Аристотель «Топика». КНИГА ПЕРВАЯ

Аристотель «Топика»

КНИГА ПЕРВАЯ

Глава первая: «Топика, или диалектика, и ее предмет. Виды силлогизмов»

Цель этого сочинения — найти способ, при помощи которого мы в состоянии будем из правдоподобного делать заключения о всякой предлагаемой проблеме и не впадать в противоречие, когда мы сами отстаиваем какое-нибудь положение. Прежде всего, конечно, следует сказать, что такое умозаключение и каковы его виды, для того чтобы понять, что такое диалектическое умозаключение, ибо об этом идет речь в настоящем исследовании.

Так вот, умозаключение есть речь, в которой если нечто предположено, то через положенное из него с необходимостью вытекает нечто отличное от положенного. Доказательство имеется тогда, когда умозаключение строится из истинных и первых [положений] или из таких, знание о которых берет свое начало от тех или иных первых и истинных [положений]. Диалектическое же умозаключение — это то, которое строится из правдоподобных [положений]. Истинные и первые [положения] — те, которые достоверны не через другие [положения], а через самих себя. Ибо о началах знания не нужно спрашивать «почему», а каждое из этих начал само по себе должно быть достоверным. Правдоподобно то, что кажется правильным всем или большинству людей или мудрым — всем или большинству из них или самым известным и славным. Эристическое же умозаключение исходит из [положений], которые кажутся правдоподобными, но на деле не таковы, или оно кажется исходящим из правдоподобных либо кажущихся правдоподобными [положений]. Ведь не все правдоподобно, что кажется таковым, а то, о чем говорят, как о правдоподобном, вовсе не представляется таковым уже на первый взгляд, как это бывает у начал эристических доводов, ибо их ложность сразу же и обычно очевидна даже для людей малопонятливых. Таким образом, пусть первый из указанных [видов] эристических умозаключений называется и умозаключением, другой же — эристическим умозаключением, а не [просто] умозаключением, потому что здесь только кажется, что выводится заключение, а на деле оно не выводится.

Далее, кроме всех указанных видов умозаключений имеются и паралогизмы, которые строятся на основании того, что свойственно той или иной науке, как это бывает в геометрии й в родственных ей науках. Ведь этот вид, должно быть, отличается от указанных выше умозаключений. В самом деле, тот, кто делает неправильные геометрические чертежи, не выводит заключения ни из истинных и первых, ни из правдоподобных [положений], ибо этот случай не подходит под определение [тех умозаключений? ]: ведь здесь не принимают того, что кажется правильным, всем или большинству люден или мудрым — всем или большинству или самым славным из них, а составляют умозаключение из положений, хотя и свойственных науке, но не истинных, ведь паралогизм получается оттого, что, [например], полуокружность описывается не так, как нужно, или оттого, что проводят линии не так, как они должны были бы быть проведены.

Итак, дабы описать, вкратце виды, умозаключений, — пусть это будут именно те, которые нами указаны. О всех же перечисленных видах и тех, которые» будут потом указаны, достаточно сказать здесь в общих чертах по той причине, что мы не намерены давать каждому из них подробное, объяснение, а хотим их коснуться лишь бегло, считая, что для настоящего исследования совершенно достаточна возможность объяснить каждый из этих видов хоть каким-то образом.

Глава вторая: «О пользе диалектики»

Далее, следовало бы, пожалуй, после сказанного определить, для скольких же и для каких целей полезно это исследование. Оно, очевидно, полезно для трех щелей: для упражнения, для устных бесед, для философских знаний. В самом деле, то, что оно полезно для упражнения, ясно из выше сказанного, ибо, владея указанным [нами] способом, нам легче приводить доводы против предлагаемого положения. Для устных же бесед оно полезно по той причине, что, ознакомившись с мнениями большинства людей, мы будем разговаривать с ними, исходя не из чужих, а из [их] собственных взглядов, отклоняя то, что нам кажется сказанным ненадлежащим образом. А для философских знаний оно полезно потому, что, когда возможно сомнение [в правильности] той или другой стороны, нам легче будет намечать в каждом отдельном случае истинное и ложное. Исследование полезно еще для [познания] первых [начал] всякой науки. Ибо исходя из начал, свойственных лишь данной науке, нельзя говорить что-нибудь о тех началах, поскольку они первые начала для всех наук. Поэтому их необходимо разбирать на основании правдоподобных положений в каждом отдельном случае, а это и есть [задача], свойственная диалектике или наиболее близкая ей. Ибо, будучи способом исследования, она прокладывает путь к началам всех учений.

Глава третья: «Об овладении диалектикой»

Мы будем вполне владеть этим способом исследования, когда мы им овладеем так же, как в искусстве красноречия, искусстве врачевания и подобных способностях. А это значит осуществлять то из возможного, что мы предпочитаем. Ведь не любым способом искусный в красноречии будет убеждать, а врачеватель — лечить, но только тогда, когда он ничего не упускает из всего возможного, мы скажем, что он в достаточной мере владеет своим искусством.

Глава четвертая: «Задачи и содержание топики. Род, определение, собственное и привходящее»

Итак, прежде всего должно рассмотреть, из чего исходит этот способ исследования. Если бы мы постигли, относительно скольких и каких [предметов] приводятся доводы, из чего они составляются и как мы все это находим, то этого было бы достаточно для предлежащей [цели]. То, из чего составляются доводы, одинаково по числу и совпадает с тем, о чем строятся умозаключения. Ведь доводы получаются из положений, а то, относительно чего строятся умозаключения, — это проблемы. Но всякое положение и всякая проблема указывает или на собственное, или на род, или на привходящее, видовое же отличие, как относящееся к роду, нужно ставить вместе с родом. Так как одно собственное обозначает суть бытия [вещи], а другое — не обозначает, то разделим собственное на обе только что указанные части и пусть то собственное, которое обозначает суть бытия [вещи], называется определением, а прочее, согласно общему наименованию, данному им, пусть именуется «собственное». Таким образом, из сказанного ясно, почему, согласно только что сделанному различению, получается всего четыре [вида, сказываемого] — или определение, или собственное, или род, или привходящее. Пусть, однако, никто не подумает, что мы утверждаем, будто каждое из названного само по себе есть положение или проблема; мы лишь утверждаем, что из них получаются и проблемы, и положения. А различаются между собой проблема и положение способом выражения, а именно: если говорят: «Разве двуногое существо, живущее на суше, не есть определение человека? » или «Разве живое существо не есть род для человека? », то получается положение. Если же спрашивают: «Есть ли двуногое существо, живущее на суше, определение человека или нет? » (или «Есть ли живое существо род [для человека] [или нет]»? ), то получается проблема. И равным образом в остальных случаях. Стало быть, естественно, что положений столько, сколько проблем, ибо, меняя способ выражения, ты каждому положению можешь придать вид проблемы.

Глава пятая: «Об определении, о собственном, о роде и о привходящем»

А теперь следует сказать, что такое определение, что такое собственное, что такое род, что такое привходящее. Определение есть речь, обозначающая суть бытия [вещи]. Оно заменяет имя речью или речь речью, ибо можно дать определение тому, что выражено речью. Но кто каким-то образом объясняет нечто одним только именем, тот, ясно, вовсе не дает определения предмета, так как каждое определение есть какая-нибудь речь; однако и такого рода [имя] должно считать определительным, как, например, когда говорят, что прекрасное есть подобающее. И точно так же, когда спрашивают, одно ли и то же — чувственное восприятие и знание или разное. Ибо и при определении больше всего занимает нас вопрос, есть ли нечто одно и то же или разное. Пусть же все, что подвергается тому же самому способу исследования, что и определения, вообще именуется определительным. А что все сказанное здесь таково, — это ясно из него ю самого. Ведь если мы можем рассуждать о том, что это одно и то же или разное, то мы этим же способом в состоянии будем приводить доводы против определения. В самом деле, если мы докажем, что это не то же самое, [что и определяемое], то мы определение оспорим. Правда, для обратного это сказать нельзя, ибо для обоснования определения недостаточно сказать, что это то же самое, однако для опровергания достаточно показать, что это не то же самое.

Собственное — это то, что хотя и не выражает сути бытия [вещи], но что присуще только ей и взаимозаменяемо с ней. Например, собственное для человека — это то, что он способен научиться читать и писать. В самом деле, если [это существо] — человек, то оно способно научиться читать и писать, и, наоборот, если оно способно научиться читать и писать, оно человек. Никто, конечно, не называет собственным то, что может быть присуще другому, например, спать для человека, даже если бы это некоторое время оказалось случайно присущим только ему. Если нечто подобное и называлось бы собственным, то говорилось бы о собственном не вообще, а для некоторого времени или по отношению к чему-то. Ведь находиться с правой стороны есть нечто собственное только на некоторое время, а быть двуногим можно назвать собственным лишь по отношению к чему-то, например, для человека — по отношению к лошади или собаке. А что ничто из того, что может быть присуще и другому, не взаимозаменяемо с вещью, — это ясно. Ведь тот, кто спит, не обязательно есть человек.

Род есть то, что сказывается в сути о многих и различных по виду [вещах]. Выражение «сказываться в сути» пусть употребляется применительно к тому, что подходит для ответа на вопрос, что именно есть обсуждаемое, как, например, о человеке, когда спрашивают, что именно есть он, надлежит сказать, что он есть живое существо. Вопрос, принадлежит ли вот это к тому же самому роду, что и другое, или нет, также касается рода. В самом деле, такой вопрос подвергается тому же самому способу исследования, что и [вопрос относительно] рода. Ибо если мы в беседе высказали мнение, что живое существо есть род для человека так же, как и для быка, то мы высказали мнение, что они принадлежат к одному и тому же роду. Если же мы укажем, что живое существо есть род для одного, а для другого нет, то мы выскажем мнение, что они принадлежат не к одному и тому же роду.

Привходящее — это то, что хотя и не есть что-либо из перечисленного — ни определение, ни собственное, ни род, но присуще вещи, или то, что одному и тому же может быть присуще и не присуще, например, быть сидящим может и быть, и не быть присуще одному и тому же. Точно так же и бледность. Ибо ничто не мешает, чтобы одно и то же иногда было бледным, а иногда не бледным. Из приведенных определений привходящего второе лучше. В самом деле, когда приводят первое определение, то для того, чтобы понять его, необходимо заранее знать, что такое определение, и собственное, и род. Второе же есть независимое определение для познания того, что же есть само по себе то, о чем речь. К привходящему должны быть отнесены и сопоставления вещей между собой, каким-либо образом опирающиеся на привходящее, например, что предпочтительнее — прекрасное или полезное или что приятнее — жизнь добродетельная или проводимая в наслаждениях, и тому подобные рассуждения. Ибо во всех таких [случаях] ставится вопрос: на чью долю сказываемое выпадает скорее — на долю того или же другого? Из этого же ясно, что ничто не мешает, чтобы привходящее иногда и по отношению к чему-нибудь становилось собственным. Например, быть сидящим, будучи чем-то привходящим, станет собственным, если сидит лишь кто-то один. Если же сидит не один, то сидячее положение будет собственным по отношению к тем, кто не сидит. А потому ничто не мешает, чтобы по отношению к чему-нибудь и иногда привходящее становилось собственным. Однако вообще оно не будет собственным.

Глава шестая: «Род, собственное, привходящее и их отношение к определению. Целесообразность исследования каждого из них в отдельности»

Пусть не ускользает от нашего внимания, что все сказанное о собственном, роде и привходящем можно соответственным образом применить и к определениям. Ибо если мы докажем, что нечто присуще не одному только тому, что подлежит определению (как это может быть и когда речь идет о собственном), или что указанное в определении не есть род, или что нечто из сказанного в речи не присуще (как это может быть при указании привходящего), то определение будет нами оспорено. Поэтому все то, что мы рассмотрели раньше, можно на основании изложенного некоторым образом отнести к определению. Однако по этой причине не следует искать один общий способ исследования для всего этого. Ибо найти его не легко, а если бы его и нашли, он был бы совершенно неясным и бесполезным для настоящего исследования. Если же для каждого из указанных видов дать особый способ исследования, то на основании того, что свойственно каждому из них, будет легче излагать обсуждаемое. Поэтому должно различение, как это раньше было сказано, делать в общих чертах, а из остального следует к каждому отнести то, что больше всего ему свойственно, и указать как на относящееся к определению, к роду [и т. д. ]. Впрочем, изложенное нами было, можно сказать, отнесено к каждому из них в отдельности.

Глава седьмая: «О тождественном и его видах»

Прежде всего должно определить, в скольких значениях говорится «одно и то же». Если сказать в общих чертах, то «одно и то же» имеет, по-видимому, троякий смысл. Действительно, мы обычно называем тождественным то, что одно и то же по числу, или по виду, или по роду. По числу одно и то же то, что имеет, правда, несколько названий, но есть одна вещь, например, «одежда» и «платье». По виду же одно и то же то, что по количеству больше одного, но не различается видом, как, например, человек тождествен человеку и лошадь — лошади. Ведь называют одним и тем же по виду то, что подпадает под один и тот же вид. И точно так же одним и тем же по роду называется то, что подпадает под один и тот же род, например, лошадь и человек. Может казаться, что вода из одного и того же источника называется тождественной в смысле, несколько отличном от вышеуказанных. Тем не менее и такие вещи должно ставить в один и тот же ряд с теми, которые так или иначе относят к одному виду. Ибо все такие вещи кажутся сродными и сходными друг с другом. Ведь всякую воду называют тождественной по виду всякой воде благодаря некоторому сходству между ними, а вода из одного источника отличается от всякой другой разве только более сильным сходством. Поэтому мы ее не отделяем от того, что так или иначе относят к одному виду. Более всего тождественным считается, по общему признанию, единое по числу. Но обычно, и оно указывается по-разному, однако главным образом и прежде всего, когда тождественное указано через наименование или через определение, как, например, «платье» тождественно «одежде» и «двуногое, живущее на суще» — «человеку». В другом смысле оно употребляется, когда тождественное указано через собственное, как, например, «существо, способное овладевать знаниями» тождественно «человеку», а «естественным образом устремляющееся вверх» — «огню». В третьем смысле — когда тождественное указано через привходящее, например, «сидящий» или «образованный» тождествен Сократу. Все это имеет в виду обозначение того, что едино по числу. А что только что сказанное истинно, это больше всею видно, когда одно наименование заменяют другим. В самом деле, часто, веля позвать по имени кого-нибудь из сидящих, мы заменяем его имя другим обозначением, когда тот, кому велено было позвать, случайно не понимает [нас], поскольку он лучше поймет нас по чему-то привходящему [для того человека], и мы велим ему позвать к нам сидящего или разговаривающего, полагая, естественно, что й именем и привходящим мы обозначаем одного и того же.

Глава восьмая: «Доказательство того, что всякое положение касается или определения, или рода, или собственного, или привходящего»

Таким образом, тождественное, как сказано, различается трояко. Что же касается того, что доводы составляются из ранее указанных [четырех видов сказываемого], приводятся посредством их; и относятся к ним, то в этом убеждаются, во-первых, при помощи наведения. В самом деле, если бы рассматривали каждое Положение и каждую проблему в отдельности, то оказалось бы, что они образуются или из определения, или из собственного, или из рода, или из привходящего. В этом убеждаются, во-вторых, посредством умозаключения. Действительно, необходимо, чтобы все сказываемое о чем-то было или взаимозаменяемо с вещью или нет. Если сказываемое взаимозаменяемо с вещью, то оно будет определением или собственным. А именно, если оно обозначает суть бытия [вещи], то оно определение; если же оно ее не обозначает, то оно собственное, ведь собственное, как было сказано, — это то, что хотя и взаимозаменяемо с вещью, но не обозначает сути ее бытия. Если же сказываемое не взаимозаменяемо с вещью, то оно есть или часть того, что говорится в определении подлежащего, или нет. И если оно часть того, что говорится в определении, то оно будет или родом, или видовым отличием, так как определение состоит из рода и видового отличия. Если же сказываемое не есть часть того, что говорится в определении, то ясно, что оно будет привходящим. Ибо привходящим было нами названо то, что не есть ни определение, ни собственное, ни род, но вещи оно присуще.

Глава девятая: «Отношение вышеуказанных четырех видов сказываемого к категориям»

После этого следует определить, к каким родам категорий принадлежат указанные четыре [вида, сказываемого]. Этих категорий десять по числу: «что именно есть», «сколько», «какое», «по отношению к чему», «где», «когда», «находиться [в каком-то положении]», «обладать», «действовать», «претерпевать». Ведь привходящее, и род, и собственное, и определение всегда принадлежат к одной из этих категорий. В самом деле, все положения, образованные посредством их, означают или суть [вещи], или количество, или качество, или какую-нибудь из остальных категорий. Ведь из них ясно, что тот, кто обозначает, что есть, обозначает то сущность, то количество, то качество, то какую-нибудь из остальных категорий. Ибо когда перед ним человек, и он говорит, что-то, что перед ним, есть человек или живое существо, то он разумеет, что есть, и указывает сущность. А когда перед ним белый цвет и он говорит, что-то, что перед ним, есть белое или цвет, то он разумеет, что именно есть, и указывает качество. И точно так же если перед ним нечто длиною в один локоть и он говорит, что-то, что перед ним, — длиною в один локоть, то он разумеет, что именно есть, и указывает количество. И точно так же в отношении остальных категорий. Ведь в каждом таком случае, говорят ли о самой вещи или о ее роде, обозначают, что именно есть вещь. Если же что-то говорится о другом, то обозначают не что есть, а количество, или качество, или какую-нибудь из остальных категорий. Итак, то, относительно чего и из чего составляются доводы, именно таково и его столько. А как мы его получаем и посредством чего мы его достигаем, — это должно сказать теперь же.

Глава десятая: «Положение и проблема как предмет спора. Диалектические положения и проблемы»

Итак, прежде всего пусть будет определено, что такое диалектическое положение й что такое диалектическая проблема. Ведь нельзя считать диалектическим ни любое положение, ни любую проблему. В самом деле, ни один разумный человек не выдвинет в виде положения того, что никому не кажется правильным, и не выставит в виде проблемы того, что очевидно всем или большинству людей. Ведь последнее не вызывало бы никакого недоумения, а первого никто бы не утверждал. Диалектическое же положение есть вопрос, правдоподобный или для всех, или для большинства людей, или для мудрых — всех, либо большинства, либо самых известных из них, т. е. согласующийся с общепринятым. Ибо можно считать правдоподобным то, что полагают мудрые, если оно не противно мнению большинства людей. Диалектические положения — это также и сходные с правдоподобными, и предлагаемые как противоречащие тем, которые противоположны считающимся правдоподобными, а также мнения, согласующиеся с приобретенными искусствами. Ибо если правдоподобно, что противоположности изучаются одной и той же наукой, то правдоподобно и то, что одно и то же чувство воспринимает противоположности. И если представляется правдоподобным, что существует лишь одно по числу умение читать и писать, то правдоподобно и то, что существует одно только искусство играть на свирели, а если существует большее число [видов] умения читать и писать, то й большее число [видов] искусства играть на свирели. Ибо все это кажется сходным друг с другом и однородным. » Точно так же представляются правдоподобными положения, выдвигаемые как противоречащие тем, которые противоположны правдоподобным. В самом деле, если правдоподобно, что друзьям следует делать добро, то правдоподобно и то, что не следует им делать зло. Ведь противоположно первому то, что друзьям следует делать зло, а противоречащим этому будет то, что не следует им делать зло. И точно так же если друзьям следует делать добро, то врагам этого не следует делать. И это есть высказывание, противоречащее тому, что противоположно первому, ибо противоположно первому то, что врагам следует делать добро. Точно так же и в других таких случаях. Противоположное противоположному также кажется при сопоставлении правдоподобным; например, если друзьям следует делать добро, то врагам следует делать зло. Ведь могло бы казаться, что и [положение]: друзьям следует делать добро противоположно [положению]; врагам следует делать зло. Но так ли это в действительности или нет, — об этом будет сказано там, где говорится о противоположностях. Ясно также, что и мнения, согласующиеся с искусствами, составляют диалектические положения, ибо будут считать правдоподобным то, что кажется правильным людям, занимающимся этими искусствами, например, во врачебном искусстве — что кажется правильным врачевателю, а в геометрии — что кажется правильным геометру. И точно так же в других случаях.

Глава одиннадцатая: «Диалектическая проблема. Тезис»

Диалектическая проблема есть задача, поставленная или ради выбора и избегания, или ради [достижения] истины й ради познания, и притом или как нечто самостоятельное, или как нечто вспомогательное для какой-то другой такого рода проблемы. Проблема ставится или относительно того, о чем ни одна из сторон не имеет определенного мнения, или относительно того, о чем мудрые имеют мнение, противное мнению большинства людей, или относительно того, о чем расходятся мнения внутри каждой стороны. Действительно, рассмотрение некоторых проблем полезно для выбора или для избегания, например, желательно ли удовольствие или нет. Некоторые же проблемы полезны для одного только познания, например, вечен ли мир или нет. А некоторые проблемы сами по себе [бесполезны] как для той, так и для другой дели, однако содействуют разрешению некоторых из такого рода проблем, ибо многое мы хотим знать не ради самого предмета, а ради иного, дабы через него узнать что-нибудь другое. Есть и проблемы, относительно которых имеются противоположные друг другу умозаключения (ибо тогда возникает сомнение, так ли обстоит дело или не так, когда имеются, убедительные доводы для обоих [противоположных умозаключений]), а также такие, которые, правда, имеют большое значение, но для доказательства которых мы не имеем доводов, полагая, что трудно указать причину, почему это так, например, вечен ли мир или нет, ведь можно ставить и такого рода вопросы.

Итак, проблемы и. положения пусть будут определены так, как мы сказали. Тезис есть предположение сведущего в философии человека, не согласующееся с общепринятыми, например предположение, что невозможно противоречить, как утверждал Антисфен, или предположение, что все движется, как говорил Гераклит, или предположение, что сущее едино, как утверждал Мелисс (ведь глупо обращать внимание на мнения, противные общепринятым мнениям, если ах высказывает первый встречный). Или тезисы суть предположения, для доказательства которых у нас есть довод, противный общепринятым мнениям, например предположение, что не все, что есть, есть либо возникшее, либо вечное, как говорят софисты, так как, мол, то, что образованный в искусстве сведущ в языке, не есть ни возникшее, ни вечное. Действительно, хотя кому-то это предположение не кажется правильным, но может казаться таким благодаря имеющемуся доводу.

Таким образом, и тезис есть проблема, но не каждая проблема есть тезис, потому что некоторые проблемы таковы, что у нас нет относительно них определенного мнения — ни за, ни против. А что и тезис — проблема, это ясно, ибо из сказанного необходимо вытекает, что относительно тезиса или большинство расходится во мнении с мудрыми, или внутри каждой стороны мнения расходятся, потому что тезис есть предположение, не согласующееся с общепринятым. Почти все диалектические проблемы называются теперь тезисами. Впрочем, не имеет никакого значения, как их называют, ибо мы их так различаем не потому, что желаем придумывать наименования, а для того, чтобы не остались не замеченными для нас имеющиеся юза между ними различия.

Не следует, однако, рассматривать всякую проблему и всякий тезис, а только такие, относительно которых возникает сомнение у того, кто нуждается в доводе, а не у того, кто подлежит наказанию или кому необходимо чувственное восприятие. Ибо те, кто сомневается, следует ли почитать богов и уважать родителей или нет, подлежат наказанию, а тем, кто сомневается, бел ли снег или нет, необходимо чувственное восприятие. Таким образом, не следует рассматривать ни то, доказательство чего под рукой, ни то, доказательство чего слишком недоступно, ибо относительно первого не возникают сомнения, а относительно последних затруднений больше, чем нужно для упражнения.

Глава двенадцатая: «Наведение и силлогизм как два способа доказательства диалектических положений»

После того как это определено, следует рассматривать отдельно, сколько имеется видов диалектических доводов. Один вид — это наведение, а другой — силлогизм. Что такое силлогизм, было уже сказано раньше. Наведение же есть восхождение от единичного к общему. Например, если кормчий, хорошо знающий свое дело, — лучший кормчий и точно так же правящий колесницей, хорошо знающий свое дело, — лучший, то и вообще хорошо знающий свое дело в каждой области — лучший. Наведение — [способ] более убедительный и более очевидный и для чувственного восприятия более доступный и применяемый большинством людей. Силлогизм же — [способ] более неодолимый и более действенный против тех, кто склонен спорить.

Глава тринадцатая: «Средства для построения умозаключений»

Итак, те виды [сказываемого], относительно которых приводятся доводы и из которых они составляются, пусть различаются так, как было сказано раньше Средств же, при помощи которых мы строим умозаключения, имеется четыре: первое — это принятие положений; второе — умение разбирать, в скольких значениях употребляется каждое [имя]; третье — нахождение различий, а четвертое — рассмотрение сходства. В некотором смысле последние три средства также суть положения, ибо на основании каждого из них можно составить положение, например что предпочтительно — прекрасное, или доставляющее удовольствие, или полезное, а также что чувственное восприятие отличается от знания тем, что при потере знания есть возможность приобрести его снова, а при потере чувственного восприятия нет такой возможности, и [точно так же положение], что здоровое относится к здоровью, как сильное — к силе. Ведь первое из этих положений основывается на многозначности [имен], второе — на различии, а третье — на сходстве.

Глава четырнадцатая: «Первое средство для построения силлогизма — принятие положений»

Итак, положения следует выбирать столькими Способами, сколько было установлено нами различий между [диалектическими] положениями, а именно следует приводить или мнения всех, или большинства людей, или мнения мудрых — всех, либо большинства, либо самых известных из них, а также мнения, [не] противные кажущимся [правдоподобными], а также мнения, согласующиеся с искусствами. Следует также выставлять в виде положений мнения, противоречащие мнениям, которые противоположны кажущимся правдоподобными, как было сказано раньше. Полезно также составлять положения, выбирая не только выражающие правдоподобие, но и сходные с ними, например что одно и то же чувство воспринимает противоположности (ибо их изучает одна и та же наука), а также [положение о том], что мы видим, что-то принимая, а не испуская (ибо и в других видах чувственного восприятия дело обстоит точно так же), ведь мы слышим, когда что-то принимаем, а не испускаем, и таким же образом отведываем что-то. Далее, все то, что бывает во всех или в большинстве случаев, следует брать в качестве начала и в качестве тезиса, кажущегося правильным. Ибо оно допускается теми, кто сразу не замечает, что в каком-то случае дело обстоит не так. Следует также выбирать [положения] из сочинений, а записи следует делать о каждом роде отдельно, например о благе или о живом существе, притом о всяком благе, начиная с того, что оно есть. Следует также помечать рядом мнения отдельных [философов], например то, что говорил Эмпедокл: что существует четыре элемента тел, ведь можно выставлять в качестве тезиса высказывания известных [философов].

Чтобы изложить в общих чертах, [укажем, что] имеется три вида, положений и проблем, а именно: одни положения, касающиеся нравственности, другие — природы, третьи — построенные на рассуждении. Касающиеся нравственности — такие, как, например, следует ли повиноваться больше родителям или законам, если они не согласуются друг с другом. Построенные на рассуждении — такие, как, например, изучает ли одна и та же наука противоположности или нет, а касающиеся природы — такие, как, например, вечен ли мир или нет. Точно так же и проблемы [делятся на три вида]. Какие же относятся к какому [виду], указать через определение нелегко, поэтому следует стараться с каждой из них ознакомиться посредством упражнения в наведении, разбирая указанные примеры.

Для философии, конечно, эти положения следует составлять сообразно с истиной, а для мнения — диалектически. Однако все положения следует брать как можно более общими и из одного [общего] составлять много [частных] положений, например [сначала следует брать положение о том], что одна и та же наука изучает противолежащие друг другу [вещи], а затем что она изучает противоположности и соотнесенное. И таким же образом следует эти положения делить до тех пор, пока их можно делить; например, что одна и та же наука изучает благо и зло, белое и черное, холодное и теплое. И точно так же в других случаях.

Глава пятнадцатая: «Второе средство для построения силлогизма — различение многозначности имен»

Итак, того, что сказано уже о положениях, достаточно. Что касается многозначности, то следует не только разбирать разные значения, но и стараться дать их основания, например следует указать не только то, что в одном смысле благо означает справедливость и мужество, а в другом — сильное и здоровое, но и то, что первые суть благо потому, что они определенные качества, а последние — потому, что они способствуют чему-то, а не потому, что они определенные качества. И точно так же в других случаях.

Говорится ли о чем-то многозначно по виду или в одном значении, — это должно рассмотреть следующими способами. Прежде всего нужно выяснить, во многих ли значениях употребляется противоположное [данному], все равно, имеется ли расхождение по виду или по имени. Дело в том, что некоторые противоположности различаются прямо и по имени. Например, острому противоположно: для звука — низкое, для имеющего объем — тупое'. Стало быть, ясно, что о противоположном острому говорится по-разному. А если об этом говорится по-разному, то и об остром. Ибо для каждого из них противоположное будет иным. Ведь не одно и то же острое противоположно тупому и низкому, хотя острое противоположно каждому из них.

С другой стороны, низкому противоположно: для звука — высокое, а для имеющего объем — легкое. Так что «низкое» многозначно, поскольку и противоположное ему многозначно. Точно так же противоположное прекрасному будет: для живого существа — безобразное, а по отношению к жилищу — негодное. Так что «прекрасное» одноименно.

У некоторых же [противоположностей] нет, правда, никакого расхождения в имени, но различие в них непосредственно явствует из того, что они принадлежат к разным видам, например у яркого и тусклого, ибо говорят: яркий и тусклый звук и точно так же — яркий и тусклый цвет. Таким образом, у них нет расхождения в имени, но различие в них непосредственно явствует из того, что они принадлежат к разным видам. Ибо не в одном и том же смысле говорится, что свет яркий и звук яркий. Это обнаруживается и при помощи чувственного восприятия. Ибо для одного и того же по виду имеется одно и то же чувство. Яркое же у звука и яркое у цвета мы различаем не одним и тем же чувством, а одно — зрением, другое — слухом. И точно так же обстоит с острым и тупым на вкус и у имеющего объем: последнее воспринимаем осязанием, а первое — отведыванием. Таким образом, у них нет расхождения в имени — ни у них самих, ни у противоположного им, ведь тупое противоположно и тому и другому.

Далее, следует выяснить, не обстоит ли дело так, что в одном случае что-то имеет нечто противоположное себе, а в другом вовсе не имеет; например, удовольствию от питья противоположно страдание от жажды, но удовольствию от рассмотрения [теоремы], что диагональ несоизмерима со стороной [квадрата], ничего не противоположно. Так что об удовольствии говорится в различных значениях, и точно так же разумной любви противоположна ненависть, чувственной же любви ничего не противоположно. Ясно, таким образом, что «любовь» одноименна. Далее, многозначность следует выяснять по чему-то промежуточному: не обстоит ли дело так, что у одних [противоположностей] имеется нечто промежуточное, а у других — нет или имеется и у тех и у других, но не одно и то же; например, для белого и черного цвета промежуточным будет серое, а для яркого и тусклого звука — ничего, или если и есть, то это глухое, как говорят некоторые: глухой звук — промежуточный. Так что «белое», или «яркое», одноименно, точно так же, как и «черное», или «тусклое». Далее, следует выяснить, не обстоит ли дело так, что одни [противоположности] имеют много ы промежуточного, а другие — только одно, как, например, яркое и тусклое, а именно: у цветов много промежуточного, у звука же одно — глухое.

Кроме того, следует выяснить, не говорится ли в разных значениях о противолежащем чему-то по противоречию. Ибо если о чем-то говорится в разных значениях, то так же и о противолежащем ему говорится в разных значениях; например, «не видеть» означает разное: одно значение — быть лишенным зрения, другое — не пользоваться зрением. Если «не видеть» означает разное, то необходимо, чтобы и «видеть» означало разное, ибо каждому из двух значений «не видеть» что-то противолежит, например «быть лишенным зрения» противолежит «обладать зрением», а «не пользоваться зрением» — «пользоваться» им.

Далее следует рассмотреть [противоположности], выражающие лишенность и обладание, А именно, если об одной из них говорится в разных значениях, то так же и о другой. Например, если «воспринимать» означает разное — и в отношении души, и в отношении тела, то и «быть невосприимчивым» означает разное — и в отношении души, и в отношении тела. А что только что приведенные примеры противолежат друг другу как случаи лишенности и обладания, — это ясно, потому что живые существа от природы обладают и тем и другим видом восприятия — и в отношении души, и в отношении тела.

Далее следует обратить внимание на словоизменение. А именно, если «справедливо» означает разное, то и «справедливое» означает разное. Ибо каждому значению слова «справедливо» соответствует [такое же] значение слова «справедливое». Например, если «справедливо» означает судить о чем-то и по собственному убеждению, и должным образом, то так же и «справедливое». И точно так же, если «здоровое» означает разное, то и «здорово» означает разное. Например, если «здоровое» означает способное или содействовать здоровью, или сохранять его, или быть его признаком, то и «здорово» означает способно или содействовать здоровью, или сохранять его, или быть его признаком. И точно так же в других случаях: если само слово означает разное, то и при изменении своих окончаний оно будет означать разное, а если при изменении своих окончаний оно означает разное, то и само оно так же.

Следует также обратить внимание на роды категорий применительно к имени, одни ли и те же они во всех случаях. Ибо если они не одни и те же, то названное есть нечто одноименное; например, хорошее означает в еде доставляющее удовольствие, во врачебном искусстве — способствующее здоровью, а для души — какое-то качество, например быть благоразумным, или мужественным, или справедливым. И точно так же в отношении человека оно означает какое-то качество. Иногда же оно означает время, например своевременное, ведь говорят: хорошо то, что своевременно. А часто оно означает количество, например относительно умеренного, ведь говорят также, что хорошо то, что в меру. Так что «хорошо» одноименно. Точно так же и яркое по отношению к телу означает цвет, а в звуке — ясно слышимое. Примерно то же самое и в отношении острого, ибо оно точно так же не во всех случаях имеет одно и то же значение. В, самом деле, «острый» (резкий) звук есть быстрый звук, как говорят сведущие в числовой гармонии. Острый же угол есть угол меньше прямого, а острый нож — это остроугольный нож.

Следует также обратить внимание на роды тех вещей, у которых одно и то же имя: не обстоит ли дело так, что они разные и не подчинены друг другу? Например, onos означает живое существо и орудие, ведь это имя имеет разный смысл, а именно: в одном случае оно означает такое-то живое существо, а в другом — такое-то орудие. Если же один род подчинен другому, то не необходимо, чтобы понятия были разными. Например, для ворона роды — живое существо и птица. Стало быть, когда мы говорим, что ворон — птица, то мы также утверждаем, что он такое-то живое существо. Так что о нем сказываются оба рода. Точно так же, когда мы говорим, что ворон — двуногое живое существо, имеющее крылья, мы утверждаем, что он птица. Следовательно, и в этом случае оба рода и их понятие сказываются о вороне. Однако это не бывает в тех случаях, когда один род не подчинен другому. В самом деле, когда мы говорим об орудии, мы не говорим о живом существе, а когда говорим о живом существе, мы не говорим об орудии.

Следует, однако, обратить внимание не только на предмет обсуждения, не обстоит ли дело так, что роды его различны и не подчинены друг другу, но и на противоположное ему, ибо если о противоположном предмету обсуждения говорится в различных значениях, то ясно, что так же и о нем.

Полезно также обратить внимание на определение, получаемое от сочетаний, например яркого тела и яркого звука. Ибо если убрать из них собственное, то должен остаться один и тот же смысл. Но это не бывает у одноименных вещей, например в только что приведенном случае. Ибо первое есть тело, имеющее такой-то и такой-то цвет, а другое — ясно слышимый звук. Стало быть, если отделить тело и звук, то оставшееся у каждого из них не одно и то же. Напротив же, если яркое было бы однозначащим, то сказанное о каждом из них должно было бы быть одним и тем же.

Часто, однако, даже в самих определениях остается незамеченным сопутствующее одноименное. Вот почему следует обратить внимание и на определения. Например, если утверждают, что-то, что есть признак здоровья, и то, что способствует здоровью, означают нечто соразмерное со здоровьем, не следует успокаиваться, а нужно разобраться, что же такое «соразмерно» в каждом случае, например означает ли это в одном случае то, что способствует здоровью, а в другом — то, что есть признак какого-то состояния.

Далее следует рассмотреть, возможно ли сравнение по [присущности] в большей или в одинаковой мере, например яркий звук и яркая одежда или острый вкус и острый (резкий), звук. Ведь нельзя говорить ни то, что они в одинаковой мере ярки и остры, ни то, что одно ярко и остро в большей мере, чем другое. Так что «яркое» и «острое» одноименны. Ведь все соименные вещи сравнимы, так как им что-то приписывается или в одинаковой мере, или одному в большей мере, чем другому.

Так как у разных и не подчиненных друг другу родов разными будут и видовые отличия, как, например, у живого существа и знания (ведь у них видовые отличия разные), то следует обратить внимание на то, не названы ли одним и тем же именем видовые отличия разных и не подчиненных друг другу родов, например острое (резкое) для звука и для имеющего объем. Ведь звук от звука отличается «остротой» (резкостью), и точно так же — имеющее объем от имеющего объем. Так что «острое» одноименно, ибо оно есть видовое отличие разных и не подчиненных друг другу родов.

Далее следует выяснить, не имеет ли названое одним и тем же именем разные видовые отличия, например chroma у тел и в пении, ибо отличие его у тел состоит в способности или рассеивать, или собирать зрение, а chroma в песнях не имеет этих отличий. Так что chroma одноименно. Ибо у одинаковых вещей — одинаковые видовые отличия.

Кроме того, так как вид не есть видовое отличие ни одной вещи, то следует обратить внимание на то, не есть ли одно из названых одним и тем же именем вид, а другое — видовое отличие, например у тел «яркое» есть вид цвета, а в звуке — видовое отличие, ибо звук от звука отличается яркостью.

Глава шестнадцатая: «Третье средство для построения силлогизма — нахождение различий в пределах одного и того же рода или у близких друз другу родов»

Итак, многозначность следует выяснять этим и тому подобными способами. Должны быть исследованы и различия между вещами, принадлежащими к одному и тому, же роду. Например, чем отличается справедливость от мужества и рассудительность — от умеренности (ведь все они принадлежат к одному и тому же роду). И точно так же должно исследовать различия между вещами, принадлежащими к родам, расстояние между которыми не очень велико, например чем отличается чувственное восприятие от знания. Ведь у родов, расстояние между которыми велико, различия совершенно очевидны.

Глава семнадцатая: «Четвертое средство для построения силлогизма — нахождение сходства в вещах»

Сходство же следует выявлять в принадлежащем к разным родам таким образом: как одно относится к одному, так и другое к другому, например как познание относится к познаваемому, так и чувственное восприятие — к чувственно воспринимаемому. И как одно находится в чем-то одном, так и другое находится в чем-то другом. Например, как зрение находится в глазу, так и ум — в душе, и как спокойствие — на море, так и безветрие — в воздухе. Упражняться в этом следует больше всего, рассматривая то, что принадлежит к родам, расстояние между которыми велико, ибо тогда в остальных случаях нам легче будет находить сходное. Следует также рассматривать вещи, принадлежащие к одному и тому же роду, не присуще ли им всем нечто одно и то же, например человеку, лошади и собаке. Ибо поскольку им присуще нечто одно и то же, постольку они сходны между собой.

Глава восемнадцатая: «О пользе трех последних средств, необходимых для построения диалектических силлогизмов»

Исследовать многозначность полезно для ясности (ибо то, что утверждают, знают лучше, когда выявляют многозначность слов) и для построения умозаключений, касающихся самого предмета, а не его названия. Ибо если неизвестно, в скольких значениях говорится о чем-то, то возможно, что тот, кто отвечает, и тот, кто спрашивает, имеют в виду не одно и тоже. Когда же выявлено, в скольких значениях говорится о чем-то, [смысл], который приписывается утверждению, то вопрошающий покажется смешным, если он приводит доводы не против данного [смысла]. Но выявление многозначности полезно и для того, чтобы не дать себя ввести в заблуждение, И чтобы ввести в заблуждение [собеседника]. Ибо когда мы знаем, в скольких значениях говорится о чем-то, мы никак не дадим себя обмануть, а будем узнавать, против того же ли самого направлены доводы вопрошающего. Когда же мы сами ставим вопросы, мы в состоянии будем ввести в заблуждение отвечающего, если он как раз не знает, во скольких значениях говорится [о предмете спора]. Однако это возможно не во всех случаях, а только тогда, когда из того, что говорится в различных значениях, одно истинно, а другое ложно. Но этот способ не свойствен диалектике. Поэтому диалектики должны всячески избегать такого рода способа, [т. е. ] остерегаться рассуждать по поводу имен, разве только в том случае, когда кто-нибудь иначе рассуждать о предмете не в состоянии.

Нахождение же различий полезно для построения умозаключений о тождественном и различном, а также для познания сути каждой [вещи]. Что оно действительно полезно для построения умозаключений о тождественном и различном, — это ясно. Ибо когда мы найдем какое-нибудь различие менаду предметами [обсуждения], мы докажем, что они не тождественны. А для познания сути [вещи] нахождение различий полезно по той причине, что мы имеем обыкновение отделять надлежащую речь о сущности каждой [вещи] посредством присущих ей видовых отличий.

Рассмотрение же сходства [вещей] полезно для доводов, основанных на наведении, а также для умозаключений из предположений и для построения определений. Для доводов, основанных на наведении, оно полезно по той причине, что полагаем, что общее следует выводить через приведение сходных единичных случаев, ибо без знания сходств нелегко делать умозаключение при помощи наведения. А для построения умозаключений из предположений оно полезно по той причине, что общепринято мнение, что, как дело обстоит с одной из сходных [вещей], так оно обстоит и с остальными. Чтобы быть, таким образом, в состоянии рассуждать по поводу какой-нибудь из этих [вещей], мы должны заранее согласиться, что, как дело обстоит с этими [вещами], так оно обстоит и с обсуждаемым. Если мы что-то доказали относительно тех [вещей], то на основании нашего предположения это будет доказано и относительно обсуждаемого. Ибо мы вели бы доказательство на основании нашего предположения, что, как дело обстоит с теми [вещами], так оно обстоит и с обсуждаемым. Нахождение сходства полезно и для построения определений по той причине, что если мы в состоянии сразу усмотреть, что именно тождественно [другому] в каждой отдельной [вещи], то при построении определения мы не будем сомневаться в том, к какому роду мы должны отнести предмет обсуждения. Ибо из общих [вещам сказуемых] родом будет то, которое больше всего сказывается в сути [вещи]. Точно так же рассмотрение сходств полезно для определения [вещей], значительно различающихся между собой, например что спокойствие на море тождественно безветрию в воздухе (ибо и то и другое означает покой) и что точка в линии — то же, что единица в числе (ибо каждая из них есть начало). Так что, указывая как род то, что обще всем, мы будем убеждены, что не даем неподобающего определения. Строящие определение имеют обыкновение поступать приблизительно так же. Ибо они утверждают, [например], что единица — начало числа, а точка — начало линии. Таким образом, ясно, что они родом полагают то, что обще и тому и другому.

Итак, вот каковы те средства, при помощи которых строят умозаключения. Топы же, для которых полезно сказанное, суть следующие.

12 3 4 5 6 7 8 Следующая ⇒