Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления!

Аннотация

Майкл «Демон» Ван Бюрен — инфорсер[1] МК «Ночная банда Южная Калифорния». Он человек терзаемый свои прошлым, чудовищем, скрывающимся в его душе. Он не хочет ничего кроме любви и семьи, чтобы быть хорошим отцом своему маленькому сыну, чтобы у того был дом. Но его жизненный опыт изменил его, и он отчаялся когда-либо даже получить на это шанс.

Демон познакомился с Фейт Фордхэм, когда они были юными. Будучи дочерью заместителя Президента по безопасности клуба, Фейт смотрела на проспекта[2], как на романтического героя, и ей было всё равно на мнение отца, свой возраст и на то, что она заходит дальше дозволенного. Очарованный ею, также как и она им, Демон поддался импульсу, проигнорировав опасности любви к находящейся под запретом дочери заместителя Президента клуба по безопасности.

Всё закончилось единственным возможным путём. Они были разлучены и потеряны друг для друга. Потеряв всё.

Десятью годами позже, Фейт возвращается домой, где никогда не жила, и Демон ещё более полон тьмы, чем когда-либо прежде — тоже там.

Примечание: в книге присутствуют откровенные сексуальные сцены и насилие.

«Я люблю тебя тайно, на грани души и тьмы…»

Пабло Неруда, сонет 17

Глава 1

Фейт (Прим.: в дословном переводе — вера, верность) увидела, как Биби входит через автоматические двери в отделение неотложной помощи. Она сидела и наблюдала, в то время как более взрослая женщина целенаправленно вышагивала мимо изогнутого стола регистрации. Она была привычно одета в аккуратные расписные узкие джинсы, невысокие ботинки и кожаную куртку, которая, скорей всего, была наброшена поверх свитера с v-образным вырезом. Её шоколадного цвета со светлыми прядями волосы длиной до плеч, как всегда, находились в идеальном порядке. Даже в час ночи Биби Эллиот выглядела так, как будто направлялась на встречу.

Фейт Фордхэм, напротив, была одета в древние угги, белые спортивные штаны и гигантскую чёрную худи, оставленную одним из ее парней, и она даже не могла вспомнить, когда в последний раз просто мыла голову.

Она не могла слышать разговор, но по спине Биби могла понять, что та вот-вот взорвётся, так что она встала и сделала несколько шагов в сторону стола.

— Биб. Я здесь.

Секретарша, или как там её, тут же была забыта, когда Биби крутанулась на пятках.

— Фейт! Милая! — она раскинула руки и пересекла комнату ожидания. Фейт встретила её на полпути и позволила себя крепко и с радостью обнять. Она постоянно общалась с Биби все эти годы — раз в несколько месяцев или около того, но в реальности не видела её… черт возьми. Десять лет.

— О, милая! Ох, мне так жаль. Так вернуться домой. Твоя мама в порядке? Ты в порядке? Что, чёрт возьми, произошло?

Ни на один из этих вопросов не было простого ответа, так что Фейт просто отстранилась и взяла Биби за руку.

— Давай присядем.

Пока Биби вела её к пустому ряду потрепанных пластиковых стульев (поздней ночью в середине недели в отделении скорой помощи было довольно тихо), она успела спросить:

— Что случилось, милая?

— Я пока не знаю. Они забрали её на какие-то анализы.

— Разве они не позволили тебе пойти с ней?

Фейт глубоко вздохнула и встретилась с Биби глазами.

— Я не смогла, Биб. Это всё… мои мысли мчатся со скоростью света. И она орала, а они надели на неё удерживающие ремни, и я просто…

Она резко прервалась, понимая, что собирается разрыдаться. Биби по-прежнему сжимала её руку. В ответ Фейт сжимала её руку так сильно, как только могла. Она выучила это ещё будучи ребёнком — когда так делаешь, можно заставить слёзы высохнуть. Это работало, и случались в её жизни времена, когда она сжимала себя до синяков, пытаясь не потерять самообладание.

— Я не видела её почти десять лет, Биб. Я даже не знаю, что мне теперь следует делать, — она сжала руку лучшей подруги своей матери. — Спасибо, что приехала.

— Ох, Боже мой, Фейт. Конечно же, я буду здесь. Без вариантов, — Биби одарила Фейт тем самым взглядом, что она хорошо помнила с самого детства. Он означал, что Биби с головой погрузилась в проблему, и облегчение, которое ощутила Фейт, практически открыло кран со слезами. — Давай начнём с того, что произошло, и посмотрим, что можно сделать.

— Мне позвонили. Я думаю, что перед тем как Сера перевелась в Токио, она указала меня как лицо для экстренной связи мамы. Я не знаю, почему не тебя.

— Это должен быть член семьи, милая. Кровный родственник.

Фейт кивнула, это имело смысл.

— Хорошо. Так или иначе, мне позвонили, сообщив, что её доставили в отделение скорой помощи, и мне необходимо быть здесь. Её сбила машина. Она кинулась прямо под колёса.

— О, Боже!

— Думаю, все еще хуже. Водитель только что стартанул от знака «Стоп», поэтому у неё сломана нога, несколько синяков и царапин, но не это самое ужасное. Худшая часть в том, что она была полностью обнаженная на улице и совершенно не в себе. Она всё ещё в абсолютном бреду… или была, пока они не ввели ей снотворное. И они не знают, почему так. Твою мать, лучше бы Сера занималась всем этим.

Полное имя Серы — Серенети (Прим.: в дословном переводе — спокойствие, безмятежность), но она решила быть просто Серой, когда училась в седьмом классе. Сера была старшей из двух сестер и относилась к типу «борца за добро». Она была гордостью и радостью их матери. Фейт же устраивала мятежи с тех самых пор, как научилась говорить «нет», предпочитая ремонтную мастерскую мотоциклов школе, да и в принципе, что угодно. Так она обрела своё место в сердце отца. Пока они оба не разорвали его на части. Мать тоже. Возможно, мать даже больше всех постаралась. А, возможно, и нет. Когда мысли Фейт возвращались к тому времени, она всегда по-разному возлагала вину и понятия не имела, кто истинный виновник.

Но пыль осела, когда Фейт переехала — одна и подальше от руин своей жизни и от своей семьи.

Биби слегка тряхнула её.

— Ладно, заниматься придется не Сере. А тебе. И мне. Мы всё вместе выясним, хорошо?

Фейт кивнула.

— Окей. Я думаю… Я думаю, мы просто подождем. Ты останешься?

— Я никуда не уйду, детка. Я прямо здесь.

Биби обняла её и притянула к себе. Это было самое большое проявление семейной привязанности, чем Фейт ощущала за все последние годы, и у неё снова перехватило горло.

Она сидела, положив голову на плечо Биби в течение нескольких минут, найдя успокоение в этом материнском объятии. А затем произнесла мысль, которая действительно начала крутиться в её голове, как водоворот.

— Она не узнала меня.

Биби успокаивающими круговыми движениями гладила Фейт по руке. После этого заявления она остановилась, и они обе моментально застыли.

— Из того, что ты сказала мне, милая, следует, что она не многое понимала. Не затягивай себя в эту трясину. Твоя мама помнит тебя. Она скучала по тебе всё это время. Я знаю.

Но от этого Фейт лучше не стало.

~oOo~

На стене висел телевизор с включённым каналом, проигрывающим эпизод за эпизодом сериал «Закон и порядок». Звук был выключен, но сериал был с субтитрами. Фейт прислонилась к Биби и уставилась в телевизор, но, на самом деле, не обращала внимания на то, что происходит на экране. Мысли возвращались к одному и тому же, так что она выкинула их из головы до тех пор, пока они не изменятся.

Биби опять начала поглаживать её руку, но, так или иначе, они обе сохраняли молчание и не двигались, но каждый раз, когда задние двери в смотровую открывались, они обе поворачивали в ту сторону головы. В течение долгого времени, по крайней мере, не менее пары часов никто, кого бы она смогла узнать, не выходил. И так никто и не появился в поисках неё.

А затем, доктор, который пригласил Фейт следовать за ним в отделение рентгенологии или куда бы там они не увезли её мать через эти двери, осмотрел комнату и направился к ней.

— Мисс Фордхэм.

Биби уже взяла её за руку, вероятно, ощутив в позе Фейт, что настало время им подняться на ноги, что они и сделали.

— Да, здравствуйте. Как она?

На вид доктор был молодым, примерно возраста Фейт. Он невысокого роста и одутловатый, но у него было доброе лицо и ласковая манера общения. Скорей всего, он был высококлассным специалистом экстренной медицинской помощи, куда поступали отчаявшиеся люди, которые нуждались в успокоении и дружеском участии.

— Сейчас она спокойно спит. Почему бы вам не пройти со мной, тогда мы сможем присесть и конфиденциально переговорить.

— Эм, хорошо. Может… может Биби пойти с нами? Она лучшая подруга моей мамы.

Он тепло улыбнулся.

— Конечно. Следуйте за мной.

Доктор (Фейт ранее пыталась прочитать его имя, вышитое на халате) провел их через раскачивающиеся двойные двери, а затем увёл в сторону. Там располагалась небольшая комната с удобным диваном и парой обитых материей стульев. Цветовая гамма помещения была синей и бледной серой, стены были увешаны распечатанными умиротворяющими морскими пейзажами, а также коробки с бумажными салфетками располагались на всех трёх небольших столиках рядом с сиденьями.

«Боже, — подумала Фейт. — Это комната смерти». Она остановилась на середине пути.

— Подождите. Она… Вы же сказали, что она просто спит, верно? — она понятия не имела, как себя почувствует, если её мать умерла. И эти мысли были с ней в течение очень долгого времени.

Доктор (Рейд, нет Рейдл — вот как его имя) указал на диван.

— Да, она спит. Пожалуйста, садитесь.

Они сели.

— Мы хотели бы госпитализировать вашу мать. Пока мы не ввели ей успокоительные препараты, она была взволнована и дезориентирована, и результаты исследований, которые мы получили, пока не раскрыли нам причину происходящего. В её организме нет никаких наркотиков, если не принимать во внимание те, что мы ей ввели. Её показатели жизненно важных функций в порядке, даже если немного зашкаливают из-за стресса. Единственные признаки травмы — это результат несчастного случая. Она вела себя странно в последнее время?

Фейт опустила взгляд. Носки её старых замшевых угги были вытерты до блеска и потемнели. Она уставилась на эту картину износа. Её мозг всегда искал образцы и формы, и она почувствовала себя немного более сосредоточенной, когда часть её, которая хотела все систематизировать, сделала попытку разглядеть что-то на пальцах своих ног. «Медведь, — решила она. — Медведь на санках».

— Я не знаю, — ответила она.

Откуда ей было знать?

Затем заговорила Биби.

— Нет, не думаю, доктор. Я видела её несколько недель назад, и она была в порядке.

— Никаких провалов в памяти, необъяснимого гнева или каких-нибудь других вспышек?

— Нет, — хотя Фейт уловила что-то негативное в тоне её голоса. Она повернулась и наградила Биби взглядом, но в свою очередь в ответ получила заверяющую улыбку. — Ничего необъяснимого. Она была немного расстроена. Мы поговорим об этом позже, милая. Тут нечего обсуждать.

Доктор Рейдл перевел взгляд от Биби к Фейт, а затем кивнул.

— Окей. Хорошо, я назначил консультацию невропатолога — доктора Томико. Она хотела бы провести полный осмотр, так что, возможно, мы сможем найти причину того, что могло вызвать всё это. Без признаков злоупотребления наркотиков или алкоголя — это или что-то физиологическое, или психологическое. Мы бы хотели исключить любые физиологические причины, прежде чем приступим к исследованию психологических.

Её мать всегда была высокочувствительной и склонной к драматизму, но она не была безумной.

— Если она не сумасшедшая, то тогда что это могло быть?

Он покачал головой.

— Предположения на данном этапе преждевременны. Давайте дождемся результатов анализов. Доктор Томико переговорит с вами утром и введёт в курс дела. Пока мы собираемся перевести её в отделение неврологии и обеспечить ей комфорт и спокойствие. Часы посещения, безусловно, давно закончились, но если вы хотите остаться с ней здесь, пока её не переведут, то можете это сделать.

Фейт начала качать своей головой, но сидящая сбоку от неё Биби произнесла:

— Да конечно, благодарим вас, доктор.

Решительная настойчивость в её голосе остановила возражения Фейт и склонила к согласию. Фейт кивнула.

Доктор Рейдл улыбнулся и встал.

— Отлично. Она по-прежнему находится в палате №3. Вы можете оставаться, пока она там. Она не проснётся, но вы сможете побыть с ней.

~oOo~

Марго Фордхэм по-прежнему была красива, даже с синяками и царапинами, со спутанными светлыми волосами. Ей было пятьдесят шесть, и она была на несколько лет моложе Биби, но никто из них так и не стал седой или слишком морщинистой. Или жирной. Они относились к женщинам такого типа, которые намеревались держать себя в руках всегда, вероятно, до самой могилы.

Так что было тяжело видеть её бледной, немощной и зафиксированной ремнями на белых больничных простынях.

Её нога была загипсована выше колена и подвешена на удерживающим устройстве, немного приподнимающем её над узкой кроватью или каталкой, или чем там ещё. Фейт и Биби встали рядом, держась за руки и смотря вниз на мирно спящую мать Фейт.

Она кричала, проклинала и умоляла, когда Фейт вернулась чуть ранее этой ночью. Они пытались спокойно сообщить ей, что здесь находиться её дочь. Она успокаивалась на мгновение, спрашивая:

— Сера? Серенети? Где моя деточка?

Когда же она увидела Фейт, то произнесла:

— Это не мой ребенок! — и стала ещё более безумной.

Фейт предположила, что это справедливо. Но от этого ожидание стало еще более тяжелым. Сера даже не подтвердила, что приедет домой. Она хотела, чтобы Фейт «держала её в курсе дела». Ну и ладненько.

— Из-за чего она злилась на Рождество?

— Хмм? — голос звучал, как будто Биби глубоко погрузилась в свои мысли.

— Ты сказала, что она была расстроена, но это не неожиданно. Как так вышло? Ты сказала «дела клуба»?

— О, — вздохнула Биби. — Да. Клуб… в кое-каком деле сейчас. Твоя мама выяснила это в Рождество, и она была этому не рада.

Фейт никак не отреагировала на идею, что клуб снова занимается преступной деятельностью (насколько она поняла, Биби именно это имела в виду). Клуб уже не был таким, каким его знала Фейт в детстве. Этот клуб был вне закона всю её жизнь. Её всеми уважаемого отца, включая её маму, — все звали Блю, и он был заместителем Президента по безопасности (Прим.: формально третье лицо в клубной иерархии), насколько она знала. Но он умер — был убит при выполнении каких-то дел клуба, и тот клуб тоже умер. Теперь те мужчины, которые звались братьями её отца, носили другие патчи. Теперь они были «Ночной Бандой». И Фейт не была их частью. Даже если бы они всё ещё носили патчи её отца, она оставила эту часть своей жизни в ту же минуту, как ей исполнилось восемнадцать.

Буквально — она собрала манатки и свалила в полночь в день её рождения. К тому моменту, как её семья проснулась тем утром, она уже была на пути к Сан-Франциско.

Почему это заботит её? Блю умер более пяти лет назад. Она не понимала, как вообще клуб, членом которого даже не являлся её отец, мог повлиять на психическое состояние её матери.

Но Биби схватила её за плечо и заставила повернуться к себе лицом. Выражение её лица говорило о том, что она практически в ярости.

— Мы — семья твоей мамы, Фейт Энн. Она переехала сюда, в Мэдрон, чтобы быть поближе к нам. Она — часть нас. Как и ты, и твоя сестра. Я знаю, что ты это понимаешь. Где-то глубоко внутри понимаешь, что ты по-прежнему часть нас, а мы — часть тебя. Патч не имеет значения. Это семья. И твоя мама была расстроена, что всё снова может стать более рискованным для её семьи.

Фейт не нравилось то, как чувство вины наполнило её желудок кислотой. Она была пострадавшей стороной. Но, в любом случае, одной из них. Даже если и не хотела забыть и простить, но уж это было её прерогативой. Но Биби снабдила её большой порцией вины, и, стоя у больничной кровати матери, Фейт попалась на крючок.

Открылась дверь, вошла медсестра.

— Сейчас мы переведём её наверх. Палата № 562. Часы посещения начинаются с восьми утра.

Фейт и Биби отошли в сторону и наблюдали, как её мать вывозят наружу. Затем они стояли в опустевшей палате травматологии, которая казалась странно огромной в отсутствие кровати.

И Фейт осознала, что ей некуда пойти. Ехать обратно за рулём в Венис Бич только для того, чтобы вернуться утром, казалось безумием. Но она не могла остановиться в доме матери (она даже не знала, где он). А мысль о комнате в мотеле сегодня вечером заставила её сжаться от одиночества.

Она повернулась к Биби.

— Я могу поехать к тебе домой? — Биби позволит ей, она знала это наверняка.

Но выражение на её лице выражало дискомфорт и стало практически паническим.

— О, милая, я…

Тогда и Фейт тоже ощутила панику.

— Пожалуйста? Я просто рухну на диван на пару часов. Обещаю, что не помешаю, и уберусь рано утром.

Она не ожидала, что будет нежеланным гостем в доме Эллиотов.

— Всё не так, милая. Ты знаешь, я бы с удовольствием пригласила тебя остаться, и у нас достаточно места. Просто… о, чёрт. Милая… всё сложно.

Что бы ни произошло с её матерью, это было плохо. Быть посреди всех этих семейных воспоминаний и чувствовать себя абсолютно окруженной ими — было ещё хуже. Но Биби, которая говорила ей «нет», — это было просто невыносимо.

Но она справиться с этим. Фейт сглотнула и попыталась улыбнуться.

— Эй, нет. Всё в порядке. Я просто найду номер. Видела мотель рядом со съездом, по которому добралась сюда.

Биби покачала головой.

— Фейт, послушай. Я не говорю тебе «НЕТ». Но ты должна знать… Демон, Майкл там. Он живёт с нами. Уже несколько месяцев.

Внезапно все те мысли, что хотели обрасти форму, умерли. Мозг Фейт стал городом-призраком. Она глупо уставилась на Биби, и только одно слово в её голове прокручивалось как перекати-поле.

Майкл.

Майкл.

Майкл.

Биби подняла и сжала свои руки.

— У него… у него есть маленький мальчик, милая. Такер. Ему два. Хус и я помогаем им.

Майкл. У него есть ребенок. Майкл с ребенком живет у Биби и Хусиера. Его ребенок.

Майкл являлся другой пострадавшей стороной — причиной, из-за которой она не виделась со своими родителями, с тех пор как ей исполнилось восемнадцать. Даже ещё более пострадавшей, чем он сам знал.

Прошло так много времени с того момента, когда она видела его. С того момента, как ей было семнадцать. С половиной.

— Фейт?

Она сделала над собой усилие, чтобы собраться и натянуть улыбку.

— Это было давно, Биби. Если ты нормально к этому отнесёшься, то и я тоже.

Биби одарила её долгим изучающим взглядом. Затем вздохнула.

— Тогда ладно. Какого чёрта. Мы живем в интересное время.

Она обняла Фейт и повела через отделение скорой помощи.

Фейт шла следом, потерявшаяся в своих воспоминаниях.

Воспоминания

Фейт

Несколько мужчин стояли рядом со своими байками, когда Фейт припарковалась на парковке «Cali Classics Custom Cycles» (Прим. название мастерской по ремонту байков). Она увидела своего папу и дядю Хусиера, разговаривающих друг с другом. Они стояли у своих байков, держа в руках шлемы. Он посмотрел на неё, как будто что-то произошло.

Она посигналила, и все мужчины помахали ей в ответ. Пока она парковалась, к двери подошёл отец и открыл её.

— Ну, привет, котёнок. Не знал, что ты собиралась сегодня приехать, — он протянул руку, она приняла её и с радостью позволила притянуть себя в быстрое объятье. Он пах так же, как и всегда, тем запахом, который у неё всегда ассоциировался с отцом — кожей, табаком, моторным маслом и под всем этим был намек на лосьон после бритья «British Sterling».

— Звонил Поппи и сказал, что у него для меня есть коробка, — она просмотрела над капотом своего автомобиля на мужчин, ожидающих её отца. — Вы уезжаете, — это был не вопрос, а просто наблюдение (было совершенно очевидно, что так оно и было). — Мама знает?

— Она где-то с Биби. Я оставил ей сообщение, — он подарил Фейт робкую усмешку. — Думаю, ты предупредишь её за меня. Я вернусь завтра.

— Папа! — это означало, что сегодня вечером дома будут только Фейт и её мать, а это ужасная комбинация. С тех пор как год назад Сера уехала в колледж, их мать вдруг вспомнила о существовании Фейт и решила, что той по-настоящему недостает материнского воспитания. Без отца в качестве буфера, обе — и Фейт, и мать — будут ссориться до изнеможения.

Но отец не обратил на неё никакого внимания. Его глаза были сосредоточены в области между двумя широкими чёрными полосами по центру капота автомобиля.

— Что за херня, Фейт Энн?

Как и всегда незамедлительная реакция на осуждение у Фейт была одна — агрессия. Пока он наклонялся ближе, чтобы рассмотреть, она скрестила руки на груди и уперлась пятками в землю.

 — Это маркер. Я собираюсь покрыть им всё.

Её папа обернулся и уставился на неё, выражение его лица менялось от шока до гнева и так по кругу. Она думала, что где-то там промелькнула краткая вспышка гордости, но, возможно, это было всего лишь её желанием.

— Ты знаешь, как, бл*дь, долго я работал над этой проклятой штукой?

Да, знала. Она наблюдала за ним много раз. Фейт не слишком интересовалась механикой, но очень интересовалась формами, образами и тем, как они совмещаются, так что она любила наблюдать за своим отцом и всеми его братьями, когда они работали, даже если сама и не хотела учиться тому, что они делали.

Этот «Эль Камино» 1970 года (Прим.: одна из моделей марки «Шевроле») — белый с чёрными полосами на капоте, находился в гараже примерно в течение четырёх лет. Она и понятия не имела, что он восстанавливал его для неё на шестнадцатилетие (это произошло пять месяцев тому назад), когда обнаружила его стоящим на поездной дорожке с большим оранжевым бантом.

Это был лучший подарок во всём мире.

Несколько недель назад она прогуляла школу и сгоняла на машине в Сан Педро со своими лучшими подружками — Беттани и Джоли. Они припарковались на утёсе, и, сидя на капоте, пили из бутылки персиковое бренди, которое Беттани стащила из буфета своей бабушки. А Фейт разрисовывала ручкой Bic белые чаки Джо (Прим. модель кедов брэнда «Конверс»). Она посмотрела вниз между ног и увидела: белое пространство между чёрными полосами — оно было таким красивым сверкающим чистотой холстом.

У неё была парочка маркеров в рюкзаке. Так что они все вместе разрисовывали это белое пространство. А затем, позже, Фейт снова вернулась к этому, соединяя и формируя линии в искусство граффити. С тех пор она заполнила практически всё пространство. Теперь она работала над крышкой багажника. Просто так. До тех пор, пока не найдёт новое место для своих творений.

В конечном счете, она достанет маркеры по металлу и распишет чёрные полосы золотом и серебром.

Лицо её отца наконец-то успокоилось.

— Бл*дь, котёнок. Это финишное покрытие заняло где-то две недели.

Теперь, когда он не сходил с ума, она ослабила свою оборонительную позу, схватила край его жилета и улыбнулась.

— Я знаю, папа. Я так сильно люблю «Данте», — так она назвала свой автомобиль. Она понятия не имела почему, но для неё он был Данте. Так же, как был именно «им» (мужского рода). — Но это то, как я делаю его своим, а не твоим. Пожалуйста, не злись.

Он посмотрел на неё сверху вниз, его карие глаза прищурились, и она поняла, что он смирился с этим. Наконец, он вздохнул.

— Твою мать хватит удар.

Фейт усмехнулась.

— Я делала это несколько недель. До сих пор никто даже не заметил. Она не обращает на меня никакого внимания, пока не звонят из школы. Ей вообще плевать, чем я занимаюсь.

Её отец покачал головой.

— Это неправда, котёнок. Твоя мать любит тебя. Она хочет, чтобы ты была хороша во всём, — прежде чем Фейт смогла вставить насмешливый комментарий, который мать заслуживала, он просмотрел над крышей «Данте». — Я должен идти, котенок. Прости за сегодняшний вечер. Веди себя хорошо ради своего старика сегодня, ладно?

— Быть хорошей тяжело, — она надула губы.

Он засмеялся и поцеловал её в щеку.

— Как будто я не знаю. Люблю-люблю тебя.

— Люблю-люблю тебя. Будь осторожен.

Он подмигнул и удалился. Фейт наблюдала, как мужчины завели свои большие «Харлеи» и выехали с парковки в ревущем грохоте чёрного дыма.

Потом она развернулась и направилась в ремонтный бокс, зная, что именно там найдёт Толстого Джека.

Пока шла, она увидела незнакомого парня, бегущего по Глайд Стрит прямо к заправке Диаса. Молодой, ужасно симпатичный, высокий, худощавый, с лохматыми белокурыми волосами. Его рабочий комбинезон был завязан вокруг талии, и белая самая обыкновенная футболка в выгодном свете подчеркивала его замечательные мускулистые руки. И на нём был жилет проспекта, который сначала она не заметила. Её папа ничего не говорил о том, что взяли нового проспекта, но с тех пор, как в её жизни появился «Данте», она больше времени проводила дома, чем в клубе, так что, возможно, она просто пропустила новости. И если он был проспектом, значит, ему, по крайней мере, двадцать один. И это на пять лет больше, чем ей. Но это мелочи.

Она вздохнула. Да, всё верно. Видимо, ей суждено умереть девственницей. Нецелованной и нетронутой. Её отец позаботится об этом. И дядя Хус, и Поппи, и любой другой мужик в чёрной коже.

— Тащи свою тощую задницу сюда, коротышка, — проревел Толстый Джек через проём, и симпатичный белокурый проспект, который только что стоял на Глайд, повернулся, выглядя так, как будто посчитал, что именно его звал Джек. Он увидел Фейт, и их взгляды на какую-то долю секунды пересеклись. О, проклятье. Он был намного больше, чем просто симпатичный. Но затем он отвел взгляд и вернулся к той дерьмовой работе, какой бы ни занимался.

Она вздохнула и прогулочным шагом направилась к мастерской Толстого Джека.

— Привет, Поппи. Что у тебя есть для меня?

Мужик, который во всех отношениях был её единственным дедом, несмотря на отсутствие у них кровного родства, подарил ей быстрое объятье и поцеловал в щёку.

— Сначала дай честное слово, что ты оставишь этого парня в покое. У него и так достаточно проблем и без тебя.

Фейт подумала, что это было до смехотворного несправедливо. Она никогда не приносила проблем парням в клубе. Она выросла с членами клуба. Она едва даже замечала их, околачиваясь рядом, и не думала, что у них когда-нибудь появится проспект, который будет стоить еще одного взгляда (безусловно, до этих самых пор она особо-то и не приглядывалась).

— Что? Я просто заметила факт его существования. Ничего больше.

— Я стар и толст, мисси. Но не слепой. Если бы ты была мультяшкой из «Луни Тюнз» (Прим. «Безумные мотивы» — комедийный мультсериал), твои глаза вывались бы наружу на милю вперёд. И тут без вариантов. Ты — малолетка, а ему необходимо постоянное место проживания. Дом. Так что держи свои новые маленькие сисюли при себе.

Ладно, это странно и немного грубо получить такой выговор от Толстого Джека, особенно о её сиськах, как будто он заметил их существование. Она знала, что они были довольно симпатичными, хотя и не спешили быстро вырасти. Она думала, что эти её новые сиськи не были огромными, но и не совсем как у подростка. И он точно был не тем, кого бы она выбрала, чтобы он заметил это.

Хотя всё станет ужасно устрашающим, если кто-нибудь где-нибудь заметит, что она хочет, чтобы их заметили. Не то чтобы это когда-нибудь произойдёт. Она была довольно-таки уверена, что её отец замолвил словечко по всему Лос-Анджелесу, что любой мужик, у которого даже просто появятся нечестивые мысли о его маленькой девочке, умрёт кровавой смертью.

Она знала это наверняка, потому что собиралась получить аттестат об окончании средней школы, даже не держась с парнем за руки. Её отец позаботился об этом в первый день девятого класса, когда привез её в школу на байке позади себя, а весь грёбаный клуб ехал колонной позади них. Затем они все сидели на своих проклятых байках, в своих проклятых жилетах, нацепив проклятые чёрные солнцезащитные очки, с их проклятыми татуированными руками, скрещенными на груди, и ждали, пока не зазвенит звонок.

С таким же успехом её отец просто мог запереть её в стальной коробке. Ни один парень не хотел с ней даже просто поболтать. Они паниковали, если их назначали в одну группу с ней по подготовке проекта. Даже если появлялся новый мальчик, не знающий, кто она такая, с которым возможно она один раз захотела бы пофлиртовать, то кто-нибудь обязательно говорил что-нибудь ему, и она опять оказывалась там — одна в своём защитном поле из агрессивных байкерских угроз.

Они не делали ничего подобного, когда Сера пошла в среднюю школу. Но тогда Сера была членом математического кружка, кружка Организации Объединенных наций, членом студенческого совета и всякое подобное дерьмо. Она была горяча, но не заинтересована. И, в любом случае, Фейт думала, что она не привлекала тех мальчиков, от которых их отец чувствовал необходимость защищать их.

Очевидно, он был убежден, что Фейт надо защищать. Было бы круто узнать, что он, оказывается, прав.

Пока Толстый Джек уткнулся носом в двигатель байка, Фейт украдкой бросила ещё один взгляд на проспекта. Диаз орал на него, и лицо парня вспыхнуло, становясь ярко-красным. Затем он кивнул и слился в направлении, указанном ему Диасом. Фейт почувствовала жалость к нему. Проспекты приравнивались к дерьму, так это всё работало, но всё равно, от этого ей было не по себе. Он так сильно покраснел.

— Как его зовут?

Толстый Джек тяжело вздохнул и грохнул гаечным ключом по верстаку.

— Майкл. Пока он просто Майкл.

Майкл. Хорошее имя. Она надеялась, что он не сделает чего-то такого, чтобы стать обремененным каким-нибудь отвратительным дорожным именем. Она знала, как её отец, рождённый Аланом, стал Блю. И это отвратительно. Имя было связано с неправильным использованием кольца для члена и посещением отделения скорой помощи, и она бы многое отдала, чтобы никогда не слышать эту рассказанную по пьяни историю.

— Коробка под столом.

Фейт крутанулась, чтобы лицезреть, как Толстый Джек подарил ей резкий указывающий взгляд с высоко приподнятой одной густой белой бровью. Она усмехнулась, потянув его за длинную бороду.

— Остынь, Поппи. Блин. Давай уже посмотрим, что там.

Она села на корточки и закопалась в открытой коробке, в которой когда-то находилось моторное масло. Сейчас внутри неё был настоящий клад — разные виды шестерёнок, цепей, шайб и кто знал, чего ещё, и многие из них были ржавыми.

— О, вау! Фантастика! Спасибо, спасибо!

Она встала и обняла его, а он подарил ей одно их своих фирменных медвежьих объятий, отрывая её от пола и отклоняясь назад так, чтобы она растянулась на его большом животе.

Затем он опустил ее вниз и потянулся, щёлкнул позвонками.

— Я становлюсь слишком старым для этого, даже с таким мелким дерьмом, как ты, — он кивнул на коробку. — Сделай мне что-нибудь крутое.

— Обязательно, Поппи. Это будет наикрутейшим.

Фейт ни на йоту не заботило то, как можно создать двигатель, работающим таким способом, как ему предназначено. Но она думала, что те части, что заставляли его работать, очаровательные и красивые. В них она видела другие вещи, нежели просто части двигателя, тормозные колодки и что там ещё. Она видела людей. Или деревья. Или закаты. Или просто формы, большие, сложные и странные. Дома, на полу гаража, она разберёт коробку и подождёт, пока на неё снизойдёт видение того, что они ей покажут.

У неё есть паяльник. Но она хотела, чтобы когда-нибудь у неё появился сварочный аппарат. Большой промышленный сварочный аппарат.

Она снова присела на корточки и ухватилась за коробку, но когда попыталась поднять её, у неё это получилось сделать только до уровня колен. Коробка оказалась более тяжелой, чем она ожидала.

— Мля! Тяжелая!

Толстый Джек рассмеялся.

 — Она забита металлом, дурында.

Он посмотрел вниз на коробку, и Фейт увидела, что он понял, что также не способен поднять её. Когда-то он был большим и сильным, но сейчас ему уже за семьдесят. Он всё ещё гонял по дорогам, и у него был пачт вице-президента, но он был, как там он сказал ранее, «слишком стар для этого дерьма». Он вздохнул, а затем заорал:

— Проспект! Тащи свою задницу сюда!

Новый проспект (Майкл, напомнила себе Фейт) вошёл через дверь, которая вела в клабхаус, и поспешил к ним.

— Да, Джек?

Ох, у него приятный голос. Мягкий и в то же время глубокий.

— Это Фейт. Она младшая дочь Блю. Возьми эту коробку и положи в её автомобиль. А затем тащи свою худую задницу сюда.

Майкл снова встретился глазами с Фейт, а затем также быстро отвёл их в сторону. Подняв коробку, как будто она наполнена пузырьками, а не запчастями, он произнёс:

— Конечно. Показывай дорогу.

Толстый Джек подарил Фейт ещё один многозначительный взгляд. Она закатила глаза и поцеловала его в щёку, а затем направилась к «Данте» с Майклом на хвосте. Он даже не побеспокоился окинуть её взглядом, так что, если честно, она не имела ни малейшего понятия, на какое такое мощное колдовство намекал Джек, думая, что она может втянуть этого парня в неприятности.

— Можешь положить её на заднее сиденье. Спасибо.

Майкл затолкнул коробку на край сиденья «Данте», прямо позади водительского места.

— Классная тачка.

— Спасибо. Мой папа восстановил её для меня.

— Блю, да?

— Ага. Именно он.

Он кивнул.

— Окей. Увидимся, — на полпути к мастерской он остановился. — Что это здесь? — он указал на центр капота «Данте».

Она пожала плечами, но так как он не смотрел на неё, то не смог бы это увидеть, так что она произнесла:

— Просто кое-что, что я хотела сделать. Полагаю, в конечном счете, я разрисую его полностью таким образом.

— Выглядит здорово. Получится классно. Есть такие серебряные маркеры. Ты могла бы использовать их на полосах.

Фейт внимательно посмотрела на него. Его левое ухо было проколото (с простым толстым кольцом с шариком в месте соединения).

— Ага. Это именно то, о чём я думала.

Он повернулся и наконец-то по-настоящему посмотрел на неё. Его глаза были сумасшедшего интенсивного синего цвета. Её мать обожала эти глупые романы, типа тех романтических дамских романов с эротическим подтекстом, где все женщины — девственницы с совершенным высоким бюстом и кожей цвета алебастра, втиснутые в мили тяжелой парчи; а все мужчины — пираты или разбойники с большой дороги, которые на самом деле являлись переодетыми дворянами, этакими непослушными вторыми сыновьями герцогов или графов, или кого там ещё. Фейт знала об этом, потому что в младшей школе она прочитала примерно все эти книги, после того как украдкой вытаскивала их из коробки под кроватью своих родителей, и пожирала истории в углу