Теодор Адорно 10 страница

противопоставляет современным условиям жизни, чтобы препарировать их для трансформации в нечто более прогрессивное, тоталитарное государство фюрера. Фальшивый индивидуализм, который он проповедует, лишь усиливает тенденцию отказаться от индивидуума, в то время как он вливается в коллектив, где может чувствовать себя «защищенным», но не имеет права вообще что-либо сказать.

2. Метод Томаса Вводные замечания

Изучать методы Томаса необходимо не только потому, что они являются правилами для всех фашистских и антисемитстких агитаторов, настоящие учения которых действительно существенно расходятся, но и по особой причине. Для Томаса, как и для большинства его товарищей по интересам, метод (т. е. «как») важнее, чем содержание, (т. е. «что»). Его настоящее дело — манипулировать людьми, сформировать их как сторонников своей организации, и для этой цели в конце концов служит все, что он делает. Идеи и постулаты — это лишь приманка, они имеют лишь незначительный объективный вес. С одной стороны, он слишком осторожен, чтобы раскрыть свои истинные цели, с другой стороны, он, возможно, с полным основанием предполагает, что его слушатели понимают намного лучше, за что он борется: шовинистическое насилие, если он менее эксплицитно занимается политическими целями. Он следует старому шовинистическому практи­ческому правилу кулака: всегда об этом думать, никогда об этом не говорить. Частично сами цели расплывчаты, не выражены и должны быть приспо­соблены к изменяющейся политической ситуации, как только фашист почувствует себя вправе отдавать приказ; частично слушатели не должны абсолютно точно знать намерения и программу, ведь они могли бы обнаружить вопиющее противоречие между собственным, крайне примитивным интересом и интересами тех, бороться за которые они призваны. Поэтому подчеркивание «что» сдвигается на «как». Томас — специалист по рекламе в очень узкоспециализированной области превра­щения религиозного ханжества в политическую и расовую ненависть. Он уделяет больше внимания своей технике рекламы, чем идеям, которые он хочет продать. Тщательно продуманы психологические стимулы и ожидаемые механизмы реакции: его политическая позиция, напротив, расплывчата и абстрактна, или наивна и абсурдна. С полным основанием можно поэтому предположить, что он сознательно уделяет больше внимания обдумыванию психологических методов, чем конкретным политическим вопросам, так как, наоборот, последние проявляются только на очень трезвом, псевдотеоретическом уровне, в языке избирательных кампаний и в скандальных слухах, и так мало говорят о его конечных целях.

Совершенно нелогичны по объективным понятиям речи Томаса по радио. Нет ясно отграниченных и прозрачных отношений между посылками и заключениями, причиной и следствием, фактами и понятиями. Между тем, Томас хитер, и было бы неправильно отмечать у него отсутствие дискурсивной и объективной логики, недостаточность умственных способ­ностей. Его логика основывается на чрезвычайно логических рефлексиях о психологии его слушателей и лучшем способе дойти до них. Без сомнения, некоторые по виду весьма нелогичные приемы являются результатом интенсивного обдумывания и длительного опыта, однако нельзя не заметить некоторое сходство между определенно путанным мышлением слушателей и мышлением оратора. В общем, однако, речи Томаса по радио дают отличный пример одной из основополагающих характеристик фашистской и антисемитской пропаганды: до мельчайших подробностей рассчитан ее иррационализм, чрезвычайно рационалистичной природы, не только в отношении иррациональной философии, которую она имплицирует, но и ее иррационального эффекта. «Эмоциональное планирование» — таково было бы адекватное название метода Томаса, как это доказывает в первую очередь генеральная таткгика его речей, которые делятся на две в корне различные группы: «эзотерические» и «экзотерические»¹⁰. Не распростра­няемые по радио, эзотерические речи прежде всего обращены к слушателям в Тринити, к ядру его последователей, которым он может сказать, что он думает, и которых мог возбудить до вершины эмоциональной ненависти. Только здесь он не сдерживал в узде свою антисемитскую пропаганду, и здесь находится ключ для определенных пассажей его речей по радио, в которых, из-за того, что они прошли контроль радиостанций и обществен­ного мнения, звучат более мягкие тона и в которых чаще всего избагаются поношения и ругательства. Их функция состоит в том, чтобы привлечь новых членов для своей организации и, само собой разумеется, получить деньги. Экзотерические речи, изучением которых мы здесь ограничимся, должны быть поняты в основном как реклама для необщественных, внутренних происков; они тщательно взвешены. Всегда, когда Томас осмеливался на сильную политическую атаку, он в следующий раз вел себя мягко и безобидно. Очень часто, речи, которые затрагивали частично политические вопросы, сменялись речами на религиозные темы. Намеренно или автоматически он имитирует «волновую технику» Гитлера, как ее описывает Эдуард Тейлор. " Часто ондержал на всякий случай дверь открытой для отхода и мог бы даже компенсировать антисемитские высказывания, следуя манере Кафлина, путем призызов к не евреям как к евреям. Рассматриваемые в целом его речи, вследствие растущего размаха «его крестового похода», могут развивать определенное крещендо по силе и агрессивности, которое однако все время прерывается, если он сталки­вается с трудностями из-за общественных организаций, и это нельзя точно измерить. Речи по радио в общем относятся к области косвенной,

полускрытой фашистской и антисемитской пропаганды, и большинство его трюков можно проследить вплоть до стремления разбудить ненависть и насилие, не компрометируя самого себя. В этом отношении он отличается от многих антисемитских агитаторов, таких, как например, Пеллей. Однако, даже тогда, когда он достаточно изощрен, чтобы ни с чем себя не связывать, он использует это как особый вид угрозы; без сомнения, на него оказывает влияние национал-социалистическая пропаганда, которая постоянно звучала самым угрожающим образом, когда она подчеркивала «строгую легальность» своих методов и намерений.

Трюк «движение»

На основе цитат невозможно доказать неопределенность заявлений Томаса о его политической цели, так как они являются отрицательным аспектом его высказываний. Он определяет цель как озабоченность святостью Бога и предстоящей «регенерацией» мира. (Идея регенерации, которая включает ненависть к «дегенерированным», встречается у всех антисемитов с времен Гобино и Чемберлена). Между тем Томас сам хитро использует неопределенность, заменяя намеренно неясно сформули­рованную цель движения на понятие движения. Пространно и без какой-либо точной связи он описывает приближающееся «пробуждение»: «Мой друг, есть только один путь обновления, и вся Америка должна прийти к этому обновлению... все церкви. История великого валийского пробуж­дения была просто такой: люди были в отчаянии по поводу святости Бога в мире, и они стали молиться и стали просить Бога послать пробуждение (! ), и куда бы ни шли мужчины и женщины, они чувствовали это пробуждение. Оно не ограничивалось одной церквью, одним районом. Когда мужчины и женщины собирались на улице, их охватывало нечто великое, и они познавали Бога. Они начинали призывать Бога принять их души». Эти описания более раних встреч с пробуждением, наверное, не являются совершенно неправильными. 'Хотя они в действительности были не столько торжеством конкретной, специфической идеи, сколько коллективной имитацией, заразительным экстазом. Не случайно, что Томас описывает валийское движение пробуждения не иначе как универсальное желание обновления. Пробуждение не означает пробуждение для чего-то опреде­ленного, оно в большей степени цель в себе. Томас переносит желание обновления на свою собственную систему политических трюков. Его движение является целью в себе, как и движение национал-социалистов, которые сделали из слова движение фетиш, но направление марша остав­ляли в неопределенности. «Это великое движение» — восхваление действия, которое продолжается, стирает и заменяет одновременно свою цель. Томас становится конкретным только тогда, когда речь идет о деньгах или об организационных вопросах, когда он говорит о своих противниках и о якобы

грозящей опасности, но никогда о позитивной идее. Здесь, возможно, имеется связь с некоторыми важными импликациями разработанных для его слушателей стимулов. Томасу важно скорее знать настроение «против», чем «за», и удовлетворение, которое обещает его акция, в конечном итоге едва ли может быть другой целью, кроме погрома. Движение ценно само по себе, ибо оно означает насилие, угнетение слабого и демонстрацию собственной власти. А так как оно стремится к порабощению собственных последователей, оно их отвлекает и концентрирует их честолюбие на приятных сторонах самого движения, а не на идеях, которые оно может быть однажды осуществит. Перемещение акцента с целей и средств — одна из аксиом фашистской логики манипулирования — кончается лозунгом:

«Что мы можем продемонстрировать миру, что есть патриоты, богобо-язные, христианские мужчины и женщины, которые готовы пожертвовать свою жизнь делу Бога, Родины и Отечества».

Эта идея звучит как лозунг ку-клукс-клана, нативизма и шовинизма, т. е. слова, подобные этим, несут определенное деструктивное содержание, но остаются, не считая такие ассоциации, расплывчатыми. Нельзя не заметить трансформацию средств — «Свою жизнь пожертвовать на дело Бога» — в цель: тому делу, которое никогда однозначно не называется. Томасу остается только отрицательное понятие жертвы, которую он может предложить в конце. Средствами для совершения этого якобы являются христианский американский крестовый поход, его произведения и памфлеты, а также деньги, которые он требует. Чтобы им содействовать, он использует весь арсенал своей пропаганды. Пропаганда — ее основное содержание.

Техника «бегства от мысли»

По логическому построению речей Томаса становится очевидным отсутствие программы или цели. Так как ему нечего доказывать, не надо стремиться делать настоящие выводы путем анализа подаваемого матери­ала, то и не приводится никакая действительная аргументация. Однако, будучи американцем, Томас учитывает здравый смысл своих слушателей, поэтому он поддерживает форму рационального мышления, подкрепляя тезисы примерами и будто бы применяя метод дедукции. Но как и примеры, так и выводы — это только видимость. Логический трюк состоит в том, что постоянно за данное берутся так называемые «выводы», которые являются с самого начала существующими убеждениями каждого истинного амери­канского христианина. Когда он для вида что-то доказывает, он в действительности хочет только усилить те общие предрассудки, которые удобны для его планов. Все решено еще до того, как начинается аргумен­тация. В его запутанных идеях господствует нечто вроде тоталитарного порядка. Все упорядочено и установлено, что есть зло и добро, каковы силы христианской традиции, семьи, родного дома, каковы силы низкого,

дегенерации и мирового большевизма. Проблем нет, противники не опровергаются, рациональная правильность тезисов не доказывается. Голая идентификация, просто классификация — это и есть логический процесс. Весь ассортимент ценностей, также самых сомнительных, рассматривается как определенный заранее. Оратор направляет все свои усилия на иденти­фикацию группы лиц, рас, деноминации или, что еще может быть, с помо­щью застывших понятий своей системы отношений, и даже в этом процессе идентификации он ни разу не старается подтвердить правильность принад­лежности какого-либо явления к этим псевдологическим классам. Он подпитывается предрассудками и усиливает их, подводя их под высокопар­ные категории, такие, как силы зла, фарисеи или битва под Армагеддоном. Аргументация заменяется трюком «name calling-device»*, как этот трюк называется в книге о Кафлине, изданной Институтом анализа пропаганды. Причина — не только слабость самой фашистской аргументации, которая с точки зрения ее потребителя достаточна разумна, но прежде всего цинич­ное презрение к мыслительным способностям последователей, как ее открыто выразил Гитлер. Томас рассчитывает на слушателей, которые не могут думать, не способны обеспечивать длительный процесс дедукции, по-видимому, интеллектуально живут, так сказать, от момента к моменту и реагируют в меньшей степени на консистентные мыслительные структуры, чем на изолированные, логически несвязанные рассуждения. Они знают, что хотят и чего не хотят, но не могут освободиться от своих непосред­ственных и атомистических реакций. Поднять их атомистическое мышление до «разумного» процесса — это один из главных трюков Томаса. Репроду­цируя в своих речах расплывчатый процесс мышления, ограниченный голыми ассоциациями, «внутренним» монологом, он дает людям, не способным мыслить, приятную возможность почувствовать себя разум­ным человеком. Он подсовывает беспочвенные фантазии в качестве рацио­нального процесса.

Наиболее часто применяемая техника в логике манипуляций Томаса — это техника «ассоциирующих переходов». Выбираются ли они намеренно или связаны с ораторской привычкой, ее содержание, разнообразные выражения, идеи можно объединить не посредством логических процессов, а поверхностно посредством каких-либо общих моментов, которые, несмо­тря на возможную полную логическую несовместимость, создают впечат­ление связи друг с другом. Типичная, очень часто в разной форме повторя­ющаяся мысль звучит так: « Христос говорит, по их плодам вы должны их узнавать. Ну, единственный путь проверить, верует ли мужчина или женщина в Бога, можно по их делам. Мой друг, одно из лучших средств на свете, чтобы доказать, что ты дитя Бога, — это повлиять на своего ближнего;

затребуй для этого все жизненно важные труды». Трюк состоит здесь в

* Name calling-device — (англ. ) устройство вызова имени.

if  употреблении слова «ближний», которое благодаря своему двойному 'У.    значению способствует связи мыслей. С одной стороны, это слово играет |   определенную роль в христианском теологическом языке: идея «по их А  плодам, вы их узнаете» истолковывается обычно как добро, которое делают своему ближнему; с другой стороны, «ближний» — совершенно реальный человек, т. е. знакомый, которому сторонник Томаса должен передавать!   дальше эстафетную палочку пропаганды «от дома к дому». Он должен ->   запросить эти «жизненно необходимые произведения», чтобы в соот­ветствии с пресловутым трюком цепного письма, тоже имеющим свое собственное побочное значение, начать цепь, завязать контакт с вашими ближними, чтобы они привлекли еще пять человек и далее поддерживать цепочку в действии. Идею добрых дел Томас связывает с заказом его публи­каций, он связывает теологическую и моральную истину со своими памф­летами. Связь, которой совершенно нет, устанавливается им с помощью понятия «ближний».

Еще более произвольна связь в следующем примере: «Сегодня утром я смотрю на пустынный берег Новой Англии и вижу там майские цветы и небольшую группу мужчин и женщин, которые провели три месяца на большом, ни на одной карте не обозначенном море, и вот что они говорили:

" Во имя Бога, прислушайтесь к историческому компасу, воплощенному в весеннем цветке". Вы призываете того же Бога, что и наши отцы, вы просите того же самого Бога, чтобы он повел вас сквозь бури, которые на нас обрушиваются. Подумайте о том, мои друзья, что христианский амери­канский крестовый поход, может быть не будет длиться более 48 часов, если Вы не принесете настоящей жертвы силой святого Духа. Я, наверно, не смогу больше работать, если я не получу достаточно денег в течение ближайших 24-38 часов». Здесь переход осуществляется благодаря употреблению одинакового выражения для чего-то реального и чего-то метафорического. Майские цветы были преданны морским бурям. Компания Томаса находится в финансовом кризисе, он называет его бурей, чтобы иметь возможность сравнить свое движение с вознесением майских цветов. Он извлекает выгоду из ореола незабываемой американской легенды и набожности отцов-пилигримов. Набожными являются и его последо­ватели. Быть набожньто означает также приносить жертвы, поэтому во имя майских цветов их призывают к пожертвованию денег.

Совершенно формальной является связь идей в последнем примере:

«В сознании Христа мы приходим и уходим и находим пастбища. Наш Бог заботится о пастбищах для своих овец. В этом причина, почему послание выходит сегодня — оно является пищей для духовной жизни».

Центральное бюро рассылает один и тот же материал одновременно большому количеству людей. В одном случае, это якобы Бог, питающий своих детей духовной пищей, в другом — это мистер Томас, который вещает по радио. Посредством ассоциативного перехода с помощью языка Библии

Томас, подающий свое послание как послание Бога, достигает глубинного смысла этого трюка. Он близок к так называемому трюку «перехода» (трансфера) в упомянутом исследовании Кафлина, но содержит больше, чем идею о заимствовании престижа у чего-то устоявшегося и переносе его на нечто апокрифическое и даже низменное. Его настоящая цель, наверное, не столько подсластить фальшивую аргументацию, сколько разрушить у слушателей понятие логики, и отнять у них в конце концов любое понятие правды, которое эти люди должны были бы иметь. С опорой на авторитет, включающий в себя поведение любого оратора перед толпой, что одновременно равнозначно команде, они тренируются для восприятия риторического словоизвержения. Они должны отказаться от элемента сопротивления, содержащегося в каждом акте ответственного мышления, и следовать за вождем сначала разумом, а затем лично сквозь огонь и воду. Сотни и сотни раз используемая во всех речах такая техника, как практически и все другие обсуждаемые в этом исследовании, становятся, так сказать, моделью и получают еще больший шанс быть принятыми. У Томаса — такой «стиль мышления», консистенция которого, благодаря постоянным повторениям, скрывает внутреннее противоречие в каждом конкретном случае.

«Слушайтесь своего вождя»

Азбучная истина, заключающаяся в том, что авторитарная пропаганда делает все, чтобы создавать авторитарные идеи, сама по себе не является признаком фашизма. Другие идеологии, особенно религиозные и феодаль­но-консервативные во все времена превращали понятие авторитета в свою тему. Новым в пропаганде авторитета является то, что антидемократия не может больше ссылаться на авторитеты, которые, как церковь, считаются достоверными благодаря сверхъестественным откровениям, или обосно­ванными вездесущей традицией, вроде «легитимной» идеи феодального авторитета и до определенной степени даже монархизма. Современный авторитаризм стоит перед проблемой, появившейся впервые еще во времена французской реставрации в произведениях таких реакционеров, как Бональд и де Мейстр. Фашизм должен был бы пытаться оправдать авторитаризм, как одну из присущих современному обществу тенденций, и при этом он должен быть готов к суждению, противоположному идее авторитарности, и должен предстать как раз перед теми массами, которые он хочет подчинить себе посредством авторитета. Эта почти неразрешимая задача, если она вообще должна быть предпринята с какой-либо надеждой на успех, то потребует определенной уловки и искажения фактов.

Большинство видов техники по рациональной и «демократической» защите слепого авторитета, зачастую разоблаченные, избиты. Типичным является описанный в исследовании Кафлина (Институт анализа

пропаганды) трюк «трансфер», переносящий хорошо обоснованный, популярный авторитет веры в идеи или лица на тезис, который фашист хочет переодеть в одежды славы авторитета. В равной степени это относится и к известному трюку «грузовик с оркестром», который должен завлекать людей в движение, обманывая их, что якобы многие уже присоединилось. Мы не хотим снова описывать эти беспрерывно применяемые Томасом приемы¹² и ограничимся лишь описанием недостаточно изученных трюков и исследованием более широкого психологического заднего плана современного пвевдоавторитета.

Самое характерное средство обосновать авторитет путем пропаганды квазирациональным путем, не прибегая к традиционно признанным институтам, это подхватить авторитарный термин и сделать его фетишем. А. Сандерс описывает этот трюк под заголовком «магические слова»¹³. Образцом представляется персонификация всех тоталитарных режимов через дуче, фюрера или через лидера, как у Мартина Лютера Томаса¹⁴. Термин «фюрер» действительно является характерным и выражает претен­зию на непререкаемый авторитет, требование «следовать» фюреру, не ссылаясь на традиционный титул династии. В этом отношении пропаган­дистский инстинкт Гитлера был настолько ярко выраженным, что он после смерти Гинденбурга даже не принял титул Рейхспрезидента, а назвал себя фюрером всего немецкого народа. Фюрер — это тот, кого нужно слепо слушаться и воле которого надо подчиняться из-за его собственных, всесто­ронне чтимых заслуг. Его психологический статус парадоксален: иррацио­нальную преданность последователей он связывает с рациональной претен­зией, что он действительно особенно подходит для этой задачи и должен быть признан ими лучшим. Без сомнения, моделью послужил офицер, который для области политики был лишен всех признаков опыта и организо­ванного контроля. Фюрер сам по себе является офицером, против решения которого не возможно что-то возразить. Его свободу слово «фюрер» выра­жает тем, что оно становится абсолютом.

Легализованные национал-социалистические конструкции, подобные типу харизмы фюрера, поддерживают распространенное мнение о фашиз­ме, которое согласилось бы с объяснением, что понятие «фюрер», как абсолютное, является совершенно иррациональным и ни в коей мере не отличается от других магических обожествлений человеческих существ. Хотя его экстремальная иррациональность и произвол неоспоримы, этот вопрос был бы очень упрощен и его серьезность недооценена, если непо­средственно указать на него. чтобы покончить со всей идеологией вождизма как с чистой бессмыслицей. Нужно принять во внимание два факта. Во-первых. в различных государствах концентрация экономического могу­щества достигла такой ступени, что те, кто обладает этим могуществом, действительно осуществляют то. что в «рациональном» индустриальном обществе сводится к абсолютному авторитету. Тогда потенциальная сила

населения становится заметной, поскольку авторитарные фюреры вынуж-/ дены тем, над кем они властвуют, доказывать каким-либо образом свою полезность. Этот факт приводит к парадоксальному в представлении фюрера как абсолютного, но в то же время «ответственного» авторитета. Общест­венный конфликт, стоящий за этим толкованием, придает принципу фюрера внутреннюю силу, который из-за присущей ей логической непоследо­вательности является относительно не уязвимым. Хотя авторитет, без сомнения, включает в себя реакционные элементы, идолопоклонство в слове «фюрер» является не просто возвратом к варварским привычкам мышления, но оказывается результатом позднего индустриального общества, на что по крайней мере нужно указать.

Между индустриальной рациональностью и магическим идолопок­лонством посредником выступает реклама. Техника конкуренции вырабо­тала тенденцию придавать магическую силу рекламным текстам, в сопрово­ждении которых продаются товары, и усиливать эту магию слов благодаря беспрестанному и постоянному, рационально спланированному повторе­нию, притупляющему, однако, осознанную силу суждения будущих клиентов. Важным моментом в этом процессе является то, что покупатели, чувствующие за постоянно повторяющимися словами сконцентрирован­ную силу, проявляют определенную готовность к послушанию, которое приводит к тому, что разрывается связь между собственными интересами и действительной пользой товара. В конце концов, они придают продукту определенную ценность «самому по себе», волшебную силу фетиша. Этот механизм повсюду в современном процессе торговли настолько автомати­зирован, что его можно перенести без труда с помощью простой техники рекламы в область политики. «Методы продажи идеи» не сильно отлича­ются от методов продажи мыла или какого-либо безалкогольного напитка. При социально-психологическом рассмотрении магический характер слова «фюрер» и вместе с ним харизма фюрера являются ничем иным как очарованием текстами рекламы продаж товаров, которые заимствовали слуги непосредственной политической власти.

Речи Томаса содержат выразительный пример процесса потери связи между понятием «фюрер» и рациональным контекстом, его абсолюти­зацией, фетишизмом. И неважно, кто фюрер; фюреризм сам по себе идеал, и если говорит человек, пользующийся авторитетом, то за ним следует идти. В одной из своих изоляционистских речей Томас говорит: «Возьмите, например, статьи Харри Карра из лос-анджелесской " Тайме" и прочтите, о чем он сегодня говорит на первой странице... " Мы живем в ужасное время, которое чревато мировой войной. Она здесь", — говорит он. Он говорит о том, что японцы готовы поглотить Китай и взять его под свою власть. Он говорит, что если Америка только пошевельнет пальцем в знак протеста, это будет означать войну, если Великобритания только пошевельнет пальцем в знак протеста, это будет означать войну. Он говорит нам, что Япония

захватом Северного Китая обратила внимание мира на то, что Восток близится к концу, имея в виду господство белого человека. «Почему мир не слушает этих людей? Если они уже не слушают Христа и Библию, почему они тогда не слушают своих фюреров? » В последнем предложении в речь Томаса вкралась многозначность. Он молча признает, что религиозный авторитет угас и переносит таким же образом молча авторитет на сегодняшних «вождей», которые рассматриваются, так как они «вожди» и обладают властью, как единственные правомочные наследники божест­венной и абсолютной авторитарности. В этом решающем пункте, который ярко демонстрирует чрезвычайную иррациональность идеи фюрера, нужно было бы подключить контрпропаганду и подробно изложить, что фашизм оправдывает вождизм ничем иным как вождизмом, что в фашист­ском обществе восхищение властью важнее всего другого, а именно его мнимого национализма (этот факт ясно выражен в последней цитате), и что в конце концов, можно заменить не только тех, кто выполняет божест­венные функции вождя, но соответственно также и противников: те же самые изоляционистские группы, за которых выступал Томас в 1935 году, и которые в то время заняли непререкаемо прояпонскую точку зрения, хотели бы сегодня направить все военные усилия против Японии, которая считается теперь заклятым врагом.

Имидж фюрера Томаса, который он иногда показывает более конкретно, очень напоминает нордический, национал-социалистический тип с «выправкой». Хотя имидж должен апеллировать к некоторому роду христианской элиты, используются картины архаической храбрости, дающие возможность сделать вывод об определенных мужских и одновре­менно героических качествах, прежде всего о недостатке сочувствия и противоречащие идее христианского сострадания. «Я ищу мужчин, кото­рые имеют мужество стоять за свои убеждения. Я ищу женщин, которые действуют по своему убеждению. Я ищу молодую жизнь, молодых амери­канцев, которые слава Богу, имеют острые глаза и ясные принципы, молодых мужчин, храбрых американцев; я ищу молодых женщин, которые смотрят прямо и могут думать последовательно, и которые, слава Богу, готовы действовать, которые не боятся высказывать свое мнение; которые не боятся сказать: " Да, я умру за старое знамя моей отчизны"; которые хотят пойти на линию огня и своей жизнью, если необходимо, защищать эту большую организацию, проливая кровь своего сердца. » Не только фюрер, но и вождь должен быть фюрером, готовым бороться и умереть, и эта готовность вне зависимости от специфического содержания, за которое необходимо умереть, связывается с очень общим понятием «этой большой организа­ции» и превращается в преимущество для себя.

Экскурс в технику «Fait accompli»*

Как нам кажется, такие хорошо известные приемы, как прием снабжать собственную систему трюков идеями устоявшихся авторитетов, или призыв «грузовика с оркестром» («два миллиона покупателей не могут заблуж­даться»), или такие определенные понятия, как «вождь», которые делаются фетишем, — это только специальные случаи широко распространенного метода, лежащего в основе любой фашистской пропаганды, по крайней мере, в этой стране. Его можно назвать техникой «fait accompli» и состоит он в том, чтобы рассматривать спорные вопросы как уже решенные. Это предшествующее решение подсовывается массам, защищающим точку зрения оратора или личного (официального) авторитета, от которого он получает свой престиж, или, по крайней мере, какого-то четко очерченного представителя верхов из области идей, что должно быть переведено в практические, технические термины. Некоторые причины для этой техники ясны. Во-первых, требуется меньше независимости и нравственной смело­сти, чтобы вступить в партию, которая находится на пути к победе; это преимущество весьма ценно в ситуации, когда агитатор должен считаться с огромным числом людей, которые, живя в условиях, делающих их полностью зависимыми от более сильных, не хотят идти ни на какой риск. С другой стороны, вера, что дело уже решено, заставляет считать любое сопротивление безнадежным предприятием. Терроризирующий эффект усиливается еще и из-за того факта, что фашизм постоянно включает Numerus clausus** и идею элиты, пришедшие позже должны опасаться серьезных потерь, если фашистский режим установится". Таким образом, они присоединяются к «грузовику с оркестром», так как они не хотят опоздать.

Само собой разумеется, техника «fait accompli», которая часто принимает бессмысленные и обманчивые формы, едва ли могла бы функционировать, если бы у нее не было базы не только в психологии масс, но и в реальной действительности. Современный экономический порядок имеет действи­тельно широкую тенденцию часто делать людей объектами процессов, которые они часто не понимают и на которые они ни каким образом не влияют. Жизнь, из которой исчезают самостоятельное экономическое пред­принимательство и инициатива, является для них в меньшей степени жизнью, определяемой собственной свободной волей, а превращается в нечто, что идет наперекор им, с этого момента их жизнь заранее предрешена. Если появляется организация, которая создает впечатление, что ее постоянно поддерживают определенные силы, и которая что-то обещает своим последователям, то многие охотно и по своей воле поменяли бы неясное

* Fait accompli — (фр·) свершившийся факт.

** Numerus clausus — (лат. ) ограниченная толпа.

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.