«Пожалуйста, разденьте ваши души» 20 страница

– Джереми… твоя машина! Я возьму её? – на одном дыхании выпалил я.

Парень рассеянно кивнул и бросил мне ключи. Когда я выбегал из квартиры, он так и остался сидеть в кресле с сигаретой, чему я был даже рад. Мне вовсе не хотелось, чтобы он последовал за мной. А ещё я боялся, что кто-нибудь – в первую очередь Эжен – опередит меня. Нет, я должен был стать единственным спасителем Владлена. Никто не имел права украсть у меня эту роль. Не знаю, каким чудом я не попал тогда в аварию. Моё лицо заливали слёзы, я едва разбирал дорогу и нёсся по шоссе просто, как сумасшедший. По крайней мере, теперь всё встало на свои места. Наконец-то я прозрел и осознал, как всё обстоит на самом деле. Успешный адвокат, человек с незапятнанной репутацией, любимец публики, благотворитель бедных и безукоризненный рыцарь в сияющих доспехах. Всё это Артур Шнайдер. И он же паскудный выродок, принудивший своего сына к сожительству. На протяжении всех эти лет они жили, как любовники. Домработница, прислуживающая в их особняке, – видимо, та сухопарая карга с чопорной физиономией – была свидетельницей их отношений все последний девять лет с момента смерти супруги мистера Шнайдера, но молчала об этом из страха перед хозяином, который, по её словам, неоднократно угрожал ей жестокой расплатой в том случае, если она раскроет их секрет. Но в конце концов она всё же решила поступить по совести и вопреки, как эта дрянь выразилась, грозящей ей опасности отважилась поведать всему миру правду о том содоме, что творился в семействе Шнайдеров. Я хохотал, как проклятый. Хохотал, хоть меня и душили слёзы. Нет, вы только представьте себе, какое благородство! Девять лет смотреть на то, как этот психопат насилует своего сына, а потом милостиво свершить-таки воистину христианское благодеяние. Но почему, чёрт побери, только сейчас, а не девять лет назад?! Не пять лет назад, не годом, не месяцем раньше?! Сколько должно быть в человеке безразличия, чтобы слышать на протяжении стольких лет крики и плач ребёнка и делать вид, будто тебя это не касается? Разве она не является соучастницей этого преступления? Но газеты воспели эту проклятую лицемерку, словно она совершила некий подвиг во благо человечества. Мало того, все эти чёртовы газетчики облили грязью и самого Владлена. Его выставили каким-то монстром, изложив всю историю так, будто он сам с малолетства был развратным бесом, который вполне сознательно согласился на сожительство с отцом, чтобы вытягивать из того деньги на наркотики. Никто даже не задумался над тем, что испытывал этот ребёнок, оказавшись в подобной ситуации, когда ему совершенно не на кого было надеяться. К этим паршивым статейкам прилагались какие-то мерзкие фотографии, подтверждающие достоверность этого скандального известия. Домработница Шнайдеров наняла фотографа, чтобы её заявление в прессе имело неоспоримое доказательство. Теперь весь город смаковал эту пикантную новость. Все эти мрази ужасно любят посудачить о подобных вещах, они не знают милосердия. И никому, абсолютно никому из них нет дела до Владлена. Теперь мне абсолютно всё стало ясно. Болезненно-трепетная нежность, что сквозила в интонации мистера Шнайдера, когда он говорил о сыне. И эта жалостливая фраза «проведаю папу». И ужас Владлена, когда он увидел меня в их доме, где я вполне мог стать невольным свидетелем их отношений. Да, отныне мне всё это было понятно. И даже то мимолётное замечание Владлена о том, что его отец больше не интересуется другими женщинами, после смерти Авроры Рамболд. Ну, конечно, ведь Артур Шнайдер нашёл недурную замену всем женщинам на свете в лице своего очаровательного сына. Вот, где исток той чрезмерной ласковости, покорной нежности Владлена, что он источал на всех встречных. Это стало его привычкой. Потому-то, наверное, он так увлекается мужчинами и в то же время боится близости с ними. А главное, вся эта история объясняла то невыносимое чувство стыда, что терзало юношу. Но он же ни в чём не виноват. Совсем не виноват. Как мне объяснить это ему?..

Почти доехав до особняка Шнайдеров, я заметил клубы чёрного дыма, что валили со стороны дома. Как «из печи огненной». Не помню, откуда эта фраза выплыла в моём сознании. С ужасом выскочив из машины, я увидел, что их величественный дворец из красного кирпича охвачен пламенем. Наверное, я готов был в тот миг ринуться в огонь, лишь бы отыскать Владлена, но это и не понадобилось. Я нашёл юношу в их раскидистом розовом саду, он носился между кустами и рвал тугие стебли, отчего его ладони были изранены в кровь. Увидев меня, он бессильно рухнул в мои объятья и забормотал удушливой скороговоркой:

– Он покончил с собой! Леонардо, мой папа! Он умер! Вчера вечером! Я не мог понять, почему он не просыпается. Потом нашёл эти таблетки. Приезжала полиция и врачи. Никто не обвинил меня в его смерти, ведь всё было очевидно. Но как они на меня смотрели! Как смотрели! И ты здесь… Зачем ты здесь?! Тебе известно?! Всем всё известно! Прошу, уйди! Не смотри на меня! Я этого не вынесу! Умоляю, Леонардо, оставь меня! Папа умер. Это всё из-за меня… из-за меня…

Не помню, какими словами я пытался его успокоить, да этого и не важно. Буквально волоком я утащил его оттуда и усадил в машину. Владлен не прекращал плакать и бормотал что-то бессвязное. Когда мы стояли на перекрёстке, он попытался вырваться из машины, но я успел его поймать. Не могу сказать точно, но, кажется, я его ударил, чтобы он хоть немного притих. Не знаю, чёрт побери. Я уже ничего не могу сказать наверняка. Когда мы наконец добрались до дома, Джереми уже ушёл. К счастью, он забрал с собой эти проклятые газеты. Единственное, что напоминало о его недавнем присутствии это ещё не успевший развеяться сигаретный дух, пропитавший всю квартиру. Накурил он порядочно. Будь у меня на это время, я бы, наверное, задумался о том, что здесь неплохо бы проветрить. Но теперь мне было не до таких пустяков. Я так думаю, что все истерики и срывы Владлена, которые мне приходилось видеть до этого, были лишь жалкой репетицией перед той адской бурей, что нам предстояло с ним пережить. Ничего подобного мне не приходилось видеть в жизни. Мне кажется, даже гадаринский бесноватый, одержимый легионом бесов, не был способен на подобное. И пускай бы хоть часть его ярости была направлена на окружающих, пусть бы он ломал мебель, бил посуду, дрался со мной. Но нет же. Вся эта волна ненависти была направлена лишь на него самого. Будто его душа больше не могла находиться внутри этого тела и всеми силами пыталась сокрушить его, чтобы выкарабкаться наружу. Едва ли вам когда-либо приходилось видеть человека, который столь же страстно ненавидел себя, как Владлен Шнайдер. Все мои утешения и увещевания были сейчас бесполезны. Сомневаюсь, что он вообще меня слышал. Всё, что я мог тогда для него сделать, это просто приложить все силы, чтобы сохранить его жизнь. Мне так и не хватило духу связать его, как сделал в прошлый раз Джереми. Я не желал никоим образом причинить ему боль. Поэтому я попросту прижал его к кровати и стиснул в своих объятьях, не позволяя юноше и шевельнуться. Мне казалось, я сжимаю в своих руках маленький вулканчик. Не знаю, сколько часов продолжался его припадок. Я и сам уже ощутил, что начинаю сходить с ума от его непрекращающихся воплей. А потом он неожиданно затих. Однако я прекрасно понимал, что расслабляться ещё рановато. И вправду, когда я уложил Владлена поудобнее на постели, от меня не скрылось, как он отчаянно шарит воспалённым взглядом по всему пространству комнаты. Проследив за его возбуждённым взором, я удручённо заключил, что у меня в комнате хранится чересчур много опасных предметов, которые в любой момент могут превратиться в орудие убийства, или точнее – самоубийства. После небольшого затишья буря возобновилась с новой силой. Потом опять наступил штиль. И так ещё несколько раз. Я был уверен, что уже выплакал все свои слёзы и окончательно сорвал глотку в тщетных попытках перекричать Владлена. Когда припадки его бешенства постепенно сошли на нет – вероятно, в первую очередь, потому что парень ужасно обессилел – он вновь попытался усыпить мою бдительность и принялся плаксиво канючить, что ему надо в туалет, в ванную или попить водички – в общем, пытался хоть на минуту ускользнуть от меня и остаться в одиночестве. Но я отлично видел эти дьявольские огонёчки саморазрушения, что поблёскивали в его заплаканных глазах, и не оставлял его без присмотра ни на единый миг. В итоге он окончательно выдохся и мог лишь лежать на кровати с измученным видом, беззвучно шевеля губами и заливая подушку своими слезами. Когда приступ Владлена только начинался, все его кошки, видимо, перепугавшись этих безумных стенаний, попрятались по углам квартиры. Я даже мысленно обозвал этих пушистых тварей предателями за то, что они не захотели помочь мне утешить их хозяина. А теперь один из них – тот самый жирный кошара, которого Владлен назвал в мою честь, высунул нос из-за стопки мольбертов, что были свалены в другом конце комнаты, и побежал куда-то с очень важным видом. Я сей же миг подхватил его на руки и потащил к Владлену. Противный кот упрямо вырывался и даже цапнул меня за руку, но я, незаметно шлёпнув его по заднице, всё равно сумел дотащить эту лохматую тварь до кровати.

– Смотри-ка, Владлен, кто к нам пришёл! – деланно весёлым голосом воскликнул я, тряхнув в своих руках этого зловредного котяру, который так и извивался, стараясь сбежать от меня. – Твой любимый толстопузик! Твой пуся. Смотри, какое у него смешное брюшко. Ну же, возьми, потискай его. Он ведь ужасно по тебе соскучился.

Владлен бледно улыбнулся и с такой силой прижал к себе недовольного кота, что я испугался, как бы у того кишки не вылезли наружу. Но, похоже, мой план сработал. Лицо юноши слегка просветлело, пока он ласкал своего пушистого питомца, словно неприветливый кошара забрал на себя часть его боли. Какое-то время Владлен лежал с отрешённым видом, умиротворённо тормоша своего злобно трепыхающегося питомца, и с каждым мигом я замечал, что бесовские огонёчки в его винных глазах один за другим угасают. Я уже готов был расцеловать от самых ушей до хвоста этого безобразного кота в благодарность за то, что он помог мне утихомирить Владлена, как юноша вдруг подал голос и слегка виновато пролепетал:

– Ой, Леонардо, ты только не ругайся, ладно?.. Но, кажется, котя… описался…

– Что?! – ужаснулся я, заметив растекающуюся по простыням лужицу.

Кошак вырвался-таки из рук сконфуженного Владлена и, как мне показалось, посмотрел на меня с мстительным торжеством.

– Ах ты, засранец! – разъярился я, замахнувшись на эту блохастую тварь, но кот успел проворно увернуться от моего удара и с независимым видом спрыгнул с кровати.

– Не надо, Лео! – испуганно взвизгнул Владлен. – Не ругай котика. Он не специально. Это всё я виноват. Наверное, я его чересчур сильно обнял. А я-то понять не мог, куда он вырывается. Оказывается, он просто хотел в туалет. Бедный котик…

– «Бедный котик»?! – возмутился я. – Да он нам все простыни зассал! Даже матрас теперь будет вонять им! Чёрт, он и твою рубашку изгадил. Пойдём в ванную, я тебя переодену.

– Не ругай котика, Лео. Не ругай, ладно? – продолжал плаксиво канючить парень, вкрадчиво заглядывая мне в глаза.

– Да не буду я никого ругать. – сердито буркнул я, ласково привлекая юношу к себе, однако когда на пути в ванную эта бесстыжая кошачья морда проскользнула у меня между ног, так что я чуть об него не споткнулся, я едва сдержался, чтобы не пнуть его ногой.

Но потом мне припомнился загубленный мною котёнок, и я дал себе твёрдое обещание никогда больше не обижать кошек, пусть даже и таких противных, как этот толстопузый засранец. Пока я искал чистую рубашку для Владлена, он задумчиво поинтересовался у меня:

– Леонардо, а ты до скольких лет мочился в постель?

– Что? Не помню. – сумрачно откликнулся я, нисколько не расположенный к тому, чтобы предаваться сейчас столь «трогательным» воспоминаниям.

– Меня рано приучили к горшку, и я не доставлял родителям особых неприятностей. – доверчиво поведал мне парень и с трудом продолжил. – Но после того, как… как она умерла, я опять начал мочиться во сне. Однако папа никогда меня за это не ругал. Он ни единого раза не прикрикнул на меня из-за этого. Ни единого.

Бережно накинув на его тоненькие плечи рубашку, я заботливо застегнул её на все пуговички, после чего нежно обратился к юноше, что продолжал взирать на меня этим душераздирающим взглядом смертельно раненной лани:

– Владлен, давай, ты сейчас хоть немножечко покушаешь, договорились?

– Лео, милый, я не могу. – стыдливо прошептал он. – Правда, не могу. Меня тошнит.

– Совсем немножко. Самую малость. – не сдавался я, сочетая свои ласковые уговоры с трепетными поцелуями. – Тебе необходимо поесть. Ты едва стоишь на ногах. Прошу, сделай это. Ради меня. И ради твоего толстопузого кота. И ради Линды. Ради нас всех. Пожалуйста…

– Ну, хорошо. Только совсем чуточку. – устало покорился парень моим мольбам и обвил меня за шею своими тощими, как тростинки, ручонками.

Когда мне наконец-то удалось его покормить, Владлен уютно устроился у меня на груди и начал свой рассказ. Это было неизбежно. Я и боялся, и желал этого. Моё сердце переполняла горькая гордость от того, что я стану первым и, как мне очень хотелось верить, последним человеком на земле, кто из первых уст узнает о том, что же на самом деле случилось в семье Шнайдеров. И дело было не в том, что меня терзало любопытство, как всех этих проклятых сплетников. Поймите, доверие Владлена ещё больше сближало нас, благодаря этому я ощущал себя так, будто мне позволено держать его обнажённую хрупкую душу в своих руках. Для меня это было самым драгоценным приобретением в жизни.

– Думаю, она никогда не любила меня. – тихо начал Владлен, подразумевая свою мать. – Возможно, моё рождение нанесло вред её кинокарьере. А ещё мне всегда казалось, что она хотела девочку. Но самое главное, что она чудовищно ревновала папу ко мне. Она считала, что я украл его у неё. Всё дело в том, что папа напротив любил меня слишком сильно, он ужасно радовался моему рождению. Думаю, это и раздражало её сильнее всего. Их отношения очень испортились после моего рождения. Конечно, я понял это лишь спустя многие годы. Моё детство проходило так же, как и у любого другого ребёнка. Я далеко не всё мог понять, и в этом было моё счастье. Я любил её и в то же время боялся. Она могла в любой момент ни с того ни с сего ударить меня по голове или просто раскричаться. Папа ругался с ней из-за этого. Он всегда меня защищал. А это лишь ещё больше злило её. Но всё-таки я нуждался в ней. Когда она вдруг затихала, мне нравилось сидеть на её коленях и шевыряться в её волосах. У неё были просто роскошные волосы. Она даже не смотрела на меня и гладила по голове, как какого-нибудь щенка. Это были единственные моменты её нежности ко мне. Но как я узнал с годами, это случалось только, когда она находилась под действием сильных успокоительных. Уже тогда она принимала тяжёлые лекарства и начала пить. Всё остальное время она с криком гнала меня прочь от себя. У меня нет причин, чтобы в чём-то её винить. Теперь я могу всё понять. Позже я узнал всю правду про их истинные отношения с отцом. Пойми, он, правда, её сильно любил, буквально боготворил. Но его любовь не всегда была адекватной. Папа никому не желал причинить зла. Просто так он понимал любовь. С годами им становилось всё труднее ладить друг с другом. Она несколько охладела к нему, её раздражала папина страстность, его ребячливость, эмоциональность. А он не мог свыкнуться с её отстранённостью. В итоге он начал применять силу. Папа думал, она поймёт. Думал, что его ласка всё искупит. Но становилось только хуже. Папа бил её и насиловал. Он был убеждён, что если совсем немного настоит на своём, она опять сделается такой же нежной, как прежде. Однако это привело к плачевным последствиям. Вскоре её признали психически больной. Не зная, на кого выплеснуть свою горечь и отчаянье, однажды она попыталась меня убить. Я даже не помню этого. Мне рассказали об этом совершенно посторонние люди. Говорят, она пыталась вырезать мне сердце. А я только припоминаю, как возвращаюсь из больницы, а родители так смущённо молчат и не могут подобрать слов, чтобы объясниться со мной. Думаю, они даже были рады, что у меня случился небольшой провал в памяти. Возможно, я так испугался, что у меня в голове произошёл какой-то сбой, и всё плохое забылось. Но после этого стало ещё хуже. Её болезнь прогрессировала. А как-то раз… мне тогда было десять лет… вернувшись домой из школы, я увидел, как она висит на люстре… Я даже не мог понять, что она мёртвая. Просто стоял и смотрел, смотрел на неё, пока не лишился чувств. А когда я пришёл в себя, мне сообщили, что она умерла. Но я и тогда не смог этого до конца понять. Даже когда увидел её в гробу. Отец чуть с ума не сошёл от горя. Ведь он действительно обожал её, хоть и на свой животный лад. Она была его королевой. Но вот мы остались с папой одни. Помню, как после похорон он посадил меня к себе на колени и начал такой долгий разговор. Он сказал, что она нас бросила, предала, но я всё равно не должен плакать, потому что папа остался со мной, и мы никогда не расстанемся. Он говорил, что Бог украл её у нас и, значит, у нас нет выбора, мы обязаны друг друга утешить, и Он не посмеет нас судить за это. Папа всё говорил, говорил и при этом целовал меня, сначала, как обычно в скулы, в лоб и глаза, а потом в губы – так жарко-жарко. После этого он начал снимать с меня одежду и всё продолжал говорить таким ласковым, любящим голосом. Я не смел ему возражать. Той ночью отец впервые меня взял. Мне было очень страшно, больно, неприятно, но хуже того – стыдно, хоть я и сам ещё не понимал, чего стыжусь. Но папа выглядел таким счастливым. Я старался не плакать, чтобы не огорчать его. Мне очень хотелось, чтобы папа был счастлив. Спустя пару лет он признается мне, что не испытывал подобного наслаждения, даже занимаясь любовь с ней. Потому-то он и не смог остановиться. Я оказался слишком хорош. Это всё из-за того, что я очень похож на неё. Я сам соблазнил папу. У него не осталось выбора. Так мы и стали жить. На самом деле он очень редко бил меня. Только в самом крайнем случае, когда я совсем плохо себя сёл и сильно сопротивлялся. Но после этого он всегда просил у меня прощения и задабривал подарками. У меня было очень много игрушек, и папа постоянно покупал мне всякие сладости. Мне было так стыдно за то, что я расстроил папу своим дурным поведением, и ему пришлось меня побить, а теперь ещё и он сам просит у меня прощения и дарит подарки. Поэтому в следующий раз я старался быть послушнее, чтобы сделать папе приятно, когда он любил меня. Но в итоге мне опять становилось так мерзко на душе, я плакал и отбивался. И снова огорчал папу. Когда я стал старше, он начал давать мне деньги за особо удачные ночи. Я превратился в проститутку родного отца. Тогда я попробовал алкоголь и вскоре пристрастился к наркотикам. Потом у меня появились женщины. Это было так приятно. Я хотел доказать себе, что тоже смогу стать мужчиной. Но дома меня снова ждал папа, и я никак не мог это остановить. Пойми, мне было его так жаль. Ведь я сам виновен в его зависимости. Он не мог без меня жить. Мне приходилось всякий раз возвращаться домой и позволять ему любить меня. Отец так ласково улыбался, когда ему было хорошо со мной. Мне хотелось вновь увидеть эту улыбку. Это всё моя вина. Я ввёл его в грех и в итоге убил. И она тоже погибла по моей вине. Если бы я не родился, у них всё было бы хорошо. Я знал, что позволять папе делать такое, это ужасный грех. Я всегда знал, что Бог накажет нас. Я даже ждал этого. Наша домработница фрау Эйзенманн всё знала. Но в газете написали неправду. Отец никогда ей не угрожал. Он был слишком интеллигентным и благовоспитанным человеком, как бы странно это ни прозвучало, учитывая наши с ним отношения. Но, поверь мне, это было совершенно не в его духе. Он пытался задабривать фрау Эйзенманн деньгами и платил ей ужасно большое жалованье. Порою мой папа был так наивен. Он даже говорил, что, быть может, она ни о чём не догадывается. Ему не хотелось верить, что кто-то может пронюхать о нашем грешке. Но в итоге она обвела его вокруг пальца. Фрау Эйзенманн взяла выходной и прислала ему письмо, в котором говорилось, что он должен заплатить ей определённую сумму, иначе она раскроет наш секрет. И папа заплатил ей. Мой бедный наивный папа… Он даже дал ей больше денег, чем она просила. Получив свою плату, эта сука прислала ему ещё одно письмо, сообщающее, что она не может поступить против совести и её долг открыть людям глаза на правду. Как забавно. Ей удалось провести самого хитроумного адвоката на свете. Она заработала кучу денег, которых ей хватит до конца жизни, и вместе с тем хорошенько посмеялась над нами. А потом вышла эта проклятая газета. Я узнал обо всём лишь на следующий день, когда нашёл этот чёртов газетный лист рядом с его телом. Он покончил с собой. Подобный скандал означал полнейший крах его карьеры. Для него это было равносильно смерти. Бедный папа. Что я наделал? Я убил своих родителей. Всё это моя вина. Я довёл их обоих до самоубийства. Вот и всё, Лео. Вот и всё.

Я долго не мог подобрать слова, а Владлен продолжал лежать на моей груди с опустошённым взглядом живого мертвеца. Потом мы оба начали рыдать. Я целовал его и пытался убедить юношу, что он ни в чём не виноват, но мои слова оставались где-то за гранью его понимания. Мне кажется, именно его ненормальный отец внушил Владлену это неистребимое чувство вины. Мистер Шнайдер был очень талантливым адвокатом, наверняка он нашёл способ оправдать себя перед сыном и переложить свой грех на его совесть. Я был бессилен переубедить Владлена или хоть как-то облегчить его страдания. Мы буквально задыхались от боли. Слёзы, поцелуи, судорожные слова покаяния. Наконец-то Владлен измученно уснул на моих руках. Наверное, только сон мог хоть немного помочь ему расслабиться и забыть про свои мучения. Но даже сквозь сон нежное лицо юноши выражало отчаянье и стыд. Наверное, если бы Артур Шнайдер не покончил с собой накануне, мне бы нестерпимо захотелось убить его собственными руками. Вскоре после того, как Владлен уснул, кто-то стал настойчиво стучаться к нам в дверь. У меня не было никакого желания принимать гостей, но я очень боялся, что этот стук разбудит Владлена, поэтому нехотя отправился узнать, кого там принесло. Наверное, я не так уж и сильно удивился, увидев на пороге Эжена. Подобная грубая настырность была вполне в его духе. Едва я открыл дверь, парень безо всякого стеснения попытался прорваться в квартиру, так что мне едва удалось вытолкнуть его на лестничную площадку. Выйдя следом за ним, я плотно затворил за собой дверь и только после этого неприветливо кивнул:

– Ну, чего тебе?

– Пусти, мне надо поговорить с Владленом. – нахально заявил тот.

– Владлен отдыхает. И вообще в ближайшее время он никого не хочет видеть. – сухо ответил я.

– Пусть сам мне это скажет. – неприязненно фыркнул Эжен. – Ты опять решаешь за него.

– Чёрт побери, Эжен, неужели ты сам не понимаешь, что сейчас ему не до тебя? – удручённо вздохнул я. – Ты же наверняка знаешь, что произошло. Оставь Владлена в покое. Он впервые заснул после случившегося. Только подумай, что он пережил. Эта проклятая статья, потом его отец покончил с собой… Да Владлен сам едва руки на себя не наложил. Дай ему время успокоиться. Чего тебе от него нужно?

– Я хочу увидеть его. – упрямо продолжал тот гнуть своё. – И вообще, почему это именно ты утешаешь его в такой момент? Кто дал тебе это право? Кем ты себя возомнил? Пусти, я заберу Владлена к себе.

– Что за бред ты несёшь? – изумился я. – Эжен, ты хоть на минуту можешь задуматься о его чувствах? Он с ума сходит от боли, а тебя волнуют только твои собственные гнусные потребности!

– Твои потребности ничуть не менее гнусные. Просто ты их облекаешь в весьма благородную обёрточку, так что с первого раза и не подкопаться. – язвительно усмехнулся парень. – Ты контролируешь Владлена, как ребёнка. Но я тебе уже объяснял, ему не нужна нянечка. Он нуждается в надёжном возлюбленном, который сумеет усладить его так, что ему уже никогда не придётся плакать…

– Проклятье, Эжен, да ты просто невменяемая, похотливая скотина! – взбесился я. – После того, что мы узнали о Владлене, мне казалось, даже ты должен был изменить своё к нему отношение. Над ним же всё детство издевался родной отец, он мучается от чувства вины, страдает, а ты опять надеешься втянуть его в подобные отношения. У меня просто в голове не укладывается, как ты можешь поступать столь бесчеловечно! Неужели тебе его совсем не жалко? Если бы ты действительно хоть самую малость любил Владлена, у тебя бы и в мыслях не было принуждать его к чему-то такому после всего, что он пережил. Ты хуже животного!

– Именно потому, что мне стала известна вся правда о детстве Владлена, я понял, что у меня нет никаких причин сдерживаться. – хладнокровно ответил тот. – Теперь я как никогда убеждён в своей правоте. А тебе, мальчик, подобное никогда не понять. Владлен привык к тому, что его опекают и любят немного жестокой, но всё же такой сладкой любовью, и его это вполне устраивает. Ты просто лишаешь его права выбора, потому что сам хочешь владеть им, как игрушкой. Я смогу гораздо лучше позаботиться о нём. Более того, я заменю Владлену отца. А что можешь предложить ему ты? Пойми, чёрт тебя подери, Владлену нужен отец – ласковый и грубый одновременно, который защитит его ото всех напастей, а если потребуется, то и накажет своего мальчика, чтобы впоследствии ещё крепче его любить. Это находится за пределами твоего понимания, потому что ты сам ещё незрелый ребёнок. А всего, что ты не можешь понять, ты смертельно боишься. Дай мне поговорить с Владленом. В итоге ты и сам поймёшь, что я был прав.

– Убирайся. – выцедил я сквозь зубы, едва не задыхаясь от собственного гнева. – Если ты сейчас же не уйдёшь, я спущу тебя с лестницы. Ты понял?

Эжен бесстрастно пожал плечами и начал спускаться вниз, бросив мне напоследок:

– У тебя нет выбора. Рано или поздно тебе придётся сдаться. Я всё равно заберу Владлена себе.

Вернувшись в квартиру, я просто ошалел от бешенства. Чтобы не разбудить Владлена, я метался по ванной в попытках успокоить себя, но меня так и подмывало что-нибудь сломать, чтобы выпустить пар. Слова Эжена ужасно разъярили меня. Я даже не представлял, что он зайдёт настолько далеко. Я-то наивно полагал, что он сразу отступит и откажется от всех своих притязаний, как только узнает, что Владлену пришлось пережить. А он стал после этого ещё напористее и грубее. Я начал нервно прокручивать в голове, как избавиться от Эжена, как изгнать его из своей съёмочной группы, но так или иначе все эти размышления заводили меня в тупик, ведь я зависел от него, нуждался в его помощи и, в конце концов, пользовался его кинокамерой. Даже невзирая на наше заметно улучшившееся материальное положения, я не был уверен, что нам стоит спускать столько денег на подобную покупку, потому что не знал, что ждёт нас всех впереди. И к тому же, как бы я ни злился на Эжена, мне было не под силу вот так выставить вон человека, который столько времени и сил посвятил работе над моим проектом без какой-либо материальной выгоды для себя. Тем более не было никаких гарантий, что это хоть как-то поможет мне уберечь Владлена от его домогательств. Как верно заметил Джереми, Эжен вполне мог найти другой удобный момент, чтобы остаться с ним наедине, для этого ему совершенно необязательно работать с нами в студии. Окончательно запутавшись во всех этих размышлениях, я услышал, как кто-то опять барабанит в дверь. В тот момент я был почти уверен, что это вернулся Эжен. Вихрем вылетев из квартиры, я едва не снёс с ног оказавшегося там Джереми, впрочем, меня ничуть это не смутило, и я моментально накинулся на него с обвинениями:

– А ты какого чёрта припёрся?! Тоже хочешь забрать Владлена себе?! Что, ещё один претендент на роль его отца?! Да вы что, все с ума посходили?! Ну, чего ты на меня вылупился?! Неужели никому его не жалко?! Человек столько выстрадал, а вы только и думаете о том, как насытить свою чёртову похоть! Как какие-то жеребцы! Вы мне все уже осточертели! Психи! Извращенцы! Ненавижу вас!

Тут я выдохся и бессильно облокотился на дверь в полнейшем изнеможении, а по моим щекам потекли ручьями слёзы. Джереми изумлённо вытаращился на меня, как на буйно помешанного, и какое-то время молча наблюдал за моими вымученными рыданиями.

– Как я понимаю, Эжен уже приходил. – наконец криво усмехнулся он. – Вот ведь сукин сын. Он нагадил, а мне опять за ним прибирать… Вообще-то я принёс Владлену конфеты. Его любимые. Вот держи.

Только в этот миг я заметил кулёк в руках Джереми. Придя в себя, я устыдился своего недостойного припадка, но прежде чем я успел принести какие-либо извинения, парень с грустной улыбкой промолвил:

– Оставляю нашего бедного мальчика на тебя, Леонардо. Ты, пожалуй, единственный, кому я могу его доверить. Я даже себе самому так не доверяю. Позаботься о нём хорошенько. Однако будь осторожен и постарайся не переусердствовать. Слишком сильные чувства бывают весьма опасны. Ну, бывай.

С этими словами Джереми, даже не дожидаясь моего ответа, быстро скрылся на лестнице. Признаюсь, мне было ужасно неловко перед ним за своё поведение, но всё же я знал, что Джереми, вероятно, сможет понять меня, как никто другой, и не будет держать на меня зла за все эти мои нелепые, незаслуженные обвинения, что я обрушил на его голову. На следующий день забегала Лаура. Она сама сказала, что ей не стоит заходить в квартиру, чтобы не смущать Владлена своим присутствием, поэтому мы поговорили с ней на лестнице.

– Как он? Это всё так ужасно. – шептала девушка, утирая набегающие слёзы. – Линда сказала, что нам не стоит сейчас докучать Владлену. Я и не хотела мешать… Просто надо же его как-нибудь поддержать. Передай ему, что мы его очень любим. Впрочем, не знаю, стоит ли даже говорить, что я заходила. Наверное, ему очень плохо. Бедный, бедный Владлен. Как такое могло случиться? Линда тоже ужасно за него переживает. Она даже плакала! Представляешь, плакала! Она никогда не проявляет свои эмоции. Даже когда умер её брат, она не проронила ни слезинки. Но это вовсе не значит, что она бесчувственная. Совсем наоборот. В душе она очень страдает. А тут даже она не выдержала и расплакалась. Линда сидела у окна и плакала. Так тихо, беззвучно. Она ведь любит Владлена. Пожалуйста, Леонардо, будь с ним поласковее. Передай ему всю нашу нежность. Сейчас никто из нас не поможет ему так, как ты. Лео, любимый, как ты сам? У тебя такой измотанный вид. Я могу тебе чем-нибудь помочь?

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒