Теодор Адорно 11 страница

положение быть просто объектами на членство в таком движении, ведь таким образом они могут поменять проклятую мысль о полной зависимости на активную позицию, на веру в то. что отказом от собственной воли они подключатся к организации, победа которой предрешена. Техника «fait accompli» затрагивает центральный механизм фашистской психологии масс:

трансформация чувства бессилия в чувство власти. Чувство бессилия вопло­щается в подозрении, что исход уже решен, причем ты сам в этом никак не участвовал, однако потом ощущаешь, что таинственным и иррациональным образом появляется чувство силы, когда «перебегаешь» к уже узако­ненному победителю. Самой важной задачей контрпропаганды было бы, может быть, вмешаться в этот механизм и решительно объяснить массам, что признание в слабости, полный отказ от себя никогда не приведет к настоящей силе и социальному возрождению. Однако не только фашистская пропаганда манипулирует этим механизмом, он запускается в ход повсюду в современной массовой культуре, прежде всего в кино. Если его использует фашистский агитатор, он может положиться на процессы, которые в определенной степени уже автоматизированы. Даже по виду самый безвредный комик кино в состоянии с этой точки зрения, не осознавав того, содействовать этим пагубным целям господства произвола.

Между тем. этот механизм, как кажется, включает в себя элемент. связанный с еще более глубокими психологическими процессами, и, образующий, может быть. платформу осязаемых эффектов. Здесь мы можем намекнуть на это в довольно общем виде; наблюдается весьма распространенная тенденция в современном обществе принимать существующее, то что есть, и даже этим восхищаться. Во времена просвещения дух позитивизма в самом широком смысле разрушил магические и «сверхъестественные» идеи посредством конфронтации с эмпирической действительностью. Прежде всего в США превалирует мнение: истина есть естественно то, что может быть подтверждено фактом. Понятие фактического повсюду в современной истории духа оказалось сильнее, чем какая-либо метафизическая сущность. Однако историческое превосходство является лишь одним из многих других моментов: мы говорим здесь лишь о выживании магических психологических черт после отмены мета4)изических идей, о чудовищном насилии сегодняшней высокоорганизованной социальной жизни над индивидуумом и непроз­рачности, даже иррациональности самого существующего порядка. Все это способствовало тому, что фактическое было окружено как раз тем ореолом, против которого первоначально создавали идею фактического. Даже религия широко и неосознанно была вытеснена очень абстрактным. но сверхмогучим культом существующего. Доказательством того, что что-то существует, считается, что оно сильнее и поэтому лучше чем то, что не существует. Что бы ни называли философским дарвинизмом, он пронизывает каждый уголок современной психологии в такой мере, которая

едва ли может быть переоценена. Техника «fait accompli» эксплуатирует это положение. Придавая всему, что реклама хвалит и что люди желают иметь, качество существующего, она имеет тенденцию делать это объектом восхищения парней-подростков, которые мечтают о машинах и самолетах. Чем упорнее существующее представляется в терминах техники рацио­нального и применяемого, тем сильнее восхищение. Как мы потом увидим, Томас полностью использует понимание этой возможности. Мысль, что существующее широко оправдывает самое себя, ведет назад к исходному пункту наших рассуждений о трюке фюрера, к констатации, что понятие «фюрер», лишенное всякого оправдания, рационально или традиционно принимается и прославляется. Когда Томас задает удивительно общий вопрос, «почему люди не идут вслед за своим вождем? », то его культ фюрера основывается, как мы показали, не только на предпосылке, что власть уполномачивает фюрера, но и, наверно на том, что само сущест­вование фюреров, подтвержденное историей, является достаточным основанием для узаконивания их. Здесь фашистская пропаганда глубоко связана с основными чертами современной антропологии культуры. С ней можно более чем с эфемерным успехом бороться только тогда, когда в нашем сегодняшнем порядке окончательно преодолеется очарование существующим в его основе. Иррациональность фашистского воодушев­ления идеей осуществленных фактов в общем и идеей устойчивого вождиз­ма в частности — это только последнее следствие идеи здравого челове­ческого смысла, что ничего нет более успешного, чем сам успех. Только если опровергнуто кажущееся благоразумие таких идей, можно опроверг­нуть также и абсурдность фашизма.

У Томаса техника «fait accompli», не считая неуклюжего использования трюков «грузовик с оркестром», «трансфер» и подобных, больше прояв­ляется в оформлении языка, чем в содержании аргументов. Его организация была слишком ограничена, чтобы расширить пропаганду «fait accompli» в большем объеме, в таком, в каком она велась национал-социалистами в 1930-1933 годах. С другой стороны, по всей видимости, идея «fait accompli» в большей степени выражается только языковыми средствами, а не спорными утверждениями об уже достигнутых успехах; она меньше подвержена национальному контролю и поэтому более эффетивна. Мы приведем несколько типичных и все время повторяющихся формулировок «fait accompli» из речи Томаса. Как будто это хорошо известно слушателям, он в основном говорит о своем крестовом походе как «об этом движении», «великом движении», «об этом деле», как будто это является доказанным, прочно устоявшимся, и этим он избегает необходимости все время снова объяснять, чего он собственно хочет. Однако грозный и жуткий подтекст выражения «это движение» — такой устрашающий, что он не может быть даже точно обозначен, однако его нельзя не заметить. В такой же степени Томас ссылается постоянно на свои памфлеты как на «эти жизненно важные

произведения» и называет свою газету «Христианско-американский крестоносец», «Официальный листок» движения, что гозволяет делать двусмысленные выводы. С одной стороны, он внушает, очевидное, учиты­вая коммерческую рекламу, что какие-то, не имеющие на то право лица, т. е. «темные силы», например, или другие конкретные группы, могли бы незаконно высказываться за «крестовый поход», в то время как только его газета является настоящей, а все другое — дешевой подделкой. С другой стороны, название «Официальный листок» придает газете и стоящей за ней организации окраску официальности в смысле законного, может быть, даже официального авторитета, другими словами, делается намек на то, что конечная цель — захват власти — почти достигнута. Все фашистские движения стремятся выступать как авторитет, который дополняет сущест­вующее правительство и одновременно стоит к нему в оппозиции в качестве полноправной вспомогательной организации еще господствующего общественного порядка, готовый в любое время заменить его. Для выпол­нения этой техники имеется длинная цепочка идей, начиная от «Офици­альной газеты», политического шантажа до огромных полувоенных организаций, как например, частных армий национал-социалистов до 1933 года. Метко ее характеризует американское выражение «self-styled»* или «self-appointed authority»**. Однако весьма характерно, что ее пришлось охарактеризовать стандартным выражением, так как трюк — придания партикулярным и частным предприятиям вида общественных и установив­шихся институтов, сам стал институтом, что является, вероятно, признаком глубоко укоренившегося перехода современного общества к бюрократии.

Трюк единства

Один из самых успешных лозунгов национал-социалистов был направ­лен против якобы бесчисленных партий в Германии. Отсутствие внутрен­него единства они считали причиной кризисов в Веймарской республике, особенно ее неспособность в последние годы создать здоровое большинство в парламенте. Этот немецкий трюк оправдывал себя даже за границей, где часто утверждали, что демократия едва ли могла бы функционировать при наличии 20-30 партий. С самого начала эта идея основывалась на лжи, большинство якобы вредных партий никогда не играли решающей роли и никогда их не было больше 6-7, которые еще имели какое-то значение. Показательно то, что в США. несмотря на их старую и стабильную двухпар­тийную систему, применяется призыв к единству как прикрытие для тоталитарного репрессивного содержания. Томас применяет его очень часто, не скупясь. Еще больший вес, чем настоящий хаос, имеет предостерегающий призыв к единству. У понятия единства в том смысле, в

* Self-styled — (англ. ) самозванный, мнимый.

** Self-appointed authority — (англ. ) наделивший сам себя властью.

каком оно здесь применяется, отсутствует какое-либо специфическое содержание. Единство кис таковое объявляется идеалом, так как благодаря его формализму оно может быть поставлено на службу самым худшим целям. По всей форме Томас проклинает отсутствие единства в американ­ском обществе, особенно в политической и религиозной жизни, и восхваляет единство как единственную надежду на спасение от постоянно грозящей анархии. С другой стороны, собственная организация якобы олицетворяет такое единство или, по крайней мере, стремится к нему, несмотря на все свои характеристики как партии. Пропаганда Томаса проявляет одну из самых глубинных основных черт фашизма: нечто чрезвычайно ограни­ченное и частное выдавать за тотальное (всеобщее), за целостность, общ­ность. Он извлекает выгоду из постоянно присутствующего чувства, что в современном обществе нет настоящей солидарности, направляет его в сферу очень специфических интересов, которые являются антагонис­тическими по отношению к такой солидарности, т. е. представляет интересы своего шантажа.

Томас специализируется на том, чтобы заклеймить недоброжелатель­ство и выступает за единство, но всегда так. что определенные основные формы неравенства, прежде всего существующее различие в собственности и в социальном статусе, оказываются оправданными. «Мои друзья, я хотел бы с помощью силы Святого духа еще раз подчеркнуть, что церковь Божия не является местом зависти и местом разобщения. Вы поставлены на свои места. Вы не можете их выбирать. И не каждый может командовать. Не каждый может, так сказать, возглавлять парад, но это так же почетно (да даже еще почетнее) для мужчины и женщины занимать маленькое место, как для генерала командовать боем. Также важно, мой друг, что Бог сказал, это также почетно, и одинаковое вознаграждение будет для тех, кто руководит делами, так и для тех, кто участвует в битве. Мы должны верно выстоять на нашем месте, на том месте, куда нас поставил Бог. »

Показательно, что клятва единства связывается с клеветой на теологи­ческие контроверзы: «Ну, наш Господь ничего не хотел бы иметь общего с недоброжелательством. Он не хотел бы ничего иметь общего с посягатель­ствами на место Иоанна. Вы помните, что фарисеи пытались вбить кол между апостолами, чтобы они поссорились. Ты знаешь, мой друг, это одно из самых любимых орудий, которое дьявол всегда применяет, когда Бог задумал большое дело. Очень часто это бывает между двумя священ­никами». Атака на американский сектантский дух, исследуемый ниже, должна быть вроде образного выражения для притягательной силы полити­ческой «интеграции», которая никогда ясно не выражена.

Иногда в трюке единства звучит также продемократический и более примиримый тон: «Что сегодня должен видеть мир, это — через Бога, Святого духа, вечно живой образ Иисуса Христа, здесь и сегодня, в тот час, который ведет каждого мужчину и каждую женщину вне зависимости от

их принадлежности к группам населения, их цвета кожи или от чего-то другого. Ты и я. мы одинаковые, и мы остаемся одинаковыми, и 6 футов земли делают нас одинаковыми. Ты беден или богат, еврей или христианин — это все равно. Во всем Бог, через все и над всеми». Значение имеет, однако, то, что этот идеал равенства действителен только для сверхъестест­венных понятий, а именно, для равенства перед лицом Бога или смерти. Вера в такие сущности должна, вероятно, действовать как интегрирующая сила, но мысль реализовать равенство на земле далека пропаганде Томаса. «Мой друг, ты знаешь, что делает христианство. Христианство порывает со всеми расовыми предрассудками. Христианство разрывает все классовые различия; христианство преодолевает все барьеры, создаваемые деньгами. Я говорю о духовных вещах, о духовном деле. Сегодня вечером (! ) я не беспокоюсь о том, является ли ваша кожа черной или белой, коричневой или желтой. Если ты принимаешь моего отца через Иисуса Христа, моего господа, то ты — действительно мой брат. Однако это не значит, что я за то, чтобы люди разных рас вступали в брак друг с другом. Нет. Я верю. что для темнокожих лучше, если они женятся на себе подобных. Я считаю, что для белых лучше, если они женятся на людях, принадлежащих собственной расе. Я думаю, что желтая раса остается лучше среди самой себя, так как Бог нам воздвиг границы на нашей земле. Однако послушайте, если бы мы только когда-нибудь на этом нашем свете имели Христа, то весь вопрос о войне был бы решен; не было бы экономической войны, все проблемы коммунизма были бы в этой нации решены». Чем решительнее основы­вается идея последнего единства как идеология, тем проще сохранить нера­венство любого вида в эмпирическом мире.

По своей эксклюзивное™ трюк единства легко распознается как обман. Когда Томас говорит высокими словами о единстве, он предполагает всегда существование определенных групп: «те злые силы», коммунисты, радикалы, скептики и, само собой разумеется, евреи, которые априори исключаются из такого единства, которые являются для него только угрозой и должны быть «изгнаны». Ни одно слово не намекает на самую слабую возможность принять их в духовное единство, посредством обращения в христианство или другим путем. Они осуждены и должны оставаться вне единства. Поэтому единство, которое представляет Томас, является ничем иным как фантазией, идеалом обширной организации тех «настоящих людей», которые разделяют его репрессивные интересы.

Демократическая маска

Как авторитаризм большинства фашистских агитаторов в Америке, так и авторитаризм Томаса в одном важном пункте отходит от национал-социа­листической пропаганды. Даже если некоторые из национал-социалистов, как например Шахт, имеют обыкновение защищать национал-социализм

иногда как настоящую форму демократии. Гитлер и его сообщники могли все-таки открыто нападать на демократию. В Америке это невозможно вследствие сильной демократической традиции. Знаменитое высказывание Хуэй Лонга о том, что если когда-нибудь в Америке появится фашизм, то он будет называться антифашизмом, можно отнести ко всему ему подоб­ному. В Америке бывают нападки на демократию обычно во имя демокра­тии. Очень часто прогрессивное правительство Рузвельта обвиняется как раз в господстве насилия, к которому стремятся фашисты. Так же, как и Кафлин, Томас говорит, как будто он противник любой формы диктатуры, но если он ее критикует, то слышится по крайней мере нотка восхищения ее успехами. «В Европе народы действительно управляются диктату -рой. Так. как это сейчас организовано, в мире не организовывалось уже 2000 лет, со времен Цезаря, и делается это очень успешно (! ). Сегодня едва ли есть такой народ на свете, за исключением Британского содружества и Америки, который не имел бы диктатуры, управляющей людьми посред­ством шпор и кнута. Народы мира сегодня дисциплинируются и удержи­ваются в узде. Они — закованные в кандалы слуги и рабы господ. Почему это так? Я вам скажу, почему это так. Потому, что нет свободы духа. Ни один мужчина и ни одна женщина сегодня вообще не связаны изнутри до тех пор, пока они не связаны внешне. » По виду это немного комичное описание оплакивает распростанение господства насилия, но оно объясняет его достаточно туманной идеей потерянной «свободы духа» и превращает диктатуру из политического и экономического вопроса в одну из внутренних позиций человека. Диктатура, по Томасу, является следствием отрицательного, враждебного типу его религии духа, который национал-социалисты назвали бы «материалистическим». Якобы он является универсальным, и универсальной представляется также склонность к фашизму. Томас оставляет слушателей под общим впечатлением, что движение по направлению к диктатуре является неизбежным, и единствен­ный выход — слушаться своего собственного авторитета. Авторитаризм подчиняется только авторитету.

Настоятельные намеки Томаса на демократию, на демократов, таких как Джексон и Линкольн, и на американскую конституцию чрезвычайно важны для контрпропаганды. Даже когда он утверждает, что его «великое движение»... пытается защитить и сохранить наши старые привилегии, то оказывается, что фашистский агитатор еще должен рассчитывать на демократические представления как живые силы и что он только тогда имеет перспективу на успех, если он их приспосабливает для своих целей. Но если он их извращает, он ранит чувства, которые хочет эксплуатировать. Контрпропаганда должна поэтому вскрывать как можно гоонкретнее каждый отдельный случай, где искажаются демократические идеи во имя демок­ратии. Такие доказательства были бы действенным оружием ее защиты.

Ддя подобных манипуляций имеется определенный метод, специальная

уловка для превращения в психологическом аспекте образца демократичес­кой позиции в идеологическое оружие фашизма. Исследование Кафлина упоминает их под названием трюк «простых людей», однако без подчер­кивания, так что они оказываются почти безвредными". Трюк «простых людей» близок вышеописанной идее «старые добрые времена», однако он вызывает не только иллюзию близости, теплоты и доверия, для чего Томас хорошо разработал некоторые соответствующие риторические навыки, как обращение «люди» для своих слушателей и их семей, или похвала домашних добродетелей, таких как бережливость. Под маской демократического равенства, за общительностью нескромностью скрывается антиинтеллек­туальная позиция в пользу тщательно разработанного имиджа простого, неиспорченного образованием человека с неиспорченным здравым смыслом, о котором фанатически заботятся национал-социалисты, понося образованных людей. Американская традиция, связаная глубоко и нерасторжимо с демократическими идеями и учреждениями, привела к тенденции придать некоторым демократическим элементам почти магический ореол, собственную иррациональную ценность. Будучи полезной в некотором отношении, эта тенденция все же таит в себе опреде­ленные опасности, которые может использовать фашистская пропаганда, как она использовала в Германии определенно побочные течения идеи о непосредственной воле народа в противоположность его «чужеродному» выражению через демократическую форму правления. Такая опасность особенно относится к понятию большинства, которое не только выражает форму американской демократии, но и постоянно усиливается универ­сальным статистическим способом рассмотрения каждой социальной проблемы и практикой рекламы. Хотя и при демократии можно принимать решения на основе большинства, но большинство является не моральной ценностью, а формальным принципом управления. В Америке склонны рассматривать этот принцип скорее как самоцель, а не как средство. Некоторые особенности населения, которые можно приписать обществен­ным недемократическим процессам и которые по своему духу антидемо­кратичны, могут, таким образом, трактоваться и распространяться в демократии как последнеий аргумент только потому, что они являются характеристиками большинства. Это — одна из слабостей, которые иногда позволяют фашизму мобилизовать массы для репрессивных целей вопреки их действительным интересам.

При поверхностном рассмотрении трюк «простых людей» кажется весь­ма безвредным: льстить народу, каков он есть, не является признаком фа­шистских агитаторов. Следовало бы подумать о том, что психологическое обращение, подобное этому, вылечивает маленького человека, простую женщину от комплекса неполноценности и приукрашивает их скромную не по их воле жизнь, и они, как и Томас, делают вывод, что они возложили на себя скромность по христианскому смирению. Однако эта техника

пропаганды имеет злополучные импликации, так как она отражает факт, что большая часть населения — все те, кто исключен из привилегированного воспитания и несет груз цивилизации, занимаясь физическим трудом, — сохраняет некоторые черты грубости и даже варварства, которые могут активизироваться в любой критической ситуации. Если агитатор восхваляет их скромность и их народные особенности, то этим он косвенно восхваляет грубость, одновременно и подавляемую, и порождаемую современной культурой, и побуждает их свободно проявлять ее во имя здоровых, грубых и неиспорченных инстинктов. Когда бы какая-либо группа ни собиралась под лозунгом «быть только простым народом, который выступает против коварства и извращений культурной жизни», она готова напасть на тех, против которых направляют их агрессию.

«Если бы вы только знали»

Следующая группа из пяти трюков относится к «стратегии террора» Томаса. Здесь он охватывает сферу темного, мистического, всего того, что внушает страх и прибегает к методам, в основе которых лежит страх и его амбивалентность. Техника террора применяется в разной степени: от осторожного намека на скрытое зло до угроз грядущих катастроф, психоло­гические импликации которых каждый раз немного варьируются.

В общем методе Томаса следует различать квазирациональные поверх­ностные стимулы и лежащие в их основе ирациональные психологические механизмы, которые он применяет, и, что особенно бросается в глаза, эти обе точки зрения отличаются друг от друга в технике террора. Четко отрицательными здесь являются сами рассуждения и эмоции, вызываемые ими; одновременно эта техника имеет целью создание в качестве допол­нительного эффекта к отрицательным высказываниям определенного неосознанного удовлетворения, или, по крайней мере, обещание его. Так как конечным результатом, по-видимому, является смесь поверхностных реакций и лежащих в глубине психологических импликаций, то мы попытаемся рассмотреть и показать оба эти вида, как они соотносятся друг с другом.

Самая мягкая форма техники террора, которую использует Томас, а также другие фашисты, — это трюк «если бы вы только знали», т. е. внушение таинственных опасностей, о которых знает только оратор, простой же человек почти не может себе и представить их; они слишком неприличны, чтобы их обсуждать публично.

Намеки на будущее, на то время, когда станут известными факты, на которые теперь только намекают, или намеки на конечный день расплаты, вызывают любопытство и искушают толпу примкнуть к движению или, по крайней мере, читать публикации в надежде когда-нибудь быть «посвящен­ными в тайну», если они просто делают то, о чем говорит и пишет агитатор.

Простой интерес к тому, что люди узнают о будущем, создает своего рода эмоциональную связь между агитатором и слушателем. Этот механизм повсюду применяется в рекламе и является невинным поверхностным аспектом техники намека.

Привлекательность намека растет вместе с его неясностью. Она позво­ляет безудержно разыгрываться фантазии и возбуждает различного рода спекуляции, которые постоянно усиливаются, потому что массы сегодня, так как они чувствуют себя объектом общественного развития, хотели бы охотно знать, что разыгрывается за кулисами. К тому же они склонны превращать анонимные процессы, в которые вовлечены, в личностные понятия заговоров и путчей злых сил, тайных международных организаций и т. п. Техника намека основывается на распространенном в современной массовой культуре невротическом любопытстве: каждый изолированный индивид мечтает о том, чтобы узнать больше, чем просто о скрытых силах, от которых зависит собственное существование, мрачную и жуткую сторону жизни других, в которой он не участвует. Это положение помогает превратить технику намека в нечто отнюдь не невинное. Ее опасный аспект состоит прежде всего в иррациональном возрастании престижа и авторитета оратора. Чтобы обращать внимание на намеки и с желанием доверять темным, неясным высказываниям, публика нуждается в определенной готовности «верить», так как обширному изложению фактов и дискурсив­ному обсуждению их взаимных отношений мешает неясность. Как раз этому состоянию слепой веры способствует техника намека Томаса. Конечно, он прибегает к протестантскому понятию веры, утверждающему ее примат, а в действительности Томас усиливает веру в свою персону. Религиозная вера и вера в движение постоянно перемешиваются: «Бог может только благословить мир, поскольку мир подчиняется Христу. Вы должны верить. Вы не думаете, что Бог благословляет нацию через это движение? ». Намек представляет фюрера как наследника божественного всезнания. Он знает то, что другие не знают, и он подчеркивает эту разницу, не говоря никогда точно, что он знает и сколько еще он знает. Часто он оставляет для себя запасные знания, которые внушают почтение и к тому же вызывают у публики желание узнать больше. Это — решающий способ воздействия трюка «если бы вы только знали».

Утверждение, что фашистские организации, такие как крестовый поход Томаса, занимаются шантажом, нужно вопринимать серьезно. Оно не только обращает внимание на их жестокую практику террора и на преступ­ников, которых всегда можно найти в подобных движениях, но и обнажает их социологическую струтуру, репрессивный, исключительный характер их тайных групп. С полным правом можно предположить, что будущие последователи, если даже и неосознанно понимают этот аспект всех фашистских движений, полны желания относиться к организации, быть членом закрытой группы. Для пробуждения этого желания, делающего

очедидным фактом силу притяжения молодежных банд для подростков и, по-видимому, для взрослых, трюк «если бы вы только знали» является решающим. Намек служит средством внушить людям чувство, как будто они уже являются членами той закрытой группы, которая делает все, чтобы их завлечь к себе. Предположение о том, что ты что-то понимаешь, что не может быть свободно высказано, так сказать подмигивание, предполагает своего рода согласие посвященного, имеющее тенденцию к тому, чтобы сделать оратора и слушателя соучастниками¹⁷. Подтекст этого согласия остается всегда угрожающим. Намеренно невысказанное — это не только знание о чем-то слишком ужасном, чтобы быть высказанным открыто, но и ужасное, которое сам хотел бы совершить, но в этом не признаешься, а выражаешь лишь через намек. Трюк «если бы вы только знали» обещает открыть тайну тем, кто присоединится к шантажу и заплатит свою «деся­тину», но оратор намекает и на обещание, что вступившие станут однажды участниками ночи длинных ножей, утопии шантажа.

Кроме того, метод намека является угрозой для всех тех, кто исключен из этого «шепота», кто якобы не знает, «что я имею в виду». Ее часто выра­жают антисемитские листовки, приглашая своих читателей передавать материал «только не евреям».

Характерной для трюка «если бы вы только знали» является следующая цитата: «Бог обращался к этому народу. Он говорил долго, но народ не хотел слушать. Народ его не выслушал. Проповедники отвернулись от Бога. Конечно, я не имею в виду их всех, но я думаю. Вы знаете, кого я имею в виду; масса людей отвернулась от Бога, дельцы отвернулись от Бога. Бог печалился все эти годы об Америке, чтобы она возвратилась, чтобы слуша­лась. Теперь вот приговор вынесен. Он позволил коммунизму прорваться. Вы его повсюду найдете, мои друзья». Однако, хотя противник везде, он не выделяется, а остается скрытым, так же как и смысл обвинений Томаса скрыт за намеками. Как все фашисты, Томас подчеркивает дихотомию черного и белого между другом и врагом, но разрешает обеим категориям переходить друг в друга. По-видимому, путаница должна стимулировать амбивалентные чувства слушателей. «Дьявол — трус. Он действует скрытно, в темных местах и за закрытыми дверями и толстыми стенами. Но Иисус действует, слава Богу, при дневном свете. Итак, я хотел бы, чтобы Вы запомнили совершенно коварное послание. Бог всегда обнаруживает эти злые силы и заставляет их делать днем то, что они хотели бы делать в полуночные часы, когда все замирает. » Это божественное деяние — собст­венно то, что Томас все время обещает делать сам: рассказать обществен­ности о злых силах. Но он предпочитает намеки, делает это, так сказать, за «закрытыми дверями и толстыми стенами». «Мой друг, повсюду в США, где бы мужчины и женщины ни проповедовали сегодня Евангелие сына Божьего, и где они всегда предупреждают о грозящей опасности комму­низма, мы находим священника, на которого нападают и вы находите силы,

которые для этого используются, чтобы опорочить фюрера. Как раз теперь Вы видите из вчерашней вечерней газеты, как на юге Калифорнии некоторые власти разрабатывают и финансируют ужасную программу, чтобы опорочить каждого видного священника в южной Калифорнии, и как они финансировали людей, чтобы нападать на выдающихся священ­ников южной Калифорнии». Такое утверждение, которое, конечно, не менее неясное, чем скрытые углы «тех злых сил», дает возможность с уверен­ностью сделать вывод о том, что согласие между Томасом и его слушате­лями присутствует всегда там, где он делает намеки и ссылается на евреев, что они являются некоторой силой. Подчеркивается угроза против них уже тем, что он избегает в экзотерических речах слово «еврей», в то время как употребляет слова «коммунисты» и «радикалы», а называет их только «те силы». Он допускает, что каждый знает, что они собой представляют, поэтому о них даже не обязательно упоминать, они являются уже заранее осужденными. Таким образом, даже факт, что при демократии официальное общественное мнение не допускает незамаскированных антисемитских замечаний, превращается в собственно антисемитский инструмент.

Трюк «грязное белье»

Обязательным добавлением к намеку является настоящее или вообра­жаемое разоблачение. Томас часто использовал обещание «если бы вы только знали» в своих речах по радио и объявлял эту историю потом в своей церкви. Здесь ясно проявляется связь трюка с коммерческой рекла­мой: публика, которой, так сказать, разрешается заглянуть тайно за кулисы и узнать секретные события, по-видимому, разделяет привилегию точно информированных. Эта идея напоминает об упомянутом выше тезисе «быть в группе».

Чтобы понять психологическое значение этой техники, нужно рассмот­реть пропагандистские разоблачения в отношении их особого содержания. Оно исходит, в большинстве случаев, из среды болтунов и хулителей и касается обычно растрат, коррупции или секса.

Психологические реакции, вызываемые трюком «грязное белье» можно сравнить с определенным поведением, которое наблюдается у многих людей, когда они ощущают плохой запах. Очень часто они не отвора­чиваются, а жадно вдыхают испорченный воздух, обнюхивают вонь, и в то время как они жалуются на его спертость, делают вид. что они его иденти­фицируют. Не обязательно быть психоаналитиком, чтобы предположить, что эти люди неосознанно наслаждаются плохим запахом. Очень похоже обстоит дело с притягательной силой скандальных историй. Негодования по поводу возмутительного события являются в большинстве случаев необоснованными умствованиями. В действительности, слушатель забавля­ется их описанием, и по-видимому, таинственные и запрещенные деяния,

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.