«Пожалуйста, разденьте ваши души» 27 страница

– Да что же это такое? – возмутилась медсестра, принюхиваясь. – Вы опять курили? И где вы только берёте сигареты? Я-то думала, что отобрала у вас последнюю. Ну-ка покажите руки. Куда вы её дели?

– Ну, что вы? Какие сигареты? – невинно разулыбался этот прохвост. – Это, наверное, запах из соседней палаты.

– Да что вы говорите. – укоризненно покачала та головой. – Вам же нельзя курить! Поймите, юноша, у вас сотрясение мозга. Это вам не шутки! Так… а это ещё что такое? Ах, да вы её спрятали под подушку! Сигарету под подушку! Это ещё что за детские проделки? Вы тут решили устроить пожар?

– Понятия не имею, откуда она там взялась. Клянусь, мне её подбросили. – положив руку на сердце, истово воскликнул парень с хитрющей улыбочкой. – Леонардо, это, часом, не ты?

– Прекращайте эти глупости. – продолжила корить его медсестра. – Немедленно отдайте это сюда. Вот так. И больше никаких сигарет. А что касается вас, молодой человек. – строго обратилась она ко мне. – Если вы дадите ему сигареты, значит, вы самый настоящий убийца! Вы меня поняли? Убийца!

С этой зловещей угрозой она наконец-то оставила нас наедине. Придвинув стул к кровати, я уселся рядом с Джереми и вдруг ни с того ни с сего расплакался:

– Ах, Джереми… Джереми, я так волновался за тебя. Когда мы это узнали… я просто места себе не находил. Я чудовищно перепугался. После всего, что мы пережили. Джереми… Джереми… я боялся, что застану тебя при смерти или что-нибудь в таком духе…

– Так я и есть при смерти, ты что, не видишь? – громогласно расхохотался тот, пару раз крепко хлопнув меня ладонью по спине, так что у меня чуть не треснул позвоночник. – А эта мегера ещё и отбирает у меня сигареты. Кошмар что творится! Даже не могут исполнить последнее желание умирающего. И самое обидное, что тут все медсёстры до одной какие-то пресные старухи. Вот так и помрёшь вдали от женщин. Но ты мог бы немного меня утешить в моих предсмертных муках, угостив меня сигареткой.

– Но тебе же нельзя. – робко промямлил я. – Врачи будут ругаться.

– Да много они понимают! – отмахнулся Джереми и, въедливо уставившись на меня, зловеще ухмыльнулся. – Ну-ка, живо выворачивай карманы. Без сигарет я тебя отсюда не выпущу.

– Ну, Джереми… – попытался возразить я ему, но парень тут же, обхватив меня одной рукой за плечи, второй принялся деловито шарить по всем моим карманам. – Джереми, что ты творишь?! Перестань! Ай, щекотно! Хватит, Джереми! Куда ты суёшь руки?! Тут точно нет никаких сигарет!

– Ну, и куда ты их спрятал? – обиженно надулся тот, наконец-то оставив меня в покое.

– Дома, наверное, забыл. – с некоторым облегчением ответил я. – Так что извини, ничего не выйдет.

– Тоже мне друг, называется. – иронично пожурил меня парень. – Даже не подумал о том, чтобы принести умирающему товарищу последнюю сигарету…

– Джереми, мы мчались сюда, как сумасшедшие, боясь, что не застанем тебя в живых, а ты тут как ни в чём не бывало отпускаешь какие-то дурацкие шуточки и требуешь сигарет. – чуть дрогнувшим голосом воскликнул я и опять едва не расплакался.

– Ах, Леонардо, какой же ты чувствительный мальчик. – напевно протянул он и неожиданно по-медвежьи облапил меня. – Бедненький ты мой. Ты и вправду так переживал за меня? Это так приятно. Я очень рад, что ты меня любишь. Ну, не хнычь. Я пока не собираюсь помирать. Даже не надейся на это. Кто же ещё будет подтирать тебе сопельки, если не я?

– Ой, Джереми, отпусти. – сконфуженно промямлил я, пытаясь вырваться из его стальных объятий. – Ну, правда, хватит уже. И прекрати меня гладить по пояснице. Мне неприятно.

– Да? А по какому месту мне тебя погладить, чтобы тебе стало приятно? – лукаво подмигнул мне этот клоун, будто бы нехотя выпуская меня из рук.

– Я сказал врачу, что я твой брат. – произнёс я, пытаясь поскорее сменить тему разговора. – Тебя это не обижает?

– Что ты? Напротив, весьма польщён. – лучезарно разулыбался тот. – Всегда мечтал о младшем братике. Над ним было бы так забавно потешаться. У меня ведь совсем маленькая семья, состоящая из одного дяди. Так что я буду очень рад, обзавестись таким миленьким родственничком, как ты.

– Нам придётся отложить показ до твоего выздоровления. – опять попытался я перевести беседу подальше от его вульгарных шуточек. – Я же не справлюсь с репортёрами без тебя.

– Это и не понадобится. Я быстро приду в норму. – бодро возразил Джереми. – Дата уже назначена, так что нет смысла что-то менять. Не тревожься, я тебя не брошу. Можешь на меня положиться.

– Тебе не стоит слишком торопиться покидать больницу. – взволнованно заметил я. – Береги себя.

– Спасибо за твою нежную заботу, мой милый Лео. – дерзко оскалился парень. – Но я не собираюсь тут долго отлёживаться. У меня нет на это времени. Денежки, знаешь ли, сами себя не заработают. Да и барышни меня уже заждались. Так что я в самое ближайшее время планирую покинуть эту унылую богадельню с её кислыми медсёстрами, что силой отбирают у пациентов сигареты. Не волнуйся, со мной всё будет хорошо. А теперь ступай. И в следующий раз не смей тут показывать без сигарет, понял? Не забудь чмокнуть от меня Владлена. Передай этому засранцу, что я чертовски его люблю. Я и тебя люблю, братишка. Слышишь? Пока-пока.

Покинув его палату, я поспешил успокоить друзей, сообщив им, что с Джереми всё в порядке, и он, несмотря на свои переломы, выглядит бодрее всех нас вместе взятых. Это известие весьма всех утешило и дало нам надежду, что в этой жизни нас ждут не одни лишь только неудачи. Джереми, как и следовало ожидать, оправился после аварии довольно быстро и сбежал из больницы ещё до конца той недели. Причём его дядя-фармацевт, которого я считал весьма благоразумным человеком, помогал ему в этом преступном деле. Переломы Джереми срослись весьма неплохо, но всё же временами он стал прихрамывать на правую ногу. Я очень сокрушался, что это наверняка случилось из-за того, что он покинул больницу раньше времени. Сам Джереми небрежно отмахнулся от меня и заявил, что хромота добавила ему некоторого очарования, которое делает его ещё более привлекательным в глазах прекрасного пола. И тут, боюсь, он был прав. Джереми нельзя назвать красавцем, однако он всегда имел большой успех у женщин, видимо, очаровывая их своей харизмой и напористым обаянием. Элегантный, нестареющий вампир с тросточкой, слегка прихрамывающий на одну ногу, он всегда появляется в обществе с самыми ослепительными красотками. Порою, если честно, мне даже приходит в голову, что он специально изображает эту хромоту, чтобы сделать свой образ ещё более стильным и изысканно-мрачным. Хотя, возможно, я и заблуждаюсь. Когда речь заходит о Джереми, ничего нельзя сказать наверняка.

***

И вот наступил этот долгожданный день премьеры. Меня ещё никогда в жизни не била такая ужасная нервная дрожь, как тогда. Если бы не поддержка друзей, я бы просто сошёл с ума. Впервые увидев свой фильм на большом экране, я испытал смешанное чувство разочарования и восторга. Нет, поймите правильно, я был счастлив и вполне удовлетворён итогом своих трудов. И всё же при этом испытывал какое-то горькое чувство, которое, быть может, испытывают птицы, выпуская своих оперившихся птенцов из гнезда, чтобы те навсегда покинули их. Я родил, выпестовал, взлелеял своё дитя и отпустил его на волю. Отныне этот фильм уже не принадлежит мне. Он – ваш.

По окончанию просмотра Джереми подошёл ко мне со спины и, взял за локоть, тихо промолвил:

– Признаюсь честно, Леонардо, порою я ужасно злился на тебя, полагая, что ты попусту растрачиваешь плёнку на какую-то ерунду. Но теперь я понял, что в твоём фильме не было ни единого лишнего кадра. И всё-таки ты гений. Я горжусь тем, что работал вместе с тобой.

Его слова несколько смутили меня и всё же согрели моё сердце. Тот вечер был похож на сон. Я вместе со своими друзьями – такими красивыми, нарядными стоял и отрешённо слушал овации зала. Не знаю, аплодировали они оттого, что им действительно понравилась наша работа, или потому что это было просто необходимо сделать из вежливости, но я тогда ощутил удивительное чувство эйфории, будто я парю над землёй. Джереми использовал все свои связи, чтобы этот показ прошёл, как надо. Он же и отдувался перед журналистами, что облепили нас со всех сторон на выходе из зала. Я мог только бессвязно бросать какие-то судорожные обрывки фраз, Владлен старательно позировал перед камерами, а Джереми тем временем зачаровывал репортёров своим бесовским обаянием и велеречивым остроумием. Но едва только кто-то завёл речь о трагической кончине Лили и Эжена, как Джереми твёрдо, хоть и без излишней дерзости завершил эти переговоры. Мне бы явно не хватило самообладания, чтобы с такой же лёгкостью обойти все эти болезненные вопросы. Скорее всего я бы попросту тут же впал в истерику. Но Джереми уже в который раз спас меня, и мы наконец-то утомлённые и полупьяные от восторга могли покинуть кинотеатр. Вообще-то я присылал приглашение Хлоэ на премьеру нашего фильма, но она так и не откликнулась на него. То ли лежала в больнице, то ли где-то зависала под кайфом. Помимо этого я отослал приглашение своим родителям. В какой-то миг мне даже показалось, что весь этот проект «от» и «до» был затеян мною только ради этих изысканных приглашений, напечатанных на глянцевой бумаге, которые им должен был лично вручить специально нанятый Джереми, предельно вежливый и элегантный рассыльный. Однако увидев на улице поджидавших меня родителей, я сразу понял по взгляду отца, насколько было глупо с моей стороны надеяться, что он когда-нибудь не то, чтобы испытает гордость за то, что я его сын, но хотя бы перестанет меня стыдиться. Нет, этот человек решительно не желал даже попытаться меня понять.

– Ну, и что это была за чушь? – резко полоснул по моим ушам пронзительный голос отца. – Я знал, что нам не стоит сюда приходить. В жизни не видел ничего глупее. Я едва досидел до конца этой твоей убогой клоунады. Кем ты себя возомнил? Думаешь, ты хоть что-то понимаешь в этой жизни? Ты даже не смог получить нормальное образование. Неужели ты рассчитываешь зарабатывать себе на жизнь этими глупостями? Да ты же будешь всю жизнь побираться и кончишь в какой-нибудь канаве. И мало тебе было потратить столько времени на эту блажь, так ты ещё и связался с какими-то недостойными, низкими людишками – наркоманами, падшими женщинами, убийцами! Ты опозорил свою семью!

– Не смей, отец! – с жаром прервал я его. – Можешь сколько угодно унижать меня и насмехаться над моим талантом, но не смей оскорблять моих друзей! Ты ничего о них не знаешь! Они такие же люди, как ты. И у них тоже есть душа, не менее драгоценная пред Богом, чем твоя. Ты даже не представляешь, через что каждому из них пришлось пройти. Тебе неведома их боль, их страхи и сомнения. Ты не имеешь никакого права их судить! Потому что ты не Бог! Слышишь, отец? Ты не Бог!

Как я и предвидел, меня прервала его хлёсткая пощёчина, после чего он с ненавистью выцедил сквозь зубы:

– Ты позор семьи! Не смей больше появляться на пороге моего дома! Я не желаю тебя знать!

Самое худшее, что ещё не успевшие разойтись репортёры успели сфотографировать нас с отцом и настрочили пару статей о моём конфликте с родителями. Это автоматически сделало меня кумиром молодёжи, символом анархии и бунта против родительского гнёта. Но этого изначально не было в моих планах. Мой фильм вовсе не о бунте или вражде. Напротив, мой фильм о любви. Я не пытался никому ничего доказать. Я просто снял фильм, а плох он или хорош – судить уже не мне.

– Сэр, прошу вас, не ругайте Леонардо! – вдруг встрял в нашу перебранку Владлен, пытаясь со слезами на глазах оправдать меня перед моим отцом. – Ваш сын такой хороший человек!..

Но отец даже не стал его слушать и с выражением глубокого отвращения ко всем присутствующим поспешно ушёл. Пытаясь хоть как-то компенсировать его грубость своей лаской, мама тут же меня нежно обняла и расцеловала в обе щёки.

– Леонардо, сынок, не обижайся на папу. – взмолилась она, пытаясь спрятать от меня свои слёзы. – Однажды он сумеет тебя понять. Вы ещё обязательно помиритесь. Ты такой молодец. Я весь твой фильм проплакала. Это так чудесно. Ты действительно невероятно талантливый. Я очень горжусь тобой, сынок.

С благодарностью поцеловав её в висок, я попытался улыбнуться маме, но мои дрожащие губы выражали лишь ту отлично знакомую ей с самого моего детства гримасу страха и боли, что возникала на моём лице после каждого разговора с отцом. Она ошиблась. Отец так и не простил меня и умер гордый тем, что ему удалось сохранить верность своей ненависти ко мне до самого конца жизни. Но я не хочу подражать ему в этом, не хочу отвечать ненавистью на его ненависть. Уж лучше я возьму пример с того, кого мой отец так презирал и считал недостойным человеком. Артур Шнайдер ужасно обошёлся со своим сыном и всё же, несмотря на его жестокость, Владлен не держал на него зла. В отличие от этого безжалостного, лживого и развращённого проходимца мой отец был просто безукоризненным и едва ли не святым человеком. Так имею ли я право за что-то его судить? Я очень хочу научиться прощать так же, как это делал Владлен. Но всё же мне очень больно, когда я вспоминаю своего отца. И я всеми силами день ото дня пытаюсь исцелиться от своей обиды и отпустить связующую нас боль, покуда у меня ещё есть на это время.

В тот вечер мы были так измождены своими переживаниями по поводу премьеры, что даже не стали ничего праздновать, как изначально хотели, и, отложив все торжества, устало разошлись по домам. Почему-то все самые важные, значимые моменты своей жизни я вспоминаю, словно расплывчатые сны, не имеющие чётких очертаний. Порою у меня даже начинают возникать сомнения, а было ли это на самом деле, или мне просто пригрезилось то или иное событие. По сути, это был наш самый обычный вечер с Владленом. Мы слегка перекусили и, включив его любимую гирлянду, которую было решено оставить висеть на стене даже по прошествии праздников, дремотно танцевали в объятьях друг друга. Владлен был единственным человеком на земле, с кем мне танцевалось так легко, непринуждённо, без какой-либо неловкости и смущения. С ним мне просто не могло быть неуютно, с ним я переставал ощущать стыд. Не знаю, почему для меня это так важно, не знаю, почему я помню те мгновения отчётливее, чем даже наше пребывание в кинотеатре на моей премьере. Но по сей день мне кажется, что это был одни из самых прекрасных вечеров моей жизни. Быть может, лишь потому что тогда он ещё был со мной. Мы опять танцевали под его любимую «Unchained melody», как было в нашу первую встречу на той вечеринке у Чакки. Обвив меня руками за шею, юноша приник к моей груди, а через какое-то время тихо промолвил:

– Тебе никогда не казалось странным, что гномы решили похоронить Белоснежку в хрустальном гробу?

– Что? – растерянно переспросил я, опустив на него удивлённый взор.

– Ну, сам подумай, она же умерла, а они её положили в хрустальный гроб. – принялся терпеливо разъяснять мне Владлен. – В хрустальный, то есть в прозрачный. Зачем? Чтобы смотреть на то, как она там будет разлагаться? А если они не были уверены в том, мертва она или нет, надо было обратиться к какому-нибудь лесному лекарю. Не так ли? Но гномы были убеждены, что она умерла, и всё равно запихнули её в прозрачный гроб, мотивируя это тем, что она так прекрасна, и они не могут с ней расстаться. Но раз она была мёртвой, её тело стало бы вскоре разлагаться. Потому что все мертвецы в итоге гниют, даже прекрасные девушки. Разве гномы этого не знали? Белоснежка не могла остаться прекрасной навеки. Они ведь даже её не бальзамировали. Впрочем, мумии тоже не слишком-то хороши на вид. Белоснежка должна была сгнить и превратиться в прах. Как все остальные мёртвые люди. Как Эжен и Лили. И как мои родители. Как ты и я. Все люди умрут, а их тела будут разлагаться, пока от них не останется лишь горстка костей. Так зачем гномы так поступили? Что они подразумевали под этим поступком? Я очень люблю эту сказку. И мне нравится мультфильм Уолта Диснея. Но я постоянно думаю про этот хрустальный гроб. В чём тут смысл?

Если честно, в первый миг я слегка оторопел от его вопроса. Владлен частенько озадачивал меня подобными рассуждениями. Впрочем, за последние месяцы нашей совместной жизни я стал понемногу приспосабливаться к его необычному образу мыслей и научился и сам рассуждать в подобном ключе. На пару секунд задумавшись, я высказал своё предположение:

– А может, это был вовсе не гроб из хрусталя, а лёд? Может, они похоронили её в глыбе льда, которая и вправду могла бы сохранить её вечно юной и прекрасной?

– Лёд? – восторженно воскликнул юноша. – Ах, Леонардо, рассказывай дальше! Рассказывай скорее! Мне так интересно!

– Это был гроб изо льда, подобный чистому, девственно-прозрачному хрусталю. – едва слышно прошептал я, ещё нежнее притянув его к себе на грудь. – Знаешь, как морозильная камера. Когда человек умер или уснул, его тело можно сохранить нетленным, если подвергнуть его заморозке. Гномы отнесли бездыханную Белоснежку в пещеру на самом верху заснеженной горы, в которую не проникал ни единый луч солнца. Они погрузили обнажённое тело прекрасной девушки в хрустальную купель и оставили её в самом холодном из гротов пещеры. За ночь вода в купели обратилась кристальным покровом льда, что трепетно обнимал спящую Белоснежку в своих объятьях. Она была ещё прелестнее, чем в жизни. Так тиха и безмятежна. Никакие беды отныне не могли её потревожить. Она больше не испытывала боль. Ей уже никогда не придётся плакать. Гномы приходили любоваться на Белоснежку и приносили ей цветы, которые тут же вмерзали в лёд. Никакие принцы не потревожили её покой, потому что гномы бдительно стерегли её ложе. В этом и было её бессмертие. Теперь Белоснежка была вечной. Она победила смерть.

– Ах, Леонардо, это так красиво… так красиво… – ласково смеялся юноша, уткнувшись лицом мне в грудь и пытаясь спрятать от меня свои слёзы. – Быть бессмертным. Быть вечно прекрасным…

– Я тоже не хочу тебя терять. Не хочу с тобой разлучаться. – почти беззвучно отвечал я, собирая губами слёзы с его ресниц.

Мы танцевали ещё не один час, покуда Владлен не утомился почти до потери сознания и не рухнул бессильно в постель. Он уснул почти моментально, забыв все свои горести и былые страхи. Его хрупкое, словно хрусталь, обнажённое тело нежно светилось в полумраке комнаты, а лицо отображало пленительное умиротворение, знакомое разве что детям, которые ещё не вкусили плода познания добра и зла. Я благословил его холодные виски любящим поцелуем и, не смея потревожить сон спящего иным прикосновением, уснул на другом краю кровати. Даже во сне я продолжал плакать.

***

Вам, конечно же, не терпится услышать продолжение моей истории, не так ли? Точнее, её окончание. Но, чёрт побери, разве вы сами не знаете этого? Разве вы не читали газет? Все по сей день об этом судачат. Они так и продолжают придумывать новые версии случившегося. Но истину знает только один Бог. Да, Владлен исчез. И на этот раз уже навсегда. Я знал точно, что он больше никогда не вернётся. У меня даже не возникло мысли вновь искать его в том районе или в каких-либо других клубах. Нет, это бессмысленно. Не спрашивайте, почему. Я просто знал это. Он ушёл насовсем. Не знаю, как эта информация просочилась в прессу, но уже к концу следующей недели, все газеты запестрили сообщениями о его смерти. Всё это было нелепым гнусным слухом, в авторстве которого я до сих пор подозреваю Джереми. У них не было абсолютно никаких доказательств, но каждый из этих треклятых журналистов высказывал свою версию с такой убеждённостью, словно он обладает какими-то неоспоримыми фактами, добытыми из самых надёжных источников. Что они могли знать, если даже мы – самые близкие Владлену люди, фактически его семья – понятия не имели о том, куда он запропастился. Да и кому вообще первому пришла в голову эту дурацкая мысль, что он умер? Не было ни единого свидетеля. Трупа, коли таковой вообще был, так и не обнаружили. Его бы обязательно опознали. Этого человека невозможно было не узнать. Каких только вариантов они не предлагали. Самоубийство, передозировка наркотиками, несчастный случай, автокатастрофа, болезнь и наконец убийство. Но ни одну из этих версий невозможно было доказать. Владлена больше не было. Нигде. Но я отказывался, как отказываюсь и сейчас, верить в его смерть. Он просто не мог умереть. Поймите это.

Как мне описать, во что превратилась после этого моя жизнь? Вы и сами можете это понять, если посмотрите в мои глаза. Что вы видите там? Правильно, ничего. Абсолютно ничего. Когда я окончательно осознал, что Владлен покинул нас, точнее – покинул меня – я первым делом бросился к Джереми в безумной надежде, что он сможет хоть что-то придумывать, пусть даже я и сам понимал, что это уже бессмысленно.

– Джереми, умоляю, просто ответь, знаешь ли ты, где он?! – с порога воскликнул я, схватившись за его плечи.

– Мы оба знаем, где Владлен. – с печальной улыбкой ответил он и, положив руку мне на спину, провёл в комнату. – Наш милый мальчик наконец-то обрёл покой. Владлен мёртв. И, надо полагать, это к лучшему. Для всех нас.

– Прекрати! – разозлился я. – Почему все принялись твердить о его смерти? Где доказательства? Ни одна живая душа не видела его после того, как он покинул мой дом. Кто может рассказать обстоятельства его смерти? Пусть предоставят мне его труп! Я не поверю, пока не…

– Пока не вложу пальцы в его раны. – иронично прервал меня парень. – Вот только у нас всё наоборот. Наш глупенький наивный Фома отказывается верить в смерть своего божества. Но у тебя нет иного выбора, Леонардо.

– Хватит надо мной подтрунивать! – гневно огрызнулся я. – Ты наверняка что-то скрываешь от меня. Я же вижу по твоим глазам, что тебе что-то известно.

– Мне известно не больше и не меньше твоего. – странно покосившись на меня, сдержанно обронил Джереми. – Ты и сам прекрасно знаешь, где Владлен. Но всё же согласись, Леонардо, нет худа без добра. Мы оба только выиграем от смерти Владлена. Его альбомы стали ещё лучше продаваться после известия о его гибели. Я заработаю на этом целое состояние. А ты, как и планировал изначально, благодаря ему прославишься. На каждом углу только и обсуждают, что твой фильм. Эжен, Лили, а теперь и Владлен. Загадочный фильм, участники которого умирают один за другим. Это так волнующе, не находишь? Даже мурашки бегут по коже. Владлен сделал нам с тобой великолепный подарок своей безвременной кончиной…

– Прекрати! Заткнись! Довольно! – закричал я, схватив его за грудки, и со слезами на глазах взмолился. – Джереми, где он?! Ответь! Сжалься надо мной. Ты же знаешь, куда он уехал. Скажи мне. Джереми… Джереми… я не могу… я сойду с ума…

– Ну, тихо-тихо, мой бедный мальчик. – поглаживая меня по голове, ласково прошептал он. – Ничего не поделаешь. Нам придётся с этим смириться. Утешь себя тем, что Владлен наконец-то успокоился от всех своих печалей. Там ему будет лучше. Разве нет? Ты же сам прекрасно это понимаешь. Его смерть всем нам на руку. Идём, садись. Вот так, не надо больше плакать. Хочешь закурить? Нет? А выпить? Ну, уж выпить-то тебе придётся. Вместо лекарства. Подожди одно мгновение.

С тупым безразличием я наблюдал за тем, как Джереми разливает по бокалам вино и устраивается рядом со мной в соседнем кресле. Приняв из его рук бокал, я автоматически сделал пару глотков и пробормотал дрожащим голосом:

– Почему ты не хочешь сказать мне правду? Если Владлен не желает меня больше видеть, я не поеду за ним. Но мне необходимо хотя бы знать, где он. Зачем ты это скрываешь? Ты мне не доверяешь? Куда ты его спрятал? И зачем распускаешь слухи о его смерти? Разве ты видел, как он умер? Это всё не имеет никакого смысла.

– Мне незачем его прятать. А правду ты знаешь и сам. – мягко вымолвил парень, бросив на меня сострадательный взгляд, от которого мне почему-то сделалось не по себе. – Если кто-то и видел смерть Владлена, то это точно не я. И перестань, пожалуйста, задавать мне вопросы, ответы на которые ты отлично знаешь и сам. Леонардо, прекрати обманывать самого себя. Хотя бы себя…

Некоторое время мы молчали, после чего Джереми, устремив куда-то вдаль затуманенный взор, с усмешкой вымолвил:

– Знаешь, о чём мы говорили, когда я видел его в последний раз? Я предложил Владлену уехать вместе со мной. Ну, на какие-нибудь там тихоокеанские острова. Где всегда тепло и солнечно. Питаться свежими фруктами, любить друг друга на заброшенном пляже, купаться в море… Хотя Владлен не любил море. Ну, тогда можно было бы поехать в аравийскую пустыню. Хоть к чёрту на рога, лишь бы с ним. Ты же понимаешь, да? И ты знаешь, что он мне ответил? Ну, начал он как обычно с горячих заверений в своей ко мне любви, потом осыпал меня комплиментами, сказал, что я один из самых дорогих его сердцу людей. Ну, а потом робко извинился и вежливо отклонил моё предложение. И знаешь, что Владлен сказал мне напоследок? Хочешь услышать это, Леонардо? Он сказал, что если бы когда-нибудь ему захотелось иметь близость с мужчиной, то его единственным любовником мог бы стать только ты, Леонардо. Но Владлен тут же добавил, что он больше никогда не станет заводить отношения с мужчинами. А я ведь знал, что он именно так мне ответить. И всё же стоило попытать счастье, как думаешь?

Недоуменно уставившись на Джереми, я так и не смог понять по его ироничной ухмылке говорит ли он всё это всерьёз или опять разыгрывает меня. Парень смотрел куда-то в сторону, а его глаза искристо поблёскивали в сумраке, так что я даже заволновался, уж не плачет ли он. Мне меньше всего хотелось видеть слёзы Джереми. К счастью, я ошибся. За все годы, что мы знакомы, я так ни разу и не увидел этого человека плачущим. После этого разговора, я понял, что вновь поднимать эту тему с Джереми бессмысленно. Даже если ему и было что-то известно, он бы ни за что не сказал мне об этом прямо. А пытаться и дальше разгадывать его тёмные намёки мне не хватило бы мужества. У меня даже в миг отчаянья закралось нелепое подозрение, что сам Джереми причинил какое-то зло Владлену и потому так упрямо утверждает, что он мёртв. Только убийца Владлена мог знать, где он. Но я тут же отмёл эту глупую мысль, порождённую моей навязчивой паранойей и болью одиночества. Джереми эксцентричный человек, способный на многоразличную подлость, но только не на убийство. Во всяком случае, не на такое убийство. Чтобы лишить жизни утончённую нежную душу моего маленького безумца, нужно было быть хитроумным изощрённым маньяком. Только исключительно больная душа могла докатиться до такого преступления. Нет, я не желал верить в смерть Владлена. Что угодно, только не это. Но шли дни, недели, месяцы, а о нём по-прежнему не было никаких новостей. Следующим тяжёлым переживанием для меня был внезапный отъезд Линды. Она не сказал нам, – даже Лауре, – куда направляется, а мы не посмели её расспрашивать. В душе я лелеял надежду, что Линде известно, где Владлен, и она едет на встречу с ним. Это в какой-то степени успокаивало моё сердце. Я мог доверить нашего мальчика только этой хмурой Офелии. Прощание было спешным и почти безмолвным. Я боялся задавать какие-либо вопросы, ведь её ответ мог разрушить все мои грёзы. Неведение стало моим единственным утешением. Как ни странно Джереми не пошёл с нами на перрон. Мне казалось теперь-то, когда рядом нет Владлена, он захочет ещё больше приударить за Линдой, а он даже не пришёл её проводить. Хотя, может, он успел проститься с ней прежде, без свидетелей? Как знать. Помню, как Линда крепко, по-мужски пожала мне руку на прощанье. А потом вдруг сдержанно коснулась губами моей щеки. Это был наш первый и последний поцелуй. Признаться, я отчего-то так смутился, что не мог поднять на неё глаза. Мы проводили Линду до поезда, и видели, как она заняла своё место у окна. Лаура рыдала навзрыд, навсегда расставаясь со своей самой близкой подругой, и я неловко поглаживал её по плечу, тщетно пытаясь утешить в этой потере. И когда уже поезд тронулся, я ошеломлённо увидел, как Линда улыбается. Ну, не то, чтобы она никогда прежде не улыбалась. Но всё же не могу сказать точно, чтобы я когда-то раньше замечал это. Поверьте мне, это была самая прекрасная улыбка на свете, которую я видел за всю свою жизнь. Она даже на миг затмила нежную улыбку моей неунывающей Глинды. Всё счастье и любовь мира лучились в тот момент в лице девушки. Но Линда улыбалась не нам. Эта пленительная улыбка неминуемого счастья была адресована тому, кого она любила больше всех на свете и кого уже сейчас видела перед собой так ясно, будто он сидел рядом с ней и держал её за руку. Это ещё сильнее убедило меня в том, что она направляется туда, где скрывается от нас Владлен. И хоть это причиняло мне боль, я был счастлив жить этой надеждой. Однако мне не удалось выяснить, так ли это на самом деле. Когда в тот день мы провожали эту строгую девушку в чёрном платьице с небольшим чемоданом и гитарой перекинутой через плечо, никто из нас ещё не ведал, что такое глэм-рок, но, мне кажется, эти мелодии уже тогда звучали в сердце Линды, ещё задолго до того, как она в начале 70-х впервые вышла на сцену с электрогитарой. Быть может, я всегда предчувствовал, что ей суждено стать кумиром целого поколения. Её фанаты будут недоверчиво и удивлённо передавать друг другу новость о том, что когда-то она спела французскую балладу из того странного фильма какого-то чудаковатого итальяшки. Едва ли их песня с Эженом похожа на те гимны свободы и любви, что она пропоёт своим чарующим, слегка прокуренным голосом на рок-фестивалях новой эры. Линда станет символом этой эпохи для множества девчонок и ребят, что боролись и умирали за свободу, за равенство, за мир и любовь. В 72-ом мы с Лаурой поедем на её концерт и будем весьма поражены многотысячной толпой, что скандировала название её группы и дружным хором подпевала словам её песен. Мы восхищались её успехами и гордились тем, что она была нашим другом. Но во всей этой свистопляске у нас не было почти никакой возможности увидеться с ней. Мы надеялись поговорить с ней после концерта, и я лелеял грёзу о том, что мне наконец-то хватит духу одолеть свой страх и спросить её напрямую, с ней ли сейчас Владлен. Но жизнь распорядилась иначе. Незадолго до окончания концерта у Лауры начались схватки, и мы спешно поехали в больницу. Я никак не ожидал преждевременных родов, поэтому и решился ехать с Лаурой в это путешествие. Наша первая дочь родилась на седьмом месяце беременности, но в итоге всё обошлось. Однако мы так и не увиделись с Линдой. Следующий год был полон хлопот, да и у неё было слишком мало свободного времени, чтобы навестить нас. И речь вовсе о не том, что у Линды началась звёздная болезнь. Даже напротив, она не выносила репортёров и никогда не задавалась, усердно отрекаясь от звания звезды. Но её жизнь и вправду была слишком насыщенной. Вы и сами отлично знаете, какой активной благотворительной деятельностью занималась эта девушка. В отличие от меня Линда почти прижилась в новом десятилетии, стала рок-идолом, примером и любимицей этого столь чуждого мне поколения. Но эта жестокая эпоха, беспощадная даже к своим кумирам и богам, пожрала нашу сумрачную Офелию. Вы же помните, сколько беспорядков было в то время. Какой-то сумасшедший застрелил её прямо во время концерта. Прекрасная девушка, которой Эжен когда-то предрекал прекрасную смерть. Но смерть не бывает прекрасной. Смерть всегда безобразна, жестока и подла. Она никого не щадит. Я так и не узнал, был ли с ней рядом Владлен, и мне не удалось ни разу встретить его на её могиле. Офелия унесла тайну их любви с собой. Но всё это случилось гораздо позже, а тогда на перроне я видел лишь убегающий поезд, укравший от нас девушку, с улыбкой врывающуюся в новую жизнь.

⇐ Предыдущая 19 20 21 22 23 24 25 262728 Следующая ⇒