Теодор Адорно 12 страница

разоблачением которых он возмущенно наслаждается, как раз и являются тем, чем бы он сам с удовольствием занимался.

Этот механизм стал в такой степени автоматическим, что лишь из простого акта разоблачения (неважно, что разоблачается) уже возникает удовлетворение. Разоблачение само по себе воспринимается как выполнение обещания и приобретает почти торжественный характер, который может быть окрашен религиозными воспоминаниями.

В этом состоит объяснение одного из самых странных явлений трюка «грязное белье»: удивительное несоответствие между объективным весом сообщенных фактов и психологическим влиянием, которое они приобретают. По крайней мере профашистски настроенный слушатель с готовностью, без проверки принимает любую скандальную историю, даже самую глупейшую, как сказку об ритуальном убийстве. Кроме того, он обобщает случаи, которые могут иметь место при любой политической системе, в то время как рассматривает их как типичные для демократии, особенно из-за ее «плутократической» природы. Он возмущается фактами, при ближайшем рассмотрении оказывающиеся весьма невинными или однозначно относящимися к частной жизни, в которую никто не имеет морального права вмешиваться. Так, в последние годы Веймарской республики огромную роль в нацистской пропаганде сыграла шуба берлинского бургомистра, который получил ее якобы как взятку'. Хотя владение шубой едва ли может считаться роскошью, но важным было само разоблачение, а не факт.

Обычно вскрытые скандалы являются совершенно не типичными и ни в коем случае не характариэуют только тех, на которых клевещут. Еще большую пользу извлекли нацисты из случаев коррупции, в которых были замешаны еврейские семьи Барматов, Кутицкер и семья Скларек. В то же самое время как следствие тех же экономических условий имела место еще более худшая коррупция — случаи с Лахузен и афера Нойдека, которая касалась подкупа самого рейхспрезидента Гинденбурга. Но эти факты замолчали, о них было мало известно. Это, возможно, отчасти объясняется тем, что в последние годы Веймарской республики реакция имела в своих руках больше общественных средств коммуникаций. В общем, кажется, любовь к проветриванию «грязного белья» больше характерна для реакционеров, чем для прогрессивных людей. Для этого, вероятно, имеются различные причины: тенденция сваливать социальные проблемы на частную ответственность, общее репрессивное настроение, которое склонно замарать любого, радующегося жизни, вместо того чтобы доказать свою деловитость, а также утонченная спекуляция на определенных инстинктах разочарованных масс. Те, кто не хочет изменения условий, всегда готовы свалить вину за любое зло на тех, кто не придерживается существующих моральных норм. Лицемерие — это привилегия конформизма.

Оно не отсутствует в арсенале Томаса. В его случае, между тем, простой мотив наслаждения, получаемого путем пикантных разоблачений затмевает

все другие. Хотя он особенно любит представить коммунистов как банду разнузданных преступников, его едва ли трогает, кому вредят скандальные истории, распростаняемые им — другу или врагу. Иногда он описывает самого себя как жертву злых языков. «Я никогда не забуду мой первый случай, когда я выступал в качестве пастора в Сан Педро, и положение, в котором я оказался, когда прибыл и был вовлечен в ужасный спор о вопросах морали. Обо мне потом писали в бульварной газете, это был мой первый опыт, связанный с моральным положением. Они использовали преступника. который симулировал обращение в христианскую веру, но он был послан этими людьми, чтобы собрать сведения и очернить меня; они опубликовали все возможное обо мне, что только могли выдумать; но в течение года я узнал, что это было. Я установил, что один мужчина, который действительно принадлежал к криминальному миру того города, оплатил все это. Я благодарю Бога, моего господа и спасителя, что он помогал мне во всех битвах, которые я выдержал в моей жизни. » Любопытство, которое Томас вызывает ссылкой на газету, он компенсирует скандальными историями, рассказываемыми о других, среди которых выделяется прежде всего выдуманное распоряжение о всеобщей проституции женщин в России. В своей церкви Томас точно в стиле Штрейхера захлебывался пикантными деталями, в речах по радио он был сдержаннее и ограниаивался намеками, которые, может быть, даже более эффектны, чем разоблачения:

«Вот что содержит ужасное московское распоряжение об освобождении женщин в России. Разрешите мне, мои друзья, в этой связи только одну минутку зачитать слова выдающейся женщины, жены одного американского инженера, миссис Мак Маррей, которая возвратилась как раз несколько месяцев назад из этой страны. Вот что она говорит о России: " Я никогда туда не возвращусь... Забота, страх и ненависть, связанные с издевательским презрением по отношению к благородным вещам жизни, тяготеет над страной Советов". Потом она заявила: " Они не соблюдают никаких правил морали. Мужчины и женщины живут вместе, как звери. Они живут, как и где им прикажет правительство. Любая работа — принуждение. Если они не работают там, где прикажет правительство, они не получают продуктовых карточек. Я не смогла ни с кем подружиться. Люди испытывают перед каждым и всем страх. Таков прекрасный рай" ». Примечательно, что эта цитата, которую Томас приводит в связи с мнимой проституцией женщин в России, специально не упоминает, а только не одобряет совместную жизнь мужчин и женщин «как зверей», так что это звучит как антиклимакс. Однако ударение падает на акт разоблачения. Посредством трюка «грязное белье» сама пропаганда становится самоцелью. «Не забудьте потребовать как можно быстрее новое издание христи-анско-американского " Крестоносца". Оно проинформирует вас о нападках коммунистов и радикалов на священников Америки. Едва ли можно себе представить заговоры коммунистов. Я вам дам все подробности, назову

123ак. 4022

имена, как я это сделал в воскресенье вечером. Между прочим, в следующее воскресенье вечером я сообщу об этом еще кое-что. »

Трюк «содрогание от ужаса»

Трюк «грязное белье» связывается постоянно с тенденцией терроризировать слушателей, если им рассказывают, что женщин в России принуждают к проституции, слушатель должен бояться, что то же самое может случиться с их женами, сестрами, дочерьми; коммунистические ужасы, которые им сообщаются, становятся угрозами того, что с ними самими может произойти завтра. Здесь выступает двойной, почти противоречивый характер техники. Что люди реагируют на страх и объединяются, чтобы встретить опасность, это ее внешний эффект; ее неосознанный, грубо говоря, эффект заключается в том, что описание зверств доставляет им удовольствие, потому что они сами однажды захотят их совершить. Радость от жестокости и радость от грязи тесно связаны друг с другом.

К счастью, Томас был так «любезен», что он сформулировал предложение, которое ясно показывает амбивалентность в отношении истории о зверстве. Так что наша интерпретация едва ли может считаться произвольной спекуляцией. «Итак, заказывайте газету: Imminent Peril of Communism for this Nation (Коммунистическая опасность, угрожающая этой стране), и если вы это прочтете и не содрогнетесь, мои друзья, тогда с вами что-то не в порядке». Только тогда обещание может заставить читателя содрогнуться, если накопленное возбуждение чувств является для него в какой-то степени приятным. Томас даже и не старается скрыть этого.

Одна точка зрения пропаганды террора заслуживает особого внимания. Распространенное убеждение, что фашистские агитаторы обещают всем все, становится довольно сомнительным, по крайней мере, когда изучаешь речи Томаса. Именно он обещает очень мало, главным образом награды на том свете. Вместо этого он беспрерывно пугает своих слушателей, посылая на них различные угрозы. Томас непрерывно подчеркивает, что теперь уже нет никакой надежды на исполнение их желания счастья и в отношении их страха, что дела могут быть еще хуже. По логике это должно вызвать заботу маленьких людей о собственности и безопасности, однако этот рациональный или полурациональный стимул не является решающим. Обещание, которое имплицирует пропаганда террора, — это скорее обещание разрушения самого по себе, что ведет к некоторой модификации нашего тезиса об амбивалентности. Может, это было бы слишком логично предположить, что ужасы будут обязательно те же, которые ты хотел бы совершить по отношению к слабым, хотя этот импульс, конечно, играет большую роль. Однако не менее садистского развит и мазохистский компонент. Будущий фашист, вероятно, после своего собственного уничтожения будет желать не в меньшей степени и уничтожения противника, так как разрушение —

это эрзац его самых сокровенных и наиболее подавляемых желаний. Постоянные указания фашистов на жертву или некоторые высказывания Гитлера подтверждают это; Раушнинг ссылался на него, когда тот сказал, что если Гитлер потеряет Рагнарек, то наступит гибель Богов. Возможно, здесь неосознанно выражается проницательность фашистов в отношении окончательной безнадежности предпринятых ими действий. Они видят, что их решение не является решением, что оно в конце концов обречено на гибель. Каждый трезвый наблюдатель мог ощутить эта чувство в национал-социалистической Германии, до того как разразилась война. Безнадежность идет путем отчаяния; уничтожение — это психологический эрзац для тысячелетнего рейха в день, когда исчезнет разница между Я и другим, между бедным и богатым, сильным и слабым в большом нерасчлененном единстве. Если массам не предложат настоящую надежду на солидарность, они могут ухватиться в своем страхе за этот отрицательный суррогат¹⁸.

Террористическим является призыв Томаса следовать за ним как за вождем. Своим сторонникам он приказывает верить, не различая ясно, должны ли они верить в Бога или в Томаса. Но в любом случае наказаны будут те, кто не верит. «Итак, подумайте Ό том, что если вы верите, вы можете сделать. Разве это не стоит того? Я говорю вам, вы должны это сделать. Вы должны принять Иисуса Христа, сына живого Бога как вашего личного спасителя до наказания за врожденную власть греха. Если вы этого не сделаете, вы — погибший мужчина или погибшая женщина. Вы погибли не только в этой жизни, но ваша душа погибнет и в том, будущем мире. Я недавно молился, пусть мне Бог даст правильное представление о погибшей душе (! ). И я не уверен, что у меня это представление сегодня утром есть. И я не уверен, что у вас оно сегодня утром есть, так как. если я верю в это слово, как я должен был бы в него верить, мне нужно было бы Вам сказать, что я буду молить Бога день и ночь. » Молитва о правильном понимании погибшей души является вынужденным указанием на удовлетворение, которое он получает от мрачной ситуации. Вместо того, чтобы молиться за спасение погибшей души. он хотел бы дать живую картину «погибшего». Ассоциативная последовательность его идей превращает это в средство устрашения слушателей.

День и ночь они должны взывать к Богу; из их страха и мазохистского удовольствия от представления потерянной души, как он надеется, возникнет готовность следовать за ним. Не случайно попытка терроризировать слушателей связана с понятием веры. Их запугивают, чтобы они верили, т. е. прекратили думать. Если они не способны на ясное рассуждение и сведены к непродуманным реакциям лозунга типа «Спасайся, кто может! », то будут особенно в благоприятном положении сдаться на милость фюреру, который, если они ему только доверяют, обещает за них думать и действовать. Чтобы этого достичь, Томас смешивает обычно угрозу вечного наказания с угрозой земных трудностей и приравнивает метафизи-

ческое спасение к принадлежности к христиански-американскому крестовому походу. «Я призываю человека на улице подумать о том, что придет день, друзья мои, когда Бог вас заставит отчитаться за ваши поступки, которые вы совершили в вашей жизни. Ты, американец, мой друг? Ты христианин? Если таковым являешься, ты учтешь ситуацию, перед которой стоит Америка. Но если таковым не являешься, ты трус». Так как пресвитерианский священник не может угрожать концентрационным лагерем, он манипулирует вечностью, поэтому она выполняет точно такую же цель. В современном примере подавления с помощью террора используется самое старое средство господства насилия.

Трюк «последний час»

Очередной формой техники террора Томаса является прямое или косвенное утверждение, что предстоит близкая катастрофа, ситуация безнадежна и достигла критической отметки и что необходимо немедленное изменение. «Думающие мужчины и женщины во всей стране спешно поднялись, так как они знают, что дела не могут идти дальше так, как они шли до того. » В пропаганде Томаса каждый час является последним часом.

На первый взгляд, это напоминает обычные рекламные шаблоны: «Это предложение действует в течение нескольких дней». Публику побуждают действовать быстро, немедленно присоединяться к движению. За этим стоит простое соображение, что люди легко забывают то, что они не сделают тотчас же. Особенно быстро вытесняются террористические стимулы, которые всегда имеют весьма нерадостные побочные значения. Пропаганда террора действует только «немедленно».

Однако это затрагивает феномен только поверхностно. Намек на приближающуюся беду, прежде всего на мировую катастрофу, намного старше, чем индустриальное общество. Ее корни лежат в апокалиптическом аспекте христианской религии. Не без причины Томас часто ссылается, как все сектанты воскресения, на битву Армагедцона, которую он ловко смешивает с происками своей группы.

Кроме того, он часто описывает в кажущемся противоречии со всеми пропагандистскими трюками, которые относятся к технике «fait accompli», свою собственную организацию так, будто над ней разражается кризис, будто она переживает ужасное безденежье, и даже иногда привирает, что она не сможет продержаться более 48 часов. Постоянно в его речах каждая проблема представляется угрозой, что требует немедленных мер. Существенная пропасть существует между мощными призывами к спасению нации в последний час и сравнительно слабыми и случайными ссылками на предстоящий конец света — главным образом жалобы на ослабление христианской веры или распространение атеистических учений в университетах. Типична для смешения незначительных жалоб и апокалиптических

выпадов следующая цитата: «Неспособность и недостаток верности долгу в министерствах, светскость церквей, уменьшение числа членов и дух антихриста, который протягивает свои щупальцы в наши университеты, подрыв нашего государства, нашего правительства — все это указывает на некоторый серьезный кризис, который, в конце концов, над нами разразится». «Серьезный кризис» становится заклинанием: что он существует, подчеркивается любой ценой, даже такими смешными утверждениями, как уменьшающееся количество членов церкви. Томас предполагает, что его слушатели мыслят понятиями своего собственного узкого опыта, и что их интерес концентрируется вокруг церковных дел. Пустая церковь, по-видимому, уже достаточный аргумент, чтобы убедить слушателей в опасности гибели американской нации.

Следущее, вероятно, является попыткой объяснения иррационального привеска, который добавляется к идее кризиса: как все фашисты, Томас рассчитывает на последователей, которые до глубины души недовольны и даже испытывают нужду. Их объективная ситуация может превратить их даже в радикальных революционеров. Предотвратить это и направить революционные течения в собственное мыслительное русло — одна из главных задач фашистского агитатора. Чтобы достичь цели, он крадет, так сказать, понятие революции. Снова привлекается идея катастрофы, используется эрзац судьбоносного момента, предрекаются радикальные перемены. При этом никто не способен заглянуть, что будет после конца света; также и катастрофа — это скорее что-то такое, что случается с людьми и едва ли может быть реализовано посредством их собственной свободной воли. Лишенные своей спонтанности, люди превращаются в свидетелей больших всемирно-исторических событий, которые решаются над их головами, их собственная энергия абсорбируется посредством верности организации и любви к фюреру.

В психоанализе много раз отмечалось, что невротическое чувство слабости часто выражается в своеобразной позиции по отношению к элементу времени. Чем меньше человек способен к действиям по собственной воле, тем вероятнее, что он абстрактно ожидает все от времени. «Не может так долго продолжаться. » Трюк «последний час» основывается на этой диспозиции. Гарантом приближающейся перемены делается время, и «последователь» освобожден от собственной ответственности. Ему нужно только делать то, чего требует «час». Представление этого часа как последнего часа — «коммунизм не придет, он уже пришел» — связывает этот трюк с техникой «fait accompli».

Само собой разумеется, Томас описывает катастрофу в своих речах не как что-то желаемое, а как опасность. Однако это едва ли больше, чем умствование. Наряду с эмоциональным подчеркиванием, придаваемым идее катастрофы, он, по-видимому, считает, что такое представление для слушателей не совсем неприятно, и это дает возможность легко перейти от

предупреждения об опасности к ее объявлению. Когда положение критическое, необходимы отчаянные средства: ответом на «предстоящую коммунистическую опасность» является уничтожение коммунистов, радикалов и тех «злых. сил», следовательно — погром. Мысль, что изменения необходимы, абстрактна, однако она связана с таким множеством ассоциаций насилия и варварства, что является неизбежным выводом трюка «последний час». Последний час, которым грозит фашист, это, собственно говоря, путч, им же и организуемый. Чисто негативная акция наказания приходит вместо рационального метода, который мог бы, может быть, улучшить положение. «Я верю, я знаю несколько вещей, которые вы будете делать, так как я знаю материал, из которого вы сделаны, я верю, что вы будете искать истину, я верю, я знаю точно, как вы будете действовать;

я верю, что вы подниметесь в вашем гневе, в вашем возмущении, в вашей любви к старому знамени; Вы собираетесь сказать этим силам, которые действительно привели нашу нацию к бездне: так далеко вы пойдете и ни шагу дальше. Да, убежден, что вы это сделаете. »

Интересно, что призыв Томаса к «пробуждению»¹⁹ перед лицом приближающейся катастрофы означает больше «назад», чем «вперед»; он представляет пробуждение Америки как реставрацию чего-то давно прошедшего, и оно, кроме того, понимается не как акт сознательного самоопределения, а как склонение перед авторитетом отца. Оно в действительности является точной противоположностью того, что ожидалось бы от такого возрождения: «Проснись, Америка, назад на колени, назад к предкам твоих отцов, на место, которое тебе указал Бог». Томас здесь приближается, не зная того, к любимому понятию фашистских и антисемитских интеллектуалов, к фикции «консервативной революции».

Трюк «черная рука» (тайное судилище) Feme

Как уже упоминалось, техника намеков связана с идеей закрытой, насильственной, строго управляемой замкнутой группы, с шантажом. В пропаганде террора фашизм ярко проявляет эту связь. Террор применяется не меньше, а может быть даже и больше в отношении неполитических связей своих собственных последователей, чем противников. При национал-социализме этот метод играл значительную роль под названием «Feme». Опаснее всего являются якобы силы, которые действуют изнутри; фашист, который не может не чувствовать себя окруженным предателями, беспрестанно грозит их уничтожением.

Томас использует намеки для того, чтобы призывать крестоносцев к постоянной бдительности среди своих. «Мои друзья, я никогда не боюсь мира. У меня нет никогда страха перед нападением дьявола. Я знаю, каков мир. Я знаю, что ожидать от тех, кто по ту сторону баррикад. Но я говорю тебе, мой друг, ты должен быть начеку внутри движения. Кто-то, кто продался

дьяволу, проникнет в церковь и попытается уничтожить дело Господа посредством кого-то, кто принадлежит церкви. Если я во все годы подвергался нападению, то всегда из собственных рядов. Вы, мужчины и женщины, можете это подтвердить. Будьте начеку перед нападением изнутри, из своих рядов, кто рядом с вами, из-за зависти или из-за другого, что хочет навлечь на нас Сатана. »

Довольно часто вожди фашистов имели причину для таких предупреждений. Банды гангстеров привлекают гангстеров, преступники присоединяются к организациям хулиганов разного рода и выходят из них по разным причинам, чтобы перейти к другой партии, от которой они ожидают больше. Также фактор тайны порождает то, что присуще всем фашистским заговорам: разглашение тайны и предательство. Террор, направленный против собственных членов организации, усиливает авторитет, который только тогда является абсолютным, когда нетерпимы малейшие нарушения, когда достигается самая строжайшая дисциплина. Чтобы достичь этого, нужно заклеймить как предательство даже малейшие отклонения и преследовать за это без всякого снисхождения.

Здесь опять вступают в действие определенные глубинные точки зрения. Как дополнение к трюку «единство» трюк «черная рука» является средством интегрировать различные элементы репрессивной и эксклюзивной организации. Ее исключительность может только сохраняться, когда члены, среди которых все время поддерживается состояние взаимного недоверия, следят и шпионят друг за другом. Угроза Feme, которую фашистский агитатор направляет против собственных сторонников, позволяет предугадать полную атомизацию всего населения, которая имеет место в тоталитарных государствах. Репрессивное единство имеет своим результатом подавление всех непрофессиональных видов деятельности, которые непосредственно контролируют правительство и партия. Если заговорщики стремятся образовать компактную группу, они должны, что касается их убеждений, быть полностью изолированными друг от друга. Фашистский шантаж является чистой пародией на то «народное сообщество», быть которым он так стремится на словах. Фашистские последователи завистливее и недоверчивее, чем другие, и готовы в большей степени даже. чем самые крутые, соперники «ликвидировать» друг друга. Разъяснение этого было бы правильным ответом на трюк «человеческий интерес».

Самая роковая импликация трюка «черная рука» касается между тем одной из глубоких внутренних характеристик бандитизма и фашизма. Оба можно определить как тип организаций, из которых нет пути назад. Жертва отдельного для сообщества, как это было уже рассмотрено и как проявляется в постулате невозможности отмены, в клятве, символике крови, ритуалах посвящения и так далее, означает полную отдачу душой и телом, без ограничений и оговорок. Желание выйти из принудительного сообщества — это начальный жест, который выражает стремление к свободе; нет ничего

более ужасного для фашиста, чем такое желание. Кто передумал, кто хочет опять «наружу», рассматривается как «заклятый враг», и неважно, насколько порядочен он и каковы были побудительные причины: перемена убеждения характеризуется как предательство и требует строгого наказания. Психологический эффект идеи Feme так же важен, как и организационный; характер окончательности, приданный этому решению, действует так же, как и эмоциональная привязанность к шантажу, и результатом ни в коем случае не является только страх. Люди имеют склонность любить то, от чего они не могут отказаться, идентифицировать себя еще и со своими тюремными застенками. Фашистская эмпфаза Feme постоянно это использует.

Поразительный пример трюка «черная рука» имел место 30 июня 1934 г., когда с учетом пропагандистского воздействия было расстреляно большое количество нацистов, некоторые из которых вовсе и не могли быть заговорщиками. Ментальность Томаса имеет, может быть, не зная того, следы поведения, превращающегося в конце концов в жесточайший террор против собственной организации.

Этот последний поворот террора как раз против сторонников должна использовать контрпропаганда.

«Давайте будем практичными! »

Гитлер часто говорил, следуя традициям Бисмарка, о реальной полигике, хотя в этом случае имеется в виду простое право сильного. Однако этот термин имеет более глубокие импликаци, чем простая рационализация цинизма Макиавелли. Несмотря на постоянные призывы к идеализму, героизму, жертвенному духу, фашист никогда не забывает втолковывать своим последователям, что зло не должно исчезнуть из мира по его воле. Его цель — не отменить подавление, а дать узду в руки собственной партии. Он издевается над всевозможными утопиями и наслаждается представлением, что мир не только плох, но и что он должен оставаться таким же плохим, и наказуемое преступление — думать, что он мог бы стать другим. Этот лозунг имел влияние на всех реакционных теоретиков со времен Гоббса. Он следует как тень за всеми высокопарными идеологиями современного века. В полностью выродившейся форме, бросающей свет на ее собственное содержание, этот лозунг вновь появляется у Томаса. Он проповедует высокие религиозные идеалы, большинство которых так сильно проявляет сохранившуюся ортодоксию, что он не может серьезно надеяться на то, что убедит своих последователей, но он проявляет также сильный интерес ко всевозможным практическим делам, к реальной политике в самом мелочном смысле слова. Рационализм, который он выставляет на всеобщий обзор в планах и в организации своей группы, в каждом пункте приходит в противоречие с застывшей иррациональностью

его религиозного учения. Существует бездна между его высказыванием о практическом здравом человеческом разуме и официальной идеологией, которая по крайней мере, показывает неосознанное бессилие его идеалов и их собственную лживость. Идеалы должны завуалировать прежде всего его желание власти и его административные манипуляции и заклеймить противников как морально стоящих ниже его. Напротив, высказывания, в которых он говорит о практических и трезвых вещах, доказывают слушателям, что их вождь является человеком со здоровым человеческим умом, таким же как и они сами, но так же и то, что им важно: организация, власть конкуренции и светский успех. Трудно сказать, осознает ли полностью Томас сильное противоречие между высокопарными фразами и реальностью, или его следует отнести к нижнему слою среднего класса. Как бы то ни было, это противоречие едва ли является препятствием для его речей, помогает им обеспечить их воздействие. Чем слабее связь между идеалами, как часто он привык это называть, его «бизнесом», тем публика яснее видит, что идеалы остаются идеалами, но он имеет в виду коммерцию, сделку. Собрание явно непримиримых элементов в речах Томаса никто не может сформулировать яснее, чем он сам: «Мы пытаемся здесь быть практичными, мы пытаемся проповедовать Евангелие нашего Господа со всей страстью, любовью и силой, которые Бог дает нам посредством духа».

Намерение быть практичным относится прежде всего к деньгам; деньгам, которые он хочет получать, к деньгам своих последователей. «Бог всемогущ», и «счет из типографии», — произносится без различия на одном дыхании: «У нас могущественный Бог, если мы его чтим, он позаботится о всех наших нуждах. Мы сегодня должны оплатить несколько счетов — счет за радио и счет из типографии, канцелярский счет и счет за телефон.

Слушайте, будьте благоразумны и помогите нам. Я прошу вас не о чем-то, что я сам не сделаю, моя семья жертвует каждый лишний доллар, так как мы хотим, чтобы это движение распространилось по всей Америке. Есть много людей, которые слушают и молятся и восхваляют Бога».

Еще явственнее Томас интерпретирует мысль, что Бог заботится о каждой потребности, если он, так сказать, рассматривает его как консультанта по капиталовложениям: «Иди и не греши больше. Очень много людей потеряли свое материальное имущество. Они лишились своего состояния, своих ценных бумаг и других вещей. Я сегодня хочу вам сказать, что еще никогда мужчина или женщина, которые обращались к Богу по поводу вложения денег и которые слушались только Бога, лишались чего-то при этом. Если ты идешь к Богу и полностью отдаешь себя в его руки, ты никогда не потеряешь ни доллара, но если вы это не делаете, вы сразу же потерпите крах». Опять импликация образует нечто вроде мягкого шантажа. Хранить верность Богу идентично «быть добросовестным с божьей десятиной», а десятина Бога интерпретируется Томасом всегда свободно, как пожертвования на «это движение».

Не лучше, чем с религиозным идеалом, обстоит дело и с патриотическим идеалом. Призыв к спасению Америки перемешивается с опасением, что могут упасть котировки акций. Томас настоятельно подчеркивает, что великая борьба против антихриста направлена на нечто практическое, что она служит тому, чтобы защищать частную собственность, так как те «злые силы» хотят отобрать у маленького человека его собственность. «О, мой друг, если ты не хочешь нам помочь искать маленьких детей Бога, пока не пришел антихрист, пока разбойники жизни не захватят их и не разорвут на куски. Ну, ты видишь, я вообще доволен. Почему я должен беспокоиться? Мой друг, слушай, если антихрист захватит власть над Америкой, а скоро она будет под его властью, если ты, я и миллионы нас не способны еще на какое-то время сдерживать те силы, ваши ценные бумаги буцут бесполезны, и вы не сможете больше пользоваться своим домом. Мой дорогой брат, моя дорогая сестра, момент гласит — сейчас или никогда. Ты не можешь себе позволить, мой друг, не участвовать в этой великой христианской американской программе. Ты не сможешь себе позволить пропасть этому посланию Бога по радио, так как отсутствует твоя помощь. »

Практический смысл, монетаристские категории применяются даже по отношению к библейским историям, и прежде всего, к жертвам Марии Магдалины и Иисуса. «Тогда были люди как и сегодня, которые делали на этом коммерцию, собирая то чистое масло, малейшая капля которого заставляла благоухать все помещение, так что благоухание держалось часами. Она видела, что приближалось и заранее позаботилась. Она сберегала деньги по крупицам. Но что вы думаете, даже в те времена, она должна была собрать около 300 шиллингов; один шиллинг— это сегодня приблизительно 17 центов. 300 χ 0. 17 и вы получите сумму в приблизительно 51 доллар. Сравните покупательную способность того времени с современной покупательной способностью (разница, может быть, в 100 раз) и вы получите приблизительное представление, что это стоило Марии. Может быть, Мария пожертвовала в действительности все свое состояние. Я верю, что она это сделала. Она пошла и продала, продала, может быть, свой дом и... » Многочисленны импликации этого высказывания. Да, здесь привносится прежде всего старая техника перевода библейских историй в представления современной повседневной жизни, чтобы сделать их для слушателей более понятными, как пример с мелкими деньгами. Однако это только внешний аспект; при точном рассмотрении слушателю внушается мысль, что даже утонченные библейские истории «практичны», что их можно также выразить в денежном отношении, что деньги — мера всех вещей, даже религиозного экстаза, так что косвенно светские понятия становятся масштабом для якобы самых возвышенных. В то время как Томас восхваляет, по-видимому, величие жертвы Марии, он одновременно принижает ее достоинство, переводя речь на доллары и покупательную способность. Крестоносцу втолковывается, что деньги — именно они важны, а не

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒