«Пожалуйста, разденьте ваши души» 15 страница

– Что ты тут делаешь?!

Весь дрожа, я обернулся и с трудом сдержался, чтобы не кинуться Владлену навстречу. Он здесь. Он дома. Его не положили в больницу. Он не блуждает по барам и подворотням. Он не солгал мне. Но внешний вид юноши настолько меня изумил, что я не на шутку встревожился, не заболел ли он. Владлен стоял в дверях, тяжело опираясь на косяк, словно у него едва хватало сил удерживаться на ногах. В лице его не было и кровинки, а под слегка замутнёнными глазами пролегли лиловатые круги. Ко всему прочему он предстал передо мной босиком в одном лишь халате в пол из алого китайского шёлка, что был небрежно накинут на его обнажённое тельце, которое, как мне показалось, сделалось ещё хрупче и слабее за время нашей разлуки.

– Зачем ты здесь? Уходи! – внезапно воскликнул юноша срывающимся голосом.

– Я тревожусь о тебе. Как ты? Владлен, скажи, ты болен? – встревоженно пролепетал я, не понимая его поведения.

– Убирайся! – надрывно, едва ли не со слезами выкрикнул он. – Тебе нельзя здесь быть! Прочь! Прочь отсюда! Ты не должен его видеть! Немедленно уходи!

– Владлен, я не понимаю… – растерянно забормотал я, делая шаг ему навстречу, но он тут же испуганно попятился назад со словами:

– Не подходи! Не прикасайся! Тебе нельзя меня трогать! Уйди! Умоляю, уйди отсюда! Тебе нельзя здесь находиться! Никогда не смей больше приходить в этот дом!

– Как ты можешь быть так жесток ко мне? – через силу выдавил я из себя. – Я же с ума схожу! Я так люблю тебя! Владлен, сжалься… Объясни мне, что с тобой?

– Уйди! Уйди, чёрт побери! – буквально простонал парень и, бросив взгляд в коридор, отчаянно зашептал. – Он же сейчас сюда спустится… Уходи! Немедленно!

– Я не боюсь твоего отца. – решительно заявил я. – Он держит тебя тут силой? Ответь, в чём дело? У него нет права так обращаться с тобой! Пойдём со мной! Владлен, прошу, давай убежим! Сейчас же! Пошли скорее!

С этими словами я схватил его за руку и потянул за собой, но внезапно он болезненно вскрикнул, будто я обжёг его своим прикосновением, и наотмашь ударил меня ладонью по лицу. Оторопев от его поведения, я недоуменно замер и в этот миг мой взгляд упал на его изящную шею, на которой виднелась пара лиловатых синяков.

– Он... тебя бьёт? – тихо вымолвил я, облизнув пересохшие губы.

– Я же сказал, не трогай меня. Не трогай меня. – жалобно плакал юноша, обхватив себя руками за плечи, а потом поднял на меня измученный взор и глухо пробормотал. – Никто меня не бьёт. Я упал. Никто не держит меня тут силой. Прекрати наговаривать на моего отца. Я по собственной воле остаюсь здесь. Зачем ты пришёл? Уходи, пожалуйста. Тебе нельзя ко мне прикасаться…

– Владлен, послушай, я не понимаю, что здесь происходит, но я определённо никуда без тебя не пойду. – твёрдо произнёс я.

– Чёрт тебя подери, я же сказал, выметайся! – сорвался он на вопль. – Немедленно выметайся прочь отсюда! Или я позову полицию! Я не хочу тебя больше видеть! Ты мне противен! Проваливай! Я ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу!

Наверное, я уже тогда в самой глубине своей души понимал, что всё это ложь. Никто никогда не рыдает от ненависти с таким отчаяньем и сокрушением в голосе. А он плакал так, будто его сердце раскалывается на множество маленьких кусочков. Но моё самолюбие было глубоко уязвлено, так что я, ослеплённый своим гневом и обидой, убедил себя в том, что Владлен и вправду избалованный мерзавец, который пользовался мной всё это время, а теперь решил от меня избавиться, как от опостылевшей игрушки. Не помню, как я нёсся обратно через этот длинный коридор, через их проклятый сад, не помню, как добрался до дома. Я возвращался из самых глубин преисподней, как и Орфей, в полнейшем одиночестве. Первым делом за что я взялся, вернувшись домой, это начал крушить пластинки Роя Орбисона. Не знаю, в чём уж он так передо мной провинился, но на тот момент это казалось мне наиболее разумным решением абсолютно всех моих проблем. И в это столь неподходящее мгновение один из котят Владлена принялся страстно ластиться об мои ноги. Без своего ласкового хозяина всё это кошачье семейство ужасно заскучало, ведь я, в отличие от него, не имел привычки тискать их в своих объятьях часами. Вот этот глупыш и решил сам настойчиво напроситься на ласку. И знаете, что я сделал? Взял котёнка за шкирку и со всей силы швырнул его в стену. Зверёк так и остался лежать там, где упал. Когда через пару мгновений я пришёл в себя и в ужасе склонился над ним, котёнок ещё дышал и жалобно кряхтел, недоуменно глядя на меня своими синими глазищами, но через пару часов он умер. Наверное, я выплакал над его трупиком целые водопады слёз. После этого я был уверен, что наши кошки станут ужасно бояться меня и не посмеют даже приблизиться ко мне, но ночью вся их пушистая семейка облепила меня со всех сторон и ласково замурлыкала у меня под боком. А я целовал каждого из них и со слезами просил у них прощения. По сей день, как вижу на улице бродячих кошек, тут же принимаюсь их гладить и нашёптываю им свою покаянную исповедь под изумлёнными взглядами прохожих, которые чаще всего принимают меня за пьяного. Только разве возможно, прося прощение, воскресить мёртвых? Это, увы, не в моей власти.

Вновь приходила Лаура, но на этот раз моя добрая фея была бессильна мне помочь. Увидев мёртвого котёнка, она невольно ахнула и расплакалась.

– Его надо похоронить. – сипло пробормотал я. – А я никак не могу заставить себя выйти из дома…

– Я позабочусь об этом. – мягко вымолвила девушка, жалостливо прижимая несчастную зверюшку к себе, и тут же ужаснулась, оглянувшись вокруг. – Ах, Лео, это же твои любимые пластинки!..

– Лаура, умоляю, уйди. – болезненно поморщился я, сдавив пальцами виски. – Уйди, прошу, пока я и тебя не ударил…

Девушка сдавленно всхлипнула и покорно направилась к выходу, ласково бросив на прощенье:

– Лео, я очень тебя люблю. Очень-очень…

Но для меня её слова в тот миг значили так же мало, как и наигранные страсти актёров немого кино. Тогда в моей голове вновь смутно промелькнула мысль о том, что я хочу лишить себя жизни. Буквально через пару дней меня должны были выселить из квартиры. Я так и не нашёл денег. Но сейчас меня это мало занимало. В моём воспалённом мозгу метались обрывки каких-то отчаянно-бессмысленных замыслов. Я пытался убедить себя, что найду на место Владлена какого-нибудь другого актёра и назло всем сумею доснять свой фильм. Конечно, я прекрасно понимал, что из этого ничего не выйдет, но мне было необходимо занять себя хотя бы этими торжествующе-мстительными грёзами о своём грядущем успехе, который заставит всех их, а в первую очередь самого Владлена, задохнуться от зависти и горько сокрушаться о том, что они так несправедливо обошлись со мной. В состоянии полубреда, почти сойдя с ума, я доживал свою вторую неделю без Владлена. Я совсем перестал подниматься с постели, по мне периодически ползали голодные кошки, то ли жалея меня, то ли требуя, чтобы я их покормил. Но я и сам уже не ел несколько дней, так что едва ли мог им чем-нибудь помочь. И вот, когда я уже почти намертво прирос к смятым простыням, как натуральная плесень, он вернулся ко мне. Я сразу понял, что это именно он стучит в дверь. Больше никто на всём свете не стал бы выстукивать столь дурацкий и нескладный музыкальный ритм. Вообще-то я в самые первые дни нашей совместной жизни дал Владлену ключ от квартиры, но он в тот же вечер умудрился его потерять. После этого я сделал пять дубликатов, как говорится, чтоб уж наверняка. Он повесил их все на цепочку, – что моментально делало бессмысленными мои старания, ведь если бы цепочка порвалась, он бы опять потерял их все разом, – и постоянно носил на шее, позвякивая ими при каждом своём шаге, как ягнёнок с бубенчиком, вышедший на пастбище. В этом даже были свои плюсы. Таким образом я мог определить, в какой именно части квартиры пасётся моя потерянная овечка. Когда он вернулся ко мне, цепочка с ключами по-прежнему висела на его тощей шее, но он не осмелился сам открыть дверь, видимо, робея передо мной после нашей размолвки. И вот теперь он робко постукивал в дверь, жалостливо просясь вернуться ко мне. Помню, как я с воинственным видом распахнул дверь и увидел его таким маленьким, таким сконфуженным и виноватым, что мне просто нестерпимо захотелось прижать его к себе, но я изо всех сил сдержал этот порыв. Кровь прильнула к лицу, и колени подкосились. Стараясь не смотреть на него, я тут же кинулся обратно в комнату, оставив дверь открытой, и уселся за чистый холст, усердно делая вид, что сосредоточен на своей работе. Владлен бесшумно прокрался следом за мной и какое-то время неловко переминался с ноги на ногу, потерянно замерев посреди комнаты. Потом он отважился сделать один маленький шажочек мне навстречу и ещё один, и ещё. А после этого он юрко проскользнул из-под моей руки, вскарабкавшись мне на колени, как шаловливый котёнок, и жалобно прижался к моей груди. Я крепился, как мог, но хватило меня не больше, чем на полминуты. Опрокинув юношу на кровать, я принялся покрывать жадными поцелуями его сочные, женственные губы, его влажные глаза с удивительно длинными ресницами, скулы, мочки ушей, его волосы. Дрожащими от нежной страсти пальцами я распахнул ворот его рубашки и, смаргивая с ресниц слёзы своего полубезумного счастья, прильнул губами к его прельстительной ключице, а потом скользнул чуть ниже к шраму на груди. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить себя оторваться от его тонкого тельца и совладать с нахлынувшими на меня чувствами. Нам потребовалось, наверное, не меньше часа, чтобы покаяться друг перед другом, принести клятвы любви и рассказать о том, как мы соскучились. Владлен так и не объяснил мне, почему он был столь груб при нашей последней встрече, а я не посмел мучить его какими-либо расспросами. Про себя я решил, что, возможно, такое поведение было следствием его болезни или очередного наркотического опьянения, и охотно простил ему свою обиду. Изучив его грациозную шейку, я не нашёл там следов столь испугавших меня синяков, однако так и не смог избавиться от своих смутных подозрений. Пожалуй, не было никакого смысла поднимать эту тему вновь, ведь едва ли ответ Владлена изменился бы. Обычно все люди, которых бьют, объясняют свои синяки тем, что они «упали». Способен ли Артур Шнайдер поднять руку на своего сына? Этот человек прослыл на диво благородным и великодушным джентльменом, чья безупречная репутация не могла быть запятнана ни единым дурным поступком. Да и зачем ему бить это хрупкое, нежное создание, которое буквально насквозь пропитано любовью? Злится ли он на сына за то, что тот позорит его своим беспутным образом жизни? Но всё же, когда я разговаривал с мистером Шнайдером, у меня возникло чувство, что он глубоко обеспокоен состоянием здоровья сына, и в его словах сквозила непритворная любовь к нему. Это заводило меня в тупик и почти заставляло отказаться от всех своих обвинений в адрес этого человека. Разве может любовь сочетаться с насилием? Я ещё слишком плохо знал жизнь, чтобы дать правильный ответ на этот непростой вопрос.

Нежа в объятьях своё заново обретённое сокровище, я ощущал столь нереальное, столь невозможное блаженство, что мне даже хотелось умереть в тот миг. Тем временем, пригревшийся в моих руках, Владлен со слегка сомлевшим видом приподнялся на локте и, проказливо хихикнув, вынул из кармана какую-то бумажку со словами:

– Лео, у меня для тебя подарок.

Развернув сложенный вдвое листочек, я шокированно увидел банковский чек на столь баснословную сумму, что мне в жизни не приходилось держать в руках. Моментально до меня дошёл смысл всего произошедшего. Вот для чего он ходил домой. Наверняка поэтому ему и пришлось так долго пробыть там, пока он сумел выпросить у отца эти деньги. Всё это было ради меня. А я думал, что он меня бросил… Ком подкатил к горлу.

– Я… не могу… – через силу выдавил я из себя, прекрасно понимая, что я ЕЩЁ КАК могу.

– Нет, не возражай. – нежно промолвил Владлен, приложив пальчик к моим губам. – Ты должен взять эти деньги. Это единственное, что я могу для тебя сделать. Не спорь, пожалуйста.

И хоть я ни разу не принял пожертвование от Хлоэ, противиться подношению Владлена я не смог, даже прекрасно понимая, что это деньги его отца, к которому я относился весьма неоднозначно. Разве мог я сделать напрасными его старания? Если бы я понимал, какую цену ему пришлось заплатить ради исполнения моей мечты… Но что бы это изменило? Хватило бы мне мужества отказаться от этих денег, знай я правду? У меня нет ответа на этот вопрос.

Этих денег хватило бы с лихвой, чтобы расплатиться с хозяйкой квартиры, отдать долг матери и рассчитаться со всеми моими кредиторами. Более того – и этого самое главное – я мог продолжать работу над фильмом. В тот миг, когда я лишился последней надежды, мой маленький умалишённый ангел одним лишь взмахом своей изящной ручки решил разом все мои проблемы.

– Я обожаю тебя! Обожаю, чёрт побери! Ты моё чудо! Чудо! – ликовал я взахлёб, вновь осыпая его поцелуями с головы до ног.

– Ах, Лео, ну ты меня просто убиваешь! – восторженно постанывал плачущий от наслаждения парень, разомлев у меня в руках, а когда мой приступ нежности слегка поутих, он бросил на меня любящий взгляд и с ироничной укоризной вздохнул. – Фу, Леонардо, да ты настоящий маньяк. Я чуть не умер от щекотки.

Я смиренно кивнул ему, охотно соглашаясь с этим приговором, и ещё немножко потискал его в своих объятьях, расцеловывая и покусывая его впалые, совсем не предназначенные для моих укусов щёки. Когда я наконец нехотя выпустил Владлена из рук, он опустил ноги с кровати на пол и, окинув печальным взором нашу комнату, напоминающую поле битвы, тихо произнёс:

– А что случилось с нашими пластинками?

– Прости… Я просто с ума сошёл без тебя. – стыдливо повинился я, положив руки ему на плечи. – Обещаю, я куплю тебе новые.

– Нет, это же моя вина. Это я тебя расстроил. – нежно улыбнулся юноша и отправился здороваться со своими ненаглядными кошками, по которым он, оказывается, соскучился немногим меньше, чем по мне.

Признаться, я ощутил некий укол ревности, наблюдая за тем, как страстно он нежит всех этих пушистых тварей у своей груди и покрывает их тупые мохнатые морды дюжиной упоённых поцелуев. У меня даже возникло сомнение, кого Владлен любит сильнее – меня или их. Впрочем, этот человек столь самозабвенно любил всех, кто встречался на его пути, что дать какую-то сравнительную оценку его чувствам едва ли было возможно. Если честно, меня немало тревожило чувство вины, и я всеми силами молился, чтобы Владлен ни за что не заметил пропажи убитого мною котёнка. Для меня все эти твари были совершенно на одну физиономию, так что я всё же лелеял надежду, что и он тоже не сможет отличить их друг от друга. Однако я ошибся. Уже под вечер я увидел, как Владлен стоит на карачках перед нашей кроватью и шарит там своей рукой.

– Что-то потерял? – поинтересовался я.

– Эжена. – пропыхтел он из-под кровати.

– Что? – шокированно брякнул я, едва не выронив чайник из рук. – Извини, я тебя плохо расслышал. Что ты сказал?

– Ты не знаешь, куда подевался Эжен? – высунув голову из-под кровати, обеспокоенно обратился ко мне парень.

Знаете, моей первой мыслью было, что у Владлена очередной приступ болезни. Никакого иного объяснения тому, что он разыскивает Эжена у нас под кроватью, я найти не мог.

– Я так думаю, Эжен у себя дома… – осторожно заметил я, не желая слишком сильно травмировать психику моего маленького шизофреника чересчур грубым ответом, в котором могли бы содержаться ругательные выражения в адрес этого самого Эжена, которого я нисколько не желал обнаружить у себя под кроватью.

– Да нет же. – отмахнулся Владлен с некоторым нетерпением во взгляде. – Я про другого Эжена.

– Извини?.. – упавшим голосом пролепетал я, задумавшись, сколько ещё Эженов породило его больное воображение, ведь нам и от одного-то Эжена уже не было никакого покоя.

– Я про котёнка. – сердито пояснил парень, немного раздражённый моей непонятливостью.

– Котёнок? Постой-ка, ты назвал Эженом котёнка? – потихоньку начиная понимать, что к чему, удивился я и с некоторой обидой в голосе фыркнул. – А с чего это ты решил окрестить НАШЕГО котёнка в честь Эжена? Чем это он заслужил подобную честь?

– Ну, я всех наших кошечек назвал именами своих лучших друзей. – пояснил тот с самым невинным видом и указал на маленького чёрного котёнка, усердно умывающегося в уголке. – Вот это, например, Линда. А тот, который играет с твоим ботинком, – Джереми. Лили с Хлоэ спят на кровати. А этот мой любимец – Леонардо. – радостно сообщил мне Владлен, подхватив с пола самого уродливого толстого кошару, которого я всей душой терпеть не мог.

– Что?! – оскорблённо воскликнул я. – Почему это Джереми молоденький симпатичный котик, а я какой-то жирный кошак с облезлой шкурой?!

– И вовсе он не жирный! – горячо вступился парень за своего любимчика и, запальчиво тиская его обвисшее брюхо, умилённо засюсюкал. – Просто у Леонардо пухленький пузик. Правда, пуся? У нас пухленький пузик, да? Ну, скажи «мяу». Скажи-скажи! Это потому что мы любим покушать. Поэтому мы такие пузатенькие. Мой пуся! Мой пусёнок… А какие у нас лапки-царапки! Ну-ка, покажи мне свои лапки!..

– Владлен, прекрати. Мне противно на это смотреть. – поморщился я.

– Ну, Лео, не обижайся. – поднял на меня парень заискивающий взгляд, продолжая навязчиво ласкать угрюмого кошака, который, судя по его взгляду, чихать хотел и на Владлена и уж тем более на меня. – Чем тебе не нравится мой пуся-Леонардо? Я его просто обожаю! Все ведь любят пузатеньких кисок. Разве нет? А вот Эжен куда-то подевался… Ты его нигде не видел?

– Я не различаю этих твоих кошек. – сдержанно ответил я, похолодев от ужаса.

– Ну, это такой серенький котёночек с синими глазками. У него ещё белое пятнышко на брюшке. – старательно описал он мне котёнка, о котором мне хотелось бы никогда в жизни не вспоминать.

– Прости, мне было не до них. Может, он убежал? Дверь иногда была открыта… Прости, правда, мне очень жаль. – всеми силами стараясь не выдать дрожью в голосе своего волнения, пробормотал я.

– Не расстраивайся, Леонардо. Я всё понимаю. – тепло улыбнулся парень, и от его улыбки, признаюсь вам, я ощутил себя ещё большим ублюдком. – Наверняка он скоро найдётся. Мы не будем запирать дверь, и он обязательно к нам вернётся. Я уверен. Правда, пуся? – обратился он к своему затисканному любимчику.

И вот надо же было мне прибить именно котёнка по имени Эжен. Не сказать, конечно, что мне было бы легче, если бы речь шла о котёнке, которого зовут Джереми или Линда. Ну, а что касается этого толстопузого Леонардо, то его я, наверное, не сумел бы убить, даже если бы сильно того захотел – такой громадной и несокрушимой была эта заплывшая жиром зверюга. И всё же было нечто удручающее, если не сказать, зловещее, в этом совпадении. Словно все мои надёжно спрятанные, затаённые помыслы и чувства, что я питал к этому человеку, выплеснулись на несчастном котёнке, носящем его имя. Я всеми силами пытался отогнать от себя эти мысли и забыть о случившемся. Но Владлен продолжал упорно ожидать возвращения своего котёнка и не переставал время от времени упоминать о нём в наших разговорах. Порою это доводило меня до такой ярости, что я едва мог сдержаться, чтобы не рассказать ему о совершённом мною преступлении. И всё-таки я сумел сохранить эту тайну, так что Владлен никогда не узнал о том, что его любимый человек убийца. И хоть я отлично понимал, что Лаура и сама до этого догадается, я истово молил, чтобы она не выдала моего мерзкого секрета. Моя добрая фея, моя соучастница сдержала слово и ни разу ни с кем и словом не обмолвилась на тему пропавшего котёнка. Зато она упомянула в беседе с Линдой о том, что с нашими любимыми пластинками «произошла какая-то беда» и все они разбились. Несмотря на тщательные попытки Лауры покрыть моё преступление, её весьма неглупая подруга, надо полагать, догадалась, кто именно был повинен в этой «беде», но всё же, несмотря на это, она совершила поистине благородный жест. Как-то утром Линда заявилась на пороге нашей квартиры с большой коробкой пластинок, которые забрала с собой из дома. Среди них были все наши любимые альбомы и ещё множество уникальных записей. Поставив коробку на стол у нас в комнате, она бросила на меня весьма угрожающий взгляд и сухо произнесла:

– Это всё, что у меня было. И если ты, придурок, разобьёшь ещё хоть одну пластинку, я размозжу твою голову о стену. Понял?

– Да, понял. – поспешно кивнул я. – Обещаю, я сохраню их целыми и невредимыми.

Пожалуй, это одно из немногих обещаний, что мне и вправду удалось сдержать.

***

Теперь, когда у меня в руках была такая внушительная сумма денег, я наконец-то почувствовал себя человеком. Рассчитавшись с долгами за квартиру, я смог внести плату ещё за несколько месяцев вперёд, что дарило мне некоторую уверенность и чувство защищённости. Отныне мы могли питаться, как порядочные люди, по три, а порою даже и по пять раз в день, и наш стол всегда ломился от еды. Я покупал Владлену кучу сладостей, которые он так любил, и даже периодически баловал всякими кошачьими вкусностями его ненаглядных питомцев. Помимо этого я позволил себе небольшую роскошь и решился купить Лауре маленький подарок, на что, собственно говоря, не имел никакого права, ведь деньги, что раздобыл для нас Владлен, предназначались явно не для того, чтобы тешить моё самолюбие и помогать мне в обольщении девушек. Однако в своё оправдание скажу, что роскошь эта была и вправду до неприличия небольшой, так что, вероятно, менее сквалыжный донжуан, чем я, ни за что не оскорбил бы любимую девушку таким убогим подношением. Мудро рассудив, что кольцо пусть даже и не с бриллиантом, но с каким-то более-менее стоящим камушком, обойдётся мне неоправданно дорого, я купил за совершенно смешные деньги какое-то корявенькое серебряное колечко с незатейливым резным цветочком у старика, торгующего всякой рухлядью возле метро. Даже не озаботившись тем, чтобы подыскать хоть какую-то упаковку для своего скупого дара, я неуклюже вручил Лауре этот крайне неприглядный подарочек, не заслуживающий ни капли благодарности, и замер в пристыженном изумлении, когда она расплакалась от счастья. Кольцо достаточно неплохо село на её безымянный палец, а чуть позже она обнаружила гравировку внутри ободка, гласящую: «с любовью, Ник». Я попытался импровизировать на ходу и сочинил весьма недурственную историю о том, как родители хотели назвать меня Николасом в честь святого Николая, и как моему сердцу дорого это имя. Однако судя по ласковому смеху Лауры, она хотя бы на сей раз смогла отличить моё враньё от правды, что далеко не всегда давалось ей с подобной лёгкостью. Никто так и не смог понять, почему с тех пор она изредка стала называть меня Ником. Это была наша маленькая тайна. И сколько бы колец я ни дарил ей впоследствии, Лаура всегда носила на своём безымянном пальце только это скромное колечко, доставшееся мне за бесценок. Я даже слегка высмеивал её сентиментальность и считал всё это женскими глупостями. Однако теперь, когда я сам пытаюсь по кусочкам собрать своё разбитое вдребезги прошлое, мне кажется, что нет на всём свете сентиментальнее и смешнее человека, чем я сам.

После того, как разрешились все наши материальные трудности, я мог вновь взяться за работу над фильмом. Присутствие Владлена наполняло меня силой и погружало в бездонную пучину творческого вдохновения. В моей голове опять завертелись идеи, образы и новые сцены. Я ощущал на себе удивлённые взгляды друзей, которые едва ли ожидали, что я вообще когда-нибудь выкарабкаюсь со дна своей депрессии. Съёмки шли полным ходом, и мы заметно продвинулись вперёд, как вдруг наша маленькая капризница Хлоэ заявила, что она устала и хочет вечеринку. Владлен, на миг задумавшись, сказал, что он тоже не прочь повеселиться, и в итоге выяснилось, что вечеринку хотят все, даже в какой-то степени я сам, хоть мне и не слишком-то хотелось в этом признаваться. Да, я был серьёзным художником, начинающим режиссёром, рабом своей музы и утончённым философом, которому следовало бы презирать суету этого бренного мира и вечеринки, в частности. Но вместе с тем, не забывайте, что я был едва оперившимся юнцом, не так уж давно живущим вне родительского дома, в голове у которого ещё свищет ветер, так что, пожалуй, неудивительно, что желание повеселиться с друзьями в какой-то миг затмило для меня все прочие стремления. Было решено, что вечеринку свою мы проведём прямо у себя в студии, которая стала для нас за это время чем-то вроде родного дома, ведь устроить настоящую вакханалию юности у кого-то из нас на квартире и при этом не быть убитыми на следующий день соседями, было бы просто нереально. Мы с Владленом взялись за обустройство нашего неуютного пристанища и за создание надлежащей музыкальной атмосферы при содействии нашей заметно увеличившейся коллекции пластинок. Девушки пообещали приготовить угощение, а Джереми и Эжен озаботились наиболее важным, по их сугубо личному мнению, вопросом, а именно – отправились добывать выпивку. Признаюсь, у меня тогда промелькнуло малодушное желание предложить друзьям устроить безалкогольную вечеринку, ведь я отлично понимал, насколько плачевными могут быть последствия этого для некоторых членов нашей компании, а если говорить более точно – для меня самого. Алкоголь я переносил настолько плохо, что и сам не знал, чего от себя ожидать. В лучшем случае меня могло стошнить или бы я попросту рухнул без чувств. Однако имелось у меня достаточно небеспочвенное предчувствие, что и это ещё не самое страшное. К тому же меня несколько тревожило, до чего могут довеселиться Хлоэ и Владлен. Но, видя воодушевление товарищей, я так и не осмелился озвучить своё предложение. Когда мы собрались в назначенное время, я не мог не заметить, что каждый из нас нарядился с таким тщанием, что можно было подумать, будто мы направляемся в один из самых блистательных клубов Нью-Йорка, а не на какую-то гаражную вечеринку для нищей богемы на отшибе вселенной. Мне так кажется, принцесса Хлоэ в своём кружевном платьице от какого-то итальянского модельера была совершенно точно уверена, что станет единственной звездой этого вечера, однако, увидев других девушек, она заметно помрачнела. Все они, даже невзирая на серьёзные материальные затруднения, выглядели столь блистательно, что могли бы запросто встать в один ряд с любой голливудской звездой. Ума не приложу, как им это удавалось. Молодые люди тоже не отставали и смотрелись на диво элегантными джентльменами, на зависть всем американским модникам, так что я, окинув восторженным взглядом всю нашу компанию, ощутил настоящую гордость за каждого из них. В тот миг в моей голове смутно промелькнула высокомерная мысль, что когда-то в будущем нам предстоит стать символом целой эпохи и теми людьми, которым станут подражать другие поколения. Быть может, в какой-то степени я оказался прав. Вот только, если бы теперь мне дано было право выбора, я бы предпочёл, чтобы те, кто стали символом и примером для других, по-прежнему оставались моей реальностью.

Конечно же, я вовсе не собирался танцевать. Разве я вам ещё не рассказывал о своём отношении к танцам? Однако, когда я увидел Лауру с солнечно-рыжими локонами, уложенными в бабетту, и в новом изысканном платьице цвета коралла, которое, как я узнаю спустя годы, было сшито за одну ночь из покрывала, что заботливая мама девушки наказала ей хранить в качестве приданного до дня её свадьбы, мои ноги сами собой пустились в пляс. Не прошло и минуты, как я уже упоённо вытанцовывал, как новый Фред Астер посреди нашего импровизированного клубного зала, напрочь позабыв, что ещё совсем недавно, буквально минувшим утром, я считал всех танцующих людей кретинами и жалкими кривляками. Вот, на какие самоотверженные подвиги толкают нас хорошенькие девушки. Хотя Джереми, услышав это замечание из моих уст, прохладно заметил со своей неизменной ехидной ухмылкой, что во всём повинны не девушки, а гормоны. Уж не знаю, что двигало тогда мной, но танцевал я тем вечером столько, что ещё несколько дней потом мучился ломотой во всех конечностях. Помимо этого я вопреки всем своим принципам и клятвам, что давал сам себе, напился просто до чёртиков. К счастью, меня не рвало, как я того боялся, и в общих чертах я весьма недурственно держался на ногах, так что единственное, что изобличало моё полнейшее алкогольное отупение, это приступ чрезмерной весёлости, которая вот-вот грозила перерасти в буйную истерику. Учитывая, что на трезвую голову я представляю собой куда более мрачное и, будем откровенны, занудливое существо, моё тогдашнее состояние едва ли можно было назвать адекватным, но мои друзья, и сами пребывая не в слишком-то вменяемом состоянии, вряд ли заметили, что со мной что-то не так. Малознакомое мне чувство лёгкости и беззаботности, которое мой отец тут же отождествил бы со смертным грехом, привело к некоторой раскрепощённости, что заново открыло мне самого себя. Позабыв всякое стеснение, я впервые целовал Лауру на глазах других людей, что при моём строгом воспитании ещё совсем недавно показалось бы мне немыслимой непристойностью. Хотя если учесть то, что творилось вокруг нас, моя мнимая дерзость выглядела, вероятно, не так уж и вызывающе, как мне того хотелось. Но для Лауры, для девушки порядочной и более того добродетельной, – прошу, не смейтесь над этим старомодным словом, ведь в её случае оно обретало воистину чистое и священное значение, – моя чрезмерная и, быть может, даже грубая страстность была в новинку, как некое опасное и захватывающее приключение. Когда мы все уже напились до такой степени, что пора бы уже было начать выкидывать всякие глупости, достаточно неблагонадёжная четвёрка, в которую входили Владлен, Лили, Хлоэ и Джереми, с заливистыми взрывами пьяного хохота объявила, что у них вдруг появилось какое-то «ну, о-о-очень важное» дело в машине. Даже невзирая на то, что я был ужасно пьян, мне их затея совершенно не понравилась. Вероятно, я никогда в жизни не смогу напиться настолько, чтобы из меня вытравился весь мой врождённый снобизм. Пытаясь не задумываться над тем, чем они там собираются заниматься, я окинул унылым взглядом оставшихся участников нашего праздника жизни и с грустью заключил, что веселье подошло к концу. Девушки, жалуясь на усталость, уже укладывались спать на ненавистном мне матрасе, куда бы я их с превеликой радостью не пустил, если бы, конечно, у меня имелись хоть какие-то альтернативы. Эжен с достаточно несчастным и даже почти обиженным видом допивал в одиночестве бутылку виски. Мне удалось почти с первого раза усесться на ближайший стул, после чего я всеми силами попытался изобразить на своём лице именно то выражение, что присуще лишь исключительно трезвому человеку. Безусловно, я ничуть не жалел, что эта излишне весёлая компания убралась в машину, а не устроила свою оргию прямо тут, у нас на глазах, но с другой стороны без них здесь сделалось до ужаса тихо и тоскливо, так что я даже начал им завидовать. Буду откровенен с вами, всё, чего мне тогда хотелось, это заняться любовью с Лаурой. Она была слишком привлекательной в тот вечер, а количество выпитого мною зашкаливало настолько, что я едва мог сидеть на месте от возбуждения. Особенно же моё положение осложнялось присутствием Линды и Эжена, избавиться от которых у меня не было ни малейшей возможности. И нет бы они были нормальными. Так нет же – гомосексуалист и эта «отмороженная», как я тогда, каюсь, звал про себя Линду. Находись здесь сейчас какая-нибудь другая девушка и какой-нибудь другой юноша, у меня была бы надежда, что они увлекутся друг другом, что позволило бы мне безо всякого стеснения вести себя более свободно с Лаурой. Но составить пару из этих двоих было попросту нереально. Линда, как мне казалось, пила не меньше нашего, но при этом выглядела она настолько трезвой и собранной, что мне становилось от этого тошно. А пытаться подступиться к Лауре, покуда рядом с ней этот беспощадный Цербер в платье, я бы ни за что не отважился. Если бы хоть кто-то мог соблазнить Линду и увести её куда-нибудь подальше отсюда. Хотя едва ли возможно было толкнуть эту девушку на какое-то даже самое пустячное безрассудство. Да и Эжен никак не годился на эту роль. Тревожась за Владлена, я не испытывал особого желания, чтобы Эжен присоединился к весёленькой четвёрке, облюбовавшей машину, но всё-таки мне не удалось удержаться от пространственного замечания в его адрес:

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒