Очень храбро с твоей стороны, Сильвер. Я ожидал, что ты появишься в мешке. В чем-то с чуть большим количеством материала, — усмехается он.

Алекс ощетинивается рядом со мной, его гнев почти осязаем на таком близком расстоянии. Такого рода конфронтации я как раз и хотела избежать. Мы должны были хорошо провести ночь. Предполагалось, что мы будем держаться в стороне в спортзале, занимаясь своими делами. Все было бы прекрасно, если бы Кейси не заметила, как Холлидей разглядывает кольцо на моем пальце.

Она явно все еще не забыла об этом. Многозначительно глядя на него, она кривит губы, выпячивает бедро, выгибая скульптурную черную бровь, и громко объявляет, чтобы все слышали:

— Ну же, детка. Сегодня особенная ночь для Сильвер. Она только что согласилась стать Миссис Трейлерный Отброс. Жаль, что ее жених-неудачник не может позволить себе приличное кольцо. Похоже, это он вытащил из гребаного автомата для жвачек.

Хор смешков и неловкого смеха разносится от одного края толпы к другому, как волна на стадионе. Вокруг меня старшеклассники отводят глаза, избегая встречаться со мной взглядом и пряча улыбки. Они так реагируют, потому что это выработанный рефлекс. Кейси набрасывается на кого-то с оскорблениями, и все наши одноклассники отвечают ей, давая ей ту реакцию, которой она так жаждет. Эти долбаные симбиотические отношения, которые, как я думала, закончились в тот день, когда Леон Уикман истекал кровью на сером полу в библиотеке Роли Хай. Похоже, что люди здесь слишком охотно возвращаются к старым рутинам, разыгрывая роли, которые от них ожидают.

Они могут смеяться и улыбаться сколько угодно. Могут издеваться надо мной до скончания веков. Даже если бы Алекс купил мое кольцо в автомате для жевательных резинок, мне все равно. Я ношу кольцо моей бабушки. В семье Париси о нем ходят легенды. Не думаю, что даже Алекс понимает, что камень, оправленный в простую, но элегантную серебряную оправу — это розовый бриллиант, один из самых редких камней, которые можно купить за деньги.

Бабушка иногда укладывала меня спать, и я умоляла ее рассказать мне историю о том, как ее родители полюбили друг друга и пережили войну. А в центре истории моего прадеда было прекрасное кольцо, которое мне посчастливилось носить на пальце. Я бы его ни за что не променяла.

Я уже собиралась ответить на дерьмовый комментарий Кейси, когда замечаю ошеломленное выражение на лице Джейкоба. Его полные губы приоткрыты, стакан наполовину поднесен к открытому рту, а васильковые глаза широко раскрыты и увеличены вдвое.

— Это еще что за хрень? — бормочет он, уставившись на кольцо. — Ты же не серьезно, черт возьми.

— Как сердечный приступ, — рычит Алекс, вставая передо мной.

Он стоял в стороне, позволяя мне справиться с ситуацией до сих пор; я знаю, что он сдерживался, чтобы попытаться обуздать свой гнев, но потрясенное заявление Джейка опрокинуло его через край. Оскалив зубы, он крадется вперед, библейская ярость горит в его темных глазах.

— Это убивает тебя, да? Ты так сильно хотел ее, что взял против ее воли. И когда ты не смог сломать ее, ты решил, что сделаешь еще одну лучшую вещь и убьешь ее. Но и в этом ты потерпел неудачу, Уивинг. Сильвер сильнее тебя, и ты это знаешь. Ты никогда не сможешь превзойти ее. И ты никогда, бл*дь, не будешь владеть ею. Теперь она никогда не будет принадлежать тебе.

Что, черт возьми, здесь происходит? Глаза Джейка блестят, влажные и остекленевшие. Он осушает свой бокал, глотая виски из своей чашки — я чувствую сильный, резкий запах этого напитка в его дыхании с того места, где стою. Его ноздри раздуваются, когда он пыхтит и тяжело дышит, как дикая, разъяренная лошадь. В никуда исчезло то хладнокровное отношение, которое он изображал, когда подошел сюда, и в нем пробуждается от ярости.

— Тупой ублюдок. Ты думаешь, что она принадлежит тебе, потому что ты надел ей кольцо на палец?

Алекс издает резкий, громкий лающий смех, перекрывающий грохочущую музыку.

— Вот в чем разница между тобой и мной, Джейк. Я никогда не пытался завладеть ею. Я хочу, чтобы она была свободна. А ты хотел подчинить ее своей воле, и не важно, какими методами.

— Боже, отвали уже, Трейлерный Отброс, — стонет Кейси. Она изучает свои ногти, поворачивая их под белым светом, который вспыхивает и гаснет над головой. Она может сколько угодно изображать скуку, но я вижу, что она сходит с ума по её нетерпеливому, повторяющемуся постукиванию каблука и по тому, как ее рот сжался в прямую линию. — Взрослые разговаривают, ясно? Ты сам себя позоришь. Тебе лучше держать свой грязный рот закрытым, дорогуша.

Вот черт. Алекс находится в трех секундах от взрыва, как дерьмовое самодельное взрывное устройство. Внешне он совершенно спокоен. Любому было бы простительно думать, что он в полном порядке. Хотя это не так. Даже близко нет. Я беру его за руку, как он брал меня раньше, и пытаюсь заставить его посмотреть на меня, но это бесполезно. Он слишком далеко ушел, чтобы до него можно было добраться.

— Ты, — тихо говорит он, обращаясь к Кейси. — Ты меня совсем сбила с толку. Ты такая безвольная. В тебе нет абсолютно ничего примечательного. На тебя даже смотреть неинтересно. Интеллект ниже среднего. Твоя навязчивая борьба за власть зашла далеко за границы патетики, и теперь ты официально попала на презренную территорию. Каким-то образом ты все еще пытаешься превзойти девушку, которая обожала и любила тебя, хотя и знаешь, что не можешь этого сделать. Ты знаешь, что она лучше тебя во всех мыслимых отношениях, и все же... ты продолжаешь пытаться. Он называет ее Серебро Второго Места, — говорит Алекс ровным голосом, указывая подбородком в сторону Джейка, — но в глубине души ты знаешь, что она на первом месте. Она — все, что его волнует. Он никогда не сможет любить тебя так сильно, как ненавидит ее. Она поглощает все его гребаное существо, не так ли? Он так решительно настроен презирать ее, что в его голове почти не осталось места для тебя. Ты всегда будешь на втором месте. — Сделав размеренный шаг вперед, Алекс наклоняет голову набок и медленно качает головой, как будто ему ее жаль.

— Я понимаю, каково это - чувствовать себя никчемной, Кейси. Да, ты права. Я жил в трейлерном парке, и родом я из бедной семьи. Это не очень-то помогает парню преуспеть в жизни. Я вижу в тебе все то, что раньше ненавидел в себе, и мое сердце разрывается из-за тебя. Но я клянусь Богом, — говорит Алекс, наклоняясь к ее лицу. — Еще раз назовешь меня трейлерным отбросом, и я заставлю тебя пожалеть, что ты вообще родилась на свет. Мне все равно, даже если ты девчонка. Я не забыл ту пулю в библиотеке, Уинтерс. А теперь закрой свой чертов рот, как хорошая маленькая девочка, или я с радостью врежу тебе кулаком.

Кейси бледнеет. Высокомерное выражение на ее лице исчезает и умирает, когда она немного съеживается.

— Ты бы не посмел... ты бы не ударил меня. Твоя тупая мужская гордость не позволит тебе этого сделать.

— О, поверь мне. Когда ты растёшь в тех местах, где рос я, то такие вещи, как гордость — это роскошь, которую ты не можешь себе позволить. Не сомневайся во мне. Я сломаю твою гребаную шею, если ты еще раз меня разозлишь. И если ты сделаешь или скажешь что-нибудь такое, что причинит боль Сильвер, то да поможет тебе Бог, Кейси Уинтерс, потому что только он сможет спасти тебя.

— Итак, старшеклассники Роли Хай! Все прекрасно проводят время? — Чересчур веселый голос из громкоговорителя перекрывает музыку.

Диджей останавливает трек, и в зале воцаряется напряженная тишина. Никто не обращает внимания на Сьюзен Фойл, президента класса, которая, очевидно, откуда-то взяла микрофон. Все взгляды устремлены на Алекса и Кейси. Все взгляды устремлены на меня и Джейка.

— Да это же та самая ночь, ребята! Голоса подсчитаны, и кандидаты оценены. Я рада объявить, что в этом году Король и Королева выпускного вечера Роли Хай были выбраны вами, народ, и мы готовы раскрыть их личности всему миру! — Сьюзен восторженно хлопает в ладоши на сцене. Никто к ней не присоединяется.

В любой момент это место может сгореть в огне. Напряжение настолько велико, что его можно перерезать тупым ножом. Джейк хватает Алекса за пиджак и притягивает к себе. Я вижу, как он шевелит губами, выплевывая тяжелые слова, когда рычит что-то на моего парня, но я не слышу, что он говорит, потому что Сьюзен снова начинает говорить.

— Ладно, хорошо. Не совсем та реакция, которую я ожидала, ну ладно. Традиция есть традиция, люди, и мы по-прежнему рады нашей коронации в Роли Хай. Если все соблаговолят посмотреть сюда, мы вызовем наших новых короля и королеву на сцену, и затем все смогут вернуться к танцам. Юххху!

Бедная Сьюзен. Она пытается вызвать хоть какое-то волнение в толпе, но ее энтузиазм остается без внимания. Алекс отталкивает Джейка, в его глазах вспыхивает жесткий, убийственный огонек. Однако он поворачивается спиной и уходит от парня, вместо того чтобы ударить его. Алекс не собирается пытаться убить Джейка на глазах у двухсот свидетелей. Слава гребаному Господу.

— Все нормально. Все кончено, — шепчет Алекс, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в щеку. — Пойдем. Пусть они выставляют себя напоказ перед всеми, как им нравится. Я хочу предложить тебе выпить.

Вау.

Смертельная, тихая ярость, которая только что сочилась из него, исчезла. Я никогда раньше не видела в нем такого мгновенного перелома; удивительно, что он так внезапно успокоился.

— Серьезно? — Я всматриваюсь в его лицо, ища какие-нибудь признаки того, что он вот-вот потеряет самообладание и начнет размахивать кулаками, но, когда его взгляд встречается с моим, я вижу только разочарование и усталость.

— Ага. Давай. Этого дерьма нам хватит на всю жизнь. У Зандера где-то есть текила во фляжке. Мы должны найти его.

— Окей. Конечно.

Кейси все еще выглядит ошеломленной, белая как полотно, когда Алекс тянет меня прочь через толпу. Я не оглядываюсь ни на нее, ни на Джейка, пока мы идем через спортзал, сокращая путь к запасному выходу.

— Сначала о главном, — говорит Сьюзен через громкоговорители. — Я хотела бы поблагодарить всех за помощь в украшении школы для сегодняшнего мероприятия. Такие вещи требуют усердной работы, и мы бы пропали без вас, ребята…

— Давай уже, Сьюзен! — кто-то кричит в толпе. — Убирайся с этой гребаной сцены!

Сьюзен яростно краснеет, теребя в руках пачку страниц. Очевидно, она написала целую речь для сегодняшнего заседания и планировала провести больше времени со своей аудиторией. С пунцовыми щеками она листает страницы, ее руки нервно дрожат.

— Ладно, ладно. Я все поняла. Это же вечеринка. Мы все хотим вернуться к танцам. В таком случае давайте перейдем к сути дела. Наша королева выпускного вечера в этом году победила не с огромным преимуществом. На самом деле, просто чтобы вы, девочки, почувствовали себя немного лучше, она выиграла всего в три ничтожных голоса. Честно говоря, мы были немного удивлены, когда закончили подсчет. Впрочем, неважно... я всего лишь сторонний наблюдатель. Королевой выпускного бала в этом году, — Сьюзен оглядывается в поисках кого-то. — Можно мне барабанную дробь, пожалуйста?

— Вот. — Алекс протягивает мне серебряную фляжку с гравировкой и мягко улыбается. — Мне очень жаль, Argento. Я не должен был позволять этой сучке лезть мне под кожу. Глотни. Это должно заставить тебя чувствовать себя лучше.

Поскольку в спортзале нет живой группы, диджей делает Сьюзен одолжение и играет для нее барабанную дробь, а я подношу горлышко фляжки к губам и опрокидываю ее, морщась, когда спиртное обжигает мне горло желанным огнем. Боже, как же мне это было нужно!

Я все еще пью текилу, когда из динамиков снова доносится щебечущий высокий голос Сьюзен.

— В этом году Королевой выпускного вечера в Роли Хай становится… не кто иной, как... Сильвер Париси!

Я брызгаю текилой в затылок Михи Уильямса, забрызгивая алкоголем его парик-лысину. Что, черт возьми, только что сказала эта девчонка?

— Нет. Э-э-э. — Я качаю головой, поворачиваясь к Алексу. Я в панике. Полностью, совершенно и отчаянно запаниковала. — Нет. Я не гребаная королева выпускного вечера.

Алекс слегка смеется и протягивает руку в сторону сцены.

— Похоже, что все твои одноклассники проголосовали за это, Argento. Лучше не заставляй публику ждать. — Ему это чертовски нравится.

— Ты разве не видел «Кэрри»? — шиплю я. — Если я сделаю хоть один шаг на эту сцену, то промокну до нитки в свиной крови.

— Ты действительно думаешь, что я позволю этому случиться? Ты же не думаешь, что я уже ясно дал понять, что сегодня ночью с тобой ничего плохого не случится под страхом очень мучительной смерти?

— Давай сюда, Сильвер! Где ты? — гремит в микрофон Сьюзен. У нее уже есть эта чертова корона и букет красных роз в руке, и она внимательно изучает лица людей перед ней, ища меня. — Поднимайся на сцену, девочка! Иди сюда и забери свою корону!

— Мне это не нужно. Ни в коем случае. — Я пытаюсь отступить назад. Аварийный выход находится всего в паре футов от меня, и сопровождающих, которые охраняли его раньше, нигде не видно. Не так уж трудно было бы броситься наутек, захлопнуть двойные двери и бежать босиком в ночь. Но у Алекса другие планы. Я врезаюсь в него, моя спина сталкивается с его грудью, и внезапно мне некуда идти. Это все равно, что пытаться пройти сквозь кирпичную стену.

— Ни за что, Париси. Это твой момент «пошли вы», — шепчет он мне на ухо. — Это тот самый момент, когда ты можешь посмотреть свысока на каждого из этих ублюдков и дать им понять, что ты все еще стоишь на ногах. Они голосовали за тебя, черт возьми. И не имеет значения, сколько голосов ты набрала. Они выбрали тебя. Так что иди и возьми эту гребаную корону. Она твоя, черт возьми.

Приятно думать, что в Роли Хай, на самом деле, есть люди, которые хотят, чтобы я была их Королевой выпускного вечера. Но я просто не могу смириться с этой мыслью. Даже если здесь есть люди, которые чувствуют себя плохо из-за того, как они относились ко мне, они бы не проголосовали за меня как за свою Королеву выпускного вечера. Это не имеет никакого смысла. Я не доверяю этому моменту и не думаю, что мне следует подниматься на эту сцену.

Но Алекс чертовски непреклонен.

Я оглядываюсь на него, и на его лице появляется дьявольская, злая улыбка, которая говорит о многом.

— Это ведь ты сделал, не так ли? — шиплю я. — Ты подстроил все так, чтобы я выиграла.

Он небрежно пожимает плечами.

— Я мог случайно узнать, что Кейси собирается вернуться сегодня вечером и потребовать свою корону. Это звучало как примитивная демонстрация власти. Я мог бы немного повозиться с голосами, чтобы убедиться, что она не получит то, за чем пришла сюда. А сейчас иди. Голова Кейси выглядит так, будто вот-вот лопнет.

Боже, так и есть. Она так покраснела, что ее обычно идеальная, кремовая, безупречная кожа покрылась пятнами и неровностями. Если бы она только могла видеть себя сейчас, то действительно взорвалась бы.

Ноги сами несут меня к ступенькам, ведущим на сцену. Я оцепенела до самых корней своей души, когда Сьюзен проталкивает мне цветы и надевает корону на мою голову. Все это так чертовски сюрреалистично…

Я никогда не представляла себе этот момент. Никогда. Кейси всегда планировала стать коронованной королевой выпускного бала, в этом не было никаких сомнений. Тот факт, что я стою здесь перед всей школой, а не она, приводит меня в замешательство. Я не могу найти в этом никакого смысла.

Аплодисменты, последовавшие за моей коронацией, звучат вполне реально. Есть даже пара громких возгласов и свистков, выкрикивающих мое имя. Судя по всему, это были Зандер и Холлидей. В ужасе я понимаю, что Алекс никогда бы не подделал голоса, чтобы быть уверенным, что он был бы коронован королем выпускного бала вместе со мной. Это просто не в его стиле. Что значит…

О боже, нет.

Только не Джейк.

Господи, пожалуйста, только не Джейк.

Сьюзен лучезарно улыбается мне, поднимая микрофон, и произносит вторую часть своего заявления.

— Мои дорогие «Бунтари Роли Хай», сегодня у нас есть для вас не один, а целых два сюрприза! Наш король выпускного вечера — тоже неожиданный сюрприз, но я лично не могу быть счастливее. Для меня большая честь поделиться с вами тем, что наш новый король выпускного вечера… не кто иной, как мой друг Гарет Фостер!

Гарет Фостер?

Капитан команды по шахматам?

Гарет Фостер?

Какого хрена?

Я должна была знать, что Алекс не поставит меня в такое положение, которое привело бы меня к Джейкобу. Он действительно подтасовал голоса за короля выпускного бала, но не в свою пользу. Он отдал корону капитану шахматного клуба, занудному парню, который был, пожалуй, наименее вероятным кандидатом. Это так странно и так мило с его стороны, что я почти не возражаю, когда Гарет подбегает ко мне через сцену и запечатлевает влажный поцелуй на щеке, крича:

— Эй! Жена на одну ночь!

О боже! Это будет очень интересно. Ошеломленная, я пытаюсь найти в толпе ухмыляющееся лицо Алекса, но его нигде не видно.

Глава 40.

«Снаружи. Через пятнадцать минут. Только ты и я. Давай покончим с этим раз и навсегда, Моретти. Если только ты не слишком труслив, чтобы встретиться со мной лицом к лицу без своей подружки рядом, чтобы защитить тебя».

Слова, которые Джейк выплюнул мне в ухо, были полны жестокости. Они все еще звенят у меня в голове, когда я торопливо выхожу из аварийного выхода, радуясь, что выскользнул незамеченным, пока Сильвер поднималась по лестнице.

Она возненавидит меня за это. Возможно, никогда не простит мне того, что я собираюсь сделать, но есть предел всему, что человек может вынести, и с меня уже почти достаточно. Не для себя, а для нее. Сильвер сильнее меня. Не думаю, что есть конец тому количеству оскорблений, которое она может вынести, если ей придется, но я больше не могу стоять и смотреть, как это происходит. Я уже достаточно долго позволяю себе это. Пришло время встать и, наконец, сказать «достаточно» от ее имени. Я должен был сделать это давным-давно, черт возьми.

Снежинки плавают в неподвижном ночном воздухе, неотвязно преследуя меня, пока я иду по следам, проложившим путь через лабиринт нависающих сугробов, покрывающих баскетбольную площадку позади школы. Ветра нет, но холод все равно пронзает через мой костюм, впиваясь клыками в кости. Небо над головой чистое, и растущая полная луна — яркое пятно света в бескрайней, широкой полуночной синеве — отбрасывает длинные тени от голых деревьев.

В воздухе витает смерть, и я это чувствую. Запах пытается просочиться внутрь меня, точно так же, как и холод, пока я спешу в заднюю часть площадки, зорко высматривая Джейкоба. У этого придурка нет чести. Я ожидаю, что он спрыгнет с гребаного дерева и линчует меня — это определенно его стиль, поэтому я удивлен, когда поворачиваю за угол здания и вижу его, ожидающего меня на открытом пространстве. Руки у него в карманах. Туман застилает его дыхание, когда Джейк открывает рот и говорит.

— Ну надо же. Не думал, что ты настолько глуп, Моретти. Должен сказать, что я удивлен.

Черт возьми! Ну и засранец.

— Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что я когда-нибудь побоюсь встретиться с тобой лицом к лицу. В тебе нет ничего особенного. Я убивал парней покрупнее тебя и даже не вспотел.

— Нет. — Джейк качает головой и смеется, глядя на свои ботинки. Его руки все еще в карманах. — Нет, я знаю, что ты не боишься встретиться со мной лицом к лицу. Я вовсе не это имел в виду. Я имел в виду, что не думал, что ты настолько глуп, чтобы прийти сюда одному.

Снег уплотняется, поскрипывая под подошвами сапог, когда два... нет, в поле зрения появляются три парня, выходя с другой стороны спортплощадки. Мои старые друзья Кайл, Насим и Лоуренс. Иисус. Что я только что говорил себе, когда шел сюда? У Джейка нет никакой долбаной чести. Неудивительно, что он велел мне прийти сюда одному, но при этом позаботился о том, чтобы с ним была целая команда парней. Мне следовало бы знать, что у него никогда не хватит духу сразиться со мной лицом к лицу в честном бою.

— Трус. — Я бросаю ему это слово, как камешек, но Джейк вздрагивает, как будто я швырнул ему в лицо булыжник.

Он отшатывается, глубоко хмурясь, когда его друзья подходят и встают рядом с ним. Они напоминают мне гиен, глупо смеющихся, крадущихся в тени, чтобы встать позади своего вожака стаи.

— Я не трус, — огрызается Джейк. — Я имел дело с дерьмом, которое ты даже представить себе не можешь.

— Точно. Конечно. Папа конфисковал твой Феррари? Ты сам покупал продукты и приготовил себе обед? Очень тяжелая жизнь, Джейк.

Его гримаса становится глубже. Луна отбрасывает на его лицо искаженные тени, и он похож на неоготическую горгулью с запавшими глазами и впалыми щеками.

— Иметь отца наркоторговца и контрабандиста — это не так весело, как может показаться, — говорит он. — Бандиты и преступники в доме каждую ночь на неделе. Я видел, как бьют людей. Видел, как люди получают пулю и умирают на полу моей гостиной. В возрасте от семи до тринадцати лет, я слышал, как моя мать плакала перед сном каждую ночь. Ничто в моем доме не было легким, ты тупой кусок дерьма.

— Ой. Соболезную. — Я презрительно хохочу себе в нос. — Для меня это звучит как гребаный летний лагерь, но, черт возьми, что я знаю? Мне пришлось смотреть, как моя мать вышибла себе мозги, когда мне было шесть лет, так что я никогда не узнаю, как тяжело тебе было слышать, как твоя избалованная, богатая, глотающая «Перкоцет» мамочка шмыгала носом в подушку, когда ложилась спать. Должно быть, это было тяжело. Господи, ты реально думаешь, что ты единственный человек в мире, который когда-либо сталкивался с трудностями, да? Ну что ж, твоя разновидность трудностей выглядит для меня ужасно похожей на привилегию. Меня буквально пытали, и я никогда не использовал свое дерьмо в качестве оправдания, чтобы причинить боль и осквернить людей более слабых и уязвимых, чем я. Только садомазохист способен на такое.

Джейк хихикает и игриво подмигивает мне. Я хочу врезать ему кулаком в гребаное лицо так сильно, что его череп лопнет, как долбаный воздушный шар.

— Оооо, Алекс. Ты разговаривал с моим психотерапевтом? Вы с ним ужасно похожи друг на друга. Знаешь, ты храбрый, должен отдать тебе должное. Ты вот-вот умрешь, но ты же не позволишь такому маленькому неудобству помешать тебе высказать все то глупое дерьмо, что у тебя на уме, а?

Волосы у меня на затылке встают дыбом; кто-то стоит позади меня. Я чувствую их присутствие, даже если они тихие и я не слышу хруст снега под их ногами. Ужасно скрывая свои карты, Джейк бросает взгляд вправо и на мгновение натыкается на что-то за моим плечом, подтверждая, что мои шансы только что упали еще больше. Четверо против одного было довольно плохо; предполагаю, что теперь это больше похоже на шесть против одного, судя по самодовольной, дерьмовой улыбке на лице Джейка.

У меня рефлексы развиты лучше, чем у большинства людей. Мне было восемь лет, и я все еще жил в детском доме для мальчиков, когда научился оттачивать свои чувства, чтобы мог сказать, когда кто-то входит или выходит из комнаты. Мне требуется мгновение, но я точно определяю местоположение ближайшего ко мне парня, примерно в четырех футах позади меня. Другой парень, тот, что держится сзади, кажется менее уверенным в себе и расположился у стены спортзала, примерно в десяти футах позади.

Я опытный боец, более чем способный сразить двух или даже трех парней, которые намного больше меня, но шесть? Это будет очень трудно. И все же нет смысла доставлять Джейку удовольствие, облегчая ему задачу.

— Мне так чертовски жаль тебя, чувак, — говорю я ему.

— Что прости?

— Ты слышал меня. Мне жаль тебя. Мне жаль тебя, потому что, как и Кейси, ты проиграл. — Я говорю это как бы между прочим.

Джейк обнажает зубы, когда медленно идет ко мне. Он никогда бы не осмелился приблизиться ко мне, если бы его парни не следили за каждым его движением.

— НЕТ! — Он выкрикивает это слово, как военный генерал, отдающий приказ. — Это ты проиграл, Моретти. Я не проиграл. Я — гребаный победитель. Я всегда буду выходить победителем. Разве ты не видишь? Это наш жребий в жизни. Я был рожден, чтобы стать великим. Ты был рожден, чтобы разгребать дерьмо и терпеть неудачи на каждом шагу. Ты не должен меня жалеть!

Может быть, Джейк и сошел с обрыва и потерял самообладание, крича на весь мир, но только не я. Я спокоен настолько, насколько это вообще возможно.

— Ты ненавидишь ее и одновременно любишь.

— Что?

— Ты влюблен в Сильвер. И ты настолько испорчен и сломлен, что это единственный способ выпустить все эти эмоции из себя. Ты любишь ее, поэтому набрасываешься на нее и пытаешься сломить, потому что именно так твой отец поступал с твоей матерью. И это единственная любовь, которую ты когда-либо знал за всю свою гребаную жизнь, та, которая действительно чертовски ранит.

— Перестань пытаться провести психоанализ, придурок. Ты слишком далеко от истины. Я ненавижу эту девку. Она — самое худшее, что когда-либо случалось со мной. Она лживая гребаная мразь, которая не может держать свои ноги вместе. Конец этой долбаной истории.

Ухмыляясь, я начинаю прикидывать, как все это будет происходить в моей голове. Джейк собирается нанести первый удар, потому что сначала он захочет продемонстрировать свою превосходящую силу. Но Кайл, Лоуренс и Нас не будут сильно отставать от него. Он наверняка велел им поддержать его, как только это дерьмо попадет в вентилятор. Они не дадут мне времени ударить парня в ответ, прежде чем набросятся, вцепятся в меня, пытаясь разорвать на части.

Я могу вырубить Кайла без особых хлопот. Другие парни большие и сильные, и, конечно, представляют значительную угрозу, но они не умные. Как только нейтрализую Кайла, они подожмут хвосты и побегут. У Лоуренса, вероятно, хватит мужества стоять на своем, но этот ублюдок на стероидах. Он слишком большой, чтобы не употреблять их, поэтому медлителен и неуклюж, и я уложу его на землю через несколько секунд. Как только он окажется на спине в снегу, вырубить его будет довольно просто. Мне просто нужно убедиться, что он не попытается сомкнуть свои ноги вокруг моего торса…

— Черт возьми, Алекс. Шестеренки задвигались, да? — Джейк быстро вращает указательным пальцем по кругу, имитируя вращающееся колесо. — Я восхищаюсь твоим оптимизмом. Ты надеешься, что выберешься из этой ситуации. Мне очень неприятно говорить тебе об этом, но это не так. Позволь все прояснить. Я собираюсь сломать тебе несколько костей. Я заставлю этих парней держать тебя, пока стреляю тебе в живот, как ты стрелял мне в живот, помнишь? А потом мы с тобой немного потусуемся. Я с огромным удовольствием проведу несколько часов с тобой где-нибудь в тихом и спокойном месте, просто чтобы по-настоящему насладиться тем, как ты корчишься от невыносимой боли. А когда мне это надоест, ребята за твоей спиной? Эти прекрасные джентльмены вытащат твою тушу в лес и привяжут к дереву. Скоро волки учуют запах твоей крови и придут на пир. Я ненавижу пропускать эту часть, действительно чертовски хочу посмотреть, но будет лучше, если я буду здесь, когда закончится выпускной бал. Ведь у меня должно быть алиби, верно? Не то чтобы кто-то когда-нибудь найдет твои останки. Все будут думать, что ты просто доказал их правоту, бросив свою девушку здесь и сбежав из города. Никто не будет искать тебя слишком усердно, Алекс. В конце концов, ты же сын своего отца. Бегство — это то, что Моретти делают лучше всего.

Парни позади меня придвигаются ближе. Я практически чувствую, как они дышат мне в затылок. Я оглядываюсь через плечо, любопытствуя, кого еще Джейку удалось уговорить участвовать в этом грязном деле, и должен сказать, что я шокирован тем, кто стоит у меня за спиной.

Я бы поставил деньги на то, что это кто-то из парней из футбольной команды. Может быть, кто-то из менее атлетичных членов фан-клуба Джейкоба Уивинга. Я совершенно точно не ожидал, что ко мне подкрадутся Монти и Пол.

— Да ты издеваешься надо мной, — простонал я. — Пол?

— Извини, чувак. Ничего личного. Мэйзи беременна. Я не могу позволить себе потерять работу.

Мы с Полом дружим с тех пор, как Монти взял меня к себе, и я начал работать в баре. По общему признанию, не самый лучший из друзей, но количество текилы, которую этот парень налил мне за последний год, может утопить небольшую нацию. Он шевелит губами, похоже, жует внутреннюю сторону щеки, подходя к Монти.

Старик совсем не выглядит раскаявшимся; его длинные волосы собраны сзади в тугой хвост, который всегда символизировал, что он настроен серьезно. Его глаза сверкают, как острая как бритва сталь, его быстрый интеллект работает сверхурочно, когда Монти оглядывает меня с ног до головы с разочарованием на лице.

— Я мог бы забыть о сумке, малыш, — говорит он. — В конце концов. Может, ты и потерял бы палец, но черт с ним. Что такое один-два пальца между друзьями? Но то, как ты ворвался в мой кабинет, словно сраный авторитет? Такое безрассудное поведение вызывает беспокойство, сынок. Это указывает на более безрассудное поведение в будущем, а я не очень хорошо справляюсь с тем, что такая угроза существует. Ты можешь разрушить всю мою операцию одним неосторожным словом. Поэтому ты должен исчезнуть. Я лишь сожалею, что все должно быть именно так. Я мог бы сделать это немного проще, если бы ты просто пришел ко мне, но...

Он так полон дерьма. Судя по тому, как Монти говорит, можно подумать, что он гребаная мать Тереза и его привезли сюда против воли. Хотя Монти всегда был мстительной мразью. Он чертовски наслаждается этим. Сегодня он будет спать в своей постели, не мучаясь угрызениями совести.

— Похоже, ты уже уладил свою размолвку с Уивингом? — Мне на самом деле все равно, уладил ли все Монти или нет. Теперь, когда он здесь, я не уйду отсюда живой. Я видел, как Монти убивал без разбора. Он не злобный семнадцатилетний школьник, а опытный преступник и точно знает, что делает. Он точно не облажается, и не колеблясь уложит меня.

— Кью не отдаст Джакомо, — говорит Монти. — Он прекрасно знает, что я уже давно хочу получить голову твоего отца. Он не хочет его мне отдавать, вот и все. Ты же знаешь, как это делается. На одной неделе ты Капулетти, а на другой — Монтекки. Я не знаю, что еще тебе сказать, малыш.

Я переоценил силу связей Монти с Дредноутами. Или я недооценил, насколько сильно Монти ненавидит моего отца. В любом случае, я в полной заднице.

— Признаюсь, я немного сомневался насчет работы с твоим старым боссом, — говорит Джейк. — Но Лоуэлл держит его на поводке, верно, Монтгомери? Лоуэлл обещал передать ему Джакомо, если он сделает то, что ему сказали, и позаботится о тебе для нас. Похоже, карьера твоего старика в качестве информатора пошла прахом. Должен сказать, я удивлен тем, как прекрасно все это работает.

— Ты действительно думаешь, что Сильвер поверит, что я просто сел на байк, и уехал в ночь без нее?

— Мне все равно, что она подумает. Это не имеет значения. У меня есть на нее свои планы. Девка еще не скоро доставит мне неприятности. А когда она научится быть хорошей, послушной маленькой девочкой и будет знать, как доставить мне удовольствие, я просто позволю ей время от времени сосать мой член. Не волнуйся, она будет так чертовски благодарна за внимание…

Ни за что, бл*дь.

Огонь вспыхивает в моей груди, с ревом возвращаясь к жизни.

Все это время я сохранял спокойствие, но в тот момент, когда Джейк начинает говорить о Сильвер, мне конец. Как я могу сохранить ясную голову, когда образы, которые он рисует своими словами, так мрачны, тревожны и по-королевски испорчены? Без меня здесь, чтобы защитить ее, Джейкоб добьется своего. Он найдет лазейку, снова схватит ее, спрячет ее в какой-нибудь подземный бункер и будет держать там месяцами, оскорбляя и насилуя снова и снова, пока она, наконец, не сломается и не даст ему то, чего он так отчаянно желал все это время: ее покорность.

Он будет осторожен. Будет защищен. И сделает все, чтобы его никогда не поймали, и никто не найдет тело Сильвер. Все подумают, что она сбежала, чтобы найти меня. Бл*дь!

Знаю, что это бесполезно, но я бегу. Я набрасываюсь на Джейка с такой яростью в животе, что все, что я чувствую — это медь, кислота и боль. Мои уши оглушены, как будто набиты ватой. Мое сердце сжимается — я не могу сказать, бьется ли оно слишком быстро или вообще не бьется. Все, что я знаю, это то, что это больно, колющая, острая агония, распространяющаяся по передней части моей грудной клетки.

Я опускаю плечо, вонзаю его прямо в живот Джейку и врезаюсь в него с силой тарана, прижимая его к земле. Мертвецы обычно не нападают на живых. Джейкоб, вероятно, думал, что я упаду на колени, обмочусь и начну молить о пощаде. Но я, как никто другой, являюсь постоянным источником разочарования.

Джейк брыкается и размахивает кулаками еще до того, как падает на землю. Он тяжело выдыхает, когда его спина касается утрамбованного снега, но ему удается нанести удар в мою грудную клетку. Я не чувствую никакой боли. Не чувствую ничего, кроме гнева. Он проносится сквозь меня, как огонь через озеро бензина, и я становлюсь безумным, горящим существом, которое невозможно остановить.

Джейк кричит, выкрикивая звуки, которые могут быть именами людей. Я держу его голову в своих руках, и мои большие пальцы впиваются в его веки, царапая и вдавливая.

Затем я падаю боком, ударяясь о землю с такой силой, что мое зрение на секунду затухает. Все вокруг черно-красное, и свет от луны слишком яркий. Я не могу дышать. Я, бл*дь, не могу дышать.

Мне нужно вернуться в спортзал.

Мне нужно вернуться к Сильвер.

Кто-то схватил меня за горло.

Это Пол.

Его ботинки брыкаются и карабкаются по снегу, пока он пытается подавить меня, но я буду чертовски мертв, прежде чем перестану бороться.

— Алекс, чувак! Алекс! — кричит он. — Полегче, черт возьми.

Я не сдамся легко. Вообще не сдамся. Я должен, черт возьми, выбраться отсюда. Звезды в ночном небе над головой вспыхивают, превращаясь в пылающие факелы, вздувая темную мантию небес, и мой пульс начинает настойчиво биться в ушах.

Облегчение захлестывает меня, хватка Пола вокруг моего горла на мгновение ослабевает, и я ухватываюсь за эту возможность, отталкиваясь ногами и ударяясь всем своим весом о тело бармена. Он вскрикивает, издавая слабый стон боли, а затем Джейк стоит надо мной, вытирая струйку крови из носа тыльной стороной ладони.

Он тяжело дышит, его светлые волосы торчат во все стороны, а на рукаве пиджака снег.

— Этот ублюдок порвал мне пиджак, — жалуется Джейк. — Убирайся с дороги, придурок. Дай мне позаботиться о нем. Ты делаешь только хуже.

— Ради Бога, просто уже сделай свою работу. Возьми пистолет, — говорит Монти где-то слева.

Найди Сильвер.

Вставай, черт возьми, Алекс.

Оторви свою задницу, иди внутрь и найди Сильвер.

Голос настойчив, но я не могу ему подчиниться. Насим и Лоуренс наконец вступили в схватку; они прижимают меня к земле, наваливаясь всем своим весом мне на грудь, а я брыкаюсь и вырываюсь, как обезумевший зверь. Они отшатываются от меня, когда я наношу им удар за ударом, и им трудно удержать меня на месте, но тут сзади появляется Пол, хватает меня сзади и сердито ругается мне в ухо.

— Ты сломал себе нос. Не круто. Действительно не круто.

Какого хрена он ждет от меня? Он хочет, чтобы я лежал тихо и послушно, как ягненок, пока Джейкоб и его придурковатые дружки будут казнить меня? Я почти смеюсь над абсурдностью боли в его голосе. Пол снова взвизгивает, когда я с силой вгоняю локоть ему в живот.

— Чертовы идиоты, — огрызается Монти. В поле зрения появляются носки его потертых ботинок. Затем: звук чего-то металлического вращающегося, что-то щелкающее, что-то защелкивается на место. Это звук проверяемого и щелкающего затвора пистолета. — Возьми эту чертову штуку, пока я сам не пристрелил этого ублюдка. В мое время дети были намного жестче, клянусь. Вас четверо, а он один, черт побери. Это не должно быть так сложно.

Надо мной то появляется, то исчезает лицо Джейкоба, пока я борюсь за свободу. Его рот опускается вниз, ненависть изливается из него так сильно, что кажется, будто он задыхается.

— Сначала нужно показать ему немного любви, — усмехается Джейк.

Когда он пинает меня в первый раз, я все еще ничего не чувствую. Он тычет носком ботинка мне в ребра, и вдруг становится светло, а в ушах звенит. Слепящая яркость угасает, как раз ко второму удару. Лоуренс и Насим отпускают меня, отходя назад с пути Джейка, но затем он выкрикивает им приказы, его голос срывается, когда он кричит во всю мощь своих легких.

— Сделайте же что-нибудь! Пните его. Сделайте ему больно. Бейте его, вы, придурки. Господи, вы хотите, чтобы я давал вам указания или что?

Боль начинает просачиваться внутрь по мере того, как все больше ног входят в мое тело. Я медленно начинаю ощущать каждый острый, сокрушительный удар, пока, откуда ни возьмись, мне не становится так больно, что я даже не могу думать о молниях, стреляющих вверх и вниз по моему телу.

Ох…

…дерьмо.

Сквозь размытое пятно черных брюк и итальянских кожаных ботинок я вижу нечто такое, что заставляет меня упасть неподвижно на утоптанный снег.

Это…

Этого не может быть.

Это Бен.

Маленький мальчик садится на край поляны, скрестив под собой ноги. Его темные глаза, так похожие на глаза нашего отца, впились в меня, полные смущения.

«Почему ты это не остановишь? » — шепчет он. Его губы не шевелятся, но я слышу его голос так же ясно, как удар колокола в моей голове. По его щеке катится слеза, потом еще одна, и еще. «Чего ты ждешь, Алекс? Пусть это прекратится».

— Я... не могу…

«Ты даже не пытаешься».

Но я пытался. Я так упорно боролся, что совершенно выбился из сил. Мои конечности теперь не реагируют, тяжелые, как свинцовые гири. Они остаются выброшенными над моей головой, независимо от того, как сильно я пытаюсь вернуть их назад.

«Ты не спас меня», — шепчет Бен, медленно ложась на снег. Он устраивается на боку, так что его лицо отражает мое положение, лежа ничком на земле. Похоже, он свернулся калачиком, чтобы умереть. «Ты должен спасти себя. Ради меня. Ради Сильвер».

Бен открывает рот, и кровь заливает его губы, густая, черная и пугающая. Паника поднимается внутри меня, мое тело сотрясается в конвульсиях…

Удары продолжают сыпаться градом.

Они не заканчиваются.

Джейкоб кричит, попадая ногой мне в плечо, и взрыв боли взрывается вниз по моей руке и по спине. Я пытаюсь сдержать боль, но это невозможно, и я рычу сквозь зубы.

— Ну ладно! ДОВОЛЬНО! — орет Монти. — Еще немного, и кто-нибудь выйдет и найдет нас. Ты уже достаточно повеселился, малыш. Нажми на спусковой крючок и давай убираться отсюда к чертовой матери, или ты будешь сам по себе. Ты меня слышишь?

Я тяну, тяну и тяну, пытаясь втянуть немного кислорода в легкие, но моя диафрагма застыла, содрогаясь от боли.

Края моего зрения становятся черными, и все сужается до точки.

Это... это действительно чертовски плохо.

Я всегда знал, что умру насильственной смертью, поэтому не удивлен. Я просто хотел бы, чтобы у меня было немного больше времени, чтобы перевернуть свою жизнь, вот и все. Если бы у меня было немного больше времени, я бы смог дистанцироваться от этого мира. Я мог бы уехать из Роли и взять с собой Сильвер. Мы могли бы сами построить свою жизнь. Но самое главное, даже если бы она отшвырнула меня в сторону и оставила лежать в грязи, я мог бы, по крайней мере, доставить ее в безопасное место…

Я оглядываюсь на то место на снегу, где только что был мой брат... и он все еще лежит там, его глаза закрыты, губы посинели…

Боже, я подвел его. А теперь я вот-вот подведу Сильвер.

Какой глупый, бессмысленный, непростительный грех!

— Готов, Моретти?

Каким-то образом мне удается собрать достаточно энергии, чтобы поднять глаза на Джейкоба. Пистолет в его руке, тот самый, который Монти, должно быть, только что дал ему, блестит черным и угрожающим в лунном свете. Каждый дюйм его тела выглядит орудием смерти. С некоторой долей иронии я осознаю, что это тот же самый пистолет, который Монти обычно давал мне, чтобы я брал его на свои ночные пробежки.

— Тебе действительно следовало бы заняться своими делами, Моретти, — безучастно говорит Джейкоб. — Я действительно думал, что мы станем друзьями.

Он кладет палец на спусковой крючок.

И нажимает.

Глава 41.

Кажется, у меня сломаны пальцы на ногах.

— Шах и мат через пять ходов. Такой долбаный любитель. — Гарет качает головой, морщит нос в попытке сдвинуть очки обратно на переносицу, не используя руки. — Я имею в виду, что это за соревнование? Майкл Килрой был лучшим игроком Беллингема. Он был капитаном их команды, а я победил его меньше чем за три минуты. Я не из тех, кто хвастается, но серьезно, я действительно показал ему, кто был боссом.

Парень снова наступил мне на ногу, неуклюже разворачивая меня, и я чуть не взревела прямо на глазах у всех. Я бы никогда не танцевала с Гаретом и за миллион лет, но танец короля и королевы выпускного вечера — это традиция Роли, и довольно обязательная. Кроме того, Гарет выглядел таким чертовски взволнованным, что я чувствовала себя немного неловко, пытаясь отказаться.

— О, а как насчет этого? — восклицает он. — Я слышал, что ты попала в Дартмут! Угадай, куда я поеду в следующем году?

Судя по его широко раскрытой улыбке, совершенно очевидно, куда он направляется.

— В Дартмут? — Я притворяюсь, что мне это даже отдаленно интересно.

Кивнув, парень пинает меня по голени, спотыкаясь о собственные ноги, и чуть не падает кучей на пол.

— Мы можем сказать всем, Сильвер, что были королем и королевой. Никто нам не поверит. Я имею в виду, каковы шансы?

— Точно. Довольно сюрреалистично, — соглашаюсь я, рассеянно переходя от человека к человеку в толпе, все еще ища Алекса.

От него ни слуху, ни духу с тех пор, как я поднялась на эту чертову сцену, и, что еще более тревожно, я не вижу Джейкоба. Мне вообще не следовало выходить сюда, чтобы претендовать на корону. Для начала, я даже не хотела этого. А теперь мне начинает казаться, что все это просто отвлекающий маневр…

В течение трех долгих, мучительных минут я танцую с Гаретом, прикусывая язык каждый раз, когда он наступает мне на ноги. Как только музыка заканчивается, я быстро даю ему пять вместо поцелуя, к которому он склонялся, и возвращаюсь обратно в толпу тел, которые толпятся в спортзале.

Я нахожу Холлидей, прижатой к стене с рукой Зандера под юбкой и его языком в ее горле. Она краснеет как сумасшедшая, когда я хлопаю ее по плечу, кашляя, чтобы привлечь их внимание.

Волосы Зандера — это беспорядочный ореол вокруг его головы. Его глаза остекленели, зрачки широко раскрылись, когда он многозначительно улыбнулся мне со своего шестифутового наблюдательного пункта.

— Посмотрите-ка, кто это. Сама королева выпускного вечера Роли Хай. Если тебе интересно, как войти в это наше действо, то на самом деле все очень просто. Все, что тебе нужно сделать, это попросить.

— Неужели? — Я скрещиваю руки на груди и выгибаю бровь, глядя на него. — Ты что, пристаешь ко мне?

— Я не вижу в этом проблемы, — язвительно замечает он. — В колонии мы делили все на двоих.

— Я невеста Алекса.

При этом Зандер сильно бледнеет.

— Вообще-то да, теперь, когда ты об этом упомянула, он, наверное, сильно разозлится. Может быть, тебе не стоит упоминать, что я это сказал. Что случилось? Как мы можем быть вам абсолютно несексуальным, абсолютно неромантичным образом быть полезными?

— Я не могу найти Алекса. Где он? Я искала его повсюду.

Зандер выглядит растерянным.

— Точно. Давненько я его не видел. Я предположил, что он наблюдал за тем, как ты танцуешь с этим занудой, и обдумывал, как его убить.

— Э-э-э..., — бормочет Холлидей, заправляя волосы за уши, когда вырывается из клетки рук Зандера. — Ох, дерьмо. Я видела, как он выходил на улицу. Отношения с Джейком и Кейси стали настолько напряженными, что я решила, что ему просто нужно подышать свежим воздухом или еще что-нибудь. Он разве не вернулся?

Меня тошнит, и я ругаюсь на себя за то, что была вежлива и танцевала с Гаретом. Мне следовало убедиться, что я не спускаю глаз с Алекса, прежде чем что-то предпринимать. Раньше он так быстро не остывал. Я думала, что он просто выбросил Джейка из головы, но, очевидно, я пропустила то, что произошло на самом деле.

Дерьмо.

Алекс последовал за Джейком, как только я отвернулась.

— Пойдем со мной, — приказываю я. — Нам нужно найти его. У меня ужасное предчувствие по этому поводу.

Холлидей идет впереди. Вместо того, чтобы вести нас к главному входу в спортзал, она направляется к запасному выходу, из которого я думала сбежать раньше. Никто не замечает, как она толкает засов, и дверь приоткрывается — ровно настолько, чтобы мы втроем по одному выскользнули на холод. В тот момент, когда я делаю первый шаг наружу, моя пятка тонет прямо в снегу, леденящий кровь крик пронзает ночь, и моя кровь холодеет.

— Что это было, черт возьми? — спрашивает Холлидей.

Зандер и я обмениваемся взглядами; мы прекрасно знаем, что это было. В отличие от Холлидей, мы оба уже слышали звук, исходящий от человека, испытывающего сильную боль. Мы оба знаем, что такой сдавленный крик, который звучит так похоже на истерзанное животного, легко может исходить от человека, если он достаточно страдает.

Я не останавливаюсь и не жду их. Я срываю туфли с ног и несусь в том направлении, откуда раздался этот ужасный крик, от страха, скребущего меня изнутри. Снег и лед словно обжигают подошвы моих ног, ужасно холодно, но я не останавливаюсь. Лабиринт дорожек прорезал сугробы, покрывающие баскетбольную площадку позади спортзала. Я выбираю первую попавшуюся тропинку и бегу по ней так быстро, как только могут нести меня ноги.

Мои легкие в огне, мое сердце бьется, как поршень, когда я натыкаюсь на... черт! Тупик.

— НУ ЛАДНО! ДОВОЛЬНО!

Крик раздается справа. Он звучит так далеко и так близко одновременно, искаженный огромными полосами снега, которые поднимаются высоко над моей головой по обе стороны от меня. Это просто безумие. Я никогда не найду дорогу к Алексу вовремя. Позади меня Зандер выкрикивает мое имя.

— Стой! Черт, Сильвер, подожди! Если ты пострадаешь, Алекс меня прикончит.

Парень почти врезается мне в спину, когда сворачивает за угол, а Холлидей следует за ним по пятам.

— Мне нужно перебраться через этот снег! Помогите мне!

Зандер качает головой.

— Не получится. Ты не можешь залезть на это дерьмо. Снег рыхлый, ты провалишься.

Да, он прав. Снег старый и рыхлый, скомканный кусками. В тот момент, когда я пытаюсь взобраться на сугроб передо мной, моя босая нога проваливается вниз, цепляясь за острую ветку, которая врезается в мою кожу. Это не сработает. Нам нужен другой план. Но другого способа пересечь баскетбольную площадку, нет.

— Готов, Моретти?

На этот раз голос звучит ближе. Гораздо ближе, хотя он гораздо тише, чем тот крик, который мы только что услышали. Голова Зандера резко поворачивается, его глаза сужаются в щелочки.

— Я вовсе не шучу, ребята. Тебе действительно нужно подождать здесь. — Он рванул в сторону голоса... и, конечно же, я оказался прямо за ним.

Я не стою в стороне, ожидая, что произойдет, когда я нужна Алексу. Нихрена. Зандер скользит, подбегая к развилке путей, выбирает левый путь, затем меняет свое решение и шатаясь, спешит по правому. Подошвы моих ног кричат от боли — я не уверена, то ли от холода, то ли от того, что я разодрала их на льду, с гравием под ним. Все, что я знаю, это то, что мне больно, и у меня нет другого выбора, кроме как продолжать двигаться.

Мы поворачиваем за угол, потом еще раз, и больше никаких углов нет. Мы выходим на неожиданную поляну, и там, в ее центре, Алекс лежит на боку, уставившись в пространство, а Джейкоб Уивинг вытягивает руку и целится ему в голову черным гладким пистолетом.

НЕТ!

Этот крик не сходит с моих губ.

Туман клубится от моего дыхания, когда мои легкие пустеют. У меня такое чувство, будто меня пнули прямо в солнечное сплетение, и все мои ребра были просто раздроблены.

Алекс…

Алекс скоро умрет.

У нас нет времени что-либо делать. Я никогда не доберусь до него вовремя. Мне кажется, что сам воздух пытается удержать меня, когда я несусь через поляну к своему парню. Палец Джейка застыл на спусковом крючке. Он даже не заметил меня, бегущую к нему так быстро, как только могу. Даже если бы заметил, это не имело бы никакого значения. Моя единственная мысль — добраться до него прежде, чем он нажмет на курок и покончит с жизнью парня, которого я люблю. Я понятия не имею, что буду делать, когда доберусь туда.

Джейкоб усмехается.

— СИЛЬВЕР, НЕТ!

Позади меня отчаянный вопль Зандера эхом отдается все выше и выше, громче и громче с каждым разом, когда он повторяется. Я наблюдаю за тем, как Джейкоб принимает решение. Я вижу, как его указательный палец медленно начинает нажимать на спусковой крючок…

И там, позади него, из тени появляется темная фигура.

На секунду я не могу понять, что происходит. Фигура превращается в размытое пятно, не более чем темное пятно на фоне белого моря. Затем края новоприбывшего начинают заостряться, попадая в фокус, и я вижу оружие, которое он держит в руках. Он поднимает пистолет, целясь прямо в голову Джейкоба, и из дула вырывается яркая вспышка света.

Голова Джейка резко откидывается в сторону.

Звук приходит потом.

БАХ!

Тонкий красный туман поднимается в воздух, обломки разлетаются во все стороны.

О... боже мой.

Что только что произошло? Что только что произошло? Что только что произошло…

Я зажмуриваюсь, чувствуя головокружение и тошноту.

Тум…

Мой пульс так слаб, как будто мое сердце вообще едва бьется. Когда открываю глаза, Джейкоб стоит на коленях, его глаза закатываются... а потом он опрокидывается, его конечности ослабевают, и он падает боком в снег.

Половина его гребаной головы пропала.

Кажется, что это происходит целую вечность, но на самом деле Джейкоб падает на землю, как камень. Вдалеке из темной рощи деревьев вылетает стая птиц; они разлетаются во все стороны, кружась и проносясь по воздуху, испуганные громким грохотом оружия, который эхом разносится над Роли.

Джейкоб совершенно неподвижен. Его тело не дергается. Никаких странных конвульсий, как в кино.

«Потому что от его мозга ничего не осталось», — говорит логическая часть меня.

Выстрел выбил содержимое его черепа, разбрызгав его на снег передо мной. Там не осталось синапсов. Никаких нервных окончаний, чтобы посылать случайные, запутанные сообщения, когда жизнь внутри него выплескивается и умирает. Мозг Джейкоба был мертв еще до того, как он упал на землю.

Он умер.

Он, бл*дь, мертв.

— Что?..

Я не могу сказать, что сейчас реально.

Я слишком ошеломлена. Поднимаю взгляд, и мне требуется много времени, чтобы понять, что детектив Джеймс Лоуэлл движется ко мне по снегу, переступая через искалеченную голову Джейкоба и опуская сверкающий серебряный пистолет к своему боку.

— Сильвер? Мисс Париси, вы в порядке?

Я моргаю, глядя на него.

— Сильвер? Посмотри на меня. Ты ранена?

Он держит меня за плечи. Пистолет все еще в его руке, и он прижимает его к моей голой руке, дулом вверх к небу, когда наклоняется, заглядывая мне в глаза, выглядя обеспокоенным.

— Тебе не следует здесь находиться, малыш.

— Стойте. Подождите! Стойте!

Звук паники в крике позади меня выводит меня из шока. Я падаю. Я прихожу в себя с резким, неприятным толчком, который ощущается, как будто я только что ударилась о тротуар, соскользнув с карниза десятиэтажного здания.

Везде люди.

Трое из футбольной команды Роли Хай барахтаются в снегу, хнычут, цепляясь друг за друга, и в ужасе смотрят на лужу крови, растекающуюся по снегу вокруг изуродованной головы Джейка.

Зандер и Холлидей стоят неподвижно, наблюдая за хаосом, справа от меня…

И, как ни странно…

Мой доктор крадется к старому боссу Алекса с пистолетом в руках.

Монти качает головой, его седые волосы выбиваются из конского хвоста, когда он отступает от нее.

— Послушайте. У меня есть деньги. Очень много денег. И бар. Вы можете взять бар. В любом случае я подумывал об отставке…

Словно по какой-то странной хитрости света, Зет возникает из ниоткуда, как будто сами тени слились воедино и дали ему форму и жизнь. Я никогда не видела ничего подобного раньше; в одно мгновение остается только чернильно-черная тьма, а потом появляется он, весь в убийствах и смерти, с самым большим серебряным пистолетом, который я когда-либо видела, в руках. Он нежно гладит доктора Ромеру по щеке, качая головой.

— А вот и она. Моя сердитая девочка. Ненавижу заставлять тебя нарушать обещание. Ты спасаешь жизни. Ты же их не заберешь.

Его рука взметнулась вверх, и Зет стреляет из пистолета. Я готовлюсь к этому звуку. Пистолет такой массивный, что я ожидаю оглушительного грохота, но это всего лишь глухой удар тела Монтгомери Коэна третьего об землю. Глушитель для винтовки. Обычный глушитель был бы недостаточно хорош для оружия в руках Зета. Он буквально нуждался в глушителе винтовки, чтобы заглушить его.

Начинается суматоха, когда Зет и доктор Ромера подходят к трем парням из футбольной команды. Я даже не могу собраться с духом, чтобы проявить больше интереса. Все, что меня волнует — это темная неподвижная фигура, лежащая на кусочке льда в десяти футах от меня. Джейкоб не стрелял в Алекса, но он слишком неподвижен.

Боже. О боже, нет, какого черта он не двигается?

Детектив Лоуэлл что-то говорит мне, но я вырываюсь из его хватки. Я дотягиваюсь до Алекса, скользя к нему на коленях, и в течение ужасной секунды я вижу, как он смотрит в небо, и думаю, что он мертв.

А потом парень моргает.

— Странная... ночь, — говорит Алекс, срывающимся голосом.

Поморщившись, он пытается перекатиться на бок, но у него словно перехватывает дыхание, и парень снова падает в снег. Я быстро помогаю ему, поднимаю его голову и осторожно кладу ее себе на колени.

— У меня галлюцинации, да? — говорит Алекс, его взгляд ищет и находят мои. Его лицо — это лоскутное одеяло из синяков, быстро образующихся под кожей. Его губа рассечена, как и левая бровь, а на виске зияет глубокая рана, но он выглядит вполне бодрым. Татуировки лозы вокруг основания этого горла движутся, когда он глотает. — Лоуэлл застрелил Джейка?

Из меня вырывается сдавленный смех, тревожный и слишком громкий.

— Да. Да, я нихрена не понимаю, что происходит. Ты в порядке?

Алекс кивает, медленно поднимая свою руку и беря мою, успокаивающе сжимая ее.

— Ну конечно же, да.

— Что-то ты неважно выглядишь.

Парень улыбается. К счастью, все его зубы остались там, где им и положено быть.

— Вау. Очень грубо.

— Если он улыбается, то определенно получил сотрясение мозга, — говорит Зандер.

Он опускается рядом с Алексом, подозрительно оглядывая его.

Шок наступает снова, когда Зандер суетится вокруг Алекса. Тяжесть того, что только что произошло, наконец, начинает давить на меня, и мое спокойствие начинает ускользать от меня.

Я только что видела, как застрелили двух человек.

Мой парень разорван на куски.

Снова.

Как, черт возьми, мы выберемся из этой дерьмовой схватки невредимыми?

Зет появляется напротив меня, присев на корточки, положив руки на бедра, его руки свободно висят между ног, когда он наклоняет голову, пытаясь установить зрительный контакт со мной.

— Иногда работа оказывается гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Иногда вам все-таки нужен специалист по сносу, — говорит он.

— И... как насчет этого? — тупо спрашиваю я, глядя на тело Джейкоба.

Боже, это так странно. Он был настоящим чудовищем. Существо из ночных кошмаров, которое еще пять минут назад представляло такую угрозу для меня и тех, кого я люблю. А теперь он — этот неприглядный, искореженный, пустой сосуд. Теперь он вообще никто.

— Не беспокойся об этом, — громыхает Зет. — Я все улажу. Я знаю одного парня.

Глава 42.

— Где он, черт возьми? Нет, нет, я не его отец. Послушайте, леди, я иду в ту больничную палату, нравится вам это или... мне нужно посмотреть, как он... спасибо. Да, можете сообщить обо мне в Службу безопасности. Мне все равно.

Дверь распахивается, и Кэмерон влетает в комнату, как метеор, раскаленный добела. Он тяжело дышит и выглядит так, словно готов физически сразиться с кем-то. Свернувшись калачиком в кресле, свесив ноги через подлокотник, Сильвер даже не просыпается, когда в комнату врывается её отец. Я улыбаюсь, потому что иногда он просто смешон.

— А обычно вы так хорошо ладите с людьми, — говорю я, надув губы. — Странно, что она вас не впустила.

Честно говоря, женщина, сидящая на посту медсестры возле моей палаты, просто ужасна. Сильвер пришлось солгать и сказать ей, что она моя сестра, чтобы получить доступ в мою комнату, что сейчас довольно неловко, так как медсестра видела, как Сильвер поцеловала меня в губы около получаса назад. Одному Богу известно, что, по ее мнению, происходит между нами.

— Значит, все еще жив. Это хорошо, — замечает Кэм, уперев руки в бока. — Новости разнеслись по всему Роли. Джейкоб Уивинг мертв? Что?.. — Он качает головой и смотрит в потолок. Я точно знаю, что он чувствует, потому что чувствую то же самое: растерянность, раздражение, отсутствие слов. — Какого хрена произошло? — спрашивает он. — Вы же пошли на выпускной, черт возьми. И каким-то образом этот ублюдок оказался с мозгами, разбрызганными по всей баскетбольной площадке? Клянусь Богом…

Я бы рассмеялся, если бы мог, но это слишком больно. Кроме того, это совсем не смешно. Впрочем, это вполне типично. Конечно, мы с Сильвер не смогли бы пройти через танцы в Роли Хай без того, чтобы весь мир не взорвался у нас перед носом.

Я объясняю, что произошло, как могу, пожимая плечами, как появился агент Лоуэлл и застрелил Джейка, а Кэм слушает, не говоря ни слова. Когда я заполняю детали, которые мне нужно передать, он вздыхает, разминая пальцами затылок.

— Почему ты вообще пошел туда с ним? — тихо спрашивает Кэм. — Ты должен был знать…

— Я решил, что смогу разобраться с ним. И просто хотел, чтобы все это закончилось. Сильвер уже достаточно натерпелась, — говорю я ему.

Это единственное реальное объяснение, которое я могу ему дать. Пришло время разобраться с ситуацией как следует, и я действительно думал, что все обернется иначе.

— Тебе ещё не надоело смотреть на себя в зеркало и видеть столько синяков? Все это время, Алекс. Ты выглядишь, как чертова боксерская груша, — мрачно говорит Кэм. — Доктор Ромера сказала, что это чудо, что они не сломали тебе челюсть.

— Да, ну, ощущается так, будто они это сделали, так что... — Я открываю рот так широко, как только могу, вытягиваю челюсть, и это чертовски больно. Мне следовало бы просто оставить все как есть, но я ничего не могу с собой поделать. Прислонившись к тому, что кажется облаком подушек в довольно сексуальном больничном халате, я знаю, что онемение всего тела, которое я чувствую прямо сейчас — это короткая передышка. Мне дали хорошие обезболивающие, когда привезли сюда, но пройдет совсем немного времени, и я больше не буду их принимать. Я бы предпочел быть в своем уме и страдать, чем быть вялым, как сейчас. — Что касается синяков, то их больше не будет. Я обещаю. Я вылечусь и выйду отсюда через пару дней, и все. Больше никаких драк. Больше никаких конфликтов. Больше никакой драмы. Я решил, что надеру свою задницу и получу место в Дартмуте. Это то, что она хочет, и я собираюсь дать ей это.

Это заставляет Кэма смеяться.

— Ух ты, ты, должно быть, под кайфом, если говоришь о колледже.

— Таааакой кайф, — подтверждаю я.

Кэм смотрит на свою дочь, лежащую в отключке в халате, который ей дала доктор Ромера, и потирает лицо рукой.

— Я не могу сказать, что одобряю то, что ты сам пошел за Джейком, но это имеет смысл. Она через многое прошла. Я, наверное, сделал бы то же самое.

— Ну конечно, вы бы так и сделали. Вы же любите её. — Волна покалывающей эйфории поднимается в моей груди, когда еще одна волна лекарств захлестывает меня. На мгновение я чувствую себя чертовски хорошо, как будто только что вывалил себе в глотку целую кучу экстази. — А копы уже появились? — спрашиваю я.

Это неизбежно. Я все жду, что они вот-вот нагрянут сюда всей толпой и начнут свои расспросы. Естественно, это стандартный протокол — допрос людей, ведь сегодня ночью кое-кто умер. Без тени сомнения будет проведено расследование. Меня будут допрашивать и преследовать до тех пор, пока они каким-то образом не сделают смерть Джейка моей виной. И я едва ли смогу оправдаться, сказав, что пошел туда, чтобы пожать руку и похоронить топор войны с этим чуваком. Я собирался убить его, черт возьми.

— Не беспокойся о копах, — говорит Кэм. — Судя по всему, этим кошмаром займется непосредственно УБН.

Иисус. Я не знаю, лучше это или в миллион раз хуже. Ничто не имеет особого смысла прямо сейчас.

— Вы можете сделать мне одолжение? — спрашиваю я хриплым голосом.

— Если только это не связано с тем, чтобы вытащить тебя из этого места, тогда конечно. Тебе нужно остаться здесь хотя бы на ночь. Ты получил довольно сильную взбучку.

У меня бывало и похуже. Насколько это хреновее? Я просто сокрушенно улыбаюсь отцу Сильвер.

— Уведите ее отсюда, пожалуйста. Я так устал от того, что ее тянет обратно в это место. Это чертовски угнетает. И Сильвер ни за что не сказала бы этого, но это заставляет ее волноваться.

Кэм кивает, изучая спящую в кресле девушку. У нас с Кэмерон очень мало общего, но тот факт, что мы оба делаем что-то для Сильвер, делает нас более похожими, чем любой из нас хотел бы признать.

— Да. Думаю, что смогу это сделать, — говорит он.

Сильвер даже не просыпается, когда её отец поднимает ее на руки и выносит из больничной палаты.

Где-то между очень поздно и очень рано приходит мой следующий посетитель. Он входит в комнату около половины пятого утра, неся пластиковый стаканчик и коричневый бумажный пакет с фастфудом. Волосы у Лоуэлла растрепаны, под глазами залегли темные тени, но он настороже — сконцентрированный, сверхфокусированный, что случается с людьми, когда они пьют слишком много кофе. Или под адреналином.

Я ждал его.

Он ничего не говорит, пока не садится на стул у кровати, достает из бумажного пакета гамбургер, снимает крышку с пенопластового стаканчика, высыпает сахар в едко пахнущую черную жидкость внутри, размешивает ее и устраивается поудобнее.

— У меня была сестра, — говорит он. — Я всегда смотрел на нее снизу вверх. Она была намного старше меня. Наши родители думали, что она ходит по гребаной воде. Независимо от того, чтобы не творилось дома, Ди всегда была главной и контролировала ситуацию. Она никогда не теряла хладнокровия. — Парень делает большой глоток кофе и поднимает брови, когда понимает, что кофе слишком горячий. И все равно сглатывает. — Наш отец был военным пилотом. А потом поступил в полицию, когда вышел из военно-воздушных сил. Естественное развитие, как говорили все. С ним было трудно жить, но Ди точно знала, как с ним обращаться. Ей бы сошло с рук убийство. Я же, с другой стороны? Я был разочарованием. Никогда не был достаточно хорош. Я не мог ошибиться ни разу. Дениз приняли в УБН, и она была его гребаным героем, служа своей стране. Я вступил в УБН, и я все равно был ленивым, никчемным куском дерьма, который не мог…

— Не хочу вас прерывать. — Я неловко ерзаю на кровати, морщась. — Но сейчас я немного не в себе. Есть ли у нас шанс сохранить семейную историю для другого раза? Ну, знаете... сходить пообедать и по-настоящему погрузиться в это. Принесите фотоальбомы. В данный момент у меня все вроде как болит, и я не могу полностью погрузиться в динамику семьи Лоуэлл, которая звучит увлекательно.

Агент запихивает гамбургер в рот и откусывает громадный кусок. Вытирая рот тыльной стороной ладони, он что-то бормочет себе под нос.

— Я перефразирую. Ди была настоящей сукой. Она слишком увлеклась своей работой и сошла с ума. Твой друг Зет…

— Мы не друзья.

— Господи, неужели ты не можешь просто заткнуться и пять секунд послушать? Зет был ее белым китом. Ты ведь читал «Моби Дика», верно?

Я удивленно поднимаю брови.

Детектив Лоуэлл принимает это как утвердительный ответ и продолжает:

— Она все никак не могла прижать этого ублюдка, и это сводило ее с ума. Она нарушила протокол. Совершенно потеряла контроль над собой. Не буду утруждать себя подробностями, но Уивинг? Они были моим белым китом. Вся эта гребаная семья.

Хм. Я этого не ожидал. С тех пор как он появился в Роли, агент УБН всегда был рядом с Джейкобом. Он был очень близок к нему. Джейк был так уверен, что Лоуэлл у него в заднем кармане, судя по тому, как уверено говорил, прежде чем наставить на меня пистолет. Не говоря уже о том, как Лоуэлл преследовал Сильвер, пытаясь сделать вид, что она придумала весь план изнасилования и подстроила нападение, которое произошло у Леона.

— Значит, вы тоже пошли ва-банк, чтобы поймать своего белого кита? — догадываюсь я.

Лоуэлл кусает. Жует. Глотает.

— Когда работаешь на такую организацию, как УБН, существует множество правил. Они могут быть немного ограничительными. Я хорошо умею... — он пожимает плечами, —... время от времени нарушать эти правила, если это означает, что я в конце концов выполню свою работу. Начальству это не нравится, но все же. То, чего они не знают, не может им навредить, верно? — Парень доедает свой бургер в четыре укуса и тут же достает еще один. — Мне не нравилось обращаться с твоей девушкой как с дерьмом, чувак, но в то время это было необходимое зло. Ты понимаешь?

Я что, должен был кивнуть или что-то в этом роде? Сказать ему, что его странный и неортодоксальный способ делать свою работу теперь, когда Джейк мертв, меня устраивает? К черту все это, может быть, все в порядке со мной. Он проделал пулевое отверстие в черепе Джейка и спас мою гребаную жизнь. Все кончено. Сильвер теперь даже не придется выступать в суде, а это чертовски много.

— Когда я был ребенком, Уивинг вывел из строя ферму моих дедушки и бабушки. Когда Калеб и его команда начали принудительные продажи в этом районе, они попытались спасти все, что могли, но это было невозможно. Уивинг их погубил. Мой дед покончил с собой, чтобы избежать долгов и позора. Так что можно сказать, что я следил за этим мудаком всю свою жизнь. Могу я тебе кое-что сказать? — говорит Лоуэлл, наклоняясь ближе.

— Я чувствую, что вы все равно это сделаете.

— Я видел, как с делом Уивинга все части встали на свои места, и было очевидно, что должно произойти. Калеб собирался выкрутиться из этого дерьма. В этом нет никаких сомнений. И сын этого мудака тоже собирался избежать наказания. Слишком много власти и денег переходит из рук в руки. Дай ему еще пару месяцев, и они оба были бы освобождены, без права обжалования. Я не мог этого допустить. Так что да. Я заставил Джейкоба поверить мне, и в тот момент, когда он дал мне оправданную причину, я положил этого ублюдка, как собаку, которой он был.

Вау. Очень хладнокровно. Я возненавидел этого парня с первого взгляда, но, похоже, ошибся. Честно говоря, я понятия не имею, что с ним теперь делать, но Джейк мертв, а это все, что меня, бл*дь, волнует.

— Я позаботился о бумагах. — Лоуэлл откидывается на спинку стула. — Ты и твоя девушка свободны от всего этого дерьма. Это был мой способ извиниться за то, что я был таким засранцем. Вы можете жить своей жизнью и умыть руки от всего этого дела.

Какое облегчение. Оно чувствуется намного лучше, чем наркотики, циркулирующие в моем организме. Мы свободны? Это чувство... черт, я даже не могу описать, как это хорошо.

— А как насчет вас? Что с Калебом? Он будет жаждать крови, когда услышит, что вы выстрелили в голову его драгоценному сыну.

Лоуэлл улыбается, рассеянно барабаня пальцем по подлокотнику кресла.

— О, да. Калеб. Сегодня утром я услышал, что в тюрьме произошел инцидент. Не знаю, что там произошло на самом деле. Какая-то драка из-за зубной щетки. Калеба Уивинга ударили ножом в шею на тюремном дворе. Не выжил. Очень неудачный поворот событий.

Действительно, очень неудачный. Могу сказать, что парень очень расстроен тем, что отец Джейка избежал правосудия, истекая кровью на снегу в тюремном тренировочном дворе. Сейчас он выглядит весьма расстроенным.

Ха.

— А Зет? Что с ним? Он застрелил Монти.

— Вообще-то... — Лоуэлл хмурится. — Я ничего не знаю о Монти. На месте происшествия было найдено только одно тело. И... я никогда не встречал Зета Мэйфейра лично. Если бы я действительно встретил этого парня, мне, вероятно, пришлось бы его убить.

Я прекрасно знаю, что видел. И судя по странной, таинственной улыбке на лице Лоуэлла, он тоже знает, что я видел. Однако агент придерживается этой линии, и я не собираюсь спорить с ним, если он хочет дать Зету свободный проход. По какой-то непонятной причине этот парень помог нам выбраться... и я благодарен ему за это.

Глава 43.

Два месяца спустя

Совершеннолетие — очень сильное слово. Оно содержит океан силы в своих семи слогах. Уже очень давно это слово насмехалось надо мной и ускользало. Оно удерживало меня от стольких вещей, потому что всегда было недосягаемо. Но сегодня, солнечным весенним апрельским днем, мне наконец-то даровано освобождение, и оно кажется таким горько-сладким. Сегодня я свободен, потому что сегодня мой восемнадцатый день рождения.

— Знаешь, я заранее все спланировал, — говорю я, глядя в небо. Ветер все еще немного прохладный, но солнце уже вышло. Редкие, тонкие облака медленно плывут с одной стороны моего поля зрения к другой, образуясь и распадаясь прежде, чем они могут даже должным образом собраться вместе. Перистые облака. Мой любимый вид. — Мы должны были проехать весь путь по Тихоокеанскому шоссе до Сан-Диего. Наша первая дорожная поездка парней Моретти. Я собирался отвести тебя в Океанариум. Мы должны были купаться в океане и кататься на велосипедах по берегу у самой воды. Когда мы бы вернулись назад, я отвез бы тебя в приют для животных и позволил бы выбрать собаку, которую бы мы забрали с собой домой. В наш дом. Черт, надеюсь, ты знаешь…

Как это было бы прекрасно!

Как хорошо я бы о тебе позаботился.

Как я хочу все это изменить.

Как мне больно, когда я даже просто думаю о твоем имени.

Я с трудом сглатываю, прочищая горло. Лежать на спине на кладбище — совсем не то, как я планировал провести сегодняшний день. Я собирался занять себя чем-нибудь другим. Продолжал двигаться, занимал свои мысли до конца дня, но все эти планы исчезли в ту же секунду, как взошло солнце. Я встал с постели еще до шести, стараясь не разбудить Сильвер, и вышел из квартиры, мои ноги сами привели меня сюда. Я не смог бы изменить свой путь, даже если бы захотел.

— Думаю, я всегда знал... глубоко в моем сердце... что тебе нравилось жить с Джеки. Я знал, что она хороша для тебя, даже если она была сукой и все время пыталась встать между нами. И... я думаю, что заставлял тебя чувствовать вину за то, что она тебе нравится. Я действительно сожалею об этом, чувак. Это... это было нечестно.

Когда Бен впервые переехал жить к Джеки, я постоянно говорил ей всякие гадости. Я использовал ужасные термины, чтобы описать ее, которые мой брат, вероятно, никогда даже не слышал в тот момент. Я называл ее шлюхой. Тварью. Часто называл ее мразью, о чем теперь жалею. Джеки вовсе не была такой. Она представляла для меня такую же угрозу, как и я для нее. А между нами, пойманный в ловушку между нашими общими состояниями тревоги, гнева и страха, маленький мальчик пытался выжить, будучи разорванным в двух разных направлениях.

Как бы я ни боялся, что Джеки хочет забрать у меня Бена навсегда, с моей стороны было дерьмово говорить о ней плохо в его присутствии. Он был просто ребенком, и Джеки была действительно единственной матерью, которую он когда-либо знал. У меня есть только несколько блеклых воспоминаний о нашей маме, и некоторые из них действительно болезненны, но, по крайней мере, они у меня есть. Бен же был слишком мал, чтобы помнить ее, когда она умерла. Я ненавижу, что он не узнал ее даже немного.

«Глупо все время быть таким грустным. Все нормально. Мне нравилось, что ты мой старший брат. У тебя это здорово получалось. Ты строил самые лучшие крепости. И ты всегда знал, что я должен делать, если другой ребенок будет приставать ко мне. С тобой я всегда чувствовал себя в безопасности. Мне нравилось чувствовать себя в безопасности рядом с тобой».

Однажды ночью, три с половиной года назад, после особенно мучительного избиения моим старым приятелем, Гэри, я поклялся себе, что никогда больше не буду плакать. Я свернулся калачиком на боку среди тонких, грязных, окровавленных одеял, в которых спал, и позволил себе рыдать. Я был обижен, и мне было больно, и я боялся того, что может случиться со мной, поэтому я позволил себе рыдать в эти грязные одеяла, а когда закончил, я сказал, что с меня достаточно, больше никогда.

Я нарушил эту клятву в тот вечер, когда прочитал письмо Сильвер, где она описывала, что произошло на весенней вечеринке Леона Уикмена. Затем снова нарушил ее в ту ночь, когда она попала в больницу с ожогами от веревки на шее. И теперь я тоже нарушаю её. Я позволяю себе три слезинки, горячие и быстрые, которые текут по вискам, по волосам, прежде чем смахнуть влагу тыльной стороной ладони.

— Но ведь я не уберег тебя. Если бы я это сделал, ты был бы здесь. Мы бы уже были на полпути к гребаному Орегону.

На этот раз голос моего младшего брата остается тихим в моей голове. Даже мое собственное подсознание не может придумать ничего, чтобы возразить на этот счет. Факт в том, что я всегда буду чувствовать себя ответственным за это.

На другом конце кладбища женщина склоняется перед надгробием, опускаясь перед ним на колени. Сейчас еще рано, может быть, восемь, но она уже одета в костюм и готова к новому дню. Как только она закончит здесь, вероятно, отправится на работу. Женщина спокойна. Даже безмятежна. Некоторое время назад она примирилась со смертью любимого человека, и сегодняшнее короткое пребывание среди надгробий больше похоже на визит к старому другу, чем на попытку выковырять битое стекло из-под своей кожи. Естественно, я делаю предположения, но то, как она тихо смеется, разговаривая со своим любимым человеком, звучит легко и непринужденно.

Пройдет еще много времени, прежде чем я смогу достичь такого же уровня непринужденности перед этим надгробием.

Земля такая чертовски холодная. Я расстелил свою кожаную куртку перед тем, как лечь на траву, но холод от земли сумел просочиться сквозь нее и проникнуть в мои кости без проблем. Я стараюсь не думать о том, как холодно сейчас Бену, лежащему в гробу в восьми футах подо мной. Стараюсь не представлять себе, в каком состоянии разложения находится его тело сейчас, через четыре месяца после смерти. Еще одна слеза проскальзывает мимо моей защиты, новая волна боли пронзает прямо центр груди.

— О, черт... — Я делаю неглубокий вдох воздуха, пытаясь заставить агонию подчиниться, но она не поддается. — Черт, мне так жаль, Бен.

Я закрываю глаза рукой, заслоняясь от солнца, притворяясь, что не чувствую нового натиска падающих слез. Впервые в жизни я ненавижу себя за то, что не верю в Бога. Если Бога нет, то нет и загробной жизни, а это значит, что Бен сейчас меня не слышит. Там должна быть загробная жизнь. Если кто и заслуживал этого, так это мой брат. Он был всего лишь ребенком…

— Мне помогает счет.

Я резко выпрямляюсь, кашляя без всякой гребаной причины. Такое ощущение, что меня только что поймали за каким-то грязным делом. Женщина с другого конца кладбища стоит позади меня, крепко сжимая в руке сумочку. Она блондинка. Сорок. Сорок два. В легком черном плаще и строгом черном брючном костюме она выглядит так, словно могла бы быть управляющей банком. С сожалением наклонив голову, она смотрит на резной мрамор позади меня и вздыхает.

— Когда умирают дети, кажется, что мир уже никогда не сможет быть прежним. Я очень сожалею.

Я даже не знаю, что сказать. Я просто смотрю на нее, желая, чтобы она ушла, чтобы я мог притвориться, что только что не рыдал на публике. Бегло проведя рукой по лицу, я вытираю его, тяжело шмыгаю носом, и резко вдыхая воздух.

— Ага. — Это все, что у меня есть.

Женщина опускает голову.

— Как я и сказала, счет помогает. Вдох в течение четырех секунд. Выдох на четвертой. Вот так я и дышала очень долго. В конце концов, ты сможешь сделать паузу между ними, и тебе даже не будет казаться, что ты вот-вот развалишься. — Женщина снова грустно улыбается и кивает, как будто пытается отогнать от себя довольно болезненные воспоминания. — Это то, к чему стоит стремиться, я думаю.

Она уходит. Не пытается отговорить меня плакать в одиночестве на кладбище. Даже не спрашивает, все ли со мной в порядке. Не пытается убедить меня, что я должен уйти, или взять себя в руки, или продолжать жить своей жизнью. Она продолжает свой путь, не называя мне своего имени и не спрашивая моего, потому что наши имена не имеют значения. Мы прекрасно понимаем друг друга и без них. И мы оба знаем, что слова бессмысленны, когда речь заходит о такой боли.

«Тебе лучше пойти домой, Алекс. Сильвер будет волноваться».

— Я знаю, приятель. Знаю.

Она наверняка уже проснулась и обнаружила, что моя половина кровати пуста и давно остыла. Бросать квартиру было дерьмово, учитывая, что она уже несколько недель планировала приготовить мне завтрак на день рождения, но мне нужно было покончить с этим. Если бы все было по-другому, я бы уже сегодня утром сидел на байке перед домом Джеки, готовый забрать Бена домой, по-хорошему или по-плохому. Он наверняка бы ждал меня. Когда я проснулся сегодня в четыре утра с этим беспокойством в душе, с этой огромной тяжестью, лежащей на моей груди, мне казалось, что Бен все еще ждет меня, и чтобы я встал, позавтракал и продолжил свой день, не зайдя сначала к нему? Ну, я просто не мог этого сделать…

Теперь, когда я навестил своего брата и высказал свои мысли, пришло время вернуться к Сильвер. Я делаю последний долгий, затаенный вдох, стараясь придать себе немного позитива на предстоящий день, когда поднимаю взгляд и вижу ее, идущую ко мне через кладбище с большой корзиной в руке.

Я моргаю, убеждаясь, что мне это не мерещится, но ее образ, одетый в синие джинсы и красивый белый кружевной топ под красным пальто, не исчезает, а продолжает существовать. Сильвер здесь, на кладбище. Как будто я наколдовал ее сюда, просто признав, как сильно она мне вдруг понадобилась.

Девушка останавливается в пяти футах от меня, нежно улыбаясь. Пряди ее золотисто-бронзовых волос, уже посветлевших от весеннего солнца, которое мы видели здесь, в Роли, танцуют на мягком ветерке, который гуляет между надгробиями. С прохладным ранним утренним солнцем, заливающим ее лицо светом, она выглядит потрясающе.

Черт. Она такое прекрасное создание. Эта девушка находится за пределами всякого понимания. Она не может быть реальной. Большинство дней я убежден, что это моя галлюцинация. У моей матери регулярно случались галлюцинации. Нет никаких причин, почему бы мне не пойти по ее стопам. Хотя я не могу испытать должный уровень беспокойства, когда думаю о подобных вещах. Если Сильвер — это галлюцинация, то так тому и быть. Пусть я сойду с ума, если это означает, что я проведу с ней всю оставшуюся жизнь. Я сойду с ума, и сделаю это с радостью. До сих пор мой опыт безумия был безупречен.

Небрежно кивнув головой, Сильвер указывает подбородком влево, мягко вздыхая на долгом выдохе.

— Я подумала, захватить для тебя мороженое на завтрак из грузовика на стоянке. А потом мне стало интересно, почему кто-то настолько бессердечен, чтобы поставить свой грузовик с мороженым на кладбищенской стоянке, и я не захотела поддерживать такую сомнительную деловую практику.

Черт возьми! Она сногсшибательна. Она чертовски сильна, и знает, как разрядить напряженную, потенциально неловкую ситуацию в мгновение ока. Я смеюсь и на секунду опускаю голову. Меньше всего я хочу, чтобы Сильвер поймала меня после нервного срыва, но сейчас уже слишком поздно что-либо предпринимать. Мои глаза все еще горят, и щеки, вероятно, все еще раскраснелись от моего приступа рыдания. Мне просто нужно время, чтобы перегруппироваться и отделить себя от моего разбитого сердца, прежде чем я полностью отдам себя ей.

— Жаль, — говорю я, прочищая горло. — Я бы прямо сейчас не отказался от рожка.

— Ну, они, наверное, все еще там, — дразнит Сильвер. — Я и сама бы не отказалась от шоколадного, но не хотела выглядеть бесчувственным кладбищенским туристом.

— О, да. Я ненавижу этих гребаных парней.

— И я тоже. Они самые худшие.

Я снова смеюсь, но на этот раз смех звучит сдавленно. Сильвер ничего не говорит. Она ставит корзину, которую держит рядом с надгробием Бена, затем тихо расстилает на земле толстое одеяло, опускается на него на колени и начинает распаковывать вещи, которые принесла с собой.

Три контейнера, покрытые металлической фольгой; один термос; ножи и вилки; пластиковые походные тарелки; и маленькая картонная коробка, которая выглядит так, будто ее привезли из пекарни напротив. Какофония запахов ударяет мне в нос, когда я собираюсь с духом, наконец-то освободившись от бурных эмоций, которые овладели мной до ее прихода. Это заняло у меня слишком много времени, но я встречаюсь взглядом с Сильвер и киваю ей в ответ, когда девушка кивает мне. Ей не нужно задавать свой вопрос, это написано у нее на лице.

— Я в порядке, — подтверждаю я. — Просто... тяжелое утро, знаешь ли.

— Да, — говорит она, пододвигаясь, чтобы сесть рядом со мной. — Я упаковала большинство из этого вчера вечером. Решила, что ты захочешь съездить сюда и немного побыть с ним, прежде чем столкнешься с чем-то еще. Хотела остаться у тебя дома и подождать тебя, но потом подумала, что тебе может понадобиться компания, так что... надеюсь, ты не возражаешь?

— Господи, Argento, я так рад, что ты здесь, что могу снова заплакать, — шучу я. Однако шутка проваливается, в основном из-за моей убогой, погранично-жалкой подачи.

Сильвер наклоняется ко мне и кладет голову мне на плечо. Она не упоминает тему слез, хотя именно я поднял ее.

— Мне очень жаль, Алекс. Это самый ужасный день в мире, не так ли?

Да. Для меня — да. После того дня, когда Мэйв появилась на моем пороге с трагическими новостями, и того дня, когда я наблюдал, как Бена опускают в землю, сегодня действительно худший день в мире. Это должен быть знаменательный, счастливый день. Предполагалось, что дни рождения должны отмечаться и нести радость, но я боялся сегодняшнего дня с тех пор, как должным образом осознал тот факт, что Бен мертв, и я не заберу его жить со мной в ту самую секунду, когда мне исполнится восемнадцать.

Я так благодарен, что Сильвер сейчас не пытается засунуть мне в глотку радугу и бабочек. Это было бы вполне понятно и даже простительно, если бы она захотела попытаться представить сегодняшний день в позитивном свете и сделать из этого большое событие. Но она меня знает. Сильвер меня понимает. Она любит меня и знает, что сегодняшний день для меня один из самых мрачных.

Я поворачиваюсь и целую ее в висок, закрываю глаза и прижимаюсь лбом к ее волосам. От нее пахнет цветами, солнцем и стиральным порошком, которым я вчера стирал простыни, зная, что она останется ночевать.

— Знаешь ли ты, как сильно я люблю тебя, Сильвер Париси? — бормочу я.

— Очень сильно, — шепчет она. — Почти так же сильно, как я люблю тебя.

Моя улыбка причиняет боль, это было очень мило.

— Ты знаешь, какой мрачной и совершенно дерьмовой была бы моя жизнь без тебя?

— Черной, как смоль? — гадает она. — Угольно-черной? Как черный обсидиан?

— Вероятно, как черный обсидиан.

Сильвер мудро кивает, как будто этот выбор имеет самый большой смысл.

— Я рада, что твоя жизнь не обсидианово-черная. И рада, что хоть немного её осветила.

Я сажусь прямо, подвинувшись так, чтобы взять ее лицо в свои руки. Ее взгляд скользит по моим чертам, а радужки похожи на ртуть, как движущиеся молнии, пойманные в стеклянную бутылку.

— Ты не просто немного её осветила. Ты — солнце, Argento, — говорю я ей. — От тебя исходит столько тепла, жизни и радости, что это, черт возьми, выплескивается из меня. Во мне больше света, чем я знаю, что с ним делать. Просто потерять его... потерять Бена... эта боль была черной дырой, которая становилась все больше и больше. Я думал, что она проглотит меня целиком. Но ты не позволила этому случиться. Ты дала мне то, за что я должен был цепляться. Я был дерьмовым, и мне очень жаль, что так получилось…

Сильвер закрывает мне рот ладонью и медленно качает головой.

— Несмотря на все слухи в Роли Хай, ты человек, Алессандро. А люди ломаются и разваливаются, когда умирают те, кого они любят. Это жестокая правда. Никогда больше не пытайся извиниться передо мной, или я лишу тебя привилегий на массаж спины.

— Что-то я не припоминаю, чтобы у меня была привилегия на массаж спины. — Слова звучат приглушенно, потому что Сильвер все еще прикрывает мне рот рукой.

Она смеется, многозначительно подмигивает мне и опускает руку.

— Если ты правильно разыграешь свои карты, то в будущем у тебя может появиться такая привилегии. А пока у меня есть к тебе один вопрос.

— Какой?

Девушка выглядит очень серьезной.

— По шкале от одного до десяти, насколько странно есть праздничный завтрак на кладбище?

— Думаю, семерка, но я так голоден, что мне все равно, насколько это странно. Все, что у тебя есть в этих контейнерах, пахнет чертовски вкусно, и думаю, что мы должны съесть все это прямо сейчас, пока оно не остыло.

Я не особо голоден. Просто хочу заставить ее улыбнуться, что она и делает, когда разворачивает контейнеры, открывая свои шедевры завтрака на день рождения: курица и вафли в одном, блины и свежесрезанная клубника в другом, и, наконец, бекон и яичница в третьем. Так много еды, что мы никогда даже близко не подойдем к тому, чтобы закончить все это. Но мы, черт возьми, попытаемся сделать это как следует. В ту же секунду, когда я кладу в рот кусочек курицы и вафли, я понимаю, что на самом деле очень голоден, и принимаюсь за работу.

Бен не возражал бы против завтрака на его могиле. Допивая вторую чашку кофе из термоса, который Сильвер принесла на наш жуткий утренний пикник, я думаю о том, что он бы всецело одобрил это и присоединился к нам. Он бы сразу набросился на блины Сильвер. Они были его любимым блюдом.

Как только мы заканчиваем набивать наши животы, и настолько наелись, что стонем, Сильвер хватает корзину для пикника и тащит ее к себе. Я начинаю складывать посуду, думая, что пора убирать, но Сильвер останавливает меня.

— Еще нет. Если мы нарушаем кладбищенский этикет, то должны делать это как следует. Тебе нужно открыть свои подарки, — говорит она.

Я тупо смотрю на нее, слегка ошарашенный.

Ее улыбка начинает исчезать.

— О, черт. Подарки — это немного чересчур, да? Я должна была хорошо подумать. Прости.

— Нет-нет. Я просто... это... просто я не думаю, что кто-то покупал мне подарок на день рождения с... — Я напрягаю память, пытаясь подсчитать.

И тут меня осеняет: я не получал подарков на день рождения с тех пор, как умерла мама. Но это слишком угнетающе, чтобы признать вслух, поэтому я просто смеюсь и пожимаю плечами, как будто это не имеет большого значения.

Сильвер колеблется, как будто точно знает, сколько времени прошло с тех пор, как кто-то был добр ко мне в мой день рождения, но, к счастью, она ничего не говорит об этом. Девушка достает из корзины маленькую коробочку, завернутую в бело-голубую полосатую оберточную бумагу. Я с трепетом принимаю коробку. Как, черт возьми, нормальные люди получают подарки? Как они, бл*дь, реагируют? Что, черт возьми, они говорят? И самое главное, почему сейчас мне так чертовски неловко?

— Ухх... спасибо. — Боже, какой же я долбаный идиот. — Я... бумага классная.

Сильвер со стоном смотрит на небо.

— Бумага стоила девяносто девять центов в универмаге. Это было все, что у них осталось после Рождества. Просто открой его уже, Моретти. Если ты заставишь меня ждать дольше, я покроюсь сыпью.

Сильвер ворчит, когда я осторожно открываю ее подарок, отклеивая ленту и разворачивая ее с обоих концов вместо того, чтобы разорвать полосатую бумагу. В какой-то момент девушка почти выхватывает подарок из моих рук и рвет его сама. Но я ухитряюсь залезть в коробку раньше, чем она успевает это сделать.

Под оберточной бумагой — маленькая коробочка для драгоценностей. Забавляясь, я поднимаю её вверх, выгибая бровь.

— Украшение, Париси?

— Ах! Открой эту чертову коробку, Алекс!

— Ладно, ладно! Маленькая Мисс Нетерпеливая.

Я открываю коробку, любопытствуя, что же я там найду. А там, на синей бархатной подушечке, лежит золотой медальон. Он маленький, такого же размера, как мой Святой Христофор, который я ношу на шее, но на поверхности этого медальона нет выгравированного святого. Это герб. Мне он незнаком. Я достаю медальон из коробки и внимательно рассматриваю. Вдоль нижней части, вокруг внешнего края поверхности монеты, выгравировано слово «Париси».

— Это, наверное, довольно глупо. Но на этой стороне герб моей семьи. А с другой стороны…

Я уже перевернул его, чтобы найти фамильный герб Моретти на другой стороне.

— Я знаю, что ты чувствуешь. Знаю что, когда твоя мама ушла, и... теперь Бен тоже, — говорит Сильвер, с трудом подбирая слова. — Я знаю, тебе может показаться, что ты один. Но это не так, Алекс. Я — твоя семья, а ты — моя. Париси. Моретти. На самом деле это всего лишь слова. Понятия. Я выгравировала на нем наши имена, чтобы показать, что эти понятия — одно и то же. Мы навеки связаны друг с другом, Алекс. Навсегда. Две стороны одной медали.

Я держу медальон на ладони, поворачивая его то в одну сторону, то в другую, борясь со своими эмоциями. Пытаюсь мысленно выстроить предложение, но каждый раз, когда мне кажется, что уже почти получилось, какое бы чувство я ни собрал, оно не соответствует тому, что я чувствую.

Я ненадолго кладу медальон обратно на подушку, чтобы дотянуться и расстегнуть застежку на цепочке на шее. Сильвер пристально наблюдает, как я нанизываю ее подарок на цепочку так, чтобы он висел прямо рядом со Святым Христофором.

— Ничего особенного. Просто маленькая безделушка… — начинает говорить Сильвер, но я обрываю ее, прижимаясь губами к ее губам. Поцелуй долгий и глубокий, и он обжигает мою гребаную душу.

Когда отстраняюсь, я говорю:

— Это не ничего. Это все, Сильвер. Это больше, чем я знаю, что с этим делать. Спасибо. Я скорее умру, чем сниму его.

Затем мы упаковываем наш пикник и готовимся вернуться в квартиру. Когда уходим, я шепчу брату прощальные слова, не заботясь о том, услышит ли их Сильвер.

— Увидимся, братишка. Я люблю тебя.

«Я тоже тебя люблю. С Днем рождения, Алекс».

Глава 44.

Когда у вас есть дети, ваши мечты, надежды и стремления больше не являются вашими собственными. Каждая позитивная вещь, которую вы желаете, становится желанием, предложенным от имени кого-то другого. Вы молитесь о здоровье своих детей. Вы молитесь, чтобы они были довольны и никогда не страдали от разбитого сердца или несчастья. Когда они играют, и вы наблюдаете, как их личности развиваются день за днем, вы надеетесь, что жизнь будет добра к ним, и вы сможете вооружить их всеми навыками и чертами характера, которые им понадобятся, чтобы плыть по темным, коварным водам взрослой жизни. Больше всего вы надеетесь, что они найдут кого-то, кого будут любить и кем будут любимы. Обзаведутся собственной семьей, которая принесет им радость и удовлетворение. По крайней мере, так было со мной. С самого первого момента, когда я держал Сильвер в своих руках, я знал, что все желания и удачи, которые мне были даны в этой жизни, теперь принадлежали ей. Появился Макс, и вполне естественно, что его имя было добавлено к моим лихорадочным мольбам о счастье и безопасности.

Я перестал просить что-либо для себя. Это казалось алчным, когда от меня зависели два маленьких человека, которым нужно было, чтобы я заботился о них в меру своих возможностей. Я никогда не обижался на то, что мне пришлось пожертвовать большей частью своих собственных мечтаний на этом пути. Я всегда буду использовать каждый клочок шанса, удачи и судьбы, которые выпадают на мою долю, но... сегодня я делаю редкое исключение. Я позволяю себе одно желание, только для себя и ни для кого другого.

Боже, я надеюсь, что сегодня все пройдет хорошо.

В доме стоит жуткая тишина, когда я забираю ключи от новой машины со стойки для почты. Я стою у входной двери, положив ладонь на холодную гладкую металлическую ручку, и на секунду прислушиваюсь к ревущей тишине.

Год назад мои дети ссорились друг с другом, телевизор орал на полную мощность, моя жена кричала на всех, пытаясь найти что-то, что она потеряла, и все казалось таким живым. Теперь этот старый дом кажется заброшенным. Так странно. Теперь я чувствую себя здесь чужаком. Призраком, бродящим по пустым, покинутым комнатам.

Снаружи — ранний вечер, сумерки только начинают сгущаться. Мое любимое свойство лета — это то, что на улице не темнеет до восьми вечера. Легкий игривый ветерок теребит мою куртку, когда я запрыгиваю в машину и набираю адрес места назначения в бортовой GPS. Во время двенадцатиминутной поездки через весь город мой разум выходит из-под контроля, когда я думаю обо всех вещах, которые могут пойти не так, когда я приеду.

К тому времени, как я подъезжаю к обочине возле маленького аккуратного домика, стоящего в стороне от дороги, я уже почти уговорил себя прекратить все это и вернуться домой, поджав хвост.

«Господи, пап. Не будь таким трусом. Я думала, что мы, Париси, сделаны из более прочного материала? »

Голос в моей голове — голос Сильвер — может быть плодом моего воображения, но именно это сказала бы мне сейчас моя дочь, если бы сидела рядом со мной на пассажирском сиденье. Она закатывала бы глаза, смеясь над моим дискомфортом, а потом нашла бы способ подкупить меня, чтобы я вытащил свою задницу из машины и пошел по усаженной цветами дорожке, ведущей к красной парадной двери коттеджа. Сильвер никогда бы не позволила чему-то столь незначительному, как нервы, помешать ей сделать шаг в неизвестность. Она доказала это достаточно хорошо, когда собрала вещи в своей комнате и переехала через всю страну в Дартмут с парнем, за которого обещала выйти замуж. Малышка всегда была намного храбрее меня.

Собравшись с духом, бросаю взгляд на свой телефон, проверяя экран в пятнадцатый раз с тех пор, как покинула дом. Никаких сообщений об отмене не поступало. Никаких извиняющихся сообщений, просьб о встрече в другой раз. Похоже, все это еще впереди…

Ну же, тупой ублюдок. Сделай это. Ты симпатичный. Забавный. Твоя борода выглядит чертовски потрясающе. Вылезай из этой чертовой машины или я надеру тебе задницу.

Это плохая подбадривающая речь. Обещание побоев, очевидно, пустая угроза, так как я не фанат боли и вряд ли буду бить себя по заднице, но она зажигает подо мной постоянный, хотя и небольшой огонь. Следующее, что я помню, это как я хватаю цветы, которые купил в цветочном бутике на Хай-стрит с соседнего сиденья, выхожу из машины и захлопываю за собой дверцу.

Одна нога впереди другой, Кэм. Левая, правая. Левая, правая. Левая, правая. Хорошая работа. Ты совсем не нервничаешь. Ты уверен в себе. Ты просто охренительный улов. Ты успешный. У тебя есть деньги. У тебя все зубы свои... О, это просто замечательно. Потрясающе. Отлично сработано. У тебя все зубы свои. Как будто она встречалась с парнем, у которого нет…

Я уже наполовину поднялся по тропинке, ругая себя за то, что веду себя странно, когда входная дверь распахивается и в тускнеющий медовый свет выходит мужчина. Наши взгляды соприкасаются, и я чуть не роняю букет цветов на землю.

— Ал… — Я останавливаю себя, не заканчивая его имя.

Это не Алекс. Этот человек старше, с глубокими морщинами на лбу и усталым, болезненным взглядом, который заставляет меня думать, что он слишком много пьет. На его лице появляется широкая улыбка, полностью изменяющая его черты лица, и он в мгновение ока, выглядит совсем не так, как мой будущий зять.

— Да, у нас есть некоторое сходство, да? — говорит парень.

Значит, это и есть Джакомо. Нет другого разумного объяснения тому, насколько они с Алексом похожи. Их темные волосы и темные глаза так похожи, что это просто невероятно. Как и Алекс, он держится так, словно готов нанести удар при малейшей провокации. Но в этом человеке есть нечто принципиально иное. В нем есть что-то такое, что мне не нравится. Я не могу точно определить, что именно…

— Ты всегда рано приходишь на свидание, чувак? — спрашивает отец Алекса, шлепая парой кожаных перчаток. Он надевает их и хмуро смотрит на меня, как будто не может понять, что со мной делать. — По-моему, это выглядит чересчур заинтересованно. Нужно заставить их немного попотеть, знаешь ли.

Покачиваясь на каблуках, я оглядываю передний двор — маленькую, но хорошо ухоженную лужайку, розы под окном коттеджа, маленькую желтую ветряную мельницу, уютно устроившуюся среди лютиков и прелестных диких ромашек — и провожу языком по зубам.

— Возможно, для тебя это будет шоком, Джакомо... но люди — не игрушки. Не нужно играть с ними в игры или пытаться манипулировать ими. Жизнь гораздо менее сложна, если ты прямо общаешься с людьми. Я обнаружил, что быть честным... быть самим собой... это продвигает вас дальше, чем, если постоянно стремиться к контролю и власти над другими

Джакомо пыхтит носом, раздувая ноздри. Похоже, ему не нравится или он не согласен с тем утверждением, которое я только что сделал. Мужчина прищуривается и смотрит направо, где в пятидесяти футах дальше по дороге у обочины припаркован мотоцикл. Его байк, я полагаю.

— Я слышал, что дети благополучно добрались до Нью-Гэмпшира, — сухо говорит он. — Лично я не вижу в этом ничего привлекательного. Привязать себя к такому чопорному заведению на четыре года. Тратить все эти деньги на образование, которое в конечном итоге не принесет им никакой пользы. Надо было ехать путешествовать или что-то в этом роде. Получить кое-какой реальный опыт.

— О, да? Опыт в системе патронатного воспитания? Оказаться подстреленным? Изнасилованным? Арестованным? Чуть не лишиться жизни пару раз? Думаю, что у обоих наших детей уже достаточно жизненного опыта, не так ли? Дартмут — это именно то, что им сейчас нужно. Это пойдет им на пользу. Они оба слишком умны... гениальны, на самом деле... чтобы растрачивать свой интеллект, разъезжая по стране на мотоцикле, ожидая неприятностей, которые выследят их и снова разрушат их жизнь.

Не могу избавиться от этого горько-кислого привкуса во рту. Кажется, что он становится еще хуже, когда говорит Джакомо. Это тот самый человек, который бросил Алекса и Бена, когда они нуждались в нем. Тот самый кусок дерьма, который издевался над матерью Алекса и бросил ее на произвол судьбы в самые темные часы ее жизни. Глядя на него сейчас, я с удивлением понимаю, что не просто хочу ударить этого ублюдка. Я хочу по-настоящему причинить ему боль.

— И вообще, что ты здесь делаешь? — Я поправляю очки на переносице. — Я думал, что ты уже давно уехал. Монти мертв. Дредноуты расформированы. Алекс уехал. Ничто больше не удерживает тебя в Роли.

Джакомо грозит мне пальцем, на его лице появляется фальшивая улыбка.

— Ты... я тебе не очень нравлюсь, да, Кэмерон?

— Я бы солгал, если бы сказал, что нравишься.

— Все так быстро судят, не правда ли? О, Джакомо — плохой парень. Джакомо-кусок дерьма. Джакомо не заслуживает того, чтобы дышать таким же свежим воздухом, как все мы, богатые люди Роли. Я... я официально обижен, Кэм. Мы вот-вот станем семьей и все такое. Значит ли это, что ты не займешь мне место за столом, когда мой сын и твоя драгоценная маленькая негодница приедут домой на Рождество?

Я качаю головой, глядя ему прямо в глаза.

— Нет. Тебе не будут рады.

Джакомо мрачно усмехается.

— Вот так. Ты ведь не шутишь, да? Прямо как отрезал. — Он быстро разворачивается, делая пистолет из пальцев и делая вид, что наводит его на меня, большим пальцем взводит курок и стреляет в меня три раза подряд. — Он слишком стар, чтобы ты мог его усыновить, Кэмерон. В его жилах течет моя кровь. Он Моретти. Алекс мой сын. Лучше тебе об этом не забывать.

Господи, ну и ублюдок же он! Он сбежал от Алекса, когда ему было шесть лет, и никогда не оглядывался назад. Почему, черт возьми, он пытается претендовать на него сейчас, когда Алекс не нуждается и не хочет его видеть в своей жизни?

— Ну вот опять, — грустно говорю я. — Я скажу это еще раз. Люди — это не игрушки, Джакомо. Ты не можешь сломать кого-то и отбросить в сторону, а потом закатить истерику, когда кто-то другой проявляет к ним интерес. Алекс теперь мужчина, а ты его даже не знаешь. Боюсь, что это, вероятно, не изменится.

Джакомо Моретти рычит, как дикий пес, которому угрожает опасность.

— Как скажешь, Очкарик. Время покажет. Алекс не создан для колледжа. И уж точно не создан для брака. Держу пари, что твоя драгоценная Сильвер примчится плакать к папе о своем разбитом сердце еще до конца первого семестра. А до тех пор, я уверен, мой мальчик повеселится. Мы, Моретти, всегда так делаем.

Вздохнув, я щиплю себя за переносицу. Он так ошибается, что даже грустно. Правда.

— Кровь в жилах Алекса не имеет никакого отношения к тому, кем он стал. Ты тычешь имя Моретти в лица людей, как будто это что-то, чего следует бояться. По правде говоря, имя Моретти — это то, чего твой сын должен стыдиться. Ты слабак, эгоист, и тебе плевать на всех остальных. Но Алекс совсем не похож на тебя. Он храбрый и очень хороший человек. Он предан, и его способность любить, несмотря на все страдания, просто поразительна. Может быть, ты и запятнал свое фамильное имя, но Алекс заставил его сиять. Он восстановил его до того состояния, которым может гордиться. И я буду чертовски горд, когда Сильвер тоже станет Моретти, потому что для меня это имя олицетворяет силу и мужество. Алекс может и не быть моим сыном по рождению. Возможно, он не мой законный сын, но он — одна из самых ярких частей моей жизни, и я горжусь тем, что он стал частью моей семьи. А теперь, если ты не против, я все еще могу прийти на свидание пораньше.

Я не очень храбрый человек по натуре, и именно поэтому все больше впечатляюсь собой, когда прохожу мимо отца Алекса и поднимаюсь по тропинке к коттеджу, даже не дрогнув. Я понимаю, что он не собирается убивать меня только, когда слышу рычание его мотоцикла, заводящегося на улице.

Как только он уходит, я поднимаю руку, чтобы постучать в дверь коттеджа…

... и Мэйв Роджерс открывает дверь с улыбкой на лице.

Эпилог.

Лига плюща.

Иисус, бл*ть, Христос.

Когда он был еще жив, Гэри Куинси с огромным удовольствием рассказывал мне, какой я никчемный кусок дерьма. Не могу сосчитать, сколько раз он уверял меня, что я никогда ничего не добьюсь, и все это время он изрыгал ненависть и делал все возможное, чтобы уничтожить меня, но это лишь подстегивало меня.

Скажите мне, что я ничего не стою, и я сделаю все возможное, чтобы стоить больше, чем вы.

Скажите мне, что я глупый, и я сломаю себе шею, чтобы убедиться, что я намного умнее вас.

Скажите мне, что я ничего не добьюсь, и я поднимусь выше, просто чтобы досадить вам.

Так что теперь, пройдя через серию странных, ужасных и время от времени замечательных событий, я чертов студент колледжа Лиги плюща. Ну и дела!

Благодаря настойчивому и крайне раздражающему ворчанию тренера Фоули, жестокому режиму тренировок и ее удивительному упрямству, мне не только удалось попасть в Дартмут с Сильвер, но и получить полную стипендию. Эта женщина наполовину психопатка, наполовину чудотворец, и я ей очень обязан.

Выпуск был, по меньшей мере, сюрреалистическим событием. Я не чувствовал, что мое место там, на той сцене, рядом с Сильвер, и все же я, черт возьми, заслужил свое место там.

Теперь я, как бельмо на глазу в колледже, точно так же, как когда-то в Роли Хай. Единственная разница... здесь никому нет до этого дела. Татуировки, моя одежда, то, как я хожу и разговариваю... все это никого не смущает. И, самое главное, Сильвер счастлива. Она не просто счастлива. Она расцвела. Это самое удивительное: я вижу, как она пускает новые корни в этом замечательном месте, и вижу, как становится самой собой.

Благодаря не слишком тонкому влиянию Кэма, я планирую изучать архитектурный дизайн как свою специальность. Сильвер специализируется на космических науках. У нас нет общих занятий. Мы выбегаем из дома по утрам в разное время, и иногда к концу дня оба так устаем, что даже не успеваем поужинать, отключаясь на диване. Занятия трудные, нагрузка неумолимая, а часов в сутках не хватает... но я с Сильвер. Я мог бы пройти сквозь огонь и серу и не возражал бы, если бы она была рядом со мной.

— Ты в курсе, что твой новый друг считает Землю плоской? — спрашивает Сильвер, откусывая огромный кусок пиццы.

У нас есть задания, висящие над нами, как лезвие гильотины, но мы взяли перерыв, чтобы заправиться углеводами и сахаром. По телевизору с приглушенным звуком идет какой-то фильм ужасов. Кондиционер в нашей маленькой, но идеальной квартире усердно жужжит, почти не охлаждая гостиную, но я не жалуюсь. Если бы было прохладнее, Сильвер надела бы на себя что-то ещё помимо своих узких маленьких шорт и тонкой футболки, а я слишком наслаждаюсь видом, чтобы жаловаться на удушающую жару.

Я выгибаю бровь, глядя на нее, и запихиваю в рот свой собственный кусок пиццы.

— Монро?

Девушка кивает головой. Ее волосы собраны в беспорядочный пучок, пряди свободно падают, обрамляя лицо. Сильвер выглядит потрясающе, когда проводит щеткой по волосам и немного красится, но лучше всего она выглядит вот так, когда ее кожа свежа и она выглядит так, будто ее только что трахнули. Что и было на самом деле.

— У них в кампусе даже есть общество сторонников теории плоской земли.

Черт возьми! Просто когда ты думаешь, что завел себе нормального друга...

— И Монро — член клуба? Монро? Парень с короткой стрижкой и навороченным «Додж Чарджер»?

Сильвер сглатывает, улыбается и наклоняется, чтобы поцеловать меня.

— Извини, Passarotto. Думаю, на самом деле он президент клуба.

— Черт.

— Возвращаемся к исходной точке по замене Зандера?

Я втягиваю ее пухлую, слишком соблазнительную нижнюю губу в свой рот и нежно прикусываю ее, игриво проводя языком по тому месту, которое только что зажал между зубами.

— Зачем мне нужна замена Зандеру? Зандер — это заноза в заднице. Я рад, что мне больше не придется иметь дело с его дерьмом.

Сильвер смеется, откидываясь на спинку дивана. Кожа вокруг основания ее шеи, которая когда-то была покрыта синяками темно-фиолетового цвета, теперь вернулась в нормальное состояние. Как и обещали врачи, глядя на нее, вы никогда не узнаете, что она вообще пострадала.

— Боже, какой же ты лжец, Алессандро Моретти. Ты скучаешь по нему, знаю, что скучаешь.

Ух. Возможно, она и права. Я вот-вот признаюсь себе, что Зандер Хокинс все-таки оказался хорошим другом. Однако пройдет еще немало времени, прежде чем я признаю что-либо подобное вслух. И возможно, никогда я не скажу ему об этом в его самодовольную, раздражающе дерзкую физиономию.

— Сегодня я получила письмо от мамы, — говорит Сильвер. — Она купила дом в Торонто. Мой младший брат официально станет канадцем.

— Ты злишься?

Я знаю, как сильно Сильвер скучает по Максу. Они общались друг с другом почти каждый день, хотя Сильвер быстро обрывала их разговоры, когда я возвращался домой. Думаю, она чувствует себя плохо из-за того, что строит лучшие отношения со своим братом, хотя я бесчисленное количество раз говорил ей, что это меня не беспокоит. Если бы Бен был еще жив, я бы разговаривал с ним двадцать четыре часа в сутки.

— Нет, — говорит она, качая головой. — Ему там очень нравится, и он завел кучу новых друзей. Я думаю, это пойдет ему на пользу. Он спросил, не навестим ли мы его в ближайшее время.

— Ха! Думаешь, что сможешь выдержать пять минут в одной комнате со своей матерью? — На фронте матери и дочери Париси дела обстоят не так уж хорошо.

Откровение Кейси на выпускном вечере о том, что у мамы Сильвер был роман с ее отцом, обрушилось, как свинцовый шар. Сильвер спросила её об этом, но женщина отказалась обсуждать этот вопрос. В глазах Сильвер ее молчание равносильно признанию вины.

Сильвер скривила лицо в гримасе, но возвращается к исходному положению при смене темы разговора.

— О! Кстати, о почте: сегодня утром тебе пришла посылка от Мэйв.

Я ухмыляюсь при упоминании имени этой женщины. Кэм еще ничего не сказал Сильвер, потому что он — киска высшего порядка, но Кэмерон признался мне, что у него было свидание с моим бывшим социальным работником, и они довольно хорошо поладили. Очевидно, они обменялись номерами телефонов в закусочной, в тот день, когда Сильвер и я впервые играли вместе на публике, и с тех пор переписывались. Я думал, что избавлюсь от Мэйв, как только мне исполнится восемнадцать, но теперь я уже не так уверен. Она суетилась и заботилась обо мне с тех пор, как взяла на себя мое дело, когда я переехал в Роли. Теперь есть шанс, что она реально станет моей свекровью. Это дерьмо становится все более и более странным, клянусь.

— Наверное, это судебный приказ, требующий, чтобы мы вернулись в общежитие и оставались там, как хорошие маленькие дети, — размышляю я.

Формально мы с Сильвер не должны жить вместе. На бумаге официальная резиденция Сильвер находится в Мортон-Холле в Восточном Уилок-Хаусе. Мне выделили комнату на том же этаже. Кэм и Мэйв подписали документы, подтверждающие, что у нас с Сильвер гражданское партнерство, но власти говорят, что мы были вместе недостаточно долго, чтобы администрация могла признать эти отношения. Так что я использовал деньги, оставшиеся от моей работы в качестве бегуна для Монти, чтобы арендовать для нас небольшую квартирку в пяти минутах езды от кампуса. Мы время от времени показываемся в общежитиях, иногда учимся там, пользуемся прачечной, чтобы устроить шоу для коменданта, но мы живем здесь.

После того как мы поели, я беру пакет Мэйв, гадая, что же, черт возьми, там внутри. Когда вы выходите из системы патронатного воспитания и Служба опеки больше не несет ответственности за ваше благополучие, это не похоже на отправку вам гребаного сертификата или чего-то еще. Очень похоже на плохое расставание, когда вы расстаетесь, моля Бога, чтобы вам никогда больше не пришлось слышать или говорить с другой стороной. Я вытаскиваю толстую пачку бумаг из плотно заклеенного мягкого конверта, который прислала мне Мэйв, ожидая найти внутри официальные документы. Может быть, даже какой-нибудь счет, например, от совета директоров Денни, чтобы как-то попытаться взять с меня деньги за то время, что я провел с Зандером в колонии для несовершеннолетних. Последнее, что я ожидаю увидеть — это рисунки.

Карандаш. Ручка. Типографская краска. Даже акварель.

И на всех моя мама.

Алекс

Тебе не нужно работать в такой области, как моя, чтобы знать, что семьи сложны. Это универсальная и очень очевидная истина. Люди ущербны и ненадежны. Они все время причиняют друг другу боль, особенно те, кто ближе всего к ним, что делает боль, которую они причиняют, намного хуже. Но ты должен знать, что даже у самых плохих людей иногда бывают моменты искупления. Сегодня утром ко мне приходил твой отец. Ему не нужен был твой адрес, и он поклялся, что не будет тебя беспокоить. Он казался совершенно непреклонным в том, что ты придешь в себя и найдешь его после всего, что было сказано и сделано, а я очень надеюсь, что ты этого не сделаешь.

Так или иначе, он принес мне эти рисунки и попросил передать их тебе. Твоя мать была поразительной, очень красивой женщиной, Алекс. Я видела ее фотографии, но то, как твой отец запечатлел ее на этих рисунках, только усиливает ее красоту. Само количество раз, когда он рисовал ее, показывает, как сильно он, должно быть, любил ее в какой-то момент своей жизни.

В твоем отце так много уродливого, но то количество любви, которое он вложил в эти рисунки твоей матери, просто прекрасно, Алекс. Ты ненавидишь его, и я не виню тебя за это. Я вроде как ненавижу его и за тебя тоже. Но это не значит, что ты не можешь любить искусство, которое он создал.

Я надеюсь, что в Нью-Гэмпшире все сложится хорошо и для тебя, и для Сильвер. Пожалуйста, передай ей мои самые теплые пожелания.

С уважением, Мэйв

Я чувствую, как меня разрывают прямо посередине, ярость и восторг, когда я листаю рисунки и эскизы в своей руке. Их, наверное, не меньше пятидесяти, на разных листах бумаги, причем некоторые из них были написаны на плотном листе бумаги, а некоторые из самых подробных и красивых были нарисованы на клочке бумаги. Я переворачиваю рисунок моей матери, прижавшей колени к груди, держащей в одной руке недоеденное яблоко, ее волосы растрепаны, голова откинута назад, рот широко открыт, когда она смеется, и обнаруживаю, что он был набросан на обратной стороне просроченного счета за электрическую дрель Bosch, датированного 29 января 1995 года.

В ту же секунду, как я замечаю, как смеется моя мать, поток воспоминаний обрушивается на меня, словно удар кувалдой в грудь. Я едва могу дышать. Моя мать погружалась в самую глубокую, самую темную пучину депрессии и месяцами не улыбалась. Но когда депрессия не впивалась в нее своими когтями, и она была в порядке, то много улыбалась. Она смеялась всем своим телом. Я слышу задыхающийся, хриплый, безошибочно узнаваемый звук ее смеха, когда смотрю на эту картину, и это заставляет мое сердце разбиться вдребезги.

«Не грусти, Passarotto. Здесь так много поводов для радости. Ты больше не мальчик. Ты мужчина. Нет, ты король среди людей. У тебя есть любовь красивой женщины. Я так горжусь тобой, mi amore. Ты освещаешь весь мир. Продолжай. Выйди в мир и стань великим. Будь тем человеком, которым я знаю, ты можешь быть».

Я понимаю, что уже довольно давно не слышу голоса матери в своей голове. С тяжелой дозой грусти, которая заставляет мое горло пульсировать от эмоций, я думаю, что это будет самый последний раз, когда я его слышу. Не знаю, откуда я это знаю. Я просто знаю.

— Ух ты. Это потрясающе, — шепчет Сильвер позади меня, перегнувшись через спинку дивана, чтобы посмотреть на рисунки через мое плечо. — Черт возьми, Джакомо мог бы зарабатывать себе на жизнь как художник. Какого черта?

Мог бы. Ничто не мешало ему стать иллюстратором, дизайнером или каким-нибудь свободным художником. Однако он выбрал для себя другой путь — эгоистичный путь, который, в конце концов, никому не принес пользы. Даже ему самому.

— Она была так прекрасна, Алекс, — тихо говорит Сильвер. — Мне бы очень хотелось с ней познакомиться.

— Да. — Я пробегаю пальцами по другому изображению моей матери, чувствуя тупую боль в груди. Маме бы очень понравилась Сильвер. Она любила всех, кто знал, что у них на уме, и не боялась сказать, что там у них на уме. А Сильвер, в свою очередь, обожала бы мою мать. Невозможно было не влюбиться в нее.

У меня так мало фотографий моей мамы. Полагаю, что их никогда не было много, а те, что существовали, были утеряны, когда она покончила с собой, и Служба опеки забрала нас. Я был слишком мал, чтобы спрашивать, что стало с ее вещами. Все, что принадлежало моей матери, скорее всего, было упаковано ее старым арендодателем и отправлено в благотворительный магазин. Возможно их просто могли выбросить в мусорный бак. Джакомо, конечно же, никогда не возвращался за всем этим.

Эти рисунки — связь с моей матерью, которую я потерял с тех пор, как мне исполнилось шесть лет. Мне плевать, что их нарисовал Джакомо. Я буду лелеять их до конца своих дней.

Через несколько дней, когда я возвращаюсь домой, Сильвер ждет меня у двери в квартиру, и на ее лице написано волнение. Она переминается с одной ноги на другую, хлопая себя ладонями по губам, когда я вхожу.

Я бросаю сумку к ногам, ухмыляясь ее нелепости.

— О боже мой! Ты выиграла в лотерею? Теперь ты богата и бросаешь меня, чтобы стать неоплачиваемым стажером Билли Джоэла?

— Пфф. Если бы Билли попросил меня быть его неоплачиваемым стажером, я бы бросила твою задницу и была бы на дороге ровно через пять секунд. Мне не нужно было бы выигрывать в лотерею. Стать неоплачиваемым стажером Билли Джоэла — значит выиграть в лотерею.

— Ладно. Принял к сведению. — Она все еще нервно улыбается, не в силах усидеть на месте; я медленно прохожу вокруг нее, делая вид, что внимательно изучаю ее. — Звонили из НАСА, и они пригласили тебя стать их самым молодым астронавтом?

Сильвер закатывает глаза.

— Ты хоть представляешь, Алекс, сколько мне еще предстоит учиться, прежде чем они даже подумают о том, чтобы подпустить меня к шаттлу? Есть причина, по которой астронавты становятся древними к тому времени, когда летят в космос.

— Хорошооо. Значит... твой отец сказал тебе, что встречается с Мэйв, и ты радуешься тому, что у тебя будет новая мама?

Сильвер замирает, широко раскрыв глаза.

— Что?

— Неважно. Шучу. Я просто шучу. Что тебя так взволновало, Argento? Неизвестность убивает меня.

— Вернемся к тому, что ты сказал о моем отце и Мэйв.

— Или ты можешь просто притвориться, что я ни словом не обмолвился об этом, и вместо этого выплеснуть все свои чувства. — Сделав два полных круга вокруг нее, я останавливаюсь перед ней и кладу руки ей на бедра, поднимая ее от пола.

Сильвер визжит, обхватив меня ногами за талию, ее сиськи прижимаются к моей груди, и мой член начинает с надеждой пульсировать.

«Боже, ты никогда не бываешь удовлетворен», — говорю я ему.

К несчастью, Вселенная, возможно, сочла нужным дать моему члену свой собственный разум, но она пренебрегла его ушами. Он меня не слушает.

Сильвер так умопомрачительно красива в летнем платье, которое на ней надето, оно насыщенного синего тона, который подчеркивает ее глаза. Она обнимает меня за шею, оставляя нежный поцелуй на моем лбу, прямо между бровями.

— Я кое-что сделала для тебя в спальне. Надеюсь, тебе понравится.

— Мне нравится все, что ты делаешь для меня в спальне.

— Ты такой плохой, — смеется она. — Давай. Поставь меня. Я хочу тебе показать.

— Ты уверена, что хочешь мне это показать? Потому что сейчас ты выглядишь немного в панике.

— Я вовсе не паникую! Я просто... — Сильвер пожимает плечами, ее щеки краснеют. Она определенно паникует. — Я просто надеюсь, что не взяла на себя то, что ты хотел сделать, вот и все.

Иногда с ней чертовски легко шутить. Она чертовски очаровательна, когда смущается.

— Твою мать, — бормочу я, задевая ее нос своим. — Ты что купила себе страпон? Извращенка. Я твердо верю, что анус — это выходное отверстие, но я разрешу попробовать что-нибудь один раз, если это сделает тебя счастливой.

Сильвер выглядит шокированной.

— Я не хочу доминировать над тобой с помощью страпона. Откуда бы ты ни взял эту идею, можешь отправить ее обратно, потому что этого никогда не произойдет. Ради всего святого, пойдем со мной. Иначе мы останемся здесь на всю ночь. — Она хватает меня за руку, и тянет в спальню.

По всей кровати разбросаны учебники физики и тетради, видимо, она усердно занималась, пока меня не было, но на полу также валяются пластиковые обертки и картонные упаковки.

— Похоже, ты устроила здесь вечеринку без меня. Чем ты занималась, Arge… — Я замолкаю, потому что, когда я снова смотрю на нее, то вижу, чем она занималась.

Напротив нашей кровати на стене висят десятки картинных рам в стиле коллажа, соединенных вместе, как паззл. От простой черной древесины до необработанной сосны, и до причудливой старомодной позолоты, каждая рамка отличается от других. Ни одна из них не соответствует никакой другой. Конечно же, внутри рамок находятся рисунки моей мамы, сделанные Джакомо. Но не только они. В рамах есть фотографии Бена. Фотографии, которые я никогда раньше не видел. На снимках он играет в бейсбол и позирует со своими друзьями. И, о боже... там... там также есть фотографии, где мы с ним вместе. Селфи, которые я делал для него на телефон, чтобы он знал, что я всегда буду рядом с ним.

Я тяжело опускаюсь на кровать, прямо на один из учебников Сильвер.

Девушка озабоченно смотрит на меня, снова прикрывая рот руками.

— Прости. Это слишком, да? Это как если бы... я просто собрала все, что причинило тебе боль, и размазала это по всей стене нашей спальни. Господи, какая же я дура! Я могу... черт возьми, я могу это снять. Извини. — Сильвер снимает со стены фотографию Бена и ищет, куда бы ее поставить, чтобы потом снять и остальные.

— Сильвер, перестань, — тихо говорю я.

— Боже, я не знаю, что со мной не так. Понятия не имею, о чем я думала.

— Мне это нравится, Сильвер.

— Тебе не обязательно это говорить.

— Пожалуйста, просто... Сильвер, подожди, остановись. Не снимай. Послушай меня. Мне очень нравится.

Она фыркает, осмеливаясь взглянуть на меня. Ее глаза кажутся стеклянными, как будто она вот-вот расплачется. Ее боли достаточно, чтобы я снова встал на ноги и поспешил через спальню к ней.

— Серьезно, пожалуйста, не плачь, Argento. Я вовсе не расстроен. Это чертовски прекрасно, то, что ты сделала для меня. Мне очень нравится. Я хочу оставить все. Это было просто много, чтобы принять все сразу, вот и все. Мне просто нужно было немного времени, чтобы это осознать. — Я обхватываю лицо Сильвер своими ладонями, и она наклоняется ко мне, закрывая глаза.

Шмыгнув носом, она говорит:

— Ты не говоришь о нем. Я знаю, что это все еще больно.

Просто чтобы доказать, насколько она права, моя грудь резко сжимается, горе сжимает мое сердце, как кулак. Обычно я избегаю этого разговора, переходя на более легкую тему, но в этом весь смысл, не так ли? Сильвер замечает, когда я это делаю, и она принимает это к сведению.

— Иногда мне кажется, что я должен закрыться от всего мира и никогда больше не показываться на людях. Чувство вины... Чувство вины сокрушительно. Я знаю, знаю. Прежде чем ты это скажешь, я знаю, что его смерть не была моей виной. Не совсем. Это был несчастный случай. Но он должен был быть на Гавайях, Сильвер. Он должен был играть в футбол на пляже, а вместо этого Джеки везла его ко мне. Мне придется как-то жить с этой информацией. Иногда я просто не могу с этим жить. Такое чувство, что я умру от тяжести этой мысли, давящей на меня.

Я прерывисто вздыхаю, останавливаясь, чтобы собраться с мыслями.

— Но в другие дни все гораздо проще. Печаль отступает на минуту или на час, и я начинаю вспоминать хорошие вещи. Я начинаю смеяться над глупыми вещами, которые мы делали вместе. И думаю, что эти минуты и эти часы будут становиться все более частыми, чем больше пройдет времени. Это хреново, знаешь ли. Какая-то часть меня не хочет переставать грустить. Мне кажется, что если я перестану все время грустить, то предам его. Забуду о нем.

— Ты никогда его не забудешь. Он — часть тебя, точно так же, как ты был частью его. Он будет с тобой всю оставшуюся жизнь, независимо от того, куда ты пойдешь, и что ты будешь делать. Ты проживешь свою жизнь ради него и испытаешь столько всего, сколько сможешь. Для него. — То, как Сильвер смотрит на меня, заставляет все сфокусироваться. Она как линза. Я смотрю ей в глаза, и все, что было расплывчатым и запутанным на протяжении большей части жизни, вдруг просто... обретает смысл. Сильвер — прохладная вода, после многих лет жажды. Успокаивающий бальзам после слишком сильной боли.

— И скоро у нас будет своя семья... — говорит она, замолкая.

Я осторожно заправляю непослушную прядь её волос за ухо, страстно желая поцеловать ее. Однако сдерживаюсь.

— Хм. Семья. Хочешь сказать, что на самом деле хочешь, чтобы я на днях тебя обрюхатил?

Улыбаясь, стараясь не делать этого, вдруг застеснявшись, Сильвер кивает.

— Да, — тихо отвечает она. — В один прекрасный день. Когда мы закончим колледж и усвоим все уроки, которые нам нужно усвоить, я захочу этого больше всего на свете, Алессандро Моретти. Когда-нибудь у нас будет сын. И ты будешь потрясающим отцом, ты это знаешь?

Страх покалывает мне затылок, тысячи забот и тревог пытаются быть услышанными одновременно. Но я закрыл их одной спокойной мыслью: Сильвер верит, что я буду хорошим отцом, и я буду им. Для нее я буду тем, кем она считает меня способным быть.

— Сын? — размышляю я.

Все еще немного смущенная, Сильвер опускает голову, но ей удается поднять на меня взгляд, когда она говорит твердым, непоколебимым голосом:

— И когда мы встретимся с ним в первый раз, мы назовем его Беном.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 13 14 15 16 1718