Внимание! 4 страница

– Милорд, – смиренно произнесла я, – так это вы сделали ставку в Сенях Ночи на то, что Принцем Солнца выступит Бодуэн де Тревальон?

И снова меня вознаградили неожиданным взрывом смеха, на этот раз более продолжительного и безудержного. Алкуин, обхватив коленки, улыбался от уха до уха. Наконец Делоне сумел подавить хохот, вытащил из кармана платок и промокнул выступившие слезы.

– Ах, Федра, – вздохнул он, – Мириам была права. Ей стоило запросить больше, гораздо больше.

Глава 7

Так начались годы моего ученичества у Анафиэля Делоне, и я постепенно узнавала, как правильно смотреть, видеть и думать. И если вам представляется, что я попусту тратила время, наблюдая и тщательно подмечая всякие мелочи, то могу вас заверить, что, хотя это мне удавалось легче всего, важность этой практики была неоспорима.

Как и обещал Делоне, я учила языки: каэрдианский, пока мне не начали сниться сны на этом диалекте, круитский (в котором я не видела для себя необходимости) и скальдийский, напомнивший мне о варваре, давным‑ давно бывшем моим хранителем на Торговом пути. Оказалось, что Алкуин владел этим наречием почти как родным, поскольку всосал его с молоком кормилицы‑ скальдийки, пока лежал в колыбели. Той самой кормилицы, которая спасла его от засады, устроенной ее собственным народом, и передала на воспитание Делоне, но об этом я узнала позже.

Вдобавок к языкам нам приходилось до головной боли корпеть над историей. Мы изучали цивилизации с золотого века Эллады до возвышения Тиберия и его последующего падения в ходе войны между двумя равносильными претендентами на трон. Последователи Иешуа утверждали, будто его появление обусловило падение Тиберия и возвращение иешуитскому народу трона Единого Бога; историки же, как нам прозрачно намекнул Делоне, придерживались мнения, что, скорее, здесь завязана диаспора иешуитских ростовщиков в столице Тиберия. Истощившиеся сундуки стали причиной распада великой тиберийской империи на разобщенные государства националистического толка, из которых теперь слагается Каэрдианский Союз.

А сокрушительный удар по когда‑ то могущественной тиберийской армии был нанесен на зеленом острове Альба, где среди воинственных племен появился король Кинхил‑ ап‑ Домналл, известный также под именем Кинхил Ру, который сумел договориться с далриадами на Эйре и объединить племена в войне против войск императора. После этого остров перешел во владение круитов, которых ученые называют пиктами. Круиты – дикий, полуцивилизованный народ, и я не видела пользы в том, чтобы зубрить их язык.

Изгнанные с Альбы тиберийские солдаты и дальше отступали, не останавливаясь: из земель Скальдии их вытеснили берсерки, которых вели – как говорится в легендах – духи ворона и волка.

Сквозь этот залитый кровью гобелен золотой нитью тянулась предыстория Земли Ангелов. Плодородная страна, мирно цветущая под благословенным солнцем – как обрисовал Делоне, до пришествия Элуа у нас, по сути, не было собственной истории. Мы охотно принимали у себя тиберийских солдат, которые ели наши виноград и оливки, брали в жены наших женщин и оберегали наши границы от скальдов. В смутные времена мы продолжали придерживаться своих традиций, сохраняли свой язык и свои песни. Когда армия Тиберия отхлынула с наших земель, в ожидающую пустоту явился странствующий Элуа, и страна приняла его, словно невеста жениха.

Тогда и родилась Земля Ангелов, и мы начали накапливать историю и гордость. За полвека царствования Элуа его Спутники расселились по весям и распространили в народе свой божественный отпечаток. Сам Благословенный, что бы им ни двигало, с радостью странствовал по всем провинциям – блуждающий жених, влюблявшийся во все, что видел. Если Элуа где и задерживался, то в Городе, который потому‑ то и любим всем народом и считается королем всех городов; но Элуа редко где задерживался.

Все это я уже слышала, но из уст Делоне предания воспринимались по‑ другому: не как легенды, а как история. Я тогда поняла, что сказание так или иначе заканчивается, а вот история конца не имеет. И легендарные события, хоть и давно минувшие, играют роль в том, что происходит вокруг прямо сейчас. Делоне сказал, что, уяснив наконец эту тонкость, я, возможно, начну кое‑ что понимать.

Казалось, мне предстояло понять все. Начав изучать лабиринты политики, я всерьез жалела, что столь уединенно жила во Дворе Ночи. Алкуин вникал в эти хитросплетения уже больше двух лет и мог без труда отбарабанить генеалогические древа каждого из семи суверенных герцогств, королевской семьи и ее многочисленных побочных ветвей, а также обязанности Казначейства, границы судебной власти и даже законы Гильдии торговцев пряностями.

За это, как и за многое другое, я его ненавидела, но признаюсь, что одновременно и любила. Было попросту невозможно не любить Алкуина, который обожал почти весь мир. Каким бы невероятным это ни казалось воспитанникам Двора Ночи, мой соперник не осознавал своей изумительной красоты, которая с годами только расцветала. Он обладал блестящим умом и поразительной памятью, чему я завидовала, но не гордился даже ими, разве что если удавалось порадовать наставника.

Когда Делоне принимал гостей, что в те дни случалось часто, именно Алкуин прислуживал за столом. В отличие от шумных пиров, устраиваемых Домом Кактуса, приемы у Делоне проходили как встречи цивилизованных образованных людей. Он предпочитал приглашать небольшие компании друзей, которые возлежали на диванах во внутреннем дворике подобно эллинам, наслаждались изысканной едой и проводили ночь в оживленных беседах.

Алкуин же подавал гостям вино и наливку, и, хотя я презирала его за недостаточную утонченность, нельзя было отрицать, что смотреть на него было очень приятно – сплошная врожденная грация и ненавязчивое усердие, да еще отбрасываемые лозами тени придавали его лунно‑ белым волосам зеленоватый оттенок. Когда Алкуин с радушной улыбкой предлагал сидящим вина, все они за редким исключением улыбались в ответ и протягивали ему бокалы – неважно, хотели пить или нет, – просто чтобы увидеть в его темных глазах удовольствие от возможности оказать им услугу.

Конечно, обаяние ученика Делоне использовал умышленно, и не сомневаюсь, что искренняя улыбка Алкуина развязала в том дворике много языков. Я не знала ни одного человека, равного по остроте ума Анафиэлю Делоне. Но тем, кто цитирует подобные фразы, стремясь доказать, что он без зазрения совести хладнокровно использовал нас, сразу скажу: это ложь. Да, мы с Алкуином любили его, каждый по‑ своему, и я нисколько не сомневаюсь, что наставник отвечал нам взаимностью. Прежде чем моя повесть закончится, я приведу достаточно тому подтверждений, но в начале ученичества я об этом почти не думала.

Что касается гостей, они были совершенно разными, причем настолько, что казалось почти невероятным, как один человек может иметь так много разнородных знакомых из всех уголков страны. Делоне очень тщательно подбирал, кого пригласить, и я не встречала на его приемах разлада между гостями, если только он сам того не планировал. Мой хозяин приятельствовал с чиновниками и судейскими, с лордами и леди, с моряками и торговцами, с поэтами, художниками и с ростовщиками. Он знал певцов, воинов и ювелиров, заводчиков породистых лошадей, ученых и историков, шелковых магнатов и шляпников. Общался с потомками Благословенного Элуа и его Спутников и отпрысками всех Великих Родов.

Вот и Каспар Тревальон, граф Фурсэ и кровный родственник Марка, герцога Тревальона, тесно дружил с Делоне. Умный и циничный вельможа с сединой на висках, Каспар собаку съел на политических интригах и всегда угадывал, куда дует ветер. Наверняка именно он рассказал Делоне, как принцесса Лионетта нашептала своему сыну Бодуэну о болезни короля, пустом троне и о том, что символическую свадьбу на Средизимнем маскараде многие люди сочтут знамением.

Такие разговоры окружали меня каждый день и стали неотъемлемой частью моей жизни, а то, что проходило мимо меня, удавалось узнать позже, когда Делоне приказывал Алкуину пересказать события вечера. Наставник постоянно вовлекал меня в эти занятия, чтобы я наращивала запас знаний, от которых и без того пухла голова. Долгое время я обижалась на Делоне за то, что он предпочитал мне Алкуина, тогда как я была лучше обучена прислуживанию за столом; но я все равно слушала и слушалась.

Позже я поняла, почему эти долгие первые годы наставник скрывал меня от посторонних глаз. Кандидатов в наши с Алкуином любовники Делоне отбирал с величайшей осторожностью. Представители высших кругов, глубоко погрязшие в деньгах и власти, до такой степени никому не доверяли, что выманить их сокровенные секреты представлялось отчаянно сложным. Делоне был достаточно мудр, чтобы заронить искру желания к Алкуину задолго до дня его совершеннолетия. Многие знатные люди вожделели Алкуина годами, наблюдая, как он мучительно медленно превращается из красивого ребенка в ослепительного юношу. Когда они наконец раскрыли свои карты, годы ожидания немало поспособствовали тому, что ставки взлетели до небес.

Что до меня, тут все было иначе. Желание, которое я могла вызвать – тогда еще только в теории, – горело жарче, но запал его был короче. Хорошо разбиравшийся в человеческой природе Делоне учел это и мудро решил скрывать меня от своих гостей. Конечно, неизбежная молва довела до общего сведения, что он взял второго ученика; но когда гости просили Делоне показать меня, он улыбался и мягко отказывал. Поэтому интересовавшиеся мной могли только воображать меня, пока я переживала подростковый возраст в окружении чернильниц и свитков пергамента.

За единственным исключением: Мелисанда.

Гению требуется аудитория. Несмотря на весь свой ум, Делоне был прирожденным художником слова и, как все творческие натуры, искал похвалы своим произведениям. А людей, способных оценить их по достоинству, было очень и очень мало. Тогда я еще не знала, такую тонкую игру эти двое вели друг с другом, равно как и не ведала, какая роль в ней отведена мне. Все, что было мне известно: Мелисанда относилась к тем немногим, кого Делоне приветствовал в качестве своей публики.

* * * * *

Я жила у него уже три с половиной года и занималась с акробатом, которого Делоне отыскал Элуа знает где. Мой наставник верил в сбалансированный подход к формированию личности, и поэтому нам с Алкуином приходилось бесконечно заниматься спортом, чтобы наши гибкие умы пребывали в не менее натренированных телах.

Я только закончила урок, на котором научилась делать сальто из положения стоя, и уже вытирала с себя пот, когда Делоне вошел в гимнастический зал с какой‑ то женщиной. Акробат собирал свои вещи и, увидев гостью, спешно ретировался, на что Делоне не обратил внимания.

Попытку описать Мелисанду Шахризай приравняю к попытке нарисовать соловьиную песнь – что, по словам поэта, просто невозможно. Тогда ей было двадцать три года, хотя время казалось невластным над ней даже по прошествии лет. Сказав, что ее кожа была алебастровой, а волосы до того черными, что на свету отливали синим, глазам же насыщенного сапфирового цвета драгоценные камни могли лишь позавидовать, я озвучу правду и только правду; но она была чистокровной ангелийкой, а это само по себе уже предполагает красоту.

– Мелисанда, – произнес Делоне, и в его голосе слышались гордость и радость, – позволь представить тебе Федру.

Меня – ангелийку, рожденную при Дворе Ночи, – нелегко удивить красотой, но при всей моей взыскательности, перед некоторыми другими вещами я благоговею. Шахризаи – древний знатный род, и многие, поверхностно знакомые с историей Земли Ангелов, полагают, будто он берет начало от Шемхазая. Это неверно. Тезки, названные в честь кого‑ то из потомков Спутников Элуа, так вросли в общество, что только ангелийские ученые способны разобраться в генеалогических хитросплетениях, пестрящих совпадающими и созвучными именами.

К тому времени я уже многое изучила и не нуждалась в исторической справке о родоначальнике рода Шахризаев. Когда я вежливо подняла голову, чтобы посмотреть в голубые глаза Мелисанды, ее взгляд пронзил меня словно копье, мои колени задрожали, и я тут же поняла, что она – несомненный потомок Кушиэля.

– Как прелестно. – Мелисанда с беспечной грацией прошлась по гимнастическому залу, перебросив через руку шлейф платья. Прохладные пальцы коснулись моей щеки, лакированные ногти слегка прошлись по коже. Я вздрогнула. С легкой улыбкой она подняла мой подбородок, заставляя смотреть прямо ей в глаза. – Анафиэль, – удивленно пропела она, поворачиваясь к моему наставнику, – да ты отыскал настоящую ангуиссетту.

Он рассмеялся, подходя к нам.

– Я подумал, ты одобришь.

– М‑ м‑ м. – Женщина отпустила меня, и я чуть не рухнула на пол. – А я‑ то все гадала, что за чудо‑ юдо ты прячешь, затейник этакий. Знаю, многие поставили на кон внушительные суммы, так же теряясь в догадках.

Делоне погрозил ей пальцем:

– Мы же договорились, Мелисанда. Неужели ты допустишь, чтобы кузен Огье узнал, почему его сын в последнюю минуту отменил свадьбу?

– Просто… мысли вслух, дорогой. – Она ласково провела рукой по его щеке. Делоне улыбнулся. – Вспомни обо мне, когда решишь, что настало время этой девочке послужить Наамах, Анафиэль. – Она с милой улыбкой повернулась ко мне. – Ты ведь хочешь служить Наамах, не так ли, дитя?

Ее улыбка вызвала в моем теле дрожь, и я наконец поняла, что имел в виду Делоне, уничижительно отзываясь о Мандрагорах на Средизимнем балу. Память о палаче дуэйны и посвященных Дома Мандрагоры в черном бархате померкла перед лицом кристальной жестокости улыбки Мелисанды. Хотелось бы сказать, что в тот самый момент я почувствовала, как перед нами открывается длинный коридор истории, и догадалась, какую роль мне суждено сыграть и какие ужасные последствия постигнут меня в результате, но это было бы ложью. Я ни о чем таком не подумала. Не подумала вообще ни о чем. В ту секунду я забыла о приличествующих манерах, о долгих наставлениях во Дворе Ночи и попросту утонула в голубых глазах незнакомки.

– Да, – прошептала я в ответ. – Да, миледи, хочу.

– Хорошо. – Она снова отвернулась, словно забыв обо мне, взяла Делоне за руку и повела к двери. – Есть один маленький вопрос, который нам с тобой нелишне обсудить…

Так я и познакомилась с Мелисандой Шахризай, женщиной, ум которой отличался той же остротой, что и у Делоне, но сердце... сердце ее было гораздо холоднее.

Глава 8

– А здесь, – ткнул в карту Делоне, – находится оплот графа Мишеля де Ферро, под началом которого армия в шесть сотен воинов защищает границу у Высокого перевала.

История, политика, география… урокам не было конца.

Согласно Диаспоре Спутников, территория Земли Ангелов делится на семь провинций, а король – или иногда королева – правит страной из Города в память о Благословенном Элуа.

Нежная Эйшет отправилась на южное побережье, где обитали мечтатели и моряки, целители и торговцы, а также тысяча видов птиц и дикие собаки на соляных болотах. Ее провинция ныне называется Эйсанд, и она самая маленькая из семи. Еще там живут тсыгане, и никто их не прогоняет.

Также на юг двинулся Шемхазай, но он пошел западнее, к гористой границе с Арагонией, с которой мы издревле поддерживаем мир. Его провинция именуется Сьоваль, и она достигла процветания и известности благодаря своим ученым, потому что Шемхазай превыше всего ценил знания.

К северу от Сьоваля расположился Ланьяс, богатая виноградом провинция Анаэля, которого прозвали Звездой Любви. С запада к ней примыкает скалистое побережье – провинция Кушет, где поселился Кушиэль, раскинувшаяся до самого Западного мыса. Это суровый край, совсем как ангел, давший ему имя.

Еще севернее вдоль пролива протянулась Аззаль, и в одном месте с ее берегов видны белые скалы Альбы. Если бы не Хозяин Пролива, властвующий над разделяющими наши земли водами, существовала бы опасность могущественного альянса между Аззалью и Альбой.

На это я обратила особое внимание, потому что в ту пору Аззалью правил герцог Тревальон, а мое сердце все еще частило при воспоминании о средизимнем поцелуе его сына, принца Бодуэна.

Рядом с Аззалью простирается Намарра, где жила Наамах. В этом краю много рек, поэтому он очень красив и плодороден. Там есть родник, от которого берет начало река, давшая свое имя провинции, и каждый служитель Наамах должен совершить к священному истоку хотя бы одно паломничество.

На востоке, гранича со Скальдией, лежит длинная и узкая полоска земли – провинция Камлах, где поселился воинственный Камаэль и где собрал первые победоносные армии свирепых воинов‑ ангелийцев, которые с тех пор стойко защищали нашу страну от вторжения неприятеля.

Такова, как учил Делоне, природа моей родины и распределение в ней сил. Постепенно я пришла к пониманию основополагающего разделения и особенностей власти, которая в каждой провинции была своя и в какой‑ то степени отражала характер местного ангела‑ основателя.

Кассиэль – единственный из спутников Элуа, который не захотел собственную провинцию, а предпочел повсюду сопровождать своего странствующего господина. В его честь назвали только кассилианцев – монахов, дающих обет соблюдать Заповеди Кассиэля. Это служение столь же тяжкое, как и служение Наамах, но гораздо более суровое и, возможно, поэтому нынче мало распространенное. Только самые древние из провинциальных знатных родов из поколения в поколение блюдут старинную традицию – отсылают младших сыновей в Кассилианское Братство. Как и дети Двора Ночи, эти младшие сыновья становятся послушниками в десять лет, но ведут исполненную лишений суровую аскетическую жизнь: на их долю достается военное дело, целибат и отказ от всех мирских радостей.

– Видишь, Федра, почему Камлах всегда был стратегически очень важен? – Делоне обвел пальцем границу провинции на карте. Я посмотрела в его вопрошающие глаза и вздохнула.

– Да, милорд.

– Хорошо. – Палец снова двинулся и остановился. У наставника были красивые руки с длинными музыкальными пальцами. – Вот, смотри, именно здесь состоялось сражение. – Он указал на плотную гряду гор. – Ты отметила, что вчера говорил торговец рудой? Скальды снова подобрались к ущельям, а ведь до сих пор и близко не подходили с самой Битвы Трех Принцев. – В голосе Делоне слышалась печаль.

– Когда погиб принц Роланд, – припомнила я. – Дофин был одним из трех принцев.

– Да. – Учитель резко отодвинул карту. – А кто были двое других?

– Брат короля, Бенедикт, а еще… – имя никак не шло на ум.

– Перси Ланьясский, граф Сомервилль, кровный родич принца Роланда, – помог мне Алкуин. Он отбросил белые волосы со лба и улыбнулся. – По материнской линии родственник королевы Женевьевы, что по закону о браке сделало его принцем крови, хотя сам он редко себя так титулует.

Я зыркнула на непрошеного помощника:

– Я это знала.

Алкуин пожал плечами и обезоруживающе улыбнулся.

– Успокойся. – В голосе Делоне не слышалось веселья, а его взгляд был мрачным. – Мы дорого заплатили за ту победу, лишившись Роланда де ла Курселя. Он был рожден, чтобы править, и после смерти отца наверняка удержал бы трон своей силой духа и благородством. Против него никто не посмел бы восстать. Мы заплатили за безопасность наших границ нестабильностью в самом Городе, ныне грозящей лишить нас когда‑ то завоеванного.

Оттолкнувшись от стола, Делоне поднялся и принялся расхаживать по библиотеке. Наконец он остановился и молча уставился в окно на улицу. Мы с Алкуином безмолвно переглянулись. Нам достался добрейший из хозяев – самым страшным наказанием от него был упрек, и всегда действительно заслуженный. Но угадывалась в Делоне некая темнота, проявлявшаяся, правда, очень редко, но мы, следившие за его настроением внимательнее, чем земледельцы за погодой, чувствовали, что будить в наставнике плохое не стоит.

– Вы были там, милорд? – наконец произнесла я.

Он ответил, по‑ прежнему стоя к нам спиной, и его голос прозвучал безжизненно.

– Будь я в силах спасти принцу жизнь, я бы это сделал. Не следовало нам садиться в седла – вот в чем крылся промах. Но Роланд всегда действовал поспешно, и это был его единственный недостаток как предводителя. В третий раз возглавив атаку, принц слишком оторвался от остального войска, вдруг его конь оступился и упал, а нам не удалось быстро подтянуться к командующему. Заминка была недолгой… но ее оказалось достаточно, чтобы скальды успели его заколоть. – Делоне с тем же печальным лицом повернулся к нам. – Вот от каких мелочей могут зависеть целые империи. Из‑ за неуклюжей лошади каждый второй из потомков Элуа сейчас жаждет стать принцем‑ консортом и заполучить трон через брак с дофиной, а принцы крови, вроде Бодуэна де Тревальона, замышляют захватить престол силой по праву родства. Помните об этом, мои дорогие, и, строя планы, скрупулезно продумывайте каждую деталь.

– Думаете, принц Бодуэн хочет завладеть троном? – поразилась я. Спустя три с лишним года обучения я все еще порой не понимала схемы, которые изучал Делоне. Алкуин же удивления не выказал.

– Нет. Не совсем так, – криво улыбнулся учитель. – Но он племянник короля, и, думаю, его мать, которую не зря зовут Львицей Аззали, хочет обеспечить трон своему сыну.

– А‑ а‑ а. – Я моргнула и наконец ясно разглядела логику событий – действия пленившего мое воображение Бодуэна и присутствие Делоне на Среднезимнем маскараде наложились и стали мне понятны. – Милорд, а как это связано с варварами‑ скальдами на восточной границе?

– Кто знает? – пожал плечами Делоне. – Возможно, и никак не связано. Но нельзя точно предвидеть, каким образом происшествие в одном месте повлиет на ход событий в другом, ведь гобелен истории соткан из множества нитей. Необходимо изучить его вдоль и поперек, чтобы верно предсказать, как дальше ляжет узор.

– Неужели скальды вторгнутся к нам? – тихо спросил Алкуин, и в его темных глазах зажегся слабый огонек страха. Делоне добродушно улыбнулся и погладил ученика по голове.

– Нет, – уверенно сказал он. – Они такие же разобщенные, как племена Альбы до Кинхила Ру, а наши военачальники, например, граф Ферро и герцог Маслен д’Эгльмор, бдительно охраняют все горные перевалы. Лорды Камлаха значительно укрепили свои позиции после Битвы Трех Принцев, чтобы подобное никогда не повторилось. Но это направление все равно нужно иметь в виду, мои дорогие, и вы помните, какие слова уместны в таких случаях.

– Лишних знаний не бывает, – произнесла я давно затверженную фразу. Имей Делоне девиз, он звучал бы именно так.

– Вот именно. – Он улыбнулся мне, и сердце мое затрепетало от его одобрения. – Идите же и развлекитесь, вы заслужили отдых, – отпустил нас Делоне.

И мы послушно ушли, хотя расставаться с наставником как всегда не хотелось. Для тех, кто никогда его не знал, могу лишь сказать, что Делоне обладал редким обаянием, воздействовавшим на всех окружающих; добавлю, что иногда это шло на пользу, а иногда во вред – позже я узнала о людях, ненавидевших нашего покровителя. Из тех завистников, которым несносно превосходство других. Что бы ни делал Анафиэль Делоне, он делал это с неизменным изяществом, присущим очень немногим в нашем мире. Недруги обзывали его сводником, а позже нарекли Шпионским Сутенером, но я знала его лучше большинства, и, поверьте, мой наставник никогда не связывался с чем‑ то низким или неблагородным.

И это было частью его загадки.

* * * * *

– По‑ настоящему его зовут совсем не так, – сообщил Гиацинт.

– Откуда ты знаешь?

Друг послал мне белозубую улыбку, ясно различимую в сумерках.

– Порасспрашивал. – Он ударил себя кулаком в грудь. – Хотел разузнать о мужике, который забрал тебя от меня!

– Но я же к тебе вернулась, – тихо возразила я.

Досадно, но Делоне моя эскапада только повеселила. Я тщательно продумала план побега и осуществила его, когда хозяин уехал ко двору: напялила мужское платье, позаимствованное из шкафа Алкуина, и вылезла из окна второго этажа. Я предварительно изучила карту Города и уверенно прошла весь путь до Сеней Ночи, не прибегая к посторонней помощи.

Воссоединение с другом было потрясающим. В память о старых добрых временах мы украли немного фруктовых пирожных у торговца с базарной площади, домчались до переулка Терция и забрались под мост, где и съели не успевшую остыть выпечку, перепачкав подбородки сладким соком. Потом Гиацинт отвел меня в кабачок, где останавливались странствующие игроки, которые его знали. Там мой друг расхаживал гоголем и демонстрировал свою значимость, сбывая то одному, то другому какие‑ то сплетни. Игроки славятся многоходовыми интригами, по этой части они даже превосходят посвященных во Дворе Ночи.

Упиваясь восторгом приключения и предвкушением грядущего наказания, я едва заметила мальчишку лет восьми или девяти, который пробрался через плотную толпу и что‑ то прошептал на ухо Гиацинту. Впервые я увидела, как мой друг нахмурился.

– Говорит, его послал человек в ливрее, – поделился со мной Гиацинт. – Коричневая ливрея с золотом, на гербе сноп кукурузы… не знаешь, чья такая?

– Делоне! – ахнула я, и сердце сжалось от страха. – Это его цвета.

Гиацинт с виду рассердился.

– Что ж, его человек ждет на улице, с коляской. Попросил послать к нему Ардила, когда ты будешь готова идти.

Мальчик воодушевленно кивнул, и я поняла, что Гиацинт создал в Сенях Ночи собственную небольшую сеть посыльных, а Анафиэль Делоне знал не только, что я ушла и куда отправилась, но и кто такой Гиацинт и чем он занимается.

Наставник не переставал меня удивлять.

Когда я вернулась, он уже ждал.

– Я не стану тебя наказывать, – заявил он без предисловий. Не представляю, что в те секунды было написано на моем лице, но Делоне это развеселило. Он указал на стул напротив. – Проходи, Федра. Садись. – Я подчинилась, а он встал и принялся расхаживать по комнате. Свет лампы играл на рыжевато‑ каштановых волосах, заплетенных в гладкую косу, подчеркивающую благородные черты лица. – Ты полагала, что мне неизвестна твоя склонность к побегам? – спросил он, остановившись передо мной. Я помотала головой. – Дело всей моей жизни – знать многое о многом, и в круг моих интересов, конечно же, попадает все, что касается моих домашних. О разных мелочах, которые дуэйна предпочла скрыть, моя дорогая, ее гвардейцы молчать не стали.

– Простите, милорд! – воскликнула я, снедаемая виной.

Делоне удивленно посмотрел на меня и снова сел.

– Ты раскаиваешься лишь постольку, поскольку тебе это нравится – что, хотя и немало, действует лишь после проступка, и потому никоим образом не удержит тебя от повторения, верно?

Сбитая с толку, я кивнула.

Делоне вздохнул и скрестил ноги, внезапно посерьезнев.

– Федра, я совсем не против твоего честолюбивого юного друга. Несомненно, в том квартале ты сможешь получить сведения, которых больше нигде не услышишь. До определенной степени, – в бархатный голос опять прорвались нотки веселья, – я не против твоей склонности к побегам и, – он наклонился и потянул за рукав надетой на меня туники Алкуина, – переодеваниям. Но одинокому ребенку в Городе грозят опасности, которым я не считаю допустимым тебя подвергать. С этих пор, если ты пожелаешь в свободное время навестить своего приятеля, предварительно сообщи об этом Ги.

Я подождала продолжения.

– Это все?

– Это все.

Тут было о чем подумать. Малоразговорчивый Ги преданно и верно служил Делоне, выполняя множество неведомых мне поручений.

– Он последует за мной, – наконец произнесла я. – Или отправит кого‑ нибудь.

– Очень хорошо, – улыбнулся Делоне. – Ты вольна попытаться раскрыть слежку и попробовать ускользнуть, даю благословение. Если у тебя получится от него скрыться, Федра, я больше не буду беспокоиться, как ты там одна. Но ты непременно поставишь Ги в известность, когда по какой угодно причине соберешься покинуть мои владения.

Его благодушие сводило меня с ума.

– А если не поставлю? – спросила я, вызывающе задрав подбородок.

Перемена в выражении его лица испугала меня, по‑ настоящему испугала, без единого проблеска восторга. Глаза Делоне похолодели, а черты заострились.

– Я не потомок Кушиэля, Федра, и не играю в игры с провокационным неповиновением и вожделенными наказаниями. Так как мне на тебя не наплевать, я не позволю тебе подвергать себя опасности из‑ за ребяческого каприза. Я не требую беспрекословного подчинения, но послушания все же требую. Если ты не способна меня слушаться, я продам твой туар.

Эти слова зазвенели в ушах и, можете быть уверены, я приняла их во внимание. Я видела его глаза – без сомнения, Делоне не шутил. И, естественно, в результате, когда я вскоре сидела с Гиацинтом на кухне его матери, откуда‑ то поблизости с меня не спускал глаз незаметный и многоопытный Ги.

– Так как же его по‑ настоящему зовут? – спросила я единственного друга. – Кто он такой на самом деле?

Гиацинт покачал головой, тряхнув смоляными кудрями.

– Это мне пока неизвестно. Но кое‑ что я все‑ таки знаю. – Тсыган дразняще усмехнулся. – Я знаю, почему запретили его стихи.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒