«Пожалуйста, разденьте ваши души» 3 страница

– Владлен, привет. – неловко улыбнулся я ему, пытаясь поймать его ускользающий взгляд. – Помнишь меня? Я Леонардо, мы познакомились на вечеринке у Чакки. Послушай, тебе не стоит тут сидеть. Ты же простудишься. Давай, я провожу тебя. Куда тебе нужно?

Как я мог судить по его безжизненному лицу, он так и не услышал меня. Мои повторные попытки заговорить с ним так же не принесли никакого результата. Его сузившиеся зрачки были направлены куда-то сквозь меня, и лишь когда я неловко потрепал парня по щеке, пытаясь хоть немного завладеть его вниманием, он, казалось бы, постарался сфокусировать свой взгляд на мне. Через пару мгновений на его губах заиграла бледная улыбка, и я уже было понадеялся, что приближаюсь к своей цели, и он вот-вот придёт в себя, но, как показали дальнейшие события, я сильно заблуждался. Прежде, чем я что-то успел понять, Владлен притянул меня к себе за воротник рубахи и заткнул мой рот своим жадным поцелуем. Лишь бы не уронить зонтик. Это была единственная мысль, которая не покидала меня, пока продолжался наш поцелуй. Почему-то мне было очень важно сконцентрировать все свои мысли на этом несчастном зонте. Ведь иначе мне бы пришлось думать о том, что происходило в этот момент, а подобный сюрреализм никак не мог иметь место в моей столь серенькой, весьма бессобытийной жизни едва созревшего ребёнка. Неспешно отлипнув от моих губ, парень ещё раз обаятельно улыбнулся и тихо проговорил:

– Привет. А ты кто?

– Леонардо… – слегка заплетающимся языком выдавил я из себя и попытался воспроизвести свой рассказ сначала. – У Чакки на вечеринке… Помнишь, мы там познакомились? Пэм ещё гонялась за нами и кидалась в нас посудой… Пэм – моя бывшая девушка…

– А-а-а-а… – протянул он и очень сосредоточенно кивнул, но, как я мог судить по его затуманенным глазам, до него так и не дошёл смысл моих слов.

И пока я пытался изобрести какую-нибудь уместную фразу, что могла бы помочь забыть о том, что сейчас произошло, Владлен вновь потянулся ко мне и с новым запалом страсти прильнул своими губами к моим. Я всё-таки выронил этот чёртов зонтик. Какие уж тут зонты, когда весь мир летит вверх тормашками? Я и сам словно провалился куда-то и потерял всякое ощущение реальности. Такое попросту не могло произойти со мной. Моё окончательно ополоумевшее сердце забилось где-то под кадыком, как птичка, угодившая в силок, и, наверное, выскочило бы наружу через рот, если бы только он не был занят в этот миг Владленом. Немилосердный поток проливного дождя заливал мне глаза и хлестал за воротник, но я уже не чувствовал холода, охваченный судорогами обжигающего жара, что напомнил мне пламя преисподней, на которую меня бы обязательно проклял мой религиозный отец, если бы только он стал свидетелем этой сцены. Потихоньку отстранившись от меня, юноша просиял по-детски непосредственной улыбкой, так что можно было подумать, будто между нами только что не произошло ничего особенного.

– Леонардо? – слегка нараспев повторил он. – Красиво. Как да Винчи. Итальянец?

– М-мой отец родился в Италии. – через силу выдавил я из себя, не слишком-то расположенный в этот момент вспоминать о своём отце.

– А мой немец. Чистокровный. – радостно поведал мне Владлен и добавил. – «Италия и Германия». Помнишь? Овербек.

– Да. – растерянно кивнул я в ответ.

Ну, что ж, по крайней мере, он хоть немного разбирается в искусстве. В эпоху Энди Уорхола с его консервными банками мне было очень приятно встретить человека, что знаком с работами моих любимых назарейцев. Но это, пожалуй, был единственный повод для радости в этот момент. Нет, сын Авроры Рамболд должен был быть совсем другим. Воспитанным, интеллигентным юношей с превосходными манерами, быть может, немного высокомерным и столь же величественным, как его легендарная мать. А я слушал бы с замиранием сердца его рассказы о старом Голливуде, где сияла богиня моего детства. Но вместо этого передо мной сейчас сидел вымокший насквозь, пьяный мальчишка, целующий взасос любого встречного парня. Это означало крушение всех моих надежд. Я почувствовал себя одураченным. И всё же в его невинной улыбке ребёнка поблёскивал слабый отсвет надежды, что я, обманувшись в своих былых ожиданиях, всё же обрету впоследствии нечто большее, чем мог желать любой художник на этой земле.

– Давай-ка подниматься. – стараясь выглядеть куда бодрее и беспечнее, чем я ощущал себя на самом деле, мягко промолвил я и, подняв зонтик, прикрыл им Владлена от дождя, хотя это уже и было абсолютно бесполезно. – У тебя есть силы встать? Вот так, обопрись на меня. Тебе нельзя здесь оставаться. Ты же, наверное, весь продрог. Я провожу тебя домой. Где ты живёшь?

Повиснув на моей руке, парень поднял на меня заискивающий взгляд и внезапно выпалил с невыносимо несчастным видом:

– А можно я у тебя поживу?

Потеряв дар речи от шока, я ощутил, как опять проваливаюсь куда-то сквозь пространство и время, как было в миг, когда он меня поцеловал. Но даже вопреки этому я не нашёл в себе силы отказать человеку, который смотрит на меня с такой отчаянной мольбой. Его ослепительное обаяние и моя врождённая бесхребетность всё же сделали своё чёрное дело и обрекли меня на весьма непростое сожительство с одной из самых эксцентричных личностей этой эпохи.

– Ну, конечно. Не вопрос. – изо всех сил стараясь выдавить из себя улыбку, ответил я.

Удовлетворённый моим ответом, юноша кивнул и продолжил дальнейший путь молча. Что же я наделал? Вот уж всем катастрофам катастрофа. Пожалуй, меня ожидают неприятности похлеще, чем в дни нашего совместного проживания с Пэм. Кого я тащу под свой кров? Невменяемого алкоголика и… гомосексуалиста?! Бросив беглый взгляд на нетрезво плетущегося со мной под руку парня, я попытался утешить себя тем, что, возможно, я чересчур тороплюсь с выводами. В конце концов, на что только ни способен человек под действием спиртного. Уж это я познал и на своём горьком опыте. Когда мы подошли к моему дому, дождь, словно по закону подлости, почти кончился. А я вместо холстов для рисования едва ли не волоком тащил на свой чердак произведение искусства совсем иного свойства. Едва переступив порог моего дома, Владлен моментально принялся стаскивать с себя мокрую одежду и живописно раскидывать её по полу. Чтобы не видеть этой шокирующей картины, я ушёл в ванную и набрал для него горячую воду. Мне казалось, что я на правах хозяина должен хорошенько позаботиться о своём госте и сделать всё возможное, чтобы он поскорее отогрелся и не подхватил простуду. Себя же я при этом ощущал настолько отвратительно, что моей единственной мечтой было поскорее залезть под одеяло с головой и уснуть. Носоглотка полыхала огнём, а во всех костях ощущалась такая ломота, словно я превратился в дряхлого старичка, что уже стоит одной ногой в могиле. Мысли мои путались, и я с нарастающим беспокойством осознал, что уже нахожусь на грани забытья. Поэтому едва ли я сам мог до конца понять, как вышло, что мы с Владленом вместе очутились в одной ванной. Перед глазами всё плыло, и я, сконфуженный до дурноты, пытался отводить свой одичавший взгляд от парня, сидящего напротив меня в ванной. Однако, судя по умиротворённо-равнодушному выражению его лица, он в отличие от меня не испытывал ни волнения, ни возбуждения, ни стыда. Вполне возможно, для него было в порядке вещей принимать ванную с посторонними людьми. Но для меня подобное было в новинку, так что я просто не знал, куда подевать свой взгляд. Как бы я ни пытался преодолеть свои детские комплексы, для меня по-прежнему не было ничего страшнее, как раздеться при постороннем человеке. Я ужасно стыдился собственного тела и, привыкнув считать себя непривлекательным, постоянно боялся чьих-либо насмешек. А этот красивый, как фарфоровая куколка, юноша источал восхитившую меня самоуверенность и бесстрастность, которые очень легко можно было принять за хамство, если бы не его детская улыбка и ласковость в обращении со всеми встречными людьми. Едва ли во всём мире нашёлся бы человек настолько несхожий со мной. В итоге Владлен преспокойно упёрся ступнями мне в грудь и откинулся на бортик ванной в полузабытье. Зорко наблюдая за тем, как он всё глубже погружается в дрёму, я пришёл к выводу, что надо поскорее его отсюда вылавливать, пока он окончательно не ушёл на дно. К тому же вода уже начала остывать, и дальнейшее пребывание здесь теряло весь свой смысл. Мне стоило немалых усилий разбудить его и помочь парню выбраться из ванной. Пока я разбирал постель, он стоял, завернувшись в полотенце, посреди комнаты и сосредоточенно смотрел в пол, будто разглядывал там нечто ужасно интересное.

– Вот, ложись. – с улыбкой кивнул я ему, перестелив постельное бельё. – Надеюсь, тебе будет тут удобно. А я… я посплю там. – неопределённо кивнул я, с глубоким отчаяньем взирая на жиденький матрасик, на котором я ютился последние пару месяцев, уступив свою кровать Пэм.

Стоило мне только избавиться от Пэм, как на мою голову свалился новый подарок судьбы. В тот момент мне показалось, что всю оставшуюся жизнь мне придётся спать на этом неуютном матрасе. Но тут Владлен неожиданно возвёл на меня очень ясный, будто бы даже протрезвевший взор и тихо вымолвил:

– Ты брезгуешь спать вместе со мной?

На миг замешкавшись и мучительно задумавшись, что именно он подразумевает под этой фразой, я невнятно пролепетал:

– Нет…

– Иди сюда. – забравшись под одеяло, мягко поманил он меня. – Здесь хватит места.

Не помня себя, я на ватных ногах подошёл к кровати и с обречённым видом пристроился с ним рядом. Едва это произошло, юноша ласково прильнул ко мне, заставив моё тело конвульсивно содрогнуться от лёгкого аромата шоколада с коньяком, что источали его волосы. Тут-то я и потерял голову, – быть может, в первый и последний раз в жизни. Он был так ужасающе похож на Аврору Рамболд, весь такой тоненький и слабый, а его влажные поцелуи окончательно вскружили мою пылающую голову, так что я моментально заключил Владлена в объятья и, погрузив пальцы в эти чудесные волосы, впился губами в его уста. Мои детские грёзы о легендарной диве 40-х, моё одиночество, тоска по дому, измены Пэм и вся неустроенность моей нелепой жизни вкупе с температурным жаром – всё это нахлынуло на меня в один момент, и я попросту позабыл сам себя. Владлен был слишком нереальным, чересчур красивым для обычного человека, поэтому мне казалось, что я держу в своих руках бесплотную мечту, а вовсе не живого парня. Тем удивительнее и непонятнее было для меня, когда он вдруг упёрся своими маленькими кулачками мне в грудь и удушливо всхлипнул:

– Ой, прошу, не надо!.. Только не нужно… ничего больше… кроме поцелуев… Пожалуйста, не надо… не делай ничего больше…

– Ну, конечно… да… я вовсе и не думал ни о чём… таком… – нетрезвым голосом пробормотал я, смятенный всей этой сценой.

Я ощутил некоторую досаду и раздражение, хоть и не мог понять до конца, на кого сильнее злюсь – на него или на себя. Никогда прежде мне не приходилось целоваться с парнем, и всё происходящее сейчас было спровоцировано исключительно им одним. Так почему же он смотрел на меня широко распахнутыми, испуганными глазами, будто я какой-то маньяк, силой затащивший его в эту постель? У меня же и в мыслях не было ничего подобного. Пристыженный его жалобным взглядом, я осторожно выпустил Владлена из объятий и слегка отодвинулся от него на другой край кровати. Но он уже выглядел совершенно спокойным, словно всё, что творится здесь с нами, совершенно в порядке вещей. Проведя пальцем по моему подбородку, юноша укоризненно вздохнул:

– Ты колючий, как ёжик. Побрейся. Ты же меня весь исцарапал, пока целовал.

– Эм… извини. Хорошо, обязательно. – окончательно стушевавшись, смиренно согласился я и задумался над тем, что с этой щетиной я, наверное, и вправду выгляжу этаким злодеем с большой дороги, который запросто может сотворить любую гадость.

Владлен тем временем свернулся калачиком у моей груди и умиротворённо погрузился в сон с видом маленького бродячего котёнка, которого перенесли с холодной улицы в тёплый дом. Глядя на то, как он пригрелся у меня под боком, я невольно улыбнулся и ещё сильнее застыдился своего едва не вспыхнувшего вожделения. Это же просто неприкаянный пьяный мальчишка. Ну, а я сам-то что творю? Наверное, всё это и вправду температурный бред. Такое не могло случиться со мной. Нет, это не я. Весь минувший день показался мне каким-то сюрреалистичным кошмаром, и я, проваливаясь в тяжёлую дрёму, пришёл к выводу, что встреча с Владленом Шнайдером всего лишь мой сон. Красивый, немного печальный и совершенно сумасшедший сон.

***

Как и предполагалось, проснулся я в чудовищном состоянии. Горло было воспалено, при дыхании слышался свистящий хрип, и всё моё тело полыхало в горячке. А ведь это был всего лишь обыкновенный летний дождь. Насколько же я неприспособлен к жизни в этом мире. С трудом повернув голову вбок, я увидел, что постель рядом со мной пуста, и это окончательно убедило меня в том, что события вчерашнего дня являются моей галлюцинацией, вызванной тяжёлой простудой. Ну, конечно, никаких Владленов Шнайдеров не существует на этом свете. Эта мысль принесла мне некоторое облегчение и всё же грусть. Ведь это означало, что я опять остался совершенно один на этом холодном чердаке, и ещё неизвестно, какие больные фантазии родятся в моей голове на почве этого удручающего одиночества. Но от этих мыслей меня неожиданно отвлекли чьи-то осторожные, лёгкие шаги, и я, через силу оторвав голову от подушки, узрел свою галлюцинацию во плоти. Владлен стоял рядом с кроватью в моей рубашке, небрежно накинутой на голое тело. По правде, на этом миниатюрном эльфе она смотрелась так, словно маленький мальчик взял примерить на себя папину рубаху. Во мне даже едва не проснулась некоторая гордость. На его фоне я, пожалуй, смотрелся вовсе и не таким хиляком, каким меня всегда считал мой отец и товарищи по школе.

– Привет. А я взял это. Ты не против? Мои вещи ещё не высохли. – обаятельно разулыбался он.

– Конечно. – просипел я и зашёл в хриплом кашле.

– Ты заболел? – испуганно округлив свои глаза, воскликнул юноша. – Ой, подожди минутку! Я сейчас!

С этими словами он звонко зашлёпал по полу босыми пятками и скрылся где-то в недрах моего захламлённого жилища. Вернулся он буквально через пару мгновений и тут же протянул мне чашку со словами:

– Вот, выпей. Когда болеешь, надо пить горячий чай с мёдом. Но у тебя нет мёда, поэтому я положил туда семь ложечек сахара… или восемь… Извини, я точно не помню. Я сбился, когда считал. Потому что очень волновался. Но ты выпей, оно должно помочь. Думаю, это вкусно. Я очень люблю сладкое. А сахар очень полезен для здоровья.

Ни разу в жизни не слышал, чтобы сахар был полезен для здоровья. Семь ложек! От одной мысли об этом мне чуть не сделалось дурно. Если дело так пойдёт и дальше, то он меня попросту разорит. В тот момент я напрочь позабыл о деньгах, что заплатил мне Мик, поэтому мне казалось, что меня ждёт неминуемая смерть от голода. Но в то же время этот жест со стороны Владлена смотрелся очень мило. Пэм ни разу не делала мне чай, даже когда я болел. Обо мне вообще никто никогда не проявлял заботу, кроме мамы. Поэтому я смиренно принял чашку из рук улыбающегося парня и заставил себя сделать глоток. На вкус это было ещё хуже, чем я мог себе представить. Меня едва не стошнило от этой чудовищной приторности. Но Владлен продолжал смотреть на меня в упор с этим самоотверженно-сочувственным выражением, так что я не смог отказаться от его «лекарства» и продолжил через силу делать глоток за глотком. Мне удалось героически уничтожить большую часть его угощения, и всё же на дне ещё оставалась пара глотков.

– Спасибо… но больше в меня не влезет. – страдальчески прохрипел я.

– Ну, ладно, я допью. – спокойно пожал он плечами, забирая у меня чашку.

– Нет! – испуганно воскликнул я, подскакивая на кровати из последних сил.

– Оставить тебе на потом? – недоуменно кивнул мне Владлен.

– Нет, я просто имел в виду, что тебе нельзя пить из этой чашки. Ты же заразишься от меня.

– Ой, да не переживай. У меня крепкое здоровье. – беспечно отмахнулся парень и тут же проглотил содержимое чашки, даже глазом не моргнув.

Судя по его бесстрастному лицу, для него не впервой поглощать такое количество сахара за раз. Через пару минут из глубины комнаты раздался его голос:

– Ой, сколько у тебя пластинок! А можно поставить музыку?

– Ну, конечно. – убитым голосом откликнулся я, ощущая, как моя горящая от жара голова сейчас расколется на части и безо всякой музыки.

– Музыка поможет тебе выздороветь. – убеждённо заверил меня Владлен с ликующим видом.

«Да, так же, как и сахар», – удручённо подумалось мне.

Вымученно щурясь от мигрени, я наблюдал сквозь полузамкнутые ресницы, как юноша танцует сам с собой под песни Конни Фрэнсис. Ну да, конечно, «It’s my party» сейчас была очень к месту.

– Может, тебе надеть брюки? – неловко заметил я. – И мне кажется, не стоит ходить тут босиком. Полы очень холодные.

– Да нет, всё в порядке. – одарил он меня своей лучезарной улыбкой. – Мне не холодно. Мои брюки ещё не высохли, а твои слишком болтаются на мне. Не волнуйся, я редко болею.

К вечеру он слёг в постель с высокой температурой и воспалением лёгких. Досадливо взирая на то, как он задыхается от кашля и бредит от жара, я понял, что у меня нет иного выбора, как только подняться на ноги и взяться за его лечение. И тут, похоже, уже было не обойтись чаем с семью ложками сахара. Сам едва передвигаясь по квартире, я сумел отыскать последнюю таблетку аспирина, после чего сделал ему горячий компресс и заставил тихо хнычущего парня попарить ноги. Всё, как учила мама. Чуть позже мы оба забылись беспокойным сном, и все последующие дни потерялись в тусклой дымке забытья. Не знаю точно, сколько времени мы так проболели, но однажды, проснувшись среди ночи, я ощутил себя гораздо лучше и понял, что утром, скорее всего, поднимусь уже совершенно здоровым. Потрогав лоб спящего рядом со мной юноши, я с облегчённым вздохом заключил, что температура уже спала, и он, похоже, тоже выздоравливает. Утром меня разбудили чьи-то жалобные всхлипы и звук рвущейся бумаги. Нехотя разлепив глаза, я обомлел от ужаса. Плачущий навзрыд Владлен яростно срывал старые афиши, которыми были заклеены все стены моей квартиры и разрывал их в клочья. Моя драгоценная коллекция! Я же собирал их с самого детства!

– Что ты делаешь?! – срывающимся голосом заорал я и, спрыгнув с кровати, попытался оттащить его от стен.

Бросив на меня отчаянный взгляд, парень резко оттолкнул меня и, с рыданиями умчавшись из комнаты, заперся в ванной. Окинув шокированным взором печальные плоды его истерики, я запоздало начал понимать, в чём именно была её причина. Он порвал только те афиши, на которых была изображена Аврора Рамболд – его мать. Как я сразу этого не понял? В первые сутки своего пребывания здесь Владлен, по всей видимости, ещё не отошёл от действия алкоголя и не успел оглядеться вокруг, потом тяжело болел. А теперь он наконец-то рассмотрел её многочисленные изображения, которые заполняли большую часть этих стен. Что он тогда почувствовал? Я отчётливо помню предупреждение Пэм не упоминать о его матери. Наверное, в этом нет ничего удивительного, если учитывать, что ему пришлось стать свидетелем её смерти. Ощутив стыд за свой недавний гнев, я попытался заговорить с ним через дверь, но через некоторое время понял, что здесь что-то не так. Когда мне удалось выломать замок и попасть внутрь ванной, Владлен уже лежал на полу с перерезанными запястьями. Тогда мне в первый раз пришлось спасать ему жизнь. В первый, но, увы, не в последний. Рассудив, что в эту щекотливую ситуацию не стоит вмешивать посторонних, я не стал вызывать врача и сам позаботился о нём. Отец мечтал, что я по его примеру стану врачом, и с малых лет учил меня оказывать первую медицинскую помощь. Ну, наконец-то, его наставления мне хоть чем-то пригодились. Пока бледный юноша с перебинтованными руками лежал на кровати без сознания, я поспешил осторожно снять со стен остальные афиши с его матерью и припрятал их в самый дальний уголок квартиры. После чего наконец-то побрился. Выглядел я и вправду ужасно. Болезнь окончательно меня добила. Из зеркала на меня смотрел истощённый бродяга с дико горящими, голодными глазами. Вернувшись в комнату, я увидел, что Владлен пришёл в себя. Он смотрел на меня очень спокойным, просветлённым взглядом и кротко улыбался, словно до этого ничего не произошло.

– Ой, какой ты хорошенький! – радостно встрепенулся он.

– Что? – сконфуженно пробормотал я.

– С этой своей бородищей ты был похож на пирата. – пояснил парень. – Я думал, ты гораздо старше. Тебе можно было дать лет тридцать. А ты, оказывается, милашка!

Уныло потрогав свой гладко выбритый подбородок, я с тоской подумал о своей щетине. Может, не стоило её сбривать? Я выглядел на тридцать лет! Да это же просто мечта. А теперь я опять стал «милашкой». Поверьте, подобный комплимент мне ничуть не льстил.

– Как ты себя чувствуешь? – обратился я к Владлену, чтобы немного отвлечься от печальных мыслей по поводу своей утерянной мужественности.

– Замечательно. – солнечно разулыбался он. – Только пить немножко хочется.

Я охотно сделал для него чай – этакий ответный жест на его заботу обо мне – и не поскупился при этом на сахар, высыпав ему в чашку едва ли не всё, что осталось на донышке сахарницы. Пока он неспешно прихлёбывал чай, я решил, что пора наконец-то поговорить с ним о самом главном – о моём проекте. Ведь именно ради этого я его искал. Начал я путанно и невнятно, со смущённых рассказов о своём творческом пути, потом постепенно перешёл на свою заветную мечту о фильме.

– Понимаешь, я хочу снять легендарный фильм. – сбивчиво лепетал я, понимая, как глупо звучат мои грёзы, когда начинаешь их обнажать перед лицом почти незнакомого человека. – Мне кажется, с помощью киноискусства можно быстрее достучаться до человеческих сердец. Это не значит, что я хочу что-то им внушать или проповедовать какие-то свои идеи. Я просто хочу рассказать о самой жизни, о любви, об истинной чистоте. Мне нечему учить людей. Я желаю, чтобы они заглянули внутрь себя и сами познали истину. И мне нужны для этого помощники. У меня пока нет необходимого оборудования и денег. Я даже не знаю, смогу ли что-нибудь заплатить тебе по окончанию этой работы. Но я прошу тебя принять участие в моём фильме. Ты очень красивый, то есть… я хочу сказать… – смешался я от неоднозначности этой фразы. – Твоё лицо уникально. Мне очень хочется запечатлеть твои эмоции на плёнке. Думаю, ты будешь замечательно смотреться в кадре. Пожалуйста, подумай о моём предложении.

Всё время, что я говорил с ним, Владлен молча слушал меня с удивительно сосредоточенным выражением лица, напоминая собой ребёнка, что внимает наставлениям мудрого учителя. Показывая ему свои работы, я немного стушевался, боясь, что он узнает себя в распятом, которого я написал пару дней назад, но он не обронил ни слова по поводу этой картины. Когда же я закончил, юноша неожиданно положил руки мне на лицо и, очень серьёзно глядя в мои глаза, уверенно промолвил:

– Ты гений. А я стану твоей Галатеей. Всегда мечтал об этом. Я сделаю абсолютно всё, что ты скажешь.

Немного опешив от его слов, я недоуменно улыбнулся, опасаясь, не смеётся ли он надо мной. Но в его тонко выточенном лице не было и тени насмешки. Его искренняя заинтересованность в моей работе придала мне уверенность, и я продолжил делиться с ним своими идеями. Похоже, я нашёл своего первого единомышленника. Это уже неплохо. Но в целом, конечно же, мне ещё рано было радоваться. У меня не было абсолютно никаких средств для такого серьёзного проекта. Особенно же меня волновало отсутствие необходимого рабочего материала. Но я рассчитывал, что смогу обратиться за помощью к некоторым из своих знакомых и не спешил отчаиваться. Я не имел собственной кинокамеры – это было бы чересчур роскошное приобретение для не слишком-то удачливого молодого художника. Но у меня, по крайней мере, был свой фотоаппарат – подарок отца на моё шестнадцатилетие. Если бы он знал, что фотоаппарат станет для меня ещё большим искушением, манящим мою душу в мир искусства, он бы ни за что его не купил. Подозреваю, что идею этого подарка подкинула ему моя чуткая мама, которая с большим снисхождением относилась к моим творческим порывам. Если честно, первое время меня терзало желание избавиться от отцовского подарка, от его подачки, и купить другой фотоаппарат. Но на такое у меня попросту не было средств, так что мне пришлось наплевать на собственную гордость. Без фотоаппарата мне пришлось бы туго. Когда у меня совсем не оставалось денег на оплату квартиры, я подрабатывал, делая фотокарточки на семейных праздниках и свадьбах. А один раз даже снимал рекламу для небольшого магазинчика одежды. Конечно же, это нельзя было считать настоящим искусством, и мне было стыдно от того, что я растрачиваю себя на всякие глупости, но без этой работы я бы точно умер с голода. Вспомнив про свой фотоаппарат, я обратился к Владлену со словами:

– Послушай, я могу тебя кое о чём попросить? Ты не будешь против, если я тебя сфотографирую?

Юноша поднял на меня очень внимательный, изучающий взгляд и неожиданно поинтересовался своим мягким, убаюкивающим голосом:

– Ты хочешь, чтобы я разделся?

– Что?! – ошеломлённо брякнул я, едва не выронив фотоаппарат из рук.

– Ну, меня частенько просят раздеться, чтобы сделать снимки со мной. – бесстрастно пояснил он.

Мне тут же припомнился рассказ Пэм о каких-то «интересных» фотографиях Владлена. Неужели порнография? Глядя на этого грациозного мальчика с нежным личиком, что сидел на кровати в моей рубашке и взирал на меня снизу вверх с покорным, предельно доверчивым выражением лица, я удручённо задумался над тем, какую жизнь он вёл до встречи со мной. Не удивлюсь, если нашлись люди, попытавшиеся воспользоваться его утончённо-эльфийской, прямо-таки нереальной красотой для собственной выгоды.

– Нет! Нет, конечно. Я не имел в виду ничего подобного. – поспешил я его заверить со всей своей искренностью. – Я хотел сделать твои портреты. Это поможет мне в дальнейшей работе. Мне необходимо изучить твоё лицо и научиться улавливать твои эмоции.

– Хорошо. – воодушевлённо кивнул он мне, поднимаясь на ноги. – Ты можешь фотографировать меня в любое время, когда захочешь. Даже когда я сплю, ем или принимаю ванную. В одежде и без неё. Живым или мёртвым. Если мои снимки помогут в твоей работе, фотографируй меня, когда сочтёшь это необходимым. Я доверяю тебе.

С этими словами он подошёл ко мне и, приподнявшись на цыпочки, вновь поцеловал меня в губы. Постепенно мне пришлось привыкнуть к этим влажным, самозабвенным поцелуям, так же как и к его нагому телу, что шныряло по моей квартире или жалобно прижималось ко мне ночью во сне. Я не мог этого понять, поэтому попросту смирился с этим, как люди испокон веков свыкаются с теми или иными горестями и радостями, что без спросу заявляются в их жизнь. То напряжённое возбуждение, что я испытал в первую ночь, проведённую им в моей квартире, сменилось более тихим, хрупким чувством, которому я и сам не мог найти название. Для того, чтобы творить, художнику необходимо быть влюблённым. И теперь я и вправду был влюблён, что бы это ни значило для вас.

До самого вечера Владлен позировал мне. Точнее он даже не позировал, как это делают модели, а просто позволял мне запечатлеть на плёнке все красочные эмоции, что выражало его необычайно живое лицо. С приходом темноты я закрыл окна ширмами и начал проявлять плёнку. Признаться, я и сам всегда был очарован процессом создания фотографий, а уж Владлен и вовсе ликовал, как ребёнок, восхищённо наблюдая за моей работой. Снимки получились весьма неплохими, так что я даже как-то вскользь задумался, что когда-нибудь в будущем их можно будет сделать основой для выставки. Но сейчас меня больше волновала работа над фильмом, так что я сосредоточенно складывал в голове образы своего будущего шедевра. Пока я изучал фотографии, Владлен поинтересовался, нет ли у меня среди пластинок Франсуазы Арди. Рассеянно кивнув, я ответил, что, кажется, где-то должна быть пара её альбомов. Под «On se quitte toujours» парень пространственно вздохнул о том, как ему нравятся француженки, после чего к моему удивлению завёл долгий разговор о девушках, который затянулся далеко за полночь. С взволнованным румянцем на щеках он с ребячливой гордостью и в то же время стыдливостью, взахлёб поведал мне о своих многочисленных романах. Признаюсь, у меня камень с души свалился. По крайней мере, он не гомосексуалист. Ну, а что касается всех этих поцелуев… Со временем мне пришлось уяснить: Владлен Шнайдер жить не может без поцелуев. Он и сам весь будто бы состоит из поцелуев. Это для него важнее, чем воздух. К тому времени, когда этот юный Казанова поведал мне фактически обо всех своих любовных похождения, уже забрезжил рассвет. Я опасался, как бы он не потребовал и от меня в ответ на его искренность отчёт о моём опыте на личном фронте, ведь мне явно нечего было ему рассказать. У меня была только Пэм. Да и с ней всё сложилось весьма неважно. Но Владлен, на счастье, завершив свою живописную повесть, моментально уснул, как младенец, с крайне довольным и счастливым видом. А я тем временем, страдая бессонницей от чрезмерного эмоционального возбуждения, отправился простирнуть свои запачканные краской брюки. И тут же обнаружил смятые купюры, что всплыли на поверхность воды, едва я опустил брюки в тазик. Этот нежданный клад, про который я уже и думать забыл, весьма поднял мне настроение. Теперь у нас с Владленом был шанс не умереть от голода.

***

Пока что всё шло недурно. В лице Владлена я обрёл верного соратника и помощника. Его воодушевлённость моей идеей была, пожалуй, даже более жаркой, чем моя собственная уверенность в нашем успехе. И в минуты отчаяния меня поддерживала только его святая вера в мой талант. И всё же этого было недостаточно. Для того чтобы снять фильм, мне нужны были ещё союзники, или как я их мысленно называл – сообщники. Первым, кто пришёл мне на ум, был, конечно же, Эжен – мой старый приятель по работе на студии. Он был талантливым живописцем и помимо этого так же, как и я пытался проторить себе дорожку в киноиндустрии. Начинал он помощником оператора и заметно преуспел в своём карьерном росте. Однако в силу своего скверного характера Эжен успел вылететь из фабрики грёз ещё раньше меня. Меня восхищал его талант, его удивительное владение цветом и исключительная детальность его работ, но сама тематика, которую он избрал для своего творчества, была мне абсолютно чужда. Шокирующее содержание его откровенных картин и те скандальные кинопроекты, над которыми он работал со своими приятелями, озадачивали меня и вводили в смущение. Я уважал Эжена за трудолюбие и сильный характер, но как бы мы ни спорили, достичь понимания в вопросах эстетики искусства нам так и не удалось. И всё же я всерьёз задумывался над тем, чтобы пригласить его к участию в собственном проекте. Он был надёжным деловым партнёром и, что важнее всего, Эжен обладал тем сокровищем, которое мне было жизненно необходимо для создания фильма, – а именно собственной кинокамерой. Как бы меня это ни удивляло, но в последнее время на вызывающие картины Эжена появился некоторый спрос, и он, в отличие от меня, успел встать на ноги и утвердиться в мире искусства. Это давало ему материальную свободу, необходимую для покупки дорогого оборудования, о котором я мог только мечтать. К тому же именно Эжен учил меня работе с камерой, у него был большой опыт и некая врождённая сноровка. Ко всему прочему я надеялся задействовать его и в качестве актёра, ведь он обладал поистине яркой, незаурядной внешностью. Высокий и статный блондин с сильно вьющимися, прямо-таки ангельскими локонами и пронзительно-голубыми глазами – он всегда оставался в центре внимания и имел большой успех у женщин, точнее – имел бы, если бы женщины хоть немного его интересовали. Как ни крути, мне было не найти лучшего помощника в этом деле. Останавливало меня только одно. К чему может привести присутствие гомосексуалиста у меня на съёмочной площадке? Сильнее всего я тревожился за Владлена и, стоит заметить, недаром. Учитывая то, как он безрассудно ведёт себя с парнями, подобное, безусловно, не могло оставить Эжена равнодушным. Зная его, как человека грубого и беспринципного, я боялся, что он вольно или невольно навредит Владлену. Мне меньше всего были нужны какие-то мелодрамы, а уж тем более – драмы во время работы. Но иного выбора у меня не было. По крайней мере, так мне тогда казалось. Когда я созвонился с Эженом, он охотно согласился сотрудничать со мной. На тот момент он забросил все свои проекты и пребывал в глубокой творческой депрессии. Новая работа должна была ему помочь и придать силы для завершения собственных начинаний. Также он предложил мне привести с собой одного из своих приятелей, если это необходимо. Знал я этих приятелей Эжена. Будто мне его одного мало. С другой стороны я подумал, что, возможно, если Эжен придёт со своим любовником, его не так уж сильно заинтересует Владлен. Я действительно отчаянно нуждался в людях, особенно в таких, которые без всякой корысти для себя станут тратить на мой проект свои силы и время. Для этого нужно было быть как минимум сумасшедшими. Не располагая средствами даже на то, чтобы пригласить друзей в кафе, я договорился о встрече на следующий день прямо у меня дома. Как всегда пунктуальный до болезни Эжен явился в строго назначенное время – весь такой элегантный, привычно ослепительный, в новом костюме с иголочки. Окинув беглым взглядом его пиджак и стыдливо покосившись на свою одежду, я понял, что опять отстаю от моды. Эжен представил меня своему другу, Джереми и озадаченно уставился на нагромождение пустых бутылок в углу коридора. Эжен не переносил беспорядок. И как я мог судить по его брезгливому взгляду, которым он окидывал моё более чем скромное жилище, никогда прежде ему не предоставлялась возможность побывать в столь захламлённой квартире. А я тем временем, искоса наблюдая за ними, тщился установить степень их приятельства. Но, как бы я ни пытался присматриваться к обоим этим юношам, мне не удавалось понять, насколько близки их отношения. Видимо, аналитик из меня неважный. Я очень нервничал и пытался побыстрее разобраться с этим вопросом, ведь от этого зависело, стоит ли мне принимать Джереми в нашу команду. Он произвёл на меня достаточно странное впечатление. Джереми был даже выше рослого Эжена, но при этом обладал достаточно нескладной, сутулой фигурой. Лицо его нельзя было назвать красивым, но внешность у него была и вправду исключительной. Породистый нос с горбинкой, острые скулы, тонкие губы и пронзительный взгляд очень тёмных глаз, от которого мне становилось не по себе. Это был человек вне времени и эпох – слегка манерный джентльмен в строгом костюме, убирающий свои длинные волосы жгуче-сумрачного оттенка каштана в хвост. В нём было что-то от викторианцев и даже, пожалуй, от графа Дракулы. В какие-то моменты мне начинало казаться, что он гораздо старше нас, хоть мы и были ровесниками. Эту инфернальную внешность не то, чтобы смягчала, но хотя бы немного озаряла неизбывная усмешка, что фактически не сходила с его уст. Он был остроумен и достаточно саркастичен, и я так и не научился понимать, когда он шутит, а когда говорит всерьёз. Его лицо меня весьма заинтересовало, и я почувствовал, что хочу поработать с ним вместе. Пока мы обменивались приветствиями в коридоре, из комнаты выглянул Владлен. С некоторым облегчением я отметил, что он хотя бы не совсем голый – была у него такая неистребимая привычка ходить по дому нагишом. Парень вышел к нам в одних брюках, держа в руках пару моих рубашек и ножницы. В ходе нашего совместного проживания он повадился брать мою одежду, и если мои брюки были ему достаточно велики, то рубашки он всё же как-то умудрялся прилаживать на себя. Частенько он укорачивал чересчур длинные рукава или же обрывал их вовсе. Поначалу подобное варварство глубоко меня шокировало, но, в конце концов, я и с этим смирился. У меня не хватало духу ему отказать, когда он с очаровательным видом вежливо спрашивал, можно ли он покромсает ножницами мою одежду.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒