«Пожалуйста, разденьте ваши души» 7 страница

– Украл.

Я по сей день не знаю, пошутил ли он тогда или сказал чистейшую правду. Казалось, Джереми постоянно подтрунивает надо мной. Язвительная ухмылка почти никогда не сходила с уст этого человека. Однако сейчас я уже начинаю задумываться над тем, что, возможно, он вообще никогда не шутил, и лишь его лукавая улыбка вводила нас в заблуждение, не позволяя до конца поверить его словам, даже когда он был предельно серьёзен. Может, мне попросту хотелось верить в этот образ язвительного шута, чтобы не задумываться всерьёз над жестокой откровенностью его слов.

Даже несмотря на огромную загруженность в студии на меня вдруг нашло вдохновение, и в предрассветные часы – единственные свободные в моём плотном графике, я порою, пренебрегая сном, садился писать картины. Так и не купив чистые холсты, я расписал все стены своего чердака, а потом внезапно ко мне на порог заявился Эжен со своими холстами и красками. Даже не спрашивая у меня разрешения, он сообщил, что будет отныне использовать мою квартиру, как студию, потому что ему, видите ли, негде работать. И это говорил человек, который, в отличие от меня, уже свободно зарабатывал деньги на продаже своих картин и запросто мог снять собственную студию. Но Эжен мотивировал тем, что деньги надо экономить, так как он всё вкладывает в мой фильм, а работать дома он не может, потому что там, дескать, мало места, да и к тому же он живёт не один. Не знаю, конечно, как он писал картины до этого дня, но всё же я так и не нашёл аргументов, чтобы ему возразить. Дело было в том, что я сильно зависел от Эжена и пользовался его личной камерой, что ставило меня в зависимое от него положение, и как-то негласно установилось соглашение, что он имеет право предъявлять мне любые требования в уплату за свою щедрость. Я, конечно же, понимал, что он решился на этот варварский захват моей квартиры далеко не ради искусства, а с той целью, чтобы находиться поближе к Владлену, но, даже зная это, я никак не мог противиться вторжению Эжена в наш тихий, уютный мирок. Таким образом, теперь в любое время дня и ночи, Эжен мог возникнуть на пороге моей квартиры и заявить, что у него вдохновение и ему нужно срочно поработать. Мне в утешение только оставалось пользоваться его холстами и красками, что позволило мне наконец-то от наскальной живописи вернуться к традиционному рисованию. Владлен был вполне доволен таким положением дел, ведь он любил большие компании, и ему было совершенно невдомёк, что за интерес преследует Эжен. У меня же с тех пор возникло чувство, будто я живу на вокзале. В моей квартире постоянно толпились люди, и я не имел покоя ни днём, ни ночью. Но в какой-то степени я постепенно вошёл во вкус такой жизни и свыкся с неизбежным. Постоянное присутствие Эжена под боком заставляло меня держаться настороже, и хоть кому-то это могло показаться смешным, я ощущал, что мне ни в коем случае нельзя оставлять их вдвоём с Владленом. Однако, почти целыми днями находясь в студии, я не мог держать под своим контролем абсолютно всё, что творится в этом мире. Наблюдательный Джереми, заметив это напряжение в наших отношениях с Эженом, начал подшучивать надо мной и дразнить меня Отелло. Но я настолько вжился в роль старшего брата Владлена, что уже не мог перестать его опекать. Мне бы хотелось всё взять в свои руки и быть режиссёром не только в пределах киностудии, но и в реальной жизни, чтобы суметь распланировать все события и избежать всего, что не входило в мой сценарий. Однако вы же и сами понимаете, что такое никому не под силу. Но поначалу всё было весьма безобидно. Мне не очень импонировало искусство Эжена и методы его работы, но ведь это нельзя было считать поводом для паники. Всё это были мелочи, глупые, нелепые фрагменты жизни, которые меня раздражали, но не настолько, чтобы из-за этого портить отношения с другом.

Как-то вернувшись вечером домой, я застал обнажённого Владлена, лежащим на кровати в неком чудовищном, изогнутом положении и позирующим в таком виде Эжену, что писал с натуры какую-то свою очередную полоумную картину.

– Привет, Леонардо. – весело кивнул мне Владлен, а Эжен моментально взорвался от гнева:

– Заткнись! И не смей больше открывать рот! А если ты ещё хоть раз поменяешь позу, я тебя гвоздями приколочу к этой чёртовой кровати!

Как я понял со временем, тема гвоздей так и не давала ему покоя. Может, конечно, так и должен работать истинный художник, но мне подобные сцены очень не нравились. Заглянув Эжену через плечо, я с содроганием увидел, что на холсте всё это смотрится ещё безобразнее и безумнее. Но его картины покупали, а мои нет. Из этого мне приходилось делать весьма неутешительные выводы. До самой темноты мне пришлось терпеть присутствие Эжена, а когда он наконец-то соизволил уйти, я принялся растирать затёкшие конечности Владлена, который едва смог разогнуться после этого экстремального позирования. Но выглядел он при этом весьма счастливым. Владлен ужасно любил помогать нам и очень радовался, если мог причаститься от нашего художественного мира. Ему в этом виделась некая магия. Этот юноша вообще никогда никому не мог ни в чём отказать. В этом, наверное, и была его главная проблема.

В следующий раз настала очередь иголок. Зайдя на порог комнаты, я увидел, как Эжен, держа в руках чернильницу, тычет здоровенной штопальной иглой в плечо смертельно бледного Владлена, который, казалось, вот-вот рухнет без чувств. Заметив меня, он радостно сообщил слабым голосом, что Эжен делает ему татуировку, а также гордо продемонстрировал своё проколотое ухо. В его залитой кровью, посиневшей мочке, торчал крайне неприятный на вид железный крюк с маленькой подвеской в виде креста. Тревожно глядя на это безобразие, я поспешил узнать у Эжена, обработал ли он иголку прежде, чем проводить такую операцию.

– Я на неё сплюнул. – ехидно ответил тот.

С татуировкой он провозился ещё около двух часов. Мне самому чуть не подурнело от этого зрелища, таким замученным выглядел Владлен. А вот Эжен, похоже, получал от этого какое-то извращённое удовольствие. После его ухода я принялся торопливо обрабатывать ухо и плечо Владлена спиртовой настойкой, которая с трудом отыскалась среди хаотического нагромождения мусора, равномерно заполняющего всю мою квартиру. И к слову, о беспорядке. Зная, как щепетильному Эжену претит возмутительная захламлённость моей квартиры, я всеми силами попытался создать ещё больше хаоса и грязи, чтобы таким коварным способом спровадить его прочь отсюда, однако такой метод не сработал. Скрипя зубами, он стоически терпел этот кавардак, никак не желая отказываться от хитроумного плана по злодейскому захвату моей квартиры. Владлена беспорядок крайне порадовал, и он от всей души помогал мне его преумножить, так что в итоге меня и самого ужаснули плоды наших совместных усилий. Учитывая это, бледная и предельно робкая мечта пригласить к нам в гости девушек, померкла для меня, казалось бы, навеки, ведь даже авгиевы конюшни в сравнении с нашим жилищем теперь могли показаться королевскими апартаментами.

Ко всем трудностям в моей работе над фильмом прибавлялось ещё и то, что Владлен периодически без предупреждения куда-то исчезал на пару дней, что выбивало меня из колеи и мешало сосредоточиться над нашим проектом. Я подозревал, что он опять проводит время с девушками и пьянствует, и это страшно выводило меня из себя. Однажды, после его очередного подобного исчезновения, возвращаясь из студии втроём с Джереми и Эженом, мы обнаружили Владлена в совершенно невменяемом состоянии на пороге нашей квартиры. Я, как обычно, счёл его пьяным. Волоча его под руки с Джереми, я не мог сдержать злости от всех переживаний, что испытал за это время, и гневно причитал себе под нос:

– Ну, как он может?! Будто специально! Знает же, что я буду волноваться. Из-за него вся работа встала. Владлен, ну как тебе не стыдно?! Ты меня хотя бы слышишь? Неужели тебе самому это приятно? Сколько же надо пить, чтобы довести себя до такого состояния?!

– Пить? – криво усмехнулся Джереми. – Леонардо, ты и вправду такой дурачок.

– О чём ты? – недоуменно уставился я на него.

– Ты что, не видишь? Владлен же под кайфом. – огорошил меня Джереми. – Ты хоть понимаешь, что это такое? Владлен ещё в школе начал баловаться подобными вещами. Я полагал, ты об этом знаешь.

Это стало для меня ошеломляющим открытием. О таком я почему-то ни разу не задумывался. Я и раньше замечал, что поведение Владлена выходит за все рамки моего понимания и разительно отличается от более знакомого мне алкогольного опьянения, но всё это я списывал на особенности его эксцентричной натуры. Теперь же мне открылась полная картина. Точнее, конечно же, ещё далеко не полная, но не стоит слишком забегать вперёд. Узнав о наркотической зависимости Владлена, я сильно огорчился, однако не настолько, насколько стоило бы. Я был ещё достаточно наивен и совершенно не искушён в этих вопросах, поэтому в наркомании мне виделась некоторая трагическая романтика, и я мнил, что для тонко чувствующей личности, подобной Владлену, это является чем-то вроде лекарства, помогающего ему адаптироваться в нашем жестоком мире. Я не осознавал всей опасности, что таило в себе это увлечение, и был далёк от реальных будней зависимого человека. Пока что мне выдалось видеть Владлена лишь в самые благополучные дни его жизни, и я не был готов к тому, что ожидало нас в будущем. Что уж говорить, я даже и о настоящих алкоголиках знал только понаслышке. Где уж мне было понять, что такое ломки и передозировка, которые являлись вполне обыденной частью жизни Владлена. И я ещё пытался что-то там говорить о своём понимании нашего мира и надеялся поделиться этими мнимыми знаниями с другими. Я был уверен, что мне удастся всех спасти. Да, я и сам знаю, что был тогда дураком. Но кто может обвинить юных и беспечных в том, что их мысли так чисты и пылки? Разве вы сами не были такими?

Когда Владлен через какое-то время восстановился и пришёл в себя, нам пришлось впервые поговорить об этом.

– Прости… Мне казалось, что ты всегда это знал. Это ведь очевидно. – с грустной улыбкой виновато выдохнул Владлен, отводя от меня глаза. – Я никогда не хотел тебя обманывать. Если хочешь, я уйду. Мне не стоит доставлять тебе проблемы.

– Нет, ты никуда не уйдёшь. – горячо прошептал я, сжимая его тоненькую руку в своей. – Всё, хорошо. Я буду заботиться о тебе. Ни о чём не переживай.

Юноша поднял на меня свои влажные глаза и с удушливыми рыданиями кинулся мне на грудь. Его благодарные поцелуи и моё сытое самодовольство этакого доброго малого. Вот только все «добрые малые» на проверку обычно оказываются ещё теми ублюдками.

Когда в следующий раз смущённый Владлен с плаксивой дрожью в голосе жалобно попросит у меня денег на наркотики, я не смогу ему отказать. Через какое-то время Линде станет обо всём известно, и я познаю на собственном опыте, насколько страшна эта девушка в гневе. Никогда ещё до встречи с ней я не мог себе представить, что девушка способна сломать мне нос. Но она была абсолютно права. Я был убеждён в своей любви к Владлену и корил её за холодность по отношению к нему. Но кто из нас двоих на самом деле его любил и по-настоящему заботился о нём? Разве может быть какое-нибудь оправдание человеку, покупающему для своего возлюбленного наркотики? Но прежде, чем корить меня, вспомните, что я своё наказание уже получил сполна. И вероятно, получу ещё с лихвой. Но даже это не искупит моей перед ним вины.

Наши отношения с Линдой и без того складывались не слишком гладко. Полагаю, ей в целом не нравилось, как я веду себя с Владленом. Моя чрезмерная опека порою напоминала манипуляцию, а может, и была таковой на самом деле. Я юлил, как мог, чтобы завоевать доверие этой угрюмой девушки, лишь сильнее отталкивая её этим от себя. Достичь понимания с ней было возможно только путём предельной откровенности. А мне никак не давалась эта наука. Но всё же она всеми силами пыталась помочь в моей работе, хоть и упорно отказывалась участвовать в этом проекте в качестве актрисы. Каким был бы мой фильм без неё? Я отчаянно нуждался в каждом из них и не мог потерять ни одну из этих душ. Восемь человек, восемь историй. Есть в этом числе своя тайна. Владлен как-то сказал мне, что восьмёрка это символ воскресения. Если бы так. Если бы…

Я пытался заманить Линду в кадр всеми правдами и неправдами. Пробовал заснять её украдкой. Приобщил к своему заговору Лауру, которая денно и нощно умоляла подругу поддаться моим уговорам. Я готов был исполнить любой её каприз в уплату за это. Но у этой суровой Офелии не было абсолютно никаких капризов. Я старательно изобретал коварный план шантажа, но здесь вся моя смекалка оказалась бессильна. Чтобы отважиться шантажировать такую несгибаемую девушку надо быть либо самим сатаной, либо полным кретином. Она ни в какую не желала становиться актрисой. Я уже почти отказался от этой затеи, как в мою голову от отчаянья пришла мысль обратиться за помощью к Владлену. Да, я и сам знал, что Линда не особо его жалует, и едва ли он найдёт большую приязнь в её глазах, нежели я. Но что ещё мне оставалось? Владлен, естественно, с жаром откликнулся на мою просьбу. Это было для него превосходной возможностью не только сослужить мне добрую службу, но заодно и позволяло ему лишний раз повертеться перед его любимой девушкой. Я попытался внушить парню, что он должен изобрести какой-нибудь мудрый, тонкий ход, чтобы очень осторожно привести Линду к тому, чтобы у неё не осталось ни единого шанса нам отказать. Однако когда я увидел, что из этого вышло, мне захотелось волосы на себе рвать от ужаса. Вместо того чтобы изобретать какую-то изощрённую стратегию, Владлен в тот же день попросту подошёл к Линде и, мило склонив голову набок, ласково попросил:

– Линда, пожалуйста, сыграй в нашем фильме. Мне было бы очень приятно, если бы мы занимались этим вместе. Я знаю, что ты не актриса. Но я ведь тоже не актёр. Леонардо гений, он обязательно сделает всё очень хорошо, и не станет заставлять тебя заниматься чем-то плохим. Давай, ему поможем. Мне ужасно хочется увидеть тебя на экране. Сделай это хотя бы один разочек. Пожалуйста…

Став свидетелем этой сцены, я обречённо махнул рукой и навсегда распрощался со своей мечтой. Ну, что он творит? Разве я сам уже не проделывал такое сотню раз? Да я едва ли не на колени перед ней становился. Неужели он думает, что здесь достаточно такой неуклюжей, наивной просьбы? Но в итоге я глубоко ошибся. Линда надолго умолкла, внимательно смотря на Владлена, а потом неожиданно произнесла очень тихим голосом:

– Хорошо.

Я не мог поверить своим ушам. А ведь мне было отлично известно, что она абсолютно неподвластна чарам Владлена, которым так легко поддавались другие. Что могло изменить её решение? Позже, когда мы остались наедине, я изумлённо спросил у парня:

– Как тебе это удалось?!

– Я просто попросил её об этом. – скромно ответил он.

– Но я и сам не раз делал то же самое!

– Не знаю… я всего лишь попросил её от всего сердца. И всё.

От сердца… Может, вся причина была в его искренности, которую никак не удавалось изобразить мне? Или её всё-таки хоть немного затронули его непритворные чувства и нежность, которую он вложил в свои слова? Это является для меня очередной загадкой. Так или иначе, но я своего добился. Вот только про «один разочек» Владлен невольно соврал. Но учитывая, что всё это была моя затея, я охотно зачислю этот грешок на свою душу.

– И что мне делать? – неприязненно фыркнула Линда, пока я настраивал кинокамеру.

– Ничего. Просто будь собой. – ответил я ей.

Её, похоже, такой ответ ничуть не удовлетворил, но она всё же не спасовала и решила пойти до конца. Чтобы не смущать её, я решил, что во время этих съёмок рядом не должно быть никого постороннего. Ну, кроме Владлена, естественно. От него было не так уж и просто избавиться. К тому же я знал, как он мечтает понаблюдать за этим процессом. Влюблённые люди, знаете ли, бывают такими навязчивыми и упёртыми, что с ними попросту бесполезно спорить. К счастью, Линда ничего не сказала насчёт присутствия Владлена, и я решил, что ей это безразлично. Вы, конечно же, помните эту сцену. Бледная девушка в строгом чёрном платье с белым воротником на фоне полуразрушенной каменной стены. Одна минута её жизни. Готов поспорить, эта девушка самая красивая из всех, что вы встречали в своей жизни. Но едва ли её можно назвать счастливой. Она молчит, и это молчание кажется самым естественным, что могло бы сейчас произойти. Взгляд её прям и ясен и в то же время, кажется, что она смотрит куда-то поверх или сквозь вас. Кого она там видит? Обрывки её эмоций. Лёгкое раздражение. Умиротворение. Может, даже смятение. Отводит взгляд и вновь очень прямо смотрит вам в душу. А вот бледный призрак улыбки пробежал по её губам. И вновь безмятежность. Я и сам был поражен, сколько граней эмоций пронеслось в лице этой столь, как мне всегда казалось, неэмоциональной девушки за эту минуту. Мне было невдомёк, что за моей спиной всё это время стоял Владлен и всеми силами пытался её ободрить. Это на него она так смотрела. Это он едва не заставил её засмеяться. Осознав это впоследствии, я разгадал, в чём тайна этой сцены. Она в любви. Это была одна из самых красивых сцен во всём моём фильме. Никто не мог понять, почему такие простые вещи берут людей за душу. Завистники критиковали меня за неуклюжую лаконичность моего стиля. Другие же восторженно хвалили мою мнимую гениальность. Все спрашивали у меня, как я сумел снять столь исключительный фильм, как научил актёров так выразительно передавать эмоции, в чём секрет моего творческого успеха. Это элементарно просто. Я лжец и вор. Здесь нет никакой моей заслуги. Я просто украл всё это у жизни. Они даже не были настоящими актёрами, но совершили то, на что были неспособны профессионалы. Единственное, что я сделал, это собрал их всех вместе и обокрал их души, забрав их себе. Но участь всех воров предрешена. Тот, кто ворует у других, однажды будет обокраден сам.

Изменил ли этот эпизод что-то в отношениях Владлена и Линды? Помогло ли им это стать ближе? Или, может, они всегда были близки друг другу? Едва ли я тогда об этом задумывался. Мою голову кружило предвкушение успеха. Сумев отснять первую сцену с Линдой, я ощутил себя победителем, хотя, по сути, это был вовсе не мой триумф. Но мне казалось, раз уж я обуздал даже эту гордячку, то и с остальными дело пойдёт, как по маслу. В первое время так оно и было. Постепенно даже возникло ощущение, что мы становимся сплочённым коллективом. Помню, однажды, когда мы возвращались из студии вдвоём с Джереми, он ненавязчиво пригласил меня к себе выпить. Если быть честным, мне совсем не хотелось принимать это приглашение. Джереми очень помогал мне в работе, я знал, что во многом могу на него положиться, и всё же, оставаясь с ним наедине, я ощущал некоторую неловкость. Это был достаточно непредсказуемый человек, и я всякий раз опасался, что он опять заведёт меня в тупик какой-нибудь своей неоднозначной шуткой, на которую я не смогу ответить. К тому же я плохо переносил алкоголь и очень тревожился, что это может уронить меня в его глазах. Но отказываться от его предложения казалось мне невежливым. Да и в какой-то степени мне было интересно посмотреть, как он живёт. Джереми снимал светлую и просторную квартиру в центре города, обстановка которой хоть и выглядела неброско, но всё же, как я мог с удивлением отметить, была достаточно дорогой. Парень любезно разлил бренди по изысканным бокалам и, предложив мне устраиваться в уютном кресле, оббитом глянцево-чёрной кожей, завёл дружеский разговор. Задушевных бесед с Джереми я страшился даже сильнее, чем приступов ярости Лили. Было в этом нечто настораживающее. Рядом с ним я всегда ощущал себя неподготовленным школьником, сдающим экзамен перед лицом сурового профессора. Впрочем, наш «профессор» не был строг, даже напротив, однако в его клыкастой улыбке угадывался лёгкий намёк на то, что он с превеликой радостью приложит все усилия, чтобы ты свой экзамен ни за что не сдал.

– Леонардо, а когда ты решил, что хочешь стать режиссёром? – поинтересовался молодой человек, неспешно потягивая бренди.

«Когда», «зачем» и «почему» самые ненавистные вопросы для всех художников. Едва ли мы способны отчитаться в этом даже перед самими собой. Но у меня не было особых причин грубить Джереми, поэтому я через силу попытался проанализировать весь свой творческий путь, чувствуя себя так, будто угодил на приём к психотерапевту:

– Я даже не знаю… С детства я рисовал, потом занялся фотографией. Когда я был ещё мальчишкой, мне ужасно нравилось ходить в кино. Особенно я любил фильмы с Авророй Рамболд. Меня всегда восхищал её талант…

– Постой-ка, ты ведь про мать Владлена, не так ли? – подловил меня Джереми, и я поспешно прикусил язык, осознав, что как всегда сболтнул лишнее.

Почему-то мне не хотелось поднимать эту тему. А вот Джереми очень оживился, узнав это, будто только того и добивался своим разговором. И вправду как хитроумный экзаменатор.

– Это так интересно… – протянул он с ехидным огонёчком в глазах, скрестив свои длинные, костлявые пальцы. – Значит, твоя любовь к кино началась с матери Владлена, а потом ты встретил её сына и решил снять фильм с ним в главной роли. Надо же… Удивительная история. Я бы даже сказал, романтичная. Вот это действительно стало бы достойным сюжетом для фильма. Влюблённость ребёнка в актрису сороковых перерастает в страсть к её сыну…

– Какую ещё страсть? – вспыхнув до корней волос, воскликнул я и едва не выронил бокал из рук.

Этого я и боялся, что он начнёт ставить мне диагнозы. Но Джереми и глазом не моргнул, даже не обратив внимания на моё возмущение.

– Однако, Леонардо, я не могу разделить твоего восхищения, когда речь заходит об этой женщине. – задумчиво протянул парень, отрешённо глядя в окно. – Точнее… когда заходит речь об этой сучке.

– Что?! Как ты можешь так говорить о матери Владлена? – ужаснулся я.

– Именно потому, что она мать Владлена, я так о ней и говорю. – переведя на меня свой тяжёлый взор, тихо вымолвил Джереми. – Скажи-ка, мой друг, что тебе вообще о ней известно?

– Ну, я слышал, что она покончила с собой. – промямлил я. – И, кажется, это произошло на глазах Владлена. Поэтому… ему тяжело о ней вспоминать…

– И это всё? Всё, что ты знаешь? – уточнил юноша, изучая меня своим взглядом. – Но это ещё далеко не всё. Я слышал много разных историй. Каких только матерей не бывает на этом свете… Вот мамаша Эжена, например, регулярно лупила его ремнём по одному нежному месту. Ну, и ты сам мог стать свидетелем, к каким последствиям это привело. Однако, надо полагать, это ещё не самый худший вариант. Эта твоя обожаемая актриска всей душой ненавидела своего сына с самого его рождения. Уж не знаю, в чём он, по её мнению, перед ней провинился, вот только за всё детство он не видел и самой малой крупиночки её любви. Более того, когда ему было лет семь или восемь она попыталась его убить…

– Что?! – ошеломлённо вскрикнул я, не веря своим ушам.

– Да-да, об этом одно время очень много говорили. – кивнул Джереми. – В прессу эта новость не попала, отец Владлена всеми силами пытался уберечь их доброе имя от такого скандала. Однако люди, вхожие в семью Шнайдеров, кому посчастливилось посещать их королевский особняк, быстро разнесли по знакомым эти слухи.

– Но, может, это лишь сплетни? Ошибка? – горько прошептал я, не желая расставаться с блистательным образом богини моего детства.

– А ты сам разве не видел шрам у него на груди? Эжен считал это очень сексуальным и частенько выпрашивал у Владлена разрешение поцеловать его в то место. Такое трудно было проглядеть. Куда же ты пялишься, когда вы предаётесь любви с нашим милым херувимчиком? – с жёсткой усмешкой выцедил юноша, дразня меня своими вызывающе поблёскивающими глазами. – Мне кажется, тельце твоего прелестного любовничка вполне заслуживает самого досконального изучения…

– Прекрати говорить всякие гадости! – вспылил я, уже готовый разбить об его голову бокал, что держал в своей руке. – Между нами ничего нет!

Конечно, я не раз видел шрам Владлена, но спрашивать о таком, естественно, не стал. Да оно и к лучшему. Мне бы и в голову не пришло, что всё может быть так ужасно.

– Безусловно, мамаша Эжена с ремнём в руках это, вероятно, не самое приятное зрелище, но что с неё взять? Подумаешь, какая-то французская крестьянка. – бесстрастно продолжил парень свой рассказ, прохладно проигнорировав мои гневные возражения. – Но попробуй представить себе, как эта изысканная леди, потомственная дворянка, всеми обожаемая кинодива вонзает в грудь своего плачущего сына нож – или чем там она его резала? – вот это и вправду грандиозное зрелище. Пожалуй, это была её звёздная роль. Она же хотела не просто воткнуть в него лезвие, а буквально пыталась вырезать ему сердце. Одной рукой держала Владлена за волосы, а другой вгоняла нож всё глубже в его плоть. Прислуга насилу успела вмешаться. Они с превеликим трудом сумели отобрать у неё истекающего кровью ребёнка. В неё будто бес вселился. Владлена с ужасными кровопотерями отвезли в больницу, но он выжил. Может, это даже к худшему. Ну, и что теперь ты скажешь о своей возлюбленной диве? Леонардо… что с тобой? – в некотором замешательстве обратился он ко мне.

Но я и сам не знал, что со мной. Низко опустив голову, я сквозь пелену видел, как содержимое моего бокала дрожит, словно поверхность озера во время дождя. Как бы я ни пытался сдержаться, крупные слёзы скатывались с моих ресниц и ручейками сбегали вниз по щекам. Самое противное, что всё это происходило на глазах у Джереми. Меньше всего мне хотелось обнажать перед этим язвительным человеком свою слабость. Подойдя ко мне, он положил руку мне на плечо и достаточно ласково прошептал:

– Ты плачешь? Тебе жалко Владлена? Мне тоже. С тех пор он даже не может без содрогания выговорить слово «мама». Его начинает трясти, едва он вспомнит о ней. Возможно, Аврора Рамболд винила сына в том, что из-за него ей пришлось оставить карьеру актрисы, хотя, на мой взгляд, большую роль здесь сыграл отец Владлена. В любом случае это было ужасно жестоко, не так ли? Боюсь, теперь ты не сможешь с прежним наслаждением смотреть фильмы с её участием. Как думаешь, не повлияет ли это на твоё желание работать в киноиндустрии? Впрочем, теперь у тебя есть новый идеал и источник вдохновения, не так ли?.. Наш бедненький маленький мальчик, нелюбимый собственной матерью… Как его можно было не любить? Ведь в него всегда все влюбляются, даже те, кому этого лучше бы не делать… Леонардо, ответь, твоя мама тебя любила?

– Д-да, конечно. – через силу выговорил я, пытаясь совладать со слезами.

– А ты её?

– Н-ну… да… – несколько смущённо пролепетал я, полагая, что в мои годы уже не полагается признаваться в тёплых чувствах к родной матери, чтобы не показаться смешным, однако я и вправду относился к ней с большой нежностью и, признаться, сильно грустил без неё после того, как мне пришлось покинуть наш дом.

– Так, может, ты в неё влюблён? – лукаво поинтересовался этот скользкий тип.

– Что ты такое несёшь?! – очередной раз взбесился я. – Джереми, прекрати говорить эти пошлости!

– Я тебя обидел? Извини. – с невинным видом оскалился он. – Ну, просто ты так разрумянился при воспоминании о ней… Вот я и подумал. Впрочем, как ты можешь быть влюблённым в свою мать, когда у тебя роман с Владленом? И вправду «тут магнит попритягательней»…

– Нет у нас никакого романа! – истово воскликнул я. – Хватит надо мной подтрунивать. Ты будто сам не видишь. Я не такой, как Эжен.

– Ну, просто насколько я успел понять, у тебя дома лишь одна кровать. И надо полагать, делите вы её на двоих. – продолжая очень неприятно ухмыляться, резонно заметил парень. – Учитывая привлекательность Владлена, я могу тебя понять. В этом нет ничего удивительного. И поверь, я ничуть не осуждаю подобные вещи…

– Я повторяю в последний раз, между нами ничего нет. – сердито выцедил я сквозь зубы и не слишком-то уверенно добавил. – То, что мы спим на одной кровати, ещё ни о чём не говорит… У меня там… просто… места мало. Не ухмыляйся!

– Да мне, в принципе, и дела до этого нет. – насмешливо ответил он. – Зато Эжену есть. Он, конечно, помогает тебе с фильмом и изо всех сил делает вид, что вы добрые друзья, но не рассчитывай, что так будет всегда. Он просто ещё надеется, что Владлен сам по доброй воле уйдёт от тебя к нему. Ты даже не представляешь, как Эжена взбесило то, что вы живёте вместе. Так что я бы на твоём месте не слишком расслаблялся. Я люблю Эжена, он славный малый. Но если его сильно разозлить, этот сукин сын способен на любую подлость. Это я тебе точно говорю, как его единственный настоящий друг.

– Я отношусь к Владлену совсем иначе. – сдержанно ответил я. – У меня нет никак причин силой удерживать его рядом с собой. Но мне совершенно не нравится поведение Эжена, и я никогда не позволю ему причинить зло Владлену.

– А ты действительно уверен, что имеешь истинное познание добра и зла, чтобы вмешиваться в чужие жизни? – прохладно усмехнулся парень. – Насколько я знаю Владлена, он и сам охотно причинит себе зло. Делай, конечно, что хочешь. Просто учти, чем сильнее ты во всё это ввязываешься, тем больше у тебя будет проблем. К тому же не забывай, Владлен наркоман. С твоей стороны было бы благоразумнее выставить его за порог. Он уже достаточно взрослый мальчик, чтобы самостоятельно решать, как ему жить. А если у тебя вдруг проснулся материнский инстинкт, лучше женись и заведи себе ребёнка. Это тебя немного отрезвит от твоих романтических грёз.

Слова Джереми ужасно меня задели. Быть может, именно потому, что он отчасти был прав. Я действительно лез не в своё дело и всегда всё сам решал за Владлена. Но как я мог теперь бросить его и сделать вид, что меня всё это не касается? Приняв Владлена в свой дом, я будто бы приручил его и отныне нёс достаточно весомую ответственность за его жизнь.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒