«Пожалуйста, разденьте ваши души» 24 страница

– Я убила этого ублюдка, потому что он не заслуживал того, чтобы жить на этом свете.

После этого она обвела презрительным взглядом всех присутствующих в зале суда и добавила:

– И вы все тоже не заслуживаете жизни.

Мне кажется, это стало последней каплей. Лили сумела настроить против себя всех. Мы с Джереми, наверное, тысячу раз давали эти чёртовы показания. Но уже ничто не могло ей помочь. Преднамеренное убийство первой степени. На что ещё нам было надеяться? Как утопающий хватается за соломинку, так мы с надеждой вцепились в психиатра, однако его вердикт оказался совершенно неутешительным. Девушка была абсолютно здорова, её стальной, непроницаемой психике могли бы позавидовать солдаты самых тяжёлых подразделений. И тем ужаснее на фоне её бесспорной психической вменяемости смотрелась эта холодная, расчётливая жестокость, которая так и сочилась из всех её слов и поступков. И всё же я не был к этому готов. Бессильно наблюдая за тем, как Лили старательно топит себя саму, я уже попытался смириться с мыслью о неизбежном тюремном заключении, как внезапно суд вынес ей смертный приговор. Только тогда я, наверное, и осознал истинный смысл её поступка. Ей было недостаточно просто избавиться от Эжена, она решила заодно отомстить отвергнувшему её чувства Владлену. Ведь ей было отлично известно, как он будет страдать от осознания вины за её гибель. Никогда в жизни мне не приходилось встречать столь расчётливой, жестокой женщины, способной принести в жертву даже саму себя во имя мести. Конечно, и речи быть не могло о том, чтобы рассказывать Владлену про решение суда. Он всё ещё не мог прийти в себя после смерти Эжена и едва ли сумел бы пережить очередное потрясение. Чтобы хоть как-то уберечь его от саморазрушительного отчаянья, которое точно довело бы его до суицида, нам пришлось прибегнуть к весьма подлому способу и накачать парня транквилизаторами. И хоть сам Джереми изначально был против подобных методов, на сей раз он не только не возражал, но напротив, даже принимал в этом активное участие и раздобыл лекарства при помощи своего дяди-фармацевта. Мы пытались хоть как-то облегчить боль Владлена, пусть и таким жестоким образом.

***

На похороны Эжена мы с Джереми отправились вдвоём. Лаура и Линда остались с Владленом, чтобы присматривать за нашим замученным мальчиком, потерявшимся где-то за гранью яви и сна. Куда запропастилась Хлоэ, я не знал. Да и не было никакого смысла тащить её на эти похороны. Нам с Джереми предстояло проститься с Эженом от лица всех остальных друзей. На кладбище я впервые увидел дядю Джереми. Он оказался очень приятным, интеллигентным человеком интересной наружности, которого отличали весьма элегантные манеры. Пожалуй, я даже уловил их некоторое сходство с племянником. Мы успели обмолвиться парой слов перед началом церемонии, и он достаточно лестно отозвался о моих творческих планах, про которые ему поведал Джереми, так что я даже несколько смутился. Помимо него и родственников Эжена на похоронах присутствовало немалое количество молодых людей, и у меня фактически не оставалось сомнений, в каких отношениях состоял он с многими из них. В некоторых из этих юношей я безошибочно угадывал художников и людей творческого склада, которых неизменно отличала их вычурная манера одеваться или привычка особо дерзко держать себя в обществе. По измождённым, больным лицам других можно было без труда догадаться об их наркотической зависимости. Большинство их них, не стесняясь, оплакивали своего друга и возлюбленного. Моё внимание особенно привлёк совсем ещё молоденький парнишка весьма неблагополучного вида, которому едва можно было дать пятнадцать лет. Он рыдал громче остальных, и пара рядом стоящих ребят тщетно пыталась его успокоить. Мальчишка даже попытался броситься на могилу Эжена, так что его насилу оттуда оттащили, после чего дали ему закинуться какими-то таблетками, что более-менее утихомирило этого надрывно стонущего ребёнка.

– А-а, это Алекс. – проследив за моим взглядом, тихо поведал мне Джереми. – Точнее, как его ласково звал Эжен, Лекси. Эжен нашёл его на панели и уговорил жить вместе с ним. Лекси его просто боготворил, что и немудрено. Да и сам Эжен любил этого парнишку. Ну, конечно, не так, как Владлена, но всё же. Правда, Лекси частенько подворовывал у него деньжата на наркоту, за что Эжен его душевно лупил. Но Лекси такое вроде бы нравится. В общем, жили душа в душу, а тут такая беда.

Слегка ироничный тон Джереми вызвал у меня досаду, но, похоже, этот человек попросту был не способен по-другому вести разговор. В стороне ото всех остальных расположилась семья Эжена. Его мать – удивительно рослая, грузная женщина яростно сверкала глазами, явно давая понять присутствующим, как она их всех ненавидит. Надо полагать, ей было отлично известно о пристрастиях её сына, так что она превосходно понимала, насколько близки были ему некоторые из находящихся здесь парней. Особенно же злобный взгляд эта женщина кидала в сторону Джереми, а когда он вежливо с ней поздоровался, та вся буквально побагровела от гнева и, стиснув зубы, не проронила ему в ответ ни единого слова. Слегка поодаль стоял отец Эжена. Этот человек произвёл на меня весьма странное впечатление. Казалось, он погружён глубоко в себя, так что его совершенно не касается происходящее вокруг, а взгляд этого мужчины был столь затуманен и безмятежен, что невольно я находил в нём сходство с присутствующими тут наркоманами. Далее стояла старшая сестра Эжена вместе со своим мужем. Её лицо выражало смущённое нетерпение и скорейшее желание покинуть это место. Видимо, ей так же, как и её матери было невыносимо находиться в обществе бывших любовников её покойного брата. И наконец самой нелепой и, на мой взгляд, абсолютно неуместной здесь фигурой был церковный пастор, монотонно зачитывающий какие-то библейские строки про ожидающее праведников в загробной жизни, небесное блаженство, которое явно не светило бедному Эжену. Ведь всё, причитающееся на его душу, блаженство он уже получил при жизни в постелях своих любовников, и никакого другого блаженства ему было не нужно. Учитывая всю эту напряжённую атмосферу, мне сразу сделалось весьма неуютно, однако самое худшее было ещё впереди. Внезапно прямо посреди церемонии, грубо прервав речь пастора, бормочущего что-то про долину смертной тени, мать Эжена, что всё это время не прекращала с ненавистью коситься на Джереми, пронзительно закричала на всё кладбище:

– Да кто тебе позволил, подонок, заявиться сюда?! Ах ты, мерзавец! Ещё хватило наглости осквернить священный обряд своим гнусным присутствием!

С этими воплями она подбежала к Джереми и, тряхнув его за грудки, продолжила визжать так, что у меня заложило уши:

– Ублюдок! Шлюхино отродье! Это всё ты виноват! Ты, паршивец! И зачем только мой злосчастный Эжен, упокой Господь его бедную душу, связался с таким проходимцем, как ты?!

Джереми, продолжая иронично ухмыляться, совершенно спокойно ответил ей в своей привычной безжалостно-дерзкой манере:

– Позвольте заметить, мэм, даже Всемогущий Господь уже не в силах упокоить бедную душу нашего дорогого развратника.

Тут уж мать Эжена будто с цепи сорвалась и принялась взбешённо лупить Джереми по щекам и рвать на нём пиджак. Ошеломлённый этой сценой, я попросту не мог пошевелиться от страха. Женщина с покрасневшими глазами, словно одержимая бесами, испускала пену и выкрикивала ужасные ругательства и слова проклятий в адрес бесстрастно ухмыляющегося Джереми. Его дяде и друзьям Эжена с великим трудом удалось оттащить эту безумную от парня. Испуганный пастор, шокированно уставившись на её припадок, даже выронил от неожиданности Библию из рук. Прямо в грязь. Мать Эжена, всё ещё вопя и проклиная нас на вечные адские мучения, умчалась прочь с видом средневековой бесноватой. Смущённый пастор неловко брякнул «аминь» и суетливо поспешил убраться с этого проклятого места. Сестра Эжена с рыданиями в ужасе побежала в противоположную сторону, так что её муж, спотыкаясь на каждом шагу, едва поспевал за ней. Один лишь отец Эжена оставался стоять, где стоял, с тем же отсутствующим выражением лица. Мне показалось, что он так и будет стоять тут ещё пару суток, пока за ним не вернётся его полоумная жена и не утащит отсюда на поводке. Я даже невольно задумался: стала ли эта женщина такой бешеной, устав от его инфантильности, или же напротив, его сделали столь заторможенным её регулярные истерики?.. Зато друзья Эжена прямо-таки вздохнули с облегчением, лишившись стеснявшего их общества его матери и священника. Теперь они были здесь полноправными хозяевами. Кое-кто из парней расселся прямо вокруг могилы и стал распевать какие-то песни по-французски, наверное, из тех, что когда-то прежде исполнял сам Эжен, некоторые достали бутылки и косяки, другие принялись украшать надгробие цветами и расписывать его признаниями в любви. По всей видимости, они планировали провести здесь всю ночь, устроив пышный праздник в честь человека, которого они так любили. Я думаю, Эжену бы даже понравилось, что друзья отныне будут собираться на его могиле, чтобы пьянствовать и заниматься здесь любовью, делясь друг с другом воспоминаниями о своих отношениях с ним. Возложив свои цветы на могилу, мы уже собирались уйти, как вдруг тот парнишка – Лекси, что всё это время осыпал надгробие страстными поцелуями, обернулся и, горячо повиснув на шее Джереми, отчаянно застонал сквозь рыдания:

– Джерри! Джерри, ну за что его убили?! Джерри, ну почему?! Ну, за что?! За что убили Эжена? Ну, почему, Джерри?!

Я больше не мог этого выносить. Будто оглушённый, я, почти не разбирая дороги, быстро зашагал прочь от могилы. Мне никогда в жизни не приходилось бывать на столь кошмарных похоронах. Почти на самом выходе из кладбища меня нагнал Джереми.

– Изумительное представление, не так ли? – нараспев саркастично протянул он, закуривая на ходу. – Жаль, что мы не догадались заснять всю эту сцену на камеру. Вот это был бы шедевр! Подобные кадры весьма оживили бы твою унылую киноленту. Но, как я понял, ты, к сожалению, не любишь комедии.

– Как там этот мальчик? – удручённо поинтересовался я, чтобы прервать поток его желчных шуточек.

– Ты про Лекси? – с усмешкой кивнул мне парень и осторожно притронулся пальцами к ссадинам на своём лице, что оставили там ногти матери Эжена. – Ставлю свой кадиллак на то, что он не сегодня-завтра располосует себе глотку, ну или засунет голову в духовку.

– Что? Как ты можешь так спокойно об этом говорить? – возмутился я. – И ты ничего не сделаешь? Как можно быть таким хладнокровным? Если ты догадываешься о том, что он способен совершить самоубийство, то надо как-то постараться это предотвратить.

– Да брось, Леонардо. – небрежно отмахнулся Джереми. – Подумаешь, одним Лекси больше, одним меньше. Этих малолетних проституток по всему городу пруд пруди. К тому же, разве ты забыл? У тебя дома сейчас бьётся в истерике своей собственный «Лекси». Озаботься лучше тем, как успокоить его. Не ровен час и Владлен себя прикончит. А Лекси не твоя забота, да и не моя. Ты не сможешь всех спасти. Запомни это, Леонардо. Всех не спасти.

Помню, меня очень разозлили его слова. Однако я явно недооценивал Джереми, да и самого Лекси тоже. Вопреки своим грубым высказываниям на его счёт Джереми помог этому мальчишке не пропасть и даже вывел того в люди. Представьте моё изумление, когда через пару лет я увидел перед собой вместо заморенного подростка, погибающего от наркотиков, элегантного молодого мужчину с надменным взглядом и повадками настоящего светского льва. Он не только сумел пробиться в киноиндустрию, в мгновение ока сделав себя имя и состояние, но и к тому же женился на красотке-модели, так что никому бы и в голову не пришло, что когда-то Лекси продавался мужчинам за деньги. Он по-прежнему просит всех звать его этим именем, вероятно, отдавая тем самым дань памяти некогда любимому им Эжену. Однако кроме имени и некой пленительной томности во взгляде от прежнего Лекси фактически ничего больше и не осталось. Он продолжает умело сколачивать состояние, соблазняет женщин, как заправский донжуан, и регулярно подаёт в суд на неразумных журналистов, посмевших заикнуться о его скандальном прошлом. На фоне этого успешного дельца, если честно, я ощущаю себя несмышлёным ребёнком. Кто бы мог подумать, что из этого робкого мальчика получится столь самоуверенный и хамоватый субъект, очаровавший всю нью-йоркскую богему середины 70-х? Эжен мог бы гордиться своим бывшим наперсником. Порою самые слабые и ничтожные выходят в короли, а тот, кто мнил себя богом, гибнет в мгновение ока, не оставив после себя ничего, кроме вздохов разочарования и несбывшихся надежд.

Но я опять слишком забегаю вперёд. Простите мою непоследовательность. В последнее время мне всё сложнее детально восстанавливать те или иные события. Потому-то я так и спешу поскорее закончить свою исповедь, покуда мой разум окончательно не изменил мне.

Покинув кладбище, мы с Джереми отправились в ближайшее кафе. Невзирая на некоторое раздражение на него, я всё же принял это приглашение, ведь по правде, мне просто ужасно не хотелось возвращаться домой. Более того, мне было страшно. Ведь по возвращению мне необходимо было принять непростое решение, что делать дальше – продолжать ли обкалывать Владлена этими тяжёлыми успокоительными, либо же позволить ему наконец очнуться и пережить неизбежную бурю его скорби и отчаянья. Я знал, какое решение будет правильным, потому-то и трусил. Мы не имели права калечить его и без того разрушенную психику этими проклятыми психотропами. Владлену было необходимо проснуться и перенести эту боль на живую. И вот я малодушно оттягивал время, распивая с Джереми литры кофе с коньяком под его ироничный монолог, посвящённый их дружбе с Эженом. Эта повесть была неизбежным завершением того мучительного дня, и, быть может, я даже в какой-то степени желал услышать её.

– Семья Эжена переехала в Нью-Йорк с юга Франции незадолго до его рождения. – начал Джереми свой рассказ. – Вероятно, они подались сюда в поисках счастья. Мы выросли в соседних домах и дружили с самых малых лет. Эжен был весьма неприветливым малым, да и у меня почти не было друзей, так что мы быстро сошлись. Как ты и сам мог убедиться сегодня, мать Эжена, мягко говоря, непростая дама. С малых лет она его немилосердно лупила, порола ремнём и изобретала для него всевозможные изощрённые наказания. Причём доставалось ему обычно за самые ничтожные провинности, а иногда и вовсе без всякого повода. Эжен смертельно боялся матери. Даже когда он стал на голову выше её, ему так и не хватало духу противиться ей, и он безропотно сносил эти побои до тех самых пор, пока не окончил школу и не сбежал из дома. Отец Эжена был совершенно непричастен к этим бесчеловечным издевательствам. Сказать по правде, этот человек будто и вовсе не существовал. Даже мебель в их доме обладала большим характером, чем он. Обычно, приходя с работы, отец Эжена с безжизненным выражением лица садился читать газету или смотреть телевизор. Не припомню, чтобы он в моём присутствии обмолвился хотя бы одним словом. Старшая сестрица Эжена в те времена была той ещё штучкой. Это сейчас она стала этакой представительной, благочестивой леди, а тогда она постоянно таскала парней к себе в спальню, но ихняя мамаша смотрела на это сквозь пальцы. Она просто боготворила дочь, зато Эжена держала в ежовых рукавицах. Наша дружба была его единственной отдушиной. Ну, и живопись, конечно. Я старался лишний раз не попадаться на глаза его невменяемой мамаше, хотя мне нравилось бывать у них в гостях, потому что они жили заметно богаче нашего. А ещё было весьма любопытно подглядывать за достаточно бурной интимной жизнью его сестрички. Вообще-то это была священная обязанность самого Эжена – подсматривать за сестрой на правах младшего брата, но он, как ты и сам понимаешь, сызмала чурался женской наготы, так что мне приходилось отдуваться за него. Эжен достаточно рано осознал свою сексуальность и уже к двенадцати годам был совершенно твёрдо убеждён, что его волнуют только мужчины. Надо полагать, немалую роль в этом сыграла его ненормальная мамаша. А может, ему попросту не хватало отцовского внимания. Хотя чёрт его разберёт, в чём тут истинная причина. Мы частенько играли у них на чердаке, там мы раздевались догола, и Эжен часами рассматривал своё и моё тело, изучал, прикасался, ласкал. Порою делал какие-то зарисовки. Он был единственным человеком, с которым мне никогда не приходилось скучать. Поэтому я охотно потакал всем безумным затеям Эжена. Это было чертовски весело. Но по-настоящему мы переспали только, когда нам исполнилось четырнадцать лет…

– Постой-ка! Ты же утверждал, что между вами с Эженом ничего не было! – ошеломлённо прервал я его рассказ, едва не расплескав всё содержимое своей чашки. – Опять ты мне набрехал!

– Минуточку. – деловито протянул Джереми с умным видом. – Ах, Леонардо-Леонардо! Когда же ты научишься слушать, что говорят тебе люди? Такого я никогда не утверждал. Вопрос состоял в том, являюсь ли я гомосексуалистом или нет. Я ответил тебе, что нет. Ибо это истинная правда.

– Но ты же состоял в отношениях с мужчиной! Джереми, ты сам себе противоречишь. – сердито укорил я его.

– Ну, начнём с того, что не с мужчиной, а с мальчишкой. – лучезарно разулыбавшись, спокойно ответил тот. – Мы ведь были тогда ещё сущими детьми. А дети ужасно любят пробовать всё новое. Это был весьма интересный опыт. Однако всё стало ещё интереснее, когда в следующий раз нас застукала мамаша Эжена. Что тут началось! Меня буквально без штанов выставили за порог и запретили появляться в их доме. А ведь его мать по сей день уверена, что всё это произошло исключительно по моей вине, будто именно я соблазнил беднягу Эжена. Ей, видимо, невдомёк, что она сама внушила своему сыну отвращение к женщинам, что в итоге вынудило его искать мужской ласки. А всё моё участие в этой драме сводилось лишь к тому, что я по доброте душевной бесстрашно раздвинул ноги перед лучшим другом, чтобы доставить ему удовольствие и хоть немного отвлечь от суицидных мыслей, которые частенько посещали его белобрысую башку. Хотя для меня самого это было не более, чем забавное приключеньице, к которому я относился с улыбкой. Дальнейшие события, правда, трудно назвать смешными. Застав нас в одной постели, эта истеричка просто осатанела и принялась колотить его каждый день, как какую-нибудь псину. У него ведь так и не зажили рубцы на ягодицах, оставшиеся со времён этих побоев. Многим его любовникам это, пожалуй, даже нравилось, а вот сам Эжен не мог вспоминать об этом без слёз. Впрочем, ты ведь и сам мог лицезреть эти шрамы, когда мы были на море, не так ли?

– Я не… не… нет… – промямлил я в некотором замешательстве.

– Ах да, как я мог забыть? – криво ухмыльнулся Джереми. – Ты же в тот раз куда сильнее был озабочен тем, как припрятать свои собственные прелести от его взгляда, так где уж тебе было любоваться эженовой задницей. А вот Хлоэ едва не довела беднягу до истерики своими бесстыдными расспросами. Женщины ужасно любопытные создания. Недаром же он их так не любил. В общем, после того нашего маленького инцидента мамаша потащила Эжена к психиатру, священнику и эзотеристу разом, лишь бы исцелить своё окаянное чадо от этого смертельного недуга и изгнать из него беса гомосексуализма. Но, как ты можешь догадаться, это не принесло абсолютно никакого результата. Даже напротив, все её тщания окончательно убедили юного бунтаря в его правоте. Нам с ним, естественно, сразу же запретили видеться. Но к счастью, до такого мудрого шага, как перевод Эжена в другую школу, эта сумасшедшая не додумалась. Так что все эти её запреты не дали никакого результата, ведь мы по-прежнему каждый день виделись в школе и проводили много времени вместе в моей комнате. Хоть мамаша Эжена и закрыла для меня дверь в их дом, но ничего не препятствовало тому, чтобы мне приглашать его к себе. Хотя она, конечно же, заявилась к нам домой и высказала всё, что она думает о таком развращённом негодяе, как я.

– И что на это сказали твои родители? – не удержался я от вопроса.

– Ну, во-первых, у меня нет родителей. – с блистательной улыбкой развёл парень руками.

– Что? Ой, прости, пожалуйста. – смутился я, не зная, как загладить свою оплошность.

До той поры я ничего не знал о семье Джереми и, признаться, не придавал этому особого значения.

– Не извиняйся, Леонардо. – поспешил тот успокоить меня с бесстрастным выражением лица. – Всё нормально. Я никогда не чувствовал себя ущемлённым. На примере Эжена я быстро уяснил, что отсутствие родителей порой равнозначно отсутствию проблем. Меня вырастил дядя. Он так и остался холостяком, хотя у него, конечно, случались периодические романы. Но в итоге он многим пожертвовал, чтобы посвятить мне как можно больше своего времени. Только не подумай ничего дурного. Благо, далеко не все мужчины, в одиночку воспитывающие детей, являются такими же затейниками, что и мистер Шнайдер. Моей матерью была проститутка. Не знаю точно, то ли она умерла, то ли сбежала куда-то, бросив меня. Однако мой отец, – тут стоит отдать ему должное, – даже невзирая на свой беспорядочный образ жизни, совершил весьма благородный, хотя и не сказать, чтобы разумный поступок, а именно забрал меня к себе. Но через полгода после моего рождения он пустил себе пулю с лоб. Тогда-то моим воспитанием и занялся старший брат моего отца. Я очень благодарен ему за то, что он не отдал меня в приют. Несмотря ни на что, у меня было счастливое детство. Ну, а если вернуться к той истории… Ворвавшись неистовым смерчем в наш дом, эженова мамаша страстно побожилась, что если это чёртово шлюхино отродье – то бишь, я – не прекратит таскаться за её несчастным сынулей и ещё хоть раз подставит ему свой вонючий зад, то она сама запихнёт садовый шланг мне в ту самую дырку и так отдерёт, что у меня на всю оставшуюся жизнь пропадёт охота заниматься такими пакостями. Моему дяде, к слову, тоже досталось с лихвой. Ибо она была свято убеждена, что подобрать с улицы ублюдка потаскухи, с которой развлекался его брат, мог только конченый педик и лишь с одной-единственной целью. Но дядя всё же сумел сохранить самообладание в ходе сей милой беседы, после чего очень вежливо попросил её покинуть наш дом раз и навсегда. Если честно, я по сей день не могу сказать наверняка, воспринял ли он за неудачную шутку известие о том, что его дорогой племянничек переспал со своим лучшим другом, или же всё-таки поверил ей, но попросту решил заочно простить мне столь эксцентричный поступок, отлично понимая, что я пошёл на это исключительно лишь из любопытства. В любом случае дядя знал, что обсуждать это со мной бесполезно, ведь я изумительно умел увиливать от прямых ответов на любой поставленный мне вопрос. Таким образом ничто не смогло разорвать нашу дружбу с Эженом. Мой дядя не препятствовал тому, чтобы он приходил к нам в гости, и даже не удивлялся, когда очередной раз заставал его у нас на кухне за завтраком после тех ночей, что мы проводили вместе у меня в комнате. Все устрашения и угрозы, которыми пыталась воздействовать на нас мамаша Эжена, лишь сильнее нас распаляли и добавляли нашим свиданиям некоторый оттенок трагедии, опасности и романтики. Первое время нас очень возбуждала сама запретность этого ритуала. Однако постепенно наш роман начал сходить на нет. Мы наскучили друг другу. Эжена раздражала моя несерьёзность и в некоторой степени моя неуязвимость. Понимаешь, я не очень-то люблю, когда на меня орут командным голосом и лупцуют по заднице, и невзирая на все свои блистательные актёрские способности, я так и не научился изображать раболепную покорность в глазах. Мы оба прекрасно понимали, что я абсолютно не гожусь на роль жертвы этого юного тирана. Вконец замученный мамашиными побоями, мой бедный мальчик желал отвести душу в весьма смелых развлечениях. И тут я был ему не помощник. Я не боялся экспериментов, просто не соответствовал его требованиям. Поэтому Эжен начал искать себе других любовников, а я перешёл на девушек. Каждый из нас в итоге обрёл то, в чём нуждался. Но мы всё равно остались лучшими друзьями. А потом в нашей жизни появился Владлен. Эжен влюбился в него с первого взгляда. Это был его идеал – утончённый робкий мальчик с заплаканными глазами. По школе быстро пронёсся слух о том, что этот новенький «с чудиной», и ребята принялись дразнить Владлена. Ну, а Эжен самозабвенно бросился его защищать. После этого все оставили Владлена в покое. Мы быстро сдружились. Этому дурачку было невдомёк, какой именно смысл вкладывал Эжен в свои страстные клятвы любви. А вот я-то всё прекрасно понимал. Поэтому я и не позволял им оставаться наедине и всюду таскался за ними по пятам, к вящему неудовольствию Эжена. Если честно, я попросту боялся, что если Эжена посадят в тюрьму за изнасилование, я лишусь возможности кататься на его мотоцикле. У него был просто шикарный мотоцикл. Мой дядя не мог позволить мне такую роскошь, поэтому я частенько выпрашивал его у Эжена, чтобы покрасоваться перед друзьями особенно, когда надо было охмурить какую-нибудь девчонку. Хотя Эжен и сам не очень-то спешил нападать на Владлена. Он думал, у него ещё есть достаточно времени. Этот умелый хищник вёл неспешную охоту на нашу аппетитную овечку. Мне даже в каком-то смысле нравилось наблюдать за этой игрой. Это было захватывающее, хоть и временами пугающее зрелище. Эжен осторожно запудривал Владлену мозги, бросал различные двусмысленности и разжигал свой собственный аппетит, а этот наивный ребёнок только хихикал в ответ. Но судьба посмеялась над Эженом. Прежде, чем он успел воплотить свои грёзы в явь, Владлен покинул школу. Ему очень тяжело давалась учёба. Нет, дело не в том, что ему не хватало знаний – он был достаточно смышлёным и прилежным учеником. Но его болезнь усугублялась. Припадки случались всё чаще, даже в школе, прямо посреди занятий. Владлен неоднократно пытался покончить с собой. Учителя больше не желали это выносить, и как бы его отец ни пытался их задабривать, вскоре вопрос встал ребром. Знаешь, а ведь мы с Эженом были такими идиотами. Мы взирали на папашу Владлена с восхищением. Надо же, думали мы, какой благородный мужик – постоянно защищает от всех своего сына, пытается его перед всеми оправдать. Если бы мы только знали, насколько заблуждаемся, и какое животное скрывается за личиной этого святого человека, мы бы с Эженом убили его. Клянусь, убили бы. Если бы мы узнали правду, мы отправились бы прямиком к ним в поместье и прикончили мистера Шнайдера. Но нас ловко обманули. И вот настал день, когда Владлен перестал посещать занятия. Эжен был безутешен. Я даже боялся, как бы он не покончил с собой. Я, как мог, утешал его, предлагая себя в любом качестве, но для Эжена все удовольствия потеряли свой вкус с исчезновением нашего глупенького ангелочка. Понимаешь, мы ведь с Эженом были не вхожи в шикарный особняк Шнайдеров. Мы были людьми другого круга и не имели права вот так просто прийти к Владлену в гости. Эжен пару раз пытался подкараулить его у входа, но Владлен если и покидал дом, то лишь на машине и в сопровождении своего отца. Вскоре Эжен оставил эту пустую затею и попытался утешиться в объятьях других парней. Но с тех пор он предпочитал только совсем молоденьких мальчиков, гораздо младше себя – низеньких, тощих, которые хоть немного напоминали Владлена. Мы с Эженом были неразлучны даже после окончания школы. Частенько он страдал тяжёлыми депрессиями и задумывался о самоубийстве. Тогда я оставался с ним на ночь и утешал его по мере своих сил. И хоть я далеко не самый идеальный его любовник, он был горячо благодарен за мои старания. Несмотря на своих многочисленных возлюбленных, Эжен на самом деле был очень одинок и сильно нуждался во мне, ведь я по-прежнему оставался для него самым близким человеком. Эжен был ужасающе раним и чувствителен и мог ни с того ни с сего расплакаться, без какого-либо видимого повода. Я знаю, ты считаешь его ублюдком. И, собственно говоря, ты абсолютно прав. И всё же он был весьма чувствительным и ранимым ублюдком. Невзирая на своё показное высокомерие и спесь, Эжен вовсе не считал себя талантливым человеком и постоянно сомневался в себе. Так что зря ты ему завидовал. Даже когда его картины стали покупаться и Эжена признали в творческой среде, он всё равно не был счастлив в искусстве и терзался от того, что никак не мог найти себя.

– Я ему не завидовал… то есть я не… – замялся я и тут же понял, что это ложь.

Я и вправду завидовал его успехам и возмущался оттого, что его развратные картины продаются лучше моих. Я ещё не понимал, что никакой успех не сделает человека счастливым и не поможет ему избавиться от ненависти к себе.

– И вот спустя годы мы вновь встретили Владлена. – тем временем продолжал Джереми, устремив невидящий взгляд куда-то в пространство. – Судьба преподнесла Эжену, как он полагал, щедрый подарок. Но в итоге этот подарочек привёл его в гроб. А я ведь всегда догадывался, что смерть Эжена будет глупой. Какая нелепость. Вот так сдохнуть из-за всей этой дурацкой истории с распятиями. Это даже, пожалуй, смешно. Он ужасно ненавидел женщин и в итоге умер от руки женщины. Судьба – та ещё сучка, и она не обделена чувством юмора. Однако все её шутки весьма злорадны, ты не находишь, Леонардо?

– Это всё моя вина. – отчаянно прошептал я, обронив голову на руки. – Я свёл вас всех вместе. Если бы я не позвал Эжена… или Лили… или Владлена… Я сам спровоцировал их на преступление.

– Не рви душу, Леонардо. – холодно усмехнулся парень, достав из пачки очередную сигарету. – Так было суждено. Эжен получил по заслугам. Он был мерзким человеком и заслуживал смерти.

– Как ты можешь говорить такое о своём лучшем друге?! – возмутился я, подняв на него яростный взгляд.

– Да, Эжен мой друг и я его люблю, но это не мешает мне считать его мерзавцем. – ехидно оскалился Джереми, смачно затягиваясь. – Даже из любви к Эжену я не собираюсь врать. Он и вправду был скотиной – ненасытной, эгоистичной, жестокой. Или ты думаешь, было бы лучше, если бы сбылись чаяния Эжена, и ему удалось изнасиловать Владлена? А тот после этого покончил бы с собой. Что бы ты сказал тогда? Это бы тебя устроило? Да если бы Эжен причинил Владлену зло, разве бы ты сам не захотел убить его своими собственными руками? Вот я бы его за это убил. Точно убил. Даже несмотря на то, что он мой лучший друг. Но Владлена я бы ему не простил. Так что давай порадуемся тому, что всю чёрную работёнку за нас взяла на себя Лили. В итоге каждый получил своё. Те, кто были больше всего опасны для Владлена, мертвы. А мы живы. Ты, я и Владлен – отличная компания, не находишь? – криво ухмыльнулся он, окинув меня вызывающим взглядом.

⇐ Предыдущая 19 20 21 22 232425 26 27 28 Следующая ⇒